Мой мир гор. Добросовестное заблуждение

Фото 1923г. На фото:
Зарибко Семён Иванович, мой дед;
Зарибко (Сыркашева) Ольга Михайловна, моя бабушка;
Зарибко Елена Семёновна, моя мама.


                Из цикла «История одного стихотворения»
   
Выступая со стихами перед аудиторией, даже рассказывая какие-то моменты из своей жизни,  я и не подозревал, что у большинства слушателей, а их за последние двадцать лет было немало, неизменно складывалось впечатление, что вся моя жизнь прошла на Алтае, хотя я не раз поминал и Новосибирск, и НЭТИ, и стройотряды, и службу в глубинах Бетпак-Далы. Нет, в сознании людей я представлялся самым, что ни на есть коренным алтайцем! Скажу откровенно, что над разгадкой этого феномена я не то, чтобы не задумывался, а для меня это было однозначно, - если люди, смотря на меня, видят лицо явно не европейское, а скорее азиатское, что особенно экзотично в Германии, то тут и выдумывать нечего. Хотя меня несколько смутило то, что люди и не видевшие меня, а лишь читавшие, приходили к подобному моим слушателям выводу.

И вот недавно, не скажу, что случайно, потому что давно убедился, что случайностей в этом мире не бывает, сделал для себя открытие. Произошло это во время чтения воспоминаний Людмилы Павловны Якимовой «Мемуары учёной дамы» (Якимова Людмила «Мемуары учёной дамы» Сибирские огни №4,5,6; 2017). Людмила Павловна рассказывает о своей жизни, небольшая часть которой прошла в городе Горно-Алтайске, где она после окончания аспирантуры работала в педагогическом институте. Мне показалось, что она сама заметила то, что прожитые на Алтае 10 лет во многом сформировали и её саму, и её дальнейшую жизнь. Конечно, разница между нами колоссальная, она была взрослым человеком, коллегой моих родителей, а я пацаном от четырёх до десяти лет, тёршимся у них под ногами. Но тогда это просто значит, что та атмосфера повлияла на меня куда сильнее! Вот и вся отгадка.

Приведу небольшой отрывок из воспоминаний Людмилы Павловны: «Я пересекла деревянный мост через Улалу и оказалась в пединституте. Меня здесь ждали, и даже с нетерпением. Я должна была принять часть курсов уезжающего из Горно-Алтайска завкафедрой Юрия Борисовича Егермана, и первая встреча с ним повергла меня в профессиональный трепет. Мы поднимались по лестнице, шли по коридору, и он едва успевал отвечать на приветствия: студенты охотно здоровались с ним, обгонявшие нас оборачивались, чтобы сказать ему: «Здравствуйте!» Не требовалось особой наблюдательности, чтобы понять: его здесь любят, к расставанию с ним неравнодушны. И я должна заменить им его?! Вспомнилось то чувство досады, которое возникало при известии о том, что вместо И. И. Ермакова читать лекцию (всего одну!) будет его аспирант, а С. А. Орлова заменит Вайншток. Тут же с моим появлением произойдет полная смена декораций — есть отчего прийти в волнение. Сама жизнь ставит меня в соревновательные условия.

До какой степени напугал меня бытовой фон горно-алтайской действительности, а я предвидела, что главные страхи еще впереди, в той же степени неожиданно более чем благоприятным оказалось впечатление от преподавательского состава кафедры литературы да и от факультета в целом. Многие находились в летнем отпуске, так что знакомство происходило по мере возвращения людей на работу, пока же кафедра удивила преобладанием в ее составе мужчин; кроме Егермана я сразу познакомилась с зарубежником Борисом Александровичем Гиленсоном, выпускником МГУ, Михаилом Дмитриевичем Бочаровым, ведшим советскую литературу. Первый выглядел по-студенчески молодо, но держался неприступно и независимо; второй смотрелся вальяжно, барственно, но с первого момента знакомства проявил склонность к общению. Как я поняла позднее, текучесть кадров здесь была опасно высокой, большая часть преподавателей жила надеждой уехать после защиты кандидатских диссертаций.

Слой национальной интеллигенции был еще тонок, пожалуй, именно в 50-х годах и был заложен фундамент ее развития в последующие десятилетия. Директором института в момент, когда я приехала, был Барий Ганиевич Хаметов, научно-учебной частью заведовала Т. М. Тощакова. Сестры Тощаковы — Таисия Макаровна и Екатерина Макаровна — воспринимались как знаковые фигуры национальной культуры Горного Алтая, обе они занимались проблемами его истории и этнографии, и ими гордились, как первыми кандидатами наук. Они и внешне достойно представляли свой народ — высокие, стройные, с выраженными национальными чертами женской красоты. Позднее судьба свела меня с Екатериной Макаровной в Академгородке: разными путями мы обе оказались в составе научного коллектива Института истории, философии и филологии СО АН под руководством академика А. П. Окладникова и общая память о Горном Алтае сблизила нас.

