Жизнь - Родине, честь — никому.
Война началась 25 января 1904 года. Высочайший манифест всероссийского монарха Николая II с официальным объявлением о начале русско-японской войны гласил:
«В заботах о сохранении дорогого сердцу нашему мира нами были приложены все усилия для упрочения спокойствия на Дальнем Востоке. В сих миролюбивых целях Мы изъявили согласие на предложенный японским правительством пересмотр существовавших между обеими империями соглашений по корейским делам. Возбужденные по сему предмету переговоры не были, однако, приведены к окончанию, и Япония, не выждав даже получения последних ответных предложений правительства Нашего, известила о прекращении переговоров и разрыве дипломатических отношений с Россией. Не предуведомив об этом, что перерыв таковых сношений знаменует собой открытие военных действий, японское правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать Нашу эскадру, стоящую на внешнем рейде Порт-Артура. По получению о сем донесения Наместника Нашего на Дальнем Востоке. Мы тотчас же повелели силой ответить на вызов Японии. Объявляя о таком решении Нашем, Мы с непоколебимой верой в помощь Всевышнего и в твердом уповании на единодушную готовность всех верных Наших подданных встать вместе с Нами на защиту Отечества, призываем благословение Божие на доблестные наши войска армии и флота».
Петербург жил своей обычной жизнью и даже веселился больше обыкновенного. В Мариинском театре давали оперу Александра Даргомыжского «Русалка», партии мельника и князя исполняли Федор Шаляпин и выпускник Московского военного училища Леонид Собинов. В антрактах зрители переговаривались по поводу слухов о каком-то морском столкновении в Порт-Артуре. Но никто ничего толком не знал. Все смотрели на это событие, как на эпизод. Никто не придавал ему никакого значения, а презрительные слова типа «макаки» по отношению к японцам, приправленные полнейшей уверенностью в быстром окончании «авантюры», не сходили с уст.
Только кучер на Московском вокзале, весьма осведомленный через своих пассажиров, человек с грустинкой, спросил Александра.
- Что же ты, братец, никак на Дальний Восток спешишь? Там же японские миноносцы напали на нашу эскадру. Война, значит, началась безо всякого объявления. Только там мы еще и не сражались! Кой черт, прости меня Господи, не дает нам покою. Жили бы и жили, а тут тебе опять горе, какое.
- Появление на вокзальной площади военных в мохнатых сибирских папахах возбуждало всеобщий восторг, раздавались крики ура. Слышались голоса: «До свидания – в Токио!»
Александр возвращался из отпуска на пятнадцать дней раньше срока. В Сибирском экспрессе от товарищей, с которыми наспех познакомился, узнал о следовании в поезде адмирала Макарова, назначенного на должность Командующего Тихоокеанского флота, и генерала Ренненкампфа, начальника Забайкальской казачьей дивизии.
В поезде царила несколько другая обстановка. Распространялись слухи о неготовности наших войск, что никаких приготовлений к возможным военным действиям в Порт-Артуре не проводились. Новый наместник на Дальнем Востоке, адмирал Евгений Алексеев, чья штаб- квартира находилась в Порт-Артуре, даже не потрудился сообщить своим офицерам о разрыве с японцами дипломатических отношений. Береговая артиллерия бездействовала, орудия были жирно смазаны и укрыты на зиму брезентом.
Мощный маяк на оконечности полуострова Тигровый хвост продолжал указывать кораблям вход в порт. Флотилия из шестнадцати судов стояла на внешнем рейде, и чтобы не затруднять движение судам, не использовала противоторпедные сети. На некоторых судах даже горели огни, чтобы не допустить случайных столкновений. В Порт-Артуре гастролировал цирк Бараторского, многие военные время проводили в портовых тавернах и борделях. Вице-адмирал Оскар Старк в этот день устраивал небольшой прием, посвященный именинам жены. Китайские жители от русских не отставали, они начали праздновать наступление своего Нового года.
Макаров со своим штабом ехал в отдельном вагоне, много работал по реорганизации флота. Несколько раз во время пути заходил в общий вагон, где Ренненкамф представлял ему сухопутных офицеров. Александр запомнил внешность адмирала – характерное русское лицо, с окладистой бородой, с добрыми и умными глазами. В поезде разговоры шли только о войне, о японских шпионах. В одном из купе ехали китайские купцы из Москвы и многим они казались опасными хунхузами. Александр, успокаивая не обстрелянных вояк, рассказал соседям по купе историю о крымском «хунхузе»:
- У каждого народа, господа, есть свои хунхузы, типа английского Робин Гуда. Был такой и у крымских татар. Сам я родом из Крыма, учился в Севастополе, там и услышал историю об Алиме.
Родился он в деревне, недалеко от моей родины Карасубазара. Детство Алима сладким не было – его в раннем возрасте отдали в услужение богатому татарскому купцу караиму, это значит иудейской веры.
- Что-то я не слыхал про таких. Мне казалось, что они все мусульмане, - удивился усатый ротмистр из казачьей дивизии.
- Крым, скажу я вам, это не остров, - поправил ротмистра Александр, - а убежище народов двунаязыков, где нации и религии так перепутаны, что трудно отличить грека от татарина, крымчака от караима, русского от болгарина, гагауза от волоха. А ведь там жили еще и генуэзцы, и венецианцы. В общем, как в России говорят, всякой твари по паре. Так вот, шло время. Мужал Алим, взрослела и дочь хозяина – Рахиль. Между молодыми людьми возникла взаимная симпатия. Хозяин решил избавиться от Алима и обвинил его в краже часов, которые ему же подложил под кровать.
- Это надо сказать чисто по-восточному, - согласился партикулярный чиновник по торговой части, - нам это дело знакомо, в Китае ушки надо держать на макушке, мигом без штанов, извиняюсь, останешься.
- Вот и Алим остался без ничего, - продолжал Александр, - поместили его в городскую тюрьму, а потом отдали в солдаты. Прошло четыре года. По велению коменданта крепости сделали запрос, не желает ли караим принять Алима, на что он в грубой форме ответили: «Не желает». Узнав это, Алим сказал:
- Коли вы меня, честного человека, боитесь, как вора, так я буду настоящим вором! Главным пристанищем Алима были леса, окружающие дорогу, на которой он совершал грабежи. Как только со стороны Феодосии появлялся на ней дорожный экипаж, он вскакивал на своего коня и во всю прыть мчался на перехват очередной добычи. Всесилие Алима считалось сверхъестественным. Его считали заколдованным. С бедным «хунхузом» не мог справиться никто – ни начальство, ни войско. Товарищей он не имел и шаек не собирал. Лучшим его другом был конь, уносивший его от преследований.
- Куда же без коня, - вновь вмешался в разговор усатый ротмистр, - конь он первый друг в рисковых делах и спаситель.
- Вы точно подметили, именно спаситель, - подтвердил Александр. Про этого быстрого скакуна рассказывали легенды. Будто бы, когда после набегов Алим где-нибудь отдыхал, умная лошадь охраняла его крепкий сон, а в случае опасности будила своего хозяина толчком ноги. Таким образом, неуловимый разбойник успевал удирать от погони.
- Легенда и есть легенда, - заметил рядом сидящий капитан, с которым Александр еще не успел познакомиться, - народ всегда придумает себе героя-защитника, без этой подпорки людям никак нельзя.
- Может, и придумали, только бедные всегда имели от Алима существенную помощь. Действуя, как Робин Гуд, Алим защищал обездоленных, а они выручали его, предупреждая о полицейских засадах.
- Чем же эта почти английская история закончилась? – поинтересовался капитан.
- В возрасте тридцати трех лет Алим предстал в Симферополе перед судом. Петербург требовал смертной казни. Но на совести Алима не было ни одной загубленной жизни, и его судили как беглого солдата, присудив ему шесть тысяч ударов палками и ссылку в Сибирь.
- Маловато дали, и отправлять таких «хунхузов» надо не в Сибирь, а на самый крайний Север, - громко заключил, проходящий по вагону в ресторан генерал Ренненкамф с адъютантом и сопровождающими лицами. Все от неожиданности встали и тоже двинулись с целью подкрепиться.
Ренненкамф Александру был знаком по его кавалерийскому рейду из Благовещенска на Цицикар и Гирин в прошедшую кампанию. Он был единственным генералом, кто во время Китайского похода получил два Георгиевских креста. С генералом во время пути все находились в постоянном общении, готовили доклады о театре военных действий, о японской армии, общались частным порядком. Особую активность проявлял капитан Генштаба Антон Деникин, по его словам, только вставший с больничной койки. Упала на маневрах лошадь, и в результате порвал связки, вывихнул палец, а один даже раздавил. Желание было воевать, и его удовлетворили - дали распоряжение офицеру штаба 2-го кавалерийского корпуса, убыть из Варшавы в Маньчжурию, в Заамурский округ пограничной стражи.
- Вот, так господа, - был я кавалерист, а теперь пограничный патрульман, можно сказать, - представился Деникин. Меня кое-чему обучили, дали наставления и порекомендовали, с учетом храмового праздника Корпуса пограничной стражи, приобрести в московской соборной лавке икону Богородицы. Теперь она у меня покровительница и защитница.
Присутствующие слышали, что Заамурский округ пограничной стражи комплектовалась уже на общем основании и в отношении боевой службы подчинялся командованию Маньчжурской армии. Деникина на этот счет интересовали подробности, и он задавал вопросы:
- Господа, как вы думаете, участвует ли охранная стража в непосредственных сражениях с японцами?
- В сражениях, это громко сказано, а в стычках с ними и с их пособниками, можно сказать постоянно, - заверил его Александр.
- Простите, а это вам доподлинно известно?
- Если я вам скажу, что генерал Мищенко, бывший командир Южно- Маньчжурского отряда охранной стражи КВЖД, мой хороший знакомый, это вас удовлетворит?
Деникин был хорошо осведомлен о героических рейдах Мищенко и даже мечтал попасть служить в его конный отряд.
– Скажите, господин поручик, а где сейчас отряд Мищенко?
Александр не знал. Не знал он и то, что отряд правильно назывался Отдельная Забайкальская казачья бригада и действовала она уже в качестве армейской конницы. В неё входили 1-й Читинский и 1-й Верхнеудинский казачьи полки, а также 1-я Забайкальская казачья конная батарея.
- Точно сказать не могу,- ответил Александр,- я возвращаюсь из продолжительного отпуска, но думаю где-нибудь на остром участке.
Действительно, передовой конный отряд под командованием генерала Мищенко, в составе двадцати сотен конницы и казачьей батареи находился в Северной Корее, на участке южнее реки Ялу, с задачей вести разведку. После нескольких стычек с подразделениями выдвигающейся японской армии, конные части отошли за реку Ялу, и позднее были присоединены к Восточному отряду генерала Засулича. При обороне на реке Ялу дивизия Мищенко действовала на правом фланге, недалеко от устья реки Бицзыво, в составе трех батальонов пехоты и одиннадцати сотен конницы с двумя артиллерийскими батареями.
За окном мелькала однообразная картина - степь, покрытая снегом. Что еще можно увидеть на бескрайних просторах России. Самарская губерния. Тишь и гладь кругом, редкие деревушки с ветряными мельницами. На улице тепло.
Солнце катилось на запад, а поезд мчался на восток. Из окна вагона Александр наблюдал то паровозную трубу со шлейфом черного дыма, то последний, багажный вагон. Пейзаж менялся, веяло Сибирью. Местами деревья расступались и взору открывались снежные поляны и далекие отроги, приближавшихся Рифейских гор, разрушенных временем и природой.
Не успели с утра привести туалет, как проводник громко объявил:
- Господа, Златоуст! Стоянка три четверти часа. Господа, кто изволит променад? Станция Златоуст. Стоянка три четверти часа!
- Голубчик, отчего так долго? – спросил у кондуктора господин высокого роста в пиджачной паре немецкого покроя с сединой в волосах и бородкой, подстриженной на французский манер.
- Воду будем брать, ваше высокородие! Изволите моцион-с?
- Пожалуй…
На платформе топится походная кухня. Солдаты одного вагона ушли в горы на прогулку. Александр тоже прогулялся по мощенному сосновыми досками перрону, закурил, постоял, любуясь далекими холмами, густо поросшими пронзительными зелеными елями, стряхнул пепел с сигары, решительно направился в вагон. Там попросил у проводника чаю, мадеры с бисквитами и уселся напротив Деникина, с которым его свела дорога. Станционный колокол прозвенел в последний раз. Смолкла трель кондукторского свистка, лязгнули буфера, состав тронулся, и постепенно стал набирать скорость.
- Господин капитан, - обратился к Деникину Александр, - будьте любезны, составьте поручику компанию. Прошу без китайских церемоний, ибо в летописи Нестора сказано: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти»! Прошу угощаться: чай с мадерой и задушевная беседа – что еще надобно пассажирам железной дороги Его Императорского Величества? Разговорились, вспомнили юнкерские времена, и оказалось, что у них много общего.
