Русская фольклорная сказка. Е-Е

  Публикуются русские сказки, переработанные для озвучки.
    2450 сказок.
    Сказка фольклорная не писалась, а передавалась из уст в уста. Для лучшего их усвоения на земле, сказочники передавали сюжеты особым образом, с определённой ритмикой, а в некоторых местах и каким-то внутренним мотивом.
    Ритмический строй именно фольклорной сказки лучше чувствуют поэты. Они сразу чуют где литературно правильно выстроенная фраза, а где неправильный фольклор.

++++++++++++++++++++++

Ездок и Коновал или ; Конь Коновал. Архангельск. Сказка!!
     Скок, скок через порог,
     Еле ноги переволок,
     Не с большой батагой,
     Сам с собакой;
     Знаешь ли, я Коневал
     За морем бывал,
     Поташ-корень добывал;
     Поташ-корень
     С собачью голень,
     Потереть, направить,
     На путь наставить,
     В байну на ногах,
     А из байны на дровнях,
     Из зелья в зелье
     К утру в землю,
     От того человека-канальи
     Век отрыжки не будет.
     Здраствуйте, девицы перепелицы!
     Удалые добры-молодцы!
     Что ж вы скоса смотрите на нас на коневалов?
     Голова ль у вас болит,
     Але между ног у вас сверлит?
     Не надо-ле кинуть крови-руды
     Из подпольной дыры?
     Но не нужно не крови, не руды,
     Только сделать в порядке пена у дыры.
     Здраствуй, барин!
     Ездок.
     Здраствуй, господин!
     Не можь-ле моёй лошади излечить?
     Коновал.
     Ты чей?
     Ездок.
     Я с казначей,
     С усья, С под горы,
     С города Потатуя,
     А кто спросит
     Тому тридцать три.
     Коновал.
     Однако с каких же ты мест?
     Ездок.
     А откуль и ты лез.
     Коновал.
     Где ж ты живёшь?
     Ездок.
     Я живу по ту сторону Ростова,
     По сю сторону Рожества Христова,
     За две недели от Нова-города.
     Коновал.
     Гди же твой дом?
     Ездок.
     Мой дом на колу дном,
     Дверямы в воду,
     Не откуль нет ходу.
     Поправь мою лошадь.
     Коновал.
     Надо средиться.
     Што ты можешь пожертвовать мни за труды?
     Ездок.
     Я дам тебе сорок анбаров
     Мороженых тараканов.
     Коновал.
     Мне это не треба.
     Ездок.
     Дам сорок пуд Собачьих.
     Коновал.
     И это не годится.
     Ездок.
     Сорок кошёлей
     Конинных плешей.
     Коновал.
     Не надо.
     Ездок.
     Сорок аршин морщин.
     Коновал.
     Вот это ладно.
     Только надо мне пашпорт либо вид.
     Ездок.
     У меня есть вид,
     Трубкой свит,
     Низко прибит:
     Была тётушка Апросенья у меня в гостях,
     Подмочила тресту;
     Когда подсушу,
     Тогда и покажу.
     Коновал.
     Если ты не покажешь мне пашпорту или виду,
     Я не буду поправлять твоей лошади.
     Ездок.
     Вынимает бумагу и отдаёт её Коновалу, последний берет и хочет читать, а перед тем вынимает табакерку, делает вид, что хочет нюхать табак и говорит.
     Бидьнинькой ратничек,
     Садился на клочок,
     Нюхал божью травку табачок;
     Бога хвалит, царя звеличает,
     Богатую богатину крепко проклинает:
     Богатой богатины,
     Три матери,
     Пива и мёду,
     И мать его.
     Нюхает табак и начинает читать.
     — Выехал кульер из аду,
     Вывез страшный газет:
     Вси наши городские начальники
     Ушли на тот свет.
     Явился старик седой,
     С долгой бородой.
     Сатана с дале увидал:
         ; Ну что, старик с долгой бородой,
     Не являешься сюда долго?
     — Я ладил стольки денег накопить,
     Чтобы весь ваш ад с дьяволами откупить.
     — Есть про тебя местечко давно откуплено,
     Взять его пристану (так!),
     Дать по толчку в спину.
     Лёва-лёв бережской,
     Епишка загорской,
     Исавка карпинской,
     Вычерпали ему теста,
     С пуд места;
     Вычерпали в лоток,
     Ему пришол один глоток.
     Тут дядюшка Егорка
     Ходил по горкам,
     Забирал заборки,
     Стрелял тетёрки;
     А тетушка Хавронья
     Выстала с подворья,
     Приздынула подол,
     Показала хохол:
         ; Вот те, дядюшка Егорка!
     Чёрна тетёрка,
     Поёт и не улетит.
     Тут наварили ему киселя с маслом,
     А он и за стол насрал;
     Наварили крупницы,
     Стал срать, как с трубницы.
     Дали на дорогу,
     Большу кадушку творогу.
     Прибежал я к матушке Бровичной;
     У матушки у Бровичной,
     Не случилось хлеба печёного.
     Чесноку толчёного,
     Занела мучки,
     С несчасливой махонькой ручки;
     День не пекёт и два не пекёт,
     Спекла коврыжки,
     На горшки покрышки;
     Кусишь ; гребёнка, волоса чесать,
     Режешь ; осёлко, ножик точить.
     — На-ко, Федор Еремеев, кушай,
     На, Ахонька, гашники рушай,
     А, Федор Еремеев, проходы очищай.
     Ну вот, муж мой возлюбленной,
     Говорят, у тебя Отрубленной,
     Если это правда да былица,
     Я, родна жена, с тобой не жилица.
     Я живу барыня барствую,
     Скота убавила, двора прибавила,
     На серед двора бойну поставила;
     Выкормила борова,
     Убить этого борова,
     Купить хорошаго.
     Пошёл я к барину с оброком.
     Взял я утку,
     Взял я курку,
     Кадушку масла,
     Коробку яиц,
     Охапку творогу,
     Господину своему.
     Выбежал баринище:
         ; Что ж ты за мужичище?
     — Вашей милости крестьянин,
     К вам с оброком:
     Вот вам утка,
     Вот вам курка,
     Кадушка масла,
     Коробка яиц,
     Охабка творогу,
     Господину своему.
     Это барину прилюбилось,
     Дал он лошадь,
     Впрёг и в сани,
     Дал долгую кнутину;
     День я ехал, другой я ехал,
     Прямо господскаго дома приехал;
     Так ю мать не потянула.
     Вышел с саней,
     Поттену и сани,
     Приворочу хвосты,
     Посмотрю на восьмой нумер.
     Выбежал лакеишко,
     Начел меня бить,
     Начел колотить:
         ; Не веди кобылы,
     Не тени саней,
     Не заворачивай хвоста,
     Не смотри на восьмой нумер,
     Мать твою.
     Не страми господского дому.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
    
Елевы шишки. Сказка!!
     Жили-были два брата, один богатый, другой бедный.
     Богатый брат свиней покупал, свининой торговал, возил в Москву и большие барыши получал.
     Пришлось раз, повёз свинину, и нипочём не берут. Привёз её всю назад.
     У богатого брата было три сына. Приехал он из Москвы, дети спрашивают:
     — Что, как, батюшка, дела ти?
     — Свинина, – говорит, – нынче, ребята, нипочём.
     А этого торговца-мясника сам царь знал.
     Вот наутро бедный брат приходит к богатому и спрашивает его:
     — Что слышно в Москве?
     — Ничего не слыхать, – сердито таково ему брат отвечает.
     — А почём, брат, свинина?
     — Свинина нипочём.
     — А что же в Москве дорого?
     И сказал брат ему на смех:
     — Елевы шишки в Москве больно дороги.
     Беднеющий брат приходит домой и говорит хозяйке своей:
     — Хозяйка, свинина, брат сказывает, в Москве нипочём, а елевы шишки больно дороги. Айда, возок наберём!
     А они от Москвы жили в двадцати вёрстах. Поехали в лес и набрали воз.
     Он был бедный: Поехал в Москву совсем раздевши, что я же. Приехал в неё утром, и так холодно. Стоит, весь посинел, с шишками на базаре.
     Никто не подходит и не торгует, потому брат на смех сказал. Вот идёт базаром сам царь, посмотреть, что на базаре есть, и говорит:
     — Мужичок, что это ты привёз?
     — Елевы шишки.
     — А почём их продаёшь?
     — Никто не торгует.
     — На что же ты их привёз?
     — Да меня брат смутил.
     — Кто тебе брат?
     — Вот такой-то, – говорит. ; Был здесь с свининой, свинину не продал, всю домой привёз. Я его спросил: Почём свинина в Москве? А брат мне и сказал: Нипочём, а шишки елевы дороги.
     Царь и говорит:
     — Я твоего брата хорошо знаю. Ну, погоди, шишки ты все распродашь. Смотри, продавай по рублю за шишку! В час все у тебя разберут.
     Приезжает царь домой и послал по всем господам, купцам и богатым мужикам, чтобы все шли к царю в гости и каждый бы нёс елеву шишку.
     Приказ получили и думают, где шишки взять. Один другому рассказывает:
     — А вот тебе: – на базаре их воз стоит.
     Побежали на базар, весь воз расхватали. Полны сани мужик денег наклал. Приходят все к царю и приносят шишки.
     Шишки он принимает и в чехаус их валит.
     Вот мужичок шашечки продал, пошёл, полушубочек купил, зашёл, стаканчик водочки выпил, сел, да и домой поехал.
     Приехал домой, встречает его жена и спрашивает:
     — Что, старик, как дела?
     — Слава богу, хозяйка, рубль за шишку взял. Теперь казны привёз, детям не прожить.
     А богатый брат в дырочку слушает, да и кричит его:
     — Подь-ка сюда! Что, как твои шишки?
     — Рубль за шишку, – говорит, – взял.
     Тот побежал к своим детям, запрягли трёх лошадей, поехали, набрали три воза. Поехали в Москву с шишками.
     Стали на базаре, стоят. Прежде вся Москва знала, что он свининой торговал, и говорят ему:
     — Что ты дерьма-то вывез? Что свинины не привёз?
     — Свинина, – говорит, – нипочём, очень шишки здесь дороги: – брат рубль за шишку продавал.
     Идёт сам царь и подходит к нему.
     — Что ты дерьма привёз?
     — Нету, нынче, ваше царское величество, шишки здесь дороги.
     Царь только головкой помотал и пошёл домой. Послал царь на базар двоих казаков с плетями и велел им всыпать приезжим трём мужикам по сотне каждому за то, чтобы дерьма в город не возили.
     Казаки приехали на базар и начали богатого брата лупить плетьми. Так его отдули, чуть живого пустили. И шишки все раскидали.
     Приехал домой весь избитый, как пёс, и так брата ругает. А брат и говорит:
     — А чёрт ли тебе велел? Ты бы не торговал, а свинину бы продавал.
     С тем и кончилось.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
    
Елена Прекрасная и мачеха. Архангельск. Сказка!!
     В некотором царстве, в некотором государстве, жил-был простой мужик.
     Жена у него была из той же деревни, откуда и он сам.
     Прошёл год после свадьбы, жена родила девочку, которую назвали Еленой, и так Елена была красива, что её назвали Прекрасной.
     Недолго после родов жила мать и умерла, а мужу своему наказала беречь дочь и хранить, так по всему видно, что она выйдет замуж за царя.
     Недолго пожил мужик и снова женился, а чтобы сохранить дочь, он увёз её к родне в другую деревню, так что мачеха и не знала, есть ли у мужа дочь.
     Новая жена была дочь колдуньи, была тоже красива и думала, что красивее её нет никого на свете.
     Смотрится она однажды в своё волшебное зеркало и говорит:
     — Хоть и замуж вышла, а я думаю, что нет на свете меня красивее.
     — Нет, ; говорит зеркальце, ; есть красивее тебя, твоя падчерица.
     Пристала жена к мужу, чтобы он привёз падчерицу, муж долго отказывался, но наконец согласился и привёз.
     Мачеха обходилась с падчерицей ласково, но замышляла как бы её извести.
     А после того, как мачеха родила двух дочерей, Елене и житье стало хуже.
     Муж заметил, что мачеха не любит падчерицы, но подумал, что уж если Елене на роду написано выйти замуж за царя, то мачехе ничего не сделать.
     А мачеха подговорила кухарку убить падчерицу. Однажды они пошли в лес за ягодами, а кухарка в лесу схватила её и хочет убить ножом. Взмолилась Елена кухарке, просит её не убивать, а отпустить на волю, куда глаза глядят.
     Кухарка пожалела Елену, остригла с Елены волосы, убила собаку, выняла сердце, сердце завернула кухарка в волоса Елены и понесла на показ мачехе, а Елена пошла вперёд, куда глаза глядят.
     Шла, шла Елена и пришла к избушке. Стоит избушка в лесу, зашла в избушку, никого в ней нет, избушка грязная, все разбросано, Елена достала из колодца воды, избушку вымыла, все вещи прибрала.
     Поздно вечером приходят трое молодцов-охотников, а Елена спряталась за печкой.
     Видят охотники, что в избушке у них чисто и все прибрано, старший брат и говорит:
     — Кто это все прибрал? Вот что, братец, если это сделала старушка, то пусть будет нам матушка, а если девица, то пусть будет нам сестрица. Будем кормить до смерти.
     Стали искать и нашли Елену. И стала Елена жить в избушке с братьями, избушку мыла, все прибирала и приготовляла кушанье.
     Между тем мачеха посмотрелась в волшебное зеркальце и говорит:
     — Ах, какая я красивая, лучше меня теперь никого нет на свете.
     — Есть, ; говорит зеркальце, ; твоя падчерица красивее тебя.
     Набросилась мачеха на кухарку и прогнила от себя, а на падчерицу рассердилась хуже прежнего.
     Пришёл однажды к мачехе торговец, и она узнала от торговцев, что в лесу есть три брата охотника, а у них есть сестра Клона, которая просила ей принести товару.
     Мачеха дала много денег торговцу и дала ему кольцо, чтобы он продал это кольцо Елене.
     Торговец доставил кольцо Елене и продал его за малую плату, а братьев в избушке не было.
     Продал и ушёл, а Елена любовалась, любовалась кольцом, только одели кольцо на палец и умерла.
     Пришли братья и видят, что сестра умерла, они положили её в гроб и поставили под дерево, а когда пойдёт запах, тогда и в землю зарыть.
     Ушли однажды на охоту, а в это время мимо их избушки проходил молодой рыбак. Увидал гроб, подошёл и видит: лежит девица, и такая красавица, какой он и не видывал, видит и кольцо на руке, и вздумал он взять кольцо. Только что снял кольцо с руки, а Елена и ожила.
     Рыбак дождался братьев и рассказал им, как он воскресил их сестру, и братья пожалели, что раньше не догадались взять кольца с пальца.
     Старик отец между тем искал Елену, проведал он, что Елена живёт у охотников и задумал её домой взять. Поехал за ней, приехал и не узнал Елены, она уж невеста стала, да такая красавица, что старик только ахнул.
     Уехал муж, а мачеха взяла зеркальце и смотрится.
     — Я думаю, нет краше меня на свете, ; говорит она.
     — Нет, ; говорит зеркальце, ; есть краше тебя, твоя падчерица.
     Бросила мачеха зеркальце и разбила его вдребезги.
     Привёз старик падчерицу домой и строго-настрого приказал мачехе падчерицу не обижать, но в это время, как нарочно, был объявлен указ, чтобы все девицы собрались к царю на пир, а которая царю понравится, ту он возьмёт за себя замуж.
     В известный день из всего царства собрались девицы. Поехала и мачеха со своими дочерями, а падчерице задала работу. Отделить простоквашу от молока, которое было смешано в одной посуде.
     Села падчерица к горшку и плачет, а старик и говорит дочери:
     — Поди, поплачь у матери на могилке, она горю твоему пособит, а ты поезжай к царю на пир.
     Пошла дочь на могилу, а в это время приехал охотник. Когда Елена пришла, охотник и говорит:
     — Я, сестрица, приехал взять тебя на пир к царю, поедем.
     Старик их отпустил, а сам остался дома.
     Приехали на пир, младшая дочь мачехи прогуливается с царевичем, а царица подошла к Елене и долго с ней говорила. Ни мачеха, ни падчерицы не узнали Елены.
     Раньше всех девиц вышла от царя Елена с названым братом, и тот привёз её к отцу и сам уехал.
     Сидит Елена над горшком, а в нем простокваша отделилась от молока и свернулась в комок, и плавает в средине.
     Приехала и мачеха, похвалила падчерицу, а сестры рассказывают, что они видели и что говорил царевич, когда гулял с младшей сестрой.
     На второй день мачеха, опять уехала с дочерями, а падчерице задала работу: отделить муку от золы в одном лукошке.
     Елена опять сходила на могилу матери и поплакала, пришла с могилы, а из охотников средний брат приехал, чтобы везти её на пир к царю.
     Приехали, царевич гуляет с другой дочерью мачехи, а царица опять подошла к Елене и долго с ней говорила.
     Уехали они с названым братом раньше всех, привёз её охотник к отцу и сам уехал.
     Елены свои опять не могли узнать. Заглянула Елена в лукошко, а там мука отделилась от золы.
     Приехала мачеха, похвалила падчерицу, а сёстры рассказывают про пир.
     На третий день мачеха с дочерями поехала на пир, а падчерице задала работу: в кирпиче отделить глину от песка.
     Старик посоветовал поплакать на могиле у матери и ехать. Елена поплакала, пришла с могилы, а младший брат из охотников её ожидает, чтобы везти на пир к царю.
     Приехали на пир рано, царевич долго ни с кем из девиц не прогуливался, потом подошёл к Елене. Сам царь с царицей с пен поговорили.
     Елена уехала, царевич одарил всех девиц, искал Елену, но она уже уехала. Привёз охотник Елену к отцу и уехал. Приехали мачеха и дочери.
     Мачеха посмотрели, что сделано с кирпичом, а глина и песок в кирпиче разобраны на две кучки.
     Дочери рассказывают, что на пиру было, и злятся на девицу, которая отбила у них царевича.
     — Хоть бы красавица была, ; говорит младшая, ; а то чуть-чуть только на тебя похожа.
     — Напрасно тебя не взяли, ; вторит другая.
     — А и в самом деле, ; говорит мачеха, ; была бы Еленка, царевич-то наш бы был.
     — Теперь уж все, ушло дело, ; говорит старик.
     На другой день после третьего пира к старику приехало много господ на каретах, царевич сам пошёл в избу и взял Елену.
     Мачеха с дочерями глазам своим не верят, в себя прийти не могут, что это такое значит.
     — Нет, уж этому-то не бывать, ; говорит мачеха, ; душу свою черту продам, а её изведу, не бывать ей царицей.
     Скоро царевич повенчался с Еленой. Мачеха ласково живёт с падчерицей, часто к ней в гости ездит и живёт подолгу.
     Через год родила Елена сына, пошла мачеха в баню с падчерицей, вместо неё из бани послала с младенцем свою младшую дочь, а Елену превратила в оленя и спустила в чистое поле.
     Никто не узнал, что у царского сына жена подменена, сам царевич обманулся.
     Прошло несколько времени после того, а младенец день и ночь плачет, не ест и не пьёт.
     Был у царя пастух старик, и предложил он царю снести младенца в лес, может быть, он хоть плакать по ночам не будет.
     Царь согласился хоть на один день дать пастуху младенца.
     Взял пастух младенца и понёс в лес. Вечером принёс его, и младенец всю ночь не плакал, а был весёлый и смеялся.
     После этого, в которой день пастух носит младенца в лес, младенец и весел, и спит спокойно, а когда не дадут, младенец и не спит, и не ест, а всю ночь плачет.
     — Что за чудо, ; думает царь, ; надо посмотреть.
     Однажды пастух ушёл в лес, а царевич за ним. Сел пастух в лесу, держит младенца, царевич подкрался и смотрит. Видит царевич, что от него недалеко в лесу сидят три охотника.
     Вдруг показалось стадо оленей, и бегут к пастуху. Прибежали близко, увидали пастуха и бежат мимо, а пастух и закричал:
     — Олени, олени! Есть ли в этом стаде этому дитяти мати?
     Олени пробежали мимо. Немного погодя мимо опять бежат олени. Пастух и закричал:
     — Олени, олени! Есть ли в этом стаде мати этому дитяти?
     Олени пробежали мимо. Бежит третье стадо оленей, пастух закричал:
     — Олени, олени! Есть ли в этом стаде мати этому дитяти?
     Отделилась из стада одна оленица, подбежала к пастуху, легла на землю, пастух положил младенца к оленице, он стал молоко сосать.
     Накормила оленица и бросилась бежать, догонять стадо, но в это время раздался выстрел, и оленица поскакала на трёх ногах. Раздался другой, и оленица скачет на двух. Раздался третий, и оленица упала. Бросился царевич и захватил оленицу, оленица билась, билась и не может вывернуться.
     Прибежали охотники, прибежал и пастух.
     Пастух представил рожок к уху и заиграл, оленица превратилась в змею. Взял пастух змею за хвост и бросил за себя, змея превратилась в россомаху и бросилась на царевича, а царевич накинул на россомаху крест, и стала она Елена.
     Привёл царь Елену, мачеха кланяется и просит простить. Хотел царь всех их казнить, но Елена упросила.
     Приказал царь мачеху с дочерями отправить в дальнее от дворца место, и чтобы на глаза не смели больше являться, а с Еленой зажил счастливо и теперь живёт.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
    
