Птицу пилотирует Господь

      
О книге Игоря Лазунина «Химсостав предчувствия» СПб 2017

 «Поэзия – высшая форма существования языка»* Поэзия – волшебство. Разве не удивительно, что слова, поставленные в определённом порядке, при  чтении способны вызывать в нашем сознании какие-то картинки, сценки, заставляют нас испытывать живые чувства: радость, грусть, удивление, восхищение, негодование и другие? Почему одни люди увлекаются стихами и даже сами начинают их писать, а другие равнодушны к поэзии? Одним из удивительных людей, сочиняющих стихи, является Игорь Анатольевич Лазунин, впечатления о книге которого «Химсостав предчувствия» я и хочу изложить ниже.
 Поэзия Лазунина – не маловнятные юношеские эмоциональные выплески, а творчество вполне сформировавшегося человека, не утратившего тем не менее способности воспринимать действительность по-юношески свежо и ярко. Стихи его привлекают выразительной образностью, вниманием к деталям, смелостью неожиданных метафор, своеобразием раскрытия тем. В них не заметно вторичности, которой грешат многие, они растут «не ведая стыда» из нашей жизни, её рядовой узнаваемой повседневности. Хотя многие из стихов совсем не радостные, в них нет унылой чернухи, а есть «злой смех слёз» и  бодрящая провокационность.
 Довольно много стихов сборника посвящено взаимоотношениям между людьми, в частности, между мужчиной и женщиной. Так называемая «любовная лирика» есть, кажется, у всех поэтов. Действительно, что может быть естественнее и возвышеннее чувства любви, если оно, как обычно у поэтов и случается, «занимает больше места в сознании, чем в постели»*? Оттенков этого чувства в стихах Лазунина множество: от обожествления возлюбленной («Я боялся молиться другим, ты была мой тотем.» с. 29, «Ты моё ненаглядное пособие / По вере в то, что в жизни счастье есть.» с. 30) до  равнодушия и почти отвращения («Что ж, идём обрыдлая душа, / В наш уютный и угрюмый угол.» с. 37) Но в большинстве подобных стихов Лирический Герой (ЛГ) относится к возлюбленной восхищённо и трепетно:
                Стояла нага и проста,
                Будто пламя свечи у иконы.
Наиболее удавшиеся, на мой  взгляд, стихи на эту тему: «Твой нимб не виден в свете фонаря…», «Нас выдавал сверчок дверной петли…», «Я хотел бы с тобой погулять по замёрзшей реке…». Интересно также стихотворение «Люблю», являющееся развёрнутой метафорой. Приведу одно небольшое стихотворение полностью, как пример своеобразной образности автора:
                Улыбка натянута будто капрон,
                Стесняются губы решимости голой.
                И вложен прощального слова патрон
                В пристреленный ствол напряжённого горла.

                Но в горле, дрожащем от страха, першит –
                Осечка. А значит никак не расстаться…
                Прожили, не чая друг в друге души,
                Ещё лет пятнадцать. И выстрел раздался.
Интересно, что застывшее словосочетание «не чая друг в друге души» меняет в данном случае свой общепринятый смысл на противоположный: обожание меняется на непонимание и отчуждение.
 Мало кому удаётся писать о любви так пронзительно:
                Не психовала, не била тарелки.
                Только смотрела с безумьем в глазах,
                Как, конвульсируя лапкою стрелки,
                Вышла на нет батарейка в часах…
 Имеются в книге и стихи о дружбе, и бытовые зарисовки, выполненные наглядно и выпукло, например, «Крещение, солнышко греет на минус»
 Тема смерти прямо или косвенно присутствует во многих стихах книги, в одном из них ЛГ с ней даже целуется, в другом смерть увязает в нём «коготочком  косы». В стихе «Здесь за меня ручается ручей», смерть представлена автором, как слияние с природой, естественное в ней растворение. А в стихе «Костёр» воображаемая кончина ЛГ выглядит так:
                Натолкнувшись на смерть,
                Грудь возьмёт и замолкнет.
                <…>
                И от страха сильней
                Мышь, заползшая греться,
                Под ветровкой моей
                Будет биться как сердце.
 Отношения ЛГ с Богом также непросты и многовариантны, как со смертью и с женщинами. В одном стихе «Бог прозрачен» до полного исчезновения, в другом на с. 65 ЛГ понимает, что Бог с ним «и то, о чём просил – начнётся», На с. 68 Бог представлен довольно пугающе, рыбаком над облачной прорубью: «Он ловко разматывал снасти / И в воду лукаво смотрел / На наши придонные страсти, / На чушь несущественных дел. / Лучился всевидящим оком, / Когда , плавники распластав, / Испуганный до смерти окунь, / Спешил под корягу креста.»
 Появляются в стихах сборника сказочные персонажи: черти, русалки, Змей Искупитель, но особенно симпатичны автору ангелы, они упоминаются, как минимум, в шести стихах. Вот как пишет он о своём поэтическом даре, сам ему удивляясь:
                Ангел чиркнет моей головой об асфальтную серу,
                Чтобы страх темноты на минуту унять.
                Интересно за что? Не за добрую жизнь, не за веру
                Может быть с перепугу он выбрал меня.
 О музе, вечной спутнице поэтов, тоже написано кое-что, но так, как, наверное, никто о ней не писал: «Мне жизнь таланта нацедила, / Как будто бы украла, но / В тупом порыве рецидива / Я ставлю музу на перо. / Я беспощаднее, чем урки, / И мне привычно наблюдать, / Как фиолетовые струйки / Кровавят старую тетрадь.»
 И, конечно, природа – это то, с чем тщетно пытается сравниться искусство,  что восхищает, вдохновляет, утешает, умиротворяет:
                Сад настолько неправдоподобно фруктов
                И щебетлив в ограде из лоз и из камня,
                Что похожи на пойманных в банку кротов,
                Все мои поэтические изысканья.

