Пов. страт-х. 59 рд. гл. 50. Замполит

Всем известно, что к ракетно-ядерному щиту Родины могут быть допущены только члены КПСС или ВЛКСМ. Это аксиома, не требующая доказательств и не терпящая возражений. Самое мощное и ответственное оружие должно быть под неусыпным контролем партии. Беспартийные если и попадаются в строю, то составляют жалкое меньшинство, занимающее незначительные должности в сложной иерархии РВСН. Но это только фундамент — политическая основа, а еще есть и социальная надстройка. И эта надстройка в общей массе военных очень заметна — она яркая, шумная и речистая.
В войсках частями и подразделениями командуют командиры, но плечом к плечу рядом с ними шагают представители партии — замполиты. А так как партия — руководящая и направляющая сила советского общества, то и ее представители кого-то направляют и пытаются чем-то руководить. Нет, конечно, времена, когда комиссары путем голосования принимали решение, идти в атаку или нет, уже прошли, но значимость замполитов потускнела совсем немного.
Отличить замполита от командира несложно, хотя форма у них одинаковая и образование похожее. Отличить их можно не только по внешнему виду — аккуратному мундиру и «одухотворенному» лицу, но и просто на слух. Если командир командует:
"Делай, как я". Замполит: «Делай, как я сказал».
Ибо главный труд замполита — политическое слово, а у командира — военное дело. Вот это военное дело политработникам очень мешало в их важной идеологической работе, особенно раздражала различная техника. Эта непонятная аппаратура, тягачи, ракеты, бетонные сооружения. Все это отвлекало политических руководителей всех рангов от основного занятия — воспитания личного состава в духе марксизма-ленинизма и преданности родной коммунистической партии. Но больше всего мешал политработникам позиционный район. Ездить они туда не любили. Летом — жарко и пыльно, а зимой — холодно и вьюжно.
В понимании нашего замполита стратегический позиционный район 59-й ракетной дивизии  — это что-то вроде дачи, куда стремятся сбежать нерадивые солдаты, прапорщики и, тем более, офицеры, отлынивая от политико-воспитательной работы, конспектов, Ленинской комнаты и пыльного плаца. И если бы там, в позиционном районе, не располагался ракетно-ядерный щит Родины, не видать нам «района», так коротко и любовно мы называли свою отдушину, как собственных ушей.
— Где прапорщик Бубырь? — строго вопрошает замполит на занятии по марксистко-ленинской философии.
— В «районе».
— Опять в «районе», — негодует знаток человеческой натуры. — Чем он там занимается? У него не сданы конспекты ленинских работ «Шаг вперед— два шага назад» и «Как нам реорганизовать рабкрин?» — старательно перечисляет замполит. — Это безобразие.
— А как нам организовать "регламент", случайно нет такой работы? — нахально переспросил старлей Ваня Горный.
— Товарищ старший лейтенант, вы что, смеетесь над вождем мирового пролетариата? — с пафосом нахмурил брови замполит.
— Никак нет, — оробел Ваня, — просто Бубырь занимается подготовкой к регламенту.
— Без изучения работ классиков марксизма-ленинизма невозможно успешно проводить обслуживание техники, — назидательно произнес наш «людовед и душелюб».
Грусть, тоска в глазах собранных в Ленинской комнате офицеров сменилась на удивление и живой интерес. Воодушевленный всеобщим вниманием, замполит продолжал:
— Инструкции и схемы, которые вы изучаете как инженеры, не могут сами функционировать. Их внедряют люди своими руками. Вы и ваши подчиненные. А как могут офицеры и солдаты Советской Армии правильно обслужить сложную технику, не имея нужного настроя, коммунистического убеждения, знания работ вождей?
Все задумались, озадаченные таковой логикой. Я не выдержал паузы и не к месту продолжил мысль политического наставника.
— Точно, припоминаю, бывший комиссар маршал Ворошилов*  перед войной писал: «...социалистический конь сильнее танка...».
— Что это значит? — насторожился замполит.
— Наверное, он имел в виду, что капиталистический конь слабее танка, — пришел на помощь Ваня, вконец путая слесаря человеческих душ.
— А немецкий танк все-таки оказался сильнее коня, потому что конь не читал работ Ленина,— на свою беду вмешался еще один офицер по прозвищу Кот.
— Что, самый остроумный? — рассердился замполит.
— Нет, я говорю, что надо абсолютно всем изучать работы Маркса и Ленина, — пошел на попятную Кот.
