Глава 16. Кино про жизнь

Глава 16. Кино про жизнь

28 февраля 2014 года
Мы договорились увидеться в последнюю пятницу февраля. В северной «столице мира» в этот день наступила весна; сугробы покрылись серой коркой, вечернее небо было чистым, и было ветрено, как бывает, когда время года сменяется на другое.
Соня пригласила меня в кино, мы встретились прямо в кинотеатре, на метро «Третьяковская». Она смотрела фильмы на английском языке.
– Я однажды к старости все забуду, и буду помнить лишь «Повторяем, – The pig is pink, – поросенок – он розовый», и прочую чушь для работы. А фильмы «про жизнь», с их понятными диалогами, – лучшая тренировка, если хочешь поработать до девяноста лет.
Она не была позером и не отписывала в социальных сетях отчетов о своих выходных, о просмотренных фильмах. Не было и фоторепортажей из отпусков и путешествий. «Для себя». У нее было не было желания делать свои дела для всех.
  «Для себя» сегодня не существует, «для всех» – больной уродец, с лайками и комментами под фото. Мутант, впрочем, дотянулся даже до устных сплетен и задушил их.
Виртуально перемывать кости – это слабенько, а хлесткие пощечины соседки, бабы Гули, соседу летчику, Антону – другое дело.
– Козел крылатый, лифт жег, чтобы новый поставили, я же на втором этаже живу, ко мне все сверху ломились прыгать! Жена его, Костик, от соседа с восьмого родила, наш козлик как улетит, она намажется, и к нему. Едет вчера в лифте, вся расписная, «привет теть Гуль», – Антоша бы прилетел, на тебя глянуть!
– Да, долетается, желтоглазый, – я отвечаю цитатой, я их помню много, – ветер в руках Божьих, теть Гуль.
Но пикает телефон, достаю и становлюсь другим, хуже, глупее, чем любой сплетник у подъезда. Одинокий, соревнующийся своими картинками с людьми, которых я вряд ли увижу. А если и увижу, за кружкой пива, то это будут другие люди. Веселые, грустные, уставшие, больные, нарочито серьезные. Разные. Не сразу, надо подождать полчаса, чтобы вернуть общение из сетевого в реальное.
– Чем ему царь-то не угодил? – услышал я мнение тети Гули из поднимающегося лифта, о себе. – Как ни встретишь, ему все строчат. Заговорщики пишут.
Люди, лишенные сетевой социальности – уже чудаки. Они красят наш дивный новый мир.
Я сразу вспомнил, где находится Овчинниковский переулок, я давным-давно я ездил сюда на работу и парой лет позже встречал Новый год.
  Есть твердое правило: судьба частенько приводит нас в одни и те же места, используя различные предлоги, на пять станций метро и пятнадцать улиц, хаотично разбросанных по городу. Совпадение или странный закон природы?
Профессиональный таксист подтвердит: он часто подвозит абсолютно разных людей, мужчин и женщин, старых и молодых, на какой-то затерянный переулок, через весь город.
  У каждого такое место свое, это одна из хороших тем для разговоров со взрослыми малоизвестными людьми.
Похожий на тебя – неинтересен. И опасен порой. Обидно, когда твое восторженное отношение остается неразделенным, и куда хуже, если не принимается твое чувство юмора. Но в схожести разделяются мелкие неудачи и обиды. Под искреннее сочувствие собеседника они становятся несчастьями. «Хорошо, что мы с ней воспринимаем все очень по-разному», – полагал я.
Так, вот переулок, и вон там впереди – кино. Фильм, наверняка – сопливая тягомотина, так это же и хорошо. Я переходил дорогу.
Соня сидела в фойе на диване и светилась своей обычной полуулыбкой, приятному молодому человеку в синем пиджаке; он улыбался ей. Я стоял, незамеченный, полминуты: может, сейчас заберут моего Вечного Друга?
Вечной Дружбы это не отменяет, впрочем, я наблюдал за ней с терпимой ревностью и без всякого сожаления. Постараюсь пояснить, почему.
В юности я работал в одной нефтяной фирме, со штатом в тринадцать человек. Как самый молодой сотрудник, я занимался написанием перспектив развития компании. Краткосрочных – это год впереди, среднесрочных в три года и долгосрочных – пять и более лет. Я перепоручал рутину знакомым студенткам.
Я сидел с такой в кафе, отвечал на звонки, а левой рукой обводил цифры пухлых распечаток, изредка ставя стрелку вниз или вверх, и единственный раз чувствовал себя в роли старшего брата, который выдаст сейчас сестрам-школьницам денег на кино.
И у нас выходили тома что надо, по двести-триста страниц.
«Почему же никто такой подход не применяет к своей жизни, – всегда думал я потом, – например, новая работа? Плюсы и минусы, в короткий и средний срок? Или женитьба, или любой другой личный проект?
Такой, к примеру, как Вечная Дружба, и я опять не успел додумать.
