Репрессии 3 Улица Полевая

        Хочу, хотя бы приблизительно, описать быт репрессированных. Бараки, в которых жили, в большинстве своем засыпные. То есть сбитый из досок, а между ними засыпается шлак с перегоревших террикоников, его много и он бесплатный. Были и бараки, сложенные из саманных блоков. Они недолговечные, уже лет через 15 разрушаются.  Бараки в нашем поселке, это строение метров 50 длины и метров 8 ширины. Внутри общий сквозной коридор. Вход в него с двух концов, а по обе стороны коридора располагаются комнатушки по 10-12 метров квадратных. Наиболее трудолюбивые жители занимали земельные участки на окраинах поселка и строили на участках разнообразные сарайчики для живности. В Сибири их называют стайки.    Держали в них коров, свиней, коз.   

      Году, наверное, в 1943 наша семья переехала жить из общего барака с улицы Льва Толстого в так называемый «стахановский» барак на улице Полевой. Это уже было гораздо приличнее. Построен буквой П, из бревен (не засыпной), на 8 квартир, без коридора. У каждой квартиры свое крыльцо. Квартиры двух комнатные + махонькая прихожая +небольшая кухня. Только боковые стены смежные с соседями.

        Жили с 1943 по 1947 год. Этот барак имел общий двор с таким же бараком с параллельной улицы Льва Толстого. Его называли "татарским", там жили, в основном, крымские татары. Это были такие же репрессированные, как и русские. Разделялись наши бараки аккуратными единообразными двухэтажными сараями под одной общей крышей. По одному сараю на каждую квартиру. Второй этаж, это сеновал. Вдоль всего второго этажа всех сеновалов проложен общий, метровой ширины “тротуар”. Раздолье для ребятишек. Летом многие спали на этих сеновалах. Однажды нас обокрали. У нас была корова и годовалая телка. Вот эту телку ночью увели за пределы поселка и забили в заиловочной яме. И там же бросили шкуру и потроха. Бестолковые воры оказались. Эта яма находилась на окраине поселка, рядом с дорогой и утром шкуру и потроха заметили шахтеры идущие на работу. Отец сделал заявление в милицию. Милиция пришла с розыскной собакой. Собака привела к частному дому рядом с нашим бараком. Ворованное мясо нашли. Исключительно оперативно сработала милиция.

       В то голодное время почти каждая семья имела подсобное хозяйство. Огород, корову, свиней, коз. Есть коровы, значит их нужно пасти. На каждой улице поселка имелся свой пастух и даже несколько. У каждого пастуха имелась дудка, рожок и своя мелодия. Утром пастух медленно гнал коров по улице и наигрывал на дудке свою мелодию, а хозяева  провожали свих коров в общее стадо, Коров пригоняли на обед, чтобы хозяйки могли их подоить. Моей завистью был бич у пастуха. Это было целое произведение искусства. Красивая короткая рукоять с петлей на  одном конце, чтобы надевать на руку. Рукоять украшена затейливой резьбой. Сам бич переменного сечения, сплетен особым образом из кожаных ремешков. От рукояти идет бахрома и участок плетения из шести ремешков, затем пяти, четырех, трех, двух и наконец одного ремешка. Общая длина метра три, а может и более. Владел пастух своим бичём просто виртуозно. Почему-то грозно кричал на непослушную корову: “Цилля!”, отбрасывал  назад свой бич, расправляя его, и резко посылал вперед с оттяжкой в конце. Раздавался оглушительный щелчок. Уже позднее я узнал, что Циля, это еврейское женское имя. А пастух почему-то пользовался им, как погоняло. 

       Несмотря на сверх юный возраст, помню многих из нашего барака и даже продолжал дружить с многими и в более зрелом возрасте. Это Закировы, татары, у нас было общее крыльцо. Рауль Закиров был и остался моим лучшим другом. Мы с ним никогда не учились вместе. Учились даже в разных школах (я в 4й- он в 21й, если не ошибаюсь). Жили, после переселения из барака, далеко друг от друга. Но дружба продолжалась, и очень тесная. Я в их семью приходил, как в родной дом. Наши родители также были в дружеских отношениях. У Рауля была трагическая судьба.
         
           В 10 классе (1959 год) он дружил с девочкой, Анечка ее звали. Но ее родители запретили встречаться, потому, что он татарин. Надо сказать, он был красивый парень. И Анечка бросилась под поезд…  Хоронила ее вся школа. Рауль, работая в топографической партии, погиб в 1962 году на Саянах, около курорта Аршан. Сорвался в пропасть. Я не смог быть на похоронах, учился в это время в Казани. По приезде домой, конечно, навестил тетю Галю, маму Рауля. Поплакали вместе и вдруг тетя Галя говорит: «Это Анечка его позвала к себе».

        Барак был построен буквой "П", с двумя боковыми пристройками и получился очень уютный, почти закрытый, двор. В левой пристройке жила семья Костроминых. Саша Костромин был на год старше меня, но приятельские отношения поддерживали очень долго. После школы он учился в Иркутске в ГВФ. Сейчас поживает в Подмосковье. То ли в Раменском, то ли в Жуковском. В противоположном крыле жили Таракановские. С Толиком Таракановским так же долго поддерживали дружеские отношения.  Однажды моя мама напекла блинов к приходу отца с работы и куда-то ушла из дома. Так получилось, что я остался один дома. Беру это я блин и выхожу на крыльцо. Во дворе в это время играл с обрезками досок и чурбачков Толя. Про настоящие игрушки мы в то время и не слышали.  Мне, конечно, тоже захотелось поиграть. Но Толик потребовал от меня остатки блина. Как уж так получилось, но почти все блины оказались у Толи Таракановского, зато у меня была куча чурбачков! М-да…

         Во дворе дома (барака) стояла летняя печь общего пользования.  В то, военное и послевоенное, голодное время было много нищих, их тогда побирушками называли. Подавали им чаще всего хлеб и картошку. Они и этому были рады. Побирушки часто собирались около этой печи, резали сырую картошку тонкими пластиками и пекли прямо на плите. Нас, ребятишек, тоже угощали. Было очень вкусно! До сих пор помню вкус этой картошки... Я не хочу сказать, что был голоден. Наша семья, на моей памяти, никогда не голодала. А многие семьи голодали. Очень ярко помню день Победы. Отец шел по переулку во двор барака со стороны улицы Льва Толстого (барак стоял на Полевой) и нес подмышкой две булки ослепительно белого хлеба. Хлеб тогда, обычно, был "ослепительно" черным, поэтому, видимо, и запомнилось...

        В военное и послевоенное время, если не ошибаюсь, до 1950 года, хлеб в магазинах продавался по карточкам. И весовой. В карточках указывался точный вес выдаваемого хлеба. Поэтому в хлебных магазинах стояли вмонтированные в прилавки стационарные массивные гильотинные ножи для резки хлеба. Одним движением таким ножом, больше похожим на огромный топор, можно было разрубить булку хлеба хоть вдоль, хоть поперек. При взвешивании хлеба, к целой булке хлеба почти всегда получалось один или два кусочка хлеба. Эти кусочки я часто съедал по дороге домой. Хлеб по карточкам я помню только черный. Угольно черный. Сейчас такой не встречается.

На фото 2017 года, террикон шахты №8 и отчий дом, в котором я вырос.