Глава 9

(запись 09.01.2009)

   Стали мы жить в Тбилиси. Папа стал строить дома. Но надо вернуться немного назад. Когда мама с папой познакомились, начиналась стройка того дома, гда папе дали однокомнатную квартиру. 5-ти этажный дом, состоящий как бы из трёх частей, стоящих вплотную друг с другом, из 9-ти подъездов. Середина - из одного подъезда - 5 этажей. Подъезд был парадный, широкий. А к нему с двух сторон примыкали плотно два 4-х этажных дома по 4 подъезда в каждом. И на каждом этаже по 3 квартиры. Это значит, что в каждом из этих домов было по 48 квартир. Но квартиры большей частью были коммунальные, т.е. на 2 семьи. А в центральном подъезде было всего 8 квартир: на 3-м, 4-м и 5 этажах всего по одной трёхкомнатной квартире, на втором этаже - 2 квартиры, а на первом - 3. Причём, было  просто 2 комнаты, каждая со своим входом, без всяких кухонь. А ещё лестница спускалась вниз и там была раковина с холодной водой и унитаз. Это было предусмотрено для жильцов этих двух комнат. Там жили по одному человеку и жильцы часто менялись. А у нас была однокомнатная квартира трамвайчиком: комната 13 м2, кухня - 12 м2, а между ними был маленький коридорчик, состоящий из 4-х дверей на все стороны:  одна на кухню, одна - в комнату, одна - в туалет, а напротив была входная дверь. В кухню и комнату двери были наполовину стеклянные, а другие две - сплошные. Поскольку город Тбилиси расположен в котловине, а со всех сторон его окружают горы, то в самом городе улицы и дома построены на разных уровнях. Наш дом одной стороной выходил на привокзальную площадь, а другой - во двор. Причём, чтобы попасть в квартиру, надо было подняться на один лестничный пролёт. Это называется бельэтаж. А с другой стороны окно было совсем низко, на уровне высоты стула. И на подоконнике можно было садиться, как на скамейку. Это окно выходило на привокзальную площадь. Снаружи от окна спускалась широкая каменная лестница из двух площадок. Это было, как архитектурное украшение. Там вечно кто-то сидел под окном: то цыгане, то приезжие с чемоданами, то ларёк приезжал на колёсиках и торговал сахарной ватой и нугой. Можно было открыть окно, перешагнуть через него и оказаться уже на площади. Так мы и делали, когда приезжали и уезжали из города. И соседи во дворе удивлялись: "Ваа,Тамрико, ты когда приехала, мы не видели!" У этого окна были внутренние деревянные ставни, которые открывались, как гармошка, т.е. складывались с каждой стороны на две узких половинки. Летом перед сном мы открывали окно полностью, проветривали квартиру, на кухне тоже открывали, чтобы был сквозняк. Занавеска из тюли ходила ходуном, как парус. То взлетала до самого потолка, то улетала в другую сторону, на площадь. А там бурлила послевоенная жизнь. Звенели трамваи, сигналили троллейбусы и такси, ехали лошади с кучерами и с открытыми повозками. Карет, правда, не было, но гужевой транспорт использовали, в основном, для перевозки молока в канистрах, возили бочки с квасом и с керосином.