На кафедре историко-филологического факультета работали С. С. Каташ, Е. С. Зарибко, Н. Н. Суразакова — приятные в человеческом и профессиональном отношении люди. Я проработала бок о бок с ними многие годы и испытывала в основном их искреннюю благорасположенность. Они были органично вписаны в свою национальную среду, здесь были их семейные корни, многочисленные родственники и друзья, устойчивый быт. Вокруг таких же, как я или Б. Гиленсон, прибывших сюда по общественному долгу, невольно складывалась какая-то специфическая атмосфера — от праздного любопытства до искреннего интереса, от дружески-покровительственных до ревниво-конкурентных отношений. В моем случае положение осложнялось еще и тем, что, в отличие от Б. Гиленсона, я была особой женского рода и очень опасного в некотором смысле возраста: мне едва исполнилось 25 лет.

О том, насколько неоднороден и своеобразен был состав горно-алтайского общества, говорит колоритная фигура Арнольда Константиновича Мери, личности поистине легендарной, исторической, даже мифологической. Двоюродный брат президента Эстонии Леннарта Мери, он прошел жизненный путь, отмеченный крутыми поворотами советской истории, на своей судьбе испытал колебания, зигзаги и сломы идеологической линии правящей партии, познав и взлеты, и падения. Участник Великой Отечественной войны, четырежды раненный, он стал первым эстонцем, удостоенным звания Героя Советского Союза. После войны он делал успешную карьеру общественно-политического лидера, работал секретарем ЦК комсомола Эстонии, учился в Высшей партийной школе при ЦК ВКП(б), но, став жертвой клеветы, лишенный орденов и званий, оказался в Горно-Алтайске, где работал сначала учителем труда в школе, а после реабилитации в 1956 г. и окончания ВПШ — преподавателем политэкономии в пединституте. Здесь-то он и предстал однажды перед коллективом во всем сиянии своих орденов: Золотой Звезды Героя, двух орденов Ленина, орденов Отечественной войны I и II степени, двух орденов Трудового Красного Знамени, двух орденов Красной Звезды... В 60-х гг. он вернулся на родину, где работал на руководящих должностях в сфере культуры и образования. Но превратности судьбы не оставили его. Распался Советский Союз. Эстония обрела независимость, и уже в глубокой старости А. К. Мери снова подвергся гонению, теперь обвиненный в геноциде по делу депортации на одном из балтийских островов...»

Практически все имена и фамилии, которые прозвучали в приведённом отрывке мне близки и прекрасно знакомы, может у большей половины да и у самой Людмилы Павловны я побывал на коленях, а то, что мы были у неё и дяди Жени (Евгений Дмитриевич Малинин, её муж) в гостях так это точно помню. Сюда бы ещё добавил преподавателей пединститута Образцовых, Барановских и две семьи не имевших отношения к пединституту: это семья Чепрасовых, Андрей Фёдорович был тогда редактором областной газеты «Звезда Алтая» и семья Барабаш, Теодор Петрович работал в Горно-Алтайском плодово-ягодном питомнике, поляк, в войну юный партизан, подпольщик был сослан на поселение в Горно-Алтайск.

Среди перечисленных Людмилой Павловной «национальных кадров», упомянута и моя мама, Зарибко Елена Семёновна. Она, как многие «национальные педагогические кадры» той поры, закончила Московский государственный педагогический институт им. В.И.Ленина. Дело в том, что к ноябрю 1942 года в Горный Алтай был эвакуирован Московский государственный педагогический институт им. Карла Либкнехта, при котором тогда было создано алтайское отделение. В 1943 году институт вернулся в Москву, где влился в состав МГПИ им. В.И. Ленина, с ним уехали и 40 студентов-алтайцев алтайского отделения. Ко времени зачисления в институт мама, закончившая в юном возрасте Ойрот-Туринское (название г. Горно-Алтайска в период с 1932 по 1948 г.г.) педучилище, уже имела богатый опыт работы учителем. Во время учёбы в Москве она вышла замуж за моего отца, Голубчикова Андрея Фёдоровича (см. Владимир Голубчиков, «Встречи с отцом», http://proza.ru/2013/03/30/456 ), но оставила себе на всю жизнь девичью фамилию, фамилию её отца, которого она любила и безмерно почитала. Ещё в студенческие годы у них родилась моя старшая сестра Лариса. После окончания института и учёбы в аспирантуре отец защитил диссертацию, став кандидатом физико-математических наук.

Сразу после защиты в 1949 году они переехали по распределению в город Сталинград, где на кафедре математики в пединституте стал работать отец, а мама преподавала русский язык в спецшколе ВВС. А через год на свет появился и я. Конечно, особого следа город на Волге в моей памяти не оставил, но огромные кучи ржавого искорёженного металла, лежавшие повсюду вдоль дорог, каким-то образом всё же запечатлелись на всю жизнь. К слову сказать, в 1964 году мы всей семьёй побывали на моей родине, в Волгограде ещё до окончания строительства там монумента и мемориального комплекса. Несмотря на неоднократную уборку, Мамаев курган всё ещё был буквально нашпигован железом: осколками бомб, мин и снарядов. В своём путешествии мы тогда добрались и до Таллинна, где гостили у вышеупомянутого Арнольда Константиновича Мэри и его жены тёти Кати. Он тогда работал замминистра просвещения Эстонии. К 9 мая 2010 года в Горно-Алтайске открыли посвящённую ему мемориальную доску, но почему-то не на доме, в котором он жил, а на соседнем, на нашем.