— Ну, вот с тебя и начнем. Завтра же представить мне конспекты.
С политработниками шутить надо осторожно. Они хоть и ленивые, но обидчивые и злопамятные. К тому же, у замполитов не только длинный язык, но и длинные руки, потому что партия, кроме руководящей, еще была и всеохватывающей силой советского общества. Она может и помочь, и помешать двигаться по карьерной лестнице, приласкать и пожурить. Партия — это источник не только мудрости и справедливости, но и конкретных почестей и материального благополучия.
Безопаснее шутить над «освобожденными комсомольцами». Была такая низовая должность при политотделе. На нее переходили молодые офицеры, изнемогающие от тяжести командирской работы. Вот комсомол и освобождал их от тягот армейской службы, но нагружал плакатами, карандашами, чернилами и протоколами комсомольских собраний.
Одно время был у нас такой характерный «комсомолец» по прозвищу Конкорд. То ли из-за его орлиного профиля и немигающего взгляда, то ли из-за полного отсутствия гордости и самоуважения.
Прибыл он из училища связи лейтенантом, покрутился возле аппаратуры и личного состава пару месяцев, устал и запросился в «комсомольцы», чем вызвал насмешки и иронию не только у прапорщиков, но и солдат. Теперь каждый считал своим долгом подшутить над Конкордом.
Однажды в студеную зимнюю пору выгнали подвижный командный пункт дивизии (ПКП) в поле на серьезные учения. В лучших традициях армейской дедовщины для усиления воспитательной работы политотдел отправил в столь суровые условия этого зеленого лейтенанта.
ПКП быстро и привычно развернули, натянули антенны, запустили дизель-генератор и запитали электричеством всю колонну. Установили связь с командными пунктами и занялись бытом.
Зимний день клонился к вечеру, личному составу нужно было где-то ночевать. Уральская зима не оставляла шансов на ночлег под открытым небом. Начальники отделений и техники уютно устроились у себя в аппаратных кунгах, командиры — в командно-штабной машине, транспортник с начпродом со вкусом разместились среди консервов и мешков с продуктами. Только отверженный «комсомолец» не имел своего угла и под морозным небом одиноко метался между машинами в поисках ночлега. Места было мало и, желая помучить политического бойца, ни в какую машину его не пускали.
Наконец, Конкорд начал проситься на ночлег в продуктовую машину. Зная неприязнь к себе, свою просьбу он аргументировал бутылкой самогона. Аргумент показался убедительным, и просьба была уважена, но спать было все равно негде. Тогда решили освободить ящик с хлебом. Он как раз был по его росту. Переложили хлеб в мешки, положили матрас, одеяло, и постель была готова. Конкорд примерился — было отлично. Это событие отметили принесенным самогоном.
Однако дешевый самогон оказался крепок и вонюч неимоверно. Опытные вояки привычно опрокинули мутное пойло и легли спать, а Конкорду стало дурно. Хитроватая комсомольская скупость выходила боком. Каждые десять минут он пробкой вылетал за дверь, пуская холод в машину. Ночевщики ворчали сквозь сон и грозились не пустить обратно, оставить на снегу. Наконец, под утро он угомонился, и все немного поспали.
Еще только бледный зимний рассвет слегка обозначился на горизонте, начпрод с ворчанием поднялся и принялся в темноте на ощупь готовить завтрак для всего личного состава. Несмотря на шум и возню с продуктами, «комсомолец» не просыпался и не вставал. Когда посмотрели на него, всем стало плохо. Конкорд лежал в хлебном ящике, как в гробу, и не дышал. Руки были скрещены на груди, глаза полуоткрыты, лицо синеватое. Вызвали санинструктора, натирали ему щеки снегом, применяли другие способы оживления, но все было напрасно. В отчаянии начпрод схватил бутылку с остатками самогона и вылил ему в рот. К счастью, вонючая огненная вода содержала в себе и живительную силу. Самогон оказал немедленное воздействие. Его лицо порозовело, он закашлялся и ожил.
Соратники облегченно вздохнули. Не пришлось докладывать в политотдел о геройски погибшем на выезде «комсомольце» и привозить в городок на «десятку» трупик в хлебном ящике. Командиры осознали физическую немощь представителя политотдела на подвижном командном пункте и решили больше не издеваться над ним. А неугомонные прапорщики, в отместку за волнение, не стали дожидаться его очередной кончины и заранее поставили ему памятник, заодно подняли авторитет партии на местах.
