В заднем дворе КПСС

В 1933 году семью Халитова Мамадгерея арестовали, как кулаков. Дом и имущество сожгли дотла. В закрытом суде дали по десять лет тюрьмы и отправили в концентрационные лагеря на север. Главу семейства Мамадгерея расстреляли по пути за выражение недовольства советской властью. Его супруга Ашура продолжила путь в снежную тайгу. Долгое годы Ашура находилась в закрытой тюрьме в Республике Коми. Она рассказывала, что от тоски и душевного страдания она во время прогулок в тюрьме пыталась спрашивать у узников по соседству: «Нет ли среди вас аварцев, кенхинцев, чеченцев?». Надзиратели строго запрещали узникам перекликаться через высокие стены дворов во время прогулок, в тюремных камерах, или в пути. За это наказывали безжалостно дополнительным сроком или помещением в такие условия отбывания наказания, что живыми оттуда уже не возвращались. Но иногда, видя жуткие условия содержания, и страдания узников, надзиратели разрешали женщинам или старикам в тюрьме петь молитвы на родном языке. Ашура рассказывала, что она во время прогулок поочерёдно пела: «Ля-илягьа- иллял-лагьу, нохчи стаг вуй шун юкъехь? Ля-илягьа- иллял-лагьу, магIарул чи вуги нужеда гьоркьо? Ля-илягьа- иллял-лагьу, кванхилъ адам идакIоло битичI вакьан?» (в переводе с чеченского, аварского, кенхинского «Ля-илягьа- иллял-лагьу, нет ли среди вас чеченцев? … аварцев? …. кенхинцев?). Чаще всего эти молитвы оставались безответными. Но однажды, во время подметания коридоров тюрьмы под надзором Ашуре ответил узник на чеченском языке: «Я Муртаз-Али из Химоя. Вши и тиф съедают нас. Нет ли возможности передать нам дуст хоть немного?». Через некоторое время надзиратель заподозрил, что молитвы вслух в коридоре и камере ничто иное, как переговоры на родном языке узников, и запретил вообще их петь вслух. Ашура рассказывала, что они успели сказать только: «Если вернёшься домой, передай моим родственникам, что я умер здесь».
В начале февраля 1944 года Ашура после отбывания десяти лет тюрьмы была освобождена. У неё были ампутированы все пальцы ног, замороженные в тюрьме. Когда товарный поезд, на котором она возвращалась домой из тюрьмы, остановился на какой-то станции, там же остановился встречный товарный поезд, эшелон полный людей: женщин, детей, мужчин, стариков под вооруженным конвоем в каждом вагоне. По речи пассажиров Ашура поняла, что это чеченцы, и спросила: «Куда вы едете?». Ей ответили, что их насильно выселили из родных аулов и везут в Сибирь. Оказалось, что в том самом вагоне, который остановился рядом с вагоном Ашуры ехали жители Шаройского района ЧИАССР, откуда и она родом. Ашура рассказала, что она из Кенхи и возвращается из тюрьмы из Сибири. Вдруг из вагона начала кричать молодая женщина по кенхински: «Мама, мама. Я твоя дочка Назират…». Видя эти странные и шумные переговоры, конвой предупредил прекратить общение. Но мать и дочь невозможно было остановить. Назират была подростком, когда её родителей арестовали и увезли красноармейцы в Сибирь. Она выросла и вышла замуж за жителя соседнего села Химой. Теперь Назират в этом поезде вместе с семьей мужа и другими депортированными чеченцами ехала в Казахстан. Она плакала, кричала и рвалась к матери, которую она не видела десять лет. Конвой, в конце-концов, решил высадить Ашуру из вагона и пересадил в вагон с дочерью, тут же включив её в список депортированных, и отправил в Казахстан. В родное село Кенхи Ашура вернулась только спустя ещё тринадцать лет проведенных в депортации в Казахстане.