Всё прекрасно, жизнь налажена, достаток, но мысль о том, что с 1953 года в Горно-Алтайске создаётся и остро нуждается в кадрах педагогический институт, не давала маме покоя и летом 1954 наша семья пускается в путь. Путь не близкий. Но через неделю мы подъезжали к Горно-Алтайску, справа за Катунью в туманной дымке возвышался Бабырган. «Теперь я знаю, где кочуют туманы» - возвестил я на весь автобус. Народ понял, а чём это я. «Далеко, далеко, где синеют туманы…» так пелось в популярной тогда песне почти ежедневно звучавшей из всех радиоточек.
Кроме нас четверых в Горно-Алтайск с нами поехала и наша домработница или баба Лиза, как мы звали её с сестрой. Елизавете Григорьевне тогда было 50 лет, и для нас она навсегда стала бабушкой, других мы не знали. Так она и прожила с нами до своего конца, нашей бабушкой. Всю войну она провела в Сталинграде, каждый божий день, каждую ночь, каждое мгновение. Как? Как она осталось жива? Не знаю, она об этом мало рассказывала, а в литературе, чем дальше, тем больше, описаны не столько окопные будни, сколько военные победы.

Первое время в Горно-Алтайске мы жили в доме у старинной маминой знакомой и одного из организаторов пединститута Таисии Макаровны Тощаковой, но через пару недель переселились на подселение в квартиру в двухэтажной сталинке. На некоторое время в двухкомнатной квартире поместилось две семьи. Нашими соседями была семья Чевалковых: дядя Веня, тётя Люба и их дети Володя и Галка. Глава семьи пришёл с войны полным кавалером Орденов Славы. А года через два, три в пьяной ссоре он убил утюгом свою любимую жену Любу. Сейчас бы сказали, что мол, это посттравматический синдром, а тогда говорили попросту, мол, по пьяни.

Через месяц или чуть позже мы вселились в собственную 3-х комнатную квартиру в почти таком же соседнем доме. Полногабаритная квартира с тремя печками, с ванной и туалетом, но без водопровода и канализации. И колонка с водой, и все удобства были во дворе, а дрова для печек заготавливали загодя по зиме. Так что пилить да колоть дрова научился ещё до школы. По весне за домом всем нарезали участки под огороды, где выращивалась всяческая зелень. У одних соседей тут же во дворе была своя корова в хлеву, который мы, дети с радостью помогали обмазывать кизяком, у другой соседки каждое лето выращивались то гуси, то индюки, от которых мне на новогодние праздники остался великолепный индейский головной убор. Но по тем временам для Горно-Алтайска это были более чем великолепные условия. Сейчас те два дома оказались в самом центре города, практически рядом со зданием Администрации города, а в квартире, где мы жили, располагается какой-то магазин.

С ранней весны, как только проклёвывалась зелень, город пропитывался стойким чесночным запахом, это был запах колбы (черемши), которую в неимоверном количестве потребляли стар и млад. Это же были первые витамины после долгой зимы. На горе Тугае, до которой было рукой подать, в эту пору ребятишками лакомились и диким луком, и заячьей капустой.

Кстати, совсем рядом с нашим домом протекала то ли речка, то ли ручей Черемшанка, которая впадала в Улалушку. Если смотреть весной, то настоящая речка, а по осени – так просто ручеёк. Так что, памятуя разливы, для пешеходов над Черемшанкой был сделан пешеходный мост. Деревянный тротуар, которыми были обрамлены все центральные улицы города, постепенно перерастал в мостик, от вершины горба которого до дна было метра два. А под проспектом ручей уходил в трубу, именно здесь по весне и образовывалось небольшое озерцо, где можно было кататься на самодельных плотах. На другой стороне он выныривал в хоздворе, заросшем деревьями за кинотеатром им. Горького.

Наверное, народ считал, что такие деревянные тротуары существуют по всей стране, ну, правда, может быть, где-то и получше. Бывало, что доски тротуара не всегда были прибиты, так что они могли и подниматься одним концом вверх под тяжестью пешехода или прогнив, проваливались. И зачем-то на долгие годы запомнилась слышанная частушка про тогдашние тротуары:
«В Горно-Алтайске тротуары,
Ну, почти что, как в Москве,
На один конец наступишь, -
Другой треснет по башке!»

К нам часто приезжали то родственники, то знакомые со всего Алтая, но по младости лет совершенно не могу точно сказать, где и какое родство, но одно знаю точно, что у бабушки, маминой мамы, Ольги Михайловны Зарибко, которая умерла в Онгудае в войну от туберкулёза, братьев и сестёр не было. С 1937 года моя мама осталось без отца, который был арестован, а с 1943 года и без матери. Младшего брата, безотцовщину, который не отличался примерным поведением, она ухитрилась вытащить в Москву, а затем он, женившись, остался в Сталинграде. Арест отца, как «врага народа», мама очень тяжело переживала, считала это ошибкой и надеялась, надеялась. Сначала на то, что «десять лет без права переписки» когда-нибудь закончатся. Потом, когда сообщили, что её отец, Зарибко Семён Иванович, умер в 1941 году от сердечной недостаточности при перемещении из лагеря в лагерь и где его могила неизвестно, надеялась, что со временем его честное имя будет восстановлено. И действительно, в 1956 году он был реабилитирован. Но… где и когда он погиб стало ясно лишь совсем недавно.