Из березового чурбака вытесали характерный бюст Конкорда и установили у столовой-палатки. Чтобы всем было понятно, кому памятник, прибили табличку с надписью НАЧПОК, что расшифровывалось как начальник политотдела кухни.
Эффект был потрясающим. Бюст и натурщик сразу стали популярными у всего персонала ПКП и поднимали настроение солдат. Проходя мимо строем или по одному, они отдавали честь деревянному идолу комсомола.
Но в один прекрасный момент все закончилось. Внезапно приехал настоящий начальник политотдела дивизии на проверку ПКП — и сразу к кухне. Почему-то всех политработников сразу тянет к кухне, видимо, у них срабатывает инстинкт, как у лосося, идущего на нерест, или по должности положено снимать первую пробу. Но скорее всего, начпо получил нужный сигнал от информатора о том, что ему на кухне ПКП поставили деревянный памятник, и сорвался из кабинета.
Бедному лейтенанту досталось больше всех, да и авторам скульптуры тоже мало не показалось. Но как-то обошлось. Настоящий начальник попросил расшифровать слово НАЧПОК и указать, кто это. Расшифровали и указали, и он как-то сразу успокоился. Понял, что памятник поставлен не ему, а лично Конкорду. Но чтобы не конкурировать полковнику с лейтенантом и не развивать в «комсомольце» манию величия, приказал отрубить НАЧПОКу голову на дрова.
После показательной расправы деревянный идол комсомола возле полевого котла перестал дискредитировать самое прогрессивное учение современности, а заодно и коммунистический отряд молодежи.
Хотя, возможно, само это передовое учение было немного чуждо традициям и самосознанию русского и других народов России. Ленин и Маркс тоже, мягко говоря, не совсем русские мыслители. А если рассуждать философски — скорее амбициозные проводники пролетарской разновидности иудаизма, финансируемой тем же еврейским заокеанским капиталом. Но их идеи глубоко проникли в общество и мобилизовали наиболее активную часть приспособленцев нового, как бы справедливого, строя на великие свершения.
То есть, несмотря на полный атеизм в стране, всем опять приходилось верить во что-то еще большее. То ли в светлое необъяснимое будущее, то ли в живого бога — генерального секретаря. А без веры жить никак нельзя. В мире много чего непонятного для человеческого разума. А куцый материализм толком природу этого мира объяснить не мог, тем более в узких рамках марксизма-ленинизма.
Про еврейский капитал мы, конечно, ничего не знали — это была самая большая ленинская тайна. Но что-то об этом догадывалось по косвенным признакам. Например, потомков иудеев в РВСН не было, а если и были, то дальше аптечного склада их не пускали. Наверное, чтобы пресечь любое влияние капитала вероятного противника. Но в целом предлагаемый атеизм не вызывал отторжения и легко позволял вместо прославления официальных божков из политбюро удариться традиционное язычество. В городке было множество убежденных сторонников Бахуса и также тайных и явных поклонников прелестей юных нимф Афродиты** .
Но правильные убеждения и благонадежность в СССР — это очень важно. Это можно сравнить с наличием «печати зверя» из Апокалипсиса***  в последние времена. Там, если не имеешь этой печати, в современном понимании чипа, не сможешь ничего ни купить, ни продать. То есть умирай от голода и болезней в век полного электронного контроля. За неблагонадежность просто выключат тебе чип, вживленный в правую руку или в лоб вместе с банковским счетом, а может, и вместе с мозгами. Впрочем, за мелкие проступки, как раба в древности, могут только огреть кнутом. То есть получишь по мозгам импульс со спутника с полным ощущением удара по ребрам.
В наше время было легче. Микрочипов не было, только электронные лампы и транзисторы. С голоду не умрешь, но статуса, почета и комфортной жизни без марксистских убеждений тоже не достигнешь.
Однако воспитание в народе правильного мировоззрения — это длительная кропотливая работа, требующая от наставников особых талантов. Не каждый мог достойно и уверенно убеждать подчиненных в правоте высосанной из пальца идеологии.
Если офицеров, озабоченных карьерой, еще можно как-то воодушевить, то тупость и безыдейность прапорщиков была несокрушимой. И сколько не бился замполит над идейно-политическим уровнем сверхсрочников, почти все политические занятия заканчивались вопросом слушателей, как лучше пообщаться с женщинами в интимной обстановке. Это его очень раздражало и вызывало поток нецензурной брани.
