Отголоски войны

 
                - Мама, мамочка! Вставай! Как же я? Родненькая, что ты лежишь? Ну, давай, я тебе помогу. Миленькая!
Дождь стеной хлыщет по согнутой спине пятнадцатилетней девочке, тянущей за руку мать. Платье промокло и прилипло к телу, по косам вода стекает ручейком. Слёз не видно, их сразу смывает дождь. Небо «опрокинулось». По склону горы потоки грязной воды пробивают себе канавки, увлекая с собой веточки, солому, оборванные листья и мелкие камушки. Темнеет быстро, а дождь всё льёт и льёт. Слышны раскаты грома, а то вдруг молния озаряет сумерки яркой вспышкой. Порою кажется, что это взрывы.
Мать лежит на спине в грязной жиже, вся перепачканная, в мокром платье. Пряди мокрых седых волос разметались по сторонам. Силится подняться, но ничего не получается. Сознание от боли затуманено и она временами проваливается в небытиё, не понимая, где она и что происходит.
- Не могу, Надюлечка. С ногами что-то. А ты плащ постели и на плаще тащи. Нам бы до дороги. А там люди добрые помогут. Ох! Что-то мне не хорошо.

                Придя из школы, Надя сразу прошла в комнату к матери. Мать лежала на кровати и вязала сетки-авоськи. Комната была маленькая, с низким потолком. Стены побелены известью, а на подоконнике маленького окошка стояли фиалки в горшочках. В углу стояла ножная швейная машинка, рядом с кроватью старый, обшарпанный шкаф. В соседней, тоже маленькой комнате, кровать, столик и чёрный старый рояль, занимающий всё свободное пространство. Вот и всё имущество. Жили бедно. После трагической гибели отца, семейное благополучие пошло под откос. Мама, инвалид войны, не могла полноценно трудиться из-за незаживающей раны на ноге, поэтому брала работу на дом, чтобы можно было работать лёжа. От того и вязала сетки-авоськи за копейки. Надо было растить двух дочек. «Выручал» огород, выделенный на склоне горы у Новопятигорского озера.
- Мама, я сегодня пятёрку получила по литературе и обогнала всех, даже мальчишек, на физкультуре.
- Молодец, Надюлечка!  Пойди, покушай. Потом поиграешь на скрипочке, а к вечеру съездим на огород. Надо картошки подкопать.
- Мама, но я сегодня обещала вечером к Вере сходить.
- Ничего, в следующий раз.
- И Машук тучами закрыт. Дождь обязательно будет.
- Ничего, ничего. Мы не на долго. У нас в доме уже картошка кончилась. Иди, Надюлечка, делай, как я сказала.
Спорить с мамой было бесполезно. Упрямая, волевая. Как сказала, так и сделает. Часа в четыре отправились на огород, прихватив на всякий случай брезентовый плащ, оставшийся от отца. Путь от дома не близкий. Сначала на автобусе, потом пешком. На дорогу потратили не меньше часа. Дошли по меже до своего участка и здесь же с краю начали копать картошку. Копала Надя, мама не могла из-за больной ноги, а только очищала клубни от ботвы и земли и, наполнив ведро, относила, не спеша, к плащу на меже. Неожиданно задул ветерок и, резко усиливаясь, перешёл в порывистый. Надвигался штормовой фронт. Небо мгновенно закрылось чёрными тучами, послышались раскаты грома, засверкали молнии. Не было первых редких капель дождя, а просто ливанул с небес со всей мощью.
- Мама, надо быстро домой бежать.
- Сейчас, сейчас, Надюлечка, только ведро дособираю. Ох! Ох! Чёрт!
Мать подскользнулась на мокрой, скользкой земле и, не удержавшись на краю канавки-меже, упала грузным телом в неё, неестественно подвернув ногу и ударившись головой о камень. Дочка бросилась к ней. Мать лежала недвижная, из ранки на голове сочилась кровь и тут же смывалась дождём. Дочь стала тормошить её, но мать не откликалась.
- Мама, мамочка! Вставай! Как же я? Родненькая, что ты лежишь? Ну, давай, я тебе помогу. Миленькая!
Мать очнулась, силится подняться, но ничего не получается.
- Не могу, Надюлечка. С ногами что-то. А ты плащ постели и на плаще тащи. Нам бы до дороги, а там люди добрые помогут. Ох! Что-то мне не хорошо.
Сознание снова начинает её покидать. Надя расстелила рядом плащ и с трудом перекатила мать на него. Попробовала тянуть. По скользкой, мокрой земле под уклон стало получаться, но тяжело. Ох, как тяжело! Несколько раз руки срывались и она падала на спину в грязь. Поднималась плача, и снова тянула мать к дороге. А дождь льёт, льёт и нет конца. И снова раскаты грома и всполыхи грозы. Мать то очнётся, - тащи, Надюлечка, тащи. То снова в забытьи, что-то бормочет, - автомат, куда же я дела автомат?... Нет, меня не возьмёшь! Я сильная… Снова снаряды рвутся… Ничего, потерпи, я тебя вытащу… Вытащу!
Дочь не может разобрать, что она бормочет и тянет, тянет, напрягая все силы.