В поэме «Мой мир гор» http://proza.ru/2012/04/08/1450 я писал:

         « …Но я был мал

И этот Мир не принимал, -
Мой край Души очарованья,
Как угол ссылки и изгнанья,

Не в старине седой, глубокой,
А тем, кто рядом жил под боком,
В ком видел я друзей родителей,
Героев славных, победителей,

С войны вернувшихся живыми,
Совсем недавно, молодыми,
В углы родные, чтобы вновь
Отстроить миром мирный кров,

Не бунтари, не декабристы,
В огне рождались коммунисты
Не те, что Сталин представлял,
Но лишь Алтаем исправлял,

А не могилой в тундре зыбкой,
Как деда моего Зарибко,
Забрал он с гор на исправление,
Как всё лихое поколение,

Как миллионы бедолаг,
В мир одной партии, ГУЛАГ,
В котором ум и честь народа
Нашла иной путь на свободу,

Испытанный ещё в гражданской,
И дедом, что от Польши панской
Пронёс свободу на штыках
До круч Алтая, где в белках

Свою свободу добровольно
Отдал алтайке юной, Ольге,
Которой не встречал он краше,
Идя равниной до Сыркашевых,

Чтобы Мечты Мир ирреальный,
В Мир этот воплотить реальный,
В Мир, в котором Миры иные
В старине были и есть поныне,

Существуют они, я знаю
На Алтае, а про Гималаи
И Кавказ, где я ещё не был,
Не могу написать, а небыль

Не позволит Душа сочинять,
Потому что Мир этот понять,
Как и все Миры Мироздания,
Горизонт раздвигая Познания

И упорно карабкаясь в выси,
Не подвластные Разуму мысли,
Без Души и чувств не возможно,
К ним другие пути будут ложны...»

Мой дед, Зарибко Семён Иванович, родился в Белоруссии, в конце 19-го века это значило в Польше, как он остался без родителей не знаю, но, по рассказам мамы, воспитывался он в польской семье и получил среднее образование. С началом Первой мировой войны ему было 19 лет и он был призван в Волынский лейб-гвардии полк, который дислоцировался в Варшаве. Вероятно, к 1918-му году он имел звание унтер-офицера, потому что с образованием 26-й стрелковой Златоустовской дивизии, становится в ней красным командиром, командиром 2-го батальона 234 стрелкового Маловишерского полка и заканчивает службу в г. Ачинске в должности заместителя командира 77-го стрелкового Новгородского полка. В 1919 году 26-я стрелковая Златоустовская дивизия вошла в пределы Алтая и частично оставалась там для охраны государственной границы. Моя мама родилась в полковом обозе в 1921 году около города Бердска под Новосибирском, бабушка в то время была санитаркой в Красной Армии, а их полк направлялся в город Минусинск.

Обратимся к источникам: «Ликвидация отступавших белогвардейцев в Горном Алтае была возложена на 26-ю Златоустовскую стрелковую дивизию (начдив Я.П. Гайлит). В конце декабря 1919 года в урочище Иодро был смертельно ранен командующий белогвардейскими отрядами капитан Сатунин. После смерти Сатунина командование сводным отрядом белогвардейцев принял полковник Елачич. Но он вскоре заболел тифом, и поэтому с 21 февраля 1920 года командующим становится А.П.Кайгородов. В отступавших под напором красных частей, белогвардейских отрядах началось разложение. Не хватало продовольствия, не было обмундирования, эпидемия тифа уносила все больше и больше людей.  Красные войска, между тем, шли в наступление.

Подразделения 234-го полка (комполка Нератов, военком Богатырев), стремительным ударом овладели в ночь на 7 апреля урочищем Айгулак и захватили 50 пленных. В тот же день была занята деревня Чибит. После занятия красноармейцами Чибита, Кайгородов вступил с ними в переговоры о сдаче. А.П.Кайгородов пытался затянуть переговоры, стремясь обеспечить себе отступление. Пока велись переговоры, разложение в белых частях продолжалось. Многие белогвардейцы сдавались красным. 11 апреля 1920 года подразделения 234-го стрелкового Маловишерского полка вступили в Кош-Агач, а 14 апреля в пограничный населенный пункт Ташанту. Из 2400 - 2700 белогвардейцев отступили в Монголию только 600-700 человек. К середине апреля 1920 года районы Улагана, Телецкого озера и Чуйский район оказались в руках красноармейцев. Остатки разбитых частей белогвардейцев во главе с Кайгородовым 19 апреля 1920 года перешли монгольскую границу за перевалом по р. Харга. С ликвидацией белогвардейских частей бойцами Красной Армии в Горном Алтае завершается гражданская война.»

