Глава 17. The Fleet in Being

Глава 17. The Fleet in Being

1 марта 2014 года, суббота
А если Соня не захочет стать Вечным Другом, может, есть страна, куда можно приехать, и все девушки будут вечными друзьями – мой персональный рай на земле? Именно такие внешне? Высокие скулы, серые глаза, высокий лоб, нос с тонкой горбинкой? «Вы чьих кровей?».
Был выходной. Я перебрал массу фото на интернациональном сайте знакомств, по странам, от Израиля и Турции до Латвии. Сероглазым латышкам не свойственны именно такие густые темные волосы, у евреек не встретишь такие глаза, с длинными уголками.
Мелькало похожее:
«Сероглазая модель – Адриана Лима, южноамериканского происхождения. Родилась в бразильском городе Салвадор-да-Баия. Имеет африканские, швейцарские, индейские, японские и португальские корни».
Это обескураживало, моя порода не была привязана к географии и национальности.
Они обе из Ланконии.
Но тут я вспомнил! Я же знаю молодого доктора исторических наук и антрополога, который от нехватки средств параллельно подрабатывал на такси, где он собирал статистику национальностей своих пассажиров. Я позвонил ему, узнал его почту, скинул фото Сони и Иры.
Он крайне заинтересовался обеими, и вопросом, «чьих же они кровей», какой породы. Когда мы созвонились, на меня обвалились лавина новых слов, вроде разреза глаз, формы нижней челюсти, скуловые дуги, скуловой диаметр, скуловой указатель… Он делал широкие предположения, строил смелые теории.
– Полукровки, – сказал он мне по телефону, – и та и другая примерно наполовину славянки, кстати, полукровки талантливы, имей это в виду. Хм, а на другую половину этот флакон – всех цветов, говоря твоими словами… но что точно во флаконе, я не скажу. Евреи, ты спросишь, ну я же изрядно еврей. Да и ты, тут уж не ошибусь. Скорее, наполовину – кто твой папа?
– Был советским человеком, математиком.
– Ясно про папу, – сказал Игорь, – советский, верно он сказал. Работал свою работу, а на наше дело время не тратил. Сейчас все антропологи-самоучки, и все утраченных евреев ищут, в себе или окружающих. Меня дергают.
– Это как?
– «А вот жена нашего префекта, она – да»? Или – «А того парня берем, Игорь Львович»? Из спецслужб, бывает, звонят; короче, начитались в интернете и с ума сходят. Да, ну мне приплачивают. впрочем.
  – Хорошо, а что у них во «вторых половинах флаконов»?
– Это сложно, говорю тебе, редкий типаж. Славянский лоб, высокий и прямой, необычные глаза, они не широко поставлены, просто длинные и большие, форма хорошая, не скажешь по ним ничего. Серые? Цвет роли не играет никакой… очень необычные пропорции лица, оно вытянутое, но и тут национальность не притащишь за уши, скулы высокие, идеальный римский подбородок, – кстати, у обеих. Нос прямой, он не висит дулей, как у пациентки клиники красоты, но на нем тонкая высокая острая горбинка, хрящ, он дает каждой сходство с птицей. Что ты пристал, не знаю, не умею, – это наследственное, а скорее детская травма. Да поспрашивай ты ее сам!
– Да сказала уже – русская.
– Вы там что, в перепись населения играете? Надеюсь, хоть на раздевание?
– На раздевание я играл на переписи в 2002 году.
– Кстати, гляжу и понимаю твои слова – про породу. Как будто долго и специально выводили. Красивы, очень необычны, я бы себе тоже такую завел, – сказал он без тени иронии, – женись, в вас много общего, будет еще одна красавица, или красавец, со второй попытки.
– Уже бегу в ЗАГС, селекционер. Но у тебя же был бизнес, и отняли? – я отчего-то вспомнил Виктора Владимировича, с его собаками, их породами и родословными.
– Был, шесть лет назад отняли, поэтому вот и таксую. А как ты догадался?
– Да опыт просто, весь интеллект против опыта – ничто.
– Да, а ты послушай самое главное! Я просчитал около трех тысяч пар в своем такси, так вот, пары русский парень/русская девка – примерно пятнадцать процентов… Сейчас посмотрю… А, не под рукой, оставим. Я тебе про евреев хотел. Ты понимаешь, евреев на все посты в системе теперь не хватает! И они там, наверху, в отчаянии, ставят того, кто хоть внешностью, хоть фамилией вышел, хоть даже тещей, а русскому мужику теща-еврейка – развод. Но мировое сообщество не обманешь! У них таких, как я – во, кто по лицу прочтет, выше крыши! И они весь цирк видят, а наши думают, что им цены на нефть подержат, за такой дешевый цирк! – он говорил быстро, зная обычный эффект своих тирад. – Ты вот что, ты это, напиши про нее книжку, про ваши фигли-мигли. Ее, кстати, издадут на английском, и ты там всунь про прапрабабку-негритянку, получишь «Букер». Вторая половина флакона же непонятна…
– Мысль, спасибо, – я попрощался, ткнул телефон, – завершить разговор.
