Этот неудобный пену

ЭТОТ «НЕУДОБНЫЙ» ПЕНУ


     К сожалению, наши достижения не давали покоя некоторым руководителям и врачам республиканских и столичных медицинских учреждений. Они завидовали, что мы владеем уникальной диагностической аппаратурой, а они вынуждены направлять или привозить больных на консультацию в районный центр к Пену. Это выходило за рамки их понимания. И никто не знал, что министр К. Драганюк здесь ни при чем. Идею создания современной диагностической службы я вынашивал со студенческой скамьи и, пока ее не осуществил, не успокоился. Правда, и они не успокоились: писали анонимные письма во все инстанции.
   27 июля 1982 года, через год после того, как у нас появился ультразвуковой аппарат, в наше отделение приехал из Москвы представитель ЦК КПСС, куратор медицинской техники инженер-электронщик А.Е. Богораз с целью проверить, как используется дорогостоящая и уникальная медицинская техника в Молдове. Я показал отделение и медицинскую технику в действии. Затем обследовал его почти на всех приборах. Он спросил: где же тот уникальный и единственный в Молдавии аппарат?
  – Пожалуйста, проходите, мы как раз заходим в кабинет, где находится этот аппарат, и, если желаете обследоваться, раздевайтесь и ложитесь на кушетку.
Обследуя его, я обнаружил в желчном пузыре камень диаметром 5 мм. Господин Богораз не поверил, ссылаясь на то, что буквально несколько дней назад обследовался в Лечсанупре Москвы, и там ничего не нашли. Я сказал:
  – Это бывает, никто не застрахован от ошибок, – и вручил полароидный снимок.
  Наша беседа длилась долго. Я показал две большие папки с обращениями, просьбами от больных, врачей, профессоров, из разных организаций, министерств, в том числе из МЗ МССР, об оказании диагностической помощи и еще более тысячи писем из Молдавии и союзных республик, которые содержали слова благодарности в наш адрес за точные диагнозы, подтвержденные на операционном столе. Кроме того, рассказал об истории создания и достижениях диагнос¬тической службы, показал сотни удостоверений на рационализатор¬ские предложения по усовершенствованию медицинской техники, диагностического процесса, опубликованные работы, методические рекомендации по организации этой службы в республике, разрабо¬танные мною впервые в СССР нормативы по функциональной и ультразвуковой диагностике и многое другое. Высокий гость был поражен.
   – Да, теперь я убедился, что те, кто писал жалобу в ЦК КПСС, не видели того, что я увидел здесь. Ваши завистники хотели очернить министра К. Драганюка, оказать медвежью услугу министру здравоохранения СССР Борису Васильевичу Петровскому, распределившему этот уникальный аппарат Молдавии. Кстати, Аурел Юрьевич, во время встречи с К. Драганюком я спросил, чем он руководствуется при распределении дорогостоящей и уникальной аппаратуры, и он ответил, что исходит не из громких названий медицинских учреждений, а из способностей врача на данный момент использовать ее максимально. Посетив ваше отделение, я убедился, что дела обстоят именно так. Возвращаюсь в Москву удовлетворенный и в то же время удивленный, что здесь, в районном центре, есть то, чего нет в Москве: прототип будущих диагностических центров.
И только тогда я понял, что господин Богораз приехал целенаправленно разобраться с жалобой, а министр Драганюк знал об этом, но не предупредил меня. Это, думаю, и является доказательством для тех, кто звал меня любимчиком министра: министр настолько был уверен во мне, в моем высоком профессионализме, что не счел необходимым предупредить, зная, что я смогу справиться с комиссией любого ранга. На прощание господин Богораз подарил мне свою книгу «Электроника в медицине» с автографом.
   А 7 сентября 1983 г. в «Медицинской газете» в рубрике «Техника в больнице» вышла его статья «Ни дня простоя», в которой говорится и о нашем отделении, приводятся слова министра здравоохранения МССР К.А. Драганюка: «К сожалению, практическая медицина не подготовлена к работе с радиоэлектронной техникой. Мы всячески помогаем врачам овладевать новыми методами диагностики и лечения. …В республике есть достойные примеры врачей-энту¬зиастов, овладевших медицинской техникой настолько, что они в состоянии самостоятельно налаживать и ремонтировать ее. Я имею в виду таких врачей, как заслуженные рационализаторы Молдавской ССР Л.С. Юшкевич, заведующий республиканским центром по радиоизотопной диагностике, и А.Ю. Пену, заведующий отделением функциональной и ультразвуковой диагностики Котовской районной больницы. К ним приезжают за помощью коллеги из Киева, Ленинграда и даже из Москвы…».
    Таким образом, те, кто написал жалобу (я знаю, кто) на министра К.А. Драганюка и меня в ЦК КПСС, не достигли цели, а мой авторитет и престиж руководимого мною отделения значительно возросли.


                КОМИССИЯ ИЗ МОСКВЫ
   
    В 1982 году начальник управления кардиологии МЗ СССР В.А. Кошечкин и представитель Всесоюзного кардиологического центра проверяли МЗ МССР по вопросу организации кардиологической службы. К нам они приехали без предупреждения в сопровождении начальника Лечпрофуправления МЗ МССР Д.А. Донца (человека особой интеллигентности и доброты, которого я очень уважаю) и его заместителя В.Н. Прокоповича. Накануне они посетили клиники столицы и Республиканскую больницу. В присутствии главврача района С. Василиу я показал отделение, после чего состоялась продолжительная беседа по вопросу организации диагностической службы. Мне было задано много вопросов, которые в моем отделении были давно решены и на которые гости получили исчерпывающие ответы. В связи с этим я показал несколько журналов «Здравоохранение», в которых были опубликованы статьи об организации этой службы, нормативы, рассказывалось об организации первой в республике дистанционной кардиологической консультативно-диагностической службы (прием ЭКГ по телефону) и др. В это время шел прием ЭКГ по телефону из сельской участковой больницы с. Бужоры, и на осциллоскопе, соединенном параллельно с дистанционным диагностическим пультом (где кривую регистрировала медицинская сестра), гости наблюдали отличную кривую ЭКГ. Они были в высшей степени поражены увиденным и стали детально знакомиться с этой научной работой (первая такого рода в СССР). Особенно им понравились таблица с нозологической разработкой зарегистрированной патологии и предложенная мною схема единой последовательной работы дистанционной кардиологической консультативно-диагностической службы республики. После чего в адрес представителей нашего министерства последовал вопрос В. Кошечкина:
   – Почему в Республиканской больнице, в других больницах и клиниках Кишинева мы не смогли получить положительные ответы на вопросы, которые в этом районном центре доктором Пену давно решены и даже опубликованы?
Чтобы защитить наше министерство, кишиневских коллег, я ответил:
  – Во-первых, проблема организации службы функциональной диагностики не решена на уровне Союза ССР, до сих пор нет ни одного нормативного акта. Каждый врач, организуя службу, занимается самодеятельностью. Для расчета нагрузки врачей и среднего медперсонала еще действуют нормативы 1957 года, когда ЭКГ регистрировалась фотозаписью на аппаратах с ручкой и патефонной пружиной. Или вот посмотрите, я нашел какуюто книжку, где на одной странице предлагается организация этой службы из девяти общих неконкретных пунктов, которые, к сожалению, моим коллегам не могут помочь создать диагностические службы наподобие созданной мной. Используя свой опыт, я решил им помочь.