«Освободив горный Алтай от бело-отрядов 233-й, 234-й полки продолжают оставаться в районе сел: Кош-Агач, Улаган и Чулышманского монастыря до марта 1921 года, неся пограничную службу.» Источник: Краткий исторический очерк 26-ой Златоустовской стрелковой дивизии., Изд. ПОДИВА 26 и ЕНГУБКОМА Р.К.П., Красноярск, 1925г. и сайт:  www.mrmarker.ru «Презентация. Горный Алтай в период гражданской войны»

В середине 20-х годов в Красной армии была проведена массовая демобилизация, в ходе которой дед демобилизуется с двумя шпалами в петлице, что соответствует современному званию майора. После демобилизации семья Зарибко жила и в Кош-Агаче, и в Ташанте, и в Онгудае, где и был арестован Семён Иванович. При обыске у него было найдено письмо от брата из Польши. Улика по тем временам неоспоримая, и вывод однозначен, - «польский шпион».

Как-то на заседании парткома мне запала глубоко в душу формулировка: «добросовестно заблуждался». В ней мне явственно слышалось доброе сочувствие, сопереживание и понимание свершившегося, мол, не по злобе, не по злому умыслу, не корысти ради, а ради «обчества», ради светлых идеалов, и на его месте мог бы быть каждый. Ну, впору сказать, как в анекдоте, что колебался, но только вместе с линией партии. Как же мы в жизни добросовестно заблуждаемся, свято веря или даже на основе глубокого научного анализа. Но приходит время и то одно заблуждение уходит, то другое… Глядь, и не за горами светлое будущее… Ан, нет. Приходят новые заблуждения или старые в новой одежде, а воз и ныне там. А может быть и так, что кляча истории утянула тот воз совсем даже не в ту сторону. И иной раз одной, однюсенькой человеческой жизни бывает достаточно, чтобы заметить такое искривление пространства и времени.

На сайте www.gorno-altaisk.info 19.01.2018 была опубликована статья «Чистка» в Ойротии. Итоги «большого террора». Приведу некоторые выдержки из неё в части нас касающейся:
«По данным архивов, в декабре 1937 года на окраине Горно-Алтайска состоялось 23 казни, в ходе которых были расстреляны 404 человека. В сентябре был убит 301 человек, в октябре – 136, в ноябре 268. Всего в период с 16 августа 1937-го по 25 ноября 1938-го по приговорам «тройки» были казнены 1 637 человек. Еще несколько тысяч человек были осуждены к различным срокам и отправлены в различные лагеря системы ГУЛАГ.
Тех, кого приговаривали к смерти, оставляли в Горно-Алтайске и свозили в тюрьму, под которую приспособили помещение и территорию овощной базы, расположенной в конце улицы Ленина – сейчас в тех местах установлен памятник жертвам репрессий.
Приговоренных расстреливали ночами, группами по нескольку человек, иногда несколько раз за ночь. Самая массовая казнь произошла 29 декабря 1937 года, когда были убиты 184 человека.
По данным историков, стреляли из наганов, а тела сбрасывались в беспорядке в рвы около овощехранилища. Уже в следующем, 1938 году, овощехранилище снесли, местность разровняли, и через несколько лет там были возведены хозяйственные строения.»