В первую субботу марта в западной «столице мира» лучшие умы гадали о действиях Севера на ближайшие недели, действиях, которые завершатся небывалым для Севера успехом. Столицы ссорились четыреста лет. Началось все при Иване Грозном, который заслал балаганного шута, шутить шутки для простого народа против королевы Елизаветы… В это же время лучший ум тогдашней западной «столицы мира», Лондона, Джон Ди, размышлял над тем, как построить мост в Америку через Гренландию. Эта история еще долго не закончится, думал я. Восточная столица мудро выжидала, как обычно, тысячи лет. А где находится южная «столица мира»? В тот вечер об этом жарко спорили по телевизору, чтобы отвлечь внимание от завтрашнего «покоренья Крыма», и я его выключил, оделся, вышел на улицу.
Мы встретились на метро Баррикадная, Соня была с пакетом:
  – Я купила себе новые джинсы, старые совсем истрепались.
Я хотел дать круг и пройти немного по Садовому, зная, что моему пешеходу это будет в радость. Я хожу спешно, как многие, это признак расшатанных нервов – или привычки опаздывать.
Соня тоже всегда шла очень быстро, но очень красивым шагом, всегда с поднятой головой, и в ее движении не было сосредоточенности. Она изящно пропускала людей, хотя куда они чаще уступали дорогу. И в этот раз мы завернули на Садовое кольцо, – люди в форме, с автоматами, отгонявшие толпу от участка, оклеенного полицейской лентой, чуть расступились, прекратили дела, и один махнул ей рукой – проходите.
Поступью и улыбкой – она была своей на этой улице. Большей ее хозяйкой, чем они, со всей их уверенностью и формой. 
Я спросил ее:
– А кто ты по национальности?
– Ты сегодня всегда в точку, я сейчас получила из архива фото помещицы.
У Сони были длинные, тонкие, не выщипанные темные брови. Она вообще не ходила в салоны красоты, никогда.
  Ее интересовала самоидентификация, но ничего определенного она не могла сказать. Никто из ее бабушек и дедушек не был чистокровным русским, евреем, испанцем, манси, украинцем, я точно не помню, какой национальности все ее предки, она этим гордилась, – «я русская».
Она заказывала поиски в архивах.
Мы сидели в кафе, и она листала фотографии на телефоне.
– Вот это – купчиха Степенкова, – говорила она, увеличивая старинное фото дородной дамы, – снизу надпись «Москва, 1884 г.». Она приходится мне прапрапра-, я не знаю сколько сказать пра-, бабушкой, в общем, ее сын – он мой прапрадед, он был богат и презирал всяких неудачниц, он женился в Испании на певице, дети которой приехали в Россию уже в двадцатом веке! А это Марк Либензон, в Баден-Бадене, под руку со своей женой, украинкой, а тогда часть Украины была Польшей, она покинула мужа, польского магната, и сбежала с ним в Германию. Это мои предки. А вот Беларусь.
– Ох, не затрудняйся в объяснениях, – засмеялся я, – я начинаю путаться, просто листай фотографии.
Она листала, иногда, по моей просьбе, увеличивая их на телефоне.
– Но я почти построила генеалогическое древо, – обиделась Соня, – ну вот как так вышло, что я русская?
– Но они все ушли во вчерашний день, не думаешь, что это модное занятие делает сегодня мрачнее?
– Я нашла кучу родственников, у меня под Курском восемь четвероюродных братьев и сестер, и за границей куча народу, дальняя какая-то тетка.
– И графы есть?
– Нет. Графов нет, к счастью, все какие-то простые люди.
– И ты думаешь их всех объехать? А ведь тебе будут рады.
– Да, конечно, на старости их, наверное, станет еще больше! Хотя, ты прав, всех не объездишь…
– Какой смысл узнавать о родстве с людьми, которых ты сейчас никогда не увидишь? Провести чуть больше времени на Facebook?
– Я смотрела фильм. О короле Эдуарде III, и столетней войне, между Англией и Францией. Там – я не знаю, как точно перевести на русский, командующий королевским флотом сказал «Fleet in being», он имел в виду, что флоту ничего не надо делать, пусть он просто будет.
