Партинан-одиночка

От Волновахи до Новой Васильевки километров сто пятьдесят. На машине доехали бы часа за три. Пешком здоровый человек может дойти за три дня. Но Валаховы шли целый месяц. По нескольку дней приходилось жить на хуторах у добрых людей, потому что, и без того болезненная, Мария Васильевна похудела, обессилела и едва плелась.

Ночевали и в поле, и в старых скирдах, а иногда и прямо у дороги.

Наконец и Новая Васильевка.

-Батюшки мои! — заголосила тетя Люба, когда Володя с матерью вошли в дом.

А брат Виктор от неожиданности и испуга выронил вилку. Если бы ему пришлось встретить мать и брата где-нибудь на дороге, то он ни за что не узнал бы их — такие они были тощие и оборванные.

-Только кипячёное молоко и куриный бульон,— сказал дядя Толя, когда Володя взял в руки хлеб.— Хлеба ни крошки нельзя!

-А вы почему не на фронте? — спросил Володя.

-Об этом потом, а сейчас снимай с себя всё и лезь в корыто,— приказал дядя Толя.

Искупавшись, Володя вышел во двор. Следом за ним — Виктор.

-Почему дядя Толя дома сидит? — нервно спросил Володя.— Он же на войне был... Почему?

-Много будешь знать, скоро состаришься,— присвистнул Виктор и, потрепав Володю за волосы, доверительно зашептал: — Дядя не дезертир. Он тут по особому заданию. Запомни: в балке, возле трёх кустов, зарыты все колхозные машины. Трактора тоже там.

-Зачем запоминать-то?

-Ну, в случае чего... Может, дядю арестуют.— И на ухо ещё тише Виктор сказал Володе: — О подпольщиках слыхал что-нибудь? А о партизанах? Вот это люди... А пока чок-молчок. А о балке запомни.

-В балке,— протянул Володя и вспомнил девочку Олю, свою малень-кую учительницу, для которой рвал когда-то цветы в том месте.— Ты не знаешь, тут в Васильевке живёт Оля.

Виктор вздохнул, помолчал немного и ответил сухо:

-Фашисты сожгли... И её, и мать, прямо в доме. Знамена они прятали... Таких людей сожгли, проклятые!

-Нет теперь Оли?

-Нет. Сидит теперь на пожарище пёс, к головешкам никого не подпус-кает. Сбесился, что ли.

Комок слёз подкатился к горлу, и Володя, не говоря ни слова, бросился к тому месту, где когда-то красовался дом с расписным крылечком, в котором жила Оля. Теперь там стояла закопчённая печка с высокой трубой да валялись чёрные головёшки.

Долго смотрел мальчишка на пожарище. И вдруг ему показалось, что там, где была труба, стоит сахарный столб, а на этом столбе Оля с тем самым венком, который он дарил ей на лужайке. Володя хотел подойти ближе, но из-под мраморного столба выскочил здоровенный пёс, немножко похожий на Жучку, и грозно залаял.

Потом всё завертелось и стало кружиться... Почему-то заиграла музыка, заговорили люди.

-А как он очутился? — услышал он дядин голос.

Рассказал я ему про Олю, а он и побежал,— ответил Виктор.— Чудак.

-Обморок,— сказал дядя Толя.— Бывает.

Сильные руки подняли Володю с земли. Вертится небо, пахнет махоркой, скрипит дверь, и голова утопает в подушке.

Володя проболел до самой зимы. Все думали, что он не выживет, но мальчишка оказался живучим. Ребята тянули покататься на лыжах, но не было валенок.

Только и дел было — сидеть у окна да вытачивать пику из куска ржавого железа. Напильник был староват, слабо брал металл, но помаленьку дело продвигалось.

Однажды в дом зашёл незнакомый старик. Высокий, глаза добрые.

-Хозяин дома? — спросил он.

-Навоз в поле возит,— ответил Володя и принялся водить напильником по железу.

-А братишка где же?

-Угнали полицаи. Где-то окопы роет. Записку прислал. Кормят плохо, а бьют, как собак.

-Ничего, скоро кончится всё это. Потерпи маленько.

-А вот пырну в пузо этой штукой, будут знать.

Старик подошёл ближе и покачал головой:

-С такой пикой против автомата не попрёшь.

Голос старика казался знакомым, но Володя не мог вспомнить, где слышал его.

-А если шину проткнуть? — простодушно спросил мальчишка.

-Узнают — расстреляют,— ответил старик.— Да и мал ты ещё заниматься такими делами. А за то, что ты ненавидишь их, злость имеешь, хвалю. Главное — сердцем не дрогнуть, не покориться.

Володя обиделся. Он давно уже не считал себя маленьким.

-А если убить немца? — ошарашил он старика новым вопросом.— Особливо офицера.

Старик удивленно вскинул свои лохматые брови, и Володя тогда вспомнил и узнал в нем уполномоченного, который когда-то дал ему денег на ботинки.

Но старик начал отнекиваться.

-Ты что-то путаешь,— сердито сказал он.— Я всю жизнь продаю за-жигалки. Хочешь, и тебе подарю.

Зажигалка оказалась очень хорошей.

Уходя, старик сказал:

-Передай дяде, что был дед и просил деньги за проданные зажигалки.

Володя снова остался один. Вдруг за окном послышались крики. Фашисты гнали новую партию людей рыть окопы.

День и ночь гитлеровцы готовили оборонительные рубежи под Мелитополем. Работать заставляли всех: стариков, женщин, детей. Неподчинившим- ся — расстрел.

В толпе были и мать, и тётя Люба. Мать о чём-то спросила немецкого офицера, указывая рукой на дом. Фашист ударил её плеткой. Другая женщина тоже что-то сказала. Офицер ударил и её. Женщина упала. Солдаты начали избивать ее ногами.

Схватив недоделанную пику, Володя, не помня себя от гнева, выскочил во двор. О, как ненавидел он этих зелёных немецких солдат, злых, самодовольных, сытых, кровожадных. Хотелось подбежать к фашисту и пырнуть пикой в звериную противную морду.

-Ты куда? — услышал он за своей спиной резкий голос и, повернувшись, узнал старика, подарившего ему зажигалку.— Иди сейчас же домой. Пристрелят, как щенка... С умом это делается. Ясно?

Володя остановился как вкопанный. А старик, сгорбившись, заковылял по улице, опираясь на суковатую палку.

Вечером возвратился дядя Толя.

-Старик приходил,— сообщил ему Володя.— Просил деньги за проданные зажигалки.

-А он ничего не оставил? — поинтересовался дядя Толя.

-Ничего. Только зажигалку мне подарил. Во, какая!

Дядя Толя вышел в сенцы и возвратился оттуда с бумажкой. Володя догадался, что эту записку в условленном месте оставил старик.

Однажды ночью раздался стук в окно. Володя поднял занавеску и услышал голос старика:

-Анатолий, спасайся... К тебе идут.

Дядя Толя не успел скрыться. Немцы забрали его и посадили в мелитопольскую тюрьму.

Продолжение http://www.proza.ru/2018/03/25/1124