Глава 18. Судьба Звездочета

Глава 18. Судьба Звездочета

4 марта 2014 года
Мне подумалось, что на прошлом приеме у Ланы перебрал с больничной сценой, хотя любой врач-практик бросил бы это, не дочитав до конца, – скучная рутина.
Я решил сам успокоить Лану. Жизнь – не пикник. Но люди – всегда люди, и могут справиться с хворью, проходя обычные стадии выздоровления. Надо вылечить доктора, но не так прямо и явно, чтобы психолог заподозрила сочувствие.
И следует дописать.
Я сидел за компьютером на работе, вспоминал и печатал.
Сеанс был назначен на вечер, в медицинском центре было привычно безлюдно, я зашел в кабинет, Лана была накрашена, очень хороша, и пахло парфюмом, и он ей шел.
  – Приветствую, мой Лорд!
  – Вы не поклонились, Ваше ничтожество!
  – Я так виновата, прошу прощения, мой Лорд! – Лана очень легко наклонилась в пояс. – Вы прощаете меня?
– Да, будьте внимательней! Не станем терять драгоценного времени, тем более на вас, Ваше ничтожество, можете выпрямиться и присесть.
Я достал файл, вытащил из него бумаги и начал читать.
«Молодой человек был рыжий, с залысинами, остроносый и худой. Он был чертовски похож на Гоголя. Минимализм облика позволял выделить какую-то серебряную штуку, болтавшуюся на шее, ничем не закрепленную, вроде бы вшитую прямо в вену.
– Брат, дай закурить, – сказал проходящему мимо сотому пациенту Рыцарь.
– Не могу, но давай я тебя доволоку до сортира. Ты ходишь?
Рыцарь кивнул. «Гоголь» взял его за здоровую руку, накинул ее на плечо, тот скинул ноги с коляски и, забыв про боль, начал шагать вперед, опираясь на субтильного человека.
…Гоголь дотащил его до сортира. Туалет был небольшой, помещение с раковиной, прямо – две кабинки с унитазами. Он был забит курящими, двое втиснулись на инвалидных колясках. Это было рекордно жаркое лето, и многие диабетики заплатили чрезмерную цену за тепло.
 – Дайте место раненому, – сказал Гоголь. Колясочники нервно задвигались, уступая ему: Рыцарь своим видом вызывал уважение даже привычных хронических больных.
– Сюда, – Гоголь приткнул Рыцаря напротив раковины, сунул ему сигарету и прикурил.
– Кто же тебя так отп…дил? – поинтересовался освободивший место безногий колясочник.
– Да менты, кто еще так может! Да нет, им-то зачем, братва наказала, – донеслось от дверей к унитазам, и все загоготали. Рыцарь, ну наконец-то, оказался среди русского народа. Было все равно. Затяжка. Накатила слабость. Пластинка «Неужели бывает такая боль?», заменилась на «Выкрутимся. Это этот свет».
  Остальные, на костылях и так, стояли вокруг двух колясочников плотной маленькой толпой, курили, ждали очереди к унитазу.
– Тому почет, кто врага сечет, – сказал худой пациент, вкатывая другого на коляске. Все заездили, уступая место. В сортир вкатили, после многочисленных просьб, жирного Марка, который заведовал крупнейшим радаром, вроде в Гомеле. Установка освещала на всю Европу, и на его животе образовался зайчик от этого волшебного света, огромная язва от груди до ног.
С обезболивающим было туго. И Марк хрипел от боли всю ночь, над ним висел железный треугольник, за который он мог бы подняться с кровати, если бы не огромный вес.
– Подними меня, – он протягивал руку, и, если прохожий не мог его поднять, он говорил, – ты крыса, а я бить крыс люблю, как Филипок – учиться.
Рыцарь терпел и выздоравливал, к нему теперь, когда его все же нашли знакомые и родственники, персонал относился с величайшим вниманием.
Пришел, по заявлению врачей, следователь, поставил стул у тумбочки.
– Вы совсем ничего не помните, все два месяца до травм? Но как вам нанесли увечья? Где вы пропадали, неделю, вы звонили абсолютно трезвым голосом, по уральскому телефону, два раза, но откуда, технически невозможно установить. А потом вас выкинули из машины на скамейку у подъезда. Вы были избиты, синяки под глазами. Рука, – ранение кисти и предплечья дробью, – но ни одной дробинки не застряло. Вы можете подтвердить выстрел?
– Нет, – Рыцарь был занят, здоровой рукой он набирал из кармана куртки мелочь, которую раскладывал в столбики на тумбочке. Надо было собрать Гоголю на сигареты.
Гоголь, на костылях, худой, ходил в семейных трусах. Его мать не привозила одежды, чтобы он не сбежал из больницы за наркотиками. С виду ему было под сорок, хотя на самом деле больше, он был бодр и подвижен. Гоголь за мзду гонялся всему отделению по окрестным магазинам – кефир, лекарства, круассаны, – в трусах, майке, тапочках, на костылях и с серебряной канюлей, торчащей прямо из вены на шеи.
– Дай мне куртку, Рыцарь, там похолодало.
Рыцарь дал ему спортивную куртку.
Гоголь поклонился.
– Ты настоящий рыцарь, имеешь уважение к человечеству. Я светлее тебя, I am holier than you. Пять «Данхиллов», как обычно?
Он все помнил, кому и чего.
Гоголь в куртке с несколькими тысячами рублей дошел до метро. Ехать надо было через всю Москву. Народ тек, не обращая внимания на трусы и тапочки.
В вестибюле он закашлялся.
– Пройдемте, молодой человек, документы.
Гоголь сунул выписку, милиционер ее изучал.
– Туберкулез, не дыши на меня.
Гоголь шумно выдохнул ему в лицо.
– Я живой человек, я не могу не дышать. Я еду домой за вещами, в больнице не топят, холодно.
Он доехал до юга Москвы и пропал на три дня. Вернулся, кинул Рыцарю куртку, которую тот выбросил».