Антон Иванович, так звали Деникина, как и Александр, окончил реальное училище. Было это в Ловиче, в Польше, учился на «механико-техническом» отделении.
- Моя семья, в связи со смертью отца, - рассказывал Антон, - испытывала финансовые трудности. Пришлось мне, хотя я и сам был тогда еще юн и не тверд в науках, репетировать двух второклассников. За два урока получал двенадцать рублей в месяц. Вернувшись из училища часа в четыре, и наскоро пообедав, бежал на один урок, потом – в противоположный конец города на другой. А тут уж и ночь, да свои уроки готовить надо. Туговато приходилось.
- Ну, прямо, как под копирку, - удивился Александр. Я ведь тоже из реалистов, и уроки давал, так как испытывал постоянные трудности. Благо, что в плодородном Крыму, где прошла моя юность, пропитание не столь было в тягость, как позднее в первопрестольной.
- Так, вы что из Александровского?
- Что вы! Я из Московского военного, бывшего юнкерского.
- Удачно все у нас сходится Александр Христофорович, - пояснил Деникин, - я ведь тоже из военного бывшего юнкерского, только Киевского.
- Приятно слышать, - просиял Александр, - за это следует принять мадеры. Пусть и далее нас судьба объединяет.
Смакуя, бывшие юнкера опустошили рюмки и сделали по глотку чая. Вагон качнуло на стрелке, звякнула в стакане чайная ложечка, за окном проплывали огни небольшой станции. Деникин, как и Александр вначале учился в деревенской начальной школе. В возрасте девяти лет выдержал экзамен в первый класс реального училища. В Киевское юнкерское училище поступил, предварительно записавшись в 1-й Стрелковый полк, квартировавший в Полоцке.
Бывшие стрелки радовались встрече и судьбе, которая их соединила в столь тревожный для России момент.
Поезд продолжает виться зигзагами. Каменный столб с черной надписью «Европа, Азия» промелькнул незаметно. Убить время помогало дорожное чтение. Еще в Симферополе Александр приобрел прелюбопытное издание Артура Дойла – «Новейшие приключения сыщика Шерлока Гольмса». В Европе им буквально зачитывались, вот и он взял, чтобы доставить себе в дороге удовольствие. Одни интригующие названия новелл чего стоили: «Страшная посылка», «Дьявольская нога»… Господи, страсти-то какие!
Все дальше и дальше мчал поезд. На станции Убинская встретили поезд шедший с Дальнего Востока. Это были казаки пограничной службы, возвращающиеся с охраны железной дороги. Деникин выскакивал и общался с сопровождающими эшелон офицерами.
- Когда-то здесь, господа, царили беспросветная глушь и строгие николаевские порядки – полосатые шлагбаумы, желтые казенные дома и весь жесткий распорядок тех времен, - заметил седой подполковник инженерной службы Крутских. Рассказывали мне, как последнюю новость, что жил в этих краях исправник, который, скупив у киргизов ветер, продавал киргизам же его за большие деньги. Не правда ли забавно!?
- Забавно и даже чудесно, - воскликнул молодой прапорщик Тренев. Раньше здесь ездили на лошадях, шаг за шагом месили липкую грязь: проехать тридцать верст в сутки было идеалом. А теперь железная дорога, и мы мчимся в вагонах. И в каких вагонах, господа: вагон-ресторан, вагон-библиотека, ванная, гимнастика, рояль.
- Действительно прогресс велик, - вернулся к разговору подполковник-инженер, - при проектировке дороги, едва-едва натягивали одиннадцать миллионов пудов груза. И в первый же год превзошли тридцать миллионов! Что еще впереди?!
Впереди была война, а за окном вид не менялся - все та же, как под Самарой, ровная, как ладонь, степь. Вода отвратительная до самой Оби: до Омска солено-горьковатая, в Барабинской степи, - на родине сибирской язвы, ужасная на вкус и запах. Около станций видны поселки переселенцев. Земли для посевов мало, налево к северу – тайга и тундра, направо, верст на сто – солончак и соляные озера.
Александр сидел у окна и вспоминал прежнюю поездку по этим местам. Река Обь, село Кривощеково, у которого железнодорожный путь пересекает река. На многоверстном протяжении это единственное место, где Обь, как говорят крестьяне, в трубе. Другими словами, оба берега реки скалисты. И притом это самое узкое место разлива: у Колывани, где первоначально планировали провести линию, разлив реки две версты, а здесь только четыреста сажен.
По случаю пересечения Оби устроили совместную товарищескую пирушку. Генерал Ренненкампф почтил застолье посещением, он неизменно присутствовал на импровизированных «литературных вечерах», на которых ехавшие в поезде корреспонденты читали свои статьи, посылаемые с дороги в газеты.
От «Нового Времени» ехал журналист и талантливый художник Кравченко, от «Биржевых Ведомостей» участник Китайского похода и уже обстрелянный под стенами Пекина Дмитрий Янчевецкий. Именно Янчевецкий в дневнике корреспондента «Нового края позже напишет: « В 1900 г. в течение одного месяца Пекин был так разграблен цивилизованными союзниками, как несколько столетий назад его грабили и разоряли маньчжуры, монголы и другие полудикие кочевники Азии». Для Александра было приятно читать о том, что автору в подготовке книге своими фотоматериалами помог однополчанин, подполковник 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Муравьев.
«Русский Инвалид» - официальную газету военного министерства представлял подъесаул Петр Краснов, выпускник Павловского училища. Краснову было о чем писать: он проехал верхом почти всю Маньчжурию, побывал в Уссурийском крае, в Японии и Индии. Он писал, и о нем писали, как верхом от одного пограничного пункта к другому зимой объехал границу России с Турцией и Персией. Не один, а с женой, урожденной Грюняйзен.
По уходу из Маньчжурии он расскажет Александру в Харбине, что лучшим его кабинетом, когда описывал отступление дивизии Орлова, был карцер пограничной службы в Телине. Там было тепло и светло, имелся стол и табурет. Больше всего он переживал об утраченных, взявших с собой двух строевых лошадях «Лорелее» и «Фаталисте».
В Омск поезд пришел вечером, когда вышли на платформу, раздалось известие, что командующим Маньчжурской армией назначен Куропаткин. Получалось так, что от военного министра решили при дворе избавиться. Слухи распространялись разные. Особенно оживились «павловцы» - однокашники министра по училищу. К ним относился и Краснов, который с охотой поделился своими знаниями биографии назначенного командующего:
- Братцы, он же выходец из семьи военного геодезиста, так что начинайте усердно трудиться над картами.
- Спрашиваете, что еще знаю про него? – совсем немного. Первое военное крещение получил в Туркестане, а это значит, что преимущество в продвижении по службе получат его сослуживцы. Знаком с Китаем и 30 лет назад принимал участие в разрешении пограничных проблем в Синьцзяне, а точнее в Притяньшанье и Памире.
- Кто тут у нас пограничник? – спросил Краснов. Все разом посмотрели на Деникина и громко рассмеялись.
Лучше всего министра знал генерал Ренненкампф. Он помнил его еще начальником Азиатского отделения нынешнего Генштаба. После него эту должность исполняли генералы Полторацкий и Проценко. Благодаря их совместным усилиям в 1903 года в составе отдела генерал-квартирмейстера появилось Особое делопроизводство – разведка, единая служба, отвечающая за сбор, систематизацию и анализ информации о главном противнике.
Реннекампф был там накануне и встречался с генералами Жилинским и Целебровским, в ведение которых, находилась разведка и контрразведка, и получил некоторые сведения об японцах. Довели ему их, в части касающейся, офицеры особого делопроизводства полковник Минута, капитан Никольский и чиновник Голонбиевский. Чувствовалось, что организация еще твердо на ногах не стояла. Финансовых средств выделялось недостаточно, по смете на «негласные расходы по разведке» ежегодно начислялась мизерная сумма в размере 56 тысяч рублей, распределяемая между всеми военными округами.
Полезно было Реннекампфу пообщаться и с начальником оперативного отделения Генштаба полковником Алексеевым, так как именно он составлял оперативный план войны с Японией. Александр же только на войне узнал, что Алексеев и Никольский были его однокашниками по Московскому военному училищу.
Капитан Никольский проходил службу в военно-статистическом отделе Генштаба под руководством генерала Целебровского, В состав отдела входили: 6-е отделение, занимавшееся военной географией и военной статистикой; 7-е отделение, озадаченное военной статистикой и составлением военных и других сведений обо всех государствах; военно-учетный архив с библиотекой Генштаба.
При отделе имелось Нештатное особое делопроизводство, в круг ведения, которого входило заведование личным составом военных агентов за границей и вообще все, что касалось, так или иначе заграницы Личный состав особого делопроизводства состоял всего из двух лиц: полковника Минута и чиновника Голонбиевского. Капитана Никольского назначили им в помощь.
При этом отделе также состояло контрразведывательное отделение, которое было недавно организовано. Оно занималось главным образом негласным, тайным наблюдением за германскими, австрийскими, японскими и итальянскими военными агентами в Санкт-Петербурге. Первоначально по соглашению с министром внутренних дел и шефом Отдельного корпуса жандармов Плеве на должность начальника вновь образованной службы был приглашен выпускник Второго Константиновского военного училища 33-летний ротмистр Владимир Николаевич Лавров. С момента поступления в Отдельный корпус жандармов он непрерывно служил на Кавказе и вот возглавил отделение.
Существование контрразведывательного отделения скрывалось, его начальник никогда не показывался в штабе. Сношения с ним производились через капитана Никольского, который ездил к Лаврову на частную квартиру, где находилась его канцелярия.
За успехи в борьбе с иностранными шпионами Лавров будет произведен в полковники, а в отставку уйдет в чине генерал-майора. Его сменит подполковник Отдельного корпуса жандармов Ерандаков, а его при военном министре Сухомлинове, полковник Мясоедов, изобличенный во время Великой войны в измене.
Много позже, когда Александр прикоснется к проведению специальных операций, до него дойдут не лестные отзывы о разведывательном отделении Генштаба. Накануне Великой войны отделение будет во власти подполковника фон-Виникена, сына богатого рижского банкира, еврея, принявшего христианство и купившего где-то за границей баронство. Его сменит тоже темная личность, полковник Монкевиц. Как ни странно, тоже еврейского происхождения. И это при том, что армия воздерживалась от симитов.
- Ваше превосходительство, с Куропаткиным, вроде, разобрались, а как же эти япошки, к чему нам прикажете готовиться? - поинтересовался у генерала Петр Краснов.
-Конкретно ничего сказать не могу, господа. Флот сильный, войска дисциплинированные, и артиллерия у них, как мне доложили в Главном штабе, выше всяких похвал. Особенно примечательно то, что театр военных действий им детально знаком. Они, как у себя дома, а мы движемся почти в не знаемое. Вот в чем закавыка! Любим мы шагать в воду, не зная броду. Именно с таким чувством я вышел из Генштаба. Тамошние офицеры, можно сказать, бедствуют без средств на разведку. Один из них, капитан Никольский, ранее служивший в районе крепости Владивосток, убеждал меня, что военные округа дают крайне скудные сведения. Капитан может всего и не знать, господа, но, согласитесь, начальник оперативного отделения Генерального штаба полковник Алексеев, должен владеть обстановкой. Должен, но, увы, я этого не почувствовал.
Александр слушал генерала и в то же время думал о своей семье, которая осталась в Крыму, в Севастополе, где пришлось снять квартиру. Дай бог, размышлял он, кампания долго не продлится, все образуется и он вызовет семью к месту своей новой службы.
Генералу Ренненкампфу и его адъютанту есаулу Фусу задавали много вопросов о Маньчжурии, о китайцах и японцах. На отдельные вопросы, как знатоки региона и военных действий против китайцев, отвечали Краснов и Янчевецкий. В поезде все перезнакомились. Позднее Александр по приказам и газетам следил за своими спутниками.
Первое печальное известие будет связано с гибелью адмирала Макарова. В записной книжке остались записи: 8 марта адмирал прибыл в Порт-Артур; 12 апреля - подорвался броненосец «Петропавловск», на котором адмирал погиб. Первая дата Александру запомнилась надолго, потому что была связана с днем рождения сына Владимира. Каждый раз, поминая погибших, перед глазами вставал тысячный хор матросов, певших в 1900 г. в Порт-Артуре утренние молитвы. За первые жертвы пили водку, а иногда «русский флаг», сливая в один стакан водку, синий пепермент и красный абрикотин. Не смешивающиеся между собой жидкости составляли основные цвета русского флага.