Было ясно, что трудность внедрения передового учения, в первую очередь, объяснялась низким качеством проводников ленинизма. Не все политработники, вследствие естественного отбора на леность, отличались умом и сообразительностью. Но наш замполит был другого замеса. Это была творческая незаурядная личность в плане продвижения идей и циркуляров КПСС. Он относился к редкому типу партийных чиновников, которые, получив поручение, сразу превращали его в чрезвычайное. Драка с казахами — измена интернационалу, пьянство — подрыв боеготовности, жена или любовница еврейка — происки мирового сионизма. Любую политическую компанию норовил провести во вселенском масштабе, тем самым возвысить партию и главное — себя лично. Многие имели несчастье пожить под правящей десницей таких сверх инициативных борцов за светлое будущее. Одного уж точно все знают. Кликуши с церковной паперти называли его по-свойски — Мишка-меченный.
Дали Мишке по рулить страной умирающие кремлевские старцы, и он уж нарулил, прославился на всю вселенную и быстро все спустил. Наверное, комичную должность первого-последнего президента СССР занимал чиновник без фантазии и философской мудрости. Наш бы замполит так быстро не слился. Уж он бы еще покуражился над мировым империализмом, греясь в лучах собственной славы.
А пока блестящий оратор ярко и напористо бичевал на партийных собраниях пороки недостойных строителей коммунизма. Умело держал аудиторию в неприятном напряжении. Мало кто мог предсказать о каком смертном грехе прапорщика Бубыря пойдет речь, или какая мировая катастрофа надвигается из-за отсутствия дневального у дверей казармы.
Он смело компилировал различные методы убеждения и принуждения, но все равно не чувствовал полного удовлетворения. Наверное, ему не хватало ощущения всеобщего охвата и влияния на разные сферы жизни военнослужащих. А без полного охвата какая же может быть воспитательная работа. Если постоянно не дергать за нервы и не вытягивать душу, невозможно обеспечить преданность и высокую нравственность офицеров и прапорщиков.
Чтобы быть на самом деле всевидящим оком и длинной рукой всесильной партии, неугомонный замполит завел осведомителей во всех подразделениях и затеял вести объемное досье. Толстую тетрадь большого формата в символическом черном переплете. В эту тетрадку он старательно записывал черные делишки офицеров и прапорщиков.
Наверное, лавры особого отдела с их сетью информаторов ему не давали покоя и служили примером. Но если досье особого отдела воспринимали как трагедию, то досье замполита принимали за фарс. Однако фарс неприятный обременительный. Никому не нравится, когда за его жизнью постоянно следит «Большой Брат»**** , или «маленький брат», или оба — «Большой и маленький брат» — особый отдел и замполит.
Если достоверных источников не хватало, а не хватало их постоянно, он не брезговал слухами, которые так же, как истину в последней инстанции, записывал в свой талмуд, что иногда приводило к курьезам.
И чего только в досье не было. Кто кому продал ящик тушенки? Кто с кем пил? Кто с кем спал? Говорил ли спьяну непотребные речи? Каждый офицер или прапорщик имел там свою страничку неблаговидных поступков, аккуратно собранных и записанных каллиграфическим почерком с любовью и старанием.
Конечно, для общественности самыми интересными сведениями были сведения о том, у кого какая зазнобушка. Но выяснить это было очень трудно. Замполит строго хранил тайну, а свою тетрадку — в громоздком сейфе и только хитро поглядывал на окружающих. Как бы говоря:
— Ужо я вас достану, шельмы. Все у меня записаны.
Эта неформальная незримая власть очень нравилась замполиту и придавала дополнительный административный вес. Когда командование решало, кого повысить, отправить на учебу, выделить квартиру или наградить грамотой, решающее слово было за замполитом. Он вступал в дискуссию ласковым голосом с мягкими кошачьими манерами, смакуя ситуацию и наслаждаясь моментом политической истины, и выпускал коготки. Неожиданные аргументы, извлеченные из черной тетрадки, ставили в тупик начальников и часто ломали готовые решения.
Меня тоже сжигало любопытство, что замполит «накопал» на меня? Особенно в плане общения с женщинами. Остальное меня не очень волновало. Я не был пьяницей, забиякой, не торговал имуществом, а технические тонкости службы были выше понимания политработника. А вот какая соседка числится у меня в любовницах, было очень интересно. Потому что умело скрывать свои похождения было делом чести, а также ума. Скрыть не только от замполита, но и от своих близких приятелей — вот это и есть высший пилотаж независимого проживания в городке. И неужели какой-то замполит мог что-то засветить и тайно подцепить тебя на крючок.
