Отец Серафим Роуз об отце Германе Подмошенском

Отец Серафим Платинский. Об отце Германе Платинском.

(Из писем, сохраненных отцом Германом Платинским.)
Русский текст, составление Вячеслава Марченко.

Сборник “Уже позже, чем вы думаете”

(Содержание сборника целиком:

Часть I. На узком пути ко спасению.
1. О христианской жизни и монашестве.
2. О преподобном Германе Аляскинском.
3. Об архиепископе Виталии (Максименко).
4. Об архиепископе Иоанне (Максимовиче).
5. О епископах-исповедниках Аверкие (Таушеве), Савве (Сарашевиче), Нектарии (Концевиче), Леонтие (Филипповиче) и иных.
6. О блаженном Августине.
7. Об исповедничестве.
8. Об отце Германе Платинском.
9. Об отце Димитрии Дудко.
10. О Туринской Плащанице.
11. Православный взгляд на эволюцию.

Часть II. По широкой дороге отступничества.
1. Об иге инородцев и иноверцев.
2. О ложном учении протоиерея Сергия Булгакова.
3. О либеральном духовенстве – о Шмемане, Мейендорфе, Шаховском, Флоровском и иных.
4. О митрополите Виталии (Устинове).
5. О сергианстве.
6. О католицизме.
7. Об экуменизме.
8. Об эволюционизме.)

Часть I. На узком пути ко спасению.
8. Об отце Германе Платинском.

+

Дорогой во Христе брат Глеб [будущий отец Герман]!
Большинство твоих идей кажутся мне прекрасными. Единственное, что их нужно расставить в нужном порядке. У меня самого довольно практический ум (плюс к тому, что я мечтатель), и я предлагаю конкретный план действий.
(Из письма Глебу Подмошенскому 18/31.12.63 г.)

+

Дорогой во Христе брат Глеб!
Вчера получил твое письмо, в котором были очень ясные ответы на мои вопросы и которое ободрило меня. У меня самого оптимизма все больше.
(Из письма Глебу Подмошенскому 30.12/12.01.64 г.)

+

Дорогой во Христе брат Глеб!
В моем собственном евангельском чтении (каждый день по главе) я сегодня читал св. Луку, 10 – это, если ты помнишь, был тот самый отрывок, который я открыл наугад, и оба мы читали, возвращаясь поездом из Кармела почти ровно год назад. "По сих же яви Господь и инех седмь десят, и посла их по двема пред лицем Своим во всяк град и место, аможе хотяше Сам ити, глаголаше же к ним: жатва убо многа, делателей же мало; молитеся убо Господину жатвы, да изведет делателей на жатву Свою. (...) Не носите влагалища, ни пиры, ни сапог, и никогоже на пути целуйте".
(Из письма Глебу Подмошенскому 14/27.01.64 г.)

+

Дорогой во Христе брат Глеб!
Отрывок Евангелия, к которому я обратился сегодня утром, был из святого Луки, 11: "Отче наш", а потом: "Просите, и дастся вам; ищите, и обрящете; толцыте, и отверзется вам, всяк бо просяй приемлет, и ищяй обрящет, и толкущему отверзется". Может ли что-нибудь быть яснее?
(Из письма Глебу Подмошенскому 15/28.01.64 г.)

+

Дорогой Глеб!
Не один ты подвержен депрессии. На меня она особенно сильно действует в последнюю неделю или что-то около того. Это означает только то, что диавол не хочет, чтобы мы затеивались с журналом. Но с помощью Господней и Его святых мы можем его одолеть!
(Из письма Глебу Подмошенскому 14/27.10.64 г.)

+

Дорогой Глеб!
Диавол начал свой труд против нас. Сегодня утром пришла одна русская леди, оглядела нас и сообщила, какие слухи ходят о нас в русской колонии: что мы коммунисты с магазином, полным советских книг; что мы советские дипломаты, использующие этот магазин в качестве прикрытия; что мы американские неофиты (!) и т.д. К тому времени, как она обнаружила, что я не русский, она была так очарована, что не слишком возражала и даже купила на 10 долларов яиц, икон и открыток.
(Из письма Глебу Подмошенскому 26.03/8.04.65 г.)

+

У нас будет много врагов, немало среди модернистского православия, но наш долг – говорить правду. Пожалуйста, молись обо мне, грешном, и о Глебе, а также об иеромонахе Савве, молодом сербском священнике, который, может быть, скоро присоединится к нашему маленькому миссионерскому Братству.
(Из письма отцу Пантелеимону (Митропулосу) 18/31.08.65 г.)

+

Собратия Глеб и Евгений стали сейчас (уже четыре дня как) отцами Германом и Серафимом и все еще преисполнены сознанием важности произошедшего. Наша смиренная обитель стала теперь hermitage [пустынью] преподобного Германа Аляскинского – что уже противоречие, потому что устав наш общежительный, но мы просто не можем найти более подходящего перевода для слова "пустынь", которым мы именуемся в Указе Синода. После периода волнений и неопределенности – десять дней шел дождь, который закончился только накануне нашего пострига, состоявшегося в прекрасный тихий, солнечный день (хотя и холодный), мы боялись, что не будет закончена церковь (она и не была, но нам удалось соорудить временные стены и крышу), оба наши грузовика сломались и т.д. – мы сейчас четвертый день живем спокойной монашеской жизнью, хотя, конечно, не без искушений. У нас не было возможности соблюсти полный монашеский обычай проведения в церкви пяти дней или хотя бы трех (как в Джорданвилле), но владыка Нектарий остался с нами на второй день, и, таким образом, мы все-таки провели большую часть двух дней в церкви и приобщались оба дня Святого Причастия. А сейчас остались одни, пытаясь приспособиться к отчасти более строгому жизненному укладу, читая святых Отцов и молясь для своего укрепления в эти еще немного неопределенные первые дни, пока не утвердимся в нашем постоянном образе жизни – с, Бог даст, нашим собственным священником, который бы служил литургию и избавил бы нашего доброго Архиепископа от забот о нас. Мы уже имеем знамение близости к нам Господа, так как в первую нашу поездку на почту после пострига получили письмо от своего давнего друга иеромонаха Феодора (одного из шанхайских сирот владыки Иоанна), который несколько лет был священником в старо-стильной обители в Греции, а сейчас неожиданно объявился в Америке и хочет сразу же приехать к нам – Бог один знает, на короткое ли время или надолго, но он с самого начала был членом нашего Братства, и его внезапное появление сейчас, после стольких лет, – это, конечно, знак провиденческий.

Что еще сказать? На нас висит тяжким грузом наше новое "Православное Слово", и нам надо сейчас вернуться к ритму обычной рабочей жизни. Новый номер будет двойным и посвящен, главным образом, канонизации [преподобного Германа Аляскинского], со множеством фотографий. Нам нужно сделать еще очень много всего другого – подготовить запас дров (окрестные горы уже покрыты снегом, и холодное время года началось), закончить устройство трапезной, построить новые кельи, но у нас только четыре руки, и мы должны делать то, что нам по силам. К счастью, диакон Николай взял строительство церкви полностью в свои руки, и – за исключением последней недели, когда мы работали наравне с ним, – мы можем сосредоточиться на печатании.

Наше будущее здесь – в руке Божией. Все, что свершилось, пока что до такой степени не укладывается в наше сознание, что мы даже не осмеливаемся мечтать о будущем. Мы пытаемся идти вперед шаг за шагом осторожно, чтобы не упасть, и уповая на молитвы владыки Иоанна, который наверняка сейчас с нами – в эти дни мы даже видели исполнение двух пророчеств (если это не черезчур смело употребить такое слово), сделанных им нам.

Только подумай – какие нам дали имена! И владыка Антоний даже не вспомнил, что в день нашего пострига был день тезоименитства саровского игумена Назария (того, кто упомянут в службе). Слава Тебе, Господи!
(Из письма Даниилу Олсону 17/30.10.70 г.)

+

Во всем, что мы делали, мы всегда действовали вместе и в абсолютном единодушии, ничего не делая без благословения другого.

Мы прекрасно осознаем, что монашеская жизнь и не должна быть легкой, а также, что мы должны быть готовы принять ответственность, которой мы, честно говоря, до сих пор избегали, ибо сам наш статус как миссионерского монастыря является открытым приглашением американским правдоискателям и будущим монахам приехать и потревожить наш блаженный мир и покой хотя бы затем, чтобы выяснить, какие мы недостойные. Будет ли здесь, благословением Божиим, миссионерская община с большим или меньшим количеством людей или мы останемся "двумя ненормальными монахами в лесу" – мы готовы принять все, что пошлет нам Господь, в продолжении дела, которое благословил владыка Иоанн и которое привело нас сюда, а именно, миссии православного печатного слова.

Предостережение Спасителя: "Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо!" – давно нас тревожило.

Здесь мы одиноки. У нас есть русские друзья и советники среди духовенства, но они не видят нас такими, какие мы есть в действительности, а представляют нас как бы в русской среде, где нет места той миссии, к которой нас со всей очевидностью призвал Господь и на которую благословил владыка Иоанн.

Он [владыка Антоний Медведев] позвал нас в свою квартиру, вернее, позвал отца Германа, а меня оставил сидеть одного внизу в течение двух часов. Я был чрезвычайно расстроен этим и представлял себе, как мой брат сидит вверху и подвергается всем этим русским психологическим штучкам, чтобы довести его до срыва – за какие преступления и с какой целью, я не знал, а знал только, что от меня ожидают, что я кротко приму результат, как "бесправный" американец. Как оказалось, я представлял все абсолютно точно. Много-много месяцев я не молился так усердно, особенно нашему владыке Иоанну перед его кельей. Я посмотрел на портрет Царя-Мученика и попросил его тоже помочь нам! Сразу же стало ясно, что нас постигло сильное монашеское искушение, и, радуясь, что тропа наша сейчас уже не такая уж гладкая, что хоть кто-то, по крайней мере, о нас уже не "думает хорошо", я уже боялся за само существование нашей молодой пустыни и всей нашей работы.

Через два часа меня впустили наверх послушать довольно спокойное окончание всего произошедшего. Владыка сообщил мне, что очень разочаровался в нас, поскольку мы сперва не повидались с ним, чтобы получить его благословение на поездку к Марине, в Монтерей и т.д., потому что одеты были в мантии (не подходящия для монахов, отправившихся в гости), из-за чего он подумывал о том, чтобы лишить их нас на время, чтобы мы их впустую не демонстрировали; потому что мы не пришли на позднюю литургию, чтобы люди (и он сам) могли на нас посмотреть; потому что мы ходили на исповедь к нашему прежнему духовнику, вместо того чтобы посетить нашего старца в Пало Альто, не говоря уже о более мелких прегрешениях, таких, например, как то, что мы не остановились у него и т.д. Я попросил прощения за это, как уже сделал это отец Герман. Но меня изумило кое-что другое: он жаловался на то, что недавно получил от нас письмо, в котором (как мы устно договорились с ним за несколько месяцев до того) мы писали о представлении на его благословение Устава нашей пустыни и извинялись за то, что не представили его к 12/25 декабря, как обещали. Сейчас он нам сказал, что это не мы должны были предоставлять ему свой Устав, а он должен был дать его нам. В заключение он решил, что напрасно на нас понадеялся и с его стороны это было ошибкой – постричь нас без достаточного испытательного срока, и что сейчас он должен будет посмотреть, как мы пройдем те испытания, которые он приготовил для нас. Затем он улыбнулся, одарил нас кексом и двумя бутылками вина и благословил перед уходом.