А это выдержка из статьи «История в черновике» из Интернет-ресурса "В Горном" www. v-gornom.ru от 18.10.2017:
«Не так давно вышел в свет сборник архивных документов «Политические репрессии в Горном Алтае (1922 – 1953 гг.)», посвященный жертвам политических репрессий в Горном Алтае, изданный литературно-издательским домом «Алтын-Туу» совместно с научно-исследовательским институтом алтаистики имени С.С. Суразакова. (Замечу, что Сазон Саймович Суразаков также учился на алтайском отделении МГПИ им. Ленина, который закончил в 1948 году В.Г.)
Страница 197-я сборника открывает страшную картину событий конца 30-х годов XX века в нынешнем Горно-Алтайске:
«…19 января 1989 года на южной окраине г. Горно-Алтайска на территории строительно-монтажного управления Горно-Алтайского облпотребсоюза по ул. Ленина, 222, при рытье траншеи под теплотрассу на глубине около 2 метров в земле были обнаружены костные останки людей, в том числе 3 черепа. На черепах в затылочной области имелись отверстия округлой формы диаметром 0,8 см, похожие на пулевые. В период с 19 по 22 января 1989 года были произведены работы по поиску и извлечению из земли останков людей. Всего из земли извлечены костные останки 50 лиц. Останки людей были расположены в земле в несколько слоев, друг на друге. Останки были сконцентрированы в двух местах, на расстоянии 20 метров одно от другого, на глубине от 2 до 2,5 метра, во всех извлеченных из земли черепах имелись отверстия, похожие на пулевые. Здесь же было обнаружено 38 гильз и 18 пуль от револьвера системы «Наган». Кроме того, в месте залегания останков людей были обнаружены в земле полусгнившие остатки обуви и одежды, эмалированные миски, кружки, фарфоровый бокал, два курительных мундштука, металлические части керосиновой лампы, зубные щетки, стекло овальной формы, пуговицы от одежды и другие предметы.
Произведенными по делу судебно-медицинскими (физико-техническими) экспертизами установлено, что обнаруженные останки людей принадлежат мужчинам в возрасте от 30 и более 50 лет, ростом от 162 см до 178 см, как монголоидной, так и европеоидной рас. На костях черепов обнаружены огнестрельные повреждения, причиненные медьсодержащими оболочечными пулями калибра не свыше 0,8 см. При этом входные пулевые повреждения расположены в области затылочных костей, выходные – в области лобных, теменных и височных костей. Это позволяет предположить, что причиной смерти мужчин были огнестрельные пулевые повреждения черепа. Давность захоронения костных останков – свыше 40 лет. Каких-либо индивидуальных особенностей, позволяющих идентифицировать костные останки людей, не обнаружено.
Криминалистической экспертизой установлено, что обнаруженные на месте захоронения пули и гильзы являются частями боевых патронов калибра 7,62 мм. Выстрелы произведены из револьвера «Наган» образца 1895 г. Имеющиеся на гильзах маркировочные обозначения свидетельствуют о том, что они были изготовлены на Тульском патронном заводе в 1928 году.
По архивным документам установлено, что виновным в незаконных репрессиях в отношении жителей Горно-Алтайской автономной области, фальсификации уголовных дел в период 1937—1938 годов является бывший начальник Ойротского областного управления НКВД Жигунов. Приговором военного трибунала от 7-10 октября 1939 года Жигунов М.М. был приговорен по ст. 58-2 УК РСФСР к расстрелу с конфискацией имущества.
Из показаний свидетелей Бачурина М.Л., Гурина Г.Ф., Покидова Н.Н., Емельянова Г.Я., Поливцева Н.Т. и других следует, что с августа 1937 года по декабрь 1938 года в районе горы Баданица на южной окраине г. Горно-Алтайска (в то время – г. Ойрот-Тура) существовал лагерь органов НКВД, где одновременно содержалось до 300 репрессированных лиц. В то время недалеко от этого лагеря имелись два овощехранилища. По словам свидетеля Поливцева, содержащегося в этом лагере в августе-октябре 1937 года, в этих овощехранилищах проводились расстрелы людей. При проверке показаний свидетеля Поливцева Н.П. на месте оказалось, что указанное им месторасположение овощехранилищ совпадает с местом обнаружения 19-22 января 1989 г. костных останков людей. Изложенное позволяет сделать вывод, что обнаруженные 19-22 января 1989 года костные останки людей принадлежат лицам, репрессированным и расстрелянным в г. Горно-Алтайске в период 1937–1938 годов».

Если бы мама знала, что, не ведая того, она однажды при своей жизни была на месте гибели отца. Жестоко, но, правда в том, что мы прошли чуть ли не по костям её любимого отца! В этой стороне Горно-Алтайска мы побывали только один единственный раз, году в 1956-57-м, когда всей семьёй ходили в сторону Кызыл-Озёка порыбачить на реке Майме выше Горно-Алтайска. Путь не близкий, вышли мы из дома рано утром, вернулись поздно вечером с обычным для нас уловом: снизкой пескарей да чебачков. Мы с сестрой и компанией ребятишек с наших двух дворов всё лето пропадали на речке, в основном на Улале или попросту на Улалушке в районе стадиона, рыбачили там и купались. Но поход с родителями на рыбалку – это было что-то особенное, незабываемое!

По имеющимся в сети материалам мне удалось выяснить, что в Ойрот-Туре 12 ноября 1937 года были расстреляны:

Иерей ЛЮТАЕВ Максим Савельевич - Родился в 1872 г., Тамбовская губ.; русский; грамотный; крестьянин-единоличник. Проживал: Майминский р-н.  Арестован 7 августа 1937 г. Приговор: расстрел. Расстрелян 12 ноября 1937 г.

ДОГАДОВ Диодор Алексеевич - Родился в 1898 г., г. Вильно; русский; грамотный; Заведующий конторой "Облзаготскот".. Проживал: Горно-Алтайск. Арестован 28 июля 1937 г. Приговор: расстрел. Расстрелян 12 ноября 1937 г.

ЗАОЗЕРСКИЙ Константин Михайлович - Родился в 1895 г., г. Москва; русский; образование среднее; Уполномоченный КОМЗАГ СНК по Онгудайскому р.. Проживал: Онгудайский р-н. Арестован 20 июля 1937 г. Приговор: растре. Расстрелян 12 ноября 1937 г.

Расстрел, расстрел, расстрел… В русском или, если хотите политкорректно, в российском менталитете – расстрел – этот расстрел, это навсегда, это окончательное и бесповоротное убийство. Неважно – залпом или очередью из автомата или из пулемёта, группой или в одиночку или из нагана в затылок… Расстрел – это смерть. Не случайно ли в последние годы всё чаще и чаще средствами массовой информации нивелируется слово расстрел. То того расстреляли, то другого, а они живы себе и здоровы, здоровёхоньки. Читаем заголовок: «Бизнесмен расстрелян в кафе». Далее следует текст из которого выясняется, что в завязавшейся в кафе драке в поименованного бизнесмена было сделано несколько выстрелов из травматического пистолета. Одна пуля достигла цели, в результате у пострадавшего зафиксирован ушиб мягких тканей правой ягодицы». И так сплошь и рядом. Почему-то любой выстрел в сторону людей стал именоваться расстрелом. Может быть, это из области конспирологии, но мне кажется, что широкое употребление слова «расстрел» в совершенно неприемлемых ранее  ситуациях применения огнестрельного оружия делается умышленно!