Но добраться до сейфа в кабинете замполита было нелегко. Не вхож я был в святая святых нашей части. Зато мой приятель, старлей Витька, был вхож. И начал я его подбивать на взлом и копирования досье. Однако медвежатники мы были никакие, поэтому решили разыграть замполита его же методами: имитировать ЧП в мировом масштабе.
Когда Витька пришел к нему на очередной инструктаж, я позвонил дежурному по штабу, представился чужим именем и приказал довести до замполита, что на КП произошло ЧП со смертельным исходом. Начальник политотдела дивизии уже там и требует его на место происшествия. Как мы и предполагали, замполит побледнел и, не проверив информацию, бросился на КП. Конечно, от волнения он забыл закрыть сейф, и Витька спокойно переписал свою и мою страничку компромата.
Через полчаса замполит вернулся. Долго ругался и никак не мог понять, кто над ним так жестоко пошутил. Витька был вне подозрений. Не мог политический вождь предположить, что это произошло из-за пустякового компромата из черной тетрадки, и все костерил своих коллег — завистливых политработников.
Как мы и думали, информация в досье была ошибочная. За мной числилась ветреная барышня из соседнего подъезда. В этот подъезд я частенько захаживал, правда, на другой этаж к домовитой хозяйке на свежие блины, потому что первая заповедь холостяка — вкусно покушать, а вкусно поспать — это уже вторая заповедь. Замполит, обремененный строгой некрасивой женой и завидующий чужим приключениям, таковых мотиваций не знал и легко поддавался заблуждениям.
Регулярно ходить в чужой подъезд в скучном городке, по мнению политработников, можно только к любовнице. Домашние литературные салоны, философские кружки, собрания поклонников итальянской оперы или вышивания бисером в советском обществе после истребления дворянства и упразднения разночинства напрочь отсутствовали. Политический контроль за населением максимально упрощался. Постоянные посещения чужих квартир — это либо незаконный секс, либо регулярная пьянка.
За Витькой тоже кто-то числился. Но в целом я был доволен ситуацией, дезинформация политических соратников нас вполне устраивала.
Хочется отметить, что в наше время партия была монолитна и сильна, не очень боялась инакомыслия. Поэтому игры в компромат были на самом деле похожи на детские игры. А наш неутомимый замполит в сборе информации просто опередил свое время, потому что в эпоху олигархического капитализма компромат вместо идеологии стал цементирующей основой правящей политической верхушки. Иначе как обеспечить единство и единогласие? Только папками в сейфах. Поэтому, наверное, ни за какие преступления, экономические или уголовные, партийные функционеры ответственности не несут. А чаще наоборот — получают повышение. С каждым проступком папка с компроматом становится весомее и должна соответствовать важности чиновника. Этим, наверное, и объясняется отсутствие реальной борьбы с коррупцией и казнокрадством. Десятилетиями президентские и думские канцелярии выхолащивают законы преследования за коррупцию и получают надежнейших соратников. Каждый казнокрад и взяточник знает, кому он обязан свободой и капиталами, служит преданно не за совесть, а за страх.
Двадцать лет спустя в двадцать первом веке в нулевые годы я также решил заглянуть в свое досье. Это было несложно — спасибо коррупции. Заглянул по необходимости, до того, как представители организованной государственной и криминальной преступности стали совать в него нос, и понял, что система сбора информации о гражданах продвинулась далеко.
Сначала меня неприятно поразили некоторые зафиксированные эпизоды моей личной жизни и в целом таковые широкие возможности демократического общества, но потом я заметил белые пятна и слабые места системы и сразу успокоился.
Сбор информации проводился тупо и механически различными ведомствами, сливался без анализа в одну кучу или выдавался по запросу власть имущим организациям. И если не хочешь, чтобы продажные безыдейные проходимцы из органов знали о тебе слишком много и затем приторговывали персональными данными в уголовной среде, нужно придерживаться некоторых простых правил, затрудняющих им работу.
Правила на самом деле несложные, но относятся только к обычным гражданам. Для шпионов и тех, кого заказали в разработку за деньги или по приказу, существуют более сложные приемы, выходящие за рамки обычного понимания и этой книги.