От отца Германа я узнал, что в предыдущие два часа Владыка действительно отыграл полную программу по русской психологии: кричал, угрожал, напоминал о монашеских обетах, обвинял его в непослушании своему игумену, используя ругательства и твердя ему, что его "не в парикмахерской постригли", и, в общем, довел отца Германа до слез и нервного срыва в своем присутствии. Наконец, в отчаянии отец Герман ответил Владыке в таком же духе и обнаружил к своему ужасу, что Владыке понравился такой поединок, и вообще это производило впечатление, что он "играет" в игумена, в угрозы своей властью и т.д. В основном, отец Герман требовал, чтобы Владыка, который нас благословил на создание самостоятельной церковной единицы, оставил бы нас в покое, на что Владыка громко объявил: "Я не оставлю вас в покое!" И он продолжал говорить ему, что мы как монахи должны исполнять для него как настоятеля – никому не писать и никого к себе не приглашать без его благословения, отписать ему нашу собственность, давать ему просматривать наши публикации и т.д., и т.д.

Эта встреча стала одним из величайших разочарований моей жизни, и мы оба – отец Герман и я – получили рану, которая не заживет всю нашу жизнь. Я не могу сказать, что нас не предупреждали. Владыка Нектарий предупреждал, что владыка Антоний не потерпит никакой личной инициативы в своей епархии и что он сам ощущает себя его рабом, и что его попытки убрать подворье владыки Нектария так измучили владыку Нектария, что он ему ответил: "Вы можете поговорить об этом с моим адвокатом". Отец Алексий Полуэктов рассказывал нам о своем исключительно резком столкновении с ним в собственном приходе и как под видом "утверждения" печатного слова он душил печатную деятельность самого отца Алексия, забирая и задерживая у себя без дальнейшего движения его рукописи. Диакон Николай Поршников описывал свое собственное неприятное переживание, которое почти разрушило его веру в собственного архиепископа. И другие нас предупреждали в самых тревожных выражениях вплоть до того, чтобы не класть ему пальцы в рот, а то "он их откусит". Все эти предупреждения мы относили на счет особых обстоятельств этих людей, и наше доверие Архиепископу оставалось незыблемым. Сейчас это доверие было полностью, абсолютно разрушено. Может быть, мы ничего не знаем о монашеской жизни, но, тем не менее, мы твердо уверены, что в Церкви Христовой законное наказание со стороны кого-либо из вышестоящих церковных лиц должно проводиться при взаимном доверии и заканчиваться в мирном состоянии для всех, кого оно касалось; мне самому довелось присутствовать при нескольких случаях, когда владыка Иоанн кого-то наказывал, и я всегда чувствовал правильность наказания и пользу от него. А сейчас мы уже больше недели совершенно расстроены и почти отчаялись в нашем будущем и в будущем "Православного Слова".

Беспокоимся мы не о том, что нас наказали за наше монашеское прегрешение; справедливо в них нас обвинили или нет, мы с радостью склонимся в послушании перед своим Архиепископом, который действительно нас постриг, и последуем его совету в будущих поездках в Сан-Франциско. Далее, забота наша не о том, что, применяя к нам это наказание, наш Архиепископ использовал средства, которые нам кажутся совершенно неправильными и чрезвычайно болезненными для нас и которые послужили только тому, чтобы подорвать и разрушить то взаимное доверие и уважение, которые существовали между нами до сих пор. Это второстепенный и преходящий момент, хотя это и оставило в душах нас обоих глубокий шрам. И мы не чувствуем ничего против лично нашего Архиепископа, у нас нет желания причинить ему какой-то вред или каким-нибудь способом поколебать его законную власть. Мы также понимаем, что владыка Антоний во всем, что он нам наговорил, руководствовался только высшими мотивами – поддержать свой авторитет и применить наказание, чтобы сделать из нас "настоящих монахов" (в его собственном понимании!); он даже сказал нам, что когда-нибудь мы окажемся в его положении и будем других так же наказывать, на что отец Герман от всего сердца воскликнул: "Боже, сохрани!"

Скорее мы глубоко озабочены тем, что случай этот раскрыл тайные до того мысли владыки Антония о том, что мы из себя представляем как церковная единица; может быть, он на самом деле использовал этот случай как предлог поставить нас об этом в известность. Владыка Антоний считает (в полном противоречии с нашим устным соглашением с ним перед нашим пострижением), что мы просто монахи, полностью подчиненные ему одному как своему "игумену". Но это представление о нашей пустыни не может закончиться ничем, кроме полного разрушения всего того, что мы строим вот уже семь лет, и оно основывается только на чисто внешнем, предвзятом мнении о нас самого Архиепископа.

В представлении владыки Антония наша пустынь – это, очевидно, одно из епархиальных заведений, в котором Владыка игумен и диктатор и в котором ничего не будет делаться без его особого благословения. Я думаю, он сам только постепенно пришел к такому представлению, почувствовав нашу слабость, и сейчас чувствует, что пришло время настоять на своем мнении. Но сейчас, когда мы оглядываемся назад, то можем видеть много признаков того, что с самого начала владыка Антоний не понимал того, кто мы такие и что мы делаем, а даже тогда уже подгонял нас к собственной картине того, кем нам следует быть или кем мы можем быть в его епархии. Так, когда мы впервые сказали ему о нашем плане поехать в Платину, он улыбнулся и сказал: "Я не против того, чтобы в моей епархии был монастырь". В день нашего пострига, когда он не мог убедить нас сразу же принять священнический сан, он покачал головой и сказал: "Но что же я скажу в Синоде?", очевидно, имел в виду, что он уже проинформировал Синод о своих планах в отношении нас, которые ни в малейшей степени не соответствовали нашим собственным представлениям. (На это владыка Нектарий очень разумно сказал ему: "Просто скажите Синоду так, как есть; в этом не должно быть никакой проблемы!") В тот же самый день как раз перед службами и нашим постригом (словно последняя попытка диавола отвратить нас в последний момент от этого решительного шага) владыка Нектарий сообщил нам, что в Синоде и повсюду в других местах все говорят о нас и что скоро в среде духовенства распространится сообщение о том, что мы в течение этой недели будем рукоположены во иереи, и что "вы здесь долго не пробудете!" и т.д., и т.д. И как же должен был нас в духовном плане представлять владыка Антоний, если в октябре он считал нас достаточно зрелыми, чтобы немедленно посвятить в иеромонахи (то есть духовно зрелыми), а в январе за грехи, которые я выше перечислил и которые мы не можем рассматривать иначе, чем формальные и поверхностные, он теряет к нам всякое доверие и чувствует необходимость полностью нас себе подчинить?

Наша собственная идея, над которой мы трудимся уже свыше семи лет, такова: мы должны точно следовать Указу Синода, которым основана наша пустынь – "совершать в монашестве ту же самую миссионерскую и издательскую работу, которую совершали до этого времени". В нашем нынешнем статусе есть только два изменения: наше Братство стало пустынью, а мы вступили на стезю монашества. Бог даст, наша миссионерская и издательская работа будет продолжаться и расширяться, но это будет так только при прежде существовавших условиях независимости и свободы. "Православное Слово" не может подвергаться цензуре: владыка Иоанн благословил нас печатать без цензуры, он только вносил отдельные предложения, и мы приходили к нему посоветоваться по сомнительным пунктам. В остальном, мы самым серьезным образом принимаем во внимание твое мнение и мнение других наших отцов и стараемся не печатать ничего, полагаясь только на собственное мнение. Даже статью Зейтуна мы напечатали только после долгого обсуждения с архимандритом Киприаном из Джорданвилля, который буквально уговорил нас это сделать и развеял наши сомнения, и сам владыка Антоний просмотрел все иллюстрации к этой статье, прежде чем этот номер был напечатан. Цензура совершенно разрушит эту политику осмотрительности, совета и взаимного доверия. Опять же, чтобы исполнить свои монашеския и миссионерския обязанности, мы должны иметь право абсолютно свободно писать, кому считаем нужным, мы должны иметь возможность приглашать к себе любого в трудное для него время, мы должны иметь полноту власти, чтобы изгнать тех, кто нам мешает, и, одним словом, мы не можем позволить себе роскошь в ничегонеделанье дожидаться, пока кто-то за 250 миль от нас, основываясь на своем мнении и слухах, будет принимать за нас решения. Есть, по меньшей мере, пять или шесть человек, которым мы доверительно сказали: "Если когда-нибудь у тебя будет беда или нужда, то вот место, где ты сможешь укрыться". Сейчас это стало бы невозможно.

Мы во всем проявляем послушание и уважение к законной церковной власти и мы никогда не пытались навязать другим свою власть (в этом, пожалуй, наше великая слабость!) или искать для себя какое-нибудь положение или отличие в Церкви. Но если сейчас дойдет до проявления "смирения" и "послушания", до того, чтобы позволить совершенно постороннему человеку распоряжаться нашим трудом и погубить его, совесть наша этого не позволит. Владыка Антоний никогда не делал никаких замечаний по "Православному Слову" и говорил нам, что он его не читает; он ничего не знает о нашей повседневной жизни и о молитвенном правиле и ничего не спрашивал об этом даже в день пострига, из чего мы заключили, что он дал нам свое благословение продолжать все так, как есть, полностью нам доверяя, и связь наша с ним будет точно такая же, как у преподобного Сергия Радонежского с игуменом Митрофаном, который постриг его и затем оставил одного в пустыни; он ничего не знает об американцах или о нуждах американской миссии и ни с одним из нас никогда не говорил об этом, даже хотя Грамота и Указ Синода благословили нас именно как "миссионерскую" организацию. Одним словом, он не способен перед Богом, как игумен, принять ответственность за наш труд. И, хуже того, как мы сейчас понимаем: он рассматривает все в своей епархии как исключительно "епархиальную" деятельность, за которую несет ответственность он один, и, если мы позволим ему делать это, "Православное Слово" тоже станет епархиальным изданием, и уже есть какое-то количество статей, которые он, несомненно, не разрешил бы нам печатать (из соображений собственного вкуса), если бы он был нашим цензором, как он теперь хотел бы.

Таким образом, мы были бы поставлены в такое положение, когда, чтобы сохранить свою независимость и продолжать, как прежде, свое "Православное Слово", мы должны будем раньше или позже проявить открытое "непослушание" по отношению к своему Архиепископу, пока он считает себя нашим "игуменом". И думаем, что, обладая чрезвычайно властным характером, он постарается сокрушить наше "непослушание", даже если ему придется сломать нас или погубить наш труд, делая это. Я не преувеличиваю! Для владыки Антония не существует других принципов, кроме власти архиепископа. Нам стоило только произнести слово "ставропигия" в связи с нашей пустынью, как он сразу закричал "Слишком поздно! Этого никогда не будет!"

Мы думаем только об одном выходе – это стать полностью независимыми от архиепископа Антония. Поскольку Синод (без нашего согласия) сделал его временным настоятелем, нам нужно будет обратиться к Синоду с просьбой позволить нам иметь игумена из нас самих, дав нам статус ставропигиального монастыря, то есть, чтобы мы были подчинены непосредственно Синоду. Перед тем как сделать это, мы должны будем сделать то, что нам, будь мы мудрее, следовало бы сделать перед пострижением – в письменном виде точно изложить владыке Антонию, кем мы себя рассматриваем, на что он даст нам ответ, который, видимо, достаточно ясно покажет, насколько другим является его представление о нас. Неудачная часть этого плана заключается в том, что Владыка, по всей вероятности, не уступит без борьбы свою власть над нами, и, поскольку он занимает важное положение в Синоде, многие уже против нас. Было бы не слишком трудно обрисовать нас в подходящем свете – молодые, самовольные, гордые, непослушные, не вызывающие доверия, желторотые новички и т.д.

Сейчас, как и всегда прежде в нашей деятельности в Церкви, мы хотим действовать, основываясь не только исключительно на своем мнении, а на советах других, кто мудрее, чем мы.