Елена Премудрая. В некотором царстве. Сказка!!
     В некотором царстве, в некотором государстве была у царя золотая рота. В этой роте служил солдат по имени Иван-собой молодец.
     Полюбил его государь и зачал чинами жаловать: – в короткое время сделал его полковником.
     Вот старшее начальство ему позавидовало:
     — За что так мы служили до своих чинов лет по тридцати, а он все чины сразу схватил? Надо его извести, а то и нас перегонит.
     Вздумали как-то генералы и думные бояре по морю прогуляться, нарядили корабль, пригласили с собой и Ивана-полковника. Выехали в открытое море и гуляли до позднего вечера.
     Иван утомился, лёг на койку и заснул крепким сном. Бояре и генералы только того и дожидались. Взяли его, положили в шлюпку и пустили на море, а сами назад воротились.
     Немного погодя набежали тучи, зашумела буря, поднялись волны и понесли шлюпку неведомо куда, занесли её далеко-далеко и выкинули на остров.
     Тут Иван пробудился, смотрит, ; место пустынное, корабля и следов нет, а море страшно волнуется.
     — Видно, ; думает, ; корабль бурей разбило, и все мои товарищи потонули. Слава богу, что сам-то уцелел!
     Пошёл он осматривать остров. Ходил-ходил - не видать нигде ни зверя прыскучего, ни птицы перелётной, ни жилья человеческого.
     Долго ли, коротко ли, а набрёл Иван на подземный ход.
     Тем ходом спустился в глубокую пропасть и попал в подземное царство, где жил и царствовал шестиглавый змей.
     Увидал белокаменные палаты, вошёл туда - в первой палате пусто, в другой нет никого, а в третьей спит богатырским сном шестиглавый змей. Возле него стол стоит, на столе огромная книга лежит.
     Иван развернул ту книгу, читал, читал и дочитался до той страницы, где было сказано, что царь не может царя родить, а родится-де царь от царицы. Взял - выскоблил эти слова ножичком и наместо их написал, что царица не может царя родить, а завсегда царь от царя родится.
     Через час времени повернулся змей на другой бок, как пукнет, да таково громко, что сам проснулся, а Иван ажно ахнул.
     — Послушай, батюшка, ; говорит он змею, ; пора тебе вставать.
     Змей услыхал человеческий голос, окинул глазами гостя и спрашивает:
     — Ты откуда явился? Сколько лет живу я на свете, а доселева не видал в моем царстве ни единого человека.
     — Как откуда? Да ведь я твой сын! Вот сейчас повернулся ты на другой бок да как грохнешь - я и выскочил.
     — А ну, ; говорит змей, ; дай-ка я посмотрю в книгу: – может ли царь царя родить.
     Развернул свою книгу, прочитал, что в ней сказано, и уверился:
     — Правда твоя, сынок!
     Взял Ивана за руку, повёл по всем кладовым, показал ему богатства несчётные, и стали они жить-поживать вместе.
     Прошло сколько-то времени, говорит шестиглавый змей:
     — Ну, сынок, вот тебе ключи от всех палат. Всюду ходи - куда тебе захочется, только не смей заглядывать в одну палату, что заперта двумя замками, золотым да серебряным. А я полечу теперь кругом света, людей посмотрю, себя повеселю.
     Отдал ключи и улетел из подземного царства по белому свету гулять.
     Остался Иван один-одинёхонек. Живёт месяц, другой и третий.
     Вот уж и год на исходе. Скучно ему сделалось, вздумал палаты осматривать, ходил-ходил и очутился как раз у запретной комнаты.
     Не стерпел добрый молодец, вынул ключи, отомкнул оба замка, золотой и серебряный, и отворил дверь дубовую.
     В этой комнате сидят две девицы - на цепях прикованы: – одна царевна Елена Премудрая, а другая её прислужница.
     У царевны - золотые крылышки, у служанки - серебряные.
     Говорит Елена Премудрая:
     — Здравствуй, добрый молодец! Сослужи-ка нам службу невеликую, дай нам по стаканчику ключевой воды испить.
     Иван, глядя на её красу несказанную, позабыл совсем про змея. Жалко ему стало бедных затворниц, налил он два стакана ключевой воды и подал красным девицам.
     Они выпили, встрепенулися, железные кольца распаялись, тяжёлые цепи свалилися, захлопали красные девицы крыльями и улетели в открытое окно.
     Тут только Иван опомнился, запер пустую комнату, вышел на крыльцо и сел на ступеньке, повесил свою буйную голову ниже могучих плеч и крепко-крепко запечалился: – как ему будет ответ держать?
     Вдруг засвистали ветры, поднялась сильная буря - прилетел шестиглавый змей:
     — Здравствуй, сынок!
     Иван ни слова не отвечает.
     — Что ж ты молчишь? Али худо какое сделалось?
     — Худо, батюшка! Не соблюл я твоего запрету, заглянул в ту комнату, где сидели две девицы, на цепях прикованы. Дал им ключевой воды испить. Они выпили, встрепенулись, захлопали крыльями и улетели в открытое окно.
     Змей страшно рассердился, начал его ругать-поносить всячески. Потом взял железный прут, накалил докрасна и отвесил ему три удара по спине.
     — Ну, ; говорит, ; счастье твоё, что ты мой сын! А не то съел бы тебя живого.
     Как только зажила спина у Ивана, стал он проситься у змея:
     — Батюшка, позволь мне пойти по свету - поискать Елену Премудрую.
     — Ну, куда тебе! Я её добывал ровно тридцать три года и еле-еле ухитрился поймать.
     — Отпусти, батюшка! Дай попытать счастья.
     — А по мне, пожалуй! Вот тебе ковёр-самолёт: – куда захочешь - туда и вынесет. Только жаль мне тебя, потому что Елена Премудрая больно хитра. Если и поймаешь её, она все-таки обойдёт и обманет тебя.
     Иван сел на ковёр-самолёт, вылетел из подземного царства и не успел моргнуть, как очутился в прекрасном саду.
     Подошёл он к пруду, сел под ракитовым кусточком и стал смотреть-любоваться, как в светлой воде золотые и серебряные рыбки гуляют.
     Не прошло и пяти минут, как прилетела туда Елена Премудрая вместе с своею служанкою. Тотчас сняли они свои крылышки, положили около кустика, разделись донага и бросились в воду купаться.
     Иван утащил потихоньку крылышки, вышел из-под ракитового кустика и крикнул громким голосом:
     — А! Теперь вы в моих руках.
     Красные девицы выскочили из пруда, набросили на себя платья, приступили к доброму молодцу и давай его молить-упрашивать, чтобы отдал им крылышки.
     — Нет, ; отвечает Иван, ; ни за что не отдам. Полюбилась ты мне, Елена Премудрая, пуще солнца ясного. Теперь повезу тебя к отцу, к матери, женюсь на тебе, и будешь ты моя жена, а я твой муж.
     Говорит ему царевнина служанка:
     — Слушай, добрый молодец! На Елене Премудрой ты жениться хочешь. А меня-то зачем держишь? Лучше отдай мои крылышки: – в некое время я сама тебе пригожусь.
     Иван подумал-подумал и отдал ей серебряные крылышки. Она быстро их подвязала, встрепенулась и улетела далёко-далёко.
     После того сделал Иван ящичек, положил в него золотые крылышки и крепко на замок запер. Сел на ковёр-самолёт, посадил с собой и Елену Премудрую и полетел в своё государство.
     Прилетает к отцу, к матери, приводит к ним свою наречённую невесту и просит любить её и жаловать.
     Тут пошло веселье, какого никто не видал! На другой день отдаёт Иван своей матери ключик от ящика.
     — Побереги, ; просит, ; до поры до времени, никому ключа не давай. А я пойду - к царю явлюсь да позову его на свадьбу.
     Только что ушёл, прибегает Елена Премудрая:
     — Матушка! Дай мне ключик от ящика. Надо платье достать, к венцу наряжаться.
     Мать, ничего не ведая, отдала ей ключ без всякой опаски.
     Елена Премудрая бросилась к ящику, отворила крышку, взяла свои крылышки, подвязала, хлопнула ими раз-другой - только её и видели!
     Воротился жених домой:
     — Матушка! Где же моя невеста? Пора к венцу собираться.
     — Ах, сынок, ведь она улетела!
     Глубоко вздохнул добрый молодец, распрощался с отцом с матерью, сел на ковёр-самолёт и полетел в подземное царство к шестиглавому змею.
     Увидал его змей и говорит:
     — Ну что, удалая голова! Ведь я недаром сказывал, что не добыть тебе Елены Премудрой, а и добудешь - так она проведёт тебя.
     — Правда твоя, батюшка! Да уж что ни будет, а ещё попытаюсь. Поеду её сватать.
     — Эх ты, неугомонный! Ведь у ней такой завет положон: – всякий, кто за неё посватается, должен до трёх раз прятаться, и коли она найдёт его, тотчас велит рубить голову. Много к ней богатырей приезжало, да все до единого сложили свои буйные головы. И тебе то же готовится.
     — Слушай же: – вот тебе кремень и огниво. Как заставит тебя Елена Премудрая прятаться, ты ударь в кремень огнивом, выруби огонёк и прижги ковыль-траву. В ту ж минуту явится сизокрылый орёл и подымет тебя за третьи облака. Не удастся это дело, выруби опять огонёк и пусти в синее море - приплывёт к берегу щука-рыба огромная и возьмёт тебя - унесёт в пучину морскую.
     Коли и здесь найдёт тебя Елена Премудрая, то уж больше от неё негде прятаться!
     Взял Иван кремень и огниво, поблагодарил шестиглавого змея и полетел на ковре-самолёте.
     Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, залетел он за тридевять земель, в тридесятое государство, где жила Елена Премудрая.
     Дворец её словно жар горёл - был он вылит из чистого серебра и золота. У ворот на железных спицах торчало одиннадцать голов богатырских.
     Призадумался Иван, добрый молодец:
     — Одиннадцать голов на спицы подняты. Моя, верно, будет двенадцатая!
     Опустился на широкий двор, вступил на крылечко высокое и идёт прямо в светлицу.
     Встречает его Елена Премудрая.
     — Ты, ; говорит, ; зачем пожаловал?
     — Хочу тебя замуж взять.
     — Ну что ж! Попробуй. Коли сумеешь от меня спрятаться - пойду за тебя замуж. А не сумеешь - головой поплатишься.
     Иван вышел в чистое поле, достал кремень и огниво, вырубил огонёк и прижёг ковыль-траву.
     Вдруг откуда не взялся - прилетел сизокрылый орёл и молвил человечьим голосом:
     — Скорей, добрый молодец, садись на меня и держись крепче, не то свалишься.
     Иван сел на орла, обхватил его крепко руками. Орёл взмахнул крыльями, поднялся высоко вверх и забрался за третьи облака.
     Кажись, хорошо запрятался - никому не найти. Да у Елены Премудрой есть такое зеркало: – стоит только заглянуть в него, так вся вселенная и откроется. Разом узнаешь, где и что в белом свете творится.
     Вот подошла она к этому зеркалу, заглянула в него и тотчас узнала всю подноготную.
     — Полно, хитрец! – крикнула Елена громким голосом. – Вижу - залетел ты за третьи облака, занёс тебя сизокрылый орёл, а теперь время на землю спускаться.
     Иван спустился на землю, слез с орла и пошёл на взморье, ударил по кремню огнивом, вырубил огонёк и пустил его на синее море.
     Вдруг откуда ни взялась - приплыла к берегу щука-рыба огромная.
     — Ну, добрый молодец, ; говорит щука, ; полезай ко мне в рот, я тебя на дне моря спрячу.
     Разинула пасть, проглотила молодца, опустилась вместе с ним в пучину морскую и кругом песками засыпалась.
     — Ну, ; думает Иван, ; авось ладно будет!
     Не тут-то было. Елена Премудрая только глянула в зеркало и все сразу узнала:
     — Полно, хитрец! Вижу - забрался ты в щуку-рыбу огромную и сидишь теперь в пучине морской, под песками сыпучими. Время на сушу выходить!
     Щука-рыба выплыла к берегу, выбросила из себя доброго молодца и опять ушла в море.
     Воротился Иван к Елене Премудрой на широкий двор, сел на крылечко и крепко призадумался-пригорюнился.
     На ту пору бежит по лесенке служанка Елены Премудрой:
     — О чем пригорюнился, добрый молодец?
     — Как мне весёлому быть? Коли в третий раз не спрячуся, то надобно с белым светом прощаться. Вот и сижу да смерти дожидаюся.
     — Не тужи, не вещуй худого на свою буйную голову. Было время: – обещалась я тебе пригодиться - не пустое слово молвила. Пойдём, я тебя спрячу.
     Взяла его за руку, повела во дворец и посадила за зеркало.
     Немного погодя прибегает Елена Премудрая. Уж она глядела-глядела в зеркало - нет, не видать жениха. Вот и срок прошёл, рассердилась она и ударила с досады по зеркалу. Стекло вдребезги распалося - и явился перед нею Иван, добрый молодец.
     Тут, нечего делать, пришлось покориться Елене замуж.
     У Елены Премудрой не мёд варить, не вино курить. В тот же день честным пирком да за свадебку. Обвенчались они и стали себе жить-поживать, добра наживать.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
......
Елена Премудрая. В стародавние годы.  Сказка!!
======
     В стародревние годы в некоем царстве, не в нашем государстве, случилось одному солдату у каменной башни на часах стоять. Башня была на замок заперта и печатью запечатана, а дело-то было ночью.
     Ровно в двенадцать часов слышится солдату, что кто-то гласит из этой башни:
     — Эй, служивый!
     Солдат спрашивает:
     — Кто меня кличет?
     — Это я, нечистый дух, ; отзывается голос из-за железной решётки, ; тридцать лет как сижу здесь не пивши, не евши.
     — Что ж тебе надо?
     — Выпусти меня на волю. Как будешь в нужде, я тебе сам пригожусь. Только помяни меня, и я в ту ж минуту явлюсь к тебе на выручку.
     Солдат тотчас сорвал печать, разломал замок и отворил двери, нечистый вылетел из башни, взвился кверху и сгинул быстрей молнии.
     — Ну, ; думает солдат, ; наделал я дела. Вся моя служба ни за грош пропала.
     Теперь засадят меня под арест, отдадут под военный суд и, чего доброго, ; заставят сквозь строй прогуляться. Уж лучше убегу, пока время есть.
     Бросил ружье и ранец на землю и пошёл куда глаза глядят.
     Шёл он день, и другой, и третий. Разобрал его голод, а есть и пить нечего. Сел на дороге, заплакал горькими слезами и раздумался:
     — Ну, не глуп ли я? Служил у царя десять лет, завсегда был сыт и доволен, каждый день по три фунта хлеба получал. Так вот нет же! Убежал на волю, чтобы помереть голодною смертию. Эх, дух нечистый, всему ты виною.
     Вдруг откуда ни взялся, стал перед ним нечистый и спрашивает:
     — Здравствуй, служивый! О чем горюешь?
     — Как мне не горевать, коли третий день с голоду пропадаю.
     — Не тужи, это дело поправное! – Сказал нечистый, туда-сюда бросился, притащил всяких вин и припасов, накормил-напоил солдата и зовёт его с собою:
     — В моем доме будет тебе житье привольное. Пей, ешь и гуляй, сколько душа хочет, только присматривай за моими дочерьми, больше мне ничего не надобно.
     Солдат согласился. Нечистый подхватил его под руки, поднял высоко-высоко на воздух и принёс за тридевять земель, в тридесятое государство, в белокаменные палаты.
     У нечистого было три дочери, собой красавицы.
     Приказал он им слушаться того солдата и кормить и поить его вдоволь, а сам полетел творить пакости. Известно, нечистый дух! На месте никогда не сидит, а все по свету рыщет да людей смущает, на грех наводит.
     Остался солдат с красными девицами, и такое ему житье вышло, что и помирать не надо.
     Одно его кручинит: – каждую ночь уходят красные девицы из дому, а куда уходят, неведомо.
     Стал было их про то расспрашивать, так не сказывают, запираются.
     — Ладно же, ; думает солдат, ; буду целую ночь караулить, а уж усмотрю, куда вы таскаетесь.
     Вечером лёг солдат на постель, притворился, будто крепко спит, а сам ждёт не дождётся, что-то будет?
     Вот как пришла пора-время, подкрался он потихоньку к девичьей спальне, стал у дверей, нагнулся и смотрит в замочную скважинку.
     Красные девицы принесли волшебный ковёр, разостлали по полу, ударились о тот ковёр и сделались голубками. Встрепенулись и улетели в окошко.
     — Что за диво! – Думает солдат. – Дай-ка я попробую.
     Вскочил в спальню, ударился о ковёр и обернулся малиновкой, вылетел в окно да за ними вдогонку.
     Голубки опустились на зелёный луг, а малиновка села под смородинов куст, укрылась за листьями и высматривает оттуда.
     На то место налетело голубиц видимо-невидимо, весь луг прикрыли. Посредине стоял золотой трон.
     Немного погодя осияло и небо, и землю, летит по воздуху золотая колесница, в упряжи шесть огненных змеев. На колеснице сидит королевна Елена Премудрая, такой красы неописанной, что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке сказать!
     Сошла она с колесницы, села на золотой трон. Начала подзывать к себе голубок по очереди и учить их разным мудростям.
     Покончила ученье, вскочила на колесницу и была такова! Тут все до единой голубки снялись с зелёного лугу и полетели каждая в свою сторону, птичка-малиновка вспорхнула вслед за тремя сёстрами и вместе с ними очутилась в спальне.
     Голубки ударились о ковёр-сделались красными девицами, а малиновка ударилась, обернулась солдатом.
     — Ты откуда? – Спрашивают его девицы.
     — А я с вами на зелёном лугу был, видел прекрасную королевну на золотом троне и слышал, как учила вас королевна разным хитростям.
     — Ну, счастье твоё, что уцелел! Ведь эта королевна, Елена Премудрая, наша могучая повелительница. Если б при ней да была её волшебная книга, она тотчас бы тебя узнала, и тогда не миновать бы тебе злой смерти. Берегись, служивый! Не летай больше на зелёный луг, не дивись на Елену Премудрую. Не то сложишь буйну голову.
     Солдат не унывает, те речи мимо ушей пропускает. Дождался другой ночи, ударился о ковёр и сделался птичкой-малиновкой.
     Прилетела малиновка на зелёный луг, спряталась под смородинов куст, смотрит на Елену Премудрую, любуется её красотой ненаглядною и думает:
     — Если б такую жену добыть, ничего б в свете пожелать не осталося! Полечу-ка я следом за нею да узнаю, где она проживает.
     Вот сошла Елена Премудрая с золотого трона, села на свою колесницу и понеслась по воздуху к своему чудесному дворцу. Следом за ней и малиновка полетела.
     Приехала королевна во дворец. Выбежали к ней навстречу няньки и мамки, подхватили её под руки и увели в расписные палаты.
     А птичка-малиновка, порхнула в сад, выбрала прекрасное дерево, что как раз стояло под окном королевниной спальни, уселась на веточке и начала петь так хорошо да жалобно, что королевна целую ночь и глаз не смыкала, все слушала.
     Только взошло красное солнышко, закричала Елена Премудрая громким голосом:
     — Няньки и мамки, бегите скорее в сад. Изловите мне птичку-малиновку!
     Няньки и мамки бросились в сад, стали ловить певчую пташку. Да куды им, старухам! Малиновка с кустика на кустик перепархивает, далеко не летит и в руки не даётся.
     Не стерпела королевна, выбежала в зелёный сад, хочет сама ловить птичку-малиновку. Подходит к кустику, птичка с ветки не трогается, сидит опустя крылышки, словно её дожидается.
     Обрадовалась королевна, взяла птичку в руки, принесла во дворец, посадила в золотую клетку и повесила в своей спальне.
     День прошёл, солнце закатилось, Елена Премудрая слетала на зелёный луг, воротилась, начала снимать уборы, разделась и легла в постель.
     Малиновка смотрит на её тело белое, на её красу ненаглядную и вся как есть дрожит.
     Как только уснула королевна, птичка-малиновка обернулась мухою, вылетела из золотой клетки, ударилась об пол и сделалась добрым молодцем.
     Подошёл добрый молодец к королевниной кроватке, смотрел-смотрел на красавицу, не выдержал и чмок её в уста сахарные.
     Видит, королевна просыпается, обернулся поскорей мухою, влетел в клетку и стал птичкой-малиновкой.
     Елена Премудрая раскрыла глаза. Глянула кругом, нет никого.
     — Видно, ; думает, ; мне во сне это пригрезилось!
     Повернулась на другой бок и опять заснула.
     А солдату крепко не терпится. Попробовал в другой и в третий раз, чутко спит королевна, после всякого поцелуя пробуждается.
     За третьим разом встала она с постели и говорит:
     — Тут что-нибудь да недаром: – дай-ка посмотрю в волшебную книгу.
     Посмотрела в свою волшебную книгу и тотчас узнала, что сидит в золотой клетке не простая птичка-малиновка, а молодой солдат.
     — Ах ты невежа! – Закричала Елена Премудрая. – Выходи-ка из клетки. За твою неправду ты мне жизнью ответишь.
     Нечего делать, вылетела птичка-малиновка из золотой клетки, ударилась об пол и обернулась добрым молодцем.
     Пал солдат на колени перед королевною и зачал просить прощения.
     — Нет тебе, негодяю, прощения, ; отвечала Елена Премудрая и крикнула палача и плаху рубить солдату голову.
     Откуда ни взялся, стал перед ней великан с топором и с плахою, повалил солдата наземь, прижал его буйную голову к плахе и поднял топор.
     Вот махнет королевна платком, и покатится молодецкая голова!
     — Смилуйся, прекрасная королевна, ; просит солдат со слезами, ; позволь напоследях песню спеть.
     — Пой, да скорей!
     Солдат затянул песню такую грустную, такую жалобную, что Елена Премудрая сама расплакалась. Жалко ей стало доброго молодца, говорит она солдату:
     — Даю тебе сроку десять часов. Если ты сумеешь в это время так хитро спрятаться, что я тебя не найду, то выйду за тебя замуж. А не сумеешь этого дела сделать, велю рубить тебе голову.
     Вышел солдат из дворца, забрёл в дремучий лес, сел под кустик, задумался-закручинился:
     — Ах, дух нечистый! Все из-за тебя пропадаю.
     В ту ж минуту явился к нему нечистый:
     — Что тебе, служивый, надобно?
     — Эх, ; говорит, ; смерть моя приходит! Куда я от Елены Премудрой спрячуся?
     Нечистый дух ударился о сырую землю и обернулся сизокрылым орлом:
     — Садись, служивый, ко мне на спину. Я тебя занесу в поднебесье.
     Солдат сел на орла: – орёл взвился кверху и залетел за облака-тучи черные.
     Прошло пять часов, Елена Премудрая взяла волшебную книгу, посмотрела, и все словно на ладони увидела. Возгласила она громким голосом:
     — Полно, орёл, летать по поднебесью. Опускайся на низ, от меня ведь не укроешься.
     Орёл опустился наземь.
     Солдат пуще прежнего закручинился:
     — Что теперь делать? Куда спрятаться?
     — Постой, ; говорит нечистый, ; я тебе помогу.
     Подскочил к солдату, ударил его по щеке и оборотил булавкою, а сам сделался мышкою, схватил булавку в зубы, прокрался во дворец, нашёл волшебную книгу и воткнул в неё булавку.
     Прошли последние пять часов.
     Елена Премудрая развернула свою волшебную книгу, смотрела-смотрела, книга ничего не показывает. Крепко рассердилась королевна и швырнула её в печь.
     Булавка выпала из книги, ударилась об пол и обернулась добрым молодцем.
     Елена Премудрая взяла его за руку.
     — Я, ; говорит, ; хитра, а ты и меня хитрей!
     Не стали они долго раздумывать, перевенчались и зажили себе припеваючи.
+++++++++++++++++++++++++++++++++