   – И что вам не нравится в этих пунктах? – последовал вопрос В.А. Кошечкина.
  – Слова в них красивые, но видно, что писал не специалист в области функциональной диагностики, а министерский функционер.
  – Я с вами согласен, это написал я, – сказал В.А. Кошечкин.
Мне стало не по себе (вот конфуз!), но я продолжил:
  – Мои коллеги из Кишинева не могли ответить на ваши вопросы, ибо официально решать эти проблемы никто не просил. Правда, и меня никто не просил. Я их решал только из-за большой любви к профессии и чтобы, пока их будут решать наверху, помочь тем, кто хочет организовать такую службу, чтобы не изобретать велосипед.
   В.А. Кошечкин выразил удовлетворение и восхищение работой нашей службы, научными разработками, а затем спросил, знаю ли я, что в этом году в Москве будет проходить IX Всемирный конгресс кардиологов и избран ли я его делегатом? Я ответил, что знаю, но делегатом не являюсь, Молдавию будет представлять всего один делегат.
  – Вы будете на конгрессе, я вам пришлю приглашение.
Через несколько недель министр К.А. Драганюк позвонил из Москвы и сказал, что на коллегии МЗ СССР по итогам проверки работа нашей службы была оценена очень высоко. В частности, были отмечены высокая компетентность и глубокие знания в вопросах организации службы функциональной диагностики заведующего отделением Котовской районной больницы А.Ю. Пену. Конечно, я очень обрадовался и в то же время понял, что ряды завистников значительно возрастут. Так и случилось.

                НЕАДЕКВАТНАЯ РЕАКЦИЯ

  После посещения нашей службы в 1982 году двумя московскими комиссиями, которые оценили ее работу очень высоко, что отмечено в решении коллегии МЗ СССР, приказе МЗ МССР ; 303-кк от 15. 09.1983 г. за подписью замминистра Н. Лешана (очень уважаемого мною человека) за его компетентность; думаю, в истории развития здравоохранения Молдавии это был один из крупных его организа¬торов), комиссия в составе заместителя начальника Лечпрофуправ-ления В.Н. Прокоповича, ассистента кафедры кардиологии по функциональной диагностике КГМИ И.Ф. Затушевского и заместителя начальника ГУ «Молдмедтехника» Н.Ф. Асаржи приехала якобы изучать опыт организации работы нашего отделения. На самом деле цель проверки была другой, это чувствовалось по поведению комиссии. Это заметил даже находившийся в то время в отделении корреспондент ТАСС А. Симановский.
   По всему было видно, что комиссия имеет большие полномочия:
 – в нарушение этикета и законодательства комиссия приступила к фронтальной проверке работы отделения без ведома главного врача или заместителя, курирующего службу;
  – приказ МЗ, хотя и показали, но подробно ознакомиться с ним не дали;
  – меня поразила «компетентность» комиссии, собиравшейся проверять работу службы без заведующего отделением (мне было предложено уйти домой, так как я был на больничном листе, в то время находился в отделении, чтобы сделать себе ЭКГ);
  – о какой фронтальной проверке могла идти речь, если комиссия не имела никаких официальных нормативных актов по этой службе.
Исходя из этого я сделал вывод, что опять кому-то стал поперек горла и проверка имеет цель дискредитировать меня и руководимую мною службу. Придя в себя, я потребовал приказ МЗ и попросил объяснить цель этой молниеносной проверки. В. Прокопович отреагировал:
  – Если ты больной, уходи домой, разберемся и без тебя.
Хотя я чувствовал себя очень плохо, домой не пошел, а предоставил всю документацию, показал аппаратуру и еще раз сказал:
  – Меня удивляет, что вы взялись проверять эту службу, не имея ни малейшего представления о специфике ее работы.
Чтобы облегчить их миссию, я предложил ознакомиться с моей последней работой «К вопросу об организации службы функцио¬нальной диагностики», опубликованной в журнале «Здравоохранение» (1983, ; 2), где впервые в СССР предлагались нормативные акты по организации службы и оценке нагрузки (в конце 1983 года приказом ; 169 МЗ МССР они, под моей фамилией, были внедрены на территории республики), и с рецензией на нее сотрудников Института им. Семашко (Москва).
В процессе «фронтальной проверки» больные из разных городов республики и из-за ее пределов продолжали обращаться к нам за диагностической помощью, а представители комиссии беседовали с каждым. Основные вопросы были: «Почему именно сюда приехали? Сколько платите за консультацию? Почему не обследуетесь в Республиканской больнице, ведь там такая же аппаратура?». Один из посетителей, наш коллега, привезший свою мать на обследование из стационара РКБ, им ответил:
  – Моя мама лежит в хирургическом отделении с температурой и болями в животе уже четвертые сутки. Несмотря на то, что все ее смотрели и дважды обследовали на таком же аппарате, окончательный диагноз так и не поставлен.
– И что, здесь сразу разобрались и установили диагноз? - спросил В.Н. Прокопович.
    – Именно так, вот прочтите.
   На фирменном бланке отделения я описал все органы, а в конце сделал заключение: эхографическая картина сахарного диабета, мочекислый диатез, карбункул верхнего полюса левой почки с прорывом в паранефральной области. Больная нуждается в хирургическом вмешательстве.
   По просьбе членов комиссии я повторил исследование и показал место патологии. Опережая события, скажу, что больная была прооперирована профессором М.Б. Бырсаном, и наше заключение полностью подтвердилось. Тем самым мы еще раз доказали, что иметь хорошую аппаратуру – это много, но еще не все.
   Дней через десять меня пригласил главный врач И. Мидриган и дал прочитать справку проверки. Оказалось, что справка не такая уж плохая. Но мне не давали покоя некомпетентность и субъективность в описании ряда проблем организации работы службы. Это заставило меня написать заместителю министра Н. Лешану аргументированное объяснение по каждому факту в сопоставлении с данными по республике.
 
   Наша беседа с замминистра проходила в холодной, жесткой и дистанционной манере. Со мной говорил уже не тот Н. Лешан, о котором я писал выше, который неоднократно бывал в нашем отделении с различными делегациями и восхищался моей работой. Слушая его, я чувствовал, что он вынужден выполнять чью-то директиву. В частности, исходя из справки, он обвинил меня в том, что в отделении много аппаратов с низким коэффициентом полезного действия и др.
  Я ответил: чтобы добиться максимального использования приборов, каждый из них должен обслуживаться врачом и медицинской сестрой. А в межрайонном (согласно приказу министра) отделении функциональной и ультразвуковой диагностики Котовской ЦРБ столько аппаратов в рабочем состоянии и в резерве, сколько я считаю нужным для организации четкого, бесперебойного обследования населения. И даже если некоторые из них используются редко, но помогают уточнить диагноз и спасти хоть одного больного, считаю целесообразным иметь их, и у меня они есть.
   Более того, я попросил, чтобы мне назвали районную, городскую или республиканскую больницу, в штате которой всего 2 врача и 2 медсестры, но при этом делается 23-25 тысяч различных диагностических исследований в год, где на 100 посещений к врачу приходится 9 исследований (в среднем по республике – 2), а на одного стационарного больного – 0,6 (по республике – 0,2).
    – Хотя и не вы дали мне эту аппаратуру, но, если считаете, что она не нужна отделению функциональной диагностики Котовской районной больницы, издайте приказ, и я хоть завтра могу отдать ее, оставив себе только один электрокардиограф для его использования с максимальным коэффициентом полезного   действия, – сказал    я.
