Рецидивист. 4 глава

     Крытая машина с маленьким, зарешеченным оконцем, глубокая ночь. Почему нас повезли ночью, было непонятно. Казалось, нас везли втайне, но от кого, неизвестно. Не видно было ни фонарных столбов, куда мы едем, мы не знали. Вдруг сильный толчок и машину перевернуло, да так, что сидевшие на скамье осуждённые и охранники, просто полетели кубарем. Треск, крики, мат, ничего не разобрать. Только от сильного удара, я потерял сознание.
     Сколько я пробыл в таком состоянии, я не знал, только когда с трудом открыл глаза, сразу и не понял, где я нахожусь и даже имени своего не помнил и что произошло, тоже. Я лежал на никелированной кровати в чистой, свежевыбеленной комнате и вокруг никого. Встать не получилось, голова перевязана, руки тоже, тела не чувствую. Крикнуть тоже не получалось, голос будто пропал. Вдруг в комнату вошла молодая женщина, на вид лет тридцати пяти, может чуть больше. Симпатичная, пышногрудая, полноватая, в общем, кровь с молоком. Давно я таких баб не видел, такая улыбчивая и приветливая. Наклонилась надо мной и спрашивает.
     - Ну наконец-то ты пришёл в себя. Как зовут тебя, милок?
     А я, хоть убей, не помню, кто я и откуда.
     - Не знаю... - тихо прошептал я.
     - Оно конечно. Машину так разворотило, как ещё жив остался, не понятно. Ведь погибли все, - качая головой сказала женщина.
     Кажется, я опять ушёл в глубокий сон и проснулся ночью. Жутко захотелось есть, попытался встать. Спустил сначала ноги, чёрт, гляжу, а на мне ничего и нет. Видать, раздела меня моя спасительница. В темноте наткнулся на стул, он с грохотом упал и в комнату вбежала та женщина и включила свет. А я стою, в чём мать родила, только и прикрыл рукой своё хозяйство. Женщина улыбнулась и открыла шкаф. Достала оттуда штаны и рубаху и без всякого стеснения стала помогать мне одеваться. Я с трудом оделся. Тело ныло, голова гудела и кружилась, пришлось снова сесть на кровать. Голос вроде прорезался.
     - Что случилось? Как я здесь оказался? - хриплым голосом спросил я.
     - Давай-ка для начала я тебя накормлю, милок. Меня Клавдия зовут, а ты значит, имени своего не помнишь? - сказала Клавдия и пошла на кухню.
     Принесла она мне суп и кусок хлеба и стала кормить меня, как малое дитя. Руки мои были перевязаны, в ссадинах и ранах, ложку держать было трудно. Я послушно ел и молчал. Клавдия смотрела на меня и улыбалась. Видимо, ей нравилось кормить меня и ухаживать за мной, а суп теплом разливался по телу.
     - Как я здесь оказался? - спросил я, наконец поев.
     - Так я и притащила тебя. В ночь третьего дня, когда грохот раздался, мы с Ивановной, с соседкой моей, ранним утром пошли посмотреть, что же там на дороге произошло. Глядим, машина в обрыве лежит, прямо в речке, семь человек мёртвые, думали и ты помер, но вдруг стон услышали. Подошли, а ты живой. Мы и к другим подходили, прислушивались, но никто не выжил. Я с Ивановной тебя к себе принесла, а ей велела молчать, мол и ты не выжил. С области люди в форме приезжали, говорили, что восьмой должен быть. Натворил ты чего? В общем решили, что тебя течением реки унесло, а речка у нас глубокая и быстрая, - рассказывала Клавдия.
     Вдруг меня осенило или память вернулась, но я вспомнил, что нас везли в зону для особо опасных. Но Клавдии я говорить ничего не стал.
     - Так, натворил чего, спрашиваю? - переспросила Клавдия.
     - Да так, по ошибке меня того... арестовали. Ничего я не творил. А зовут меня Василий, - ответил я.