Чаще давал о себе знать Краснов. Он окажется в гуще событий, на передовой. Встречались его заметки о первых действиях забайкальских казаков в Корее: «Не дали работать…, только имей мы в тылу хоть немного пехоты, мы бы могли сильно их тревожить, а так сделали гораздо меньше, чем могли бы сделать. Есть у нас и герои. Сотник 1-го Читинского полка Шильников серьезно раненый в руку и под лопатку, остался в строю. Штабс-капитан Степанов – первый сухопутный офицер, погибший в бою с японцами под Чончжоу на этой войне».
Это будет впереди, а пока. За Обью исчезла ровная, как скатерть, Западная Сибирь. Местность взволновалась, покрылась лесом и глубокими оврагами. Здесь и тайга и пахотные места. Села зажиточные, но грязные. Бабы на станции приносят вкусные щи и запеченную в тесто стерлядь, какую только здесь и умеют готовить. Вот и станция Тайга, откуда ветка идет на Томск.
- Это с какой стати обошли стороной старый город Томск? - возмутился, поручик Григорьев. У меня же там родственники, значит, не увидимся, а жаль.
- Все дело в экономии, - пояснил лучше всех знающий обстоятельства строительства дороги, все тот же инженер, - если бы она прошла через Томск, то транзитные грузы пробегали бы лишних 120-150 верст. Копеечку беречь надо.
В строго определенные часы офицеры отправлялись в вагон-ресторан, где с завидным аппетитом поглощали за завтраком омлет с ветчиной, в обед лакомились двойной солянкой, ужинали ростбифом. В промежутках между гастрономическими упражнениями совершали легкий променад по коридору, потом глазели в окно вагона, за которым мелькали верстовые столбы, проплывали деревеньки и городишки.
За окном постоянно присутствовал поразительно красивый лес, ушедший вершинами далеко в небо. Появились лиственница со своим серебряным, стройным стволом, могучий кедр, темно-зеленый и пушистый. На больших станциях Александр прогуливался по перрону, стараясь избегать встреч с лотошниками, предлагающими всяческую снедь, и цыганками, просящими «позолотить ручку». Был и такие, кто тратился на пирожки с капустой и грибами, топленое молоко в малюсеньких крынках, болтал с цыганками, демонстрируя роскошное портмоне.
По железной дороге из России на восток шли и шли военные эшелоны. Для солдат на станциях работали «обжорки», где, с учетом военного положения, давали щи с мясом, белый хлеб и сахар к чаю. В том числе в Ачинске, который остроумцы прозвали «Собачинск». Щи да каша пища наша» - гласила старая военная поговорка, и действительно в царской армии обед из этих двух блюд приготовлялся везде образцово. Щи хлебали деревянными ложками из одной чашки на шесть человек.
В Ачинске стояли не долго. Вышли погулять, кто хотел, курил. Солдаты суетливо перебегали платформу и рельсы к своим вагонам с мешками и прочим воинским скарбом. Вид у них был бодрый и японцев, по разговорам, они не боялись.
Наш солдат был закаленным, потому как жил в обстановке суровой и бедной. В вагонах вдоль стен стояли нары или топчаны. На них соломенные тюфяки и такие же подушки, без наволочек, больше ничего. Покрывались солдаты шинелями – грязными после учения, мокрыми после дождя. Только после войны введут снабжение войск постельным бельем и одеялами. Обмундирование старой русской армии обладало одним крупным недостатком: оно было одинаковым для всех широт – для Архангельска и для Крыма. И что особенно негативно, военная наука трудно давалась нашему солдату крестьянину, и призывы давали до 40% безграмотных.
Пассажиры, особенно те, кто в Сибири не бывал, много ждали от Байкальского озера.
– Я слышал, господа, что озеро подвержено различным бурям, таинственным волнениям без ветра по вулканическим и иным подземными причинами, - взволновано говорил в купе корреспондент Янчевецкий. Это что действительно так? - спросил он Александра.
- Ничего подобного не слышал и не видел, любезный. Может, и есть что-то, но мне не ведомо. Одно знаю, - заверил он любопытного корреспондента, - озеро Байкал самое большое в мире и загадок в нем должно быть много. Кстати, вода в Байкале имеет постоянную температуру около 12 градусов. Такая же температура и в красивой Ангаре. Если сильно полюбопытствуете Байкалом, то можете почитать начертания «неистового» протопопа Аввакума. Есть у него такие слова о «Святом озере»: «А рыбы зело густо в нем: осетры и таймени жирны гораздо, - нельзя жарить на сковороде – жир все будет. А все то Христа тово света наделано для человека, чтоб успокоялся, хвалу богу воздавал».
- Где это вы так просветились? – полюбопытствовал Янчевецкий.
- Не сам, стрелок сибирский в роте был Авдей Голдырев, раскольник из белокриницких. Как привал, книжки свои из мешка доставал, читал и мне кое-что рассказывал из своей веры. Вот и запомнилось. Аввакум всю Сибирь прошел, получается, по его следам едем.
Озеро пересекли до станции «Серединка». Закусили в буфете. Рыбы, как обещал протопоп Аввакум, никакой, пельмени – 50 копеек, рюмка водки – 40. Цены не малые. Трудно было представить, что под тобой слой льда, а под ним пять верст глубина бездонного священного моря. Солдаты шли по льду пешком и мысли у них на такую глубину не опускались. Их думы и желания были на поверхности: поесть бы, да поспать.
За озером началось Забайкалье, которое резко отличалось от всего предыдущего. На горизонте появились хребты гор. Вернее еще холмы, или, как здесь говорят, сопки, но уже с острыми, иногда зазубренными вершинами.
- Господа, как мне представляется, - заметил корреспондент Янчевецкий, - начинаются родные места повелителя мира Чингис-хана. И вот эта необъятная малонаселенная местность, с плохой почвой и пока, с точки зрения переселенцев, не стоящая, как говорил Тартарен, ослиного уха - в свое время породила орды монголов, которые надолго затормозили жизнь востока Европы, да и не только Европы. Откуда тогда взялись эти толпы? Все пусто здесь, тихо и дико.
- Уважаемый, это еще далеко не родина монголов, но нога их здесь ступала, - пояснил его коллега Краснов. Местные буряты во многом схожи с монголами.
Мелькнувшая искра кочевого юрта Чингис-хана зажгла у Дмитрия желание окунуться в иной чудный и непонятный мир, но тут же погасла. Странно, однако, но позже она разгорится пожаром у младшего брата – Василия, который, под псевдонимом Ян, расскажет миру тайну великой степи.
Где он сейчас? – задумался о брате Дмитрий. Казалось, недавно писал ему и предлагал службу у генерала Суботича в Асхабаде. Писал, что генерал Суботич, у которого сам одно время служил, после окончания маньчжурского похода назначен начальником Закаспийской области, ищет энергичных сотрудников, и советовал этим случаем воспользоваться: ехать в Азию, указывая, что «будущее России в Азии». Брат решился принять совет, и из Ревеля от родителей прислал письмо: «Решил поменять жизнь скитальца и из пешехода превратиться во всадника…Был в Петербурге, издал свою первую книжку. Хотел встретиться с генералом, но не застал. Приветливо приняла генеральша Олимпия Ивановна, обладавшая не менее величественной внешностью. От нее узнал, что они с мужем оба любят тебя, проделавшего вместе с генералом трудный поход через Маньчжурию, и с удовольствием будут иметь своим сотрудником его брата, то есть меня. Состоялся обмен телеграммами, и генерал подтвердил свое согласие на мой приезд в Асхабад. Получил официальное извещение о своем назначении и прогонные на путь следования к месту службы. На эти деньги заказал себе форму чиновника канцелярии начальника области и для большей парадности купил в антикварном магазине великолепную шпагу в лакированных ножнах. Родители довольны перспективами службы, хотя далекой и опасной, в стране «песков и отрубленных голов».
- Буряты, действительно, те же монголы, но что-то есть у них и от китайцев,- поправил Краснова Александр, - посмотрите на их одежду, темные лица. В их храмах Будда с тысячью руками и тринадцатью головами. Вот, оказывается, господа, сколько нужно человеку голов и рук, чтобы исполнилось у него все задуманное. Несомненно, буряты - народ способный к культуре. Между ними и теперь немало людей образованных. Хотя бы взять народного целителя Петра Бадмаева, с которым мне приходилось встречаться в Мукдене.
- О!, я о нем весьма наслышан, - воскликнул Краснов, заглядывая в свою записную книжку, даже хотел написать статью. Вот, пожалуйста: после окончания гимназии в Иркутске и крещения Петр Бадмаев поступил на восточный факультет Петербургского университета. Окончил его, надо сказать, с отличием, вышел кандидатом по китайско-маньчжурскому разряду. Вот вам Дмитрий и сюрприз, он по матери потомок Чингисхана. Вот с кем нужно беседовать о жизни повелителя мира. - Около двух лет путешествовал по Востоку, - продолжал читать Краснов. Был в Монголии, Китае, Тибете. Вы просто не можете представить, господа, как мне хочется проскакать на казачьем коне по этим азиатским просторам и быть может найти могилу Чингисхана!
- Ну, уж вы, братец, хватили, - вмешался в разговор с трезвыми убеждениями, подполковник – инженер, - его могилу шестьсот лет найти не могут, а вы хотите сразу открыть Америку, так не бывает.
- Почему не бывает, господин подполковник, - разгорелся Краснов, - все открытия так и делаются – неожиданно. Если мы не найдем, англичане обязательно докопаются. Вот и Бадмаев предупреждал об опасности проникновения в Тибет и Китай англичан из Индии и в связи с этим сделал прямой вывод: "Тибет надо присоединить к России".
- Нам сейчас совсем не до Тибета, господа, дай Бог с японцами разобраться, - со знанием дела, заметил капитан Деникин. Желать это одно, а как это сделать практически, совсем другое. Пусть уж Бадмаев занимается своим делом – лечит и прибавляет людям здоровье. Это так же важно, как прибавлять к России новые территории.
Хотел высказаться о Бадмаеве своем однокашнике по восточному факультету Петербургского университета Янчевецкий, но промолчал. В его планы не входило раскрывать свои достаточно глубокие знания Китая и китайского языка.
Дорога по Забайкалью запомнилась копченым омулем и крепким разливным пивом. Вот и Чита, маленький захолустный город. Все очень дорого: мясо, хлеб ржаной. Прислуга двадцать - тридцать рублей в месяц! У поденщиков здесь уже давно появился конкурент – китаец. Появление китайцев связано с постройкой Забайкальской железной дороги. Китайцы стали появляться уже с Иркутска, но там их сравнительно мало, и там они выглядели преуспевающими. Национальный голубой халат, длинная, часто фальшивая коса, там и сям мелькает у лавок. Движения их ленивы, женственны, их лица удовлетворены, уверенны. Но чем дальше на восток от Иркутска, тем реже видишь эти нарядные фигуры и, взамен, все чаще встречаешь грязных, полунагих обитателей Небесной империи.
- Вот и тягайся с ними, - ворчит в замасленном кожухе станционный рабочий, - тут и одетому не знаешь, куда деваться от мороза, а летом от комаров, слепня и паука, а ему и голому нипочем. И цену китаец берет, - что дадут.
Местное население – казаки. Это крупный, в большинстве народ, причем помесь бурятской и других кровей ощутима. Казаки зажиточны: имеют множество немереной земли, на которой и пасутся их табуны лошадей и скота. От самого маленького мальчика до самого старого, все жители поселков в шапках с околышем и в штанах с желтыми лампасами. В свое время казачество здесь сослужило большую службу. Без них, конечно, нельзя было России удержать в своих руках этот край. Сейчас у них появился конкурент – переселенцы из России и главным образом на Амур.
От станции «Китайский разъезд» свернули по Онон-Китайской ветке к Маньчжурии. Александр смотрел в окно и удивлялся: станции «Борзя», «Оловянная» недавно представляли собой сплошные бараки, теперь появились приличные домики, буфеты, носильщики. Путешествие подходило к концу, впереди 86-ой разъезд и станция Маньчжурия, а далее широкие монгольские степи до Хингана. На станции Маньчжурия встречал комендант, капитан Всеволожский. Границу проехали ночью и по утру определили, что Хайлар уже позади. Последние версты пролетели незаметно от усталости, и потому, что внимание за 13 суток притупилось. Вот и Харбин, новая столица Маньчжурии.
На Харбинском вокзале адмирала Макарова встретил весь генералитет и городское сословие. Был завтрак, говорили речи, кричали ура. Сильный мороз и ветер. Солдаты пограничной стражи в длинных дубленых полушубках рыжего цвета караулили станцию
Когда на утро Александр проснулся в гостинице, услышал звяканье столовой посуды. Открыл глаза: китаец выставлял столовую посуду, разные мисочки. Сосед по номеру капитан Иван Федорович Вилямовский уже заказал в номер завтрак и его принес Чжан из ближайшего трактира.
С капитаном Александр познакомились еще вчера вечером. Он, как и Деникин прибыл в округ пограничной стражи.