    
Елена Премудрая. Жила в одной деревне вдова. Сказка!!
     Жила в одной деревне крестьянка, вдова.
     Жила она долго и сына своего Ивана растила. И вот настала пора - вырос Иван.
     Радуется мать, что он большой стал, да худо, что он у неё бесталанным вырос.
     И правда: – всякое дело у Ивана из рук уходит, не как у людей. Всякое дело ему не в пользу и впрок, а все поперёк. Поедет, бывало, Иван пахать, мать ему и говорит:
     — Сверху-то земля оплошала, поверху она хлебом съедена, ты её, сынок, поглубже малость паши!
     Иван вспашет поле поглубже, до самой глины достанет и глину наружу обернет. Посеет потом хлеб - не родится ничего, и семенам извод.
     Так и в другом деле: – старается Иван сделать по - доброму, как лучше надо, да нет у него удачи и разума мало.
     А мать стара стала, работа ей непосильна. Как им жить? И жили они бедно, ничего у них не было.
     Вот доели они последнюю краюшку хлеба, самую остатнюю.
     Мать и думает о сыне - как он будет жить, бесталанный! Нужно бы женить его: – у разумной жены, гляди-ко, и неудельный муж в хозяйстве работник и даром хлеба не ест. Да кто, однако, возьмёт в мужья её бесталанного сына? Не только что красная девица, а и вдова, поди, не возьмёт!
     Покуда мать закручинилась так-то, Иван сидел на завалинке и ни о чем не горевал.
     Глядит он - идёт старичок, собою ветхий, обомшелый, и земля въелась ему в лицо, ветром нагнало.
     — Сынок, ; старичок говорит, ; покорми меня: – отощал я за дальнюю дорогу, в суме ничего не осталось.
     Иван ему в ответ:
     — А у нас, дедушка, крошки хлеба нету в избе. Знать бы, что ты придёшь, я бы давеча сам последней краюшки не ел, тебе бы оставил. Иди, я тебя хоть умою и рубаху твою ополощу.
     Истопил Иван баню, вымыл в бане прохожего старика, всю грязь с него смыл, веником попарил его, а потом и рубаху, и порты его начисто ополоскал и спать в избе положил.
     Вот старик тот отдохнул, проснулся и говорит:
     — Я твоё добро упомню. Коли будет тебе худо, пойди в лес. Дойдёшь до места, где две дороги расстаются, увидишь, там серый камень лежит, толкни тот камень плечом и кликни: – дедушка, мол, я тут и буду.
     Сказал так старик и ушёл.
     А Ивану с матерью совсем худо стало: – все поскрёбыши из ларя собрали, все крошки поели.
     — Обожди меня, матушка, ; сказал Иван. – Может, я хлеба тебе принесу.
     — Да уж где тебе! – ответила мать. – Где тебе, бесталанному, хлеба взять! Сам-то хоть поешь, а я уж, видно, не евши помру. Невесту бы где сыскал себе, ; глядь, при жене-то, коли разумница окажется, всегда с хлебом будешь.
     Вздохнул Иван и пошёл в лес. Приходит он на место, где дороги расстаются, тронул камень плечом, камень и подался.
     Явился к Ивану тот дедушка.
     — Чего тебе? – говорит. – Аль в гости пришёл?
     Повёл дедушка Ивана в лес. Видит Иван-в лесу богатые избы стоят. Дедушка и ведёт Ивана в одну избу - знать, он тут хозяин.
     Велел старик кухонному молодцу да бабке - стряпухе изжарить на первое дело барана. Стал хозяин угощать гостя.
     Поел Иван и ещё просит.
     — Изжарь, ; говорит, ; другого барана и хлеба краюху подай.
     Дедушка - хозяин велел кухонному молодцу другого барана изжарить и подать ковригу пшеничного хлеба.
     — Изволь, ; говорит, ; угощайся, сколь у тебя душа примет. Аль не сыт?
     — Я-то сыт, ; отвечает Иван, ; благодарствую тебе, а пусть твой молодец отнесёт хлеба краюшку да барана моей матушке, она не евши живёт.
     Старый хозяин велел кухонному молодцу снести матери Ивана две ковриги белого хлеба и целого барана.
     А потом и говорит:
     — Отчего же вы с матерью не евши живёте? Смотри, вырос ты большой, гляди - женишься, чем семейство прокормишь?
     Иван ему в ответ:
     — А незнамо как, дедушка! Да нету жены у меня.
     — Эко горе какое! – Сказал хозяин. ; А отдам-ка я свою дочь тебе в замужество. Она у меня разумница, её ума-то вам на двоих достанет.
     Кликнул старик свою дочь. Вот является в горницу прекрасная девица. Такую красоту и не видел никто, и неизвестно было, что она есть на свете. Глянул на неё Иван, и сердце в нем приостановилось.
     Старый отец посмотрел на дочь со строгостью и сказал ей:
     — Вот тебе муж, а ты ему жена.
     Прекрасная дочь только взор потупила:
     — Воля ваша, батюшка.
     Вот поженились они и стали жить - поживать. Живут они сыто, богато, жена Ивана домом правит, а старый хозяин редко дома бывает: – ходит он по миру, премудрость там среди народа ищет, а когда найдёт её, возвращается ко двору и в книгу записывает.
     А однажды старик принёс волшебное круглое зеркальце. Принёс он его издалече, от мастера - волшебника с холодных гор, ; принёс, да и спрятал.
     Мать Ивана жила теперь сыта и довольна, а жила она, как прежде, в своей избе на деревне.
     Сын звал её жить к себе, да мать не захотела: – не по душе ей была жизнь в доме жены Ивана, у невестки.
     — Боюсь я, сынок, ; сказала матушка Ивану. – Ишь она, Еленушка, жена твоя, красавица писаная какая, богатая да знатная, ; чем ты её заслужил? Мы-то с отцом твоим в бедности жили, а ты и вовсе без судьбы родился.
     И осталась жить мать Ивана в своей старой избушке. А Иван живёт и думает: – правду говорит матушка. Всего будто довольно у него, и жена ласковая, слова поперёк не скажет, а чувствует Иван, словно всегда холодно ему.
     И живёт он так с молодой женой вполжитья, да вполбытья, а нет чтобы вовсе хорошо.
     Вот приходит однажды старик к Ивану и говорит:
     — Уйду я далече, далее, чем прежде ходил, вернусь я не скоро. Возьми-ко, на тебе, ключ от меня. Прежде я при себе его носил, да теперь боюсь потерять:
         ; Дорога-то мне дальняя. Ты ключ береги и амбар им не отпирай. А уж пойдёшь в амбар, так жену туда не веди. А коли не стерпишь и жену поведёшь, так цветное платье ей не давай. Время придёт, я сам ей выдам его, для неё и берегу.
     Гляди-ко запомни, что я тебе сказал, а то жизнь свою в смерти потеряешь!
     Сказал старик и ушёл.
     Прошло ещё время. Иван и думает:
     — А чего так! Пойду-ка я в амбар да погляжу, что там есть, а жену не поведу!
     Пошёл Иван в тот амбар, что всегда взаперти стоял, открыл его, глядит - там золота много, кусками оно лежит, и камни, как жар, горят, и ещё добро было, которому Иван не знал имени.
     А в углу амбара ещё чулан был либо тайное место, и дверь туда вела.
     Иван открыл только дверь в чулан и ступить туда не успел, как уже крикнул нечаянно:
     — Еленушка, жена моя, иди сюда скорее!
     В чулане том висело самоцветное женское платье. Оно сияло, как ясное небо, и свет, как живой ветер, шёл по нему.
     Иван обрадовался, что увидел такое платье. Оно как раз впору будет его жене и придётся ей по нраву.
     Вспомнил было Иван, что старик не велел ему платье жене давать, да что с платьем станется, если он его только покажет! А Иван любил жену: – где она улыбнётся, там ему и счастье.
     Пришла жена. Увидела она это платье и руками всплеснула.
     — Ах, ; говорит, ; каково платье доброе!
     Вот она просит у Ивана:
     — Одень меня в это платье да пригладь, чтоб ладно сидело.
     А Иван не велит ей в платье одеваться. Она тогда и плачет:
     — Ты, ; говорит, ; знать, не любишь меня: – доброе платье такое для жены жалеешь. Дай мне хоть руки продеть, я пощупаю, каково платье, ; может, не годится.
     Иван велел ей:
     — Продень, ; говорит, ; испытай, каково тебе будет.
     Жена продела руки в рукава и опять к мужу:
     — Не видать ничего. Вели голову в ворот сунуть.
     Иван велел.
     Она голову сунула, да и дёрнула платье на себя, да и оболоклась вся в него. Ощупала она, что в одном кармане зеркальце лежит, вынула его и поглядела.
     — Ишь, ; говорит, ; какая красавица, а за бесталанным мужем живёт! Стать бы мне птицей, улетела бы я отсюда далеко - далеко!
     Вскрикнула она высоким голосом, всплеснула руками, глядь - и нету её. Обратилась она в голубицу и улетела из амбара далеко - далеко в синее небо, куда пожелала.
     Знать, платье она надела волшебное.
     Загоревал тут Иван. Да чего горевать некогда ему было. Положил он в котомку хлеба и пошёл искать жену.
     — Эх, ; сказал он, ; злодейка какая, отца ослушалась, с родительского двора без спросу ушла! Сыщу её, научу уму - разуму!
     Сказал он так, да вспомнил, что сам живёт бесталанным, и заплакал.
     Вот идёт он путём, идёт дорогой, идёт тропинкой, плохо ему, горюет он по жене. Видит Иван-щука у воды лежит, совсем помирает, а в воду влезть не может.
     — Гляди - ко, ; думает Иван, ; мне-то плохо, а ей того хуже.
     Поднял он щуку и пустил её в воду. Щука сейчас нырнула в глубину да обратно кверху, высунула голову и говорит:
     — Я добро твоё не забуду. Станет тебе горько - скажи только: – Щука, щука, вспомни Ивана!
     Съел Иван кусок хлеба и пошёл дальше. Идёт он, идёт, а время уже к ночи. Глядит Иван и видит: – коршун воробья поймал, в когтях его держит и хочет склевать.
     — Эх, ; смотрит Иван, ; мне беда, а воробью смерть!
     Пугнул Иван коршуна, тот и выпустил из когтей воробья.
     Сел воробей на ветку, сам говорит Ивану:
     — Будет тебе нужда - покличь меня: – Эй, мол, воробей, вспомни моё добро!
     Заночевал Иван под деревом, а наутро пошёл дальше. И уже далеко он от своего дома отошёл, весь приустал и телом стал тощий, так что и одежду на себе рукой поддерживает.
     А идти ему было далече, и шёл Иван ещё целый год и полгода. Прошёл он всю землю, дошёл до моря, дальше идти некуда.
     Спрашивает он у жителя:
     — Чья тут земля, кто тут царь и царица?
     Житель отвечает Ивану:
     — У нас в царицах живёт Елена Премудрая: – она все знает - у неё книга такая есть, где все написано, и она все видит - у неё зеркало такое есть. Она и сейчас видит небось.
     И правда, Елена увидела Ивана в своё зеркальце. У неё была Дарья, прислужница.
     Вот Дарья обтёрла рушником пыль с зеркальца, сама взглянула в него, сначала собой полюбовалась, а потом увидела в нем чужого мужика.
     — Никак, чужой мужик идёт! – сказала прислужница Елене Премудрой. – Издалека, видать, идёт: – худой да оплошалый весь, и лапти стоптал.
     Глянула в зеркальце Елена Премудрая.
     — И то, ; говорит, ; чужой! Это муж мой явился.
     Подошёл Иван к царскому двору. Видит - двор тыном огорожен.
     А в тыне колья, а на кольях человечьи мёртвые головы. Только один кол пустой, ничего нету.
     Спрашивает Иван у жителя - чего такое, дескать? А житель ему:
     — А это, ; говорит, ; женихи царицы нашей, Елены Премудрой, которые сватались к ней. Царица-то наша - ты не видал её - красоты несказанной и по уму волшебница. Вот и сватаются к ней женихи, знатные да удалые. А ей нужен такой жених, чтобы её перемудрил, вот какой! А кто её не перемудрит, тех она казнит смертью. Теперь один кол остался: – это тому, кто ещё к ней в мужья придёт.
     — Да вот я к ней в мужья иду! – сказал Иван.
     — Стало быть, и кол пустой тебе, ; ответил житель и пошёл туда, где изба его стояла.
     Пришёл Иван к Елене Премудрой.
     А Елена сидит в своей царской горнице, и платье на ней одето отцовское, в которое она самовольно в амбаре оболоклась.
     — Что тебе надобно? – спросила Елена Премудрая. – Зачем явился?
     — На тебя поглядеть, ; Иван ей говорит, ; я по тебе скучаю.
     — По мне и те вон скучали, ; сказала Елена Премудрая и показала на тын за окном, где были мёртвые головы.
     Спросил тогда Иван:
     — Аль ты не жена мне более?
     — Была я тебе жена, ; царица ему говорит, ; да ведь я теперь не прежняя. Какой ты мне муж, бесталанный мужик! А хочешь меня в жёны, так заслужи меня снова! А не заслужишь, голову с плеч долой! Вон кол пустой в тыне торчит.
     — Кол пустой по мне не скучает, ; сказал Иван. – Гляди, как бы ты по мне не соскучилась. Скажи: – чего тебе исполнить?
     Царица ему в ответ:
     — А исполни, что я велю! Укройся от меня где хочешь, хоть на краю света, чтоб я тебя не нашла, а и нашла - так не узнала бы. Тогда ты будешь умнее меня, и я стану твоей женой. А не сумеешь в тайности быть, угадаю я тебя, ; голову потеряешь.
     — Дозволь, ; попросил Иван, ; до утра на соломе поспать и хлеба твоего покушать, а утром я исполню твоё желание.
     Вот вечером постелила прислужница Дарья соломы в сенях и принесла хлеба краюшку да кувшин с квасом.
     Лёг Иван и думает:
     — Что утром будет?
     И видит он - пришла Дарья, села в сенях на крыльцо, распростёрла светлое платье царицы и стала в нём штопать прореху.
     Штопала, да штопала, зашивала-зашивала Дарья прореху, а потом и заплакала.
     Спрашивает её Иван:
     — Чего ты, Дарья, плачешь?
     — А как мне не плакать, ; Дарья отвечает, ; если завтра смерть моя будет! Велела мне царица прореху в платье зашить, а иголка не шьёт его, а только распарывает: – платье-то уж таково нежное, от иглы разверзается. А не зашью, казнит меня наутро царица.
     — А дай-ко я шить попробую, ; говорит Иван, ; может, зашью, и тебе умирать не надо.
     — Да как тебе платье такое дать? – Дарья говорит. – Царица сказывала: – мужик ты бесталанный. Однако попробуй маленько, а я погляжу.
     Сел Иван за платье, взял иглу и начал шить.
     Видит-и правда, не шьёт игла, а рвёт: – платье-то лёгкое, словно воздух, не может в нем игла приняться.
     Бросил Иван иглу, стал руками каждую нить с другой нитью связывать. Увидела Дарья и рассерчала на Ивана:
     — Нету в тебе уменья! Да как же ты руками все нитки в прорехе свяжешь? Их тут тыщи великие!
     — А я их с хотеньем да с терпеньем, гляди, и свяжу! – ответил Иван. – А ты иди да спать ложись, к утру-то я, гляди, и отделаюсь.
     Всю ночь работал Иван. Месяц с неба светил ему, да И платье светилось само по себе, как живое, и видел он каждую его нить.
     К утренней заре управился Иван. Поглядел он на свою работу: – нету больше прорехи, повсюду платье теперь цельное.
     Поднял он платье на руку и чувствует - стало оно словно бы тяжёлым. Оглядел он платье: – в одном кармане книга лежит - в неё старик, отец Елены, записывал всю мудрость, а в другом кармане - круглое зеркальце, которое старик принёс от мастера волшебника из холодных гор.
     Поглядел Иван в зеркальце - видно в нём, да смутно. Почитал он книгу - не понял ничего.
     Подумал тогда Иван:
     — Люди говорят, я бесталанный, ; правда и есть.
     Наутро пришла Дарья - прислужница, взяла она готовое платье, осмотрела его и сказала Ивану:
     — Благодарствую тебе. Ты меня от смерти спас, и я твоё добро упомню.
     Вот встало солнце над землёю, пора Ивану уходить в тайное место, где царица Елена его не отыщет.
     Вышел он во двор, видит - стог сена сложен стоит. Залёг он в сено, думал, что вовсе укрылся, а на него дворовые собаки брешут, и Дарья с крыльца кричит:
     — Экой бесталанный! Я и то вижу тебя, не токмо что царица! Вылезай оттуда, сено лаптями не марай!
     Вылез Иван и думает: – куда ему податься? Увидел - море близко. Пошёл он к морю и вспомнил щуку.
     — Щука, ; говорит, ; щука, вспомни Ивана!
     Щука высунулась из воды.
     — Иди, ; говорит, ; я тебя на дно моря упрячу!
     Бросился Иван в море. Утащила его щука на дно, зарыла там в песок, а воду хвостом замутила.
     Взяла Елена Премудрая своё круглое зеркальце, навела его на землю: – нету Ивана. Навела на небо: – нету Ивана. Навела на море на воду: – и там не видать Ивана, одна вода мутная.
     — Я-то хитра, я-то умна, ; думает царица, ; да и он-то не прост, Иван Бесталанный!
     Открыла она отцовскую книгу мудрости и читает там:
     — Сильна хитрость ума, а добро сильнее хитрости, добро и тварь помнит.
     Прочитала царица эти слова сперва по писанному, а потом по неписанному, и книга сказала ей:
     — Лежит-де Иван в песке на дне морском. Кликни щуку, вели ей Ивана со дна достать, а не то, мол, поймаю тебя, щуку, и в обеде съем.
     Послала царица Дарью - прислужницу, велела ей кликнуть из моря щуку, а щука пусть Ивана со дна ведёт.
     Явился Иван к Елене Премудрой.
     — Казни меня, ; сказывает, ; не заслужил я тебя.
     Одумалась Елена Премудрая: – казнить всегда успеется, а они с Иваном не чужие друг другу, одним семейством жили.
     Говорит она Ивану:
     — Пойди укройся сызнова. Перехитришь ли меня, нет ли, тогда и буду казнить тебя либо миловать.
     Пошёл Иван искать тайное место, чтобы царица его не нашла.
     А куда пойдёшь! У царицы Елены волшебное зеркальце есть: – она в него все видит, а что в зеркальце не видно, про то ей мудрая книга скажет.
     Кликнул Иван:
     — Эй, воробей, помнишь ли моё добро?
     А воробей уже тут.
     — Упади на землю, ; говорит, ; стань зёрнышком!
     Упал Иван на землю, стал зёрнышком, а воробей склевал его.
     А Елена Премудрая навела зеркальце на землю, на небо, на воду - нету Ивана. Все есть в зеркальце, а что нужно, того нет. Осерчала премудрая Елена, бросила зеркальце об пол, и оно разбилось.
     Пришла тогда в горницу Дарья - прислужница, собрала в подол осколки от зеркальца и унесла их в чёрный угол двора.
     Открыла Елена Премудрая отцовскую книгу. И читает там:
     — Иван в зерне, а зерно в воробье, а воробей сидит на плетне.
     Велела тогда Елена Дарье позвать с плетня воробья: – пусть воробей отдаст зёрнышко, а не то его самого коршун съест.
     Пошла Дарья к воробью. Услышал Дарью воробей, испугался и выбросил из клюва зёрнышко.
     Зёрнышко упало на землю и обратилось в Ивана. Стал он как был. Вот Иван является опять пред Еленой Премудрой.
     — Казни меня теперь, ; говорит, ; видно, и правда я бесталанный, а ты премудрая.
     — Завтра казню, ; сказывает ему царица. – Завтрашний день я на остатний кол твою голову повешу.
     Лежит вечером Иван в сенях и думает, как ему быть, когда утром надо помирать. Вспомнил он тогда свою матушку. Вспомнил, и легко ему стало - так он любил её.
     Глядит он, тут идёт Дарья и горшок с кашей ему несёт. Поел Иван кашу. Дарья ему и говорит:
     — Ты царицу-то нашу не бойся. Она не дюже злая.
     А Иван ей:
     — Жена мужу не страшна. Мне бы только успеть уму-разуму её научить.
     — Ты завтра на казнь-то не спеши, ; Дарья ему говорит, ; а скажи, у тебя дело есть, помирать, мол, тебе нельзя: – в гости матушку ждёшь.
     Вот наутро говорит Иван Елене Премудрой:
     — Дозволь ещё малость пожить: – я матушку свою увидеть хочу, ; может, она в гости придёт.
     Поглядела на него царица.
     — Даром тебе жить нельзя, ; говорит. – А ты утаись от меня в третий раз. Не сыщу я тебя, живи, так и быть.
     Пошёл Иван искать себе тайного места, а навстречу ему Дарья - прислужница.
     — Обожди, ; велит она, ; я тебя укрою. Я твоё добро помню.
     Дунула она в лицо Ивана, и пропал Иван, превратился он в тёплое дыхание женщины.
     Вдохнула Дарья и втянула его себе в грудь.
     Пошла потом Дарья в горницу, взяла царицыну книгу со стола, отёрла пыль с неё да открыла её и дунула в неё: – тотчас дыхание её обратилось в новую заглавную букву той книги, и стал Иван буквой.
     Сложила Дарья книгу и вышла вон. Пришла вскоре Елена Премудрая, открыла книгу и глядит в неё:
     — Где Иван.
     А книга ничего не говорит. А что скажет, непонятно царице. Не стало, видно, смысла в книге.
     Не знала того царица, что от новой заглавной у буквы все слова в книге переменились. Захлопнула книгу Елена Премудрая и ударила её обземь.
     Все буквы рассыпались из книги, а первая, заглавная буква, как ударилась, так и обратилась в Ивана.
     Глядит Иван на Елену Премудрую, жену свою, глядит и глаз отвести не может. Засмотрелась тут и царица на Ивана, а засмотревшись, улыбнулась ему. И стала она ещё прекраснее, чем прежде была.
     — А я думала, ; говорит она, ; муж у меня мужик бесталанный, а он и от волшебного зеркала утаился, и книгу мудрости перехитрил!
     Стали они жить в мире и согласии и жили так до поры до времени. Да спрашивает однажды царица у Ивана:
     — А чего твоя матушка в гости к нам не идёт.
     Отвечает ей Иван:
     — И то правда! Да ведь и батюшки твоего нету давно! Пойду-ка я наутро за матушкой да за батюшкой.
     А наутро чуть свет матушка Ивана и батюшка Елены Премудрой сами в гости к своим детям пришли.
     Батюшка-то Елены дорогу ближнюю в её царство знал. Они коротко шли и не притомились. Иван поклонился своей матушке, а старику так в ноги упал.
     — Худо, ; говорит, ; батюшка! Не соблюдал я твоего запрету. Прости меня, бесталанного!
     Обнял его старик и простил.
     — Спасибо тебе, ; говорит, ; сынок. В платье заветном прелесть была, в книге - мудрость, а в зеркальце - вся видимость мира. Думал я, собрал для дочери приданое, не хотел только дарить его до времени. Все я ей собирал, а того не положил, что в тебе было, ; главного таланту. Пошёл я было за ним далече, а он близко оказался. Видно, не кладётся он и не дарится, а самим человеком добывается.
     Заплакала тут Елена Премудрая, поцеловала Ивана, мужа своего, и попросила у него прощения.
     С тех пор стали жить они славно - и Елена с Иваном, и родители их - и до сей поры живут.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
    