Мы твердо уверены, что владыка Антоний не остановится ни перед чем, чтобы заставить нас, как и всех прочих, делать то, что он велит, – не потому, что у него какие-то дурные намерения, а потому, что он в крайней степени одержим желанием властвовать. Необходимость написать это письмо расстраивает нас так сильно потому, что мы искренне любим и жалеем нашего Архиепископа. Он, очевидно, одинокий человек; все его боятся, но рядом с ним нет никого близкого, и он рассматривает нас, как "своих собственных", которых он заставит быть своими послушными учениками. Мы не можем на это пойти! Владыка Иоанн благословил нас на совершенно другой путь, и молитвами его и милостью Божией мы уже семь лет идем по этому пути. Если бы мы хотели быть учениками какого-нибудь епископа, мы бы уже давным-давно присоединились к епископу Нектарию, который хотел основать такой монастырь. Для того чтобы независимо делать свою работу, нам уже пришлось деликатно отстаивать свой собственный статус, сохранив в то же время уважение к нему, и по сей день наши отношения с ним очень хорошия. Если нашей пустыни требуется присмотр и со стороны Синода, мы с радостью его воспримем как нашего "надсмотрщика" (но не "настоятеля"!), тем более, что он уже обещал заглядывать к нам каждый раз, когда путешествует между Сан-Франциско и Сиэттлом. Наши отношения с владыкой Антонием тоже могли бы быть вполне хорошими – при условии нашей абсолютной независимости от него.
(Из письма отцу Пантелеимону (Митропулосу) 4/17.01.71 г.)

+

Когда будешь молиться, помолись, пожалуйста, о грешных монахах Германе и Серафиме, которые пытаются в монашеском звании служить Господу. Пожалуйста, пиши еще и задавай любые вопросы, а я постараюсь как можно лучше ответить на них.
(Из письма Нине Кожевниковой 23.01/5.02.71 г.)

+

Ваше Преосвященство, дорогой владыка Лавр!
Благословите нас, Владыка! Эвлогите!

Спешим известить Вас об исключительно серьезной ситуации, которая сложилась вокруг нас и которая угрожает всему будущему миссионерской работы, которую мы проводим уже семь лет. Мы просим Вас о помощи и совете. Пишем на английском языке, поскольку это язык наших публикаций и нашего повседневного общения и поскольку мы трудимся ради англо-говорящих людей, прежде всего, американцев, которые составляют большинство из наших 1500 подписчиков.

Прежде всего, нам следует сообщить Вам, что трудимся мы изо всех сил, ведя монашескую жизнь и радуясь о великой милости Господней, даровавшему нам облачиться во ангельский образ. Искушения, которые выпали на нашу долю с тех пор, как мы приняли монашеский постриг, мы понимаем и принимаем как часть трудного и узкого крестного пути Христова, который мы выбрали сами, и ни на мгновение не пожалели о том, что приняли пострижение.

Пожалуйста, прочтите нижеследующее не как какую-нибудь "жалобу", поскольку мы не протестуем против какого-либо единичного действия и нам не грозит немедленная беда, а скорее как принципиальное заявление, касающееся сущности нашего существования в виде организации внутри Русской Зарубежной Церкви. Однако мы должны с самого начала сказать Вам, что наш архиепископ Антоний не понимает этот принцип и в действительности пытается заменить его собственными планами, и через очень короткое время, если мы не будем очень поспешно действовать, его непонимание приведет к кризису, который может покончить с "Православным Словом" и с нашим трудом во имя преподобного Германа. Сам Синод признал ценность нашей миссионерской работы, и мы поэтому тем сильнее уверены, что для сохранения этой работы нам должно действовать решительно, даже если это навлечет гнев (который, по нашему убеждению, был бы совершенно неоправданным) нашего Архиепископа.

Уже перед нашим постригом у нас был случай предположить, что у владыки Антония начинают зарождаться насчет нас какие-то нереальные идеи, и мы послали Вам копию нашего письма ему, в котором пытались внушить ему более реалистичное представление о нас. Он ответил на это письмом, в котором говорил, что полностью нас понимает и полностью с нами согласен и не будет к нам применять никакого "епископского принуждения". Мы полностью доверяли владыке Антонию и подумали, что он нас действительно понял. Мы пояснили ему, что какой бы у нас ни был официальный статус ("монастырь" или нет), мы можем действовать только будучи совершенно независимыми от местного епархиального владыки, как наши монастыри в Джорданвилле и Бостоне, и он с готовностью согласился с нами, сообщив нам, что один из нас должен бы стать главой. Мы сообщили ему, что готовим свой Устав и представим его ему к празднику преподобного Германа в декабре, на что он тоже согласился. Сейчас мы понимаем, что для того, чтобы получить необходимый нам статус, нам следовало обратиться прямо в Синод, вместо того чтобы позволять своему местному епископу стать нашим посредником, но у нас было такое доверие к владыке Антонию, что, даже хотя мы не знали всего, что он делал и говорил в Синоде, мы даже не подозревали, что позднее могут возникнуть какие-либо недоразумения.

В день нашего пострига, 14/27 октября, мы впервые услышали, что Синод благословил открытие пустыни преподобного Германа Аляскинского, что мы восприняли с радостью, а также что владыка Антоний был назначен настоятелем ("на данный период"), что нас очень расстроило. Но мы все еще не поняли, что происходит, и ждали Указа Синода, чтобы посмотреть, что точно в нем говорится. В течение следующих двух месяцев мы были крайне заняты посвященным канонизации номером "Православного Слова", трудностями, вызванными плохой погодой и т.д. и не выяснили нечего более определенного до Рождества, когда поехали в Сан-Франциско. В конце декабря в первый раз увидели Указ Синода, а потом, на Рождество, были подвергнуты владыкой Антонием ужасной "инквизиции", которая длилась несколько часов, во время которой, когда мы пытались прояснить свою позицию, он просто угрожал нам своей властью, как "глава" нашего монастыря (вплоть до просмотра нашей повседневной корреспонденции), повторяя нам, что о независимости, или ставропигиальном статусе для нас, "вопроса не стоит" и что мы не имеем права писать Устав для нашего монастыря, а он нам сам его даст. Если же мы со всем этим не согласны, говорил он нам, то мы проявим "самоволие" и "непослушание". После этого мы были совершенно сломлены и разбиты и не знали, что делать. Несколько ночей мы не могли спать и подумывали о том, чтобы написать Вам и некоторым нашим друзьям из духовенства, но были в таком шоке, что просто не знали, что писать, и боялись, что наше письмо окажется еще одной "жалобой", которых у Вас и так, наверно, слишком много. К тому же мы просто не могли поверить в случившееся и ждали какого-нибудь письменного документа от владыки Антония, чего-то определенного, на основе чего можно действовать. Мы очень рады, что подождали, прежде чем написать Вам, потому что сейчас у нас есть письменный документ, на котором мы можем основываться, и за 2,5 месяца, которые прошли после нашей последней встречи с владыкой Антонием, наш шок прошел, и мы можем думать и действовать спокойно и ясно, без смятения в душе и без злого чувства по отношению к владыке Антонию. Несмотря ни на что, мы его очень любим и уважаем, особенно за то, что он сделал для канонизации нашего покровителя преподобного Германа, у нас нет никакого намерения подвергать сомнению его законную церковную власть, и с величайшей скорбью и тяжестью на душе мы сейчас собираемся предпринять эти шаги, которые обеспечат нам независимость от него. Однако это обязательство, которое мы должны выполнить, не только перед нашим трудом, но и перед владыкой Антонием, так как перед Господом он не может взять на себя ответственность за деятельность, в которой он не разбирается, на языке, который ему не знаком.

В письмо вложена копия Указа владыки Антония от 25 февраля/10 марта, который мы получили на прошлой неделе и который проясняет, что, по его мнению, он сделал: он открыл епархиальный монастырь во главе с самим собой, и мы у него в абсолютном подчинении.

Дорогой Владыка, Вы знаете нас как верных сынов Русской Зарубежной Церкви, во всем послушных законной церковной власти, ни в малейшей степени не склонных к "бунту" какого-бы то ни было рода, и знаете, что в "Православном Слове" мы защищаем Синод и всех его епископов с такой твердостью и преданностью, что не будет преувеличением сказать, что многие наши читатели относятся к епископам Синода с величайшим уважением как к действительно единственным столпам Православия и истинным епископам современности. Далее, мы должны сообщить Вам, что до сих пор владыка Антоний и не давал нам никакого особого "послушания", против которого мы протестуем, потому, повторяем, это не письмо с "жалобой", и сам владыка Антоний не мог привести Вам ни единого случая, где бы мы проявили непослушание по отношению к нему.

Поэтому вопрос намного шире: вся организация "Пустынь преподобного Германа Аляскинского" была придумана абсолютно без нас, единственных её членов, и сейчас, когда мы видим, что планируется, мы должны решительно заявить, что Указ владыки Антония об основании епархиального монастыря с самим собой во главе его для нас неприемлем, и мы его не принимаем. Мы не только в принципе должны противостоять епархиальному монастырю, который не может сохранять независимость, абсолютно необходимую для такой работы, как наша, но мы, к величайшему нашему сожалению, обнаружили, что самому владыке Антонию как человеку мы не можем доверять и не доверяем. Он жестоко обманул нас, о чем, возможно, сам даже не догадывается, ибо, как мы сейчас подозреваем, он никогда даже и не слушал то, что мы ему говорили, а всегда держал в уме свой собственный, совершенно отличный от нашего, план создания своего собственного монастыря, а сейчас пытается заставить нас ради послушания принять то, что он совершил обманом.

Но такое "послушание" (ради мирского совершения) духовно незаконно, что совершенно очевидно. Мы – ученики владыки Иоанна, который с самого начала благословил и вдохновлял нашу работу и, мы твердо в это верим, духовно и сейчас с нами; в действительности, это его благословению мы приписываем совершенно все успехи, которых мы до сих пор добились. От него мы научились тому, что дух превыше всех канонов, церковной дисциплины и т.д. Происходит что-то ужасно неправильное, если из-за послушания, преданности букве закона или чего-то другого, что само по себе неплохо, дух человека сокрушен и подавлен. Владыка Антоний уже объявил нас склонными к "непослушанию" и "самоволию", и, признавая себя во всем грешными, мы можем только сказать, что в данном случае эти обвинения не соответствуют действительности. Чтобы такая добродетель как послушание имела смысл, она должна существовать в определенном окружении, в общей задаче, в плодотворной работе. Таким окружением мог бы быть, например, монастырь со старцем, ответственным за души всех, кто в нем подвизается (такой, как монастырь отца Пантелеимона в Бостоне), или официально действующий монастырь, такой как Джорданвилль; в нашем случае такое окружение – это "Православное Слово" и наш миссионерский труд по печатанию, который мы уже в течение семи лет осуществляем с большим напряжением и жертвами, во всем будучи послушными Церкви и друг другу, так что никогда ни один из нас не осуществлял "свою волю", а мы подчинялись, скорее, друг другу и тому общему делу, которое объединило нас. Без этого мы бы никогда не выжили; но с этим и с благословением владыки Иоанна мы прожили уже так долго, и сейчас, кажется, Церковь призывает нас расширить нашу работу и приносить еще больше пользы.

