22. Битва как свадебный пир

Рассмотрим эпизод про гибель Изяслава, внука Всеславова:

«Единъ же Изяславъ сынъ Васильковъ позвони своими острыми мечи о шеломы литовьскыя, притрепа славу деду своему Всеславу,
а самъ подъ чьрлеными щиты на кръваве траве притрепанъ литовьскыми мечи. И с хотию на кроватъ и рекъ:
«Дружину твою, княже, птиць крылы приоде, а звери кровь полизашя».
Не бысть ту брата Брячислава, ни другаго — Всеволода, единъ же изрони жемчюжну душю изъ храбра тъла чресъ злато ожерелiе.
Уныли голоси, пониче веселiе, трубы трубять городеньскыя.»

1.
Отметим, что дважды повторенное «един же» в сочетании с называнием двух отсутствующих братьев уже проясняет смысл приведённого чуть раньше эпитета «шестикрыльцы»: на трёх братьев-соколов приходится шесть крыльев. Действуя сообща «шестикрыльцы» сильны, воюя же врозь они погибают. (Этого достаточно, чтобы перестать наконец со ссылкой на Шарлеманя повторять про трёхчастное устройство крыла сокола).

2.
Этот эпизод связан многими нитями и словами с другими фрагментами «Слова».
В частности, своей концовкой (повтором «уныли»-«приникли») он отсылает нас к моменту, посвящённому поражению Игоревого войска:
«Ту кръваваго вина не доста; ту пиръ докончяшя храбрiи русичи, сваты попоишя, а сами полегошя за землю Русьскую.
Ничить трава жялощями, а древо ся тугою къ земли приклонило.»

В этом фрагменте битва уподобляется свадебному пиру. Рассмотрим эту аналогию в полноте:
Князь + дружина = жених + дружки;
Битва = свадебный пир;
Кровь = вино;
Брачное ложе = поле боя (кровавая трава, на которой умирает князь);
(В русской традиции было украшать постель молодым колосьями и стрелами.)
Вражеское войско (половцы или литовцы) = сваты.
- Кто же в этой аналогии невеста?
- Смерть.
Учитывая подчёркнутую концовками связь двух эпизодов, мы и в эпизоде про поражение Изяслава подозреваем развитие метафоры «бой – свадебный пир». Что уже само по себе делает наличие непонятных «кровати»* и «хоти» (жены), по крайней мере, логичным.
Вернёмся к нашему эпизоду. Сначала говорится о князе и славе, потом про его дружину, потом про смерть князя.
Красивая фраза «Дружину твою, княже, птиць крылы приоде, а звери кровь полизашя» может показаться просто «реалистическим» описанием того, что происходит с телами павших воинов: падальщики слетаются «на уедие» и в результате на месте битвы вскоре только кости белеют. Однако посмотрим на это повнимательнее.
Фраза эта (как и предыдущая про князя) двухчастная. Вспомнив Мысленное Древо Бояна, сопоствим: птицы (вороны) = Небо; звери (волки) = Земля. Таким образом имеем синхронность дружины с князем, который лежит на кровавой траве (Земля) и укрыт как одеялом червлёными щитами (Небо).
Выше половцы, точнее их ханы Кончак и Гзак, уже сопоставлялись с парой «ворон и волк». Поэтому фразу «звери кровь полизашя» можно сопоставить с фразой «сваты попоиша» (своей кровью), что опять же отсылает нас к свадебному пиру.
Поэтому в первом приближении считаем «кровать» в этом эпизоде – брачным ложем, а «хоть» – женой-смертью (есть примеры использования в фольклоре метафоры «на чужой стороне женился = погиб-сгинул»). Конечно, остаётся открытым вопрос кто говорит князю про дружину. Пока полагаем, что говорит он это себе сам. В таком случае примерный перевод данного отрывка может быть таким:
«Един же Изяслав, сын Васильков, позвонил своими острыми мечами о шеломы литовьские, притрепал славу деду своему Всеславу, а самъ под черлеными щитами на кровавой траве притрепан литовьскими мечами и с хотию (женой-смертью) на кровати рёк: «Дружину твою, княже, птиць крылы приодели, а звери кровь полизали»….»

* Довольно эстетичный вариант, без несколько шокирующей кровати с возлежащей на ней хотью, предложил Олжас Сулейменов:
«…а самъ под черлеными щитами на кровавой траве притрепан литовьскими мечами исхоти юна крови (исходя-истекая юной кровью) ти рёк…»

3.
Опять же концовкой («уныша цветы жалобою») эти два эпизода связаны с фрагментом обращения Игоря к Донцу:
«Игорь рече: «О Донче! Не мало ти величiя, лелеявъшю князя на вълнахъ, стлавъшю ему зелену траву на своихъ сребреныхъ брезехъ, одевавъшю его теплыми мьглами подъ сенiю зелену древу, стрежаше его гоголемъ на воде, чаицями на струяхъ, чьрнядьми на ветрехъ.
Не тако ли, рече, река Стугна, худу струю имея, пожръши чужи ручьи, и стругы ростре на кусту (и стругы рострена к усту) уношю князя Ростислава затвори дне при темне березе. Плачеться мати Ростиславля по уноши князи Ростиславе.
Уныша цветы жялобою, и древо ся тугою къ земли приклонило.»