Елизар Елизарович. Архангельск. Сказка!!
     Был некто Елизар Елизарович, был круглой сирота, не отца, не матери, и состояния не было, совсем голыш.
     Задумал жениться, нашёл себе сваху. Сваха звилась, в дорожное платье оболоклась и по дороге поволоклась, не доходит до купцова дома, двери находит. Как праву ногу через порог перенесла, так дорожное платье розболокла. Стала класть поклоны, где стоят светы иконы, и говорит с купцом речи.
     Купец говорит:
     — Об чём, сваха, ходишь, об чём беспокоишься?
     — Об добром деле, о сватовстве: у меня есть жених, у вас невеста, нельзя-ле сообщить в одно место? Мужик солидный, имеет капиталец видный, дом новой, крыт нёбом, окольницы двойные, только щёлки одни, глядит, как из тюрьмы.
     Конторы содержит, денег своих не издержит, деньги ходят по бараках, а родятся в своих руках.
     Купец говорит:
     — Есть ли у него отец-мать?
     — Что отца-мать поминать: отец был по курукуй повален в землю вниз, а мать по пупыську похоронена по жёлтому месту.
     Купец говорит:
     — Из твоих я вижу басен, за жениха я дочь отдать согласен.
     Сваха опять звилась, в дорожное платье оболоклась, по дороге поволоклась и доходит до женихова дому, двери находит, как праву ногу через порог перенесла, дорожное платье розболокла, стала к печи и говорит с женихом речи.
     — Что, сваха, выговорила ли невесту?
     — Высватала, готовься к венчанью.
     У жениха был дырявый балахон, и теперь не знать, где он. Сапожонки стары и тесны, не одевал с осени до весны, не влезли на ноги, прирвались. Был борок, на печи сожог.
     Вышел на улицу:
     — Ати, ати, всемирная брати, нарядите молодца, ради купеческой дочери венца.
     Господин сжалился один, одел, дал денег на венец, и был тому делу конец.
     Елизар женился счастливо, хорошо, через год сын родился, погодя опять другой. Сыны были оба Елизар Елизаровичи, подросли, здумали пашню пахать.
     Пахали, пахали, не захотели, взяли прирубили соху топором, кобылу спустили с высокой горы клепиком и борону на огонь.
     Задумали рыбу ловить: ловили, ловили и утонули. Три года тонули, не могли утонуть, три года черти тянули, не могли утянуть. Вышли на берег, на берегу колодец, в колодце шшука да елец ; и сказке конец.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
    
