Глава 13. Комплимент Вечному Другу

Глава 13. Комплимент Вечному Другу
24 февраля 2014 года
Что же, карты розданы по новой. У меня все тузы – Опыт, Сдержанность, Ум и Чувство Времени, и что мне Джокер, я не видел его, и не знаю, что это, отобьюсь от Шулера. Можно начинать игру, в которой ты знаешь все ходы той стороны. И три мнения. Колин – будет, как тогда, Виталик – станешь посмешищем, и вот Виктор Владимирович, – не влезай, убьет. Ничего хорошего никто не сообщил.
Шизофреник-собаковод, озабоченный завистник Колин и неудачник Виталик.
На вторую встречу Соня пришла строго вовремя. После встречи с Колином я решил твердо, что сделаю ее Вечным Другом. Но как строить вечную дружбу с женщиной, похожей на подростка, красивой той редкой красотой, что нравится почти только мне?
Я не знал, как к ней относиться.
Она красива? Ответы былых развратников, ставших ценителями, знающих, что хуже статуарной мраморной красоты может быть только полное уродство, будут неоднозначны. Меня вопрос, как оценят массы ее красоту, не волновал совершенно.
Буду очень осторожным, как думал я, и протяну ей руку, не больше, и очень бережно отведу ее плечи, если мы окажемся вновь над столом…
Я хотел назначить свидание на Третьяковской, но она спросила:
– Там же, на Белорусской?
– Да, – зачем-то я согласился.
И все пошло по отработанному годами сценарию.
  Все вторые встречи на метро Белорусская выходили одинаковыми. Напротив метро, на той стороне площади, стояло сталинское здание, и в нем, под крышей, разместилась небольшая гостиница Ночной вид из окон сверху, свысока – на площадь вокзала, сталинское барочное здание рядом, с восьмигранной колонной залов больших старых квартир. Поезда, Москва-Сити и высотка МГУ вдалеке.
Этот вид хочется показать в дождь, снег, или ночью августа, а счастье описать нетрудно, и соблазнить им еще проще.
Две звезды, большие номера, с душевой кабиной, туалетная комната – одна на этаж. На большее денег не было, но был и свой, и чужой опыт, – внушить обратное. Так что я там временами был частым гостем.
– В этом деле человек жадней скота, – сказал мне однажды сосед, тоже пенсионер. На его этаже работал публичный дом, соседям – бесплатно, и он там пропадал сутками.
Впрочем, дешевизна отеля окупалась ночным видом из его окон. Итак, второй встречей у меня выходила гостиница, на первой же я оценивал романтичность собеседниц. Я считал удачей встретить подругу-романтика, с желанием разделить мое счастье. Частыми полосами выходило другое, они искали Маленького принца или Золотой ключик.
Но исключения настолько разнятся с правилом! Оставшиеся звонили сквозь годы, внезапно, обычно осенью и зимой: «Повтори мне ту вторую встречу».
И ведь они могли остаться Вечными Друзьями? Как насчет попробовать трюк сегодня?

Следующим утром и мне, и Соне предстояло работать. До встречи времени было в обрез. Я стоял в магазине, в корзине была пара пачек нарезки красной рыбы и хлеб. Что еще? Передо мной был богатый чайный ряд, но я стоял, завороженный. Зачарованный странник.
– Возьмите вот этот, в пирамидках, его только завезли. Попробуйте! – сказал, разогнувшись от нижней полки, работник магазина. Мою отрешенность он принял за покупательскую притязательность.
Я взял черную коробку. «Venetian Carnival», «Венецианский карнавал», бегло изучил пачку. Мне понравился веселый набор добавок. Василек и календула. Я поспешил к кассе.
Мы встретились на том же месте. Мне не понадобилось вести ее в бар и включать там пластинку с истрепанным «Знаешь, есть чудесное укромное место, там вид…», – не пришлось, она хотела именно такой встречи.