   Уже не помню, как отреагировал замминистра на мое объяснение, хотя контраргументов не могло быть, так как эту проблему в республике лучше меня никто не знал.
В конце беседы я представил следующие заключения:
  – учитывая, что в материалах справки много неточностей, имеют место искажения фактов, необъективный подход при описании ряда функциональных состояний и др., справку считаю неквалифицированной, а председателя этой комиссии – недостойным занимать в министерстве такой пост (спустя некоторое время он и в самом деле был переведен на другую работу);
  – справка должна быть доработана с учетом данных мною объяснений;
  – принимая во внимание, что в 1982 году работа отделения (в первую  очередь,  использование  аппаратуры)  трижды  подверглась детальной проверке: 1) куратором медицинской техники по линии ЦК КПСС инженером-электронщиком из Москвы А.Е. Богоразом, человеком, который действительно знает эту службу и дал высокую оценку нашей работе и опубликовал статью в «Медицинской газете» («Ни дня простоя»); 2) проверке начальником управления кардиоло¬гии МЗ СССР В. А. Кошечкиным и представителем Всесоюзного кардиологического научного центра, которые также дали очень высокую оценку нашей работе; 3) слушанию на коллегии МЗ СССР (аналогичная оценка), – эту проверку и ее материалы расцениваю как враждебный акт, направленный на подрыв моего авторитета и престижа руководимой мною службы.
   Спустя некоторое время мне сказали, что эта проверка была организована по звонку председателя Молдавского республиканского совета профсоюзов Г.И. Еремея, который, в свою очередь, думаю, сделал это по просьбе некоторых моих «друзей-завистников»». Правда, и он ко мне не испытывал особых симпатий. Тянулось это с времен, когда он работал у нас первым секретарем райкома партии. Мои выступления на партийных и профсоюзных форумах, далеко не всегда совпадавшие с мнением партии, ему не нравились, хотя некоторые он воспринимал позитивно, даже ссылался на меня, но, думаю, не был искренен.
   Завистники не давали мне передышки, били больно, беспощадно и систематически, наступали со всех сторон и, наверное, каждый раз рассчитывали, что этот удар окажется   нокаутирующим.
   Через некоторое время меня пригласили в райком партии и познакомили с новой анонимной жалобой в адрес ЦК КПМ. Прочитал – и стало темно в глазах: на меня и министра Драганюка вылили целый воз грязи. Я попросил разрешение снять копию, предложил проверить все, что изложено в анонимке. А сам решил сделать графологическую экспертизу. Зашел в отдел кадров больницы и попросил личные дела подозреваемых мною. Сличив почерки, я нашел подозреваемого. По своим каналам попросил провести двойную графологическую экспер¬тизу – в Кишиневе и в Москве, и результаты оказались идентичными. Это был почерк акушера-гинеколога Надежды Платон. Пригласив ее к себе в отделение, я показал заключение экспертов и сказал:
   – Судиться с вами я не буду, но, если есть Бог, то вы и те, кто диктовал вам эту грязную ложь, когда-нибудь обязательно будете наказаны. Кстати, по логическому построению фраз я догадываюсь, что это ваш муж Юрий Янчур, Василий Попа и Валерий Жица, хотя этого недостаточно для их привлечения к ответственности, и они это прекрасно знают, тем более что у Василия Попа есть консультант в лице заместителя прокурора района Б. Лупашко.
   Замечу, что в дальнейшем анонимные письма писались детским почерком. Это же надо так низко пасть, чтобы вовлекать в такое грязное дело детей! После этого я больше никогда не читал, что обо мне пишут анонимщики, только представлял в соответствующие органы документацию для проверки.
В 1989 году за выдающиеся заслуги в организации службы диагностики в Хынчештском районе и республике на районной конференции медицинских работников по итогам года админист¬рацией, партийным бюро и райкомом профсоюзов медработников моя кандидатура была предложена для выдвижения на соискание Государственной премии МССР. Сам я на конференции не присутст¬вовал, так как находился в это время в санатории, но мне передали, что первым против моей кандидатуры выступил близкий друг нашей семьи Мирон Попа, который выкрикнул из зала:
   – Почему на все награды выдвигается только Пену? Что, у нас других кандидатур нет?
   На что главный врач И. Мидриган ответил, что хороших медицинских работников в районе много, но соответствующих требованиям инструкции Комитета по Государственным премиям МССР в области науки и техники – нет. После ряда реплик кандидатуру решили обсудить в коллективе районной больницы.
Видимо, сроки выдвижения поджимали, и меня отозвали из санатория, чтобы подготовить информацию согласно инструкции. После того как документы прошли все инстанции, потребовалась выписка из решения собрания коллектива. И началась новая ожесточенная война против меня. Опять письма, комиссии и проверки…
   Группу новоиспеченных патриотов-фронтистов возглавлял Василий Попа, человек с садистским складом ума, с разрушенной психикой, который попортил мне много крови. К нему примкнули Мирон Попа – очень завистливый человек, И. Вырлан – акушер-гинеколог, проведший по моим заключениям сотни удачных операций, но при случае пытавшийся унизить меня, Д. Маху – председатель профкома больницы, его жена Вера Маху, Д. Постолаки, И. Плачинтэ – случайный человек в медицине (не понимаю, как он вообще мог получить диплом врача; правда, сейчас он уже не работает по специальности). Велась открытая обработка медперсонала, вплоть до угроз (об этом рассказывали врачи и медицинские сестры), не поддерживать мою кандидатуру. Они сделали все, чтобы решение собрания было не в мою пользу. Приведу лишь несколько фрагментов из протокола последнего собрания (до него ряд других не состоялся в связи с отсутствием кворума: коллеги не приходили на собрания, так как не хотели быть марионетками и участвовать в грязном процессе). Из предложенных к обсуждению председателем профкома больницы Дмитрием Маху шести кандидатур (кстати, вначале моя вообще отсутствовала) остались две – А.Пену и П. Кройтор (стоматолог-хирург, действительно хороший врач). В связи с этим в зале были представители отделений, где работали мои «друзья», и стоматологи.
    
  Фрагменты выступлений:
  В. Попа:
  – Поддерживаю кандидатуру Кройтора, характеризую его положи¬тельно. Что касается Пену, то я против, так как каждый день возле его отделения можно видеть машины «Волга» с двумя нулями из высших партийных и государственных учреждений республики. Он консультирует высокопоставленных лиц, они становятся его друзьями, значит, его кандидатура пройдет. Он и квартиру получил по прямому распоряжению бывшего председателя Совета Министров И. Г.Устияна, он не имел права на нее.
