Глава 21. Кто любит, тот боится

Глава 21. Кто любит, тот боится

11 апреля 2014 года
В чем выражается любовь – в милосердии да доброте или в страхе?
Страх, внушаемый любовью, – это незаменимое средство, чтобы держать в повиновении душу, – утверждал Бальзак. Кто любит, тот боится. Если любовь внушает страх, то о каком милосердии речь? Ее же не будет рядом, когда заболеешь или разоришься.
Вот милосердие и сострадание – это отлично!
  Мы с Колином, лет десять назад, сидели в кофейне «Москва-Берлин», она располагалась на площади Белорусского вокзала. На стеклянном столе-аквариуме, где под стеклом плавали рыбки, стояли два графина водки «Finlandia Cranberry», клюквенной, мне нравился белый вариант, Колину красный.
– Мы разные, – плоско отметил я это обстоятельство, – поэтому мы сегодня вместе.
– Это пока что, смотри, какая разлучница там справа.
  И мы чокнулись. Был час ночи, февральской, снежной и морозной.
Я закурил и осмотрелся, день был не клубный, народу мало, за соседним столом сидела очень красивая девушка лет двадцати восьми. Водка позволяла оценить человека эдакого без критиканства, но и без лишней восторженности.
Интерьер открытого в 90-х годах заведения был хорош, суровые темно-синие и серые цвета, три мужских белых статуи по стенам – так же строгие, чуть опущенные головы, угловато исполненные тела, корпус, руки и ноги обозначены решениями резкой геометрической формы.
– Это модерн, начало ХХ века, – сказал всезнающий Колин. – Девушка, а присаживайтесь к нам?
Она присела, чуть пьяна, разговорчива, она была дружелюбно настроена, мы взяли минералки – разбавлять ей водку.
Колин перешел к делу:
– Вы до скольких тут, давайте возьмем бутылку, пойдем ко мне?
– Если вы дадите мне долларов сто, то конечно, я с удовольствием побуду с вами.
Такой суммы у нас конечно, не было, хотя мы были чуть пьяны и расстались бы с деньгами не думая.
Стопка водки с крепкого мороза. Дождитесь холодов, крепко промерзните, зайдите вечером и выпейте ее. Потом вспомните свои неприятности за месяц, и они вдруг покажутся успехами. Это рецепт, по силе сопоставимый с ночью со страстной дамой, назначение этого, напомню, – «Пусть будет хуже, но по-другому». А рецепт «Рюмка с крепкого мороза» лечит от всех текущих неприятностей. Сам по себе, никаких дополнительных усилий не требуется.
  Будет просто иначе.
Надоевшая, зажеванная в мозгу страница закроется, и начнется новая. Сама.
  Толстый, облысевший Колин, с немодной тогда бородкой, вопросил:
– Вы ходите в церковь?
– Да, я верю в Бога, мне двадцать семь, и когда умерла моя мама, пять лет назад, я не знала, что делать. Мы с ней ссорились, она пролила много слез. – Прости меня, мама! Единственное, что нас связывало, это наши поездки в Сергиев посад, в лавру. И я езжу туда, когда мне грустно, и мне легче вспоминать о ней. Я не чувствую себя перед ней виноватой.
– Ты, кстати, слышали о святой Марии Магдалине, святой Марии, блуднице? – спросил он, разливая всем свою красную «Finlandia».
– Нет, – ответила красивая собеседница.
– В честь нее красят яйца на Пасху, но дело не в этом, – он смотрел ей прямо в глаза. – Вы знаете, почему Мария, блудница, стала святой?
– Нет.
– Не потому, что о ней упомянул апостол Павел, в «Послании к римлянам». Она давала не только купцам и власть предержащим, за деньги. Ее святость проявлялась в том, что она могла дать тем, кому бы не дал больше никто. Прокаженным у храма, покрытым язвами нищим, просто очень бедным людям. Э-э-э, гонимым властью, ну ты меня понимаешь, – он кивнул на меня. – Это высшее милосердие женщины. И все грехи ей отпустили, именно по этой причине.