Но сейчас владыка Антоний, не зная нашей работы (он не читает "Православное Слово" и почти ничего не знает об американской миссии), пытается навязать нам свою "работу" – "монастырь", которым он будет управлять из Сан-Франциско и в котором одним из "послушаний" в настоящее время оказывается печатание "Православного Слова". Но поскольку он не знает нас или нашу работу, все его планы и указы основываются на чисто внешних впечатлениях – на том, какую роль мы могли бы, похоже, сыграть в его епархии или (он при нас однажды употребил именно эти слова) на том, "что подумают в Синоде?" Прямо Вам говорим, Владыка: "Это несерьезно, с его стороны это какая-то игра, навязанная нам через то самое "епископское принуждение", которое он обещал никогда по отношению к нам не употреблять, а в результате это вредит нашей работе, вселяет в нас такое чувство беспокойства, внутренней опустошенности, что, если позволить этому продолжаться, то наша миссионерская работа будет совершенно погублена, и уничтожены будут та искра, тот дух, которые дало нам Святое Православие и которые владыка Иоанн сумел разжечь в пламя желания служить Святой Церкви. Возможно, это пламя в нас не очень сильное, но оно существует, и вполне возможно, что оно будет загашено.

В наши намерения не входит начинать борьбу или заставлять кого-то верить нам, а не владыке Антонию, поскольку у него несомненно будет совершенно другая версия или интерпретация того, что произошло с нами. Мы только можем пояснить, что что бы ни случилось в прошлом, в будущем мы никак не будем связаны с владыкой Антонием: он никак не может принадлежать к нашему монастырю (если Синод утвердит нас в качестве монастыря), и наш монастырь не может быть епархиальным институтом. Если монастырь открыл владыка Антоний, то мы не его часть. Мы обещали ему послушание, с Божией помощью, и в сознании своем мы не можем поверить, что Господь поможет нам нарушить благословение владыки Иоанна и то начало служения Святой Церкви, которое мы начали с его благословения. Несомненно, владыка Антоний думает, что мы неопытные и что он должен "держать нас в руках" и "что-то из нас сделать" ради процветания этого монастыря. У нас есть свои собственные кандидаты, которые могут в будущем к нам присоединиться, но если во главе нас встанет владыка Антоний, мы должны им сказать, чтобы они воздержались от этого или шли в какое-нибудь другое место, чем быть вовлеченными в эти совершенно нереалистические планы. И мы Вам откровенно скажем – у владыки Антония нет никого, кто заинтересовался бы в присоединении к "его" монастырю, и именно поэтому в действительности он должен действовать через нас.

Все это, возможно, звучит для Вас шокирующе, и Вы можете посоветовать нам быть терпеливыми, принимать ради послушания все, что нам навязывает владыка Антоний, или попытаться "вести переговоры" или "придти к компромиссу" с ним. Но мы твердо Вам говорим: никакой компромисс невозможен. Владыка Антоний нас не слушает, и в действительности он думает, что мы не имеем права ничего ему говорить. Он уже продемонстрировал нам свои намерения, и, пока он будет иметь над нами прямую власть, мы будем исполнены недоверием, подозрениями и изматывающим беспокойством. Таковы плоды не законной власти, а узурпации.

Однако мы самым внимательным образом прислушаемся к тому, что Вы можете посоветовать нам относительно наших действий. В особенности мы просим Вас помочь нам практическими советами, как нам можно обрести независимость. Отныне мы хотим говорить с Синодом не через посредничество владыки Антония, а напрямую. Надо ли нам обращаться с прошением, чтобы нас объявили ставропигиальным монастырем? Мы всегда думали, что для нас слишком много называться даже просто "монастырем", но Синод в принципе это уже одобрил, и владыка Антоний все еще думает о нас достаточно высоко, чтобы одного из нас поставить наместником. Или, если Синод не даст нам благословения быть монастырем, какой статус мы можем иметь, чтобы прямо подчиняться Синоду? Мы не просим ничего "особенного", но только тот статус, которым с самого начала пользовался монастырь отца Пантелеимона и Джорданвилль, не ради самоуправства, а ради совместной работы, которую уже благословил Синод. Вы и другие из духовенства знаете нас обоих и наши труды гораздо лучше, чем владыка Антоний.

А пока что мы настоятельно просим:

(1) не подписывать никаких документов о нас, основанных на материале, который поступает в Синод через владыку Антония;

(2) если Указ владыки Антония от 25 февраля/10 марта собираются опубликовать в "Православной Руси" или где-нибудь еще, пожалуйста, постарайтесь это предотвратить, так как он не соответствует реальности и только вызовет неразбериху, если станет широко известен.

Не думайте, пожалуйста, что мы впали в уныние. Настроение у нас хорошее, хотя мы сильно беспокоимся о своем будущем. Эта атака на нас убедила нас больше, чем когда-либо, что мы делаем Богоугодное дело, и это укрепило нашу решимость продолжать ее и держаться твердо. В эти несколько месяцев нашей монашеской жизни у нас было уже так много испытаний и искушений, и все-таки в каждом из них Господь нам помогал, и мы дивимся тому, насколько Он к нам близок. Наше последнее испытание началось, когда на прошлой неделе мы получили Указ владыки Антония и были очень обеспокоены, но не прошло и суток, как приехали с Курской иконой владыка Нектарий и отец Борис, и беспокойство наше превратилось в радость и осознание того, что Господь с нами!

А сейчас нас ожидает трудное время, настоящая Голгофа, ибо мы полностью осознаем, как разъярится владыка Антоний, когда обнаружит, что мы пытаемся сделать, и без сомнения он сделает все, что сможет, чтобы навредить нам. Но в то же самое время мы радуемся, зная, что предстоящия страдания намного меньше, чем мы заслуживаем по грехам нашим, что духовные плоды произрастают только на таком узком и трудном пути и что Господь и святые Его – преподобный Герман и владыка Иоанн – во всем с нами.

И последнее. В Указе владыки Антония упоминается имя нашего старца, архимандрита Спиридона. У нас с ним наилучшия отношения, и мы надеемся, что после того как, Бог даст, мы обретем независимость, он останется нашим старцем. А пока что, по очевидным причинам, мы не хотим вовлекать его в наши трудности, и поэтому подчеркиваем, что ответственность за это письмо и за все, что можем сделать в будущем, лежит исключительно на нас двоих.

Просим Ваших святых молитв о нас и рады будем получить Ваши советы. Пожалуйста, будьте уверены, что мы не сделаем ничего опрометчивого и будем действовать только после того, как получим советы от тех из духовенства, кто хорошо нас знает.

С любовью и уважением о Христе Спасителе нашем,
монах Герман, монах Серафим.
(Из письма владыке Лавру 12/25.03.71 г.)

+

В прошлую среду мы получили Указ владыки Антония от 25 февраля/10 марта, очевидно, разосланный всем священнослужителям епархии, в котором, в частности, говорится: "Общежительный мужской монастырь был открыт нами... Руководство этим новым монастырем было возложено мною на себя" (в нашем экземпляре чернилами добавлено – не знаем, есть ли это в оригинале или нет, – "на данное время"); "для урегулирования монашеской жизни братии, которая может увеличиваться в числе, настоящим указом монах Герман назначается благочинным (то есть отвечает за "порядок") монастыря. Благочинный отвечает за действия монастыря непосредственно передо мной как его Главой..."; "печатание журнала "Православное Слово" ... братии сейчас следует рассматривать как свое монашеское послушание... Относительно всего остального Благочинному будут даны дополнительные указания".

Короче, исполнились наши худшия опасения: владыка Антоний подчинил нас себе, и, хотя он пока что не дал нам никакого "послушания", против которого мы бы возражали, ясно, что наш труд, благословленный владыкой Иоанном, потерял свою независимость и будет теперь продолжаться исключительно по инструкциям из Сан-Франциско. Ясно, что если мы собираемся что-нибудь делать для исправления этой нетерпимой ситуации, то нам нужно начинать действовать немедленно.

Мы написали (по-английски) письмо владыке Лавру, извещая его, что не принимаем этот Указ и потеряли всякое доверие к владыке Антонию и прося его совета о том, что делать, чтобы стать независимыми от владыки Антония.

Владыка Антоний, внешне такой правильный и благообразный, – это "душитель духа". Владыка Нектарий был здесь на прошлой неделе и сказал нам: "Ваше счастье, что у вас есть, кому пожаловаться; мне – некому. Но если бы вы только знали, какое гнетущее беспокойство он вызывает у меня..." Владыка Антоний – прекрасный "миротворец", но он сокрушает любое доброе начинание. Владыка Нектарий хотел сделать что-нибудь насчет Аляски, съездить туда и т.д., но владыка Антоний прямо это запретил. Мы дали отцу Алексию Полуэктову текст (тайно вывезенный из Советского Союза тайной монахиней) акафиста святой Нине, которого, очевидно, в свободном мире нигде нет; владыка Антоний узнал об этом и воскликнул: "Это должно быть одобрено!", и взял его, и больше этот текст уже не видели. Даже служба святителю Иоанну Тобольскому, которую много лет служил владыка Иоанн, была напечатана в "Благовестнике" без извещения об этом владыки А., и он запретил печатать последнюю её часть на том основании, что ее не "одобрили". Владыка А., когда он впервые приехал в Сан-Франциско, говорил, что будет продолжать все, начатое владыкой Иоанном, но запретил служить литургию в его Усыпальнице более одного раза в год, и люди из Общества архиепископа Иоанна говорили нам, что владыка А. не предан памяти владыки Иоанна и они ощущают, что он им чужой. Я думаю, что Лаврентий Кэмпбелл очень точно передал психологию владыки А., когда недавно нам сказал: "Владыка А. не поощряет почитание владыки Иоанна, потому что у того все еще много врагов, и, таким образом, владыка А. рассматривает его память как разделяющий фактор в своей епархии". Владыка А. намеренно опустил имя отца Никиты Паласиса в Джорданвилльском календаре духовенства, потому что, как он сказал нам в декабре, "мы не хотим раздражать Афинагора!" А несколько недель назад диакон Николай Поршников навестил нас и прямо сказал: "Владыка А. убил мою духовную жизнь", – это, конечно, преувеличение, потому что диакон сам должен бы что-то делать с этим, но это обретает значение, когда вы сравниваете это с другими его словами, сказанными нам несколько лет назад: "Владыка Иоанн спас меня, без его ободрения и подталкивания меня к тому, чтобы стать диаконом, я сегодня, возможно, совсем не был бы в Церкви," – вот вся разница между епископом, который вдохновляет, и епископом, который под видом внешней правильности подавляет душу.

Не требуется много воображения, чтобы понять, что случится, если мы согласимся с "ходом" владыки А. Будут уничтожены все наши "особенности" как независимого монашеского института. Уже, когда владыка А. здесь служит, он запрещает поминать "благоверных Царей " в тропаре Кресту – "Синод одобрил другой текст", но владыка Иоанн оставил нам иную традицию, которую почти никто, кроме нас, не соблюдает; наше право блюсти традицию Елового острова праздновать второй праздник преподобного Германа 15 ноября, несомненно, будет уничтожено, как пример "самочиния"; если владыка А. когда-нибудь узнает о том, как сильно мы "раздражаем Афинагора" в "Православном Слове", это тоже подвергнется цензуре; любое сугубое почитание владыки Иоанна, особенно на русском языке, будет встречать препятствия, как слишком "спорное", и т.д., и т.д., и т.д. Если мы хотя бы на дюйм уступим вначале, то кончим полностью бездушным и бессмысленным "послушанием", неспособным вдохновить еще кого-нибудь. Лев и Вася в мае возвращаются в Америку и, возможно, приедут сюда – откровенно говоря, мы думаем, что они подойдут нам, и у них, кажется, нет никакого другого места, и дух их может угаснуть, и их служение Господу прекратится, если они не найдут своего места, но ты думаешь, владыка А. сможет это понять, или это его заботы? В прошлый уикэнд к нам приезжал Лаврентий Кэмпбелл, и он рассказал нам об унылом и не вдохновляющем состоянии церковной жизни в городе, и нас больше всего ужаснуло, что души томятся и гибнут, и почти никому до этого нет дела, даже священнослужителей, пастырей заботят их собственные дела или "учреждение монастырей" (силой!) во славу епархии, и эти погибающия души они даже не видят. Мы согласны – пусть мир хоронит своих мертвецов, но владыка Иоанн зародил в нас искру, он поручил нам миссию, и мы до самой своей смерти будем этому верны.