  А. Пену:
  – Вы долго терроризировали меня и мою семью. После отказа получить 4-комнатную квартиру в Кишиневе, куда я был приглашен на работу в Республиканскую больницу или 4-е управление (добавлю – и во многие другие клиники крупных городов бывшего СССР), я на законных основаниях получил квартиру в Хынчештах. Не помогли анонимки в ЦК КПМ и другие инстанции, организация различных проверок моего отделения, звонки из ЦК КПМ (от куратора медици¬ны Н. Гуцу первому секретарю РКП М.Д. Зорике) с указанием воздержаться от распределения квартиры семье Пену. Вы озверели еще больше после того, как получили из Прокуратуры республики отрицательный ответ на ваше заявление. Затем последовали угрозы по телефону расправиться со мной и моей семьей. Это вынудило меня написать заявление прокурору района с просьбой в случае осущест¬вления этих угроз обратить внимание на вашу личность. И я знаю, что прокурор вас вызывал… Ну а что касается машин с двумя нулями, то я не виноват, что люди не приходят на консультации к такому «высококвалифицированному» акушеру-гинекологу, как В. Попа, кое-как справляющемуся лишь с абортами. Вы меня простите, но, если бы я был женщиной, а вы единственным акушером-гинекологом в Молдавии, я бы лучше пошел к бабке. Жаль, что вы не знаете, что говорят о вас пациентки. За ваши издевательства надо мной, я уверен, судьба вас когда-нибудь обязательно покарает
  Д. Постолаки:
 – Предлагаю поддержать кандидатуру врача Кройтора, он работает хорошо и много. Стоматология – это не ЭКГ и мелкие камни. И вообще отделение функциональной диагностики находится в ведении МЗ МССР, ЦК КПМ и Совета Министров. Главное – быть хорошим человеком, а показатели можно сделать. Вот и думайте все вместе – администрация, партийное бюро и профсоюз, как сделать ему хорошие показатели.
  И. Вырлан:
– Я поддерживаю кандидатуру Кройтора. Если бы нам дали такую аппаратуру, как Пену, мы бы сделали больше. И вообще Пену не любит критику.
  А. Пену:
  – Вы отлично знаете, что всю диагностическую аппаратуру я доставал сам, благодаря своему авторитету, и во многих случаях без ведома администрации, но она поддерживала меня и понимала, что я делаю это для улучшения процесса диагностики, приумножения славы нашей больницы, которой отдал всю свою молодость. Я знал, как просить, у кого просить, и то, что приобретал, использовал с максимальной отдачей на уровне района, республики и Союза, чем и горжусь. Но иметь хорошую аппаратуру – еще не значит быть хорошим специалистом. Хорошую аппаратуру сейчас имеют многие, а приезжают на консультацию к доктору Пену. Что касается критики, вы правы – я ее не люблю, ибо ваша критика не объективна, злостна и полна черной зависти.
(Опережая события, скажу, что по японскому гранту Молдове, в частности Хынчештскому роддому, был выделен современный японский ультразвуковой прибор, и по иронии судьбы работает на нем Василий Попа. А беременные женщины продолжают консультиро¬ваться у нас, и гинекологи оперируют только после наших заключений. С аппаратом у В. Попы все получилось, а стать квалифицированным специалистом ему не суждено, да уже и поздно).
Д. Маху, председатель комитета профсоюза больницы:
   – Конечно, можно многое сделать, имея такие условия работы, как
у Пену, и поэтому с ним никто не может соревноваться. Прошу
голосовать за Кройтора.
  А. Пену:
  – Смотрю я на вас, слушаю и удивляюсь, насколько вы необъективны. Отлично знаете, что эти условия были созданы моими руками и моим умом. Я был в этом отделении архитектором (оно перестроено по моему проекту), прорабом, сварщиком, электриком,инженером по налаживанию и ремонту диагностической аппаратуры, наконец, авторитетным и знающим руководителем службы. Да, это правда, что я дом перестраивал как для себя. А вы ждете, чтобы хорошие условия работы создала   вам администрация.
  В выступлениях главного врача И. Мидригана, секретаря партий¬ной организации В. Русу и председателя райкома профсоюза медработников Ю. Варавы была дана объективная характеристика моей работы, подчеркивалось, что согласно высоким требованиям к лицам, выдвигающимся на соискание Государственной премии, доктор Пену является единственной достойной кандидатурой. Его победа в этом конкурсе значительно повысила бы авторитет больницы, района да и всей практической медицины республики. Кройтор – действительно хороший врач, имеет высшую категорию, но его показатели работы не позволяют ему участвовать в этом конкурсе. Зачем же заранее   обрекать его на провал?
   В голосовании участвовали 73 медицинских работника (из 350 по штату). Так как большинство было заранее обработано, за кого голосовать, результаты были следующие: за Пену – 27, за Кройтора – 33 и  за других кандидатов – 13.
В связи с тем, что ни один кандидат не набрал 50% + 1, последовало предложение послать для участия в конкурсе документы обоих кандидатов. Мои «друзья-завистники» не согласились с этим предложением, так как были уверены, что этот конкурс выиграю я. Они поступили по принципу «и сам не гам, и другому не дам» и покинули зал, отказавшись принять участие в голосовании.
   А. Пену:
  – Я искренне благодарю тех, кто меня поддержал, не обижаюсь и на тех, кто не поддержал мою кандидатуру, ибо многие сделали это под нажимом. Я глубоко возмущен не сегодняшним голосованием, а правилами, которые позволяют коллективу, даже хорошему, друж¬ному, решать судьбу своего члена, особенно когда идет речь о выдающихся показателях его работы. Я снимаю свою кандидатуру в пользу врача Кройтора и, с вашего разрешения, прошу приплюсовать мои голоса к голосам за кандидата Кройтора, и пусть ему улыбнется удача. А завистникам скажу, что их явно злостное поведение разбудило во мне желание продемонстрировать, кто такой Пену и что он еще может.
   После этой акции против меня они ходили по городу и хвалились своей силой и победой «демократии» в райбольнице.
После небольшой передышки завистники, в частности Василий Попа, организовали заслушивание вопроса о работе отделения функциональной и  ультразвуковой  диагностики на заседании районного комитета народного контроля (членом которого являлся и Попа). Вопрос готовил молодой человек, который не имел ни малейшего представления о медицине. У него был вопросник, составленный тем же В. Попа, и он пытался задавать мне какие-то вопросы. Послушал я его и сказал:
 – Молодой человек, чтобы проверять работу моей службы, да еще делать какие-то выводы, вы должны знать специфику этой работы лучше, чем я, но, к сожалению, этот вопрос лучше меня в республике никто не знает. Так что не тратьте время, а на заседание комитета я приду, хотя мог бы и не прийти, так как компетентных людей там нет.
 – Ошибаетесь, - сказал проверяющий, – у нас в комитете медицину курирует врач Василий Попа.
 – Ну, тогда вы там, в комитете, на высоте. Вот и передайте вашему куратору, чтобы лично пришел проверять работу нашего отделения, а то он любит все делать чужими руками.
  29 марта 1990 года состоялось заседание комитета народного контроля под руководством В.С. Дубчака. На нем пытались указать на какие-то упущения в моей работе, особенно интересовались, какими критериями я руководствуюсь, консультируя больных из районов Молдавии, а также из других республик. Потом кто-то очень важно высказал безграмотное мнение. Я ответил, что оно ничего общего с медициной не имеет. И сказал, что, если они хотят заслушать меня, надо просить помощь в МЗ МССР, и ушел. Решения комитета я не стал ждать. В тот день в отделение приехал радио¬корреспондент информационной программы «Утренняя волна». В интервью, данном ему, я обвинил в некомпетентности и необъектив¬ности народный контроль района, обсуждавший работу службы диагностики. После чего последовал ответ из Комитета народного контроля МССР за подписью В.Д. Аргирия, где отмечалось, что В.С. Дубчак не обеспечил объективную проверку и допустил ряд нарушений. И 28 мая 1990 года принятое комитетом решение было отменено.
   Так провалилась еще одна попытка моего «друга» В. Попа очернить и дискредитировать меня.