- Угощайтесь, Александр Христофорович, чем китайский Бог послал, - пошутил Вилямовский, - откушайте местных разносолов. Вот, пожалуйста, цзяоцзы – местные пельмени. Александру эти угощения были давно знакомы. После вчерашнего застолья больше бы подошли капуста квашенная с брусникой, да грибочки солененькие.
Сразу после завтрака Александр сел за письмо родным в Крым. На чистый лист бумаги стоимостью копейка за пару легли первые строчки:
«Здравствуйте мои хорошие Глаша, Володечка и Надин!». Александр макнул перо в чернила и задумался. Часы пробили восемь раз, пора отправляться на службу. Письмо пришлось отложить на потом.
Первое чем заинтересовался Александр, это местом нахождения своего полка. Он входил в состав 3-й сибирской дивизии, 2-го сибирского корпуса. Корпусом командовал генерал Засулич. 18 апреля с позиций авангарда войск на реке Ялу долетели недобрые вести о разгроме войск генерала под Тюренченом.
В сводках сообщалось: «В Тюренченском бою только что прибывшие к своим полкам третьи батальоны 11-го и 12-го полков дрались молодецки. Особенно третий батальон 11-го полка нанес тяжкие потери японцам при штыковой контратаке. Полковой священник отец Щербаковский благословил батальон крестом, и войска пошли в атаку под звуки музыки. Команда музыкантов из тридцати двух человек потеряла шестнадцать, но, не отставая от батальона, играла атаку». О жертвах не сообщалось.
Позднее стало известно, что в полку из сорока четырех офицеров двадцать шесть были убиты или ранены, около тысячи солдат остались на территории, занятой японцами. Погиб командир полка, полковник Лайминг и иерей полка Сергей Щербаковский. Находившиеся в полку полевая батарея и пулеметная рота «легли костьми». По сути дела, два первых батальона полка полдня с успехом сдерживали натиск почти двух японских пехотных дивизий.
Отчаянное положение спас подход батальонов 10-го Восточно-Сибирского стрелкового полка под командованием подполковника Рындина, позволивший избежать окружения и выйти из боя. Выводил его раненый командир второго батальона подполковник Яблочкин. Он и станет командиром 11-го полка.
После медицинского освидетельствования, приказом начальника Управления военно-окружных учреждений генерал-лейтенанта Надарова, поручика Чакирова назначили исполняющим вакантную должность помощника старшего адъютанта штаба Военно-окружного управления Маньчжурской армии в городе Харбин.
Управление планировало и организовывало тыловое обеспечение группировок войск, руководило тыловыми органами и учреждениями в ходе выполнения ими задач по предназначению. Позднее, когда в Маньчжурии появилось несколько русских армий, Военно-окружное управление армии преобразовали в Управление тыла Маньчжурских армий. Во главе его, в качестве Главного начальника тыла, остался генерал Надаров. наделенный правами командующего армией с подчинением непосредственно Куропаткину.
Таким образом, в Маньчжурии появилось два уровня тыловых учреждений. Первый в Харбине, в лице Управления тыла Маньчжурских армий. Оно стало тылом фpoнтa. Второй уровень – тыловые службы армий.
Структура штаба Управления тыла Маньчжурских армий была утверждена приказом адмирала Алексеева еще до приезда Куропаткина на театр военных действий. К приезду Александра штаб состоял из восьми отделений, включая внештатное – разведывательное.
Начальник штаба тыла, генерал-майор Глинский знал Александра по Мукдену. Вероятно, по старой памяти он и привлек его на службу в свой штаб. О генерале Глинском ходили разные слухи. Говорили, что он в родстве с Глинскими, осевшими в России еще при Иоане Грозном. Наиболее известный, из которых Михаил Федорович, служил при многих европейских дворах, и даже был одним из опекунов малолетнего царя Ивана Грозного.
На генерале, помимо основных обязанностей, лежала ответственность по формированию из китайцев отряда Пинтуй («Все сбивающий перед собой»). Меры принимались в ответ на создание японцами диверсионных отрядов. «Пинтуй» создавался с помощью хабаровского купца 1-й гильдии Тифонтая и при участии китайского полковника Чжан Чженюаня. Отряд делился на специальные подразделения, получившие названия «туземные сотни». Каждая из таких сотен состояла из десяти русских пограничников и ста китайских солдат во главе с русским офицером и подчиненным ему офицером-китайцем. В соответствующей инструкции командирам сотен рекомендовалось: « …следить за лицами, настроенными к русским враждебно, следить неустанно и, если только возможно, удалять их из своего участка или района тем или иным путем, так, чтобы потом не было нежелательных осложнений с властями и населением». Целью отряда также являлось ведение разведки и партизанских действий в японском тылу. Были и казусы. Вместо того чтобы выявлять шпионов, «туземцы» занимались поборами и грабежами.
В строевом отношении «туземные сотни» подчинялись генерал-майору Глинскому. В специальном, они использовались по планам ставки Куропаткина и находились в ведении бывшего начальника оперативного отделения Главного штаба генерала Алексеева, который из столицы перебрался в войска и занимал должность генерал-квартирмейстера.
Что касается генерала Надарова, то он, начиная службу в Уссурийском крае, занимался научными изысканиями и в своих трудах описал основные занятия китайцев в Приморье, их общественную жизнь, быт и нравы пришельцев. Его труды представляли значительный интерес в изучении китайской проблемы и были продолжением исследований военных ученых, таких как Пржевальский и Арсеньев. Перед войной Надаров занимал должность военного губернатора Забайкальской области и с нее был назначен командующим войсками Гиринской, Хэйлунцзянской провинций и Забайкальской области, а затем начальником тыла Маньчжурских армий.
Шла кровопролитная война, а на улице шумел веселый месяц май. Деловито покрикивали извозчики, разносчики зелени привлекали внимание тонкими певучими голосами, на все лады хвалили свой товар. В корпусном городке, неподалеку от здания Управления окружного штаба, по тротуару ходил цирюльник в накрахмаленном белом халате и громко щелкал ножницами. Рядом с китайцем-цирюльником темнолицый кореец продавал с телеги древесный уголь.
Был и другой район, где Харбин вертелся в пьяном угаре. Там цвели ядовитые шантаны – разные «Буффы», «Палермо». В них кутили подрядчики, инженеры, спекулянты и офицеры – «хоть день да мой». Похищали из театров понравившихся артисток, срывали спектакли.
Погода в Харбине, по китайским меркам - северном городе, напоминала Александру московские времена. С недалекой реки прилетал прохладный ветер, который с каждым днем становился теплее. Летняя жара не ощущалась. Какой она бывает в Ляодуне, в том же Мукдене – это надо испытать на себе. Кругом шумели тополя, которые китайцы называли яншу.
- Яншу – великое дерево! – утверждал продавец дров, предлагая несколько поленьев для печи. – Яншу не только много тепла дает, но и разводится без всяких хлопот. Мужчине без теплого яншу и без женщины никак нельзя. Хотите китайскую притчу расскажу? - обратился он к Александру
- Изволь, если не очень долго.
- Жил когда-то на горе Утайшань буддийский монах. Взял он себе в послушники трехлетнего мальчика из глухой деревни, который долгие десять лет провел с монахом в затворничестве. И вот однажды он решил показать мальчику мир, спустился с ним в деревню.
- Вот это вол, на нем землю пашут, - сказал монах.
- А это конь, на нем можно ездить.
- Собака, дом охраняет, а петух утро предвещает.
- А это кто? – спросил мальчик, увидев проходящую девушку.
- А это, - не желая совращать юношу и открывать сущность им увиденного, - злой тигр, - сказал монах. Он жрет людей с костями и от них ничего не остается.
Когда монах с мальчиком вернулись к себе на гору, старец спросил юношу, что ему больше всего в мире понравилось и запомнилось. Тот ответил:
- Больше всего понравился тигр, никак из головы не идет.
-Действительно забавно, а главное верно, - заметил Александр, и заплатил продавцу положенные деньги за дрова.
Тополь, что тебе русский человек, - подумал Александр, - воткни ветку, колышек, простой обрубок в землю, как кочерыжка эта немедленно прорастет, и на голом стволе появятся зеленые листья. С тигром жить трудно, но и без него не легко.
Городу, который раньше назывался Сунгари, только исполнилось 6 лет. Он поднялся из ничего – на месте трех рыбацких деревушек, запущенного ханшинного завода «Сянфан», который, в конце концов, сожгли хунхузы. Сейчас кругом новые улицы, новые дома.
- Происхождение названия Харбин точно не установлено, - объясняли Александру на службе. Есть версия, что оно произошло от названия китайской деревни Хаобин или Хабинь, которое можно перевести как «Хороший берег» или «Веселая могила». Он уже слышал, как некоторые называли Харбин городом веселых мертвецов. Мертвецов действительно много, веселья мало. Шла война и война сплошных неудач. События развивались прямо наоборот успеху Китайского похода. Волны этих неудач накатывались на растерянный городок, напоминающий большой военный лагерь, на все структуры военного организма Управления тыла Маньчжурской армии.
Александр, с помощью старшего адъютанта окружного штаба, подыскал себе квартиру на Аптекарской улице, недалеко от аптеки Коташевича. Знакомиться с городом времени не было, но на слуху у Александра уже были: Китайская, Артиллерийская, Казачья, Магазинная и Коммерческая улицы. Китайцы всем улицам присваивали номера, так как не могли привыкнуть к русским наименованиям. В частности, улица Китайская, называлась Седьмая, а Аптекарская - Пятая.
На афишах мелькали фамилии купцов Скидельских, Ковальских. Пользовалась популярностью немецко-русская фирма «Кунст и Альберст». По Сунгари ходили большие, комфортабельные пароходы с громадными колесами на корме, отчего жители называли их «силозадыми».
Мост через Сунгари еще строился. Фермы для него изготавливались в Варшаве и доставлялись через Владивосток до Хабаровска и далее пароходами по рекам Амур и Сунгари. На берегу реки строились склады, речные причалы.
С пароходами была связана одна криминальная история. Вскоре после войны было возбуждено уголовное дело о злоупотреблениях начальником военных сообщений тыла Маньчжурской армии. В его ведении находилась доставка к фронту военных и продовольственных грузов. В газетах писали: «Вскрылось, что под покровительством генерал-лейтенанта «Н» действовала компания, которая в теплое время отправляла грузы исключительно по рекам. При этом в расходных листах записывалась стоимость перевозки этих грузов гужевым способом по грунтовым дорогам. Разница расходов денежных средств делилась между генералом и всей компанией. По приблизительным подсчетам всего было украдено более 1,5 млн. рублей».
Тем временем наши войска отступали, и Куропаткин сдал японцам Инкоу. Никто не понимал причин оставления этого порта. Для Александра это был страшный удар. Ведь за него ему пришлось сражаться под Ташичао, и все рельсы железной дороги от Инкоу были облиты русской кровью и осыпаны русским золотом.
Рядом Ляоян и рукой подать до Мукдена, - возмущался Александр. В доках Инкоу осталась наша канонерка «Сивуч», которую, по слухам, пришлось взорвать, а американский, английский и немецкий консулы вручили японцам приветственные адреса. Все кричали победителям «Вань суй!» - «Многие лета!». На следующий день японцы сорвали с городских зданий китайские знамена «лун-чи»- с драконами, водрузив над ними свое знамя - красное солнышко – «хун тяньчи».
Так и хотелось Александру сказать бывшему министру Куропаткину: «Сесе ни» - «Спасибо вам».
«Россия должна быть уничтожена, - писал журнал «Fortnightlu Review», - этот тяжелый мастодонт, готовый проглотить всю Азию зашел слишком далеко. Агрессивная политика России столкнулась с Японией, действия которой… в существе своем оборонительные. Япония ведет борьбу за национальное существование… и борьба эта, безусловно, геройская».
В другом номере этого же журнала британский дипломат под псевдонимом «Galchas», предсказывая победу Японии, называл ее «величайшей победой Востока над Западом».
- Россия не может противостоять новой, поистине великой державе, - писал он. Организм ее государства – инертная масса без энергии, без веры, без надежды.
Хотелось всему этому активно возражать, но в душе возникали сомнения. Все, даже китайцы, которых мы защищаем, против нас. Зачем мы здесь и несем такие большие жертвы?
В военных хрониках сообщали, что отряд Мищенко отошел от Ялу на север и расположился биваком у деревни Яньшугоу. Тысячи людей, коней и повозок плавало в грязи по дороге на Ташичао. Генерал переживал не лучшие времена. Его тоже одолевали сомнения. Четыре года назад станцию и город брали, а сейчас отступаем. Что же случилось? Жизненного и военного опыта прибавилось, в чем же причины поражений? Помнится, тогда было жарко, не хватало воды, и солдаты истекали потом в гаоляновых полях. Сейчас же все залито водой. Маленькие ручейки превратились в бурные речки, и они несут ящики, повозки, корзины, шинели и другой мусор войны. Солдаты впряглись в оглобли и тащат на себе повозки с боеприпасами и имуществом, фуры с ранеными и орудия, так как выбившиеся из сил лошади еле передвигают ноги. Хочется отдохнуть, но из-за грязи нельзя ни присесть, ни лечь. Как же эти бредущие, обессиленные бородатые русские солдаты, призванные из запаса на войну в далекую Маньчжурию, будут завтра прикрывать отступающие к Хайчену части 2-го и 4-го Сибирских корпусов?
