Пов. страт-х. 59 рд. гл. 52. прямо как по Гоголю

Не у всех складывается служба удачно. Далеко не все становятся генералами или хотя бы полковниками. То ли не под той звездой родились, то ли старания не приложили.
У кого не сложилась карьера, находили себя в другом: садик, огород, рыбалка, охота, в крайнем случае, пьянство. Карьеристы иногда с завистью поглядывали на таких сослуживцев. Ничего им не надо. Все у них хорошо. Только на часики поглядывают, скоро ли рабочий день закончится. И домой или в гараж, от жены подальше, пропустить стаканчик с приятелями. Но даже и таких счастливчиков иногда настигают неожиданные скорби.
Служили у нас два товарища. Два старых капитана. Давным-давно уже махнули они рукой на карьеру, обросли бытом, женами, диванами и пуховыми перинами. И звали их похоже — Сергей Петрович и Сергей Сергеевич. Ни охота, ни рыбалка их не привлекала. Чужие доступные женщины тоже остались в прошлом. Последнее пристанище ветеранов — в баньке попариться, пивком или водочкой побаловаться. Были они неразлучны и дружны и на службе, и в быту. Долгие годы совместного проживания в маленьком городке сроднили их и их жен.
Сергей Сергеевич был еще мастак настоять на гидрашке черноплодную рябину. И этот
напиток приятели частенько по вечерам попивали. Эта крепкая, яркая, сладкая настойка согревала друзей в длинные холодные зимы, но однажды неожиданно сыграла роковую роль в судьбе капитанов.
А еще у Сергея Петровича имелась собака — небольшая симпатичная дворняжка. Шарик был честной псиной и гавкал всегда правду. Когда его спрашивал замполит:
— Шарик, сколько выпил вчера капитан Сизов?
— Гав, — отвечал Шарик.
— А капитан Петров?
— Гав, гав.
— А твой хозяин, капитан Иванов?
— Ау-ау-ау, — грустно завывал Шарик.
Все старались скрыть слабости Сергея Петровича, уважая его возраст и былые заслуги. А Сергей Петрович иногда уходил в запой. Уходил глубоко и внезапно, без предупреждения, чем ставил в неловкое положение и своих друзей, и командование.
Особенно неудачно бывало во время проверок, которыми донимали нас разные комиссии, армейские или главкомовские* . Проверки нередко совпадали с учениями. То одну задачу отрабатываем, то другую, и все это сопровождается бесконечной писаниной. Казалось, эти учения никогда не прекращаются, а перетекают одно в другое. На службе личный состав сутки напролет составляет бессмысленные бумажки и заполняет бесполезные журналы. Большим начальникам из-за их оторванности от реальной жизни все кажется, что бумажки — есть главный показатель боеспособности частей.
И каждый вечер совещание, что сделано, что еще не сделано. Сколько бумаги исписали и сколько килограммов еще не дописали. Почему солдаты не мытые, а деревья не покрашены? И так несколько часов на полном серьезе руководство брызгает слюной. Все сидят злые и раздраженные, одуревшие от глупостей и отсутствия выходных.
Вдруг начальник штаба дивизии оглядывает офицеров и внезапно спрашивает:
— А где капитан Иванов? Почему я его не вижу на совещании?
Заместитель командира части пытается отвести беду.
— Да вроде в наряд готовится.
— Какой наряд? Я его второй день не вижу на подведении итогов работы, — распаляется начальник штаба.
В помещении повисает гнетущая тишина. Все знали, где капитан Иванов, но не знали, как выкрутиться из этого щекотливого положения. И капитана не «заложить» и начальство не разозлить.
— Да он «в сиську» пьяный дома лежит, — вдруг неожиданно, как бы про себя, буркнул Сергей Сергеевич.
Но у руководства оказался острый слух, и оно пришло в бешенство.
— Как пьяный? Во время учений? Найти и доставить на службу, — затопал ногами начальник штаба дивизии.
Нашли, связали, доставили. Вытрезвили в каптерке и поставили в строй. Но с тех пор черная кошка пробежала между двумя капитанами, двумя старыми товарищами. Они не здоровались, не разговаривали друг с другом. На совещаниях сидели в разных концах помещения с недовольными лицами. Сергей Петрович отказывался заступать на боевое дежурство, если в приказе уже видел фамилию Сергея Сергеевича. Только в разных сменах, только в разные дни.