Продолжим наш перечень:

ЗАРИБКО Семен Иванович - Родился в 1895 г., белорус; образование среднее; Старший инспектор Онгудайского райФО. Проживал: Онгудайский р-н. Арестован 23 сентября 1937 г. Приговор: расстрел. Расстрелян 12 ноября 1937 г.

ЗВЕРЗДИН Иван Яковлевич - Родился в 1914 г., Алтайский кр., с. Синюха; латыш; грамотный; Пастух колхоза им. Ильича Чойского р. Проживал: Чойский р-н. Арестован 14 сентября 1937 г. Приговор: расстрел. Расстрелян 12 ноября 1937 г.

ЗВЕРЗДИН Яков Иванович - Родился в 1870 г., Лифляндская губ. хут. Ригол; латыш; грамотный; Сторож колхоза "Ильич" Чойского р. Проживал: Чойский р-н. Арестован 14 сентября 1937 г. Приговор: расстрел. Расстрелян 12 ноября 1937 г.
КЛЕПИКОВ Макар Тимофеевич - Родился в 1899 г., Шебалинский р-н, с. Ильинка; русский; грамотный; Заместитель председателя Онгудайского сельпо. Проживал:  Онгудайский р-н. Арестован 25 сентября 1937 г. Приговор: расстрел. Расстрелян 12 ноября 1937 г.

ТОЗЫЯКОВ Федор Сергеевич - Родился в 1866 г., с. Чепош.; алтаец; Учитель Узнезинской начальной школы.. Проживал: Ойротская АО, Чемальский р-н. Арестован 3 октября 1937 г. Приговор: расстрел. Расстрелян 12 ноября 1937 г.

А теперь о нём подробнее, почему, далее станет ясно.  Федор Сергеевич Тозыяков родился в 1866 году в селе Чепош Бийского уезда Томской губернии (сейчас это Чемальский р-н Республики Алтай) в многодетной семье. Родители рано ушли из жизни. После окончания школы в селе Улала Федор поступил в катехизаторское училище. Окончив его, работал учителем в селе Чибит Кош–Агачской волости. Здесь он женился на дочери учителя Якова Игнатьевича Кумандина, Варваре. В 1903 году молодая семья переехала жить в село Узнезя, где они построили дом, сохранившийся до сих пор. У Тозыяковых было восемь детей.
Федор Сергеевич многое сделал для строительства и открытия в селе школы, в которой он потом преподавал до своей гибели. Федор Сергеевич был арестован 3 октября 1937 года по доносу о якобы зажиточности семьи. «Односельчане обвинение подтвердили: у семьи было большое хозяйство, кроме того, Варвара Яковлевна подрабатывала мытьем полов и стиркой, а муж в свободное от школы время занимался извозом отдыхающих по маршруту Бийск – Чемал.
Через месяц после ареста Тозыяков был приговорен к расстрелу за антисоветскую агитацию. Приговор был приведен в исполнение 12 ноября 1937 года. Учителю было 71 год. Все восемь детей Тозыякова стали учителями. В 2006 году на базе Узнезинской средней школы был открыт музей имени династии Тозыяковых. Основатель музея, младшая дочь Тозыякова Вера Федоровна в 2007 году издала книгу об отце «Жестокого времени дети»

Ну, вот, снова круг замкнулся! В 2001 году моя хорошая знакомая, а может быть и родственница, знаменитая танцовщица танцев народов мира Эльза Тозыякова передала свою, подаренную мной книжечку «Мой мир гор» в их семейный музей. Ничего бы, о том, что эта книжечка стала экспонатом музея, я бы не знал, если бы однажды там не побывали неутомимые путешественники и исследователи «Мест Силы», вдохновенные пропагандисты возможностей саморазвития человека, журналисты Ольга и Борис Кольченко и не увидели там своё детище. Ту маленькую голубую книжечку они по моей просьбе  редактировали и выпускали в 1999 году в своём родном Нальчике, далеко от Алтая, на Кавказе. Прошло несколько лет, и они встретились. Прошло несколько десятилетий, как стало ясно, что мой дед и столп семьи Тозыяковых расстреляны в один день и явно в одном месте…

Об открытиях в судьбе деда я рассказал своей кузине Ольге, названной её отцом и моим дядей в честь его мамы и нашей бабушки Ольги и сохранившей в замужестве фамилию отца и деда – Зарибко. 
- Да, - вздохнула кузина, - Нам хорошо, всё встало на свои места, дед посмертно реабилитирован. А каково моей подруге, её дед тоже расстрелян, но годом позже. Тоже «врагом народа» оказался, а он этих самых «врагов народа» даже в «овощехранилище» не водил, он их прямо у себя в кабинете расстреливал! До того чутко улавливал волю партии и вождя всех народов! Как ей быть!? И разве после этого кровавая вакханалия не продолжалась? Как же ненавижу я всех, кто доводит людей до такого состояния, кто славословит Сталина, превозносит его полководческие таланты! Господи, до чего же людей отупляют!? А может, так людям легче воспринять этот мир и они сами стремятся к такому состоянию?»