Простого обывателя поджидает тривиальный сбор информации в местах, где промелькнули в электронных системах учета паспорт, права, кредитка и др.
Не хочешь оставлять следы — не свети документы. Плати наличными, катайся без билета или на чужой машине. Не хочешь афишировать неофициальные связи: любовные, коммерческие или политические, разводи ваши уже зафиксированные имена подальше в системах обработки информации с учетом нынешней производительности операций. То есть лучше ездить в разных купе, каютах, приобретать билеты в разное время и т. д. С появлением Интернета помни заводской номер твоего компьютера — это твой номер виртуального жилища, а точка подключения — адрес, который всем известен. С кем общаешься, на каких сайтах сидишь, все старательно запоминается до поры. Хотя справедливости ради надо сказать, в этой области тебя лучше знают америкосы. Ты же сидишь на их программном обеспечении, и они, под видом улучшения обслуживания, регулярно потрошат твой винчестер или айфон.
Слава всевышнему, для анализа и систематизации у нас пока нет серьезных вычислительных мощностей, а у них — есть. В Брюсселе уже стоит суперкомпьютер по прозвищу «Зверь». Тоже, наверное, «Апокалипсиса» начитались. Занимает он несколько этажей и ведет досье на простоватых европейцев. Для этого они, наверное, и объединились в Евросоюз под колпак масонов.
У нас пока еще виртуальная вольница. Надеюсь, что я и мои соратники не доживем до электронного концлагеря и спокойно отойдем в мир иной в счастливом неведении. А нашим внукам и правнукам труднее будет ускользнуть от «Большого Брата» и спрятать свою частную жизнь. Они чипы вставят себе в лоб и в руку добровольно из лучших побуждений, чтобы не носить с собой деньги, ключи, права, паспорта, билеты, навигаторы, не мерить себе температуру, давление, не искать пропавших детей, котов, собак или коров. Но отключить им мозги или кредитки смогут из худших побуждений злые дяди тайного мирового правительства, если заподозрят в нелояльности транснациональным корпорациям.
В лоб и правую руку — это по пророчеству «Апокалипсиса». А за последние три тысячи лет не было случая, чтобы пророчества Библии или ее апокрифов не сбылись. Да, уже и сейчас добровольцы в Европе и США с удовольствием ставят себе прототипы чипов .
Но, надеюсь наши потомки будут не менее изобретательны, чем мы, и более образованы в информационных технологиях. А главное — генетически получат от нас способность избегать навязчивого контроля хозяев жизни. Новые возможности тотального контроля, естественно, откроют новые возможности противостояния.
Например, имитировать излучение или наоборот — экранировать чип в нужный момент. Или поменяться чипами с своим котом во время совместного мартовского похода. Тогда в «матрице Большого Брата» ты гоняешь кошек на пыльном чердаке, а кот нежится в постели твоей подружки.
А пока спасибо инициативному замполиту за то, что помог нам приобрести первичные навыки жизни под надзором. Выработать умение сохранять личную жизнь от любопытных глаз назойливых кураторов. И эти бесценные способности для будущего автоматизированного мира естественным образом унаследуются нашими потомками вместе с группой крови и интеллектом.


*  Ворошилов — слесарь паровозного депо в дореволюционном Луганске, затем комиссар красногвардейцев. Имел начальное образование, но благодаря дружбе со Сталиным дорос до главного маршала и несмотря на активное участие в кровавых репрессиях, почетно умер своей смертью и удостоился чести дважды именовать собою этот самый город Луганск и дважды его имя снимали с городской таблички, что, впрочем, исторически справедливо отражало противоречивую натуру этого не очень достойного человека. В свое время в шестом классе мне, как красному следопыту, пионерская организация поручила покопаться в биографии знаменитого земляка.
** Афроди;та (др.-греч. ;;;;;;;; — в греческой мифологии богиня красоты и любви.
*** Апокалипсис — откровение — пророчество, написанное 2000 лет назад. «И он сделал то, что всем — малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам — положено будет начертание на правую руку их или чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его..... число его 666.» (Откровение Иоанна Богослова 13, 16–18).
****Большо;й Бра;т — персонаж романа Джорджа Оруэлла «1984», единоличный лидер государства Океания и партии Ангсоц. После выпуска романа имя «Большой Брат» стало нарицательным именем для государства или другой подобной организации, стремящейся установить тотальную слежку или контроль над народом.