Пов. страт-х. 59 рд. гл. 47. Прапорщик Бубырь

Небольшого роста, худощав, мундир в мазутных пятнах. Эта историческая личность оставила в памяти многих начальников глубокую борозду. И я не избежал этой печальной участи, когда Бубырь попал ко мне в прямое подчинение. Вес этой с виду невзрачной фигуре придавало то обстоятельство, что он управлял системами жизнеобеспечения запасного командного пункта (ЗКП) дивизии. И будь ты хоть генерал, хоть папа римский, находясь в подземном сооружении в режиме полной изоляции, ты попадаешь в конкретную зависимость от неуправляемых инициатив этого неугомонного прапорщика и его электродизельного расчета.
А в электрики и дизелисты попадали бойцы, из которых не получились радисты, телеграфисты, лазисты* , засовцы**  и все остальные специалисты. У кого уровень тупости превышал допустимый уровень для дизелиста, занимал достойное место в отделениях охраны и обороны. В крайнем случае, в свинари. Хотя нет, в свинарях обычно практиковались юноши из южных республик. Таджиков и узбеков дальше батальона боевого обеспечения в ракетной дивизии допустить не могли из-за их хронического неприятия техники. Лопату, штык смело доверяли. Самое сложное для них устройство — автомат или карабин — практиковали в роте охраны. На специалистов набирали в основном славянскую молодежь с полным средним или средне-специальным образованием, но все равно уровень подготовки не впечатлял.
Однако Бубырь недостаток образования свой и своих подчиненных компенсировал инициативой и странной изобретательностью. Могло внезапно выясниться, что переход на автономные источники электропитания невозможен, так как Бубырь разобрал оба дизельных генератора одновременно. И основной, и резервный. Так, ему показалось, быстрее будет их собирать. Большие начальники на него орали, вешали взыскания, но собрать дизель обратно после Бубыря никто не мог, кроме него самого. Иногда оставались и лишние детали.
А его бойцы могли задвижки кондиционеров так якобы случайно перекрыть, что в результате командир дежурных сил сидит в бушлате и греется горячим чаем, а за стенкой расчет радистов, как в тропиках, по пояс голые от невыносимой жары обливаются водой из графинов. Почему якобы случайно? Потому что обычно кто-нибудь из оперативных дежурных, плохо знающих Бубыря и его людей, дает им команду добавить холода в пункт управления. Видите ли, ему показалось не очень свежо сидеть в мягком кресле. Шаловливые ручонки Бубыря всегда и сами легко найдут, где нарушить исходное состояние техники и без указаний, а тут еще и команда свыше — нарушай. У Бубыря и его людей тормозов нет. Они от усердия изменяют штатную схему снабжения воздухом по максимуму. А потом несколько часов не могут вернуть в исходное — забыли, какую задвижку перекрыли. Не помогают угрозы истекающих потом папуасов-радистов избить после смены тупых электриков. Получивший насморк оперативный дежурный клянетcя обрушить все известные ему кары на голову прапорщика. По громкой связи из разных аппаратных идет сплошной мат, но все понимают, что придется терпеть и пережидать это стихийное бедствие, потому что могло быть и хуже. Однако никто не мог долго злиться на Бубыря за его добродушный нрав и безотказность.
Работая гаечным ключом, прапорщик Бубырь был полностью непредсказуем, но когда его беспокойные ручонки добирались до оружия, он становился еще и опасным в своей непредсказуемости.
Опасность, исходящая от этого добродушного «хомо не сапиенса»*** , постоянно напрягала начальников и отвлекала на дополнительный контроль за ним. А следы жизнедеятельности Бубыря можно было обнаружить в самом неожиданном месте. Речь идет не об экскрементах, что обычно и понимают под следами жизнедеятельности, а о более тонких и малозаметных следах опасных бубыревских проделок.
Вот и я случайно обнаружил таковые следы прямо на областной трассе. Когда в тупом оцепенении в сотый раз едешь по одной и той же дороге, становится до боли знакомой не только каждая ямка, но и каждая ветка на деревьях. И малейшее изменение пейзажа сразу режет глаз. Вот и тогда ехали из позиционного района, и вроде все было как обычно. Монотонный гул мотора убаюкивал. «Урал»-тягач со сменившейся группой солдат и сержантов мерно раскачивался по знакомой дороге. За мутноватым ветровым стеклом проплывает один и тот же унылый пейзаж. А тут я невольно очнулся. Что-то на маршруте изменилось. Что-то было не так как всегда. Сразу не понял, что именно. Только через несколько минут до меня дошло, что до боли знакомые дорожные знаки теперь были с аккуратными круглыми дырочками.
«Интересно откуда взялись такие аккуратные дырочки», — лениво размышлял я. И в голове почему-то стал вырисовываться образ Бубыря.
Допросы бойцов показали, что это, оказывается, некоторые прапорщики в мое отсутствие осваивали стрельбу по знакам из кузова на ходу. Не понимая опасности этих развлечений или вообще ничего не понимая, кроме собственных утех, они сумели бы легко продырявить и внезапно появившуюся на дороге машину. А автоматные пули рикошетом от асфальта могли долететь и до ближайшей деревушки. Инициатором «стрельбы на скаку», как обычно, оказался Бубырь.  За руку его тогда не удалось «схватить», и он отвертелся от суровых разбирательств, но дурную привычку стрелять куда попало не оставил.
