Дорога в небо. Глава II

 Три сестры

Старшие сёстры, Валентина и Катерина, были влюблены в Женьку какой-то странною любовью, которую не скрывали друг перед другом, и умудрялись ходить  поочерёдно к нему на свидания, чего Аллочка понять никак не могла в свои двенадцать лет. Она знала, что Женька поступает в военное лётное училище.  Об этом говорили её сёстры, да и все девчонки на улице, и когда в очередной раз, заметила его пристальный взгляд на себе, приняла игру, и стала делать кокетливые жесты руками, ногами, своими пухленькими губками, строиь ему глазки, а потом, подойдя как фея, и опаляя его лёгким дыханием, спросила:
          
- А кого ты, Женечка, больше любишь Валечку, Катеньку или меня?
То был гром с ясного неба. Он лешился на какое-то время дара речи, а она залилась колокольчиком, и вся пунцовая, не отводила своих глаз с растерявшегося Женьки.
            
- Кого люблю? Да  тебя! Тебя! Я с твоим именем и в небо взлечу, так и знай! 

Женька с такой нежною силою прижал её к себе, что у неё перехватило дыхание, а когда его жаркие губы коснулись её губ, она потеряла сознание, на миг умерла в его могучих руках. 
А когда очнулась, прошептала:
            
- А как же Валечка и Катенька?
            
- Я их люблю. А тебя больше всего на свете.
 
Через несколько лет Алла, доверила мне, Светлане Медунице, подруге её сестёр, печальную историю своей любви с Женей Хмелевичем, с чего, собственно, и написан этот «минироман».
 
- За неделю до поступления Жени в училище, стало ясно, что влипла я в него как муха в мёд. В тайне, которую было очень трудно скрыть, у нас с ним начались «непростые отношения»: он говорил, а я слушала, я любила, а он разрешал себя любить. Женя закружил меня в своём сумасшедшем вихре. Мне было с ним просто и легко. Он стал необходим мне как воздух. Женя был весь устремлён в будущее, он как-то сразу взял инициативу в свои руки и действовал, даже не выясняя, согласна ли я на то или иное его действие. Ему хотелось, чтобы все были счастливы от жизни, как он. Он излучал ту бесшабашную энергию молодости, которой ничто не может противостоять. У него не было никаких сомнений в том, что он будет летать. И в самую счастливую пору нашей любви он сдал экзамены в училище, и в первое же увольнение примчался к нам. Да, я не оговорилась, к нам. Ведь не я одна его любила, а мы- три сестры. Это было мило и жутко, но то так было.

На стук в окно, нетерпеливый, настойчивый, мы, не зная кто пришёл, ринулись к калитке, а когда её распахнули, то оказались в шоковом состоянии. Перед нами стоял навытяжку высокий, широкоплечий, с дружелюбной открытой улыбкой, как мне показалось, принц в мундире лётчика с голубыми погонами. Не знаю, как у меня не разорвалось сердце, когда услышала:

- Курсант Евгений Хмелевич прибыл в увольнение!

И, обнимая нас вместе своими могучими руками, произнёс: 

- Я люблю вас. Вы – зори моей жизни. 

Было так счастливо принимать его у нас дома. А ещё больше хотелось мне пройтись, с ним по улицам, чтоб все видели, чтоб все завидовали, чтоб все знали, что Женька-лётчик  мой! Мой! И только мой! Мне даже своих сестёр не жалко было. Этих «старых перечниц» передо мной – юной и красивой, в чём я не сомневалась. Конечно же я умудрилась увести из-под носа Валентины и Катерины своего, как я считала, любимого. И кущи парка укрыли нас от посторонних взоров...Переливая в руках мягкие струи душистых моих волос, Женя шептал:
- «Ты моя зоренька...Ты моё солнышко... Ты моя жизнь... Как ты нежна и прекрасна!..Я не предствляю своей жизни без тебя!»
 
А я, тая в его обьятиях, смеялась обворожительно, обещающе, зазывно..., отчего мой лётчик  бросался меня целовать, а я слабо отбивалась и говорила:

- Ну, хватит, хватит...Ты ещё только курсант... Вот как станешь лётчиком, тогда в награду получишь всю меня...

Мне казалось, что ничто не может разрушить нашу любовь, но я ошиблась. Приходя в увольнение в следующие разы Женя брал гитару и вокруг него собиралась вся наша уличная братия из девчонок и парней. Он, перебрав аккорды, начинал петь:

«...Клён ты мой зелёный, клён заиндевелый, что стоишь понурясь под метелью белой...».

Виртуозно пройдясь по девчоночьим сердцам, как по струнам, он читал стихи Есенина:
         «...Иду я разросшимся садом, лицо задевает сирень,
          Так мил моим вспыхнувшим взглядам состарившийся плетень.
          Когда-то у той вон калитки мне было семнадцать лет
          И девушка в белой накидке сказала мне ласково: «Нет!».
            
