Сгоряча

   Жители села Недотёпки всё-то делали сгоряча. Сорвалась дверь с петли – а ну её коленом! Потом сидит, думает: хоть на одной петле, а держалась дверь, а теперь вот лежит на крыльце, пройти мешает, да вдобавок ещё и косяк треснул. А на дворе февраль.
- Петруша! – кричит жена. – Что-то холодом потянуло, ты прикрыл бы дверь плотнее!
- Я б прикрыл, - бормочет Петруша.
А уж зима в этот год выдалась – морозная, снежная. Позёмка так и юлит, плясунья! Хорошо на крыльце, всех видать. Вон сосед идёт, тащит что-то.
- Василий! Чего везёшь?
- Здорово, Петро! Вот веточки собрал на растопку. А это что у тебя?
- Это? Да дверь старая. Хочешь, забирай!
- А что, заберу, ежели не нужна.
Оттащили к забору, а там привязали к саням и – привет.
Стоит Пётр, как после тяжёлой работы, руки потирает.
- Хорошо!
А где хорошо-то? Холод собачий, ветром в сени сугроб намело. Тут ещё жена.
- Петруша! Принеси воды из колодца! И дверь закрой!
Взял ведро, пошёл. Под ногами скрипит, на душе поёт! Задрал голову – ветка – тяжёлая, так и клонится под белой шапкой. Эх! Взял да и дёрнул. Просто так, сгоряча. Сидит Пётр, по уши засыпанный, в глазах темнота, забыл, куда шёл. Да за водой же! Вылез кое-как из сугроба, отряхнулся. А где ведро? Снова полез в сугроб, нашёл, еле вытащил. Ведро-то полнёхонько! Пошёл назад, поднялся на крыльцо – открыто, внутри – снежный сугроб, высыпал сверху снег из ведра – хорошо!
- Алевтина! – кричит, - мы сегодня чай пить будем?
- Воды принёс? – раздаётся в ответ. – Ставь ведро на стол.
Поставил.
- Петруша! Ты опять дверь не закрыл, холодно.
- Так зима на календаре, вот и холодно. Чай-то будем?
- Сейчас-сейчас, ты присядь покуда, отдохни, я только дверь закрою.
Ходики на стене стреляют глазами, влево-вправо, влево…
- Петруша! А двери-то нет!
- Ну да.
- Петруша, где дверь-то? Не знаешь?
- Как это? Знаю! А у соседа, у Василия!
Алевтина тяжело опустилась на табурет.
- Петруша, а ведро-то пустое…
   Натянул Пётр валенки, нахлобучил шапку, тулуп запахнул и вышел наружу. Хорошо в сенях! Светло, снег искрится на полу. Вдохнул полной грудью, набрал дров, сколько смог, и пошёл к соседу. Недалека дорога, да завихрениста. Пока дошёл, почти все поленья растерял. Вернулся, подобрал, сколько нашёл, стучит. Не открывают. Прислушался – жена соседа, Настасья, причитает.
- Бросал бы ты, Василий, свои чертежи! Выходной, все мужики давно пьяные в хлам, а ты всё сидишь!
- Погоди, жена! Вот построю летательную машину, а тогда и напьюсь.
Тут Пётр дрова и уронил. Засуетились хозяева, подбежали к двери – батюшки, да у нас гость!
- Заходи, сосед! Дверь только закрывай, холодно.
 - Опять дверь! Ну да, я ж как раз за этим!
Вошёл. Хорошо в доме! Тепло, по полу доски раскиданы, по столу – чертежи!
- А я вот вам дрова принёс, печку топить.
Поглядела Настасья, пожала плечами.
- Спасибо, да только без надобности нам, Василий нынче полные сани притащил – и ветки, и палки, и даже целую дверь!
Обрадовался Пётр.
- Так вот же! Дверь-то я сам ему отдал, не подумавши, а дом теперь открытый стоит, Алевтина моя нервничает, холодно ей.
Помрачнел Василий, стоит, затылок чешет.
- Как быть-то? Я ведь дверь твою уже распилил. А может, по частям возьмёшь?
- Возьму, отчего же не взять! Так даже нести удобнее будет, вот спасибо тебе, сосед!
Завернули части в мешковину, верёвкой обвязали – хорошо! Вышел Пётр на улицу, дверь за спиной бренчит, а метель поутихла, солнышко показалось – и так радостно стало на душе, хоть пой! Ну, и запел. Сначала вроде ничего было, только вскоре из каждого двора стали за ним псы увязываться, как на демонстрации, прямо. Идут себе гуськом и воют, кто во что. Едва успел к дому подойти, жена высунулась, кричит, а что кричит – и не слыхать, псы, окаянные, во вкус вошли. Стянул валенок да и закинул сгоряча. Псы выть перестали, валенок догнали, начали рвать. Стоит Пётр в одном валенке, недоумевает. А жена выскочила, за рукав его тянет.
- Иди в дом, простудишься!
Зашли, в сенях - сугроб, на столе - пустое ведро. Хорошо дома! Валенок на ухват надел, к печке приставил, сохнет. Дверь на пол высыпал – хорошая дверь, ручку из кармана вынул, слева приладил – справа – не поймёт. Надо бы перекусить.
- Алевтина, - кричит, - мы обедать будем?
- А как же! Вот воды принеси – и будем.