Многочисленные подъемы и спуски увеличивались за счет поперечных долин и ущелий. Японская кавалерия не появлялась. Рано утром 18 июля японцы атаковали сопки, занятые казаками 1-го Читинского полка, и заставили их после непродолжительного боя отойти. Превосходство противника было явное. Несколько японских снарядов разорвалось на позиции 1-ой Забайкальской казачьей батареи, убив двух казаков и хорунжего Симонова. Молодец наводчик 3-го взвода Бакшеев, со второго выстрела подбил японское орудие, разогнал несколькими выстрелами японскую прислугу.
Прикрывая отход наших войск, Мищенко выдвинул вперед авангард в составе 5-й сотни 1-го Верхнеудинского полка и 4-ой сотни 1-го Читинского полка под общим командованием есаула фон Глена.
В Харбине орудия не стреляли, шли обычные тыловые будни, даже случались и праздники. В августе, в театре Арнольдова прошел концерт известной певицы Анастасии Вяльцевой. Газеты писали, что, несмотря на грязь на Пристани, извозчики из Нового города довозили пассажиров до начала китайского базара и дома, где была гостиница Бристоль. Дальше публика должна была пешком пробираться до городского сада и театра. Всегда был наполнен цирк Боровского на Пристани. Его чаще всего арендовали малороссы со своим, как отмечали посетители, душераздирающим репертуаром.
По долгу адъютантской службы Александру пришлось бывать в военных и статских учреждениях города. В Управлении Заамурского пограничного округа Александр узнал о распределении Антона Деникина. Он получил назначение на вновь учрежденную должность начальника штаба 3-й Заамурской бригады к полковнику Пальчевскому. Бригада располагалась на станции Хэндахэцзы, охраняя путь от хунхузов. На оборонительные казармы хунхузы нападали редко, но бывали случаи, когда небольшие посты они вырезали. Отмечались отдельные факты диверсий на железной дороге с участием японцев.
Один из разъездов задержал двух японцев - подполковника Иошика и капитана Ока, которые переоделись под монголов и пытались взорвать мост через реку Нонни. Их приговорили к смертной казни через повешение. Генерал Куропаткин заменил виселицу расстрелом.
Хунхузы представляли значительную угрозу. Гиринский цзяньцзюнь насчитывал их в своей провинции до 80 тысяч. Хунхузы облагали данью заводы, фабрики, богатых китайцев, грабили подрядчиков и производили поголовные реквизиции в населенных пунктах. Ни китайская администрация, ни китайские войска, которых, впрочем, было мало, не вели борьбы против хунхузов. Задача эта целиком и полностью лежала на войсках охраны тыла и пограничной страже.
В «Маньчжурском вестнике» Александр прочитал сообщение за подписью корреспондента Апушкина о параде частей отдельной Забайкальской казачьей бригады. Было это под Лояном. Мищенко встречал командующего Куропаткина. После принятия рапорта командующий наградил большую группу казаков.
Александру, как и многим другим, было известно, что Куропаткин генерала Мищенко называл «наш милый Мищенко», но за спиной старался всячески его принизить. Были даже слухи, что Куропаткин хотел отстранить Мищенко от командования «за чрезмерное утомление отряда». У них были разные мнения о русском солдате и офицере в эту войну. Куропаткин считал: они стали хуже, слабее за годы, истекшие со времени русско-турецкой войны. Мищенко утверждал, что в поражениях виноваты высокие начальники.
В ноябре, на правах помощника адъютанта генерала Надарова, Александр присутствовал на корпусном празднике пограничников, где увиделся с Деникиным.
- Поздравляю, от души поздравляю, - обрадовался встрече Александр, - война войной, а праздники, учрежденные Императорским Величеством никто отменить не может.
- И мне приятно свидеться Александр, по прибытию в Маньчжурию, пожалуй, первый раз у меня праздник. Получается, день корпуса отметим вместе. Милости прошу в мою обитель, все не в гостинице толкаться.
- Спасибо. Не знаю только, удобно ли? И потом, слышал я, что дата образования корпуса не сегодня, а 15 октября.
- В какой-то части вы правы. На октябрь не приходился ни один из двунадесяти праздников и по этой причине батюшка царь повелел учредить корпусной праздник 21 ноября – в день Введения во храм Пресвятой Богородицы. Вот такая, значит, история.
- Спасибо Его Величеству. Был один праздник, а стало два, - радостно поддержал Деникина Александр. Хорошо пограничники живут. С этим днем у меня тоже связаны определенные события. В 1900 году я проходил кратковременные курсы китайского языка во Владивостокском университете. Так вот, день Восточного факультета, если я не ошибаюсь, тоже отмечали 21 ноября.
Узнав, что Александр владеет китайским языком, Антон, на которого по должности возлагалась разведочная работа в бригаде, с болью рассказывал:
- Как ни странно, но в корпусе пограничной стражи и в нашем округе нет специальной разведывательной службы, и ведение агентурной работы, как правило, является частью обязанностей должностных лиц. Начальник пограничного округа, как бы следит, за решением общих организационных вопросов. За постановку конкретной работы по разведке отвечает штаб-офицер для поручений при начальнике штаба округа полковник Богданович, может, слышали?
- Увы, не имел чести встречаться.
Командиры бригад по инструкции руководят разведкой лично, но на деле все вопросы свалены на начальников штабов бригад, в данном случае на меня. Вот и приходиться крутиться, ответственных лиц много, а выполнять мне. Постоянно выезжаю в отделы и на посты. Теперь уже немного попривык, усвоил имена, фамилии, клички китайцев, а также вожаков контрабандистов.
- Представляю ваши трудности Антон Иванович, в бытность нахождения в Мукдене, мне тоже приходилось отчасти заниматься этой работой в целях охраны вверенного мне участка гарнизона. Знакомые китайцы и доверительные лица из местной полиции держали меня в курсе дела по обстановке в городе, помогали разъезды, сведения нашей полиции и жандармерии.
- Связи, как и ранее, решают все, но можете себе представить Александр, в бригаде имеет место рабская зависимость от переводчиков маньчжур. В бригаде, например, один только офицер говорит сносно по-китайски, хотя некоторые несут службу в Маньчжурии с первых дней проведения дороги. - Мне рассказывали случай из прошлой кампании. После разведки подступов к Пекину казаки 6-й читинской сотни и японские кавалеристы остановились на отдых в лесу. Японский офицер подошел к командиру читинцев, достал карманный русско-японский разговорник и довольно хорошо стал вести беседу. В Русской армии их до сих пор нет.
-Может и есть, но далеко на складах, - попытался поправить Александр
-Может и так. А надо бы здесь. Обстоятельства, особенно у нас, складываются так, что опросить задержанного следует немедленно. Пока казачий разъезд доставит ценного пленного в штаб, пока его там допросят, нужда в нем уже и отпадает.
- Картина известная, - сдерживал взволнованного Деникина Александр, - причина тому русская привычка все делать на авось – и так, мол, переможем. Вероятно, кое-кто думал, что местное население нам будет искренне помогать, как когда-то братушки болгары в турецкой войне. Здесь ситуация совсем другая и не известно кому китайцы помогают нам или японцам. Зная их сущность, а мне она несколько известна, могу со всей убедительностью заверить вас, китайцы работают против всех и только на себя.
- Вот-вот. Совершенно верно. Нам приходится довольствоваться китайцами, постигшими русский язык. В большинстве своем они составляют элемент порочный, на совести, которых не одна загубленная душа. Выбитая из колеи жизнь расплодила среди китайцев много добровольцев в кавычках, которые предлагают свои услуги по части шпионажа и нам и японцам. Необходимо бороться с этим явлением, но при допросах и расследовании никто не может поручиться, что китаец переводчик не оговаривает по злобе и не сводит личных счетов с допрашиваемым.
- Этим, Антон Иванович, занимается заведующий жандармско-полицейской работой Маньчжурской армии подполковник Шершов. У него и помощники есть. Если не ошибаюсь, в его ведении целая команда, состоявшая из двух десяткой унтер-офицеров. С их подачи мы ежедневно удаляем из района армии десятки лиц, не могущих доказать своей полезности или причастности к армии. Особенно много хлопот дают кавказцы, которые по китайским деревням и поселкам занимаются грабежами.
- А как у вас в штабе тыла?
- У нас тоже ранее предполагали, что китайцы в большинстве своем относятся к нам дружески и с симпатией, содействуя против японцев. Взгляд, конечно, совершенно неправильный и принесший нам немало вреда. Не зря вышло распоряжение по армии, запрещающее офицерам держать прислугу из китайцев во избежание шпионства, но это распоряжение штаба часто не соблюдается, а кое-где даже не известно.
- А что же с налаживанием разведки?
- С позиции нашего тылового штаба, ею руководит начальник военных транспортов генерал Ухач-Огорович.
Александр не стал рассказывать, что в непосредственном ведении штаба находится туземный китайский отряд «Пинтуй». В это время он был послан в район действий генерала Ренненкампфа. При старшем отряда состоял штабс-капитан 11-го ВССП Блонский, которого вскоре сменил поручик 35-го BССП Суслов. Не последнее место в разведке занимал и капитан Россов. Он с ним встречался еще в Мукдене, когда закончился поход и в город пришел отряд генерала Каульбарса. Он был при нем. Встречались, рассказывали друг другу, как изучали китайский язык во Владивостоке. Россов его знал в совершенстве, потому совершенствовал знания в Пекине в течение двух лет.
Не сказал Александр и о том, что на штаб тыла в Харбине также возлагалась разведка в Монголии. Сведения поступали от монгольских князей и администрации, хошунов с которыми успели завязать дружественные отношения еще в мирное время. Александру было известно, что наш консул в Урге, по соглашению с генералом Надаровым, командировал в Цицикар, под видом ученого-путешественника, служащего Русско-китайского банка господина Москвитина.
Не раз в донесениях проходили сведения корреспондента, а ныне чиновника особых поручений Дмитрия Янчевецкого. Районом его наблюдения считалась полоса к западу от Мандаринской дороги (Сяотайцзы, Пабоатунь, Юшитай) до монгольской границы. Янчевицкий вел разведку, согласно получаемых каждый раз особых инструкций, которые Александру не были известны.
-Вам, вероятно, известна история с солдатом Рябовым? – спросил Деникина Александр. Переодевшись в китайца, он ушел в тыл к японцам, был пойман и принял геройскую смерть. Это надо такое придумать — русского переодеть в китайца! Другое дело японец – прицепил косу и выбрил лоб, зная чуть-чуть китайский, нравы и обычаи, естественно, он легко сходит за китайца и пользуется беспечностью и незлобивостью нашего солдата - гуляет по расположению войск, торгуя курами и чумизными лепешками.
- Россия страна азиатская. Разве у нас нет тунгусов, якутов, бурятов, хакасов и так далее, которых после соответствующей подготовки можно использовать против японцев? - возмущался Александр. Не готовили, надеялись на авось. Вот бы где знаменитый Бадмаев и его земляки пригодились. Поход в Китай не пошел в прок. Более того, мне кажется, он нас расслабил и убаюкал.
- Трудно сказать в чем основные причины неудач, но то, что к кампании подготовились плохо, это очевидно. Насколько мне известно, у нас даже точных топографических карт нет, или я ошибаюсь?
- Да, действительно, - согласился Александр, - наши карты для боя и разведки непригодны, так как отдельные рощи, могилы, курганы и другие местные приметы, служащие ориентирами, на них отсутствуют, а названия населенных пунктов указаны неверно. В одном из документов, поступившем в штаб, сообщалось, что в день наступления, известный нам с вами лично, генерал Ренненкамф построил свой отряд для молебствия у деревни «Убенья пуза». Невозможно что-нибудь придумать смешнее.
- Какая же это была деревня на самом деле? - заулыбался Деникин.
- Трудно сказать Антон Иванович, скорее всего, «Убянь баоцзы», что может переводиться как «Огромные пирожки», а может и нет, нужно знать иероглифы, а их не приводят. Верно вы говорите, знающие люди нужны, переводчики, а мы со своим уставом в чужой монастырь.
На празднике нижним чинам вручали медали «За храбрость» и серебряные знаки «За пограничный надзор». Вечером офицеры и классные чиновники встречались в офицерском собрании за товарищеским чаепитием. Там начальник округа объявлял господам офицерам о производстве в следующие чины и вручал ордена, пожалованные Государем.