– Ты хочешь сказать?
– Да, с нас выпивка и теплая уютная кухня, пошли.
  – Все мы грешны, сказал Колин, доливая остатки водки из графина, – но добрые люди живут недолго.
  Соня не была лишена сострадания. И она не была равнодушна.
Мы сидели в этом же месте, теперь там располагалось место с названием «Этаж», та атмосфера уюта утратилась, все было хуже и по-другому, и любой пожилой джентльмен поймет мои эмоции.
Она была красива, по-весеннему, она очень хорошо двигалась и ориентировалась в новых местах, она не стала высматривать вешалку, а сняла пуховик с оленями, было еще холодно, и села на диван.
Я ею любовался, я научился ее манере смотреть куда-то чуть за собеседника, в сторону и поверх, а на самом деле не отрывать от него взгляда. Слегка улыбаться. У нее выходило естественно, а я же не был доволен своими житейскими обстоятельствами, хотя…
Я ей рассказал о той давней встрече.
Она переспросила:
– Что ты имеешь ввиду под ее милосердием? Вы развели девушку, пользуясь ее несчастьем, как можно, вы были мерзавцами, оба, сейчас ты лучше.
– Милосердие – это хотя бы добрые слова, сочувствие, в наше время это уже хорошо.
– Слова-слова, ты любишь слова. А я нет.
– Я это понял.
– Милосердие – это действие, и не одно, – заметила она.
«Верно».
– А смотри, я расскажу так, чтобы ты поняла, про милосердие. У Цвейга есть роман «Нетерпение сердца», и там такая идея вскользь, что милосердие как морфий, за первый укол и морфия и милосердия тебе скажут спасибо, ты облегчишь состояние человека, так?
– Так.
– За второй тоже. Но если ты откажешь в пятом, то проклянут и твое милосердие, и тебя.
– Я не знаю, к чему ты, и ты все обо мне знаешь, – выговорила Соня, – если тебе что-то надо, я буду вовремя и без лишних слов, это вы все философы, мужики.
– Ты будешь, причем обязательно, – я вспомнил первую встречу, и ощущение надежности, которое она внушала. – Я надеюсь, мне твое предложение не пригодится.
Она перестала рассеянно улыбаться, это значило серьезное огорчение, я понял, что расстроил ее. Чем – я, умный, не стал задумываться. И продолжил ошибочно дальше.
– А если я женюсь на тебе, – я шучу. Но допустим, – я буду любить и бояться тебя? Ведь кто любит, тот боится потерять.
– Тогда, – отрезала Соня, – ты будешь сидеть с детьми, а я – ходить на работу, раз ты будешь бояться, ты будешь исполнять мои желания, а я так хотела бы, на самом деле я не вижу себя без работы, моя бабушка работала до 79 лет.
Вот так. Мое красноречие и длинные умные мысли разбивались о ее простые представления. Все эти мысли, тянущие на пять страниц талмуда «Что делать?», классика Чернышевского, который, как и все классики, не успел написать свой главный шедевр, – «Что делать не следует».
  Если я рассуждал долго и отвлеченно, то получал от нее короткий и отвлеченный же ответ.

Той зимой я читал историческую книжку, не помню теперь ни автора, ни название.
И в одной из частей было о том, как Наполеон отступил из Испании, не выдержав натиска английских войск.
Чтобы закрепить новое положение, маршал Массена, от французов, встретился с лордом Веллингтоном, победителем.
– Я поражен вашим стратегическим умом, лорд, ваши решения в районе этой деревушки, ваш блестящий натиск, и эти действия – это войдет в учебники, – галантно начал горячий француз, да еще и еврей.
У него в запасе была получасовая речь.
– Сколько вы нагружаете на мула? – прервали излияния маршала.
– Восемнадцать фунтов, – оторопел тот.
– Надо двадцать два, вы бережете скот и не бережете людей, – сказал Веллингтон.