               
                ОБЩЕСТВЕННАЯ РАБОТА

      С первых дней работы в качестве врача и в течение многих лет я выполнял большую общественную нагрузку: был лектором Общества «Знание», внештатным лектором РК КП Молдавии, членом партийного бюро, заместителем секретаря партийной организации по идеологии, а с 1979 года – председателем РК профсоюза медработников, членом республиканского комитета профсоюза медработников, членом республиканского совета ВОИР, членом республиканского правления МТО (Медико-техническое общество) и др. И всегда к работе подходил неформально, индивидуально, за что часто подвергался проверкам, но ко мне шли за опытом. Я чувствовал ответственность за порученную общественную работу. Хотя это для читателя, наверно, не представляет особого интереса, все-таки приведу некоторые, на мой взгляд, интересные случаи из моей общественной работы.
  Одна из самих любимых мною общественных работ – это лектор Общества «Знание». В общении со слушателями я сочетал глубокое знание темы и возможности техники, материал подтверждал примерами из своей и мировой практики (ведь я был делегатом многих съездов, откуда черпал все новое). Любил отвечать на вопросы, которых обычно было очень много. Не хвалюсь, но меня долго не отпускали из зала. О моем лекторском мастерстве газеты писали как о «втором призвании». Мне было присвоено звание «Лучший лектор района», «Лучший лектор Общества "Знание"», за что меня наградили бесплатной путевкой по ленинским местам Ленинграда.
   Заканчивая рассказ о лекторстве, хочу отметить, что заниматься санитарной пропагандой сложно и трудно. Знания надо умело донести до слушателя.
Будучи заместителем секретаря партийной организации по идеологии и членом партийного бюро райбольницы, я относился к общественной деятельности очень серьезно, и работа партийных кружков была признана лучшей в районе. По любому вопросу, который слушался на партийном бюро, членом которого я являлся, давал объективную критическую оценку, за что некоторые на меня стали смотреть косо, говорили, что сожалеют, что выбрали меня на свою голову. В связи с этим опишу вкратце, как проходило одно из отчетно-выборных партийных собраний, на котором присутствовал первый секретарь РК КПМ Г.И.Еремей. В докладе главный врач райбольницы И.К. Кушнир отметил, что у нас в больнице сильно страдает трудовая дисциплина, привел ряд примеров.
  При обсуждении высказался и я:
  – Меня удивляет, что вы, Иван Кириллович, говорите о трудовой дисциплине, да еще кого-то критикуете, тогда как самый злостный нарушитель трудовой дисциплины – ваша жена Лидия Тихоновна, которая, на мое несчастье, работает в моем отделении. Когда хочет, тогда и приходит, когда хочет, тогда и уходит, и я неоднократно обращался к вам за помощью, но ответа не получил. Так вот, в присутствии членов партии заявляю, что с завтрашнего дня ухожу в отпуск и возвращаюсь в отделение при условии, что Лидия Тихоновна там уже не работает…
  Во время перерыва первый секретарь сказал мне:
  – Ну, Аурел Юрьевич, если бы я был на месте главного врача, не знаю, что бы тебе сделал…
  – Ну, а если бы я был на месте первого секретаря, то поддержал бы такое объективное выступление.
Кстати, когда я вернулся из отпуска, Лидия Тихоновна уже в отделении не работала. В душе я жалел главного врача: он был очень добрым и порядочным человеком, и по работе мы хорошо ладили, и в его лице я всегда имел поддержку. Но поступить по-другому я не мог. И я уверен, что он воспринял мое резкое выступление правильно.
  Коснусь еще нескольких встреч с Г.И. Еремеем. Запомнился прием в члены КПСС в августе 1969 года. По состоянию здоровья у меня был просрочен год кандидатского стажа. В кабинете первого секретаря райкома работала комиссия из старых коммунистов. Секретарь парторганизации больницы А. Шестовский ознакомил членов комиссии с моими анкетными данными, после чего последовали доброжела¬тельные вопросы (ведь все знали, что я только что вернулся после болезни из Москвы). Потом кто-то задал вопрос об изменениях в Уставе партии. Рассказал об основных и неосновных изменениях, и вдруг Григорий Исидорович вмешался:
  – Ну, Аурел Юрьевич, вы уже сделали изменения и от себя.
 Я ответил:
  – Если бы я был делегатом, то обязательно бы внес их, но, к сожалению, это сделал не я, и записаны они вот в этой красной книжке «Изменения в уставах на съездах партии…», которую взял в библиотеке РК КПМ.
Он улыбнулся:
  – Ну, с тобой и пошутить нельзя.
  – Какие могут быть шутки, – сказал я, – когда принимают в партию? Да еще знают, что недавно вернулся с того света.
Тут же последовало его предложение – «принять», за которое проголосовали все члены комиссии.
  Бедный партийный секретарь Саша Шестовский! Всю дорогу к больнице он ругал меня, даже матом, и рассказывал, как у него горели подошвы от стойки «смирно», когда меня принимали в партию.
Однажды в мой кабинет зашли Леонид Гордеевич Бардиер, наш главный врач, и Г.И. Еремей, который что-то плохо себя чувствовал (я знал, что у него сахарный диабет). Обследовав его и ничего серьезного не обнаружив, я выписал лекарство для улучшения коронарного кровотока и трофики миокарда. Он поблагодарил за консультацию, поинтересовался, как работается, как здоровье? Я ответил, что неплохо, но есть у меня одна деликатная просьба.
 
  – Живу я по улице Пионерской, там девять месяцев в году страшная грязь. Еле ходим сами, а надо еще и детей в садик водить. Я слышал, что ожидается прибытие на работу второго секретаря В.Я. Мазура, которому негде жить, и придется купить дом для него. Вот и купите ему дом на нашей улице и в связи с этим дорогу вымостите, как на улице Липатова, где вам купили дом. Вы уедете, а люди будут помнить добром, что благодаря Г. Еремею забыли о грязи.
  Кстати, люди, ныне живущие на этой улице, называют ее именем первого секретаря Г. Еремея, да и я ему благодарен за то, что моя служба располагается в построенном для него большом, потом переданном больнице доме.
  – Вот в этой бумаге, которую я вам передаю, содержатся цифры о смертности детей до года и выше, смертности от сердечного приступа, от гипертонического криза, отмечено, сколько женщин рожали на дому и т.д. И все это из-за того, что машина скорой помощи не может добраться до них и оказать медицинскую помощь.
  Григорий Исидорович посмотрел на меня и сказал: – Вы плохо понимаете политику партии.
 Тогда я, показывая на портрет Ленина, который висел на стене, сказал:
– Тогда зря этот человек жил, страдал и отдал свою жизнь за такую политику. Правда, он не знал тогда еще, хотя его и считали гением, что она будет такой.
Озлобленный, первый секретарь вышел из кабинета и больше никогда не обращался ко мне за помощью. А главный врач, выходя из моего кабинета, показал мне кулак.
  Бумагу с грустной статистикой я отправил в ЦК КПМ, оттуда ее переслали нашему первому секретарю. Он же поставил на ней визу: «В папку решений на перспективу».
  Зная, что через месяц в Москве состоится съезд терапевтов, в котором я буду принимать участие, через высокопоставленного работника ЦК КПСС я попросил, чтобы меня записали на прием к помощнику Л.И. Брежнева, курирующему Молдавию. Меня приняли, выслушали и спросили, сколько времени буду в Москве. Я ответил, что еще две недели, так как изучаю новую методику исследования сердечно-сосудистых больных.
  – Вот и хорошо, когда приедете, будет на вашей улице дорога.