Емеля Дурак. В некоторой было деревне. Сказка!!
     В некоторой было деревне: – жил мужик, и у него было три сына, два было умных, а третий дурак, которого звали Емельяном.
     И как жил их отец долгое время, то и пришёл в глубокую старость, призвал к себе сыновьёв и говорил им:
     — Любезные дети! Я чувствую, что вам со мною недолго жить. Оставляю вам дом и скотину, которые вы разделите на части ровно. Также оставляю вам денег на каждого по сту рублёв.
     После того вскоре отец их умер, и дети, похороня его честно, жили благополучно.
     Потом вздумали Емельяновы братья ехать в город торговать на те триста рублёв, которые им отказаны были их отцом, и говорили они дураку Емельяну:
     — Послушай, дурак, мы поедем в город, возьмём с собой и твои сто рублёв, а когда выторгуем, то барыш пополам, и купим тебе красный кафтан, красную шапку и красные сапоги. А ты останься дома. Ежели что тебя заставят сделать наши жены, а твои невестки (ибо они были женаты), то ты сделай.
     Дурак, желая получить обещанные красный кафтан, красную шапку и красные сапоги, отвечал братьям, что он будет делать все, что его заставят.
     После того братья его поехали в город, а дурак остался дома и жил с своими невестками.
     Потом спустя несколько времени в один день, когда было зимнее время и был жестокий мороз, тогда говорили ему невестки, чтоб он сходил за водою.
     Но дурак, лёжа на печи, сказал:
     — Да, а вы-то что?
     Невестки закричали на него:
     — Как, дурак, мы-то что? Ведь ты видишь, какой мороз, что и мужчине в пору идти!
     Но он говорил:
     — Я ленюсь!
     Невестки опять на него закричали:
     — Как, ты ленишься? Ведь ты захочешь же есть, а когда не будет воды, то сварить ничего нельзя.
     Притом сказали:
     — Добро ж, мы скажем своим мужьям, когда они приедут, что, хотя и купят они красный кафтан и все, но чтоб тебе ничего не давали.
     Что слыша дурак и желая получить красный кафтан и шапку принуждён был идтить, слез с печи и начал обуваться и одеваться.
     И как совсем оделся, взял с собою ведра и топор, пошёл на реку, ибо их деревня была подле самой реки, и как пришёл на реку, то и начал прорубать прорубь, и прорубил чрезвычайно большую.
     Потом почерпнул в вёдра воды и поставил их на льду, а сам стоял подле проруби и смотрел в воду.
     В то самое время увидел дурак, что плавала в той проруби пребольшая щука. А Емеля, сколько ни был глуп, однако ж пожелал ту щуку поймать, и для того стал он понемножку подходить. Подошёл к ней близко, ухватил, вдруг её рукою, вытащил из воды и, положив за пазуху, хотел идти домой.
     Но щука говорила ему:
     — Что ты, дурак! На что ты меня поймал?
     — Как на что? – говорил он. – Я тебя отнесу домой и велю невесткам сварить.
     — Нет, дурак, не носи ты меня домой. Отпусти ты меня опять в воду. Я тебя за то сделаю человеком богатым.
     Но дурак ей не верил и хотел идти домой.
     Щука, видя, что дурак её не отпускает, говорила:
     — Слушай, дурак, пусти ж ты меня в воду. Я тебе сделаю то: – чего ты ни пожелаешь, то все по твоему желанию исполнится.
     Дурак, слыша сие, весьма обрадовался, ибо он был чрезвычайно ленив, и думал сам себе:
     — Когда щука сделает так, что чего я ни пожелаю - все будет готово, то я уже работать ничего не буду!
     Говорил он щуке:
     — Я тебя отпущу, только ты сделай то, что обещаешь!
     На что отвечала щука:
     — Ты прежде пусти меня в воду, а я обещание своё исполню.
     Но дурак говорил ей, чтоб она прежде своё обещание исполнила, а потом он её отпустит.
     Щука, видя, что он не хочет её пускать в воду, говорила:
     — Ежели ты желаешь, чтоб я тебе сказала, как сделать, чего ни пожелаешь, то надобно, чтобы ты теперь же сказал, чего хочешь.
     Дурак говорил ей:
     — Я хочу, чтоб мои ведра с водою сами пошли на гору (ибо деревня та была на горе) и чтоб вода не расплескалась.
     Щука тотчас ему говорила:
     — Ничего, не расплещется! Только помни слова, которые я стану сказывать. Вот в чем те слова состоят:
         ; По щучьему веленью, а по моему прошенью ступайте, ведра, сами на гору!
     Дурак после её говорил:
     — По щучьему веленью, а по моему прошенью ступайте, ведра, сами на гору!
     И тотчас ведра и с коромыслом пошли сами на гору.
     Емеля, видя сие, весьма удивился. Потом говорил щуке:
     — Все ли так будет?
     На что щука отвечала:
     — Всё то будет, чего только пожелаешь. Не забудь только те слова, которые я тебе сказывала.
     После того пустил он щуку в воду, а сам пошёл за вёдрами. Соседи его, видя то, удивлялись и говорили меж собою:
     — Что это дурак делает? Ведра с водою идут сами, а он идёт за ними.
     Но Емеля, не говоря ничего с ними, пришёл домой. Ведра взошли в избу и стали на лавку, а дурак влез на печь.
     Потом спустя несколько времени говорили ему опять невестки:
     — Емеля, что ты лежишь? Ты бы пошёл дров нарубил.
     Но дурак говорил:
     — Да, а вы-то что?
     — Как мы что? – вскричали на него невестки. – Ведь теперь зима, и ежели ты не пойдёшь рубить дров, так тебе ж будет холодно.
     — Я ленюсь! – говорил дурак.
     — Как ленишься? – говорили ему невестки. – Ведь ты же озябнешь.
     Притом они говорили:
     — Ежели ты не пойдёшь рубить дров, так мы скажем своим мужьям, чтоб они тебе не давали ни красного кафтана, ни красной шапки, ни красных сапогов.
     Дурак, желая получить красный кафтан, шапку и сапоги, принуждён был нарубить дров. Но как он был чрезвычайно ленив и не хотелось ему слезть с печи, то говорил потихоньку, на печи лёжа, сии слова:
     — По щучьему веленью, а по моему прошенью ну-ка, топор, поди наруби дров, а вы, дрова, сами в избу идите и в печь кладитесь.
     Топор откуда ни взялся - выскочил на двор и начал рубить. А дрова сами в избу шли и в печь клались, что, видя, его невестки весьма удивились Емельяновой хитрости.
     И так каждый день, когда только дураку велят нарубить дров, то топор и нарубит.
     И жил он с невестками несколько времени, потом невестки говорили ему:
     — Емеля, таперича нету дров у нас. Съезди в лес и наруби.
     Дурак им говорил:
     — Да, а вы-то что?
     — Как мы что? – отвечали невестки. – Ведь лес далече, и теперь зима, так холодно ехать нам в лес за дровами.
     Но дурак им говорил:
     — Я ленюсь!
     — Как, ленишься? – говорили ему невестки. – Ведь тебе же будет холодно. А ежели ты не пойдёшь, то, когда приедут твои братья, а наши мужья, то мы не велим им ничего тебе давать: – ни кафтана красного, ни шапки красной, ни сапог красных.
     Дурак, желая получить красный кафтан, красную шапку и красные сапоги, принуждён был ехать в лес за дровами и, встав, слез с печи и начал скорее обуваться и одеваться.
     И как совсем оделся, то вышел на двор и вытащил из-под навесу сани, взял с собою верёвку и топор, сел в сани и говорил своим невесткам отворить ворота.
     Невестки, видя, что он едет в санях, да без лошади, ибо дурак лошади не запрягал, говорили ему:
     — Что ты, Емеля, сел в сани, а лошадь не запряг?
     Но он говорил, что лошади ему не надо, а только чтоб отворили ему ворота.
     Невестки отворили ворота, а дурак, сидя в санях, говорил:
     — По щучьему веленью, а по моему прошенью ну-тка, сани, ступайте в лес!
     После сих слов сани тотчас поехали со двора, что, видя, живущие в той деревне мужики удивлялись, что Емеля ехал в санях и без лошади, и так шибко:
     — Хотя бы пара лошадей была запряжена, то нельзя бы шибче ехать!
     И как надобно было дураку ехать в лес через город, то и поехал он по оному городу. Но как не знал, что надобно кричать для того, чтобы не передавить народу, то он ехал и не кричал, чтоб посторонились, и передавил множество народу, и хотя за ним гнались, однако догнать его не могли.
     Емеля уехал из города, а приехав к лесу, остановился и вылез из своих саней и говорил:
     — По щучьему веленью, а по моему прошенью ну-тка, топор, руби-ка дрова, а вы, поленья, сами кладитесь в сани и вяжитесь!
     Лишь только сказал дурак сии слова, топор начал рубить дрова, а поленья сами клались в сани и верёвкой вязались.
     После того как нарубил он дров, велел ещё топору вырубить одну дубинку.
     Как топор вырубил, то он сел на воз и говорил:
     — Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью поезжайте, сани, домой сами.
     Тотчас и поехали они весьма шибко, и как подъехал он к тому городу, в котором он уже передавил много народу, там уже дожидались его, чтоб поймать. И как въехал в город, то его поймали и стали тащить с возу долой. Притом начали его бить.
     Дурак, видя, что его тащат и бьют, потихоньку сказал сии слова:
     — По щучьему веленью, а по моему прошенью ну-ка, дубинка, отломай-ка им руки и ноги!
     В тот час выскочила дубинка и начала всех бить.
     И как народ бросился бежать, дурак поехал из городу домой, а дубинка когда всех перебила, то покатилась вслед за ним же. И как приехал Емеля домой, то и влез на печь.
     После того, как он уехал из города, стали поговаривать об нем везде - не столько о том, что он передавил множество народу, сколько удивлялись тому, что он ехал в санях без лошади.
     Мало-помалу речи сии дошли до самого короля.
     Как король услышал, то чрезвычайно захотел его видеть и для того послал одного офицера и дал ему несколько солдат, чтоб его сыскать.
     Посланный от короля офицер поехал немедленно из города и напал на ту дорогу, по которой ездил дурак в лес.
     И как приехал офицер в ту деревню, где жил Емеля, то призвал к себе старосту и сказал ему:
     — Я прислан от короля за вашим дураком, чтоб взять его и привезти к королю.
     Староста тотчас показал тот двор, где жил Емеля, и офицер взошёл в избу и спрашивал:
     — Где дурак?
     А он, лёжа на печи, отвечал:
     — На что тебе?
     — Как на что? Одевайся скорей. Я повезу тебя к королю.
     Но Емеля говорил:
     — А что мне там делать?
     Офицер на него рассердился за неучтивые слова и ударил его по щеке.
     Дурак, видя, что его бьют, сказал потихоньку:
     — По щучьему веленью, а по моему прошенью ну-ка, дубинка, отломай-ка им руки и ноги!
     Дубинка тотчас выскочила и начала их бить и перебила всех - как офицера, так и солдат.
     Офицер принуждён был ехать назад. И как приехал в город, то и доложили королю, что дурак всех перебил.
     Король весьма удивился и не верил тому, чтобы мог он всех перебить. Однако выбрал король умного человека, которого послал с тем, чтобы, как только возможно, привёз дурака - хоть обманом.
     Посланный от короля поехал и как приехал в ту деревню, где жил Емеля, то призвал к себе старосту и говорил ему:
     — Я прислан от короля за вашим дураком, чтоб его привезть. А ты призови мне тех, с кем он живёт.
     Староста тотчас побежал и привёл его невесток. Посланный от короля спрашивал их:
     — Что дурак любит?
     Невестки ему отвечали:
     — Милостивый государь наш, дурак любит - ежели станешь просить неотступно о чём, он откажет раз и другой, а в третий уже не откажет и сделает. Не любит он того, кто с ним грубо поступает.
     Посланный от короля отпустил их и не велел сказывать Емеле, что он призывал их к себе.
     После того накупил изюму, черносливу и винных ягод, пошёл к дураку и как пришёл в избу, то, подойдя к печи, говорил:
     — Что ты, Емеля, лежишь на печи? – и даёт ему изюму, черносливу и винных ягод и просит: – Поедем, Емеля, к королю со мною, я тебя отвезу.
     Но дурак говорил:
     — Мне и тут тепло! – ибо он ничего, кроме тепла, не любил.
     А посланный начал его просить:
     — Пожалуйста, Емеля, поедем. Там тебе будет хорошо!
     Дурак говорил:
     — Я ленюсь!
     Посланный стал просить его:
     — Пожалуйста, поедем. Там тебе король велит сшить красный кафтан, красную шапку и красные сапоги.
     Дурак, услыша, что красный кафтан велят ему сшить, ежели поедет, говорил:
     — Поезжай же ты вперёд, а я за тобой буду.
     Посланный не стал ему более докучать, отошёл от него и спрашивал тихонько у его невесток:
     — Не обманывает ли меня дурак?
     Но они уверяли, что он не обманет.
     Посланный поехал назад, а дурак после его полежал ещё на печи и говорил:
     — Ох, как мне не хочется к королю ехать. Но так уж и быть!
     Потом говорил:
     — Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью поезжай-ка, печь, прямо в город!
     Тотчас изба затрещала, и печь вон пошла из избы и как сошла со двора, то и поехала печь столь шибко, что и догнать нельзя. И он догнал ещё на дороге того посланного, который за ним ездил, а во дворец с ним приехал.
     Как король увидел, что приехал дурак, то и вышел со всеми своими министрами его смотреть и, видя, что Емеля приехал на печи, ничего не говорил. Потом спрашивал его король:
     — Для чего ты столько передавил народу, как ездил за дровами в лес?
     Но Емеля говорил:
     — Я чем виноват! Для чего они не посторонились?
     И в то время подошла к окошку королевская дочь и смотрела на дурака, а Емеля нечаянно взглянул на то окошко, в которое она смотрела, и видя дурак её весьма прекрасною - говорил тихонько:
     — Кабы по щучьему веленью, а по моему прошенью влюбилась этакая красавица в меня!
     Лишь только сии слова выговорил, королевская дочь посмотрела на него и влюбилась.
     А дурак после того сказал:
     — Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью ступай-ка, печь, домой!
     Тотчас поехала печь домой, а приехавши - опять стала на прежнем месте.
     Емеля жил после того несколько времени благополучно. Но в городе у короля происходило другое, ибо по дураковым словам королевская дочь влюбилась и стала просить отца своего, чтоб выдал её за дурака замуж.
     Король за то весьма рассердился на дурака и не знал, как его взять.
     В то время доложили королю министры, чтоб послать того офицера, который прежде ездил за Емелей и не умел его взять. За вину его король, по их совету, приказал представить того офицера.
     Как офицер перед ним предстал, тогда король говорил ему:
     — Слушай, друг мой, я тебя прежде посылал за дураком, но ты его не привёз. За вину твою посылаю тебя в другой раз, чтобы ты привёз непременно его. Ежели привезёшь, то будешь награждён, а ежели не привезёшь, то будешь наказан.
     Офицер выслушал короля и поехал немедленно за дураком, а как приехал в ту деревню, то призвал опять старосту и говорил ему:
     — Вот тебе деньги: – купи всё, что надобно, завтра к обеду и позови Емелю, и как будет он к тебе обедать, то пой его допьяна, пока спать ляжет.
     Староста знал, что он приехал от короля, принуждён был его послушаться и скупил все то и позвал дурака.
     Как Емеля сказал, что будет, то офицер его дожидался с великою радостию.
     На другой день пришёл дурак. Староста начал его поить и напоил его допьяна, так что Емеля лёг спать.
     Офицер, видя, что он спит, тотчас связал его и приказал подать кибитку, и как подали, то и положили дурака. Потом сел и офицер в кибитку и повёз его в город.
     И как подъехал он к городу, то и повёз его прямо во дворец.
     Министры доложили королю о приезде того офицера.
     И как скоро король услышал, то немедленно приказал принести большую бочку и чтоб набиты были на ней железные обручи.
     Тотчас была сделана и принесена оная бочка к королю.
     Король, видя, что все готово, приказал посадить в ту бочку свою дочь и дурака и велел их засмолить. А как их посадили в бочку и засмолили, то король при себе ж велел пустить ту бочку в море.
     И по его приказанию немедленно её пустили, и король возвратился в свой город.
     А бочка, пущенная по морю, плыла несколько часов. Дурак все то время спал, а как проснулся и видя, что темно, спрашивал сам у себя:
     — Где я? – ибо думал, что он один.
     Принцесса ему говорила:
     — Ты, Емеля, в бочке, да и я с тобою посажена.
     — А ты кто? – спросил дурак.
     — Я - королевская дочь, ; отвечала она и рассказала ему, за что она посажена с ним вместе в бочку. Потом просила его, чтоб он освободил себя и её из бочки.
     Но он говорил:
     — Мне и тут тепло!
     — Сделай милость, ; говорила принцесса, ; сжалься на мои слезы. Избавь меня и себя из этой бочки.
     — Как же не так, ; говорил Емеля, ; я ленюсь!
     Принцесса опять начала его просить:
     — Сделай милость, Емеля, избавь меня из этой бочки и не дай мне умереть.
     Дурак, будучи тронут её просьбою и слезами, сказал ей:
     — Хорошо, я для тебя это сделаю.
     После того говорил потихоньку:
     — По щучьему веленью, а по моему прошенью выкинь-ка ты, море, эту бочку, в которой мы сидим, на берег - на сухое место, только чтоб поближе к нашему государству. А ты, бочка, как на сухом месте будешь, то сама расшибися!
     Только успел дурак выговорить эти слова, как море начало волноваться и в тот час выкинуло бочку на берег - на сухое место, а бочка сама рассыпалась.
     Емеля встал и пошёл с принцессою по тому месту, куда их выкинуло, и увидел дурак, что они были на весьма прекрасном острове, на котором было премножество разных деревьев со всякими плодами.
     Принцесса, все то видя, весьма радовалась, что они на таком прекрасном острове. А после того говорила:
     — Что ж, Емеля, где мы будем жить? Ибо нет здесь и шалаша.
     Но дурак говорил:
     — Вот ты уж многого требуешь!
     — Сделай милость, Емеля, вели поставить какой-нибудь домик, ; говорила принцесса, ; чтобы можно было нам где во время дождя укрыться, ибо принцесса знала, что он все может сделать, ежели захочет.
     Но дурак сказал:
     — Я ленюсь!
     Она опять начала его просить, и Емеля, будучи тронут её просьбой, принуждён был для неё то сделать. Он отошёл от неё и говорил:
     — По щучьему веленью, а по моему прошенью будь среди этого острова дворец лучше королевского и чтоб от моего дворца и до королевского был хрустальный мост, а во дворце чтобы были разного звания люди.
     И лишь успел выговорить сии слова, то в ту ж минуту и появился преогромный дворец и хрустальный мост.
     Дурак взошёл с принцессою во дворец и увидел, что в покоях весьма богатое было убранство и множество людей, как лакеев, так и всяких разносчиков, которые ожидали от дурака повеления.
     Дурак, видя, что все люди как люди, а он один был нехорош и глуп, захотел сделаться получше и для того говорил:
     — По щучьему веленью, а по моему прошенью кабы я сделался такой молодец, чтоб мне не было подобного и чтоб был я чрезвычайно умён!
     И лишь успел выговорить, то в ту ж минуту сделался так прекрасен, а притом и умён, что все удивлялись.
     После того послал Емеля из своих слуг к королю, чтоб звать его к себе и со всеми министрами.
     Посланный от Емели поехал к королю по тому хрустальному мосту, который сделал дурак. И как приехал во дворец, то министры представили его пред короля, и посланный от Емели говорил:
     — Милостивый государь! Я прислан от моего господина с покорностию просить вас к нему кушать.
     Король спрашивал:
     — Кто таков твой господин?
     Но посланный ему отвечал:
     — Я не могу вам сказать про него (ибо дурак ему сказывать не велел про себя, кто он таков). О моем господине ничего не известно. А когда вы будете кушать у него, в то время и скажет о себе.
     Любопытствуя знать, кто прислал звать его, король сказал посланному, что он непременно будет.
     Когда посланный ушёл, король тотчас поехал вслед за ним со всеми министрами.
     Посланный, возвратясь назад, сказал, что король непременно будет, и только сказал - а король и едет к дураку по тому мосту хрустальному, и с принцами.
     И как приехал король во дворец, то Емеля вышел навстречу, принимал его за белые руки, целовал во уста сахарные, ласково вводил его в свой белокаменный дворец, сажал его за столы дубовые, за скатерти браные, за кушанья сахарные, за питья медовые.
     За столом король и министры пили, ели и веселились. А как встали из-за стола и сели по местам, то дурак говорил королю:
     — Милостивый государь, узнаете ли вы меня, кто я таков?
     И как Емеля был в то время в пребогатом платье, а притом лицом был весьма прекрасен, то и нельзя было узнать его, почему король и говорил, что он не знает.
     Но дурак говорил:
     — Помните ли, милостивый государь, как дурак к вам приезжал на печи во дворец и вы его и с дочерью, засмоля в бочку, пустили в море? Итак, узнайте теперь меня, что я - тот самый Емеля!
     Король, видя его пред собою, весьма испугался и не знал, что делать. А дурак в то время пошёл за его дочерью и привёл её пред короля.
     Король, увидя дочь свою, весьма обрадовался и говорил дураку:
     — Я перед тобой весьма виноват и за то отдаю за тебя в замужество дочь мою.
     Дурак, слыша сие, с покорностью благодарил короля, и как у Емели все было готово к свадьбе, то в тот же день праздновали её с великолепием.
     А на другой день дурак сделал великолепный пир для всех министров, а для простого народу выставлены были чаны с разными напитками.
     И как веселье отошло, то король отдавал ему своё королевство. Но Емеля не захотел принять его.
     После того король поехал в своё королевство, а дурак остался в своём дворце и жил благополучно.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
    
Емеля Дурак. Жили три брата. Сказка!!
     Жили три брата, два-то умных, а третий дурак: – умные братья поехали в нижние города товаров закупать и говорят дураку:
     — Ну, смотри, дурак, слушай наших жён и почитай так, как родных матерей. Мы тебе купим сапоги красные, и кафтан красный, и рубашку красную.
     Дурак сказал им:
     — Ладно, буду почитать.
     Они отдали дураку приказание, а сами поехали в нижние города. А дурак лёг на печь и лежит.
     Невестки говорят ему:
     — Что же ты, дурак! Братья велели тебе нас почитать и за это хотели тебе по подарку привезти, а ты на печи лежишь, ничего не работаешь. Сходи хоть за водой.
     Дурак взял ведра и пошёл за водой. Зачерпнул воды, и попала ему щука в ведро.
     Дурак и говорит:
     — Слава богу! Теперь я наварю хоть этой щуки, сам наемся, а невесткам не дам. Я на них сердит!
     Говорит ему щука человеческим голосом:
     — Не ешь, дурак, меня. Пусти опять в воду, счастлив будешь!
     Дурак спрашивает:
     — Какое ж от тебя счастье?
     — А вот какое счастье: – что скажешь, то и будет! Вот скажи: – по щучьему веленью, по моему прошенью ступайте, ведра, сами домой и поставьтесь на место.
     Как только дурак сказал это, ведра тотчас пошли сами домой и поставились на место.
     Невестки глядят и дивуются.
     — Что он за дурак! – говорят. – Вишь какой хитрый, что у него ведра сами домой пришли и поставились на своё место.
     Дурак пришёл и лёг на печку. Невестки стали опять говорить ему:
     — Что ж ты, дурак, улёгся на печку! Дров нет, ступай за дровами.
     Дурак взял два топора, сел в сани, лошади не запряг.
     — По щучьему, ; говорит, ; веленью, по моему прошенью катитесь, сани, в лес!
     Сани покатились скоро да шибко, словно кто погоняет их.
     Надо было дураку ехать мимо города, и он без лошади столько придавил народу, что ужас!
     Тут все закричали:
     — Держи его! Лови его! ; однако не поймали.
     Дурак въехал в лес, вышел из саней, сел на колодину и сказал:
     — Один топор, руби с корня, другой – дрова коли!
     Вот дрова нарубились вдоволь устали и сами наклались в сани.
     Дурак говорит:
     — Ну, один топор, теперь поди и сруби мне кукову, чтоб было чем носило поднять.
     Топор пошёл и срубил ему кукову. Кукова пришла, на воз легла. Дурак сел и поехал. Едет мимо города, а в городе народ собрался, давно его караулит.
     Тут дурака поймали, начали одерживать да пощипывать. Дурак и говорит:
     — По щучьему веленью, по моему прошенью ступай, кукова, похлопочи-ка!
     Вскочила кукова и пошла ломать, колотить и прибила народу многое множество. Люди, словно снопы, так наземь и сыплются!
     Отделался от них дурак и приехал домой, дрова сложил, а сам на печь сел.
     Вот горожане стали бить на него челом и донесли королю:
     — Так-де его не взять, надобно обманом залучить, а всего лучше обещать ему красную рубаху, красный кафтан и красные сапоги.
     Пошли за дураком королевские гонцы.
     — Ступай к королю, ; говорят. Он тебе даст красные сапоги, красный кафтан и красную рубаху.
     Вот дурак и сказал:
     — По щучьему веленью, по моему прошенью, печка, ступай к королю!
     Сам сел на печь, печка и пошла.
     Приехал дурак к королю.
     Король уж хотел казнить его, да у того короля была дочь, и больно понравился ей дурак. Стала она отца просить, чтобы отдал её за дурака замуж.
     Отец рассердился, обвенчал их и велел посадить обоих в бочку, бочку засмолить и пустить на воду.
     Так и сделано.
     Долгое время плыла бочка по морю. Стала жена дурака просить:
     — Сделай так, чтобы нас на берег выкинуло.
     Дурак сказал:
     — По щучьему веленью, по моему прошенью – выкинь эту бочку на берег и разорви её!
     Вышли они из бочки. Жена опять стала дурака просить, чтобы он построил какую-нибудь избушку.
     Дурак сказал:
     — По щучьему веленью, по моему прошенью – постройся мраморный дворец, и чтобы этот дворец был как раз против королевского дворца!
     Сейчас все исполнилось. Король увидал поутру новый дворец и послал узнать, кто такой живёт в нем? Как только узнал, что там живёт его дочь, в ту же минуту потребовал её с мужем к себе.
     Они приехали. Король их простил, и стали вместе жить-поживать да добра наживать.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
    
Емеля Дурачок. Были три брата. Пермь. Сказка!!
     Были три брата – два умные, третий был Емеля-дурак.
     Так как у них отец стал древний, у отца были деньги. Потом говорят братья умные:
     — Тятенька, раздели нам по сту рублей денег!
     Потом просит третий, Емеля-дурак, сто рублей.
     — На что тебе сто рублей? Ты – дурак!
     Потом отец тем по сту рублей, умным, дал и третьему сто рублей дал.
     Отец несколько время прожил, потом помер. Отца похоронили.
     Стали собираться умные два брата на ярманку. Просят у Емели сто рублей. Емеля говорит:
     — Я вам не дам сто рублей!
     — Нет, Емелюшка, нам дай: – мы тебе купим – поедем на ярманку – красную шапку, потом красный кафтан, красные сапоги, потом красную опояску….
     Емеля согласился.
     Братья отправились на ярманку с этими с деньгами. Брат остаётся дома с двумя снохами. Емеле говорят:
     — Емелюшка, сходи-ка нам по воду!
     Емелюшка лежит на печи:
     — Я не пойду вам по воду! Я ленюсь!
     Емеля собрался по воду, взял вёдра, надел на коромысло, пошёл (зимою) по воду на реку.
     Женщины берут из той проруби. Он выбрал себе другую, новую прорубь. Подходит щука в прорубь. Берёт её руками, выбрасывает её на лёд. Эта щука и говорит ему человеческим языком:
     — Емелюшка, отпусти меня в воду назад! Я тебе сделаю доброе.
     Емелюшка её отпустил в воду.
     Потом черпает воду, говорит:
     — По щучьему веленью, по моему прошенью!
     Вёдра почерпнулись, подделись на коромысло и пошли вперёд.
     Емелюшка идёт позади. Вёдра подходят к воротам, заходят в избу, становятся на лавку. Коромысло на своё место положилось.
     Емелюшка залезает на печь.
     Не стаёт у них дров. Посылают Емелюшку:
     — Айда-ка, Емелюшка, наруби-ка нам дров!
     Емеля берёт топор, выходит на двор, топору и говорит:
     — По щучьему прошенью, по моему веленью!
     Взялся топор, давай дров рубить.
     Набрал береме дров, и дрова сами понеслися в избу, в печь положились, заслонкой заслонились.
     Емеля залез на печь.
     На третий день не стаёт у них дров.
     — Айда-ка Емелюшка, по дрова сегодня!
     — Я ленюсь!
     Слезает с печи.
     Снохи говорят:
     — Бери топор!
     Емеля берет топор за опояску, садится на дровни.
     — Отворяйте, вороты!
     Вороты отворились. Емеля отправился улицей: – сидит на дровнях. По обе стороны идёт народ дорогой. Несколько он народу прибил. Приезжает в лес, слезает с саней, вытаскивает топор из-за опояски и говорит:
     — По щучьему веленью, по моему прошенью, дрова, рубитесь!
     Дров нарубил воз, поперёк саней даже наклал, как сенной воз, завязывает кляником.
     Садится на воз, берёт себе дубинку в руки, отправляется домой. Едет улицей – ещё больше того народу примял. Заезжает во двор, становится воз на своё место. Слезает с возу, приходит в избу, залезает на печь.
     Говорят суседи:
     — Что-то Емеля несколько народу прибил.
     Докладывают королю насчёт Емели:
     — Много народу прибил.
     Король послал своих начальников спросить Емелю.
     — Что ты, Емеля, народ прибил? За тобой послал король!
     — Я ленюсь!
     До трёх раз сказал. Четвёртый раз говорит снохам, что:
     — Я, мол, поеду.
     Говорит:
     — По щучьему веленью, по моему прошенью, подымайся, потолок!
     Потолок поднялся кверху. Подымается и печь. Отправляется Емеля к королю на печи. Приезжает ко дворцу к королю, становится против поратного.
     Королю докладывают:
     — Ваше Королевское Величество! Емеля приехал на печи!
     Король выходит:
     — Что-то, Емеля, на тебя много жалоб! Ты много народу прибил!
     Емеля королю отвечает:
     — Ваше Королевское Величество, я ленюсь!
     До трёх раз.
     — Что с ним делать, с Емелей с этим?
     Королевская дочь в него влюбилась, в этого Емелю.
     — Отправить Емелю назад!
     Емеля и говорит:
     — По щучьему веленью, по моему прошенью!
     Отправляется домой. Приезжает к дому.
     — По щучьему веленью, по моему прошенью, печь, подымайся!
     Печь поднялась кверху, садится на своё место опять, где была.
     Король и говорит:
     — Что с ним теперь делать, с Емелей? Присудить его: – запечатать их обеих в бочку (с дочерью королевской), отпустить их по морю.
     Вот они плавали сутки трои.
     На четвёртые она и говорит ему:
     — Что-то, Емеля, нам тошно здесь сидеть!
     Ветром их прибило к берегу.
     Упирается он в дно бочки, выбрасывает их на луга зелёные. Выходят они на луга. Увидал их король:
     — Кто такие ходят за невежи?
     Послали их спросить – узнать:
     — Кто вы такие?
     Король на них наложил такую службу:
     — Против моего дворца в одну ночь такой дворец сработаете, так я вас прощу, а не сработаете – головы вам сказню!
     — Заутра будет всё готово, исправленное!
     Поутру докладывают королю, что такой дворец – чище дворца его, короля, – ещё устроен. Исправлен и хрустальной мост от его дворца и до его дворца, и всякие насажены сады, всякие воспевают пташки… Емеля сделался таким молодцом, что в свете нет таких.
     Требует Емеля себе короля в гости, в свой дворец. Отправляется король в гости к нему со всей свитой. В зале у него всякие напитки, всякие яствы наставлены.
     Разгуливают по всем залам король с этим Емелей. По всем комнатам ходили. В одну и зашли – королевская дочь там сидит. Её и вывели.
     Сделался у них пир на весь мир: – её отдали за Емелю.
     А эти братья ещё все ездят на базар.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
    