Каждая из девчонок дарила ему, словно из-за туманного облака, свои глаза, и то одна то другая вскрикивали:

- «Ах, Женечка, я из-за тебя ночь спать не буду!».

А я была в него влюблённая, от счастья глупая была. На протяжении целых трёх лет, как оказалось, я мучала его. Я видела, как Женя всй больше и больше нервничает, раздражается, отдаляется, покидает в душе такую целомудренную, неподатливую девчонку, как я. Я постепенно в его глазах лишалась всякой прелести. Ему стали невыносимы мои губы, плечи, бёдра, ноги, всё то, что он обажал, почти боготворил, поскольку, как я понимаю теперь, был сластолюбив. Я всё больше убеждалась, что он жаждет не меня, а моего тела. И чем больше он его добивался, тем я становилась строже с ним.
 
- Аллочка, - спрашиваю я, - чем же он тебя так прельстил, что ты, видя его похотливость, всё же встречалась с ним?
         
- Женя имел такой дар, что стоит ему только взглянуть на девицу, и та готова за ним в огонь и воду, я мало чем отличалась от них, единственно что берегла каким-то чудом свою девичью честь. Учился он в училище хорошо, а когда у них началась лётная практика, Женя возомнил из себя чуть-ли не Валерия Чкалова. Он и мысли не допускал, что он одурманен своими пороками, своими удовольствиями, своим здоровьем и, порой,  своими ласками. Я оказалась для него как очередной объект - красивый, белокурый, голубоглазый, длинноногий объект, которого сразу стали домогаться, как можно домогаться первого приза, парни старших классов. И победителем оказался он, Женька Хмелевич, одержимый небом. Он-то и получил этот первый приз - мою юную любовь.
            
Но ему этого оказалось мало. Ему надо было уложить меня в постель и насладиться  не словами  любви, а криком и кровью  моей плоти. 
         
- Ты должна мне быть благодарна, - говорил он.
         
- За что? – недоумевала я.
         
- За то, что я с тобой, малолеткой, ношусь, как дурень с писанной торбой, и ничего взамен не получаю.
          
- Разве я тебя не люблю, Женечка?
          
- Это не любовь, а взаимный ананизм, - отвечал он. - Я тебе оказываю такую услугу, за которую платить надо, а ты выпендриваешься.
         
- Какую же ты услугу мне оказываешь, да ещё я и платить должна?
         
- А кто красуется, ведя меня под ручку, как красивого пёсика на поводочке? Я? Или ты? Почему другие девчонки могут меня благодарить собою, а ты, что из другого теста слеплена?
            
Меня это коробило. Я всё больше убеждалась в том, что он сам не был уверен в собственном постоянстве. Совесть говорила ему, что в нём самом любовь вспыхивает вдруг, как солома, но и гасла, как солома.
 
К окончанию училища мой милый и славный парень, весёлый и отзывчивый, превращающий каждый день в праздник, превратился в самодовольного, самовлюблённого человека, которому все должны были угождать. Постепенно оказалось, что с нашим взрослением атмосфера праздника ушла от нас, а в этой новой, взрослой жизни мы стали совсем не нужны друг другу и ждали от неё разного...

Несколько раз Женя приезжал в увольнение и не являлся ко мне, как ранее, а всё больше с другими девчонками общался. К тому времени Валентина и Катерина замуж повыходили, но так как их мужья были курсанты артиллерийского училищы и домой приходили только по выходным, они жили дома. Но с ними Женя поддерживал попрежнему дружественные, как я думала, отношения. Но и в этом случае я глубоко заблуждалась. И когда он чуть ли не официально сказал мне:
          
- Я приглашаю тебя на выпускной вечер в училище, но при одном условии...
          
- Каком же? - насторожилась я.
          
- Если ты станешь моей.
          
- Женя, я должна закочить десятый класс, я должна поступить в университет. Я не могу уехать с тобой в дальний гарнизон. Разве ты не понимаешь этого?
          
- А я тебя и не зову в дальний гарнизон! С чего это ты взяла?
          
- Так как же я могу не быть твоей женой и быть твоей?
          
- Не корчи из себя дурочку. Ты хорошо понимаешь о чём я говорю. Так что, согласна?
          
- Я подумаю. А сейчас я пойду домой. Ответ получишь в день перед выпуском.

Я заперлась в комнате, и совершенно спокойно, но с болью в душе, написала Жене письмо: - «Я тогда ещё не знала, что ты мне изменяешь, так, догадывалась... Но когда в тот вечер я пришла домой, поняла, что ты любовник Валентины и Катерины. Их мужей дома, как и наших родителей, не было, и ты поочерёдно любил близняшек, чего я простить тебе не могу. Прощай».

           Вот так и закончилась наша любовь с Женей Хмелевичем. Знаю, что получил он назначение в Бакинский Округ ПВО и счастлив в небе. А вот будет ли он счастлив на земле, не уверена. С его-то неуёмной гордыней.

Продолжение следует.