                - Сестричка? Голубушка! Услышал Господь мои молитвы.
- Не кричи, тихо говори, услышат. Куда тебя?
- В ноги, сестричка. Не знаю, целы ли. Не могу встать.
- Не сестра я. Ходила кормить ребяток, что немец к обрыву прижал. Не даёт носа высунуть, сразу наповал.
- А ты как же?
- Да никак, везёт пока. Кормить-то их надо. И уйти им нельзя, сам знаешь, приказ был на берегу закрепиться. Ждём второго десанта. Вот возвращаюсь. Ладно, термоса пока здесь оставлю, потом как-нибудь заберу. А тебя дотащу, не сомневайся, я сильная.
Ночь тёмная, холодная. Немцы прожекторами «шарят» по берегу моря, постреливают трассирующими пулями, а то и мины подбрасывают для острастки. То тут, то там взрывы слышны. Нина сбросила с себя термоса, осмотрела ноги бойца. Всё в крови и сапоги посечены.
- Моряк?
- Морская пехота.
- Тогда терпи. Мне сапоги надо снять.
С трудом стянула сапоги. Сняла с себя ватник, гимнастёрку и нижнюю рубашку. Из рубашки нарвала бинтов, перевязала бойцу ноги. Он глаз не закрывал, только скрежетал зубами и руками от боли скрёб землю. Моряки особые люди.
- Тебя как звать-то?
- Гришка. Григорий. А тебя?
- Нина Петрова. Ну, всё, Гриша, ты уж потерпи, а я помогу. Как-нибудь дойдём.
Она взвалила на спину моряка, откуда и силы взялись, и потащила его вдоль берега к своим, напрягая силы, стиснув зубы, качаясь. Уж полпути прошли, как рванула мина. Нина охнула, упала на колени и осторожно опустила раненого.
- Что-то нога у меня заболела, идти не могу.
- Ты не ранена?
- Не знаю, Гриша. Да и какая разница. Сказала дотащу, значит дотащу.
Она, конечно, поняла, что ранена в ногу, но не подавала вида перед моряком, терпела. Взяла Гришку за ворот бушлата и, упираясь здоровой ногой в землю, тянула его медленно, но тянула. А он ничем не мог ей помочь. Метров за двести её увидели дозорные и помогли им. От потери крови и усталости она была в полуобморочном состоянии и всё бормотала, - автомат, где мой автомат?

                - Мама, мамочка! Я уже больше не могу!
- Терпи, Надюлечка, терпи, дочка. Сбегай на дорогу, отдохнёшь заодно. Может кто ехать будет. Ты только осторожно, слышишь, как снаряды рвутся… А я дотащу, дотащу…
Надя выбежала на дорогу. Темень, никого. А дождь льёт и льёт. Побежала направо, потом обратно.
- Тпру-у-у! Ты что, дура, под лошадь лезешь? Жить не хочешь? Уйди с дороги!
На телеге сидело двое мужиков в брезентовых плащах с капюшонами. В темноте лиц было не разобрать. Лошадь прядала ушами, из ноздрей шёл пар и она нетерпеливо перебирала ногами.
- Уйди, сказал!
- Мама у меня там.
- Уйди!
- Дяденьки, помогите! Маме плохо. Упала и идти не может.
- Васька, сбегай, посмотри.
- Дядя Гриша, чо в дождь-то?
- Иди, сказал. Покажи ему, девочка, дорогу.
Григорий остался на телеге, попробовал закурить, но ничего не вышло, капли дождя попадали и под капюшон и сигарета намокла. Григорий выругался и стал ждать, нахохлившись под плащом. Прибежал Васька.
- Дядь Гриша, она совсем того. Встать не может и всё про какой-то автомат бормочет.
- Про какой автомат?
- Не знаю. Где, говорит, мой автомат. Дура какая-то. Может пьяная?
- Пойдём, посмотрим.
Они подошли к лежащей на плаще Надиной матери. Григорий наклонился и ладонью откинул прядь мокрых волос со лба лежащей.
- Мать-то как звать, - глухо спросил он.
- Нина.
- Нина!? Нина!? А … А… Фамилия?
- Смирнова.
- Фу ты! Обознался. А я… я-то уж подумал… Та-то Петрова была.
- Так она и есть Петрова, а Смирнова это папина фамилия.
- Ну, что, дядя Гриша, пьяная? Нет?
Григорий со всего маха дал затрещину по морде племяннику.
- К лошади иди! – заорал он диким голосом.
Снял с себя плащ, передал девочке, - одень, мокрая вся, дрожишь. Тебя зовут-то как?
- Надя.
- А меня дядя Гриша. Это она меня под Керчью вынесла раненого. Сама чуть не погибла. Я её всю жизнь помню.
Мать снова очнулась.
- Надюлечка, ты где?
- Я здесь, мамочка.
- И я здесь, Нина. Это я, Гриша. Помнишь под Керчью моряка? Ночью раненого тащила.
- А-а-а, Гриша. Как же помню. Только я что-то не пойму. Мы что, снова там?
- Нет, что ты. Ты просто упала и повредила ногу. И я тебя вытащу, сам вытащу, как ты меня. Ты только потерпи, родная.
Он взял сильной рукой за плащ и потащил свою боевую подругу к дороге. Положили её с племянником на телегу, укрыли плащом. Девочку посадил рядом с собой.
- Но-о-о! Ну, родимая, выручай! – Григорий сильно ударил кнутом лошадь. Она, кажется, только ждала этого, застоялась, рванула по дороге, увлекая за собой телегу.
- Дядя Гриша, разобьёмся.
- Ничего, племяш. Кто ходит в море, тот шторма не боится. Мне быстро надо! Долг платежом красен.

Алексей Балуев (21.03.2018)