У нас открылись глаза, и мы решительно настроились не попадать в руки человека, который хочет только использовать нас для своих грандиозных планов, годных только напоказ. Мы действуем с великой скорбью и тяжестью на душе, относясь к своему Архиепископу со всей любовью и жалостью, но решимость наша не дрогнет.

Со времени нашего последнего письма к тебе мы стали намного спокойнее и тверже. Все события Рождества менее важны рядом с вопросом – удастся ли нам сохранить независимость в традиции и с благословения владыки Иоанна, или мы станем рабами того, кто думает только о внешнем благополучии и успехе Церкви и, возможно, думает, что обеспечивает нам хорошую "карьеру" в Церкви? Несмотря ни на что, мы будем следовать заветам владыки Иоанна и в случае необходимости бежим в полнейшую глушь или станем "юродивыми", чтобы сохранить верность владыке Иоанну.

В эти последние месяцы мы так осознали, насколько близок к нам Господь. 1 февраля мы закончили номер о канонизации с помощью Даниила Ольсона (еще один человек, который очень хорошо подходит нам, а при владыке А. увянет!); и, как только вернулись, доставив этот номер на почту и проводив Даниила, наш грузовик тут же сломался и больше не двигался с места. Мы возблагодарили Господа и начали носить воду за полмили из вновь открытого источника (не на нашей земле), а также почту, продукты и горючее вверх на гору из поселения пешком – очень трудно, но полезно для нас. Затем, когда наполовину сделали новое "Православное Слово", сломался наш движок, и отец Герман впервые увидел, как я едва не впал в уныние ("может быть, то, что мы делаем, в конце концов, неправильно"), но через сутки прибыл диакон Николай с двумя механиками (не зная о нашем отчаянном положении), исправил наш грузовик в достаточной степени, чтобы доставить его для более основательного ремонта в Сан-Франциско, а нам оставил другой грузовик, на котором мы свозили движок в ремонт и как раз сейчас отправили на почту новое "Православное Слово". Но потом в Рединге инспекторы на почте обнаружили одно несоответствие, из-за которого мы не можем иметь разрешение на почтовые отправления 2-го класса, если только не откроем офис в Рединге, и это привело сейчас к таком изменению, что мы все будем отправлять по почте здесь, в Платине, вместо Рединга (если только почтовые бюрократы все одобрят). А потом в прошлую среду мы получили Указ владыки А., но через сутки прибыл владыка Нектарий с Курской иконой, которую благословил нам обнести вокруг нашей горы, и мы причастились Запасными Дарами.

Поэтому, несмотря на наши беды, настроение у нас радостное и смелое, ибо истинно Бог и святые Его с нами.

Наш следующий шаг будет зависеть от того, что нам посоветует делать владыка Лавр. Мы надеемся о многом поговорить с владыкой Нектарием, когда он приедет совершить у нас литургию где-то на следующей неделе, а также с нашим Старцем, архимандритом Спиридоном, который хочет послужить на Благовещение (или, мы надеемся, на саму Пасху), а потом мы будем действовать.

За этот последний год случилось так много всего, и так много прояснилось – мы уверены, молитвами преподобного Германа и владыки Иоанна.
(Из письма отцу Пантелеимону (Митропулосу) 13/26.03.71 г.)

+

Наш Старец, архимандрит Спиридон, планирует приехать к нам на неделю или побольше – от Благовещения до Вербного воскресения, а потом сразу после Пасхи (он должен служить на Страстную седмицу и на Пасху в Пало-Альто), и так, Бог даст, у нас здесь несколько раз совершится Божественная литургия.

Слава Богу за все! Во всех наших испытаниях мы все больше и больше осознаем, что происходит нечто, что выше нашего понимания. Один Бог ведает, чем все кончится, и все в Его руках. Все отчетливее нам видится мысль, что "мнение Синода" не возлагает особенных надежд на наше будущее. В феврале архимандрит Киприан написал из Джорданвилля, советуя нам как можно быстрее уложить свои вещи и приезжать в Джорданвилль, потому что нам угрожает опасность впасть в прелесть, а Джорданвилль вымирает, и через десять лет не останется никого, чтобы продолжать труды. Недавно отец Владимир тоже начал намекать, что нам лучше всего было бы в Джорданвилле, и владыка Лавр в прошлом году тоже подчеркивал, как им нужны там люди. При всем уважении к Джорданвиллю, которому мы абсолютно преданы, нам так дорого благословение владыки Иоанна идти другим путем, что мнение этих почитаемых отцов мы можем воспринимать лишь как "искушение", понуждающее нас свернуть в этого пути. Оказывается, диавол всеми силами пытается изгнать нас отсюда, и поэтому мы еще более убеждены, что мы там, где нам следует быть. Два дня назад, как будто у нас и без того уже не было достаточно проблем, я встретил на почте в Платине индейца, который спросил меня, что мы строим, и, когда я ответил: "Часовню", он сказал мне: "Эта земля принадлежит нам, индейцам, и я сделаю все возможное, чтобы вас остановить". Я не знаю точно, что он имел в виду, но, так как мы не вооружены и до ближайшего соседа от нас две мили, то нетрудно представить, что можно с нами сделать. И, таким образом, нам буквально остается только надеяться на Бога и защиту наших покровителей, преподобного Германа и владыки Иоанна. До совершится святая Божия воля!
(Из письма отцу Пантелеимону (Митропулосу) 21.03/3.04.71 г.)

+

После владыки Иоанна именно Вы и Иван Михайлович помогали нам и вдохновляли нас, и ничто не может больше нас огорчить, чем Ваши мысли о том, что наше православие в опасности или что наша миссионерская работа подходит к концу.

Верно, что сейчас мы под угрозой и к угрозе этой относимся очень серьезно. Но причину этой угрозы понять нетрудно, и сама по себе она не ставит нас в неканоническое положение. Коротко говоря, наш епископ не понимает нас или нашу работу, и он пытается "использовать" нас в собственных планах. Духовно и канонически мы правы: абсурдно и невозможно "учредить монастырь" вопреки желаниям самих монахов в этом монастыре; сам "Указ о монастырях" нашего Синода Епископов устанавливает право монахов избирать собственного главу, и в истории Православия ясно прослеживается представление о монастырях как о независимых духовных центрах, которые ведут свою автономную жизнь и не подвергаются вмешательству со стороны епископов, если только они не пытаются вводить новшества в догматы или церковную жизнь. Это идеал, и таким образом действуют сегодня Джорданвилль и монастырь отца Пантелеимона в Бостоне, и поэтому монастыри могут быть вдохновителями остальных православных – потому что они предлагают возможность проповедовать Православное Христианство и жить в нем свободно ото всех внешних влияний, будь это заботы приходской жизни, прихоти епископов и что угодно.

В нашем случае мы имеем фундаментальное разногласие со своим епископом по поводу организации нашего монастыря: мы хотим быть независимыми и продолжать традиции Джорданвилля и отца Пантелеимона, в то время как наш епископ желает все контролировать сам, что означало бы конец нашей миссионерской работы (как Вы сами очень хорошо представляете). Поэтому вопрос о "послушании" вообще сюда не относится, и со стороны нашего епископа духовно незаконно пытаться навязать нам свои идеи, касающиеся организации нашего монастыря, этими средствами. Когда отец Пантелеимон был принят в Синод, ни один епископ не назначил себя "главой" его монастыря, и у нас точно такое же право на независимость. Наша ошибка была в том, что мы в самом начале не выступили за этот принцип, и наш епископ поэтому подумал, что мы слабы и он может делать с нами все, что пожелает. Мы ошибочно доверились ему и признаем, что Вы были полностью правы насчет него. Но сейчас мы готовы выступить и бороться за независимость, которую Церковь и её каноны предоставляют монастырям.

Монашеское послушание не может становиться "рабством"; если бы это было так, тогда Церковь поделилась бы на "рабов" и "тиранов". В разные времена некоторые представители Церкви пытались насильно ввести эту извращенную концепцию, но шло это не от Церкви, не от монастырей. Все православные христиане, и особенно монахи и монахини, пытаются подавить собственную волю и вести Богоугодную жизнь, но смиренно склоняться перед тиранией, особенно когда эта тирания только разрушает Богоугодный труд и подавляет христианский и монашеский дух в своих жертвах, это, конечно, только пародия и издевательство над Православием и монашеством.

Мы исполнены решимости, при всем послушании Церкви и законной церковной власти, не становиться участниками такого издевательства. Молимся, чтобы твердость наша не привела ни к какому скандалу и чтобы мы могли продолжать свое дело согласно и букве, и духу канонов Церкви. Но мы также знаем, что каноны существуют для человека, а не человек для канонов, что выше всех канонов дух, который их вдохновил и что для того, чтобы сохранить этот дух, мы готовы даже идти против буквы отдельных канонов, если они навязываются, чтобы сокрушить наш дух. Действительно, сегодня никому не стоит и мечтать о том, чтобы пытаться принудить исполнять букву каждого канона, так как тогда православных христиан вообще не останется! Наш собственный епископ в Сан-Франциско находится "неканонично", ибо по канонам запрещено переводить епископов из одной епархии в другую (недавно в Греческой Церкви этот канон вызвал большия столкновения); также противоречит канонам поставление во диаконы до 25 лет или во иереи до 30 (это строго соблюдается в Греческой Церкви, и один из наших корреспондентов-священников в Африке написал нам год или два назад, что в Танзании очень нужен был священник, но единственному кандидату там было 25 лет, и ни при каких обстоятельствах он не мог быть поставлен до истечения еще 5 лет), и согласно букве этого канона большинство наших русских священников "неканоничны". И так далее.

Поверьте, пожалуйста, что, несмотря на наши недавние испытания, мы не упали духом. В действительности наоборот, сейчас, когда само наше существование под угрозой, мы больше чем когда-либо, убеждены, что путь, на который владыка Иоанн благословил нас и вдохновил идти по нему, верный и что молитвами его и согласно воле Божией мы пройдем по этому пути через все страдания, примем мученичество, если к нему призовет нас Господь. То, что нам пришлось перенести такие жестокие нападки, только убеждает нас, что диавол хочет, чтобы мы отказались от этого пути, потому что он верный.

Вы, кажется, не верите, что мы можем продолжить путь, на который вступили монахами. Но, с другой стороны, Вы убеждены, что только в монашестве со всеми страданиями и испытаниями, которые этот выбор должен неизменно навлечь на нас, наша работа может расшириться и принести максимальную пользу. Пока мы были "в миру", все нам доставалось легко: у нас было много работы, но не было больших испытаний и нападок; но сейчас все трудно – со всех сторон нападки, много испытаний и искушений. Но это духовные доказательства того, что мы на верном пути, даже более правильном, чем он был прежде.

Мы слабы и грешны, и то, что мы предприняли, намного превышает наши силы и наши духовные способности. Тем не менее, Господь множит Свою милость к нам, и с трудностями и горестями мы продвигаемся вперед, уверенные, что Он с нами, и владыка Иоанн тоже. Все еще неопределенной остается форма нашего существования в будущем. Мы всегда думали, что быть "монастырем" превышает наши возможности, но в принципе Синод это благословил, и сейчас единственная проблема – в организации и независимости, и это произошло без малейшего участия нашей воли, было в действительности навязано нам силой. Если труд наш был до сих пор угоден Богу, тогда, конечно, Он не оставит нас сейчас и не позволит свернуть на путь псевдо-Православия!