Ермак и Епишка. Сказ. Жигули. Самара.
     Епишка, сгибаясь под волчьей тушей, хрустя ивовыми лаптями, спускался звериной тропой в Яблоневый буерак к своей бурдюге, к землянке.
     Вечерело. Закатное небо меж туч кровянилось, как свежая рана.
     Верхами гор гудел обломный ветер, сдирал с шиханов худосочные деревца, сорил сыпучим замшелым камнем.
     — Ох, не к добру, не к добру непогодь! – сжималась в страхе душа христианская, и Епишка истово крестился.
     Недоброе предчувствие сбылось. Ещё издалека охотник учуял вкусный дымок мясного варева, а там вскоре донеслась и пьяная разноголосица.
     Что было делать Епишке? И страх-то давил его грузнее волчьей убоины, и разбуженная тоска по человечьему духу подталкивала вперёд. Но пуще других чувств взыграло дерзкое любопытство беглеца-отшельника:
     — Что за пришлое буянство? Может, такие же сбродники, как я?
     И решил Епишка подкрасться и все выведать вблизи. Вот подкрался он с звериной мягкостью, раздвинул орешник, да тут же и одеревенел.
     Под яблонькой-дикаркой, близ его родной бурдюги, бились на ветру раздёрнутые шатровые полотнища, а вокруг шатра дымился, дотлевал, заодно с кострами, привольный пир низовой вольницы.
     Вразброс на овчинах и рогожах, среди обсосанных костей и опрокинутых чашбратин возлегли удалые разбойнички – кто в тяжёлых сапогах с подковами, кто в стёртых добела сочнях из кабаньей кожи.
     Одни уже богатырски храпели, подложив под головы драные зипуны или какие-нибудь смурые кафтанишки. Другие ещё что-то дожёвывали, пуча осовелые глаза. Третьи, буйные во хмелю, драчливо хватались за пистоли, за кривые, азиатских статей шашки, за кистени на перевязках из пожилины – за все, что под рукой было. Однако страшный атаманский голос из шатра вмиг укрощал взыгравшую хмельную силу.
     — Ножевая оравушка, казацкая, – решил Епишка. – Почесть, с Дона накатили ватажничать, суда купецкие зорить. Да и меня, дуропьяны, разорили! Ну-ка, сунься к бурдюге.
     Жирные запахи пиршества дразнили охотника.
     Подползти бы сейчас к артельному котлу да зачерпнуть прямо ладонью горячее варево! Но у котла сидел голый до пояса дядька с клоком сивых волос на бритом черепе – не то кашевар, не то дозорный – и выжаривал вшей из казацкого жупана.
     Тогда Епишка начал к спящим приглядываться. Вон вблизи на ковре похрапывал добрый молодец в полосатом татарском халате, а в ногах его валялась коврига ржаного хлеба.
     И Епишка, не будь дурнем, напялил волчью тушу поверх спины, весь как бы вобрался под её обвислую мякоть, пополз, пластаясь по-звериному.
     Ещё, кажется, рывок, и он, ошалелый от голода, схватил бы ковригу. Но Епишка сызмальства был невезуч.
     На беду ему, голый дядька у котла обернулся, увидел волчью напасть, вскричал истошно. Тотчас же всполошился весь разбойничий стан. В волчью тушу полетели калёные стрелы.
     Очнулся израненный, окровавленный Епишка в атаманском шатре. Перед ним на дубовом пне, крытом синей камкой, восседал сам атаман в длиннополом яргане из черных жеребячьих шкур, в остроконечной с заломом бараньей шапке, из-под которой, словно дым, вылетали черные кудри, темня лицо, но высветляя глаза.
     И грозен, пронзителен был их взгляд, а ещё грознее рыкающий голос:
     — Ты кто? Не боярский ли изветчик? Что умыслил на стану?
     Епишка, как ни ломило его тощий простреленный зад, повалился в ноги атаману.
     — Какой от меня опас, батюшка? – прохрипел он жалостно. ; Я в охотниках хожалый. Здесь, в бурдюге, два летичка пролетовал. Да вот, батюшка, твои молодчики-соколики заселье там справили. Где теперича головушку приклонить?
     — Молчи, костоглот! – прикрикнул атаман. – Сказывай: – не холоп ли ты беглый, уж не из самой ли Московии?
     — Оттуда, оттуда, батюшка! Примучили меня приказные, я и ухлябал одного дьяка, вот как нонче волка в буеражине.
     Атаман, довольный, громыхнул смехом на весь шатёр:
     — Ай да скорохват! Ай да волкорез!
     И весь стан хмельными глотками подхватил меткую кличку, пущенную атаманом подобно стреле из лука. И пошла она греметь по горам, по буеракам бедовым эхом.
     — А теперича думай во весь ум, – продолжал атаман. – По ндраву ли тебе, Волкорезу, наше товариство? Не хочешь ли храбровать и дуванить вместе с нами?
     Глянул Епишка на счастливые пьяные рожи есаулов, на пистоли и сабли за шёлковыми кушаками и, как кобель, тряхнул вскосмаченной головой:
     — По ндраву ваше товариство! Буду с вами храбровать и дуванить!
     — Тогда садись с Ермаком, ешь досыта, пей долюби! А утро придёт – ступай с братами-соколами в подгляд и сделай высмотры судов купецких.
     — Все сполню, батюшка атаман, – отвечал Епишка, подсаживаясь к Ермаку на дубовую коряжину, у самых его сапог сафьяновых с кистями и подковами. – Все курганы смотровые и удолия травяные покажу и речку тайную открою твоему воинству. Примут от нас слуги московитские ещё много скорби и досады!
     Похвалил атаман Ермак Тимофеевич складную речь своего нового сокола и поднёс ему серебряную братину с вином, а потом сам отхлебнул из неё, сказал:
     — Вместях пили, вместях и сполох на Волге-матушке учиним.
     Доверился атаман Ермак Епишке Волкорезу – и не посетовал.
     Утром казацкие струги да насады, будары да лодки кладные поднялись от Яблоневого буерака вверх по Волге до урёмистой, в вечных сутёмках лощине промеж двух курганов, один высок, обрывист, молодцеват, другой – пониже и плоский, как лепёха, и здесь раскинули стан, а все суда завели близ курганов в тенистое устье речонки, что усом отросла и Усой звалась же.
     — Дюже укладное место, – одобрил атаман. – Ни одна купецкая али патриаршая насада не убережётся. Теперь только б караульный подгляд устроить немешкотно.
     — Будет и подгляд караульный, – сказал Епишка Волкорез и повёл атамана и его есаулов на высокий курган.
     Денёк взыграл солнечный, с заволжским духмяным ветерком.
     Шли звериной тропой, сквозь бурелом, отбивались от гнуси летучей, но скоро выбрались на пологий скат в сосенках искривлённых, в дубнячке-коротыше повеселели. А под ногами хрустел, щелкал белый дикий камень, ласкалась на ветру расчёсанная гривастая ковыль-трава.
     Однако вымучились степные казаки, не свычные к горной крутизне: – не раз обтирались, распаренные, обезноженные, полами тёмно-зелёных чекменей. Епишка же знай без роздыха, как орёл-беркут, все тянул вверх да вверх на ветровой подмывающей струе, пока наконец не ухватился за свислые ветви яблони-дикарки и не выбросил своё ледащее, ещё не отъевшееся на атаманских харчах тело на белым-белую, каменистую, обдутую вершину.
     А как взобрался атаман со своими верными есаулами да как глянул с кургана в солнечный простор, кремневым сердцем зашёлся, сытным воздухом захлебнулся:
     — Ух ты, приволье божье, краса земная, несказанная!
     Из глухой, неведомой дали московитской вырывалась Волга и на воле под солнцем лучезарным цвела ярче синей заморской камки, кипуче играла волной на стрежне, широким заплеском ложилась понежиться на подстеленные воловьими шкурами пески, окуналась в тёмные бездны лесов, забрызгивала, разыгравшись, голубые озера в луга заливные, лево-бережные, где паслись ногайские табуны, откуда замахивало кизячным дымом.
     — Ай да молодчик курган! – вскрикнул захмелевший от радости Ермак. – Зваться ему отныне Молодецким!
     Потом глянул на Епишку.
     — Приказую тебе, Волкорезу, высмотры судов купецких отсюда, с кургана, вести. Чуть что, весть подавай на стан неотложно. А мы выдадим тебе, караульщику, припас одёжный, снедь в преизбытке, огниво. Пали костёр, как гостюшко желанный припожалует!
     — Я не какой-нибудь худоумный, – отвечал заносчиво Епишка. – Все сполню. Да вот только, батюшка, сердце тоска гложет по вдовушке, по лебёдушке, что на хуторке неподалёку отсюда живёт. Гляди, заждалась она меня. Позволь, атаманушка, к ней наведаться. А уж после того посылай хошь в огонь, хошь в воду.
     Сказал это Епишка так, для куражу. И пожалел, что сдуру дал волю языку непутёвому.
     Потому как Ермак от тех слов зло скосился и угрозливо зыкнул:
     — Какой из тебя, Волкорез, казак, коли дело на бабу готов променять? Да она всякому дружеству может порухой стать!
     Епишка примолк, скособочился и на дело заспешил. Место занял под навесистой скалиной, откуда лучше было высматривать.
     И, весьма довольный собой, сытый, все ещё во хмелю, стал справлять свою новую службу.
     Внизу речка синей дорогой стелется, вверху небо такой же синевой полыхает.
     Теплынь. Тишина. После несусветной суматохи, которая так удачливо кончилась для Епишки, потянуло его в сон.
     Так и этак супротивился – не помогло. Что за напасть, сморил Епишку сон вконец. Ладно, решил вздремну маленько, а там и легче будет.
     Не успел глаз сомкнуть, явилась к нему в бурдюгу белолицая молодушка. Говорит ему сладкие как мёд слова:
     — Хоть ты, Епишка, и не барского роду-племени, хоть и зарос, ровно пудель бездомный, а все равно люб моему сердцу. Бежала я из хором своих от мужа постылого в твою лачугу убогую. Тут мне будет и рай и услада. Да что же ты, ненаглядный, не встречаешь, не приласкаешь меня, разнесчастную? Аль не рад, что припожаловала?
     И тянется к Епишке белыми руками. Шелестят на ней шёлка-бархаты. А он, как на грех, не может ни сдвинуться, ни слова сказать. То ли радость нежданная сковала, то ли колдовская сила в камень его превратила? Долго маялся-томился Епишка в смертной тоске.
     Когда же открыл глаза, увидел, что прямо перед курганом купецкая насада в уторопь бежит.
     — Ох, и дуросвет я! – застонал Епишка. – Что ж теперь-то будет?
     Лишь зорька затеплилась да ветром стало выдувать туман из лощины – собрался под курганом казацкий круг.
     Близ раздёрнутого шатра восседал Ермак во всем атаманском обличье: – атласный кафтан на нем огнём полыхает, кисти и петлицы серебрятся, шарики-пуговицы тоже из тянутого серебра, на голове баранья шапка с малиновым верхом.
     Пообочь атамана есаул Ивашка Кольцо стоял с казацким знаменем, на котором голопузый казачина в штанах на-малеван:
     — Сидит он верхом на бочке, как на добром коне, в правой руке держит саблю, в левой – дымящуюся трубку.
     Казаки – те возлегали вкруговую, сонные, с дряблыми сердитыми лицами, а в кругу засохшим деревцем поник обесславленный Епишка Волкорез – над ним и судилище артельное, праведное.
     — Браты матерые казаки, я открываю круг! – рыкающим голосом, не сулящим добра, обратился атаман. – моё слово наперёд, ваше напослед. Наш высмотрщик Епишка, по прозванью Волкорез, опозднился нам клич подать, и мы в догон за насадой купецкой пустились, да мы ту насаду не полонили, добычу не раздуванили, а нам стрельцы царские погромище учинили: – струг с борта вырешетили, кормщика Елисея Полухана изранили, а Якуньку Гусаку ; того потопили. И за все лихо ответчик Епишка, он же Волкорез, и мы, браты матерые казаки, должны его судить и другим укорот дать.
     Смолк атаман и выжидающе глянул на казаков:
     — Что скажете, браты-соколы?
     И, словно стрелы с тетивами, сорвались приговорные слова с казачьих уст:
     — От Волкореза нам поруха, покор!
     — Он купецкую насаду упустил – не мы!
     — В бочку Епишку да с горы вниз!
     — Костёр распалить и ужарить!
     Махнул атаман пламенным рукавом и, когда смолкли рыкающие голосья, молвил:
     — Быть по-вашему, браты матерые казаки! Наладим грехопуту вечный опочив! Схватить его да на суку вздернуть принародно!
     Тут от страха обезноженный Епишка покачнулся и упал головой в траву, а зад по-страусиному выставил.
     Но когда схватили его два дюжих молодца, откуда и сила взялась – вырвался из тяжёлых лап, кинулся в ноги атаману, вскричал с горя-отчаянья:
     — Помилуй, батюшка! Дай грех перед товариством замолить! Только приказуй – уловлю купецкую насаду! Никуда не убежит, сама в руки попадет, ей-ей!
     Вскинул соболиные брови атаман Ермак:
     — Чего квохчешь без надобы? Как же ты рыбу ухватишь, коли из сети вырвалась?
     Ударил Епишка головой о землю и раз, и другой:
     — Пымаю, пымаю насаду! Только не вели казнить вели миловать!
     Атаман переглянулся с есаулом Ивашкой Кольцо, сказал увесисто:
     — Встань и говори слово путное, советливое.
     Поднялся Епишка и, тряхнув вскосмаченной головой, заговорил без роздыха:
     — Обещался я, батюшка, тебе тайный ход открыть. Вот сядем-ка мы в будары легкие и поднимемся по Усе вверх, а где переволока, там лодки вытянем да по земле их переволочим и опять в Волге очутимся, купца станем поджидать, пока он по Самарской Луке горы обходит и над нами посмехается.
     Тут враз казаки загалдели, как на привальном пиру, голосья у всех весёлые, без рыка, – и Епишка понял: – он спасена!
     Вилась украдчиво серебряной змеёй разбойная Уса в кустах прибрежных, навесистых, тенью ласковой и дремучей студила тела казацкие. А над кустами леса-дебри вскидывалась тучей, над лесами горы громоздились, горбатились, плешистые.
     Епишка с атаманом напереди плыл на длинной бударе о шести вёслах – путь верный указывал, чтоб не заносило на каменья известковые – в заводи, на тихую струю, утягивало.
     Плыли вспугивали жизнь лесную.
     Взвивались из камышовых насидок невиданные красные утки, свечой уходил ввысь черный аист, рычал на водопойной тропе растревоженный медведь, трусливые олешки с треском вламывались в зеленодремную сумеречь.
     — Здесь наше поселье, лучшего не сыщешь, – говорил атаман Ермак под скрипенье кочетков весельных, и откликались согласно казаки-веселыщики:
     — Тут нашу крепь слаживать, здесь гнездиться!
     Придвинулись холмы, взрезанные, как каравай, узкими ущельями: – кружили над ними орлы-беркуты – властители Жигулей.
     А как малость отлегли холмы и отмель песчаную выбросили, сказал Епишка Волкорез:
     — Здесь переволока, отсюда будары посуху тянуть вёрсты две-три, не более!
     Казачья ватага с сотню чубов впряглась в наплечные трёхжильные верёвки и под окрики старшин-десятников:
     — Ходи, ходи, соколики, веселее! – потянула пустые и кладные бударки через лужки приветные и буреломы, сквозь орешник густой и дубовую рощу. А где неспробой было – секирами секли гущину да под днища бревна-катыши подпихивала.
     За полдень, вскинувшись на хребтину горы, увидели казаки солнечную Волгу и шкурой распластанный рыжий остров, за ним – воложки и низины кудрявой поймы – владенья засмиревшей Орды.
     На хребтине меловой, водораздельной, где люто припекало, выпили казаки по чарке привальной и заскользили вниз, хоть садись в будары заместо саней!
     Вскоре уже выволочились к реке, в прибрежных тальниках затаились. А чтоб вернее перехватывать купецкую насаду, надумал атаман и на остров послать несколько бударок и наказал есаулу Игреньке Бубенцу враз нападать, как только махнут с берега белым полотнищем.
     И легла над Волгой вечерняя тишина. Под ленивые приплески волн суетно, тяжко бились казацкие сердца.
     Но всех пуще волновался Епишка Волкорез:
     — Не дай бог, снова не дастся в руки насада – останутся браты-соколы без воровского прибытка и с досады опять смерть посулят ему, разнесчастному Епишке!
     — Ватарба-а! – возгласил дозорный с береговой кручи и махнул полотнищем.
     — Ватарба-а!
     Купецкая насада ползла стрежнем, паруса её обвисали в безветрии.
     — Айда на переем! – гаркнул атаман Ермак. – Рви, ребятушки!
     Остря щучьи носы, на едином выплеске сиганули будары из раздёрнутых тальников.
     Впереди всех летела атаманская, о шести вёслах. Ражие, отбористые гребцы вовсю взваривали. Епишка, корчась на корме, черпал воду кожаным ведром и обливал взмыленных весельщиков.
     — Навались! – взбадривал атаман. – Качай, покачивай!
     От берега, от острова слетелись разбойные будары на поживу.
     Глухо, всполошено взлаивал чугунный колоколец на купецкой насаде. Взблескивали там, за нашитыми на борт досками, бердыши нанятых стрельцов, кровенели их шапки. Доносились между колокольными вызвонами начальственные покрики:
     — Ратуйте, воины стрелецкие! Ратуйте!
     Вперекор этим покрикам, взбалмошному звону ревела атаманская гортань:
     — Дери, царапай!
     Хрястнули, сойдясь, борта. Епишка при толчке едва удержался на корме. А гребцы, выкинув из воды весла с железными крючьями на концах, мигом взбагрили насаду.
     — Сарынь! – ревел страшливо, угрозливо атаман Ермак. – Шары на палы!
     Стрельцы, однако, не растерялись – махнули бердышами, норовя перерубить багры.
     Но казаки враз их отставили и тут же, изловчась, закогтили крючьями стрелецкие кафтаны.
     Глянул Епишка – возликовал: – два сдёрнутых стрельца, распотешно кувыркаясь, летят за борт.
     — Сарынь! Шарила! – не умолкал атаман. – Круши!
     Заскочил он на казацкую спину и полез на палубу насады: – в одной руке пистоль турский, в другой – кривая татарская шашка с серебряным узорочьем.
     А Епишка, чтоб трусом не назваться, с ведром вскораблькался на палубу – и ну махать им!
     Да размахался он больно шибко и сослепу угодил в трюм. Смотрит: – среди сундуков кованых сам купец в белой распоясанной рубахе стоит на коленях. Перед ним икона богоматери, и он поклоны ей отбивает.
     Вскинул Епишка кожаное ведро и нахлобучил на седую голову, тыкнул:
     — Идём, идём, старче, на расправу атаманову!
     На палубе творилось сущее побоище. Казаки, облепив насаду, кораблькались на неё. Взблескивали шашки и топоры – отлетали головы стрелецкие. С визгом проносились калёные стрелы лучников, потрескивали пистоли.
     Стукотня кованых сапог громом рассыпалась по палубе.
     На кичке – носу – натекла кровавая лужа: – там, на просторе, рубился взъяренный атаман Ермак, сам весь в крови.
     Скоро все было покончено. Уселся атаман прямо на убитого стрелецкого начальника, вытер кровавый пот со лба бараньей шапкой и сказал с усталой хрипотцой:
     — Сыскать купца! Будем суд чинить!
     Епишка вытолкнул своего пленника с ведром, нахлобученным на голову, распотешил всю ножевую оравушку.
     Но атаман даже не улыбнулся. Сдёрнув концом сабли ведро, спросил купца:
     — Пошто замятню-сечу устроил? Пошто не сдался вольным казакам на милость?
     Страхом забивало гортань купеческую, крупной дрожью ходило под распоясанной рубахой старческое тело.
     — Удавить его на мачте! – приказал атаман Ермак. – Там он ближе к Богу будет. Там ему, грехопуту, дюже укладно покаяться, как скудобедный люд разорял.
     Взвили казаки захрипевшего купца в самую высь мачты, а сами стали дуванить добычу, вино фряжское пить да песни весёлые петь.
     Епишка, обряженный в стрелецкий кафтан, с воткнутой в ухо жемчужной серьгой, бражничал по-казацки.
     Теперь он сознавал себя не жалким беглым сбродником, но вольным казаком, человеком, которого царь-гроза московитский никогда не склонит на покорность и который сам в урочный час сможет пригрозить ему пистолью или отнятым бердышом.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
    