Как я обрадовался! И действительно, когда вернулся, увидел на своей улице маленький трактор из РСУ, возивший щебень, который, думаю, за пятилетку как раз бы справился с заданием. На следующий день я зашел к начальнику АТБ-37 Данилову (мой пациент), очень доброму и порядочному человеку, рассказал ему о своей затее и попросил помочь с транспортом. Он выделил 20 самосвалов. И за один день наша улица была покрыта щебнем толщиной в 50 см. Потом заработали катки, и, когда припудрили его мелузой, улица, приодевшаяся в белую «фату», стала лучше асфальтированной. Я собрал подписи всех жителей и послал благодарственное письмо в адрес ЦК КПСС.
  Будучи председателем районного комитета профсоюза медработ¬ников, я в корне изменил (децентрализовал) работу этого органа, защищавшего интересы медицинских работников. Председателей местных комитетов я наделил правом решать все вопросы, вплоть до материальной и другой помощи, исходя из отчислений членских взносов своих местных комитетов, президиум районного комитета профсоюза медработников – обсуждать и решать проблемы районного масштаба. Мои новшества многим не понравились, кто-то даже провел параллель с польской «Солидарностью». На одном из пленумов ЦК КПСС особое место уделялось решению социальных вопросов на селе. В связи с этим был созван совместный пленум районных комитетов профсоюзов (сельского хозяйства, промышленности, торговли и др.). Основной доклад «О решении социальных вопросов в припрутских селах Котовского района» сделал я, привел страшные цифры смертности детей до года, рождения детей с различными пороками развития от матерей-алкоголичек и работающих на табаке, рассказал об ужасных жилищных условиях и т.д. Решение пленума состояло из 10 принципиальных пунктов, определивших способ решения постав¬ленных проблем и конкретных исполнителей. Два пункта касались плохой организации медицинского обслуживания. Кстати, на объединенном пленуме присутствовал и представитель ВЦСПС из Москвы. Резонанс от этого пленума в республике был очень большой. Стали приезжать проверяющие, многие из них не имели представления, что такое профсоюз, каковы его права и обязанности. В связи с этим, не знаю, по какой жалобе или по чьему распоряжению, от РКП (первым секретарем был М.Д. Зорика) пришел нас проверять инструктор, курирующий медицину, и стал задавать вопросы. Я ответил, что очень занят, у меня много больных, и вообще общественной работой занимаюсь после 17 часов, вот тогда и приходите. Впрочем, в проф¬союзных папках можно найти ответы на все вопросы. Что он написал в отчете, не знаю, но вскоре меня пригласили к секретарю райкома партии Ксении Павловне Артемий, которая стала зачитывать мне выводы инструктора.
  Послушал я ее и сказал:
  – Ваш инструктор не имеет представления, что такое профсоюз.
  – Может быть. Однако вопросы были согласованы с первым секретарем М.Д.   Зорикой.
   – Тем хуже, значит, и он не имеет представления о профсоюзах.
Тогда Ксения Павловна куда-то позвонила (оказалось, в Москву, в ВЦСПС), и там ответили, что, если бы все председатели РК профсоюзов решали вопросы так, как ваш, никаких проблем не было бы. Секретарь райкома взяла в руки жалобу, ответ инструктора, порвала их и выбросила в урну.
   По этому же вопросу состоялся пленум республиканского комитета профсоюзов, на котором присутствовали заместитель председателя Совета Министров Н.П. Кирияк, курирующая медицину, министр здравоохранения К.А. Драганюк, замминистра Н.Г. Лешан, предсе¬датель республиканского совета профсоюзов Г.И. Еремей и, если память не изменяет, Н.В. Гуцу, курировавший медицину по линии ЦК КПМ, который сопровождал нас на всех медицинских съездах (до сих пор не могу понять, по каким соображениям тратились государст¬венные деньги на его развлекательные поездки). Накануне вечером мне позвонила Е. Н. Репина (председатель республиканского комитета профсоюза медработников) и попросила выступить на пленуме. Кстати, мои выступления на всех форумах были объективны и содержали предложения по решению тех или иных задач. После моего выступления на этом пленуме раздались аплодисменты, и сидевший рядом со мной Г.В. Русу, главврач Центра охраны материнства и детства, сказал:
   – Ну теперь держись, Аурел! Еремей разнесет тебя в пух и прах.
    – Успокойся: во-первых, Еремей – умный человек, во-вторых, он тонко чувствует, чего ждет аудитория, в-третьих, отлично знает, что в мой адрес нельзя говорить неаргументированно, иначе тут же получит отпор, причем аргументированный. Он знает и то, что определенную негативную лепту в «решение» социальных вопросов сел Котовского района внес и он. Это по его указанию на всех землях района посадили виноградники, чтобы получить рекордный урожай в 100 тысяч тонн для одоления «трамплина» в ЦК КПМ.
   И действительно, выступая, Г. И. Еремей неоднократно цитировал меня, хвалил. Насколько уж он был искренен, не знаю. Мой сосед сильно удивился.
Последний контакт с Г. Еремеем был на президиуме республи¬канского совета профсоюзов во время слушания республиканского профсоюза медработников по вопросу о неправильном распределении трехкомнатной квартиры. Главврач С. Василиу выделил ее акушеру-гинекологу И. Вырлану, переведенному из села Лапушна, когда у нас в ЦРБ своих гинекологов было предостаточно. Этот случай получил огласку в газете «Труд». Раньше за это же нарушение С. Василиу на президиуме районного комитета профсоюза медработников был объявлен строгий выговор. Г. Еремей предложил освободить С. Василиу от занимаемой должности, но секретарь сказал, что ему уже вынесен строгий выговор районным комитетом профсоюза медработников.
  – Да? Это прецедент. И кто же тот председатель, который взял на себя такую смелость – наказать главного врача района?
  – Пену, – ответил секретарь.
   – Да, этот мог. Так вот, товарищ Василиу, скажите спасибо вашему председателю, он вас спас от увольнения.
  Честно скажу, общественная работа мне была по душе, а мой авторитет позволял защищать любого члена коллектива на любом уровне. Ни один организационный вопрос администрация больницы не решала без меня. Руководство района знало, что меня не интересуют портфели, и потому я могу дать объективную характеристику любому.
  Один раз меня не послушали, когда пригласили С. Василиу на должность главного врача района, и глубоко ошиблись (правда, дисциплина в больнице улучшилась, но методы его были крутые). Вечером после возвращения с президиума республиканского совета профсоюзов, на котором Г. Еремей предложил освободить С. Василиу от должности главврача, в мое отделение пришли секретарь райкома К.П. Артемий, председатель райисполкома И.В. Золотко и его заместитель И. В. Мунтян посоветоваться, что же делать с С. Василиу.
Вместо него на должность главного врача было предложено три кандидатуры: заведующий поликлиникой В. Русу, заместитель главного врача по лечебной работе В. Тутунару и И. Мидриган. Я дал характеристику деловых качеств каждого и предложил И. Мидригана. Со мной согласились. В. Тутунару болезненно принял это решение и попросил министра К. Драганюка перевести его на вакантное место главного врача Страшенского района. И. Мидриган, когда мы остались одни, попросил у меня совета в подборе заместителей. На должность заместителя по лечебной части я предложил С. Василиу - эту работу на данном этапе лучше его никто не знает. И он согласился. А первым заместителем предложил молодого хирурга Г. Цуркану: мне нравился его образ мышления. И. Мидриган вызвал к себе Г. Цуркану и предложил ему эту должность, но тот сначала отказался. Только после моей с ним беседы он согласился. Впоследствии Г. Цуркану стал хорошим главным врачом, правда, пришлось повоевать за его кандидатуру, так как это было во время прихода уличной демократии и за портфели тогда боролись многие фронтисты, как В. Попа, Д. Маху, И. Вырлан и др. Потом Г. Цуркану стал хорошим первым заместителем министра здравоохранения республики.