Натянул Пётр недосохший валенок, в тулуп запахнулся, ведро взял и поскакал на одной ноге к колодцу. Ведро побрякивает, птички поют – хорошо-то как! Сорвал с головы шапку, вверх подбросил, она на ветке и повисла. Ворона рядом сидит, на шапку плотоядно поглядывает. Стянул последний валенок, погрозил вороне. А та не боится.
- Кар-р! – говорит.
Ну, взял Пётр и, не долго думая, запустил в неё. Только не попал, валенок за забор улетел. А шапка на прежнем месте висеть осталась. Прикрыл голову ведром, пошёл на улицу, валенок вызволять. А по улице сын идёт, из школы возвращается, кровинушка. На голове ушанка набекрень, в руке – ручка от портфеля.
- Здорово, папаня! – кричит.
- Здравствуй, сынок! А ты что это рано? Ведь час назад, как ушёл!
- А я пришёл в школу, а она закрыта.
- Ясное дело, закрыта, воскресенье! А чего ручку принёс? Где остальной портфель?
Рассмеялся сын, да так заливисто! Хорошо!
- Я портфель возле школы оставил, под берёзой, чего его таскать туда-сюда!
- Ай да голова! Небось, все пятёрки в дневник собрал!
- Да не! Вот тройки, почитай, все! А вчера двойку схлопотал. Один из всего класса!
- Ай, молодец! Гляди-ка, единственный из целого класса! И как же ты сумел? Нет, погоди, идём домой, пусть и мать послушает, порадуется.
Пошли по дорожке, впереди отец семейства с ведром на голове, позади – светило науки, ушанка набекрень. Поднялись на крыльцо. Снег в сенях лежит, сверкает, так и переливается! Задумался мальчик.
- Батя, а я в школе был, так там дверь закрыта – не наша ли?
Рассмеялся Пётр.
- А вот и нет! Сюрприз! Наша-то дверь возле печки лежит, распиленная!
Вошли в дом. Алевтина вышла поглядела  - до чего хороши оба! Пётр ведро с головы снял, на стол поставил.
- Жена, - говорит, - сынок- то наш отличился! Один из всего класса! Гордись!
Запричитала Алевтина.
- Родненький ты мой! Да за что же такое счастье мне!
Сел Пётр на табуретку, второй тапок надел, по столу ладонью хлопнул.
- Рассказывай.
Повесил сын ручку от портфеля на крючок и говорит.
- Задал нам учитель задачку, заковыристую-презаковыристую. Подумать велел, не спешить. Ну я и подумал, чего время-то зря тратить? Руку поднял и первое, что в голову пришло и брякнул. А учитель не поверил, попросил объяснить, почему я так думаю. А я и не думаю вовсе, я просто так сказал! Так он мне двойку поставил и велел впредь не умничать.
Побледнела Алевтина, слезами залилась.
- Да как же так, сгоряча, и двойку поставил! Ребёнку малому!
Поддержал и Пётр жену.
- Да уж, нехорошо. Надо бы в школу пойти, поговорить с учителем!
Натянул валенок повыше – и в дверь. А двери-то нет! Задумался. А сынок – тут, как тут, с ведром.
- Ты, батя, забыл, - говорит.
Просветлел Пётр, улыбнулся.
- Ты ж моя радость! Об отце заботится!
Нацепил ведро на голову и похромал по улице, в одном-то валенке. А февральский мороз шутить не любит, так и норовит ущипнуть, тут ещё метель поднялась, и кружит, и кружит! Ведро к голове примёрзло, никакому ветру не сорвать – так-то! А тут на ловца да и зверь – Пал Семёныч, учитель школьный, снег во дворе сгребает. Граблями. Пётр ведро приподнял.
- Привет, Семёныч!
- Здорово, Пётр! Снегу-то насыпало! А ты наполовину босой! Сейчас я тебе запасные валенки вынесу.
Присел Пётр на сугроб, замечтался – такой воздух свежий, прям как в кислородной маске! А тут учитель с валеночками.
- Вот, - говорит, - обувайся, новенькие, ещё не надёванные.
А и видно, что не надёванные, оба левые. Нацепил кое-как, а всё лучше, чем в одном, мокром.
- Давай-ка, помогу тебе, Семёныч, снег грести!
И берёт вилы. Два часа работы – весь двор в полоску, как тетрадка. О, кстати!
- А скажи ты мне, Семёныч, за что ребёнка обидел? Жена в истерике!
Призадумался тот.
- Это которого же ребёнка?
- Да моего!
- А! Ну другое ж дело! А то у меня аж двенадцать в одном классе, не упомнишь, кто откуда! А твой- он мыслитель, оделил корову пятью ногами. Сгоряча!
- Это он может, да зачем сразу – и двойку! Он ведь почти правильно сказал! Можно бы и тройку…
Почесал бороду Семёныч.
- Отчего же? Можно и четвёрку! Ступай-ка, Пётр, домой, успокой жену. А сына твоего я завтра к доске вызову, корову рисовать, чтоб и другие поняли, куда ей пять ног!
    Пошёл Пётр обратно – два левых валенка на ногах, третий – подмышкой. До забора не дошёл, остановился.
- Ведь можно с человеком договориться! А то – не подумав, сгоряча, да и двойку!
И уже дома, засыпая, бормотал.
- Ну нельзя же – сразу и двойку... Сгоряча...