Еруслан Лазаревич. Был некий царь Картаус. Сказка!!
     Был некий царь Картаус, Киркоус, а у него дядя князь Лазарь Лазаревич. У того Лазаря родился сын Еруслан Лазаревич.
     Как было Еруслану десять лет, стал он ходить на улицу и шутить шутки не гораздо добры: – кого возьмёт за руку – у того руку вырвет, кого за ногу – тому ногу выломит.
     Царь приказал выслать его из царства вон.
     Еруслан о том не тужит, а тужит об одном, что нет у него коня по мысли: – ни один конь его поднять не может.
     Вот выстроили ему каменную палату у синя моря и выслали из царства.
     Учал Еруслан гулять по лукоморью и стрелять по тихим заводям гусей-лебедей: – как натянет лук да выстрелит – ино как из тучи гром грянет, а по чему стрелит – того не грешит, не промахнётся.
     Однажды подъехал к нему человек, сошёл с своего сивого коня, ударил челом низко и промолвил:
     — Дай-де бог здравие государю нашему Еруслану Лазаревичу!
     — Ты меня почему знаешь?
     — Как мне не знать тебя! Я, господине, отца твоего старой конюх, гораздой стрелец, сильной борец. Стерегу стада уже тридцать лет, а зовут меня Ивашко.
     Еруслан ему признался:
     — Тужу-де я, что нет у меня коня по мысли.
     Ивашко молвил:
     — Есть, господине, в отцове стаде жеребец третьим летом. Ни у кого ещё в руках не бывал, а тебе, чаю, по мысли будет.
     Когда пригнал он стадо на водопой, Еруслан накинул на того жеребца тесмяную узду и дал ему имя вещий Араш. А был жеребец величиной мало не с палатою равен.
     Сел богатырь на коня, поскакал в чистое поле и наехал на рать-силу Данила князя Белого, который пришёл под царство Картаусово и похвалялся все это царство разорить, самого царя и двенадцать богатырей его в полон взять.
     Еруслан хочет с Данилою в бой вступать. Говорит ему отец:
     — Ты ещё молод, ратное дело тебе не за обычай!
     — Государь батюшка! – отвечал сын. – Не учи ты гоголя по воде плавать, не учи нас, богатырей, на ратное дело ездить.
     Напускался он на своём добром коне на рать-силу Данила Белого и стал побивать её.
     Много было воинства вражьего – ни в которую сторону не объехать, ни оком обозреть!
     Еруслан все порешил, сколько побил, а вдвое того от его зычного голоса наземь попадало и смертью померло. Самого Данилу отпустил он на слове, чтобы впредь ему не приходить больше под государство Картаусово.
     Совершив такой подвиг, отправляется Еруслан в путь-дорогу. Едет он много дней и видит – в чистом поле великая рать побита: – кликнул богатырским голосом:
     — Есть ли в этом побоище жив человек?
     Отозвался ему жив человек, и спросил его Еруслан:
     — Чья это рать побита: – и кто побил её?
     — Это рать Феодула-змея, а побил её Иван русский богатырь, и не одну эту рать, а много побил он: – хочет у змея понять за себя дочь-царевну.
     Поехал Еруслан искать Ивана русского богатыря. Близко ли, далеко ли – стоит в чистом поле шатёр с золотою маковкою. У шатра богатырской конь встреножен.
     Рядом с тем конём Еруслан своего поставил к белоярской пшенице, и вошёл в шатёр. А там лежит Иван-богатырь и крепко спит.
     Еруслан лёг возле и сам уснул. Пробудился Иван русский богатырь, посмотрел на гостя и ужаснулся. Выглянул из шатра – ажно вещий Араш отбил его доброго коня от корму прочь.
     Емлет Иван острой меч и хочет отсечь Еруслану голову, да помыслил в уме своём:
     — Не честь убить сонного человека! Сам он приехал в те поры, как я спал богатырским сном, и воля ему была убить меня сонного, и он меня не убил, а живот дал.
     Разбудил он Еруслана, и выехали они силы пробовать. Еруслан ударил Ивана-богатыря тупым концом копья против сердца и свалил его на сырую землю. А вещий Араш наступил ему копытом на ожерелье.
     Еруслан дал побеждённому живот. Тут они назвались братьями: – Еруслан большим, а Иван младшим.
     Еруслан помогает своему названному брату в войне с Феодулом-змеем, и когда змей в бегство ударился – он поскакал за ним в погоню.
     У обоих у них были жеребцы быстрые – родные братья, рождённые от тех славных водяных (морских) коней, о которых не раз упоминают народные сказки. Словно соколы летели они чистым полем и по озеру скакали поверх воды, словно по мосту.
     Еруслан настиг-таки Феодула-змея и рассёк его, а дочь Феодулову, прекрасную царевну, отдал Ивану русскому богатырю.
     Лёг Иван с своей красавицей опочив держать и стал спрашивать:
     — Душечка моя, свет красная царевна! Доставал я тебя и добром и лихом, скажи-ка мне правду: – есть ли где тебя краше, а брата моего Еруслана удалее?
     Отвечала царевна:
     — Чем я красна и хороша? Есть, господине, в поле – кочуют две царевны, и у тех царевен краше меня девки, что им на руки воду подают. А брата твоего Еруслана есть удалее Ивашко Белая Поляница, Белая Епанча, индейского царя сторож. Стоит он на Украйне, и мимо его никаков человек не проедет.
     Услыхал эти речи Еруслан Лазаревич и захотел ехать посмотреть на тех царевен и с Ивашком Белой Поляницей переведаться. А наперёд того вздумалось ему побывать у отца, у матери и ударить им челом.
     Приезжает в царство Картаусово, а оно совсем пусто, только и нашёл одного человека и узнал от него, что третий год тому, как Данило Белой повоевал все царство, царя Картауса, князя Лазаря и двенадцать богатырей в полон взял, выкопал у них очи и посадил в своём городе в крепкую темницу, а достальных людей мечом высек.
     Еруслан поскакал в государство Данилово, перебил у темницы всю стражу и навестил пленных.
     Сказал ему князь Лазарь:
     — Сыне мой! Только хочешь послужить великому царю Картаусу и мне, своему отцу, и двенадцати богатырям, и ты поезжай за тихие воды, за тёплое море, к вольному царю Огненному Щиту, Пламенному Копью. Убей его и добудь из него желчи.
     Еруслан отправился искать вольного царя, и наехал на кряковистый дуб добре велик посеред поля, и остановился под ним, не ведая, какой дорогою ехать.
     Ровно в полдень летит великое стадо птиц-хохотуней, сели кругом дуба и учали изметоваться красными девицами.
     Еруслан поймал одну девицу.
     — У вас, – говорит, – крылья. Вы летаете по многим землям и царствам. Не слыхали ли, где живёт вольный царь Огненный Щит?
     — Есть такой царь, да никаков человек его видеть не может.
     — Не говори того, а лучше поставь меня в его царство. Не то не быть тебе живою, и отпуску от меня не жди!
     — Господине Еруслан, зажмурься, и я поставлю тебя куда надобно.
     Еруслан зажмурился да ступил трижды на своём добром коне – и очутился как раз в чистом поле под государством вольного царя Огненного Щита.
     На том поле, знать, побоище великое, посреди побоища лежит богатырская голова добре велика.
     Говорит голова Еруслану:
     — Есть-де подо мною меч таков, что опричь того меча никакое железо не возьмёт вольного царя. И я с тем мечом выехал было против царя Огненного Щита, чаял убить его: – а он выехал на осьминогом коне, да, не допущаючи, сжёг меня, и я, падая с лошади, кинул свой меч себе под голову. Супротив вольного царя ничем нельзя взять, как только хитростью.
     Послушался Еруслан головы и решился: – где нельзя одолеть силою, там взять хитростию.
     Приехал он к вольному царю Огненному Щиту, попросился к нему на службу и вызвался добыть ему из-под головы великана чудодейный меч. Голова сама скатилась и отдала ему меч с таким наказом:
     — Не секи царя больше одного разу. Ударишь в другой – тебе самому не быть живым.
     Как скоро въехал он на царский двор, царь Огненный Щит, не ожидая измены, бросился к нему навстречу. А Еруслан подпустил его близко, ударил мечом и рассёк надвое.
     Падая наземь, вольный царь молвил:
     — Секи вдругорядь!
     — Дважды богатыри не секут! – отвечал Еруслан, вспорол у царя Огненного Щита могучую грудь, вынул желчь, взял в вощаночку кровь горячую и печень свежую, и положил в сумку.
     После поехал к голове великана и помазал её желчью – и тот богатырь стал жив.
     Тут они поцеловались и отправились каждый в свою сторону.
     Воротившись к Картаусу, Еруслан помазал ему, отцу своему Лазарю и двенадцати богатырям глаза желчью – и они тотчас прозрели. А Данила Белого за его обман и ложную клятву предал смерти.
     Возвратив царю Картаусу свободу и земли, Еруслан отправился в дальние страны доезжать хвалёных царевен.
     Прибыл к ним в шатёр, взял старшую на постель и стал выспрашивать:
     — Есть ли где вас, царевен, краше, а меня удалее?
     Отвечала царевна:
     — Есть, господине, у индейского царя красная царевна. Мы ей обе в ногу не судны. А тебя удалее Ивашко Белая Поляница.
     Еруслан рассердился, сшиб ей голову и взял к себе меньшую сестру.
     На сделанный ей вопрос она отвечала:
     — Есть Ивашко Белая Поляница, индейского царя сторож – тот силен, а ты, господине, удал же. Обоих вас бог ведает, кто из вас удалей будет.
     Еруслан оставил её живою и поехал в индейское царство. Ехал, ехал, и видит – на рубеже того царства спит человек на коне, копьём подперсья.
     Еруслан разбудил его и сказался, кто он таков.
     — Слыхал про тебя, – отвечал Ивашко, – да два богатыря в поле не живут! ; Стали силами мериться:
     Еруслан сбил его с коня и говорит:
     — Пожалел бы тебя, да за то убью, что тобой девки хвалятся!
     И проколол его копьём.
     Приезжает он в индейское государство, а там беда приключилася: – стало выходить из озера чудо (змей) о трёх головах и емлет всякой день по человеку: – уже дошла очередь до царевны.
     Еруслан вызвался защитить её от чуда, а царь обещал отдать ему за то дочь в супружество и с ней половину царства.
     Повели царевну к озеру, и Еруслан поехал:
     — Не бойся! – говорит он девице. – Молись богу да смотри на озеро: – как учнут волны являться – разбуди меня.
     А сам уснул крепко.
     Начали подыматься волны – стало чудо показываться, царевна его будит и не может никак разбудить, вынула нож и поколола его в стегно.
     Еруслан проснулся, и началась битва. Чудо даёт ему за свою жизнь выкуп великий – камень самоцветный. Еруслан камень взял, а врага убил.
     Женился Еруслан на царевне и стал её спрашивать, есть ли кто её краше, а его, молодца, удалее?
     — Чем я, господине, красна и хороша? Есть на море солнечный град, а в том городе царствует царевна, в девичье царстве, в солнечном граде есть девица, сама царством владеет, а служащие у неё все девки. И та царевна в седмь седмериц краше меня, а я несудна тем девкам, которые у неё служат, красотою и хорошеством. А тебя удалее и сильнее никого нет!
     Спал с нею Еруслан единую ночь, а поутру встал, дал ей самоцветный камень и молвил:
     — Милая красная царевна! Родится у тебя после меня сын, и ты возложи ему самоцветный камень на руку. А родится у тебя дочь, и ты ей из того камня серьги доспей.
     Сам Еруслан уехал в солнечный град, где царствует девица, краше которой на всем свете нет, и учал с нею жить в любви много лет.
     Пока Еруслан наслаждался любовью несказанной красавицы, жена его – индейского царя дочь – родила сына, назвала его Ерусланом Еруслановичем и дала ему на руку самоцветный камень.
     Вырос он, почуял в себе богатырскую мощь и поехал искать отца.
     Подъезжает к солнечному граду, остановился по конец моста и свистнул богатырским посвистом. В то время отец его исполошился:
     — Не простой то человек свистнул, а сильномогучий богатырь!
     Сел на своего вещего Араша, и вот начинается борьба между отцом и сыном, не узнающими друг друга.
     Сын ударил отца тупым концом копья, и мало Еруслан Лазаревич с коня не упал – удержался за седельную луку.
     Съехались богатыри вдругорядь. Отец ударил сына тупым концом и сшиб его с коня наземь, а вещий Араш наступил на его ожерелье.
     Жаль Еруслану убить паробочка, потому что добре молод. А юноша в сердцах под Ерусланом рвёт у отца копьё булатное, и оттого оголилась у него рука.
     Еруслан Лазаревич усмотрел на его руке самоцветный камень, опознал своего сына и учал спрашивать:
     — Скажи мне, брате, какой ты человек?
     Тут все объяснилося и добром покончилось. Еруслан покинул солнечный град навсегда и вместе с сыном воротился к своей жене.
     И захотел (сын Еруслана) отведати плеча своего богатырского и захотел прославиться во многие орды своею удачею. А отцом своим жити не похотел.
     Захотел свою честь получити и славу захотел свою пустити во многие орды.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
    
