Дорога в небо. Глава I

 Перед дальней дорогой

Последний школьный звонок и бал приблизили многих выпускников к свершению заветной мечты. Дети, пережившие войну, и которым посчастливелось закончить среднюю школу, шли учиться в институты, но парни, большей частью, в военные училища. Это будущие офицеры Вооружённых сил СССР, как правило, одержимые  авиацией, как Арсен Хачкинаев и Женька Хмелевич, морем, как Борис Бабин и Димка Моргунов, танками как Мишка Костяной, или артиллерией, как Борька Беспалов, и по остальным родам войск в училища заявлений было не мало.

Перед поступлением в военное авиационное училище лётчиков имени А.К. Серова Женька Хмелевич бродил по парку, в котором знал каждый кустик, это же был парк и его детства. Это в нём, ещё пацанами, облепливали, словно воробьи, ветви деревьев, и смотрели бесплатно кино в летнем кинотеатре «Искра», это в нём они были мушкетёрами, Тарзанами лазали по деревьям и раскачивались на их ветвях, как на лианах, распевая  песню:
                « Где в горах зверьё да ветер, нанина, нанина,
                Жил Тарзан двадцатилетний, нанина, нанина.
                Свистнул Джен порой ночною, нани-на-ни-на,
                Говорит: «Живи со мною, деливо – дела...
                И зажили они сладко, нани-нани-на,
                Жизнь пошла как шоколадка, деливо – дела... 
и наполняли парк и вселенную  криками  попугаев, обезьян и диких зверей джунглей. А когда подросли, назначали девчонкам свидания и, сгорали от первой любви в кущах сирени и жасмина.Шёл Женька из парка в санаторий на Темерник, что струится меж камышовых берегов, дивных куп деревьев, зарослей барбариса и прочей зелёной прелести. Это сейчас, в конце июня.

В памяти всплывали времена года, которые он любил, в которых ему всегда было хорошо, которые он чувствовал.

Вот он - январь, с которого начинался год и его день рождения. Как всегда, стоит он морозный, но сухой; белым покрывалом толщиною с метр одеты парки, улицы в акациях, вишнях и яблонях. Под тяжестью инея гнутся и ломаются их ветви, днём на солнце снег слепит глаза, а ночью при свете луны словно искры пробегают по насту, под кипами снега стоят домишки с запушенными инеем и украшенными морозным узором оконцами. И, когда идёшь, под ногами тонко поёт дорога: взык-взык, взык-взык...

Вспомнился Женьке день ясный, морозный. Снег сверкал так, словно кто искрами сыпал, над белыми кровлями домишек, похожих на снежные сугробы, высокими столбами поднимался, алея, дым, он шёл со школы с Валей и Катенькой Пивень, сёстрами-двойнятами, учились вместе, в одном классе, да и жили неподалёку. О Валентине в школе говорили, что она влюблена в Женьку; это была правда, да только наполовину, потому что не одна Валентина, а и Катенька была влюблена в него по уши. Они ему тоже очень нравились, и когда он свиданичал с Валентиной, то представлял нежные груди Катеньки, а когда свиданичал с Катенькой, то у него из головы не шли тугие бёдра Валентины.

Зима не вечна.

И в воспоминаниях Женьки  ручьями забурлила, запела Весна, как и тогда, перед открытыми глазами и душой из-под снега и прошлогодних листьев выглядывают цветы – подснежники, крокусы, лиловые примулы, анютины глазки с золотыми сердечками в середине, алые маргаритки... И сердце будто поёт: «Пришла весна в мои края,... душа надеждой светится...».

А вот и лето.