Слава Богу за все деяния Его! Ни на мгновение не верьте, что мы оставим путь, который начали с благословения владыки Иоанна. Мы идем вперед, во всем уповая на Бога, по прямому монашескому пути, который предсказал нам владыка Иоанн, когда назвал наше Братство "отражением Валаама" и когда сказал мне в ответ на мои мысли о наших надеждах на миссионерский монастырь вдали от города: "Я тоже верю, что в Калифорнии будет такой миссионерский монастырь".

Только молитесь о нас, дорогая Елена Юрьевна, и не теряйте веру в нас, и, не переставая, учите нас тому, что верно!

После того как я написал вышеизложенное, отец Герман прочитал слово владыки Виталия (старца) [Максименко] при посвящении его во епископы. В одной его части говорится о том, что вдохновило великие свершения его молодости, какой был основной духовный ориентир. Это в точности то же самое, что и у нас, и, если даже мы никогда не свершим и частицу того, что совершил он, нужно так же, как он, относиться к делу, и мы оба абсолютно убеждены, что только этим способом сможем вообще создать что-нибудь духовное в Церкви Христовой. Фарисеи, конечно, найдут, что эти слова владыки Виталия полны "самоволия" и "непослушания", но, следуя им, он добился высоких свершений в Церкви и ради Церкви, и в них горит именно тот дух, который так нужен сегодня в Церкви, то же самый дух, которым стремимся гореть мы!
(Из письма миссис Е.Ю. Концевич 24.03/6.04.71 г.)

+

До нас дошла весть из Сан-Франциско, что владыка Антоний знает или подозревает о нашем отношении к нему и что решил не терять свою репутацию "миротворца" ради нашего спасения, и поэтому пока не будет нас трогать. Возможно, владыка Нектарий посоветовал ему не быть с нами таким жестким, или, быть может, он просто догадался о наших чувствах. В любом случае, мы очень скоро получили сногсшибательное подтверждение этого диагноза. В праздник Вознесения, когда мы еще не могли (из-за нашего грузовика) ездить в Сан-Франциско, мы были изумлены, когда вскоре после рассвета к нам прибыл владыка Антоний собственной персоной! Он вел себя так, как будто для архиепископа самой естественной вещью не свете было не служить в своем собственном соборе в такой праздник (там служил владыка Нектарий), и сказал нам, что после Пасхи все время собирался к нам приехать, но только сейчас выдалась такая возможность. Мы, конечно, очень занервничали, но решили уповать на Господа и святых Его, благодарно принять духовные дары Божественной литургии и Святое Причастие, а потом посмотреть, что нам пошлет Господь – мы смутно надеялись, что, наконец, все "выяснится" с Владыкой, и открыто с ним объяснимся.

После литургии Владыка сказал, что чтения за трапезой не будет, так как у нас "есть о чем поговорить". После недолгой беседы русский, который привез Владыку, ушел отдохнуть, а мы стали ждать, что же скажет Владыка. К нашему великому изумлению, мы обнаружили, что он был почти так же напряжен и нервно настроен, как и мы, и что он вообще ничего не сказал! Он спросил о нашей службе на Пасху, не выразив никакого неудовольствия тем, что мы не приложили тогда больших усилий, чтобы добраться до Сан-Франциско; он рассказал нам о службе в Форте Росс на следующей неделе, даже не предложив нам приехать, чтобы на нас "посмотрели", и ни слова не сказал о "послушании", "прелести" или о чем-то подобном!

После того, как сам Владыка удалился, чтобы немного отдохнуть (в мою келью, где отец Герман поместил на видном месте для нашего вдохновения маленькую карточку с текстом на русском языке "Ставропигиальное миссионерское Братство преподобного Иова Почаевского – владыка Виталий"), отец Герман и я стали совещаться; мы решили, что он в самом деле прибыл как "миротворец", и что, если он сам не поднимает никаких вопросов, нам тоже не следует ничего говорить, следуя совету владыки Лавра не делать никаких резких движений, а просто продолжать действовать самостоятельно. Отдохнув, Владыка бегло осмотрел нашу печатную мастерскую, где сделал неожиданное замечание (с нервным смешком), что он, возможно, в прошлом нас оскорбил, на что мы промолчали. И он уехал.

Как бы то ни было, наше положение с этим визитом ни в малейшей степени не изменилось, было только как-никак объявлено о "прекращении огня". Мы просто продолжали свою независимую печатную деятельность, ожидая, что снова разразится война, когда мы закончим наше русское "Жизнеописание владыки Иоанна", которое мы выпускаем как напечатанное "Братством преподобного Германа Аляскинского", что, как мы предполагаем, Владыка запретит! Мы приехали в Сан-Франциско и в тот же самый день уехали, и у владыки Антония хватило времени только на то, чтобы второпях прочесть текст перед нашим отъездом, и, очевидно, он не успел его тщательно "переварить". К нашему удивлению, он в принципе оказался не против того, что мы заранее его не проинформировали, и по тексту он только спросил: "Что подумают люди в Казанском храме?" (Перед ним жизнеописание святого вселенского значения, святого – покровителя русской диаспоры, а он думает только о том, что могут подумать местные возмутители спокойствия! Это, конечно, приоткрывает механизм ограничения до узкого "епархиального" мировоззрения, если не сказать больше!). Но мы ожидаем дальнейших откликов и не надеемся на то, что "прекращение огня" будет длиться бесконечно!

Итак, видишь, что на какое-то время у нас "мир" и мы продолжаем действовать самостоятельно, но вся нездоровая ситуация остается без изменений. Мы не знаем, сколько времени пройдет, пока не разразится следующая битва, но подозреваем, что ее не будет, пока не пройдет Собор Епископов в сентябре, на котором Владыка, несомненно, пожелает присутствовать сам как "глава" мирного и процветающего монастыря. Мы остаемся на своих боевых позициях, но следуем совету владык Лавра и Нектария не предпринимать резких шагов и ждать, пока нас не вынудит действовать. Тем временем мы вскоре пошлем еще одно письмо владыке Лавру и узнаем, нет ли у него каких-нибудь новых советов. Пока думаем подождать до тех пор, пока владыка Антоний не предпримет какую-нибудь новую атаку на нашу независимость, а тогда мы отправим ему откровенное письмо, полное любви и уважения, но очень твердое, сообщая ему, что мы не будем делать. Мы убеждены, что он прислушается только к сильным словам и поступкам, кроткие просьбы он просто проигнорирует или отвергнет. Мы убеждены, что он будет долго и упорно бороться против ставропигии монастыря в своей епархии (у матушки Ариадны такой статус, и он ничего не может с ней сделать!) и что он никогда бы ее не разрешил, если бы мы прямо попросили об этом перед своим постригом, но, несомненно, он, в конце концов, признает его, только чтобы избежать скандала. Если бы только можно было заставить его понять, что, работая независимо, мы будем его лучшими друзьями, а, если он нас превратит в рабов, будем его тайными врагами! Наша решимость не уступать только усилилась после встречи с владыкой Нектарием, который перед лицом смерти считает, что труднейшее испытание для него – это духовно принять несправедливое и снисходительное обращение с ним владыки Антония, не позволяя проявляться озлоблению. Владыка Нектарий избрал путь смирения, но мы себе не можем этого позволить! Нам только грустно, что мы сами заставили владыку Нектария переживать, потому что не стали его послушниками, когда он сам хотел основать монастырь, но тогда мы думали, что это будет конец наших независимых трудов по печатанию, и нам нестерпимо думать о положении, в котором бы мы сейчас оказались, если бы из вежливости или жалости согласились последовать за ним. Мы не сожалеем о том, что верно исполняли слова преподобного Иоанна Кассиана "избегать женщин и епископов"!

С сожалением констатируем, что в Сан-Францисской епархии при современном её руководстве просто нет места для монахов, они могут благополучно существовать только независимо от руководства, как, например, игумения Ариадна. Безжалостное (но, очевидно, ненамеренное – просто он привык так действовать) преследование владыкой Антонием его монахов ярко выражено в его визите к владыке Нектарию в больницу, где он так расстроил больного, умирающего человека, что сестра вынуждена была заставить его уйти. (Очевидно, он строго выговаривал ему за открытие прихода в Портленде без его ведома – ему не стоило беспокоиться, этот приход, кажется, закрывается и без владыки Нектария обязательно закроется.)

Плохой признак – до нас из С.-Ф. дошел слух, что миряне (знакомые нам), близкие к владыке Антонию, распространяют историю о том, что мы впали в "прелесть", за нами некому присмотреть и т.д. Почему правящий иерарх не сообщает нам о своих "подозрениях" вместо мирян?
(Из письма отцу Пантелеимону (Митропулосу) 7/20.07.71 г.)

+

То, что отец Феодор так расстроен, конечно, о чем-то говорит, он также жаловался диакону Николаю. Что касается совета, он просил о нем, говорил отцу Герману, что недоволен своим нынешним положением, что имеет возможность отправиться к владыке Виталию или, может быть, присоединится к нам и что думает отец Герман? Ответ отца Германа ни в коем случае не был злым или резким, но он определенно подчеркнул, что мы никак не можем пригласить кого-нибудь приехать к нам, в наши убогие условия, за 3 000 миль, когда этот человек лишь слегка интересуется (если интересуется вообще) тем, что мы делаем. Отец Герман предложил ему прочитать несколько номеров "Православного Слова", если он хочет узнать, чем живет наша община, но предположил, что, возможно, ему было бы лучше помогать владыке Виталию в его русско-ориентированной работе. То, что отец Феодор мог так расстроиться из-за этого, заставляет предположить, что он действительно имел в виду то, что он тебе и сказал – что он, будучи искупленным (?) в монашестве, хотел приехать и "показать".

И, конечно, он прав, когда говорит, что то, что мы делаем "неправильно" – с точки зрения практики, господствующей в Русской Церкви. Однако есть многочисленные примеры из житий святых, например, преподобного Сергия, ухода в пустынь ради спасения своей души. "Основание монастыря" – это другое дело, но мы же не пришли сюда, чтобы "основать монастырь", и, на самом деле, с тех пор, как владыка Антоний "основал монастырь" для нас, это ничего нам не принесло, кроме лишних хлопот; но если это Божия воля и желание Церкви, то тогда мы будем бороться за создание настоящего монастыря, а не ложного – ради прихоти епископа, и мы будем сражаться за настоящий, самостоятельный монашеский дух, а не соблазняться бесплодными фиговыми деревьями, хвастающими своим "опытом", "указами", организационными способностями и так далее.

В царящем сегодня среди русских понимании "монастырь" – это место, где собрались случайные люди и которое в Церкви исполняет определенные функции: оно служит летней резиденцией епископа, центром досуга, источником рабочей силы для церковных нужд и так далее. А "монахи" – это те люди, которые становятся заложниками своего "послушания" и которых можно использовать в церковных организациях: подающих большия надежды в качестве епископов, менее одаренных как священников на приходах, которые не могут позволить себе ничего более, а совсем неспособные остаются в монастыре ухаживать за коровами. Мы горячо против такой извращенной идеи монастырей и "послушания", и монашеских добродетелей; и, если Богу угодно будет, чтобы у нас здесь был настоящий монастырь, то он превратится в такую "общепризнанную" картину только через наши трупы. Вот что имеет в виду владыка Антоний (а также владыка Виталий, который недавно запретил афонскому иеромонаху восстановить скит в граде Китеже или еще где-то), и это, очевидно, то, о чем думает и отец Феодор. В этом понимании "монашество" стало некой духовной гимнастикой (поклоны, послушания и тому подобное), которой можно овладеть, пожив какое-то время в "монастыре", а овладев, вы можете поступить в любой другой "монастырь" и предлагать другим плоды своего гимнастического опыта, поднимаясь тем временем по ступеням церковной иерархической лестницы, пока, если вам повезет, вы не станете епископом и не будете сами всем заправлять. Нет! Монашество – это устроение и усилия души, стремящейся к спасению, а его общежительная форма образуется при жизни в общине с другими людьми, которые так же думают, чувствуют, и всех объединяет одно чаяние, и все побуждают друг друга памятовать о спасении. По всем признакам это то, что есть у отца Пантелеимона, и греки вообще, кажется, все еще воспринимают монашество само по себе, а не как просто церковную функцию по милости епископов. Отец Никита был шокирован, когда мы заговорили с ним об отце Пантелеимоне как о кандидате в епископа; предполагается, что настоятелю следует не "продвигаться" в епископа, а оставаться всю жизнь на своем месте, и если бы отец Пантелеимон все-таки стал епископом, то в Греции все уважение к нему было бы потеряно, если бы это не было сделано в случае крайней необходимости.