Еруслан Лазаревич. В некотором царстве, в некотором государстве. Сказка!!
     В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь.
     У него было много во дворце князей, бояр и разных вельмож.
     Один был придворный, которого звали Лазарь Лазаревич, а жену его звали Устиньей.
     Родился у них сын, его прозвали Еруслан Лазаревич. Еруслан Лазаревич был маленький очень красивый.
     Его мать, бывало, выкупает, в колыбель положит, а он лежит хрусталь – хрусталём. Она не нарадуется, его поцелует и в щёчки, и в глазки, а в губки три раза.
     Еруслан Лазаревич рос не по дням, а по часам, оказал свою силу богатырскую в полтора года: – порвал шёлковый полог и сломал стальную колыбель.
     Когда сравнялось Еруслану Лазаревичу лет четырнадцать, он стал ходить на боярский двор, с боярскими детьми шутки шутить.
     Как хватит за руку – руки нет, хватит за ногу – ноги нет.А кого по щеке легонько ударит, тот припадёт к земле.
     Не понравились боярам шутки Еруслановы. Они стали жаловаться царю. Царь призвал Лазарь Лазаревича и говорит:
     — Вышли своего сына из моего государства, чтобы духа его здесь не было, за его шутки нехорошие.
     Лазарь Лазаревич заплакал, идёт. Еруслан Лазаревич увидел из окна высокого терема и быстро выскочил навстречу ему и говорит:
     — Драгоценный мой родитель Лазарь Лазаревич, что вы так запечалились, повесили свою буйную голову на груди белые?
     — Эх, чадо моё милое, как же мне не гориться, не печалиться, не видали горя, теперь у нас горюшко большое.
     — Какое?
     — Царь велел тебе выехать из государства, чтобы духу твоего не было, за твои шутки нехорошие.
     А Еруслан говорит:
     — Это не горе, а радость, одна беда – нету под меня коня богатырского. Любой конь, положу руку на хребет – он падает на колени,
     А Еруслан Лазаревич и раньше просился у отца странствовать, но тот не отпускал – единственный сын, жалко было, и коня подходящего нет. Теперь делать нечего.
     Взял Еруслан Лазаревич белый шатёр, плёточку ремённую, уздечку шёлковую, распрощался с отцом, с матерью, и пошёл в путь-дорогу дальнюю, в дикую степь странствовать.
     Шёл он бархатными лугами и дремучими лесами. И вздумалось ему о коне:
     — Где взять?
     Не заметил Еруслан Лазаревич, как вышел на широкую дорогу, она вырыта конными рытвинами в колено.
     И не заметил он, как поравнялся с незнакомым человеком на рыжем коне. Человек говорит:
     — Здорово, Еруслан Лазаревич.
     — Здорово, незнакомый человек. А откуда это видно, что я Еруслан Лазаревич?
     — Как же, я вас ещё маленьким ребёнком видел, я у вашего батюшки табун коней пасу тридцать три года в богатых лугах заповедных.
     — Не будет ли у вас коня богатырского, а то я какому коню руку на хребет ни положу, всякий на колени падает.
     Конюх отвечает:
     — Есть конь – буря, по прозванию Вихрь, поймаешь – будет твой.
     Шли они по дороге и вышли к хрустальному озеру. Лес кончился и на опушке стоит огромный дуб, раскинул свои ветви шатром. И от этого леса, глаз не охватит, лежала дикая степь бесконечная.
     Вот конюх и говорит:
     — Еруслан Лазаревич, отдыхай под этим дубом, а завтра я сюда пригоню коней поить, и ты сам увидишь – он будет впереди бежать.
     Конюх поехал, а он разбил белый шатёр, постлал войлочек косятчатый, седелечко черкасское и лёг спать. Проснулся – солнце было уж под дубом.
     Подошёл он к хрустальному озеру, умылся ключевой водой, утёрся белым полотенцем и поджидает табун.
     Вдруг видит он, как будто клубами пыль летит, он поднялся и смотрит – впереди конь бежит, под ним земля дрожит, изо рта огонь пышет, из ноздрей дым валит, из-под копыта искры летят.
     Конь стал пить, грива на обе стороны развалилася, завилась вся кольцами.
     Закипела в Еруслане Лазаревиче кровь молодецкая, он подбежал к коню быстро, как летящая стрела из тугого лука.
     Подбежал, дал ему по гребню изо всей силы – конь как пил, так и пьёт, будто не заметил.
     Еруслан Лазаревич постлал войлочек косятчатый, на этот войлочек положил седелечко черкасское, подтянул подпругами, уздечку набросил шёлковую, плёточку взял ременную, взмахнул – и на коня.
     Конь как будто почуял хозяина или седока, пошёл степенным шагом, а сам храпит, как лютый зверь, ушами водит, копытами бьёт.
     По щёточки в землю погружается, а когда щёточки отряхивает, за две вёрсты камешки выкидывает.
     Еруслан Лазаревич глянул, а табун ещё пьёт, далеко конь уехал. Он остановился, стал поджидать. Когда подъехал конюх, Еруслан Лазаревич отблагодарил его, достал ему несколько монет Золотых, распрощался и поехал.
     Едет и размышляет сам с собой:
     — Что это за имя коню – Вихрь? Дай, я назову его Арша Вещий.
     Размахнул ладонь, потрепал его по крутой шее.
     — Конь ты мой возлюбленный, имя тебе Арша Вещий, буду я тебя холить и беречь, ты меня носи по дремучим лесам и диким степям, ты меня признай как молодого хозяина.
     Ехали они лесами и полями и наехали на белый шатёр, у этого шатра стоял рыжий конь и ел белоярую пшеницу. Он спрыгнул у пустого коня.
     Арша Вещий стал есть белоярую пшеницу, а тот конь отошёл и стал щипать шёлковую травушку, зелёную муравушку.
     Еруслан Лазаревич зашёл в белый шатёр, там лежит спящий богатырь. Еруслан Лазаревич хотел его убить, да говорит сам себе:
     — Не честь, не слава доброму молодцу, русскому богатырю убить сонного, что мёртвого. Дай, я лягу на другой конец шатра и сосну.
     Он лёг и заснул.
     Просыпается богатырь, хозяин шатра, глядит: – неизвестный богатырь спит в его шатре, а неизвестный конь ест белоярую пшеницу, а его конь ест шёлковую траву.
     Он выхватил меч, хотел отрубить голову, хотел убить Еруслана, да тоже подумал:
     — Не честь мне убивать сонного, что мёртвого. Дай-ка я его разбужу.
     Разбудил и начал придираться, и назвал Еруслана Лазаревича мерзавцем, а он сел, глядит богатырю прямо в глаза и говорит:
     — Нехороший ты человек и негостеприимный. А вот мы, русские, так не делаем. Ты бы меня раньше напоил, накормил, расспросил, кто я, откуда, а потом мы бы сели на своих коней, поехали в дикую степь, обернули бы свои дальномерные копья тупыми концами и вдарили бы друг другу в груди, и было бы видно, как на ладони, кто из нас мерзавец, ты, аль я.
     Убедил Еруслан Лазаревич того богатыря, он извинился, сразу так и сделал, пригласил его к столу, поели, попили, поговорили.
     Сели на добрых коней и поехали в дикую степь. Это не два вихря разметаются, не два орла разлетаются, а два богатыря на своих добрых конях в дикой степи разъезжаются.
     Разъехались они далеко, обернули свои долго-мерные копья тупыми концами и ударили друг друга в груди.
     Получился гром и сверкнули будто молнии. Они в латах оба. Неизвестный богатырь вывалился из седла, как овсяный сноп, а Арша Вещий притиснул его левым копытом к земле.
     Еруслан Лазаревич соскочил со своего коня, поспешно поднимает богатыря, обнял, поцеловал и спрашивает:
     — Ну, кто мерзавец? Ты, аль я?
     Тот богатырь отвечает:
     — Я богатырь персидской земли, ты мой будешь названный больший брат. Биться никогда не будем, а если будем, то на кого ты, на того и я.
     А Еруслан Лазаревич говорит:
     — Я русский богатырь, буду биться за русский народ и за русскую землю.
     Так они взяли своих коней в повода и пошли. Дошли до шатра, выпустили коней, дичь убили, обед сварили. Еруслан у богатыря погостил недель пять или шесть, а то и более.
     Распростился и поехал. Еруслан ехал месяц, два, три. Наехал на белый шатёр, входит, в нем сидят три сестры.
     Две за ручной работой: – одна вышивает золотом и серебром по малиновому бархату, другая нижет крупный жемчуг, будто на ожерелье, третья готовит обед.
     Большая сказала:
     — Милости просим.
     Средняя сказала:
     — Рады незваному гостю.
     Младшая сказала:
     — Просим к столу на хлеб, на соль.
     Ну, он не стал отказываться – пообедал с ними, посидели, поговорили. Он пригласил их всех трёх в заповедных дугах пройтись. Большая и средняя отказались, а меньшая пошла.
     Идут они по дикой степи, он и спрашивает:
     — Есть ли на свете такой храбрый богатырь, как Еруслан Лазаревич?
     И показывает на свои белые груди.
     — Я видеть не видела, а слыхать слыхала. Есть богатырь Ивашка Белая Епанча Сорочинская Шапка. Мимо него зверь не проскакивал, птица не промётывала, а богатырь тем более никогда не проезживал.
     Немного молчания, идут они дальше. Он и спрашивает:
     — Есть ли на свете такая красавица, как вы?
     Она опустила глаза вниз и ответила, ;так речь и полилась, как ручеёк зажурчал:
     — Что я за красавица?! Я перед красавицей, как тёмная ночь перед днем.
     — А где же есть краше тебя?
     — Я видеть не видела, а слышать слышала, что у царя Вахрамея есть дочь Настасья Вахрамеевна, вот, действительно, красавица. Она свежа, как вешний цвет, ростом она, как пальма высокая, ходит, как лебедь в вольных водах плывёт, грудь её, как пена морская, щеки её, как огненные ананеты, губы её, как розы, рдеют, в глазах её огонь горит, в косе месяц блестит, свет белый затмевает, а ночью землю освещает. Станом она становитая, на деле деловитая, походка часта и речь густа, посмотрит, как златом подарит.
     Закипела у Еруслана Лазаревича кровь молодецкая: – умереть, а Настасью Вахрамеевну поглядеть.
     Походили, погуляли, возвратились в шатёр. Он у них погостил неделю или поболее, поблагодарил за хлеб, за соль, вышел, подошёл к Арша вещему.
     Меньшая сестра вышла проводить. Жалко больно ей. У неё две алмазные слезинки выкатились из глаз. А он наклонился в седле и сказал ей шёпотом несколько слов, чтоб птицы небесные не подслушали, а ветры буйные не разнесли слов его:
     — Не плачь, красавица, жив буду – вернусь.
     Сказал и поехал. Она долго все смотрела, пока не скрылся с глаз. Потом пошла в шатёр.
     Он ехал, ехал, месяцы, годы, вдруг встречается ему старый, старый старичок, уж другой век живёт, больше ста лет, и говорит:
     — Здравствуй, Еруслан Лазаревич.
     — Здравствуй, дедушка, а откуда видно, что я Еруслан Лазаревич?
     — Как же, дорогой мой, я ведь из русского царства, я тебя ещё малым ребёнком знал.
     — Куда ты идёшь?
     — Куда глаза глядят.
     — Почему ты не живёшь в России, ведь пословица говорит: – Где родился, там и годился”.
     — Эх, дорогой мой, ты ещё молод, ты не знаешь ничего. Враг нашёл войной и распорушил все государство, камня на камне не оставил. Всех старых и молодых людей побил, остальных в полон забрал, в темницу посадил, глаза повыколол, там же в темнице твои отец и мать.
     Еруслан Лазаревич достал несколько монет на прожиток, тронул шпорами коня под бока и полетел, как вихорь.
     Конь не шёл и не бежал, а как по воздуху летел, промеж ног летели тёмные леса, бархатные луга, реки серебряные.
     Опустился прямо около темницы, там стоит тридцать человек стражи. Он начал просить, чтобы открыли темницу, чтоб он милостыню мог подать.
     Ему не открыли. Тогда он выхватил меч, вправо махнёт улица, махнёт влево – переулочек.
     Побил всех, открыл двери:
     — Добрый день, счастливая минута!
     Узнали его отец с матерью по голосу, стали плакать и рыдать, а он и говорит:
     — Драгоценные мои родители, батюшка Лазарь Лазаревич и матушка Устинья и вы, люди добрые, не плачьте, а скажите, могу ли я вам помочь в беде?
     — Можно помочь, нужно ехать в тридевятое царство к царю Огненный Щит Пламенные Копья, отруби ему голову, вынь желчь и помажь нам глаза, и мы прозреем.
     Он подал им несколько монет золотых, вскочил на Арша вещего и полетел, как горный орёл. Ехал он ехал и наехал на бранное поле.
     Он крикнул:
     — Есть ли кто в той рати живой? Ни звука, только черные Вороны сидят и каркают.
     На второй раз тоже никто не ответил.
     Он крикнул в третий раз. Ответила голова величиной с пивной котёл, промеж глаз целая пядь.
     — Я не жива, не мертва. Добрый человек, русский богатырь Еруслан Лазаревич, ты едешь к царю Огненный Щит Пламенные Копья, поедешь по бранному полю, увидишь моё туловище, под ним мой меч – кладенец, в нем секрет таится, он тебе пригодится. Когда будешь подъезжать, царь будет огнём жечь, пламенем палить, ты пади на одно колено и скажи:
     — Я еду, Огненный царь, к тебе служить верой и правдой.
     — Как он уверится в тебе, ты махни мечом и отруби ему голову. Вельможи будут говорить: Прибавь, прибавь, а ты скажи: Русский богатырь раз бьёт, не прибавляет”, выковырни желчь и езжай. На обратном пути голову к туловищу подкати, помажь живьём, я оживею и буду тебе помогать, буду твоим названным братом.
     Пошёл Еруслан Лазаревич, идёт – недалеко туловище лежит, поднял, там меч-кладенец.
     Он взял и пошёл. Подошёл к границе царства Огненный Щит Пламенные Копья. Увидел его царь, начал огнём жечь, пламенем палить (у, страсть какая!).
     Еруслан Лазаревич спрыгнул с Арша Вещего, пал на одно колено:
     — Ваше императорское величество, я еду вам служить верой и правдой.
     Тут и поговорили они. Полюбил его царь. Стали ходить они рядом, разговаривать о деле и шутки шутить.
     Идут они раз рядом, Еруслан Лазаревич ударил наотмашь царя мечом по шее, как колдунов бьют, голова и отлетела.
     Вельможи кричат:
     — Прибавь! Прибавь!
     Он говорит:
     — Русские богатыри раз бьют, не повторяют.
     Открыл череп, вынул желчь, сел и поехал в обратный путь.
     Доехал он до бранного поля, подкатил ту голову к туловищу, помазал, и богатырь оживел, оказалось, он был богатырь турецкой земли.
     Они побратались, и он дал слово Еруслану Лазаревичу, что он против русского богатыря и против русского народа не будет воевать.
     Богатырь дарил ему меч, но Еруслан Лазаревич отказался, говорит:
     — Вот, меньшой брат, тебе твой меч, у меня есть свой из чистого булата, надёжный.
     Распростились, и поехал Еруслан Лазаревич в своё государство.
     Приходит он в темницу, помазал незрячим зрение, люди все прозрели, а Еруслан Лазаревич начал поднимать войной на белого царя, собрал он старых и малых, мужей и жён и пошёл на белого царя войной.
     Расшиб все государство белого царя, камня на камне не оставил, все распорушил на мелкий песок.
     Вернулся в своё русское царство и сказал:
     — Русский народ, русская земля непобедимы никем и никогда, никто не удержался на русской Земле, много здесь было врагов-недругов, но каждый здесь поскользнулся и сломал себе голову. Чужое мило – идите враги мимо. Кто на русскую землю с мечом придёт, под мечом и помрёт.
     Еруслан Лазаревич установил порядки в своём государстве, распрощался с отцом с матерью и поехал глядеть Ивашку Белая Епанча Сорочинская Шапка.
     Видели Еруслана Лазаревича сидючи, да не видели едучи. Ехал он год, а может два.
     Этого мне не знать, моё дело только сказки казать.
     Когда Еруслан Лазаревич подъехал к границе, где разъезжал Ивашка Белая Епанча Сорочинская Шапка, тот увидел его и зашумел громовым голосом, как будто буря загрохотала:
     — Мимо меня птица не промётывала, зверь не прорыскивал, богатырь не проезживал, а это что за мерзавец такой?
     Вскочил на коня и подъезжает к Еруслану Лазаревичу. И завязался у них ожесточённый бой. Бились они трое суток на своих добрых конях.
     Кони устали, они пустили коней и стали биться врукопашную.
     Ивашка Белая Епанча Сорочинская Шапка забил Еруслана Лазаревича по колено в землю и ранил его в левую ногу выше колена.
     Еруслан Лазаревич размахнул свой меч-кладенец и ударил Ивашку плашмя в темя, он упал. Еруслан отрубил Ивашке голову.
     Сам достал платок, перевязал рану и прямо тут на стене и лёг. От такой большой усталости он спал девять Зорей.
     Когда он проснулся, убил дичь, сделал горячий обед, положил руку на Арша Вещего, а конь будто устал. Еруслан решился тут побыть. Побыл месяца два, конь отгулялся.
     Оседлал он его и поехал к царю Вахрамею.
     Царь его встречает, привечает, как самого дорогого гостя, сразу узнал, что он побил Ивашку Белая Епанча Сорочинская Шапка (ведь его границы защищал Ивашка), пригласил его в палаты белокаменные.
     Когда они садились обедать, напротив него порожний золотой прибор стоял. Он подумал – сейчас выйдет и дочь.
     Когда она отворила дверь, у них глаза встретились, у Еруслана Лазаревича вскипела кровь молодецкая, и он сразу сделал предложение отцу о её руке.
     Отец не стал прекословить, дал согласие выдать дочь за Еруслана Лазаревича, ведь знал, что силой возьмёт.
     Они золотые венцы принесли, свадьбу сыграли. С женой Еруслан Лазаревич прожил года три, у них народился сын, назвали его Александром.
     Когда Александру было три года, Еруслан Лазаревич говорит жене:
     — Надоест мне скоро дом, пойду в дикую степь поразгуляюсь.
     Тут жене подаёт два платка и камешек бриллиантовый с яичко и говорит:
     — Будут платки чистые – я жив, грязные – мёртв. Вот бриллиантовый жемчуг с куриное яичко, если сияет, я жив, если потух – я мёртв.
     Распрощался и уехал. Прошёл год, два, шестнадцать лет.
     Александру исполнилось девятнадцать, он осмелился и спрашивает;
     — Мама, был у меня папа?
     Она отвечает:
     — Был русский богатырь, но он уехал странствовать.
     И вынула два платка и камушек.
     — Папа сказал, если жив я, то платки чистые и камень сверкает. Так оно пока и есть. Значит, живой он.
     Александр положил все это в карман, купил коня, убранство, сел и поехал отца искать. Долго ездил. В деревню или в город заедет, спрашивает:
     — Проезжал ли здесь богатырь Еруслан Лазаревич?
     — Проезжал лет пять-семь назад. Путь держал в Индию.
     В другой деревне:
     — Проезжал года три назад, путь держал в Китай.
     Ездил он ездил, и встретился с отцом, разъехались они, обернули свои копья долгомерные тупыми концами и вдарили друг друга в груди.
     Александр так и покатился на траву, как шар, и выронил камень отцовский.
     Еруслан Лазаревич сразу догадался, что Александр его сын.
     Он спрыгнул с коня, поднял его, поцеловал три раза.
     — Чадо моё возлюбленное, ты ещё молод со мной биться, тебе ещё не по плечу.
     — Папа, поедем домой, мама тебя сколько ждёт, у неё уже вся молодость прошла.
     Еруслан Лазаревич так и решил, приехал к своей жене, взял их и поехал в своё государство.
     — Эх, ; говорит, ; пойду в свою землю. Ведь если помирать, так там, где родился.
     Приехал в своё государство, прожил двести лет и помер.
     Много на русской светлой земле богатырей и поныне, так эти богатыри Еруслану Лазаревичу внуки и правнуки.
     Сказка вся, а присказка будет завтра после обеда, поевши мягкого хлеба.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
    
Ерш. Архангельск. Сказка!!
     Пошло Ершищо по мелким рекам, по глубоким водам, зашло Ершищо в Ерепово озерищо.
     В Ереповом озерище живёт рыба лещище. Попросилось Ершищо ночьку ночевати. Спустил лешшище ночку ночевати. Ночь ночевал и две ночевал, и год жил и два жил.
     Наплодилось Ершов не стольки, вдвое супротив лещёв.
     Стали Ершишки лещёвых жён побиждать, на белой свет не стали попускать.
     Пошёл лешшишко ко сну-рыбе суда просить.
     — Ой еси сон, от Бога сотворён, сидишь на кривды, суди по правды: Ершишко зашёл ко мне в Ерепово озеришко и попросился ночку ночевать. И ночь ночевали и две ночевали, и год жили и два жили, и не стало столько нас лещёв, вдвое стало Ершов. И стали Ерши наших жён побиждать, на белой свет не стали попускать.
     — Что у тебя есть посретственники?
     — У меня посретственники щука-рыба, да батюшко налим.
     Посылает рыба-сон, от Бога сотворен ельча-стрельча, карася-палача, сундака-ростильщика искать щуку-рыбу и батюшку налима.
     Нашли щуку-рыбу, побежали батюшка налима искать. Искали, искали ; негде не могут найти. Нашли в озере колодину, отворотили колодину, лежит под колодиной.
     — О, батюшко налим! Сон-рыба звал тебя на посрество.
     — О, робята! Нате по гривенке, возьмите, у меня язык толстой неповоротной, не могу против чиновников говорить.
     Привели щуку-рыбу ко сну-рыбы, спрашивает сон-рыба:
     — Чьё это озеро было-случалось сперва?
     Щука-рыба отвечает:
     — Это озеро было не Ершово, а лещёво.
     Ёрш говорит:
     — Я думал ты чесна вдова щука, а ты перва ****ь-сука.
     — А ты, ёрш, с головы костлив, с дыры дрислив, сам, как пупыськина мозоль.
     Тогда этого Ерша прогнали со всей его силой-войском.
     Тогда ёрш поплыл по мелким рекам, по глубоким водам, всю свою силу-войско истерял. Нашёл себе рыбу осётра и на реке стал воду мутить.
     Народ увидал, говорит:
     — Вон сколь рыбы-то поднялось.
     Невод сошили, стали рыбу ловить. Ловили рыбу, осетра добыли.
     И пуще старого стал ёрш воду мутить.
    
     Рыболовы ловили, ловили,
     Ерша никак добыть не могли.
     Пришёл бес, заезил ез,
     Пришёл пёрша, запихал мёршу,
     Пришёл Богодан, загленул в ёрдан ; Ерша Бог дал.
     Пришёл Денис, спустил Ерша на низ.
     Пришёл Сава, опять по Ерша сплавал.
     Пришла Марина всего Ерша сварила.
     Пришёл Антипа всего Ерша стипал.
     Пришёл Елизар, все блюда облизал.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++
    
Есаул и его конь. Казаки. Легенда. Сказка!!
     Это было в те далёкие времена, когда кубанские казаки защищали Русь Великую от турецких набегов.
     Славно сражались казаки и бились не на жизнь, а на смерть.
     И вот на той войне воевал один казак в чине есаула. И хотя в душе он был очень добрым и справедливым человеком, но с врагом справлялся смело и жёстко. И за это была о нем великая слава среди казаков и уважение среди турок.
     Был у есаула надёжный, преданный боевой товарищ ; его конь. Много они выходили в боевые походы, много повидали переделок и ни разу друг друга не подводили.
     И вот, в одном из боев, вражеская пуля попала коню прямо в заднюю ногу. Упал конь на землю, а есаул далеко с него вылетел, но не повредил себе ничего.
     Оборачивается он назад, глядит, а его любимый конь лежит не шевелится.
     А у казаков был такой закон ; раненого коня они должны были застрелить, чтобы тот не мучился.
     Но есаулу жаль стало своего коня, и убивать его он не стал, а подождал до вечера и, когда стемнело, собрал нескольких своих казаков, взвалили они коня на арбу и привезли на заставу.
     Есаул аккуратно извлёк пулю из его ноги, приложил к ране целебные травы и перевязал своей рубахой.
     Через три дня конь уже мог стоять на ногах, а через семь ; уже бегал и радовался.
     Каждый день хозяин прикладывал к его ране свежие травы и менял перевязку.
     И через две недели от раны лишь след остался, и есаул запрягал своего друга-коня для боевой атаки.
     Прошло некоторое время.
     Много совершили казаки очередных подвигов под руководством славного есаула.
     А однажды в жарком бою был сильно ранен сам есаул. Слетел он с коня и упал без движения. А казаки ещё сильно и долго били врага и к вечеру отбросили турков далеко от своего рубежа.
     Вот вернулись казаки на заставу, кинулись, а есаула-то нет с ними. Что делать? В степи по темноте не найти ни раненых, ни убитых, и решили они отправиться на поиски на следующее утро.
     А есаульский конь все время возле своего хозяина находился. Когда солнце зашло, конь облизал его рану, и есаул открыл глаза, но встать не смог, потому что сильное было ранение, и он очень ослаб.
     Тогда конь опустился передними копытами на колени рядом с хозяином, но есаул все равно не смог влезть на него.
     Тогда он полностью лёг, и есаул смог, ухватившись за седло, с большим трудом влезть ему на спину. После этого конь вскочил и потихоньку побрёл в сторону казачьей заставы.
     Казаки же в это время отдыхали после сражения. Вдруг слышат ; кто-то идёт в темноте. Они насторожились, прислушиваются.
     Затем один казак пригляделся и говорит:
     — Да это же конь нашего есаула.
     Смотрят казаки, а на спине у коня лежит еле живой есаул. Сняли они раненого и отнесли к доктору.
     Вот так и спас конь своего хозяина от смерти. А история эта разнеслась по всей Кубанской области.
     И до сих пор вспоминают казаки славного есаула и его преданного боевого товарища ; его коня.
    
++++++++++++++++++++++++++++++++