Соня подошла, обняла меня осторожно. И первая начала целовать, в губы, не раскрывая своих, будто обозначая, не нанося, неглубокими поцелуями. Мне это ошибочно казалось забавной игрой молодой женщины, вжившейся в роль подростка. Было морозно, я ей подыгрывал, с невидимой улыбкой, закрыв глаза. И я поймал ее, обняв за затылок и поцеловал глубоко, и меня ждал самый первый урок.
  Она не оттолкнула меня, приняла поцелуй, но положила голову на мое плечо и сказала:
  – Слякотно.
Я не возмутился, я понял вдруг – да, это было слякотно.
Я повернул руками ее голову к себе, посмотрел в серые глаза своего сокола, – черт, и впрямь – «черны от русского мороза».
– Ты хотел куда-то, ты же хотел побыть со мной?
– Да, это здесь рядом.
– А сколько? – вдруг спросила она.
– Три тысячи ночь.
– Так много? А можно, я заплачу?
Она удивляла и дальше, и всякий раз по-разному.
Мы пришли дошли до подъезда, молча, не разговаривая, поднялись на лифте, я взял ключ на ресепшене, мы зашли в номер 4.
Я сидел в кресле, смеркалось, передо мной было витринное окно и вид на Москву. Она прилегла на краешке кровати, аккуратно ступив ногами на пол. Она начинала заниматься сальсой, но в ней еще не было будущей раскованности.
Мы молчали. Соня смотрела за меня, подперев лицо рукой и лукаво улыбаясь.
– Как тебе больше нравится? Когда ты Софья или Соня?
– Нет, Соня, меня все так зовут, с детства, и Софья так официально,
– Как «Соня» пишется по-английски, через I или Y, – спросил я, надо было говорить, чтобы скрыть волнение.
– По-разному, и Sonyа, и Sonia, через «ай» и через «вай», – в ее манере говорить ясно и кратко, в улыбке, было очарование, понятное только в такой вечер, где есть лишь она, вид на Москву, и совсем ничего личного.
– Ты почти всегда улыбаешься, – а чему, кругом все хмурые и серьезные?
– Хорошим жизненным обстоятельствам.
– А есть плохие?
– Конечно, но я о них не думаю, я тебе не вру! Я не умею долго думать о плохом.
«Это временно, научишься». Я не понимал, как начать обнимать Вечного Друга. Передо мной – несложный человек, мне ошибочно подумалось. В моем тогдашнем измерении начитанного умника и балагура напротив сидел простой живой человек, Золушка, тем более мне приятный. Мне подумалось: для стороннего человека, который не видит в ней сокола, она покажется странной для долгих отношений, а для бабника, который ценит рост и грудь, – доступна.
Но:
…Слякотно…
…Они одной редкой породы, и рост и грудь тоже трешка, и тебе повезло…
… Левша…
…Поешь, мой сокол…
…Дорого, а можно я заплачу?..
И я понимал, что не хочу ее, как хочется женщин в этих мимолетных романах из интернета. Я привел ее сюда, как Вечного Друга, который меня попросил об этом.
Мне было нежеланно начинать.
Но она вдруг сказала, все сидя на краешке кровати, осторожно вытянув ноги в джинсах и улыбаясь:
– Я не умею заниматься сексом.
– Как, то есть тебе не нравится?
– Нет, я просто совсем не умею, один мой друг приковывал меня наручниками к кровати однажды за неумение.
– В игре, – удивился я, – я не ценитель таких игр!
– Это не было игрой, было в последние разы, я ходила к детям и закрывала кофтой синяки, – она показала на хрупкие запястья.
Она говорила с улыбкой, в которой не было сожаления или радости от потери такого зверя; мелькнуло чувство – ребенок делится впечатлениями от катания на американских горках.
Ей было двадцать семь, а на меня смотрел улыбчивый подросток, но без подростковых словечек, вежливый, понявший место в жизни.