Округ награждал отличившихся, но главный из них, подполковник Бутусов, в этот день геройски сражался у горы Высокой под Порт-Артуром. Бутусов погиб и стал первым Георгиевским кавалером пограничной стражи.
С Порт-Артура у Александра началась военная и боевая служба, а первое, известно, никогда не забывается. По этой причине, бумаги, связанные с Порт-Артуром, его притягивали, и он был в курсе тамошних событий. Комендант крепости, генерал Стессель когда-то командовал бригадой, в которую входил его родной 11-й полк. Герой, освободитель от инсургентов Пекина, тут со своей задачей явно не справлялся. По поступающим в штаб тыла Маньчжурской армии документам, в Порт-Артуре ощущалось отсутствие единого руководства, разнобой мнений и решений по выходу из сложившейся ситуации.
- Черт побери! - возмущался Александр, - опять повторяется Севастопольская трагедия с перетягиванием каната. Героев много и солдат хорошо удар держит, только господа никак не могут договориться, кому что делать и за что отвечать. Все власть делят. Им бы только парады, да шагистика, ура кричать, да на балах шаркать ножкой. Как настоящее дело, так сразу в кусты.
На днях пришло сообщение от сослуживца Гнедина, который проходил службу в 25-ом генерала Кондратенко полку 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. Писал, что Старый город в Порт-Артуре почти разрушен. Только почтовая контора еще уцелела. На Пушкинской улице развалины домов, складов Чурина, городской читальни, типографии газеты «Новый край». Дух военный падал, и все распевали:
«Было дело под Артуром
Дело скверное друзья,
Тоги, Ноги, Камимура
Не давали нам житья».
Гнедин в письме вспомнил генерала Церпицкого, командира второй бригады дивизии, под началом которого пришлось воевать под Лояном.
- Как это было давно, подумал Александр, и как все поменялось. Боролись с желтой опасностью, и на тебе – она вновь стучится в дверь.
Из России тоже поступали тревожные новости. В то время как японская литература в поэзии и прозе старались поднять дух своей армии, русские писатели всячески ее подрывали. «Красный смех» Андреева и «Поединок» Куприна, представляли злобные пасквили на общество и офицерское сословие. Вся радикальная пресса содержала нападки на армию и офицеров.
Дело дошло до того, что в газете «Новая Жизнь» господин Кази, - не наш ли из Севастополя, задумался Александр, - высказался, что студенты, провожавшие уходившие на войну полки, этим поступком замарали свой мундир. Поражениям армии откровенно радовались. Местные газеты, которых развелось множество: «Харбинский листок», «Маньчжурия», «Молодая Россия» и тот же «Харбинский вестник» перепечатывали столичные статьи чаще перевирая события.
Армия еще держалась. Деникин, ставший подполковником, всячески стремился оказаться в войсках, которые вели упорные бои с японцами. Еще на окружном празднике он сообщил Александру, что написал по этому поводу рапорт. Сказал несколько слов и о встрече с Петром Красновым. Тот выглядел героем. За участие в военных операциях, был награжден орденом Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» и Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.
Александр тяготился положением тылового офицера. Шла война, его товарищи сражались и погибали. Ему оставалось только читать реляции и статьи о геройских делах и сражениях. Вот и Петр отличился. Он был на Тюренчене и видел, как сражался его полк. Это его строчки: «Потрясенные небывалым мужеством русских солдат, японцы, обессиленные тяжелым боем, остановились на занятых позициях и наблюдали, как уходили русские, Один японский солдат стоял впереди всех, приложив руку к головному убору, а солдаты кричали не то «ура», не то «банзай»
После праздника Александр ездил в Крым за семьей. Хотелось домашней обстановки и сильно соскучился по детям. Теперь у него появился свой очаг, где его ждут и где ему рады. Правда, дома приходилось бывать редко. События под Вафангоу и Ташичао дополнительно ударили по самолюбию армии, создали напряженную обстановку в войсках и штабах, появилось много жертв, раненых и обездоленных.
По возвращению из отпуска на Александра возложили дела старшего адъютанта госпитального отделения и ктитора штабной церкви. Харбин в этот период превратилась в главный госпиталь страны, принимая каждую ночь до четырех санитарных поездов. Выздоравливающие и отпускники болтались без дела, а самым веселым местом в Харбине считался вокзал с рестораном. Некоторые фронтовики, не выдержав болей от японской картечи, а того хуже «шимозой», стрелялись на больничных койках. Поэтому приходилось крутиться днем и ночью. На госпитальное отделение возлагалось много разных задач. Оно занималось делопроизводством по учреждению и благоустройству военно-врачебных заведений в хозяйственном и административном отношениях. Вело контроль соблюдения в войсках, управлениях и заведениях округа гигиенических и врачебно-полицейских мер. Ведало непосредственной разработкой, по соглашению с интендантским, военно-медицинским и военно-ветеринарным управлениями, полного плана мобилизации военно-врачебных заведений, формируемых в районе округа не при войсковых частях. В общем, успевай поворачивайся.
Ктитор, точнее староста, должность ответственная. Пришлось взять на себя материальное обеспечение церкви в Корпусном городке, на улице Владивостокской. Называлась церковь в честь Преображения Господня. Она была небольшая, светлая, и благоукрашенная. Рядом позже вырос Харбинский Епархиальный приют Дом-убежище имени митрополита Мефодия для вдов, сирот и престарелых из духовного звания. В отличие от старост приходских церквей, избираемых прихожанами, в армии ктиторы назначались военным начальством, перед которым и отчитывалось по всем хозяйственным операциям церквей, поскольку они велись на средства конкретных частей и соединений.
Отвечая за церковные дела, Александр бывал и в Иверской церкви - в Госпитальном Городке, на Корпусной улице. Китайцы ее называли Вэньчжень цзе. Позднее, с эвакуацией армии и отъездом из Харбина 4-й дивизии, здание Корпусного храма было пожертвовано городу. Приходилось разбираться и с пожертвованиями. Все дело в том, что генерал Надаров определил его членом комиссии для назначения пособий из пожертвованных сумм в пользу раненых и больных, а также членов семейств убитых воинов.
Госпитальная служба требовала предельно ответственного подхода. Так, в «Харбинском вестнике» был опубликован приказ генерал-лейтенанта Надарова, которым предписывалось: «Прошу генерал-лейтенанта Куколя к врачебным заведениям предъявлять следующие два мои основные требования: 1) Чтобы помещения госпиталей содержались чище, чем моя квартира, и 2) Чтобы госпитальное белье стиралось и содержалось чище того белья, которое у меня. Вообще прошу главное внимание уделять живому делу, а бумажную деятельность ставить на второй план».
Александру приходилось часто бывать на заседаниях хозяйственных комитетов госпиталей, на которых рассматривались сметы и росписи работ по строительству и ремонту бараков для больных. Операционные, кухни, прачечные, дома и квартиры для врачей – все это следовало сделать в кратчайшие сроки. Случалось разбираться по фактам вольготного обращения смотрителей и интендантов госпиталей и околотков с казенными суммами, провиантом и бельем. К этом обязывало назначение делопроизводителем Главной санитарной комиссии под председательством самого генерала Надарова. Во всех деталях следовало разбираться и вести детальную документацию. Подчас приходилось трудиться за других.
В Харбине действовало интендантство во главе которого стоял генерал Ланге, бывший интендант Виленского военного округа. Это интендантство представляло собой не что иное, как шайку пустых, бездарных людей, не приносивших никакой пользы порученному им делу. Особенно отличался начальник продовольственного Харбинского интендантства капитан Владимир Федорович Каппель. Ужас сколько денег ушло в его карманы при договорах поставки и определении цен и количестве направляемого груза.
Хронически не хватало медицинского оборудования, лекарств. Формалин, хлорка и карболка где-то путешествовали по железным дорогам, хотя в них была большая нужда. Искать вагоны на железнодорожных путях приходилось часто, по пути заглядывал в офицерский лазарет возле железнодорожного вокзала. Позже там учредили железнодорожный госпиталь, а спустя три года Генеральное консульство России.
По данным бактериолога Харбинской центральной больницы в воде городского водопровода обнаружили брюшнотифозную палочку, и силы отделения бросались на организацию профилактических работ. Воду для настоящего зеленого чая («люй ча») с цветками жасмина, который в России продавался у Елисеева по десять червонцев за четверть фунта, брали из абиссинских колодцев глубиной двенадцать саженей.
Были в Харбине и другие проблемы. Жандармское управление строго запрещало господам офицерам и гражданским чиновникам посещать питейные и публичные заведения на Солдатской улице. Дело в том, что трактиры и дома терпимости на этой улице являлись постоянным рассадником сифилиса и триппера. Полиция регулярно закрывала эти заведение, содержателей отправляла в участок, а девиц в больницу. Однако по прошествии определенного времени разоренные заведения возрождались и с удвоенной энергией предлагали страждущим нижним чинам плотские удовольствия и венерическую заразу. Ежегодно в госпитальном бараке для сифилитиков находили приют две-три тысячи больных. При объезде района Александр обращал внимание и поражался разнообразию вывесок типа: «Дом свиданий у G», «Салун мадам U» и пр.
Духовное общение, в том числе и как ктитор корпусной церкви, Александр поддерживал с отцом протоиереем Тихоном, окончившим, в свое время, два курса юридического факультета в Казани. Высокого роста тучный священник, облаченный в новую рясу из добротного английского сукна, он больше походил на богатыря чем на церковнослужителя.
- Ваше явление, батюшка, - говорил ему Александр, - подобно сибирскому урагану или океанскому торнадо.
- А вы, Александр Христофорович, постоянно в дороге и появляетесь, будто Сын Божий трем апостолам на священной горе Фавор.
- Вы, как всегда, преувеличиваете Тихон Петрович! Я ваш постоянный прихожанин, только заботы о раненых и обездоленных заставляют меня быть в постоянных тревогах.
- Сыне Александр, знаком ли вам потаенный смысл наших с вами христианских имен? – спросил отец Тихон.
- Александр в переводе с древнегреческого языка означает «защитник людей».
- Похвально, весьма похвально! Вот по этой причине вас «защитника людей», вероятно, и назначили служить исцелению людей. Время сейчас обеденное, - указал батюшка на ходики, а посему прошу разделить со мной трапезу. Сегодня среда, так что не взыщите…После молочной лапши и отварной рыбы с морковью ключарь подал чай и бублики с маком.
Вечером в канун Рождества в штабной церкви собрались прихожане. Служба в этот раз проходила особо торжественно: все выходило как-то ладно, даже пение! Оно волнительно действовало на душу: «Вся премудрость сотворил еси», «Слава ти, Господи, сотворившему вся», когда все сотворенное: небо и земля, люди, животные, злаки, трава, деревья — все здесь же перед глазами!
Дым кадильный несся прямо на небо, и с ним наше общее от души «аллилуйя». «Слава Тебе Господи за все». Александр сам читал стихиры, канон — Михайло, и держал Евангелие в руках вместо аналогия; солдатики подходили, прикладывались, а рядом пели и пели: «Ты моя крепость, Господи, Ты моя и сила, Ты мой Бог, Ты мое радование... Нашу нищету посети... слава силе Твоей, Господи!..» Ведь эти слова надо здесь выслушать, на войне, когда, быть может, сейчас ничто человеческое уже нам не поможет, а только Сила наша — Бог! А певчие уже поют: «Очисти мя, Спасе, многа бо беззакония моя, из глубины зол возведи, молюся... направи на стезю заповедей Твоих».
- Господи! – шептал Александр. Да можно ли слушать все это без умиления? Нагрешили мы и крайнего отвращения Твоего достойны, Господи, но очисти, Спаситель, нашими страданиями грехи дорогого отечества: не ропщем, терпим, смиряемся, благодарим; только прости и воззови «всех и вся» из глубины падения к новой, Тебе угодной, жизни!
Когда Александр вернулся домой, Глаша подала ему письмо от маменьки:
« Милый сынок Сашенька! Поздравляю тебя со светлым праздником Рождества Христовым и желаю здоровья, спокойствия и радостей! Я уже совсем занемогла. Не знаю, что и делать…..». Читал Александр письмо и не знал, что дорогой мамы его уже нет на этом свете. Сообщение о кончине пришло спустя десять дней.
С января, сразу после падения Порт-Артура, военное предназначение Александра вновь изменилось, его допустили к исполнению делами начальника отделения по гражданским делам канцелярии штаба тыла Маньчжурских армий.
Полковник Кияшко Андрей Иванович, начальник канцелярии штаба, вот кто теперь стал его непосредственным руководителем. Про него рассказывали, что отличился в кавычках под Беньсиху и его окрестностях в боях под Ляояном. Его отряд разведчиков с июля действовал на левом фланге армии и сплоховал. Из войск убрали, назначили начальником канцелярии штаба тыла.