  Помогал я с подбором кадров для Республиканского диагности¬ческого центра и министру К. Драганюку. Так, на должность заведую¬щего эхокардиографическим отделением предложил А. Тестемицану, абдоминальным – М. Ефтодий и др. И рад, что не ошибался, предлагая кандидатуры дельных людей.
Позже я понял, что я думал обо всех и многим помогал своим авторитетом, приумножал славу района и республики, а обо мне и моей семье никто никогда не думал, а может быть, думали, что мы ни в чем не нуждаемся. Ведь это абсурд – нищий дает подаяние.
                ***
   В 1983 году после того, как старшая дочка, закончившая медицинский институт, решила вернуться в Котовск и работать в нашем отделении, было принято окончательное решение, что мы, семья врачей, остаемся здесь навсегда. Возник квартирный вопрос, о котором я раньше не думал, хотя мы жили в ужасных условиях – в одной комнате, а из коридора я сам достроил маленькую детскую комнатку, в старом саманном мамином доме, который потихоньку сползал (все другие дома выше нашего сползли еще раньше). Да я и не ремонтировал дом, так как был уверен, что, когда потребуется, мне, сделавшему столько для района и республики, квартиру дадут без   проволочек.
  Приехал в Котовск министр К. Драганюк, и мы пошли к первому секретарю М. Зорике, куда были приглашены председатель райисполкома И. Золотко и председатель горисполкома Д. Тулбу. Обсуждался вопрос о моем окончательном решении остаться в Котовске. Взамен на отказ от получения в Кишиневе четырехком¬натной квартиры (имел льготу на дополнительную жилплощадь как заслуженный рационализатор) М.Зорика, И. Золотко и Д. Тулбу обещали выделить трехкомнатную квартиру в строившемся доме. Однако дом сдали, а квартиру нам не дали. Я тогда находился в Москве на лечении. Мог ли я не верить слову первого секретаря РК КПМ и председателя райисполкома? Конечно, нет. Ведь в их руках концентрировалась вся советская и партийная власть в районе. Не буду рассказывать, какие унижения перенесла моя семья в связи с этой квартирой. Узнав об этом, я из Москвы телеграммой обратился к первому секретарю КПМ С. Гроссу и председателю Совета Министров Г. Устияну. К сожалению, эту телеграмму из общего отдела ЦК КПМ направили для разбора в Котовский РК, не требуя ответа (удивительно, но ответы на поступавшие на меня анонимки требовали всегда).
  Были собраны все бумаги, где говорилось, что мы стоим первые в очереди на получение квартиры и дом находится в аварийном состоянии (заключение зав. отделом строительства Котовского РК КПМ В. Берникова), ходатайства из Министерства здравоохранения и республиканского комитета профсоюза медработников, однако практических выводов не последовало. Наоборот, в беседе со мной М. Зорика и И.Золотко вообще отрицали, что в присутствии министра К. Драганюка обещали дать квартиру. Кроме того, курирующий медицину в ЦК КПМ Н. Гуцу звонил первому секретарю райкома партии и председателю райисполкома и советовал не давать нам квартиру. Тогда я сам позвонил ему и спросил, кто дал ему право решать судьбу моей семьи, да еще по телефону? Он грубо ответил:
  – А вам кто дал право звонить в ЦК КПМ?
  – Мне такое право дала моя партийная совесть, а у вас ее нет. Хуже того, вы даже не знаете, что это такое.
Когда я напомнил о своих заслугах перед районом и республикой, мне ответили, что хорошо знают о них, никто не собирается их принижать, что народ ценит мой высокий профессионализм, но, к сожалению, в настоящее время при распределении квартир это не может быть принято во внимание. Даже если я с семьей уеду из района, ничего не случится, так было всегда – одни приезжают, другие  уезжают.   И  это  говорили  первый  секретарь  РК   КПМ   и председатель райисполкома! Те, кому по долгу службы положено было заботиться о сохранении квалифицированных медицинских кадров, обслуживающих сельское население. Как эти люди могли заботиться о сохранении местных хороших кадров, когда их заботило лишь одно: чтобы угодить функционерам из ЦК КПМ, чтобы скорее попасть в Кишинев.
  Я действительно был наивным и верил партийному слову. Поэтому никак не мог понять, как руководство района признает и ценит мой вклад в общее дело, но вот социальная справедливость почему-то на меня и мою семью не распространяется. И не мог представить, что партийные и государственные лица говорят одно, думают другое и делают – третье. Неужели они не понимали, что такая практика не только подрывала их авторитет, но и ставила под сомнение авторитет партии и государства? Но оказалось, что личные интересы были для них выше партийных и государственных. Не было, нет и не будет государства в мире, где будут осуществляться принципы социальной справедливости. Демократия – это не справедливость, это борьба за социальную справедливость.
  Обидно до глубины души, что, пока у меня были лишь обязанности работать хорошо, приумножать славу района и авторитет руководства района, оно уважало, ценило, ставило меня в пример, отмечало в выступлениях, приглашало в президиум, занесло в золотой кадровый фонд района. Районные руководители часто посещали наше отделение или давали мне задания, кого проконсультировать из партийного и государственного аппарата республики, да из других высших эшелонов власти. Но они никогда не интересовались, в каких условиях мы живем. Молчим – значит, хорошо живем. Начали просить положенное, более того, обещанное, стали плохими. По-видимому, никто не верил, что сначала мы решали на должном уровне интересы медицинского обслуживания населения, а потом стали думать о личных.
  Вспоминается один случай. Как-то раз я консультировал председа¬теля Госстроя Молдавии Сергея Сергеевича Графова и его жену архитектора Любу, академика Бориса Васильевича Мельника, министра Кирилла Алексеевича Драганюка, его брата Андрея и жену Шуру, после чего пригласил их к себе домой на молдавские плацинты, которые непревзойденно готовит моя жена Мария. Сергей Сергеевич посмотрел, как я живу, и сказал:
  – Слушай, Драганюк, это здесь живет известный всему Союзу доктор Пену?
На что Кирилл Алексеевич ответил:
  – Я не виноват, ему предлагали все в Кишиневе, но он всегда отказывался, не хочет расставаться со своим отделением и Котовском.
Сергей Сергеевич стал звонить первому секретарю М. Зорике:
  – Михаил Дмитриевич, я тебе звоню из так называемого дома, где живет семья из четырех врачей всем известного врача Пену. Тебе не стыдно? Ты должен построить ему отдельный коттедж, а я тебе помогу, ведь он – гордость нашей Молдавии, единственный врач в республике, который консультирует больных со всего Союза. Знаешь, почему он небогат?   Потому что честный.
  Однако, как известно, тот же М.Зорика, райисполком и горисполком в выделении нормальной квартиры мне отказали. Их восхищение оказалось фальшивым. Они меня использовали для решения своих личных задач.