«Your English is а bit childish», – сказал мне некий Яспер из Голландии лет десять назад. Мы сидели в баре на балконе внутри гостиницы «Украина».
Яспер заказал шлюх через голландский сайт. Деньги были необоснованно высоки, за те же рублевые номиналы сейчас можно выбрать красавицу, с вечно порченой кармой, а через рамку за входом зашли тридцатилетние, жуткие бабы.
Золотые нити и фарфоровые зубы были не в ходу.
Ясперу было все равно. – To Fuck the Russian girls.
  – Ребячий, – сказал я ему, – childish means, «rebyachii» in Russian.
«Красивая девушка с душой ребенка», – шаблонное описание, и оно не подходило Соне.
Я люблю разговаривать. Но не люблю словесных прелюдий, и у меня самозабвенный характер, и в постели не обращаю внимания на эмоции той стороны.
Одна юная учительница физики, в свою последнюю ночь летних каникул перед первым годом работы сказала: «У тебя хорошо поставлены руки, чувствуется школа», и звонила потом с полгода. Это было обычно, привязывала одна-единственная ночь. И для меня загадка, что они находили во мне незаменимого спустя месяцы и годы?
  Поэтому, я думал, переспать с Соней – вполне возможный вариант начала Вечной Дружбы. А сейчас, перед ней, я не понимал, с чего начать.
Она сама сняла свитер, – что ж, третья грудь, «как у той», Слава был прав.
Я проверил, заперта ли дверь номера, и выключил свет. Я не люблю, когда совсем темно, я подошел к окну и раздвинул шторы. Тот самый вид, на Москву, Белорусский вокзал, дома, высотки, и Сити вдали. Вниз, на тротуар, падал снег, отражая желтые огни подсветки дома. Я смотрел с минуту: мысли, пугавшие своей скачкой в эти дни, покидали голову.
Я, не оборачиваясь, подумал – она уже голая?
Я разделся, с закрытыми глазами, лег под одеяло, – Соня сняла все.
– Только без пошлоты, – сказала она, взяв меня за плечо, я кивнул в полутьме, я обнял ее, понял, – мы будем парой.
  Я лежал, лаская ее неповрежденной рукой, помня про «слякотно», стал целовать, осторожно касаясь, как на встрече часом раньше. Я не спешил, и это было долго, я совсем привык к темноте, она иногда улыбалась. И она вдруг сказала:
– А где твоя подруга?
– Какая? – я даже привстал на кровати.
– Так целуются те, у кого есть подруги, ты спокойный, а раньше был – нет.
– Я тебе все расскажу, потом.
Она опустила руку вниз, на секунду, и развернула меня на себя.
– Скажешь мне, чтобы я не задевала тебе руку.
– Конечно.
Все было долго, и руку она задела не раз. Я перестал совсем думать о соколе, о Синей Птице, о торговцах воздухом, – даже краем ума. Меня оставила мешанина этих дней.
  Очень скоро я перестал чувствовать в ней малейшее сопротивление, и я совсем забыл про хитроумный план Вечной Дружбы.
Потом мы лежали, и Соня вдруг сказала:
– А ты сможешь научить делать меня минет?
– Но ты же хотела без пошлоты, – удивился я.
– Да, ты не поймешь, но все-таки, ты сможешь? – она наклонилась быстро к пояснице.
– Так?
  – Да. Только сядь лицом ко мне.
– Тебе точно приятно? А здесь? – спросила она грустно, она старалась, я чувствовал, по-разному.
– Да, только обхвати крепче губами. Изо всех сил!
«Тогда тебе скажут – чувствуется школа». Потом я все понял:
  – Помолчи, не спрашивай, все хорошо, – и, почувствовав развязку, отвел ее голову назад, взяв за затылок.
Мы целовались страстно, первый и последний раз прежняя Соня с ее аккуратными и внимательными поцелуями исчезла на полчаса, потом она отключилась спать.