   Грузовиков тогда было ещё мало, как и легковых машин. А я уже лежала в своей кроватке без света и слушала весь этот шум. Мама сидела рядом. Потом она закрывала окно и ставни. Я засыпала, а она уходила на кухню. Когда они с папой ложились, я не слышала. Папа редко бывал дома рано. Он часто приезжал на такси, когда было уже темно, и под хорошим хмельком.  Но был настроен всегда по-доброму. А мама начинала его пилить и доводила до того, что он взрывался, они скандалили, мама плакала, папа её успокаивал. Они ложились спать. А утром всё уже было хорошо. Когда папе не надо было идти на работу, я утром залезала к ним в кровать, чтобы пообниматься, посидеть верхом. Мама этого не любила. И когда папа к ней приставал, тоже не любила. А он вечно приставал. Она из-за его пьянок часто отказывалась от интимных отношений. Папу это очень злило, и это не приводило ни к чему хорошему. Поэтому он и гулял направо и налево. А может и не поэтому. Мама вела себя всегда так, как будто она делает одолжение, что живёт с папой. Коэффициент вредности у неё был велик. Хотя она и не работала и в финансовом отношении полностью зависела от папы. Когда мне было 6 лет, она поступила на курсы кройки и шитья и проучилась 6 месяцев. До этого бабушка Надя научила её шить, но кроить она умела плохо. А когда закончила курсы, стала шить дома мне, себе, соседям. Стала брать заказы. Швейную машинку ручную ей подарила бабушка Надя. Папа в гневе иногда попрекал маму, что она ни черта не делает, сидит на его шее. А на работу её не пускал. Но обеспечивал семью слабо. Я этого не чувствовала, мне тогда всего хватало: и еды, и одежды, и игрушек, и друзей, и развлечений. Жаль что не могли отдать меня в музыкальную школу. Я была музыкальным ребёнком и воспроизводила все песни и даже арии из оперетт и опер, которые слышала по радио. Мама тоже хорошо пела, но её пение меня почему-то раздражало. Мне казалось, что иногда она берёт фальшивые ноты. Мама знала все современные песни, часто пела. Поэтому и я их знала. Некоторые и до сих пор помню. Окно на кухне выходило во двор. На всех этажах, кроме нашего, были небольшие деревянные резные балконы. В дальнейшем, когда стали проводить газ, сделали перепланировку, всем построили большие застеклённые балконы по 12 м2. И нам построили балкон 6 кв.м. Больше не позволяла архитектура, мешал подъезд. Но это было уже потом, когда мы жили в Печоре, а бабушка Надя жила в нашей квартире, а в домике жил дядя Боря.
   Под нашей квартирой была большая двустворчатая дверь со стороны двора. Там находилась котельная и куча угля. Время от времени приезжал грузовик, привозил уголь. Рабочие с лопатами его разгружали и забрасывали в котельную. Окон там не было, вернее, было совсем маленькое, как форточка с решёткой. Котельная от дверей вглубь всё понижалась и сходила на нет. Т.е. помещение было, как прямоугольный треугольник, где внешняя сторона с дверью и пол составляли прямой угол.
    Двор состоял из 3-х домов. Напротив нашего длинного дома стояли два 4-х этажных дома, между ними были железные узорчатые ворота, а потом их заменили на глухие. Ворота на ночь закрывались и люди ходили через сквозной подъезд одного из домов. Рядом стояла будочка и в ней сидел сторож. Он открывал ворота только по необходимости. Наш дом в сущности тоже был 4-х этажным, только наш центральный подъезд был 5-ти этажным. На крыше дома со стороны привокзальной площади возвышалась зелёная неоновая реклама: "Пейте грузинский чай" на русском и грузинском языках.
   В домах напротив было по три подъезда. Если смотреть со стороны ворот во двор, то справа был высокий глухой бетонный забор. За забором был бабушкин двор с переулком, но чтобы в него попасть, надо было выйти за ворота, пройти по улице и зайти в переулок бабушкиного двора. Наш двор был больше. Слева стоял длинный одноэтажный деревянный барак. Там жили две большие армянские семьи. Во дворе все друг друга знали, как в деревне. Основная масса людей жила бедновато. Но были несколько богатых семей. Они очень кичились своим достатком и их дети тоже. К детям на дом приходили учителя английского и французского языков. В школу их возили на чёрном ЗИЛе, на таких тогда ездили члены правительства. Они ходили в музыкальную школу. Кстати, в музыкальную школу ходили многие дети.
   Двор был заасфальтирован по краям, а в середине было два прямоугольных газона, огороженных заборчиком. Там росли разные деревья, в том числе и плодовые.