Тогда я обратился к Председателю Совета Министров Ивану Григорьевичу Устияну. Он доброжелательно принял меня, выслушал, не перебивая. Потом спросил, почему я не хочу переехать в Кишинев и работать в больнице 4-го управления, где завтра же получу четырехкомнатную квартиру. Я поблагодарил и сказал, что своему диагностическому отделению отдал всю жизнь, здоровье и обречь его на смерть не могу – умру вместе с ним. Иван Григорьевич тут же позвонил министру К. Драганюку и сказал:
   – Сколько раз я вас просил забрать Пену из Котовска? Оказывается, он даже порядочной квартиры не имеет?
Ответа я не слышал. Тут же по телефону Иван Григорьевич связался с руководством района:
 – Завтра же занесите на работу доктору Пену решение о выделении ему трехкомнатной квартиры, на его выбор, с учетом состояния его здоровья. Вечером доложите.
  И действительно, мне принесли решение о выделении квартиры в только что построенном доме и даже попросили выбрать подъезд и этаж. Я по сей день благодарен Ивану Григорьевичу Устияну, у которого слова не расходились с делом. К сожалению, бедна наша земля такими людьми. Зато богата сорняками, и они  живучи.
  На прощание Иван Григорьевич спросил мое мнение о первом секретаре М. Зорике и председателе райисполкома И. Золотко. На что я ответил:
  – М. Зорику, пришедшего к нам из криковских подвалов, я бы вернул туда же дегустатором, в этом он большой спец. А что касается И. Золотко, то он мог бы быть хорошим шутом в новом Молдавском цирке.
  Такие характеристики я им дал не со зла, они объективные. Ведь не зря в подборе кадров многие советовались со мной. Знали, что я болею душой за район и за больницу.
  В связи с этим хочу привести пример. В Лапушнянском уезде, как и в других, были созданы уездные медицинские управления. Начальнику управления Г. Цуркану был предложен (считаю, заслуженно) пост заместителя министра здравоохранения. А между членами уездного Совета началась борьба, причем и нечестными методами (путем подкупа голосов) за место начальника управления. Мне позвонил председатель уездного Совета господин А. Кетрару и попросил о встрече у меня в отделении. Обсуждали вопрос, кого выбрать начальником медицинского управления. Я ответил, что если на перспективу, то ставьте, кого хотите, но если нужно, чтобы программы, начатые Г. Цуркану заработали сегодня, то есть одна-единственная кандидатура – это П. Чеботарь. Могут быть возражения, и даже у меня они есть, но для пользы дела их можно не принимать во внимание. И эта кандидатура была утверждена.
   Незадолго до отъезда из района первого секретаря М. Зорики сказал я ему все, что другие боялись сказать. И в порыве злости он ответил:
  – Пену, твое счастье, что сейчас другие времена. По тебе Сибирь плачет.
  А я напомнил ему случай с его матерью.
Как-то вечером позвонил мне первый секретарь и попросил проконсультировать одну крестьянку, которую привезет его шофер. Утром шофер Ваня привез женщину и сказал, чтобы, когда закончу обследование, позвонил Михаилу Дмитриевичу. Я начал обследование, задал несколько вопросов и быстро догадался, что это его мать, но никак не мог понять, зачем эта конспирация, как можно стыдиться своей матери. Спросил старушку, есть ли у нее еще сыновья. Она ответила утвердительно.
  – И что, они все первые секретари?
  – Нет, – ответила она.
  Тогда я сгоряча сказал:
   – Этого, который у нас работает первым, лучше было бы и не рожать.
   – Может быть, и так, но родители детей не выбирают.
  Этот ответ неграмотной крестьянки поразил меня.
Она оделась, вышла в коридор, развернула узелок с едой и стала есть. Тогда я взял ее под руку и отвел в нашу комнату для приема пищи. Я знал, что у первого секретаря не все ладится в семье, но в любом случае, в моем понятии, мать должна быть превыше всего.
  Не дождавшись реакции на свой рассказ, я оставил заявление на имя первого секретаря, где написал, что с сегодняшнего дня не хочу быть в такой партии, в которой есть такие коммунисты, как он и И. Золотко, да еще в ее руководящих органах. И еще одно заявление, что снимаю с себя полномочия председателя районного комитета профсоюза медработников, а отчетно-выборное собрание будет проводить секретарь А.Фурдуй.
   О моем выходе из партии никто не знал, но я перестал посещать партийные собрания и активы. В эти дни и позвонил мне второй секретарь Федор Дмитриевич Стародуб, уважаемый мною человек. Благодаря ему, его организаторским способностям и партийной требовательности «еремейский» дом перестроили в отличное диагностическое отделение.
   В связи с этим расскажу случай его вмешательства в благоустройство диагностического отделения. Все уже было готово, аппаратура функционировала. Вдруг звонит из Москвы министр К. Драганюк, сообщает, что к нам едут гости. А я никак не мог решить вопрос со шторами. Больница имела право приобрести товар только по перечислению, а магазин продавал только за наличные. После разговора с Кириллом Алексеевичем я стал нервничать и ругать дурацкие законы. В это время заходит Ф.Д. Стародуб и спрашивает, что случилось. Я стал объяснять, что к нам едут гости, а я не могу пробить шторы. Федор Дмитриевич поднял трубку, позвонил председателю райпотреб-союза И. Бряхне и спросил:
  – Сколько метров ткани ты списываешь за год на естественную убыль?
  Я не расслышал ответа. Стародуб продолжил:
   – Даю тебе 45 минут, чтобы решить вопрос со шторами для отделения функциональной диагностики. Да пойми ты: Пену не для себя их просит!
И вопрос был решен.
 Федор Дмитриевич попросил меня выступить на районном партийном активе. Мне было неудобно ответить нет, и я согласился. Он сказал, что хотел бы предварительно прочитать мое выступление. На что я ответил:
 – Я вас очень уважаю, но выступление не принесу, ибо никогда не выступаю по бумажке. И вообще никому не позволяю корректировать мои выступления.
  – Ладно, – сказал Федор Дмитриевич, – я просто хотел тебя подразнить.
В президиуме в первом ряду сидели новый первый секретарь В. И. Глебов, Ф. Д. Стародуб и несколько женщин – секретари первичных организаций. Я сидел во втором ряду, позади Стародуба. Выступавшие передо мной затрагивали болезненные проблемы, но первый секретарь их не слушал – он беседовал с рядом сидевшими молодыми женщинами. Наконец, дали мне слово. Я вышел на трибуну, отвел микрофон в сторону и стал рассказывать, какие безобразия творятся в районе в социальном плане, что руководители партийных и государственных органов занимаются приписками и ждут – не дождутся, когда за эти приписки их возьмут в аппарат ЦК КПМ на повышение… Первый секретарь прекратил разговаривать с дамами и холодно уставился на меня.
Зал отреагировал на мое выступление аплодисментами и возгласами:
  – Правильно, правильно! Они решают свои личные вопросы за наш счет…
Я сел на место, а первый секретарь все еще продолжал смотреть в сторону трибуны, с которой я сошел.
    Объявив очередного выступающего, Стародуб протянул мне руку и тихо сказал:
  – Браво!
  На второй день Федор Дмитриевич позвонил мне на работу.
– Аурел Юрьевич, только я знаю, что выслушал от первого секретаря из-за твоего вчерашнего революционного выступления. А про тебя он сказал так: «Откуда выкопал этого оратора, туда и закопай».
– Извините, Федор Дмитриевич, я выступил из уважения к вам, и это было моим последним выступлением на партийных форумах. Я уже не член партии – написал заявление о выходе еще при Зорике.
   Так что, выходя из партии по идейным соображениям, я намного опередил самого Б. Ельцина.(продолжение следует)