Когда знакомились, заметил:
- На Руси говорят, не зарекайся от тюрьмы и от сумы, а на нашей фамилии другая стезя — канцелярская. Как не крути, все к бумагам назначат. Отец-то мой, хорунжий Иван Кияшко писарем состоял при военном суде, затем секретарем полиции города Екатеринодара, сам то я с Кубани. За бумагами и здоровье свое потерял, умер от чахотки.
- Брат Иван по его стопам пошел. Я Павловское училище окончил, а он Ставропольское казачье юнкерское. Послужил немного в войсках, в том числе вместе со мной в Закаспийских краях, там и начал заведовать административным участком Таманского полкового округа, был делопроизводителем полкового суда, а ныне получил в наследие архив кубанского войскового казачества. Корпит, разбирается в запутанных делах. Вот и нам с вами предстоит совершить двенадцать подвигов Геракла, я наслышан вы из греков. Так, что вам и карты в руки.
В помощниках у Александра: коллежский асессор, начальник делопроизводства Чернявский и зауряд-чиновники гражданского отделения Сотник и Кошель. Весь состав отделения имел малороссийскую изюминку и регулярно угощался любимым салом и горилкой. Благо, что в Маньчжурии свиньи разводились повсеместно, а горилку гнать много ума не надо. К этому побуждала еще одна причина – местная водка ханшин имела непривычный отталкивающий запах. Российские водки «Смирновская», «Никитинская», «Жемчуг» не всегда были статским чиновникам по карману.
Александр ни тем, ни другим не увлекался, а предпочитал китайский чай, обедал он дома, в кругу семьи и больше, по своей привычке, нажимал на овощи. Из супов предпочитал фасолевый.
После сдачи Порт-Артура настроение преобладало противное, хотелось не думать об утрате, но мысли все равно возвращались к этому трагическому для всей России событию. Как же так возможно? Кто уполномочил генералов Стесселя, Фока, адмирала Вирена и полковника Рейса принять такое позорное для всей армии решение сдать крепость, а ведь раньше утверждали, что ничто не может поколебать твердости их духа стоять до конца. Слышались выкрики: «Опять нас сдали эти немцы!». Повсеместно присутствовали споры, которые доходили, буквально, до стычек. Многие, в том числе и Александр, задавались вопросами, что важнее: сберечь жизни сотен людей или до конца выполнить свой долг?
Знакомый Александра по госпитальному отделению офицер Грибов, но по сути человек сугубо штатский, считал, что при определенных обстоятельствах не зазорно сдать крепость, которая еще может сопротивляться; отступить под воздействием превосходящих сил противника, не попытавшись вступить с ним в бой. Все это он объяснял необходимостью сохранить жизни людей, своих подчиненных. Александр так не считал. Его учили выполнять свой воинский долг, пусть даже ценой собственной жизни сотен и тысяч солдат. Либералы хотят победы без крови, но войны без жертв не бывает, и уж коли выпала народу участь воевать, то и надо воевать так, чтобы потом не мучил позор всю нацию за свою беспомощную армию.
- Дорогой ты мой Иван Федорович, - говорил Александр Грибову, - опозорили нас Порт-Артурские генералы, облили грязью. Не отмыться теперь России в века. Восточный мальчик побил русского мужика. Что же это получается. Есть ли у вас, голубчик, на этот счет ответ?
- Ответа нет, но соображения таковы - слабы наши генералы, и солдат не обучен. Дух, понимаете, иссяк, вышел весь в трубу, как дым из печи. И печь то не греет. Как же без дров – без оружия и боеприпасов. Отстали мы от прогресса. Стали, как китайцы гордиться своей неграмотностью, все талдычили про штык-молодец и стойкость русского солдата. Пуля то, оказалась, не дура, техника нужна, а мы все натиском, казачьей лавой, в штыки. Вот и получается, что количеством качества не победить.
Между дел Александр интересовался успехами конного отряда генерала Мищенко. Однажды дошел слух, что отряд, имея задачу порчу железной дороги Хайчен- Кайчжоу и захват станции и порта Инкоу, с ней не справился. Почему это случилось, объяснений не было. По большому счету, успехов уже давно никто не ждал, удача покинула Россию. Армия разваливалась и плохо управлялась, что в очередной раз проявилось под Сандепу.
Боем руководил Оскар Гриппенберг. Его, генерала от инфантерии назначили командовать 2-й Маньчжурской армией. Составленный им оперативный план наступления был отвергнут главнокомандующим генералом Куропаткиным. Протестуя, и в нарушение субординации, генерал послал шифрованную телеграмму на имя императора. Удивительно, но Николай разрешил нарушителю воинской дисциплины сдать дела и прибыть в Петербург. За проявленное своеволие генерала не только не разжаловали и не предали суду, но, отставив от командования армией, назначили генерал-инспектором пехоты. Такие вот процветали порядки.
С началом сражения под Сандепу генерал Мищенко получил ранение в ногу с раздроблением кости. На излечении лежал в Мукдене в лазарете и уже вернулся в строй, когда шли бои за Сыпингайские позиции. В этот момент его отряд состоял из Уральско-Забайкальской казачьей дивизии, Кавказской туземной бригады и нескольких охотничьих команд стрелкового полка. Ходили слухи о весьма сложных отношениях Мищенко с командующим армии Каульбарсом. Как раз в это время, как бы в поддержку Мищенко, в дивизию прибыл Антон Деникин и стал у него начальником штаба. То о чем он мечтал, свершилось.
Генерала Каульбарса Александр наблюдал в 1900 году, в Мукдене на торжествах по случаю объединения Северного и Южного отрядов в Маньчжурии. После Китайского похода Каульбарс руководил Одесским военным округом, а с началом японской войны возглавил сначала 3-ю, а затем 2-ю Маньчжурские армии.
В военных хрониках сообщалось о воспитаннике Московского военного училища генерал-майоре Михаиле Васильевиче Алексееве. Он состоял у Каульбарса в 3-й армии генерал-квартирмейстером. Александр вспомнил, как про него рассказывал в поезде Ренненкампф, вспомнил его «золотую фамилию» на доске почета училища.
Генерал родился на Смоленщине в Вязьме. Примечательно, что его отец, также как и отец Антона Деникина, начал службу солдатом-рекрутом из мужиков. Стал сверхсрочнослужащим, а затем успешно сдал экзамены на первое офицерское звание. Сам генерал учился в Тверской гимназии, а в 1876 г. успешно завершил курс обучения в Московском училище.
- Получается, - посчитал Александр, - я еще не родился, а он уже был при погонах.
В отделении по гражданским делам канцелярии штаба, только и приходилось строчить какие либо депеши. Письма, письма, ответы на запросы и согласование различных вопросов с адресатами в Маньчжурии и пограничных областях России. Вот и сегодня асессор Чернявский доложил ему на рассмотрение суточные корреспонденции, на которые следовало готовить ответы. Главное, конечно, не написать, а разобраться в сути дела рассматриваемого вопроса. К сожалению, количество этих вопросов день ото дня увеличивалось, а рук не хватало. Так, и хотелось Александру порой, спеть: « Наши жены, ручки заряжены».
- Вот, пожалуйста, комендант города Харбин полковник Дунтен информирует о задержании неизвестного, назвавшегося капитаном Вилковым. Документов при себе не имеет, просьба проверить по составу Маньчжурских армий. Возникает вопрос, при чем здесь штаб тыла, у которого своя зона ответственности, которая ограничивается Гиринской, Хэйлунцзянской провинциями и Забайкальской областью. По своим частям проверим и дадим ответ с припиской обращаться в штаб главнокомандующего к генералу Сахарову, - возмущался, читая почту, Александр.
-Полицмейстер города Фон Циглер, как всегда интересуется фактами распространения среди личного состава вредных измышлений. Тоже, казалось бы, запрос не по адресу. Есть служба жандармов, им и нужно писать, нет, важно всех озадачить и прибавить работы, - Александр отложил запрос в отдельную папку.
- Управляющий КВЖД генерал-майор Хорват представил план военных перевозок на следующий месяц и просит строго придерживаться указанного графика. График следовало доложить генерал-лейтенанту Надарову и циркулярно направить во все заинтересованные службы. - Для генерала портфель на застежке. Писем и обращений бывает так много, что портфель надувается пузырем.
- За подписью начальника гарнизона в городе Харбин генерал-лейтенанта Волкова поступил список офицеров, проживающих в гостиницах города и отказывающих платить за наем помещения. Вот ведь как бывает, в передовых частях люди гибнут за Родину, а тут за себя заплатить не могут. Много всякого мусора в армии, да и не только в армии. Гнать бы их всех в три шеи этих помощников – паразитов. Они и есть главная причина наших поражений. - С этим, пожалуй, надо идти к начальнику штаба, генералу Глинскому.
-Военный губернатор Забайкальской области обратился с просьбой разыскать родственников подполковника А.В. Чижова, выехавших из Харбина в Читу 15 февраля 1905 года, но не прибывших в конечный пункт назначения. Это дело следует поручить Сотнику, он хваткий, всех зарядит и пропавших найдет.
Письма от чиновников министерства иностранных дел в городе Цицикаре, от начальника отделения Забайкальской жандармской полиции, от начальника Заамурского округа Отдельного корпуса пограничной стражи Александр отложил на после обеда.
После обеда еще предстоит у генерала Глинского рассмотреть предложения о продаже оружия; охране складов и регистрации офицеров в гостиницах. На завтра в плане доклады по вопросам соблюдения статьи № 43 Устава Внутренней службы, согласно которой «низшим чинам запрещалось посещать трактиры, буфеты и другие питейные заведения; о запрещении охоты и стрельбы в районах дислокации войск». Генерал Надаров отдал распоряжение подготовить проекты приказов: «По ограничению перемещения из района тыла Маньчжурских армий» и «О военном положении в Забайкальской области и в полосе отчуждения по КВЖД». Как все это успеть!? Голова идет кругом.
А тут еще возникла текучка, связанная с поступлением многочисленных прошений на въезд и выезд из Маньчжурии.
- Господин Кошель, вы меня слышите? - громко пригласил зайти чиновника Александр. – Уважаемый Петр Васильевич, уже который раз мне на глаза попадаются одни и те же фамилии ходатайствующих: мещане Щетинин, Сысоина, Гольдберг, купец из Владивостока Иванов, крестьянка Мартынова. Почему не оформляются документы на въезд и выезд?
- Господин поручик, они пишут в разные адреса письма, которые, в конечном итоге, приходят к нам. Документы на них давно готовы, вот и записи имеются в журнале, - отрапортовал чиновник.
- Спасибо, любезный за старания, усердие ваше будет отмечено. Прошу переписку по этим вопросам держать на жестком контроле.
Переписка была цветочки. При общем падении морального духа армии, на станциях имел место открытый грабеж. Ежедневно пропадали составы с различными грузами. К концу войны, по приблизительным подсчетам, бесследно исчезли грузы с шести тысяч вагонов. Интендантские начальники и подрядчики наживали себе состояние. В Харбине тыловые начальники кутили похлеще купцов-миллионеров. Тысячи рублей, украденных у армии, пропивались и проигрывались в карты. По всей России общественные организации, отдельные патриоты отправляли в Маньчжурию тысячи посылок для «героев Ляояна», но они бесследно исчезали на бесконечном пути от интенданта до солдата.
Рушилась российская промышленность. Война сгребла все беды на Руси в одну кучу. Критическая масса неурядиц вызвала цепную реакцию кризисов. Тридцать два уральских завода обанкротились и закрылись. Восемь горных округов прекратили свое существование. Попыткой спасти «промышленную державу» стало создание на базе горных округов акционерных обществ с привлечением иностранного капитала. Из двадцати двух оставшихся округов, восемнадцать акционировались.
При встречах и в письмах Деникин жаловался: «Казаки живут в ямах в аршин глубиной, крыша покрыта гаоляновой соломой и засыпана землей. Печка сложена из камней, с торчащей над крышей трубой, сооруженной из банок от керосина. При морозах до 25 градусов люди существуют в таких условиях месяцами. Хлеба, теплых вещей не хватает. Полушубки и валенки, отправленные в сентябре, прибыли только в ноябре».
Антон уже начальник штаба Забайкальской казачьей дивизии, которую принял генерал Любавин. Мищенко пожалован чин генерал-лейтенанта, и звание генерал Свиты Его Величества. Казаки его любили, души в нем не чаяли, любил его всем сердцем и Александр, гордился отношением его к нему.
Запомнился пребывание в Харбине депутата Госдумы Гучкова. Как главноуполномоченный Красного Креста, он подробно изложил свои впечатления генералу Надарову и офицерам Управления тыла Маньчжурских армий:
- Что могу заключить господа? Плохая организация войск, бездарное командование, безобразия в обеспечении снабжения. Да, да в обеспечении снабжения, которое во многом зависело от вас. Все это предопределило тяжелое поражение. Ужас, паника, трусливое бегство многих лиц из числа обслуживающего персонала госпиталей, оставивших раненых на произвол судьбы. - Мне, к стыду многих военных лиц, пришлось взять ответственность на себя и выбираться из Мукдена вместе с не эвакуированными солдатами и содействовать передаче госпиталей японской армии в соответствии с международными нормами.