Она обернулась, встала, она не ждала, что я подойду. Ее взгляд, изученный годами взгляд хозяйки нового коня, дал понять, что я перестарался нашей ночью.
Нашей единственной ночью, так получилось.
– Привет!
– И тебе, Константин!
Мы, не целуясь, сели обратно, я взял черный кофе себе и латте для нее.
В ожидании сеанса она рассказывала о своих подопечных-детях, о родителях, о том, что она теперь не спит допоздна, после танцев она пишет отчеты по каждому ребенку, я расспрашивал. Она рассказывала увлекательно.
В ее детском саду были необычные дети, а не отставшие в развитии, как я думал.
– Со спецэффектами? – спросил я.
– Да. Вот в понедельник привели мальчика-робота, сказала она, очень осторожно продевая трубочку через дырку в крышке стакана.
– Робота? А как его зовут?
– Он не называет имя, но говорит, что у него кнопка на животе. И правда! Если нажать ему в пупок, то он становится роботом, из мультфильма. Он ломано двигается, и говорит, как какой-то механизм! А если не нажимаешь, то он ведет себя как крыса, то есть он подражает крысе. Я даже просмотрела этот мультфильм, он там хочет стать поваром в Париже.
– Ах, про крысенка Реми?
– Он берет куски хлеба, выгрызает в них подковы и выкидывает, а я потом хожу и собираю.
– Соболезную, – вспомнил я универсальный ответ в деловых спорах одного своего знакомого, два прочих непечатные, – но ему же дальше место в закрытой лесной школе, не так ли – is not it true? Я улыбнулся.
– Готовишься к просмотру? Нет, что ты! Я сказала его папе, что поздновато привели, но мы его подготовим к школе, правда, с опозданием на год.
  Кстати, родители «робота» – частая теперь пара. Папе двадцать шесть, он мой ровесник, а маме под сорок.
Я любовался ею, наслаждался ее разговором, взглядом, осторожными движениями рук и ее очень красивым шагом. Тем, что хотел запомнить и оставить себе навсегда. Я любовался Вечным Другом, подписывая приговор ее обычным надеждам влюбленной женщины.
Фильм (название я забыл и не пытался восстановить его) был неприятный. Помню лишь сюжет: молодой человек получает диагноз – рак. Он не еще испытывает физической боли, но настроение у него подмоченное. Он начинает пить, что представляется разумным.
И в баре, за выпивкой, он встречает женщину, которая замужем за бесплодным мужчиной. Она сочувствует герою фильма и делает ему предложение, от которого невозможно отказаться – остаться в вечности, став отцом ее ребенка, – «Ты не умрешь, ты продолжишься…».
Наверное, я путаю мелкие детали, потому что мы целовались, точнее, это она целовала мне шею, лицо, я отвечал нечасто. Я сидел в темноте, расслабленный, с закрытыми глазами.
Она развернула мою голову к себе, держа руку на моем затылке.
  – Я хочу дарить тебе лучшие надежды, – сказала она, попав в мои мысли и желания, – я не буду дарить тебе предметы. Ты не подумай же, что мне жалко! Просто они мертвые, ты будешь на них отвлекаться, и забывать меня живую, – она улыбалась, в темноте, обозначая поцелуй.
И мы целовались.
– Ты же любишь перебирать подарки за разные годы. А это просто вещи, в них давно нет смысла, пожилой джентльмен! – она стала так меня называть.
После сеанса мы бродили по улочкам, дошли до небольшого кафе «Русь-матушка» и сели за деревянный стол. Одетая в кокошник официантка принесла меню, фоном шли романсы, вперемежку с народными песнями.
– Вертинский, – она перестала улыбаться, – мой папа поет его песни под гитару на любительских концертах. Мне все это знакомо с детства. Папа многое из него любит, «Бал Господень», я хорошо помню.
– Напомнишь?
Она прочла, неожиданно задумчиво, негромко, она оказалась хорошим декламатором:

В этом платье печальном вы казались Орлёнком,
Бледным маленьким герцогом сказочных лет.

Я удивлялся, любуясь ею. Орленок, так точнее, тонкая высокая горбинка на носу.
– Помню эту вещь. Но там все плохо закончилось, ей надели это платье, когда она умерла, там в конце пьяный попик кадилом махал… И папа так развлекал тебя в детстве?
– Да, я была нездоровым ребенком. Чтобы человек поправился, надо быть с ним на одной волне, тогда у него будут силы. Если бы он развлекал меня смешными стихами, я бы с тобой не сидела. Если ты грустишь, не надо при тебе смеяться. Ребенок решит, что это он и его болезнь – причина веселья, – разъяснила мне воспитательница.
Мы еще листали в телефоне еще стихи поэта. Я нашел – «Полукровка»:

«Вы уходите, Ваше ничтожество,
Полукровка, ошибка опять...»

И снова слова попали в мои мысли.
«Лана, – надо запомнить и процитировать, все же в ее методике должно быть обращение мягче «Вашего ничтожества». Да, и – «полукровка».