                Душу комкаю будто сопливый платок,
                От обиды вот-вот слёзы брызнут рекою…
                Но берёт меня яблоня под локоток:
                Что насупился, утро смотри-ка какое.
 Откровенно гражданская тема представлена всего одним стихотворением с. 45, но оно звучит торжественно, как клятва, сильно, но не пафосно:
                В жухлой эмали Ивановичи, да Петровны
                Смотрят и чуют в тебе свой оплот.
                Помни: ни капельки не отсырели патроны
                В цинковых ящиках наших болот.
 Нужно ещё расшифровать то, о чём я уже упомянула выше. Особой отличительной чертой поэзии Лазунина является провокационность, её нельзя не заметить во многих стихах сборника. Ему удаётся как бы взорвать их смысл изнутри, вывернуть наизнанку, шокировать читателя концовкой, например, с. 69: «Ну , делай что-нибудь немыслимое, чтоб / Хотя бы вспомнить, что не заколочен гроб.» Или на с. 46:
                Когда чуть-чуть и благодать,
                И от соблазнов очищение.
                <…>
                Берёшь и поджигаешь храм
                Во избежание спасения.
 Эти слова, конечно, нельзя понимать буквально, это - метафора и она заставляет вспомнить «Парус» Лермонтова или строчки Маяковского из стихотворения «Юбилейное» («Заложил бы динамиту. Ну-ка дрызнь! Ненавижу всяческую мертвечину, обожаю всяческую жизнь.») Поэту свойственно «просить бури», будоражить воображение читателя, удивлять, иначе есть опасность стать скучным. Примеров подобных провокаций в книге много: «Пришвин», «До осени, не позванный никем…», Травы шерстью овчинной…» и другие. Но, если поискать, можно найти и безоблачно благостный стих «Похолоданье наступило».
 Загадочным тем не менее остаётся название сборника: «Химсостав предчувствия». Это строчка из стиха на с. 47:
                Но читаешь текст газет,
                Скрытых под обоями.
                Жизнь до родинки видна,
                Близкая, коварная,   
                <…>
                И слетаются легки,
                Прекратив верчение,
                Звёзды. Будто мотыльки,
                На твоё свечение.
Такое ясновидение или даже визионерство, способность чувствовать иначе и видеть то, чего не видят другие, присуще поэтам. И подобным названием сборника автор, думаю, определил «нездешний ветерок», дующий из той запредельности, чёрной бездны, в которую, как известно, пытались заглянуть, например, символисты, и ощущение наличия которой придаёт поэзии дополнительную глубину. Как говорил Виктор Леонидович Топоров: «Поэзия бывает романтической или никакой. А романтическая поэзия зиждется на ощущении трагичности всего и вся». Проверку этим правилом стихи Лазунина выдерживают: и трагичность, и «нездешний ветерок», и настоящая поэзия в них присутствуют.
 Скажу всё-таки и о том, что мне показалось в сборнике неудачным. Это неточное иногда словоупотребление, так на с. 9: «На нас не счесть зарубок, / И жизни жёсткий крест / Берёт нас очень грубо, / Но в этом что-то есть». Смысл высказывания понятен, но выражен довольно коряво. Как это «крест нас берёт» и что такое неопределённое «что-то»? На с. 88: «И какой-то тихий гений с произвольного отрезка…». Непонятно, что это за «произвольный отрезок»? На с.81: «невообразимо затрахали». Считаю, что просторечие «затрахали» не является в данном случае необходимым, огрубляет стих и может быть заменено другим словом.
 Можно было бы, конечно, ещё много написать об этой книге, например, о технике стиха, о стихотворных размерах, об интересной рифмовке, но небольшая рецензия не может объять всего, поэтому заканчиваю.
 Вывод: книга «Химсостав предчувствия» автору удалась. Она интересна, в ней много поэтических открытий, смелых трактовок традиционных тем. Некоторые строчки стихов Лазунина хочется повторять, они звучат как афоризмы: «Если любишь, тогда человек человеку – Бог», «Осень жизни сменяется смерти зимой», «Птицу пилотирует Господь», «Сумрак переливчат как гармонь», «Потому что всегда было мало мне того, что хватало другим», «Мы ломали комедию словно детишки игрушки» и другие. Его стихи хочется перечитывать. С чем автора и поздравляем!

* И. Бродский «Дитя цивилизации», Лениздат, 2015