Однако среди русских это понимание, кается, отмирает, среди епископов точно.
(Из письма Лаврентию Кэмпбеллу 10/23.08.71 г.)

+

У нас такие духовные ориентиры: следование преподобному Герману, послушание владыке Иоанну и верность его традициям и заветам, что отчасти означает обязанность быть "отражением Валаама".

Поскольку устав наш общежительный, все у нас находится в общей собственности, и ни у кого нет ничего "своего", за исключением предметов личного пользования, книг, икон и тому подобных предметов в своих кельях. Все оплачивается из общей казны.

Начальственные функции, если необходимо, исполняются старшим из нашей братии – отцом Германом, а следующий за ним – отец Серафим. Часть всей работы и жизни в общине составляют исполняемые послушания. Чтобы деятельность общины продолжалась по общему согласию, а не зависела от прихоти отдельных лиц, все предпринимается только по благословению, независимо от того, что при этом кто-то может "чувствовать" или "думать", и все послушания выполняются в соответствии с уставом и духом общины. Такие фразы, как "я настаиваю", "я требую", "я отказываюсь" и тому подобное полностью запрещены. Общие вопросы, касающиеся всего Братства, будут решаться "соборно", по общему согласию (например, вопрос о печках на зиму). Мы не признаем права какого-нибудь церковного начальства вне нашей общины издавать распоряжения насчет нашей внутренней жизни, организации или кого-нибудь из отдельных членов; любая такая попытка будет осуждена и получит отпор по общему согласию всех членов общины. Наша община – это монастырь, а не дача епископа.

Мирския привычки, разговоры, манеры, тон, предметы и так далее абсолютно запрещены как разрушающия дух монашества. Это включает:
а) пение мирских песен, насвистывание, сплевывание на виду у всех, бросание мусора;
б) радио, газеты и журналы, кроме тех, что получает община, или по специальному благословению с определенной целью;
в) грубые разговоры, разговоры о сексе, упоминания о том, что "нужно помочиться" и так далее;
г) споры, отстаивание своей точки зрения, повышение голоса, праздные замечания, жалобы и вообще все, что нарушает общий покой и порядок;
д) требование особого отношения или привилегий, как-то отхожее ведро в келье, еда особенная или по особенному приготовленная, другие причуды и привычки старых дев или изнеженных холостяков. Достаточные послабления будут предоставлены в случае болезни, аллергии и тому подобное;
е) требование попасть в начальственное положение, в "совет директоров" и так далее – эти идеи противоречат духу существования нашей общины;
ж) любопытство, ненужные вопросы;
з) скрещивание ног (см. Житие св. Арсения Великого);
и) некая свободная и развязная мирская манера общения с посетителями; после того, как с гостями поздоровались, к ним приставляется один или более братии, а остальные продолжают свои труды;
к) в кельях нельзя хранить никакую еду, а есть между трапезами можно только с благословения (пить воду между трапезами разрешается).

Наконец, во всем должен преобладать дух взаимной любви, доверия и уважения. За нарушение вышеприведенных правил может быть наложено наказание на поклоны, но самое строгое наказание будет назначено тому из братии, кто до окончания дня не утишит свой гнев против другого брата. Согласно правилу святого Иоанна Кассиана, такому запрещено будет молиться с братией, пока он не покается и не попросит прощения. Ибо без взаимной любви, доверия и уважения все вышеизложенное не имеет смысла, и вообще не может быть никакой общины.
(Из письма Лаврентию Кэмпбеллу 10/23.08.71 г.)

+

Отец Киприан, очевидно, слишком серьезно воспринял некоторые сведения, которые ему сообщил отец Герман, которые не следовало так воспринимать. В январе мы получили от отца Киприана письмо: "Немедленно укладывайтесь и к началу поста приезжайте в Джорданвилль; мы пошлем Головку, чтобы он помог с переездом. Ваше положение безнадежно, и вы впадете в прелесть, кроме того, Джорданвилль вымирает, и через десять лет здесь никого не останется, чтобы продолжать работу, и, если вы не приедете, то никто больше не вдохновится, чтобы тоже приехать". Нечего говорить, что мы восприняли это как еще одно искушение, которых после пострига у нас было немало (между прочим, предполагается, это признак того, что то, что мы делаем, все-таки нужно), и мы остались на месте. В прошлом месяце мы снова повидались с о. К. в С.-Ф., и сейчас он повторяет одно: "Вы – беспоповцы, вы должны принять сан или впадете в прелесть" (эта логика нам не слишком понятна).

Ну, пока что мы остаемся на своем месте, делаем свою работу (которая постоянно накапливается) и более чем когда-либо убеждены, что мы как раз там, где нам и следует быть.
(Из письма Димитрию 13/26.08.71 г.)

+

Отец Герман сожалел, что не повидался с тобой на обратном пути, но у него было время только на то, чтобы поговорить с владыкой Нектарием (с 11 вечера до 4 утра!) до отлета его самолета в среду утром. Бог даст, в будущем мы станем чаще с тобой видеться. Отец Герман также смог посетить могилу владыки Саввы в обители и обстоятельно поговорить с матушкой Амвросией.

Владыка Нектарий предложил отцу Герману одну идею, которая сейчас не даст нам покоя, пока мы что-нибудь не сделаем с ней, – чтобы он как епископ Сиэттла возродил "Благовестник" владыки Иоанна, редактором которого был когда-то отец Герман, как свой собственный печатный орган, но полностью доверив его нам. (Несколько лет назад владыка Антоний намеренно прекратил его издание, основав свое собственное незначительное издание, и сказал нам, что мы не можем использовать это название по причинам, которые сейчас становятся все более и более очевидными!) Раньше "Благовестник" был почти полностью посвящен житиям и службам святым, отшельникам и новомученикам, но сейчас мы обязательно добавим современные передовицы, подробно рассказывая о Константинополе, об отце Пантелеимоне и приверженцах старого календаря и так далее. Нам, конечно, не хватает рук и времени, но 16 страниц или около того каждые два месяца, думаю, мы смогли бы осилить.
(Из письма отцу Никите Паласису 3/16.02.73 г.)

+

Мы были очень тронуты, когда узнали, что владыка Савва завещал нам свои книги и бумаги и даже оставил деньги для отца Германа, чтобы он как можно скорее приехал и забрал их. (В некоторые причины этого лучше, пожалуй, не углубляться!) Благодаря Богу, отец Герман так и сделал на прошлой неделе.

Как верно, что во владыке Савве мы потеряли духовного и праведного епископа и, страшно сказать, одного из последних из них. В последние две недели и отец Герман, и я были в Сиэттле и говорили с отцами Пантелеимоном и Никитой, и с владыкой Нектарием. Никто не смотрит в будущее с оптимизмом! В праведном и терпеливом перенесении владыкой Саввой той несправедливости, которая выпала ему на долю в последние месяцы его земной жизни, содержится, кажется, пример и образец для остальных нас, тех, которые хотят остаться честными и стойкими православными христианами. Давайте заключим между собой соглашение, что, где бы мы ни находились в Церкви Христовой, мы будем оставаться честными и стойкими, что бы ни говорили церковные политики и чем бы нам ни пришлось пожертвовать ради этого!

Надеюсь, ты понимаешь! С кончиной владыки Иоанна мы осиротели; но сейчас, с уходом владык Леонтия и Саввы, при том, что положение владык Аверкия и Нектария так шатко, кто останется, кому мы можем высказать, что у нас на сердце?
(Из письма отцу Игорю Капралу [будущему митрополиту Илариону] 7/20.02.73 г.)

+

[Подпись:]
С сердечной любовь во Христе, Спасителе нашем,
монах Серафим,
с благословения отца Германа.
(Из письма отцу Никите Паласису 19.08/1.09.73 г.)

+

Миссис Концевич её муж доверили нашему Братству работу по редактированию, переводу и правке трудов И.М. Концевича и дали нам наставления касательно этого. Книгу "Оптина пустынь и её время" совместно редактировали отец Герман и миссис Концевич.
(Из письма диакону Льву Пухало 10/23.11.73 г.)

+

Отец Герман возвращается завтра утром. Согласно отзыву в “Православной Руси” о его выступлении в Джорданвилле он произвел сильное впечатление – присутствовало 150 человек.
(Из письма Алексею Янгу 20.12.73 г.)

+

Не расстраивайся из-за мыслей Нины об эволюции и тому подобного. Как говорит отец Герман, она "пантелеимонизирована", что означает: в общем, понятия правильные, но слегка "сверх-интеллектуальный", черезчур заумный тон, мышление немного оторвано от реальности.
(Из письма Алексею Янгу 9/22.01.74 г.)

+

Все, что я пишу, будет прочитано и оценено моим собратом отцом Германом, у которого я в послушании.
(Из письма д-ру Каломиросу 25.02.74 г.)

+

Надеюсь, что примерно через неделю у меня будет готова статья Добжанского (которую я, наконец, нашел во время пасхальной приборки, каковую, к счастью, заставляет нас делать отец Герман).
(Из письма Алексею Янгу 10.04.74 г.)

+

В письмо вложена, наконец-то, моя переделка главы о "христианском эволюционизме", вобравшая некоторые предложения отца Германа.
(Из письма Алексею Янгу 2/15.08.74 г.)

+

Мы получили два раздела по эволюции. "Научную" часть мы с отцом Германом читали вместе и кое-что там нашли.
(Из письма Алексею Янгу 21.09/4.10.74 г.)

+

Посылаю мою переработку I части (книги) по эволюции, которую сегодня утром я читал отцу Герману, и он одобрил.

Кристофер два дня назад уехал от нас в первую часть своего паломничества в Канаду. В последнее время он стал хуже – просто вызывающе ленивый и самовольный, и я махнул на него рукой, но отец Герман провел с ним такую беседу, что он испугался и попросил нас помочь ему встать на путь спасения. Предполагается, что через три недели он вернется и пройдет "курс" под руководством отца Германа вместе с новообращенным из Лос-Анджелеса (Симеон Хилл).
(Из письма Алексею Янгу 23.05/5.06.75 г.)

+

Ты так страдал все время с пятницы? Твое состояние нам очень знакомо – мы тоже проходим время от времени через приступы той же самой "болезни"! К счастью, когда он случается у меня, отец Герман обычно уже преодолел его, и наоборот, мы можем выпрыгнуть из глубин отчаяния и продолжить должный труд.

Я думаю, причина этой "болезни" очень простая: ты, как и мы, очень доверчив и всегда видишь в людях лучшее, независимо от того, что они могут сделать, а потом, когда их поступки или слова показывают, что у них нет взаимного доверия, а скорее они повсюду сеют недоверие, а потом еще в довершение ко всему все обвиняют тебя в распространении недоверия – этого действительно достаточно, чтобы погрузить человека в отчаяние.

Лекарство простое и заключается оно в точно том же самом, о чем мы говорили тебе несколько лет назад, когда на тебя в последний раз нападали "греки" – ПРОСТО НЕ ОБРАЩАЙ НА НИХ НИКАКОГО ВНИМАНИЯ. Не отвечай им, не оправдывай себя или еще кого-то перед ними, но к тому же – не доверяй ни единому их слову и не делай ничего, что они могут потребовать.

