Замолвлю слово за Чубайса

Господи, что со мной? Кажется, я простил Чубайса. Того самого из 90-х с чьим именем для меня, как и для большинства россиян связаны самые черные дни моей страны.
Это случилось на воскресной литургии в день торжества Православия, во время проповеди, где отец Игорь говорил с амвона о всепрощении и любви. И вдруг я подумал о Чубайсе. Почему? А вот не знаю, подумал, да и все. Поди разберись в тайных глубинах человеческой психики. Ну и, как водится, виртуальное мое воображение вылепило «светлый» образ знаменитого приватизатора. «Свят, свят, свят, изыди от мене», - должно быть по логике моей первой реакцией, с непроизвольным, в таких случаях, крестным знамением. А в левой грудине должен был зашевелиться и злобно зашипеть черный аспид. Но змей молчал. И не было зла, точно не было. Любви, правда, тоже. Но что-то похожее на прощение… Нет, не так. Есть такое выражение «отпустить от себя человека». Неужели я отпустил  Чубайса, которого  сам привязал к себе своей ненавистью много лет назад? 
Я прекрасно отдаю себе отчет, что даже если Анатолий Борисович прочтет эти строки ему будет мое прощение, как и десятков миллионов таких, как я до лампочки. Кто я ему? Даже не дальний родственник  полковника Квачкова. Но мне то?! Старому ватнику, совковой особи, упоротому патриоту, колораду, мракобесу и ретрограду с каких это коврижек, гамбургеров и печенек пристало прощать главного ваучера моей несчастной страны? Да и прощать-то вроде не время. Кажется, заверчивается интересная ситуация. Не исключено, что кривая может вывести в совершенно парадоксальное развитие событий, когда многое вернется на доперестроечные круги, и кое-кому надо будет держать ответ за свои деяния перед разъяренным народом, или валить из страны. Но случилось то, что случилось.
Привет от Чубайса из далеких-близких 90-хдо сих пор храниться у меня в моем дембельском альбоме. Даже два привета –два приватизационных чека или ваучера. Слово-то какое, ваучер, как тоскливый крик черного ворона во время солнечного затмения. Англичане придумали, специально, видимо, для нас. И вид-то у этих бумажек какой-то несерьезный, легкомысленный, как у передачи «Давай поженимся». Когда я натыкался на них, перебирая сорокалетней давности фотографии, во мне просыпалась детская наивная надежда, что, когда  наступит совсем уж чёрный день, я пойду в какой-то, созданный специально для меня, пункт и обменяю эти легкомысленные бумажки на совершенно реальные две (!) автомашины «Волга». Хотя зачем мне две «Волги»? Наверняка, у меня на этом, украшенном радужными воздушными шариками пункте спросят: может вы возьмете деньгами? Да-а, - радостно заору я, вне себя от свалившегося счастья. Можно в родных, деревянных. Ведь что такое ваучер в доступном смысле? Это долговая расписка ГОСУДАРСТВА в том, что ОНО мне должно. Это моя доля в яхте Усманова, собачках Шувалова, ну, и «Роснано», конечно. И вот от таких «светлых» мыслей во мне начинала закипать жёлтая кровь… Ну, понятно, да?
Но в этот раз что-то пошло не так, ломая привычные стереотипы. Неужели  проповедь о всепрощении так на меня подействовала? Уже дома, я принялся усиленно размышлять. И унесли меня «мои скакуны» в те далекие-близкие дали, когда еще ни о каком личном прощении Чубайса даже и помыслить было смешно.
Это был 93-й, дооктябрьский. Ельцинизм шагал по уже разделенной России, как кустодиевский большевик. По улицам, площадям, городкам, поселкам и даже деревням и селам. Шагал нагло, дерзко, с завидным горлопанством, сметая на своем пути любые очаги сопротивления. Мы – маленькая группка оппозиционеров-единомышленников заняли безнадежную оборону на баррикаде города Иркутска.  Арсенал был скудненький – газета, да крошечная радиостанция, технически слепленная из магнитофона, да микшерского пульта.  «Крышевал» нас агропром, который вскоре приказал долго жить. Наша радиопередача называлась «На острие» и была не проходящим чирьем  для демократов местного розлива. Потому что они «тащились» от Ельцина, как известная блогерша от «Дор блю» и импортной туалетной  бумаги. Мы же требовали, чтобы «гарант» исполнил свое обещание и лег на рельсы, потому что жизнь в стране катилась под откос. И еще чтобы отправил в отставку своего ставленника губернатора. Ну и далее в духе огненной и бескомпромиссной на то время газеты «День».