Первым забил тревогу замполит. Он отвечал за моральный климат в подразделениях. И уговаривал помириться, и угрожал пропесочить на партбюро. Ничего не помогало.
Подключили командира части. Тот, старательно подбирая культурные слова, неуклюже мирил капитанов:
— Ну, что вы, мужики, прямо как бабы. Обижаетесь. Да сели, выпили литр водки и все забыли.
— Да он мне в душу плюнул, опозорил перед всей дивизией, — опустив глаза, бубнил Сергей Петрович.
— Да ты сам себя опозорил, когда мою заначку выжрал, — отвернувшись, бормотал Сергей Сергеевич.
Ничего и у командира не вышло. А выходило все прямо как по Гоголю. Как поссорился капитан Сергей Сергеевич с капитаном Сергеем Петровичем, так и не мог их никто примирить. Прошло несколько месяцев. И личный состав разделился в своем мнении. Одни говорили: «Прав Сергей Сергеевич. Нечего бухать, когда вся часть на ушах стоит и руки немеют от напрасной писанины. Пусть капитан Иванов осознает свою вину и первый мирится с Сергеем Сергеевичем».
Другие, наоборот, считали виноватым Сергея Сергеевича. Да, пьяная скотина. Да, «сачковал» во время учений, но закладывать старого приятеля все равно нельзя. Пусть замполит всех закладывает. Ему на роду написано, а ты не смей. Заложил — первый мирись и накрывай поляну для друга.
Прошло еще несколько месяцев. Страсти улеглись, а история о том, как заложил Сергея Петровича Сергей Сергеевич, все продолжалась. Уже и сами друзья тяготились этой враждой, и командование, но сделать ничего не могли. Какое-то непреодолимое препятствие мешало их дружбе. То ли невысказанная обида, то ли непринесенное покаяние.
Много раз пытались помирить сослуживцы старых друзей. Столько лет вместе прослужили, пили вместе, а из-за пустяка поссорились.
— Петрович, да перестань ты дуться на Сергеевича. Прости его.
— Пусть он сначала извинится, — бычился Петрович.
— Не буду я извиняться перед этим алкашом, — упирался Сергеевич.
Оба капитана похудели, осунулись и были постоянно трезвы. Все понимали, что переживают, но не знали, как им помочь. Обычные методы примирения здесь не проходили. Но, в конце концов, все почему-то решили, что Петрович больше пострадал и Сергеевичу будет сподручнее первым протянуть руку приятелю, так как Сергеевичу и обижаться вроде не на что. Потом замполит, наверное, вспомнил детство и из своей школьной программы то самое литературное произведение Гоголя «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» и решил помирить капитанов с помощью коллектива. После очередного совещания по команде замполита сослуживцы окружили рассоренных капитанов и начали теснить их друг к другу, подшучивая над их горем.
— Ну, пожмите друг другу руки. Сколько можно дуться?
Капитаны упирались. Замполит ласково увещевал:
— Сергей Сергеевич. Ну ты же старше и разумнее. Ну что тебе мешает извиниться и первым подать руку? Если сердишься на Петровича, скажи ему прямо в глаза. Выговорись, станет легче и помиритесь.
— Ну, говори, не держи в себе, — подбадривали окружающие.
Сергеевич тяжело вздохнул. Слезы обиды навернулись на глаза старого капитана, и он с горечью произнес:
— А чего он пьет, скотина, без меня? На совещания не ходит. Я на совещаниях сижу, а он пьет.
Все смущенно замолчали. Никто не ожидал такого крика измученной обидой и глубокими переживаниями души. Повисла тишина. Сослуживцы замерли, не решаясь нарушить неловкую паузу, спугнуть робкую надежду на примирение. Глаза Сергея Петровича тоже повлажнели, и он обнял друга:
— Ты прости, что выпил всю твою настойку. Ведь знал же, что не простишь, а выпил.
— Не прощу! А ты не пей без меня.
Капитаны замолчали. Жесткие лица их просветлели, морщинки разгладились, в глазах засветилось умиротворение. Горечь ушла. Отпустило. Старая дружба устояла. Несмотря ни на что, они выдержали и это суровое испытание.

*Армейские — проверки штаба ракетной армии, главкомовские — главного штаба РВ.