Шел полугодовой регламент. Народу в позиционном районе прибавилось. К обычной дежурной смене добавились техники и наиболее толковые бойцы, способные участвовать в мелких ремонтах аппаратуры. Обедали в две смены, продуктов, как обычно, не всегда хватало, и во время обеда я почувствовал неладное — курятина показалась подозрительно темного цвета. Я, конечно, не охотник, но отличить мясо курицы от дичи смогу. Поэтому ничего не стал выяснять у повара, интуиция меня сразу привела в спальное помещение прапорщиков. Я быстро прощупал все кровати, и мои догадки подтвердились. В двух заправленных кроватях под матрасами лежали автоматы. Все сразу стало ясно и понятно. Не нужно проверять количество оружия в оружейной комнате и допрашивать Бубыря и его друга прапорщика Гену. Взятый с поличным Бубырь сразу во всем признался.
Озабоченные улучшением рациона дежурной смены и собственными приключениями, ночью с Геной они настреляли из автоматов диких уток в ближайших камышах, а повару наказали выдать их вместо курятины на обед. Патроны, понятно, «завалялись» у проворных прапорщиков после учебных стрельб. Оба приятеля торжественно поклялись, что больше «ни вжисть» не будут охотиться на уток в позиционном районе, тем более из боевого оружия.
Регламент закончился. Все предвкушали долгожданные выходные дни.
Народ быстро собрался. Прошла команда:
— По маши-и-нам!
И колонна выехала в сторону десятки. Уже подъезжая к жилому городку, мы залюбовались редкой живописной картиной поздней осени. Озеро, обрамленное желтой листвой берез, переливалось разными красками низкого заходящего солнца. По его глади скользили птицы, присевшие отдохнуть во время перелета на юг. Особенно выделялась группа грациозных белых лебедей. Важно и неторопливо они плавали среди серых уток, иногда окуная клювы в воду, пощипывали травку со дна озера.
Мы остановили наши машины на перекур. Водители занялись моторами, солдаты остались в кузове, офицеры и прапорщики вышли размяться, покурить и откровенно наслаждались редким красивым зрелищем. Прислонившись спиной к борту машины, с удовольствием вдыхали прохладный вечерний воздух, переполненные самыми благостными мыслями.
Не успели догореть сигареты, как сверху внезапно раздались автоматные очереди. Грохот выстрелов раскатисто разнесся над гладью озера и ударил по барабанным перепонкам ушей. От неожиданности многие присели и оглянулись назад.
В кузове машины в картинной позе Рэмбо стоял Бубырь и длинными очередями из автомата «поливал» группу лебедей. Пули скакали по поверхности воды, как камешки, запущенные шалунами. Фонтанчики то и дело брызгали среди птиц. Утки с шумом поднялись в небо. Озеро закипело птичьим переполохом. Это был так глупо и неожиданно, что мы не сразу опомнились. Бубырь успел подранить одного лебедя, и тот, с надрывным криком размахивая крыльями, бросился почему-то в нашу сторону. То ли моля о помощи, то ли отвлекая стрелка от остальных птиц. В ту же секунду оцепенение прошло, и все дружно кинулись на Бубыря.
  Его стащили с кузова машины, отняли автомат, трясли за шиворот, кричали в лицо:
— Придурок, ты что, рехнулся?
Бубырь хлопал бессмысленными глазенками и не мог понять, за что его так грубо трясут. Он же не для себя старался. Хотел по пути поохотиться и для всех добыть дичи на ужин.
Я был старший в колонне. И за все отвечать мне. Меня так никто давно не злил. С таким идиотизмом на грани преступления я столкнулся впервые. Гневные мысли пульсировали в голове:
— Ну, сука, Бубырь, допрыгался — суши сухари, теперь ты у меня сядешь. По возвращении на десятку сдам тебя в особый отдел за несанкционированную стрельбу крадеными патронами.
Но пока ехали в жилую зону, я поостыл. Бубырь недавно женился. Хоть и «сукин сын», но тоже человек. А лебедь, хоть и намного красивее Бубыря и благороднее, но всего-навсего птица.
Бубырь опять отделался выговором. Чтобы в его пустоватой голове остались хотя бы ужасные зрительные образы, в штабе дивизии я подвел его к двери особого отдела, заставил прочитать табличку с названием и в красках обрисовал ему, что за этой дверью его ждет «черный воронок»****с решетками на окнах.
Несмотря на искреннее раскаяние Бубыря, на меня так подействовал этот случай с раненым лебедем, что я пару лет не брал в руки автомат.
Шли годы, никакие усилия начальников и политработников не могли что-то изменить в Бубыре. Время не брало эту историческую личность. Если его случайно встретить на улице городка через 20 лет, то все будет, как всегда. Он издалека радостно замашет руками, улыбаясь, побежит навстречу. Будет здороваться, обниматься с тобой, как со старым другом. Рядом с Бубырем почему-то возникало ощущение, что время остановилось. И он все еще живет в этом своем времени, а ты куда-то удалился от него, далеко в другое, неизвестное измерение.
               
*Лазисты или линейщики — специалисты Линейно-Аппаратного Зала (ЛАЗа).
**Засовцы — специалисты по аппаратуре засекречивания (ЗАС).
***Хомо не сапиенс — человек неразумный, в отличие от лат. Homo sapiens.
****«Черный воронок» — народное название машин ОГПУ–НКВД, в которых возили арестованных граждан в 30-х годах.