Мы были молоды, нервы были тоже в полном порядке, и нам  не хватало  того, что сейчас именуется драйвом. И он таки появился. Мы нарочно после каждой прошедшей передачи давали в конце номер стационарного телефона нашей радиостанции. И едва эфир заканчивался… Мне казалось телефон не просто звонил. Он взвывал, как янычар перед боем и был похож на разошедшегося Жириновского. Еще не взяв трубку, я чувствовал, как по проводам бегут черные молнии-змейки чьего-то негатива. И начинались страсти-мордасти. Ну, да, правильно, всего-то и надо было сделать – выдернуть телефон из розетки. А драйв?
Чего только нам не обещали. Обойдемся одним емким словом – нас обещали порвать.  Что мы враги демократии, что мы не хотим добра своей стране и своему народу, что уж коли мы не жили хорошо, то пусть дети наши поживут и т.д. И это говорили жители страны, которая была второй экономикой мира! Но самое интересное, что нас повергало в легкий ступор, это говорилось после того,  когда произошел полный пипец в виде гайдаровской шоковой терапии.
Но меня лично больше всего удивляло и повергало в какое-то безнадежное уныние  то, звонили в основном пожилые люди. Они защищали власть, которая только что их беззастенчиво, нагло, с вызовом кинула на бабки – до тла сожгла все их сбережения, даже «смертные». Все. До тла. Безумие, на уровне сеансов  Кашпировского и Чумака. Долго было это для меня загадкой. Как это объяснить: люди добровольно отказались от нормальной, достойной жизни ради чего? Болотных огоньков?
И вот сегодня я могу прямо сказать: люди, подавляющее большинство, а не только интеллигенция и прочие комедианты хотели, да, хотели капитализма. Как там, за бугром, который хорошо пахнет, где «Шанель», джинсы, рокфор, хамон чуть ли не даром. Где люди только и знают, что путешествовать,ходить пообедать в ресторан, купить новенький мерседес и прочая. Да, они не знали истинного положения дел в той забугорной жизни, но они хотели. Американский капитализм стал вожделенной хотелкой для большинства «дорогих россиян». Как в Америке мы начали строить государство-корпорацию, как в Америке наплодили миллиардеров, развели коррупцию и еще много чего «милого и вкусно пахнущего»  привнесли в нашу унылую жизнь. Как в Америке!
И вот прошло пять с лишним лет. Можно и нужно было прозреть. Но имеем вот что: в 1996 году вновь побеждает Ельцин, то есть мы своей избирательной волей вновь подтверждаем ельцинско-чубайсовский курс на развал страны. Раньше я имел дурную привычку спрашивать среди своих знакомых за кого они бросили свои бюллетени в 1996-м. Подавляющее большинство отвечает: только не за Ельцина.
В свое время писатель Довлатов задавался вопросом: кто написал 4 миллионов доносов в НКВД? Давайте и мы зададимся: сколько десятков (!) миллионов  «дорогих россиян» отдали свои голоса за Бориса Николаевича? Десятков миллионов! Ученых, писателей, профессоров и академиков, врачей, учителей, мнсов и докторов наук, журналистов, домохозяек, рабочих и даже крестьян, которым свихнули мозги американским фермерством. И еще один факт, касающийся октября 1993-го. Что мы получили? Мы получили молчаливую – из серии народ безмолствует – поддержку расстрела Белого дома. Если это не народный карт-бланш бывшему президенту, то скажите, как это называется.
А что Чубайс? А ничего.  Он выполнил, или скажем помог выполнить то, о чем  мечтало российское большинство – вернул в Россию капитализм. А теперь чего уж по волосам плакать?
- Ой, мнешеньки, - всплеснули белыми ручками и запричитали доктора и кандидаты, циркачи и акробаты. – Так мы ж другого хотели капитализма-то…
А другого не бывает.
Говорят, если ты простил человека, значит с ним покончено, он тебя не интересует. Я простил.