«Фактор флота, – подумал я, – а верно, пускай они все просто будут, родственники, друзья, ждать от них какого-то смысла, кроме такого, не стоит». Я первый раз подумал, что она права.
Она была «дурочкой» для своих знакомых вальяжных друзей и высокомерных подруг, а быть принцессой на фоне Золушки быть несложно, и подруг у нее было немало.
Я проводил ее до подъезда, а Соня, открыв дверь, потянула меня за руку внутрь.
– Ты хочешь представить меня папе? Чудесная мысль.
– Ты что! Тем более, он только что вышел гулять с собакой. Я хочу посмотреть на мир с высоты!
– Снова? Спасибо от жителя второго этажа.
В доме было два лифта, и обе кабины опускались долго обе с последнего, четырнадцатого этажа. Из кабины появился старик, поздоровался очень любезно, и мы зашли в лифт. Соня смотрела влево за меня, я оглянулся – зеркало. Потом обняла – за шею, сразу очень, очень крепко. А я повернул ее и любовался нашей парой в отражении. Мы поднимались на последний этаж; я старался запомнить нас вместе, а не то, что она вдруг впилась губами мне в шею, оставив засос.
 Мы вышли на балкон. Справа была дверь пожарной лестницы.
– Я сяду на корточки, ноги бетонные, прости.
Я сел и закурил.
– Да, красиво.
– А ты помнишь время, когда можно было гулять по крышам?
– Конечно, но это же были 90-е годы?
– Да-да, я была маленькой, и брат меня часто брал с собой туда, наверх, – она показала пальцем.
Я сидел, глядя на огонек сигареты, а она положила руку мне на голову. У нее получалось передать отношение касанием.
  – Ты можешь встать?
Я встал.
– И пойти, сюда?
Дверь на пожарную лестницу скрипнула, мы зашли внутрь.
– Здесь теплее…
– Да, – она обняла меня за плечи, она не целовала, а просто смотрела.
Я тронул ее грудь, скрытую пальто, она прерывисто вздохнула, взяла мою руку, подвела к перилам лестницы и повернулась ко мне спиной.
Я расстегнул ее джинсы и спустил до сапог, улыбнулся.
На ней были ярко-желтые трусы с надписью AEROSMITH, полукругом наверху.
– Немного цвета в эти дни, – вздохнула Соня.
– Конечно. А можно посмотреть на немного цвета? На фоне серости, – я отошел на четыре шага.
У нее были очень широкие бедра, на фоне которых массивные лодыжки в сапогах казались тонкими.
– У тебя очень крепкие ноги.
– Я же пешеход, ты будешь гулять со мной? – она легла на узкие перила, ведущие вверх.
Я стянул AEROSMITH, у меня все было расстегнуто, я отошел еще раз. Она не побрилась, и это было так здорово.
  Я вошел в нее:
– Слякотно, черт, ты …ты давно таешь, – простонал я.
Она вскрикнула, неожиданно ее голос страсти оказался высоким – лирическое сопрано – и хорошо поставленным, грудным, выше, чем обычно. Я знал, что двадцать сантиметров – не для всех. И ласкал ее основание, иногда заходя глубже и чувствуя там мокрый шар. Ласкал и ласкал.
Она кричала, не стесняясь. Потом затихала, быстро дыша, несколько раз, потом вскрикивала, это а-а-а и о-о-о, ноги ее тряслись и не держали. Она цеплялась обеими руками за перила, пока были силы.
– Я удержу тебя.
Я обнял ее за талию. И я доставал до дна, и тогда шар облипал перчаткой в обтяжку, она дрожала больше. Соня расстегнула молнию на кофте:
– Возьми, крепче, да, крепко, как можешь, крепко…
Я обхватил ее грудь, сильно, буду зверьем, она, не стесняясь, крикнула громко своим новым голосом. Я ласкал Вечного Друга там, но снаружи, нечасто входя глубоко, ласкал, ласкал. Я не хотел потом увидеть SMS от Вечного Друга, о котором чуть впереди, – «Б..дь, это было жестко! Спасибо!!!».
Она не могла раздвинуть ноги, мешали джинсы и AEROSMITH, она дышала быстро-быстро, прерываясь громким высоким криком, раз, два, шесть, я понял, что сейчас, уже минуту я не ощущал разницы между мной и ней, и еще чуть и она сползет вниз, и, не думая больше, натянул, да, натянул ее, раз, два, три, восемь и высокое сопрано пело вокализ, я потом дернулся, она не отпускала, я схватил ее за бедра и выдернул с трудом, кончая почти там, где ласкал, и с трудом наклонил на Тайлера, и кончил, перед тем, как она сползла вдоль перил.
Немного цвета, на фоне серой плитки…