     - Так там и думают, что ты тоже погиб. Я ведь кабанчика Ивановне дала, чтобы она молчала. Вроде обещалась никому не проболтаться. Ты ведь второй день вот так лежал, без памяти, значит. А я одна живу, я ведь в эту деревню замуж вышла, только счастье моё недолгим оказалось. Погиб мой Митенька, с войны не вернулся. Ни могилы тебе, ничего. Будто и не было человека. Хочешь, со мной жить оставайся, я тебе верной женой буду. А хочешь или боишься чего, можем переехать в другую деревню, где нас никто не знает, - с какой-то надеждой говорила Клавдия.
     - Сколько лет тебе, Клавдия? - спросил я.
     - Осенью сорок будет. А что? Стара я для тебя? Иль не по нраву тебе? - спросила Клавдия, а глаза такие, будто сейчас заплачет.
     Мне на тот момент было тридцать четыре года, значит Клавдия была старше меня на шесть лет. Но я не стал ей этого говорить.
     - Мне тоже скоро сорок стукнет, в конце лета, - ответил я.
Лицо Клавдии просияло.
     - Вот и ладно. А я тебя любить буду! За все эти годы, что не долюбила, отлюблю, - с каким-то упоением сказала Клавдия.
     Кажись, был бы я здоровым, она тут же прыгнула бы ко мне в постель. Да я и сам давно женской ласки не видел, всё бежал куда-то, чего бежал? Не понятно. А искренность этой аппетитной женщины, очень подкупала.
     - Меня наверное искать будут. Думаю, лучше переехать отсюда. Сельчане всё равно будут интересоваться, кто я и откуда. Что им скажешь? - спросил я.
     - А что я скажу? Скажу, что приехал ты ко мне из города. Я ж в город ездила на ноябрьские праздники, вот и скажу, что там с тобой и познакомилась. Скажу, что полюбили мы друг друга, вот ты и приехал жениться на мне. В деревне-то мужиков почти нет. Пантелей, да и тот старик, с войны без ноги вернулся, теперь в колхозе сено возит. И тот занят, жена у него и дети. Да ещё несколько мужиков, да все при бабах и пьют каждый божий день. А ты видать и не пьющий вовсе. Оставайся, ежели некуда идти, а? - с какой-то надеждой во взгляде, сказала Клавдия.
     - Так ты ведь обо мне ничего не знаешь. Может я вор и убийца какой. А у меня и документов нет. То, что думают, что я погиб, это хорошо. Да и идти мне некуда, - посмотрев в окно, ответил я.
     - Документы справим. Ежели что, на свою фамилию тебя запишу. А кто ты был до этого дня, мне всё равно, да и на вора и убивца ты тоже не похож. Вона у тебя глаза какие добрые, - сказала Клавдия, подсаживаясь ко мне на кровать.
     Да так близко, что я почувствовал тепло её пышного тела, аж мурашки по коже пробежали.
     - Мне сначала поправиться надо, а если никто допытываться до меня не будет, что ж, можно и у тебя остаться. У меня ж нет никого на свете, один я, - ответил я.
     Думаю, если бы был я здоров, Клавдия меня бы зажала в своих крепких объятьях, уж такой у неё взгляд был, как у охотника на дичь.
     Получалось, что все, кто ехал со мной в машине, погибли. В Москве скорее всего думают, что и я погиб и моё тело унесло течением реки. А река здесь глубокая и быстрая, так Клавдия сказала. Значит, я как бы заново родился и наверное, мог бы свою никчемную жизнь начать сначала. Об этом я думал, когда Клавдия гладила меня по плечу своей мягкой рукой. И так мне уютно стало и хорошо.
     - Тело всё болит, я бы поспал... - тихо сказал я, давая Клавдии понять, что для любви я пока не готов.
     - А... да, конечно. Что это я? Ложись, милок, поспи. А я с вечера тесто поставила, хлеб печь буду, да и пирог с капустой. А ты спи, вон, уже петухи кричат.
     Проспал я часа четыре, проснулся от запаха печёного хлеба и пирога. Слышу голоса раздаются.
     - Что решила, Клавдия, со своим приживальцем? - говорил незнакомый голос.
     - А что решать? У меня жить останется. Поженимся мы с ним и все дела, - отвечала Клавдия.