– Вы сочинитель, и здесь вы выдаете себя. Мой Лорд, как вы поняли, что случилось с Гоголем?
– Вы дослушайте, Ваше ничтожество, осталось совсем немного:
«Мать Гоголя ходила по всему отделению, пытаясь раздать занятые сыном деньги – большинство, глядя на седую старуху, отказывалось.
Рыцаря оперировали, раз, два, и стали готовить к пересадке кожи на предплечье.
Обильное применение гепарина и время привели его лицо в относительно нормальное состояние, передние зубы были выбиты, но это поправимо.
Он пытался разработать руку в тугой перевязке, и вместе с еще одним умельцем, бродягой, они взяли у медсестры инструменты и собрали все раздолбанные тумбочки у кроватей тех, кто лежал в коридоре.
В России, как известно, два народа. Однажды Рыцарь лежал в кровати, было часов двенадцать ночи. В коридоре зажегся свет. Раздалось цоканье каблуков.
Все, кто мог, привстали на кроватях.
– Если вселят к нам, то выкинем из окна, – прохрипел Марк.
Раздался топот. В проеме возникла дородная дама, прическа, как у депутата муниципального собрания города Кушвы, и бесцеремонно зажгла свет.
– Освенцим! Как вы здесь лежите ребята! Впятером! Впрочем, вроде, если вас подвинуть, –сказала она Рыцарю.
– Выкинем твоего е..аря из окна, – изрек внятно Марк, – через час.
Дама вышла – ломиться вместе с сестрой в ординаторскую.
«Из Мосгорздрава, мужа положить… Сами понимаете», – донеслось до палаты.
Муж оказался одноногим. Ночевать ему в итоге пришлось на полу».

  – Простите за мат, Лана, но так было.
«Утром Рыцарь увидел страдальца. Пожилой, седые вьющиеся волосы, длинное умное восточное лицо, аккуратная прямая, клинышком седая борода.
Он стоял на костылях и курил у входа в отделение, на лестнице.
– Рыцарь? Приятно… а я Звездочет, – спокойно улыбаясь и глядя ему прямо в глаза, сказал муж великой здравоохранительницы, – твое счастье случится в конце 2023 года.
Ждать придется десятилетие с небольшим, но тогда, в те дни он думал: время – лучший помощник в жизни.
Рыцарь запомнил и поверил.
Звездочет сделал подарок Рыцарю:
– Бери почитай, кавалер, это подарок одного епископа, – протянул книгу. «Послания апостола Павла», с комментариями, на русском, не на церковнославянском, языке.
В отделении в палате всегда горел свет, мало кто спал, Рыцарь не был исключением, он отрубался под утро, часа на четыре, его будили врачи на обходе.
Чтение его неожиданно увлекло, и днями он частенько цитировал обрывки Звездочету, – тот развлекался разговором, перекладывая пять строк очередного «Послания» в короткую, часто занятую фразу, оставляя суть.
Звездочет через жену, повелительницу всех целителей, снабжал многих необеспеченных одиноких пациентов нужными лекарствами и дорогим немецким специальным перевязочным материалом, и он близко сошелся с Гоголем.
Он учил его основам своей науки. Гоголя же волновала живая практика и богатая клиентура, а Звездочет искренне хотел сделать его наследником своих познаний. Рыцарь слушал их и вдруг понял – у Гоголя все впереди.
Чем болел одноногий Звездочет, и почему его понадобилось укладывать ночью в больницу, и почему сам безмятежен, осталось загадкой… Для всех, кроме обитателей его палаты.
Ревность. Звездочет, экстрасенс и гадатель, имел клиентуру, и своими безмятежными глазами свел с ума не одну девушку на изломе судьбы, и жена, властительница эскулапов, решила указать ему место около трона».

– Я закончил, Лана. Я, кстати, написал немало, спасибо, вы муза. А потом я лечился, и просто выздоровел, и вышел на работу. И вот я перед вами. Но это же обычная больничная история. Такие переживания рассмешат многих, и врачей, и пациентов. А я легко отделался. Совпадения, никаких изысканий, жизнь интереснее иного романа!
– Вы Златоуст! Кто ещё смог бы так кратко, емко и по сути, мой Лорд, – Лана явно фальшивила, она покраснела. – Я понимаю, что мои услуги не совсем нужны вам, в том смысле, который я вкладывала в начале общения.
– Ошибаетесь!
Мне стало много легче, и я знал, в чем. «Такие переживания рассмешат многих, я легко отделался», – эта мысль была целиком заслугой Ее ничтожества. Я ей был благодарен.
– Но как вы узнали про похождения Гоголя вне больницы, расскажите мне, и я вам постараюсь поверить, Лорд?
– Он мне сам все рассказал. Спустя год я случайно встретил его в ресторане, в свите одного важного лица, из тех, кто отвечает в стране за межрелигиозный диалог. Ответьте вы, почему я это – манипулятор?