Что мне ответить двоюродной сестре? Что полностью согласен с её негодованием, что миллионы погибших, расстрелянных и замученных в ГУЛАГЕ попросту забыты и замолчены. Да, многие непосредственные исполнители были в своё время расстреляны, но это скорее походило на заметание следов, а миллионы содействовавших да и непосредственно участвовавших так и проскочили. Ни тебе наказания, ни тебе понимания, а время идёт, и могилы быльём порастают, и новые мифы рождаются и с энтузиазмом воспринимаются счастливыми потомками. Система осталась, хотя и видоизменилась, а понимания, осознания пройденного страной за последние сто лет как не было, так и нет!

Приведу отрывок из своего стихотворения «Закон спирали»: https://www.stihi.ru/2008/06/22/1282
«Словно лошади в шорах, идут люди по кругу,
Наступая на пятки и толкая друг друга,
Шумной массой, толпой, но мечтая о строе,
Где с начальника спрос, а их совесть в покое, -

Шаг вперёд, два назад - современности танец,
И кумиров пинать, оббивая с них глянец,
Сразу после кончины, сокрушать пьедесталы,
Пока живы, пылинки сдувать с них пристало...

Не спираль и не круг -
                от одной к другой крайности,
С чистым сердцем грешим, - с упоением каемся,
И достанет вполне человеческой памяти,
Чтоб увидеть, что Жизнь -
                это попросту
                маятник...»
Так маятник жизнь или спираль, как нас когда-то учили? Уверен, что сама жизнь даст ответ, но гораздо, гораздо позже…


Рецензии
Наверное, меня привело сегодня на страницу особое наитие.
Заглянула на минутку, да и застряла, так что вознагражено моё любопытство...
Очерк интересный и каждый абзац по теме и фактам в нём, приведённым,
созвучен размышлениям и впечатлениям последнего времени от материалов
в том числе
и по событиям в Сибири с года девятнадцатого и далее...
К примеру, о сибирском восстании в Западной Сибири под красным знаменем против большевиков, свершившегося в 1921-ом году, не было в печати даже упоминаний, в отличие, предположим, от Тамбовского.
Вообще, меня раньше удивляло, получалось по историческим материалам у нас в Западной Сибири были тишь да гладь, а оказалось "страсти" бушевали, и у нас в Кузнецке, и на Алтае, и в частности в Горном Алтае...
Про разрытые канавы с прострелянными черепами фактов по России много от Москвы до самых до окраин. То в Томске берег подмыло, то... Вот и в Горно-Алтайске...
Провести бы генетическую экспертизу, конкретно бы останки деда нашлись.

Володя, по идее очерк по темам можено было бы минимум на два поделить.
О Зарибко Семёне Ивановиче и о Пединституте, которая , заинтересовав,
вскоре как бы обрывается,
переключившись на судьбу отца одной из преподавательниц.

Хороший был институт!
Как я и предполагала, в Горно-Алтайске тоже, как и в Кузнецке,
в культуру района привнесли большой вклад ссыльные.
Ну, теперь для полноты впечатлений, при случаю буду "копать"
дополнительную инфу в Инете.
Всего доброго, Владимир!

Зоя Чепрасова   12.01.2024 04:58     Заявить о нарушении
За Людмилу Павловну спасибо. Нашла, читаю, интересно.

Зоя Чепрасова   12.01.2024 05:12   Заявить о нарушении
http://my.mail.ru/list/rusmix/photo/550/562.html
Сталинград. Фото. Зарибко Е. С.

Зоя Чепрасова   12.01.2024 10:18   Заявить о нарушении
Зоя! Огромное спасибо, интересно, что эта фотография, знакомая мне с детства, есть в сети. Это мама работала в Сталинграде в спецшколе ВВС, русский язык. Кто-то из курсантов потом даже в Горно-Алтайск приезжал погостить. Вот отношения были тогда у людей! А отец в тамошнем пединституте после защиты кандидатской с 1949 по 1954 трудился. Соответственно и я там на свет появился и даже помню горы искорёженного металла вдоль улиц.
Ты права, только спустя многие годы начинаешь понимать, что твоё формирование в жизни определилялось массой событий и людей окружавших тебя, мне повезло, люди были очень хорошие, разные, интересные.
Получилось так, что мне довелось, находясь за тридевять земель и спустя десятки лет, узнать о гибели моего деда Семёна Ивановича Зарибко гораздо больше, чем то было известно ранее. Ты ещё не посмотрела «Мой дед не дожил до победы». Написал, а поделиться-то не с кем. Хорошо, мог поделиться с дочерью моего дяди Жени, маминого брата, стало с быть кузиной Ольгой. Она рыдьмя рыдала, когда про своего отца строчки увидела. Поздно... Но … такова Жизнь!
Спасибо тебе, Зоя, всего доброго!

Владимир Голубчиков   12.01.2024 17:53   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.