     - Ты ж его совсем не знаешь, - говорила Ивановна, кажись, это была она.
     - А ты знай себе молчи, Ивановна. Я может только жить начну. Ну что я видела в жизни? Матвей мой, на войне сгинул, я и мужского тепла не успела познать. Мне бы ребёночка родить, а там, как Бог даст. Останется со мной, может и полюбит меня, а что по мне, так я уже люблю, - ответила Клавдия.
     - Отчаянная ты, Клавдия. Оно конечно, бабе мужик нужон, а ты молода ишо. Я сказала, что думаю, решать тебе. Никому я ничего не скажу, поступай, как знаешь, - ответила Ивановна.
     - Тебе хорошо говорить, Ивановна, у тебя дети, муж какой-никакой, а я вона сколько лет одна маюсь. И приласкать некого, - слёзно сказала Клавдия.
     - Ну и ладно. Ты мне вот хлеба отрежь и пирога немного, детям снесу, поедят маленько и пойду я, - сказала Ивановна.
     Через несколько минут дверь хлопнула, видимо ушла Ивановна. Я встал и вышел в первую комнату, где от печи шёл жар.
     - Проснулся? Вот и хорошо, садись, кормить тебя буду, - улыбаясь, сказала Клавдия.
     - Мне бы умыться, да руки перевязаны. Может развяжешь? - спросил я.
     - Да, сейчас развяжу, чего не развязать. Я же на твои раны травы наложила, быстрее поможет, - сказала Клавдия и стала развязывать ленты, видимо, нарезанные из старой простыни.
     - Ну вот, намного лучше, а то ведь страх какие руки были. Умывальник во дворе, ты иди, умывайся, а я на стол соберу, - сказала Клавдия.
     Умывшись, я быстро вошёл обратно в дом, боялся, что соседи меня увидят.      
     Так прошла неделя, я совсем поправился, но выходить на улицу не решался, ведь соседи могли и сообщить обо мне кому следует, а мне светиться не было резона. Клавдия не настаивала, а каждый день сама уходила на птицеферму, где она и работала. Я спал в комнате, то бишь в спальне Клавдии, а она устроилась за печкой, где стояла такая же старая кровать, занавешенная от глаз ситцевым материалом.
     Прошло уж дней десять, мы с Клавдией жили, как соседи. Однажды ночью я проснулся от жара губ, что целовали меня. Машинально, я обнял пышное тело Клавдии. Она была очень темпераментной женщиной. В жизни я много чего повидал, но с Клавдией было по-другому. Не нужно было никуда торопиться, с ней было спокойно и хорошо. С того дня, мы стали спать с ней в одной кровати. Но время шло, страсти поутихли, я не мог всё время взаперти сидеть дома. Уж не знаю, каким макаром, но документ Клавдия мне сделала и всем растрезвонила, что к ней из города приехал жених. Так и получилось, что мы с ней, как бы поженились, хотя жили, как сейчас говорят, в гражданском браке. Клавдия на ЗАГСе не настаивала, а я об этом и не просил.
     Но в деревне без дела не усидишь и пришлось устраиваться на работу. А что я умел делать? Ровным счётом ничего. Клавдия устроила меня скотником на ферму, корм коровам подавал и воду. Что ж, работа как работа, только меня это не устраивало. Воли хотел и всё думал, как уехать отсюда. Страна большая, затеряться можно было. Тем более, Клавдия по моей просьбе взяла мне документ на свою фамилию, так, на всякий случай. Ведь фамилия Соболев, значилась, как фамилия опасного преступника, а рисковать не хотелось. Так я и стал, Василий Иванович Мельников. Ну и ладно, фамилию на хлеб не намажешь, зато жить спокойнее будет.
     О том, что хочу уехать, я Клавдии говорить не стал, не хотел расстраивать. Она так рада была, что у неё есть муж, я, значит. Прошло ещё полгода, у меня такая тоска на сердце, мОчи нет, стал думать, как уходить буду. А тут Клавдия с такой радостью заявляет мне, что у нас будет ребёнок. Эта новость меня ошарашила, ведь о детях я совсем не думал.