Я проснулся утром первым и тихонечко вышел из номера в закуток для курения, предусмотренный гостиницей для ответственных постояльцев, закурил и подумал.
Я ее совершенно не хочу, как женщину, – второй раз. Я был дитя, избалованные близостью красивых доступных женщин начала нулевых.
Фигура… Я, по старинке, очень любил прямые ноги, в классическом понимании. Такие, чтобы, если их свести, было видно все нужные просветы, – под трусами, над коленками, до и ниже икроножных мышц.
У Сони были не прямые, очень крепкие ноги, которые портили крупные лодыжки. Да, бедра были широки, а скорее, полны той тяжелой полнотой, которая отличает женщину за тридцать от самой себя в двадцать лет.
Выдающийся живот. «Девочка на выданье» его подтянет – диетами и упражнениями, но…
Пресловутая Славикова «трешка», – вот, пожалуй, и все. Я был настроен накануне слишком восторженно.
Но главное. В ней не чувствовалось страсти! Ночь со страстной женщиной – это сильное лекарство, это как выпивка для редко пьющего человека.
Это – мощное средство, чтобы перелистнуть страницу жизни, и оставить позади тупиковое хорошее. Это флакон с этикеткой «Пусть будет хуже, но по-другому».
Я больше ее не хотел, – отлично, зачем желать Вечного Друга, для этого есть любовницы. Я вернулся в номер.
Мы рано утром встали. Соня мылась в душевой кабинке, я курил, развалившись в глубоком кожаном кресле.
Было еще темно, но надо было спешить: всем на работу.
– Ты храпишь, не сильно, и ты куришь, и будешь постоянно кашлять, как мой папа.
  Василек и календула, – я вспомнил.
Я вышел в коридор, налил в кружки воды из кулера и положил в каждую по пирамидке чая из вчерашнего супермаркета.
Мы пили чай, изучали коробку. Зажатости и недосказанности не было. Не было и вечерней магии. Что вечером правда – то утром ложь, верно, это верно. Но не было лжи, обычного утреннего чувства обманутых ожиданий. Мы бодро собирались, как пара, которая знает друг друга годы.
Когда я выспался – то разговорчив. У нас был час, и я рассказал ей все, что интересовало, – про свои шрамы, про учебу и работу.
Я спрашивал о маме, и папе, о ее брате. Соня была коренной москвичкой, мама работала врачом в поликлинике, а папа был неуспешным сценаристом.
– Мы зарабатываем с мамой, а папа – ну он просто числится в каком-то кинофонде.
Я поинтересовался про друга-садиста.
Выяснилось, что зверь имел положительные стороны. Он жил в наукограде на Оке. И Соня, которая любила впечатления и новые места, прожила все лето в его комнатке. Отпуск воспитателя – все два месяца – она исходила пешком окрестности, заповедные леса, низкий правый берег реки.
Она купила ему недорогую машину, внедорожник, со своей зарплаты работника частного детского сада.
– У меня были сбережения, – и они ездили в Крым, в Беларусь, да и просто катались по деревенькам областей вокруг Москвы. Она любила придумывать маршруты.
В столице друг снимал квартиру на юго-востоке, у него была работа курьером, на дареной машине. Однажды они поссорились, и Соня его не видела около года, до встречи со мной.
Я смотрел на нее, и наблюдал, уже не боясь испугать: вот она осторожно поднимает кружку, чуть расплеснув чаю, отпивает глоток, ставит ее обратно на стол. И улыбается своим житейским обстоятельствам, глядя куда-то влево, за меня.
Она повернулась ко мне спиной и скинула халат. Я впервые увидел ее сзади, и ночное впечатление поменялось: она была крепка, на очень крепких ногах бегуньи, с широкими бедрами. Соня держалась прямо. Она много ходила пешком.
Мы вышли, снег кончился, почти рассвело, во дворике дома дрем