Мы сами чувствуем себя плохо после предательства наших "греков". Все эти годы мы верили, что у них с нами единомыслие и единодушие и что они отдают все делу англо-язычной миссии. Но фактически они, кажется, все это время трудились ради своей собственной славы, грубо оскорбив доверие наших простых русских епископов, священников и мирян, чтобы окончательно "взять верх" и объявить себя единственными православными авторитетами и экспертами.

Мы все еще молимся, чтобы мы ошибались, но пусть они сейчас докажут это своими поступками и словами, а не своими многоречивыми оправданиями. Мы годами извиняли их проступки и ошибки.
(Из письма Алексею Янгу 2/15.10.75 г.)

+

Благополучно вернулся бр. Лаврентий и после разлуки хочет "снова попробовать" остаться. Что мы можем сказать? К настоящему моменту очевидно, что он не стремится к тому, к чему стремимся мы, а просто тянется за нами и эмоционально привязан к нам; мы не можем просто сказать ему, чтобы он перебирался в какое-то другое место, где сможет найти единодушие и единомыслие (мы знаем, что он такого места нигде не найдет), и нам также не хочется просто "тащить его за собой", требуя, чтобы он поступал так, как нужно поступать добровольно, чтобы трудиться. Его "приступы" иногда (как, например, в этот раз) меня (и отца Германа тоже) просто опустошают, т.к. фактически то, что он делает – это ставит под вопрос весь наш образ жизни, не понимая его и не ценя его, а этот образ жизни и так труден, он требует такого напряжения сил и чувств, что его легко можно разрушить. Он хочет идиоритмического образа жизни (то есть старого особножитного), и просто не может понять, что это смешно и трагично, когда у нас есть такой человек, как отец Герман, который может руководить нами в единодушии и единомыслии (то, чего мы, несчастные американцы, не можем делать, поскольку наше православие еще такое хрупкое).
(Из письма Алексею Янгу 22.10/4.11.75 г.)

+

То, чего ты хочешь, Бог в свое время исполнит, если будет на то Его воля, просто не думай, что ты такая умная.
Это мои слова, отец Герман, возможно, выразился бы еще сильнее! Насколько мы знаем, он добрался благополучно и сейчас в Джорданвилле, чтобы попрощаться со своим аввой [архиепископом Аверкием]. Это для всех нас очень большая потеря. Мы благодарим Господа за то, что смогли представить его как "связующее звено", пока он был еще жив, не дожидаясь (как это обыкновенно бывает), пока он уйдет, чтобы воздать ему должное.
(Из письма Нине Секо 3/16.04.76 г.)

+

Отец Герман учит меня написать тебе такое: "Православие – это тайна Божией любви, которую постичь нельзя, бойся ее потерять".
(Из письма отцу Алексию из Бостона 10/23.06.76 г.)

+

[Подпись:]
с любовью и почтением о Христе,
недостойный иеромонах Серафим,
по послушанию старшему,
иеромонаху Герману.
(Из письма владыке Нектарию 16/29.06.77 г.)

+

Когда отец Герман назвал составителя Бостонского послания "не верящим в Бога", он, конечно, выразился черезчур сильно. Если это утверждение упростить, то оно значит: "Это было написано не с любовью и пастырской заботой, а с холодным расчетливым умом, который наслаждается своей "правильностью" и находит удовольствие в возможности навязывать другим эту "партийную линию", что сейчас уже дает катастрофические результаты.
(Из письма Эндрью Бонду 22.03/4.04.78 г.)

+

Если после всего, что я здесь написал, остаются различия в нашем подходе к вере, эти различия все же не зашли так далеко, что нам невозможно молиться вместе. Вопрос о причащении глубже, это духовный вопрос, который старший из нас, отец Герман, решает индивидуально на исповеди.
(Из письма м-ру Стамосу. Вербное воскресенье, 78 г.)

+

Что касается названия "Живое Православие", идея хорошая, но отец Герман опасается, что слово "живое" для нас уже "загрязнено" из-за "Живой Церкви" в России и сейчас имеет оттенок "обновленной".
(Из письма Дональду в Теннесси 28.01/10.02.79 г.)

+

Дорогой достопочтенный [Рой] Гудридж [Уэльс, О.К.], спасибо за Ваше письмо, выражающее душевную боль по поводу нынешнего состояния англиканской церкви. Отец Герман благословил мне ответить [Вам].
(Из письма Р. Гудриджу 9/22.02.79 г.)

+

Дорогой отец Герман, рады были получить от тебя весточку из Джорданвилля и ждем новостей с Горы Афон. В пятницу вечером мы пели канон св. Димитрию Великомученику, молясь, чтобы он помог открыть тебе путь на Святую Гору, и каждый день поем ему славу.

Почему они хотят, чтобы ты остался в Джорданвилле еще на две недели? Если бы это было абсолютно необходимо и полезно, тогда, конечно, тебе следовало бы. Но если это просто чтобы "испытать" тебя и увидеть, "достоин" ли ты существовать независимо от Джорданвилля, или чтобы готовить тебя к епископству, тогда беги оттуда как можно быстрее. Владыка Нектарий в свой последний визит снова вспоминал о своем желании удалиться на покой и жить здесь с нами, но сказал, что сейчас это невозможно, потому что через два-три года нас отсюда произведут в епископы, и никто не знает, кто тогда будет "назначен в Платину", и понравится ли ему. Я сказал ему, что мы изберем путь Сергия Радонежского, а не Георгия Граббе (тот говорит, что, согласно митр. Антонию, нельзя отказываться становиться епископом), чем его немного утешил.

Я глубоко, глубоко чувствую, что мы здесь делаем работу, угодную Богу, и, если позволим себя отсюда забрать, то предадим свое призвание и, кроме того, возможно, потерпим неудачу на новом поприще. Владыка Лавр, очевидно, смотрит на нас в организационном плане, не придавая большого значения или ценности тому, что мы делаем, и только ищет подходящее место, чтобы нас туда воткнуть ради "общей пользы". Две твои недели в Джорданвилле (если только в них действительно нет крайней необходимости или пользы) повредят не столько нам, сколько нашей общей работе – придав ей видимость не столь необходимой для церковного мира, а тебя сделав очень "видимым".

Прости меня, если я понимаю это неправильно. Когда ты вернешься, ты лучше будешь знать, что делать.

Больше всего я думаю о нашем летнем паломничестве, которое может стать великой возможностью для "православного просвещения", которая сегодня не часто встречается. Как в Джорданвилле говорятся проповеди? У меня такое впечатление, что тяжелая "церковная" атмосфера нависает надо всем и душит так нужную свежесть, а мы могли бы помочь эту свежесть дать. Возможно, когда мы умрем, наши труды даже признают, но, по крайней мере, мы должны помочь тем, кому можем. Разве это не так?

С любовью о Христе,
твой брат, иеромонах Серафим.
(Из письма отцу Герману (Подмошенскому) по пути в Грецию 30.04/13.05.79 г.)

+

Молись, пожалуйста, об отце Германе. Если на то воля Божия, он уже на Горе Афон.
(Из письма отцу Роману Лукьянову 1/14.05.79 г.)

+

Дорогой брат [отец Герман]!

Слава Богу, что ты прибыл на Афон – да поможет Он, чтобы пребывание твое там стало полезным и для нынешнего времени, и для будущего.

Мы трудимся хорошо. У меня есть время писать только по воскресеньям – если бы так было постоянно, я бы много не сделал. Мы вдвоем можем сделать много, а отдельно – не очень много, думаю.

Возблагодари Господа за все и возьми от старого мира столько ценного, сколько можешь. Да дарует тебе Господь благополучное возвращение. Мы по тебе скучаем!

С любовью о Христе,
недостойный иеромонах Серафим.
(Из письма отцу Герману (Подмошенскому) в Греции 9/22.05.79 г.)

+

Мы плохо знаем отца Хризостома. Я читал его письма с большой симпатией, представляя его себе как человека, приниженного и сломленного своим собственным сверхкритическим подходом в молодые годы, а также раздорами и ревностью греческого старо-стильного движения. Однако отец Герман (более проницательный психолог) заметил, что его письма были слишком смиренные и слишком сложные и что, возможно, он не очень отличался от других греческих фракционеров, о которых мы уже знали.

Возможный урок тебе – взвешенность. Да, тебе следует доверять своему сердцу (уверен, отец Герман со мной согласится) – что же у нас есть лучшего? Конечно, не наш расчетливый ум.

Годы назад, когда отец Герман и я были молодыми и наивными, мы мечтали о сильном, единодушном движении ревностного Православия среди молодых обращенных – русских, греков и т.д. Увы, мы стали старше и мудрее и больше не ждем многого. У всех наших ревнителей Православия есть и свои человеческия слабости.

С нами Бог, и у нас много радостей. С большой любовью вспоминаем тебя. Надеюсь, у отца Германа будет, что рассказать тебе, когда он вернется. Молись о нем. В последней своей открытке он сообщает, что, возможно, у него будет возможность съездить в Румынию, почтить мощи блаженного Паисия; это довольно пугающая идея: слишком близко к "русскому" НКВД, а отец отца Германа был "врагом народа".
(Из письма отцу Феодору Юревицу 24.05/6.06.79 г.)

+

Меня пригласили выступить в Джорданвилле в день преп. Германа (12/25 дек.), когда состоится молодежное паломничество. Его организуют священники анти-бостонского направления, и, Бог даст, это паломничество станет частью призыва к духовной жизни и сознанию не в узких, фанатических рамках. Молись, пожалуйста, чтобы я смог там выступить с пользой. Отец Герман выступил там перед паломниками в 1973 г. и произнес зажигательную речь, но тогда люди не были так подготовлены к ней, как они начинают сейчас быть подготовленными. Только я по сравнению с отцом Германом скучный оратор, так что, пожалуйста, молись, чтобы я смог тоже как-то зажечь их.
(Из письма Эндрью Бонду 8/21.11.79 г.)

+

Такие люди, как отец Герман, которые стараются помочь другим увидеть собственные недостатки и преодолеть их, буквально седеют, когда их добрые слова возвращают им в виде пощечины. Это с твоей стороны очень грубо. Когда отец Герман говорит тебе, что ты в твоих добрых делах действуешь из гордости (и это так очевидно, что не думаю, что это нуждается в доказательствах), только совершенно бесчувственный человек может сделать вывод, что устранить надо добрые дела, а не гордость. Позволь, я еще раз тебе повторю более простым языком. Многие твои добрые дела, фактически, возможно, они все до какой-то степени испорчены, потому что замешаны на гордости; продолжай делать добрые дела, но молись Богу, чтобы Он дал тебе смирение, иначе ты их испортишь. Действие хорошего поступка, совершенного со смирением, в сто раз сильнее, чем от совершенного с гордостью – прежде всего, внутренне, но потом и с внешней стороны тоже. Это просто клевета, вызванная душевной бесчувственностью – говорить или предполагать, что отец Герман велел тебе не делать добрых дел; ты, возможно, думаешь так просто для того, чтобы оправдать свой гнев против него, причина которого в том, что он говорит тебе правду о тебе самом.
(Из письма Джону Худанишу 13/26.03.80 г.)

+

Думая о своем курсе по Книге Бытия этим летом, я перечитывал часть писем доктора Каломироса. Какое разочарование! Человек теряет все вдохновение, с головой уходя в этот предмет, чтобы понять, как его трактовать. Я не мог понять, почему, и отец Герман мне объяснил: "Они пытаются идти в ногу с "продвинутой" модой университетов, думаю, ответ в этом".
(Из письма отцу Алексию Янгу. Мясопустная суббота, 81 г.)