- Идёшь, бывало, по родным с детства улицам, - проплывало прошлое в сознании Женьки, - и видишь как пылает тихий алый вечер, и серп луны блестит янтарём на синем небе. А то прогремит гром, словно глас Божий. И через несколько секунд хлынет ливень, струи которого туго ударят по крышам....А он с Валей под крону яблони укрывается, прижимает её  к себе, чтоб не так холодно ей было. Она не вырывается из его сильных обьятий. Он понимает, что её женское чутьё подсказывает ей чего он хочет и она от этого смотрит на него с большой ласковостью... А в голосе её звучит нежная мольба:
 « Женечка, не надо..., Ну, что ты делаешь?!... Жень, может не надо?!... Ах, ну какой же ты медведь!...».
 И поцелуи под шум дождя, до изнеможения. Разве можно это забыть?! Не помнить?

 Вот она и осень – «...очей очарованье, приятна мне твоя прощальная краса»,-
- Боже, - думал он, -  как и Пушкин, - « люблю я пышное природы увяданье, в багрец и золото одетые леса...».
            
Вспомнился  изумительный кружевной отделкой домик Пивней, в котором Женька частенько бывал, навещая своих подруг, их сад во дворе, с пионами – цветами любви, душистые прохладные лепестки которого обладают волшебной тайной притяжения.Вспомнилась вечно копощащяяся баба Нюра в цветах, у которой повсюду сушатся ягоды, корешки и пучки каких-то трав, а сама она что-то бормочет себе под нос. Она для своих внучек собирала в майские утренние зори росу с пионов, жасмина, роз, медуницы, яблонь, других цветов и деревьев своего сада. Хранила эту чудодейственную влагу в банках стеклянных. Знал и то, что она учила внучек своей премудрости. Как не знать, если девчонки сами ему об этом таинстве рассказывали?!
            
Перед глазами всплыло и то волшебство, которое он однажды подсмотрел в праздник Ивана Купала двадцать четвёртого июня - день рождения Иоанна Крестителя и младшей из трёх сестёр Пивень - Аллочки. От того зримого волшебства красоты, когда среди пионов стояла обнажённая, как юная Венера, Аллочка, которую старшие омывали живой водой собранной майской росы и приговаривали: - «О, Матерь Божья, пусть свет луны, солнца лучи, зоревая роса, девичья краса войдут в тебя, чтоб смогла ты, раба Божья, Алла, сердца мужчин разжечь, растопить, жажду любви утолить и насладиться!». После того чудного моленья Аллочка в сердце Женьки заняла какой-то укромный уголок  чувством, которому он не мог дать определения.

Три сестры, как три занозы, вонзились в его сердце. А как быть в этом случае, он не представлял и всё шло, как шло - само по себе.
 
И вспоминалось то, как  расскзывала Катенька: - «Это поистине благодать, о таком можно только мечтать, когда становится уютно и тихо, лишь вечерний покой прислушивается к твоей спальне, а ты лежишь в постели, едва прикрытая белоснежной простынёй и думаешь о тебе.... Ждёшь, засыпая, и хочешь чтобы ты пришёл во сне...».
 
Милым было и это воспоминание о Катеньке, которая изгибалась - то ли от силы его рук, то ли от блаженства, обвив его шею руками, как нежными стеблями лотоса. Были у неё сладчайшие в мире губы. Женька вспоминал тяжкое томление юных тел, от которого они клонили на плечо друг другу головы, и её губы уже горели, как в жару, когда он расстёгивал её кофточку и целовал млечную девичью грудь, торчащую и упругую.
             
Не зная, что ждёт его впереди, он словно прощался с дорогой сердцу малой Родиной. Бродил по улицам и переулкам, обнимал душой всех, кого знал с детских лет, и прощался. Знал же, на долгие годы, а может навсегда, покидает страну детства и юности. Щемило сердце. Понимал, что пришло время исполнить свою мечту – летать!  И был полон гордости быть защитником всех, кто остаётся здесь и надеящихся на таких парней, как он – Евгений Хмелевич.
          
Вспоминалось и то, как вот здесь гонял он в поднебесье голубей, а вот  на этом перекрёстке сколько свиданий было?!
Да разве перечислишь всё, чем жизнь была наполнена, как чаша - молодостью?!
Продолжение следует.