Глава 15. Время года, как взаимная любовь

Глава 15. Время года, как взаимная любовь

Соня любила февраль.
Зима смягчается, учащаются оттепели, и погода для нее, красивой любительницы пешеходных маршрутов, становится прогулочной.
И февраль всегда тоже был для нее месяцем надежд. И вовсе не потому, что наступало облегчение – позади зима. Она не боялась холода. Просто прошлый год, со всеми его событиями, и плохими, и хорошими, с надеждами, разочарованиями уходил из головы именно в феврале.
Новый кредит. Впереди полный год, чего она не ощущала в январе – ни в праздники, ни после них. После новогоднего разгула она обычно устраивала одиночные путешествия, даже в те годы, когда была не одна.
Куда? В этом году она была в Минске, у очень далеких родичей со стороны бабушки. А до того она побывала в январе у других дальних, на этот раз – армянских родственников. Ей понравился город под Араратом, старые пятиэтажки, небогатый своеобразный жизненный уклад.
  Соню никогда не тянуло в Египет или Тунис, погреться на море, и зимние романы ее не привлекали. Она ждала московского февраля.
Она вставала рано и выходила из дома раньше пяти, в детском саду ей надо было быть в семь, а впереди – больше часа езды и ходьбы. Ей нравилась тишина московского утра. И погода – днем тепло, и снег подтаивает под лучами предвесеннего солнца. К утру подмораживает. Соня радовалась насту после дневной оттепели, под который проваливались ноги: она часто спешила и укорачивала дорогу к работе, несясь мимо дорожек, через парк, к детскому садику, ведь впереди двенадцать часов работы в помещении, пока последние родители не заберут свое чадо.
А на работу она никогда не опаздывала.
Если ночью в феврале выпадал снег, то на влажных с вечера ветвях пушится иголками лед. Иней – это зимняя роса, она прочитала где-то, и ей понравилось, она улыбалась этой мысли, как и остальным своим житейским подробностям.
  Мягкое московское февральское утро не спутать с суровым январским.
Люди в ее долгом метро были дружелюбнее, значительно приветливее обычного. Несколько раз с ней пытались знакомиться, она оставляла телефон, а ей не звонили. Однажды в такое утро Соня спросила одного очень молодого, лет восемнадцати, коллекционера телефонов, он принял ее за ровесницу:
  – А можно, я подержу тебя за руку?
Просьба прозвучала необычно. Ей отказали в полупустом вагоне метро – в такой мелочи! Она не обиделась, она продолжала смотреть куда-то за юношу, улыбаясь оказанному ей вниманию, он засмущался и вышел станцией раньше.
Холодный, но не ледяной воздух. Февраль – лучшее время для зимних прогулок, а ходить пешком она умела подолгу.
  Ее декабрь был суетен предновогодней горячкой, январь грустен и холоден, в январе окружающие доживали предыдущий год, дорабатывали и доделывали чужие для нее дела. Февраль оживлял, «тот» год уходит в прошлое – у нее, как и у всех.
Как у ее соседки, одноклассницы и лучшей подруги Ланы, психолога, которая поздно вечером расстроила:
– Каток на Сокольниках – сплошная лужа, пошли поболтаем на глинтвейн в кафе, – и они шли.
– А я не верю в Бога, плыву по течению, Лана. Я верю в то, что однажды сказанное «да», просто «да», по самому пустяковому поводу, приведет потом к удивительным событиям.
– «Да», это как, – вот так? «Да-а!», – иронизировала подруга.
– Не-ет! – говорила Соня. – «Да», это хоть простой кивок головы.
– Ты веришь в «бабочку Бредбери», –говорила Лана, – и объясняла ей про бабочку.
Потом она получила SMS, от поклонника.
– Смотри-ка:
«Тут не сберечь нить общения, я здесь не приму твоих слов.
Этот восторг и тепло, вслушайся в себя, – это я.
Ты меня не слышишь от боли…
тебя отхлестали, молодую кобылу…
и ты ничего не можешь,
и не утонуть в течении только».
И рассмеялась:
– Весеннее обострение.