Игра слов: уноша (юноша) – уныли. Юноша умирает и никнут цветы.
(Этот эпизод навеян летописью, упоминающий слёзы матери по сыну «ради юности его».)
Обратим здесь внимание на слова: «стлавъшю ему зелену траву… одевавъшю его (теплыми мьглами) подъ сенiю зелену древу».
Отдых на берегу Донца бежавшего из плена Игоря противоположен сцене гибели Изяслава, что выражено противоположностью зелёного и красного цвета: Игорь лежит на зелёной траве под сенью зелёных деревьев, а Изяслав лежит на кровавой траве под червлёными щитами. Это две противоположные друг другу «кровати»: «на зелёном под зелёным» и «на красном под красным». Первое ложе – ложе отдыха и сна, второе – брачное ложе смерти.

4.
Словами «кровать» и «жемчужная» эпизод про Изяслава отсылает нас к «смутному сну Святослава»:
А Святъславъ мутенъ сонъ виде въ Кыеве на горахъ:
«си ночь съ вечера одевахуть мя, — рече, — чьрною паполомою на кровати тисове,
чьрпахуть ми синее вино съ трудомъ смешено.
сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тълковинъ великыи женчюгъ на лоно и негують мя. Уже дъскы безъ кнеса въ моемъ тереме златовьрсемъ.
Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху у Плесньска на
болони бешя дебрь Кисаню и несошлю къ синему морю».

Кстати, «великий жемчуг» в этом фрагменте может также символизировать души павших воинов (обычно жемчуг в этом фрагменте почему-то полагают слезами, но без примеров из древнерусского контекста это голословно). Изяслав жемчужную душу изронил из храброго тела, Святославу Киевскому сыплют жемчуг на лоно (грудь), после же разгадки сна боярами он «изронил золотое слово, со слезами смешанное», тогда как во сне он пьёт «вино, с трудом смешенное». Таким образом, мы видим ряд действий противоположной направленности («на…» - «из…», сыпать «из колчана на лоно» - всё равно что поить и это обратно «изронить» жемчужную душу или золотое слово).
Сон Святослава апокалиптичный. Пассивность Святослава и манипуляции над ним во сне (одевают меня, сыплют, негуют) напоминают ритуальное обряжение покойника (чёрная пополома). Кровать в этом эпизоде – смертный одр. Правда здесь нет битвы и нет свадьбы, а великий князь – старик. Есть здесь и вино, но это не кровь, а скорее слёзы горя (противоположность «красное – синее»).
(В конце этого эпизода есть непонятное место, но мы сейчас этого не касаемся).

5.
Вспомним заодно смерть ещё одного князя – Бориса Вячеславича (мы выходим на него по ссылкам «зелёное» и «пополома»):
«Бориса же Вячеславличя слава на судъ приведе и на Канину* зелену паполому постла за обиду Ольгову, храбра и млада князя. Съ тоя же Каялы (горестной реки) Святопълкъ полелея отца своего междю угорьскыми иноходьцы къ Святеи Софiи къ Кыеву.»

* Канина – речка близ Чернигова, упомянутая в Лаврентьевской летописи за 338 (1377 г.)

Также как в эпизоде про Изяслава следом за князем упомянута «слава».
Смысл отрывка: на зелёное покрывало берега Канины «слава» положила князя Бориса Вячеславича. Эпитет «храбра и млада князя» относится или к Олегу или к самому Борису (скорее первое). Понятие «обида», также как и «слава», относится только к князю. «Обида Олега» - его претенденство на Чернигов, отчий удел. Ниже река Канина названа Каялой, т.е. горестной (для Святополка) рекой.
Итак, русские князья связаны с реками – они «любят» умирать на их зелёных берегах, тонут в них и укрываются от погони.

РЕЗЮМЕ:
«Кровать» упомянута в тексте дважды как ложе смерти. В случае Изяслава – это брачное ложе, куда князь ложится со свей женой-смертью. Такая трактовка «тёмного места» про Изяслава довольно распространена и представляется в контексте всего «Слова» логически оправданной.
Существенно, что такая трактовка полностью согласуется с русской традиционной культурой. Например, русская свадьба стилизована под военный поход в «землю незнаемую» за невестой (= неизвестная, в том числе для мужа), молодые именуются Князь и Княгиня и т.д. Взглянув на Игорев поход формально, можно увидеть в нём поход за невестой для юного князя Владимира Игоревича.