Александр Иванович Гучков происходил из семьи московских купцов, староверов. Прадед его был крепостным крестьянином, а дед и отец стали текстильными фабрикантами. Гучков не был военным, но в 1898 году вместе с братом Федором - единственные из русских, отправились в Южную Африку, волонтерами, сражаться в Англо-бурской войне на стороне буров. Александр Иванович был ранен и вернулся на Родину героем.
Поражения под Мукденом, Цусимой окончательно разрушили надежду на победу. Население края волновалось за свою судьбу. Это прозвучало и в музыке знаменитого вальса «На сопках Маньчжурии, который сочинил капельмейстер Шатров. Деникин с болью писал о проигранной Мукденской операции. Причину очередного поражения видел, прежде всего, в высшем генералитете и его откровенном не профессионализме: «Я убежден, что стоило лишь заменить заранее нескольких лиц, стоявших на различных ступенях командной лестницы, и вся операция приняла бы другой оборот, быть может, даже гибельный для зарвавшегося противника».
С подписанием Портсмутского мирного договора с Японией, ситуация в Маньчжурии несколько успокоилась – военные уходили, гражданские лица на железной дороге оставались. Но тут в России грянула революция, и события вновь закрутились в бешеном потоке.
Александра же в этой суете и неразберихе больше всего беспокоил вопрос получения очередного звания, которое у него по срокам вышло. В связи с этим он написал рапорт на имя начальника штаба генерала Глинского. В рапорте сообщил: «В январе 1905 года приказом главного начальника тыла Маньчжурских армий я допущен к исполнению должности начальника отделения вверенного Вашему превосходительству Штаба, а в декабре 1905 года, как мне известно, я был представлен генерал-лейтенантом Надаровым к производству в штабс-капитаны с утверждением в занимаемой должности. В приказе от 5 февраля 1906 г., я значусь штабс-капитаном, но Высочайшего приказа о присвоении звания, я не читал, посему прошу ходатайства Вашего превосходительства о выяснении дня и старшинства моего в чине штабс-капитана».
Прочитав рапорт, генерал Глинский порекомендовал Александру лично обратиться к генерал-лейтенанту Надарову. Такая встреча состоялась спустя две недели.
- Голубчик, я прочитал ваш рапорт и принял меры по выяснению сути недоразумения, - пояснил поручику генерал. Да, да именно недоразумения. Канцелярий стало больше количества полков, как тут не напутать. А вы, позвольте вас спросить, какого года выпуска?
- Московское военное, 1899 год, ваше высокоблагородие.
- И сразу в бой, Китайский поход, если не ошибаюсь?
- Пришлось пройти от Хайчена до Мукдена в Южно-маньчжурском отряде под началом генералов Суботича и Флейшера.
- А я милейший, в это время по границам колесил. Пришлось разбираться, где наша земля, где чужая. На реках Амур и Уссури бывать не приходилось?
- Не пришлось, ваше высокоблагородие.
- Отличные места, я вам скажу, только границы неблагополучные, путанные. Пришлось астрономическим методом утверждать координаты рек Амур и Уссури и определять их место слияния у станицы Казакевичева. Про Тифонтая, Хабаровского купца слышали?
- Это, который участвовал в создании туземных отрядов?
- Он и есть. Не простой человек. Встречался с будущим царем Николаем в 1891 году во Владивостоке, а когда жил в Хабаровске вместе с моими коллегами принимал участие в установлении на границе возле Казакевичева пограничного столба. К чему я это говорю? Война, для русских несчастная, скоро закончится, а вам со знанием китайского языка следует быть полезным. Я бы вам рекомендовал приложить свои усилия к пограничным делам. Не укрепившись на старых рубежах, нам нельзя даже и думать о новых. Вот какое мое мнение. Предложение мое не забывайте, а о деле по рапорту не беспокойтесь. Все ваши звания и награды впереди.
Спустя две недели рапорт к Александру вернулся с резолюцией: «Высочайше утвержден, в пожаловании ордена Анны 2-ей степени». Звание штабс-капитана Александр получил год спустя со старшинством с августа 1906 года, когда война уже закончилась.
Награждение орденом отмечали в скромной обстановке, награды уже не приносили радость. Чаще поднимали бокалы за родное Московское военное училище, которое с 11 февраля 1906 года стало называться Алексеевским.
В России обстановка оставляла желать лучшего. Для ограждения армии от брожений Совет Министров принял решение о её деполитизации. Оно распространялось не только на военнослужащих, но и на гражданских чинов военного ведомства. Всем этим лицам запрещалось: а/ входить в состав и принимать участие, в каких бы то ни было союзах, других организациях, товариществах, партиях; б/ принимать непосредственное участие или присутствовать в скопищах, сходках и манифестациях, какого бы они рода ни были. Нарушители решения подвергались наказаниям. Одним из них стал полковник Пеганов военный следователь Заамурского пограничного округа, который пытался комментировать царский манифест от 17 Октября в газете «Новый край». Особенно остро стоял вопрос об участии армии в противодействии стачечникам. Он отдельно обсуждался на собраниях офицеров Харбинского гарнизона. Одной из причин беспорядков в Харбине была дурная пища, и желание запасных военных скорее вернуться домой.
Генерал-лейтенант Надаров настроен был предельно строго: «Если прикажут противодействовать, после троекратного предложения толпе разойтись, обращаться к действию оружия». Слава Богу, до этого дело в Харбине не дошло. Россию захлестнули суды и поиски виноватых в военных поражениях.
- Ваше благородие, - торопливо произнес, вошедший в канцелярию коллежский регистратор Чернецкий, - вы ни читали о нас новый опус, прошу полюбопытствовать, - и протянул Александру номер «Русского инвалида».
- Это кто же пишет и о чем?
- Некто Бильдердинг. Статья называется «Чувство долга и любви к отечеству», на второй странице сверху.
Развернув страницы, Александр прочитал уже кем-то подчеркнутое: «Как бы ни были разнообразны и сложны причины наших неудач – виновность отдельных лиц, неумелые распоряжения, неподготовленность армии и флота, неудовлетворительность материальной части, злоупотребления по заготовкам и снабжению и прочее – все же главная причина кроется глубже - в недостатке патриотизма и чувства долга и любви к отечеству».
Все искали виновных «потери Россией лица». Александру тогда больше всего запомнились слова историка Керсновского. Он писал: «Не было смысла захватывать чужие земли, когда собственные оставались втуне. Мы набросились на каменистый Ляодун, пренебрегая богатейшей Камчаткой. Мы затратили огромные деньги на оборудование китайской территории и оставили в запустении искони русский край непочатых сил от Урала до Берингова моря. Имея богатейший в мире Кузнецкий угольный бассейн, мы не тронули его и стали разрабатывать за тридевять земель в чужой стране Янтайские копи. Имея лучшую стоянку на Тихом океане – Петропавловск, мы зачем-то пошли в Порт-Артурскую мышеловку…».
- Писали, говорили, и все, вроде, верно, но почему не до того, а только после, размышлял Александр, - а ведь после драки кулаками не машут.
Начальник архивной группы в Харбине Агафонов характеризовал последние дни войны, как близкие к полной анархии и отвратительной разнузданности и бесчинства запасных нижних чинов. Сотрудникам хранилища приходилось работать при 25-градусном морозе в товарных вагонах, нередко забрасываемых камнями из проходивших мимо эшелонов. С переездом пришла другая опасность – в городе начались поджоги казённых зданий. Ещё в конце ноября огонь уничтожил все дела и документы в помещении управления 6-й артиллерийской бригады, пострадала также часть дел штаба 16-го армейского корпуса. Вскоре сгорели некоторые дела Ляохейского отряда, находившиеся в архиве штаба тыла Маньчжурских армий, которые помещались в здании управления Китайско-Восточной железной дороги...».
После войны, поэтическую известность в России получили стихотворные строки Соловьева:
О, Русь! Забудь былую славу – орел двуглавый побежден
И желтым детям на забаву даны клочки твоих знамен.
«Желтые дети», в том числе китайские радовались русскому поражению. В глазах китайской молодежи, реформаторов и интеллектуалов, видевших спасение родины в восприятии опыта соседней страны, распахнувшей свои ворота иностранным идеям после реставрации «Мэйдзи», Япония являлась примером. Поражение Китая в японо-китайской войне продемонстрировала слабость империи, а десятью годами позже победа Японии над Россией как бы доказала, что Азия ничуть не уступает Европе. Для Китая эта победа имела особое значение – ведь теперь Маньчжурия оказалась во власти японцев. Самым же весомым для поколения Мао Цзэдуна стал факт победы желтой расы над белой.
-В то время, - вспоминал будущий китайский вождь Мао Цзэдун, - я явственно осознал и чувствовал красоту Японии, а в песне о военной победе над Россией слышал ее гордость и могущество:
Ликуют и поют гимн птахи
Весенней зелени в полях
Гранат цветущий пламенем объят
У ивы листья как из изумрудов.
Радовались и разжигали пожар поражения все, кто желал крушения России. Начальник военных сообщений тыла маньчжурских армий полковник Захаров подал И. П. Надарову рапорт о забастовке почтово-телеграфных служащих г. Харбина: "Доношу вашему превосходительству, что в 12 часов ночи с 15 на 16 ноября забастовали в Харбине служащие Главной почтовой конторы и телеграфа. На вопросы о причинах забастовки объяснили солидарностью и желанием поддержать своих московских товарищей. Других объяснений не было....".
Различные революционные партии, товарищества и организации всячески старались разложить уже ослабленную армию. В числе активистов-пропагандистов был и штабс-капитан Аралов. Семена Ивановича с началом русско-японской войны мобилизовали и направили в Харбин в одну из пехотных частей. Доблестью он не отличился, скорей напротив: тайком от начальства неустанно агитировал подчиненных солдат повернуть оружие против законных властей, а, оказавшись за это под угрозой ареста, дезертировал, за что заочно был приговорен Военным трибуналом к смертной казни.
В своей автобиографии сам С.И. Аралов этот период описывает так: «Мобилизация, вызванная войной, коснулась и меня, но, ввиду болезни, я получил временную отсрочку до весны 1905 года, когда был призван и зачислен в Ростовский полк прапорщиком. Вскоре я получил новое назначение, на фронт, в Маньчжурию. Поехал я туда с поручением от московской партийной организации к писателю Гарину (Михайловскому), известному своими очерками. По приезде в Харбин приступил к революционной работе среди солдат своего полка.
С подъемом революционного движения стал выступать на солдатских митингах в качестве агитатора. Призывал к восстанию и захвату власти, к недоверию октябрьскому царскому манифесту. Весть об агитации прапорщика дошла до военного командования, и генерал Надаров Иван Павлович; генерал от инфантерии. Главный начальник Тыла маньчжурской армии приговорил меня заочно, не зная моей фамилии, к расстрелу. Пришлось скрываться по маньчжурским деревням и в небольших городах.
А когда началась самочинная демобилизация, я вместе с волной солдатских масс, хлынувшей в Россию, направился в Москву. В Москву я попал к концу московского восстания, когда Пресня дымилась затухавшим огнём революции. Квартира моя была около Зоологического сада. В ней был склад оружия, литературы, и вместе с тем она служила явочным местом для партийных товарищей. В это же время я вступил в военную организацию московского комитета, которая организовывалась во главе с товарищами Ярославским, Землячкой и другими на неостывшем еще пепле баррикадных редутов. Всецело посвящаю себя работе в ней, исполняя различные поручения, участвуя в собраниях военной организации".
Трудился Семен Иванович Аралов ревностно и потому стал первым руководителем военной разведки молодой республики, с которой началось знаменитое ГРУ Генерального штаба. В декабре 1926 - октябре 1927 годов являлся Полномочным представителем СССР при правительстве Китая. Чего только не бывает!
В Россию, только не в Москву, а во Владивосток, возвращался 11-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, в котором Александр Чакиров когда-то начинал. В его составе следовал музыкант Макс Аврелевич Кюсс. Он родился в 1874 году в Одессе, рано осиротел. Мечтал стать музыкантом и потому записался в воспитанники полкового военного оркестра. В начале войны Кюсс сочинил марш своего полка «Разбитая жизнь».
«Это, видимо, русский надрыв,
Где любовь не бывает без муки.
И «Разбитая жизнь» – тот мотив,
Что играют в преддверие разлуки...
Но настоящая слава пришла к полковому капельмейстеру после того как он сочинил «Амурские волны». Вальс был озвучен во Владивостоке в 1909 году.
Красная линия. Глава 11. Начало конца
© Copyright: Александр Чакиров, 2018
Свидетельство о публикации №218032200490
Свидетельство о публикации №218032200490
Рецензии