Глава 22. Павильон у реки

Глава 22. Павильон у реки

19 апреля 2014 года
Пасха в 2014 году наступала 20 апреля.
Накануне Великой субботы, в конце рабочего дня, я сидел и смотрел в окно, была отличная погода, народ спешил с работы. Напротив, на той стороне Садового кольца, темнела высотка на Красных воротах. Машины на кольце давно стояли в плотной пробке.
Прошло совещание, настроение коллектива было приподнятое.
Я включил телефон.
Сообщение от оператора. «Вечный Друг: этот абонент звонил вам 11 раз», вот интересно, она же никогда не набирала номер больше раза-двух.
– Все в порядке? Я позвоню позже.
– Все хорошо.
…Я не знаю, как это называется в психологии, но часто, беседуя с очень умным, вроде бы, человеком и касаясь важнейшей для него же темы, его же дел, я ловил себя на странном наблюдении.
Мы разговорились с со всезнающей дамой о маркетинге ее товара. Она была умницей, она однажды развернуто возразила на вычитанную мною спорную мысль.
– Интересно, а правда, что Лев Толстой украл идею «Войны и мира»?
– Украл – это у Теккерея? Я читала его «Ярмарку тщеславия», разумеется, в оригинале, есть общие моменты в начале, есть похожие герои, но в целом – можно поспорить…
  Но я понимал, что я не могу ей, тридцатилетней женщине, объяснить простейших вещей другого плана.
Я, как актер Панкратов-Черный, в забытой роли журналиста на интервью советского генерала, снимал пиджак, подходил к окну ее кабинета и вытирал пот, в двадцатый раз говоря:
– Ну вот смотри, Гугл. Ты забиваешь запрос про свое оборудование, ты видишь, где твои рекламные объявления, внизу?
– Нет.
– Там они подписаны, как «реклама», видишь?
– Эти?
– Нет!!!
И я впрямь чувствовал себя коринфянином, лжеучителем, но только не самим собой.
Впрочем…
Впрочем, надо различать это «не вижу», от позиции «включил дурака». Настоящее неприятие – все мы им страдаем.
Мы пройдем мимо голубей у скамейки, не заметив, как вспугнули их. А в них – весь смысл для старушки, которая кормит их семечками. У нее «во вчерашней газете вчерашние новости», у нас же «завтра будет лучше, чем вчера».
Я вдруг решил, хоть и обещал этого никогда не делать, позвонить Лане. Голос был грустный и уставший.
– Привет.
– Привет, с наступающими тебя.
– И вас, Рыцарь.
– Слушай-ка, а мне пришло в голову, что мир прекрасно воспринимается, если взгляд человека вырезает из него по-настоящему лишнее.
– Прости за дерзость, – заявила она с иронией, – но я рада, что тебе идет на пользу наше общение.
– Да, и извини за мой опус… Не думал, что ты, врач, так все воспримешь. Смотри, я дружу с человеком, это девушка, которую совсем не волнуют мои мнения, занятия, вкусы, и мнение окружающих.
  – Я рада, что вы видите во мне страх и восхищение вашей твердостью, Лорд. Но я не сексолог.
Она зачем-то играла ту же роль, что и на приемах в кабинете. Зачем? Но она продолжила:
– Имей в виду, что если лишнее в душе человека отрезано, как ты говоришь, неправильно, то это психопат и манипулятор, он не испытывает к тебе сострадания и жалости и будет играть твоими намерениями. Это апатичное равнодушие, с каким они переносят свои горе и радость. Они также доставляют их другим. Это привлекательные, но опасные люди. Так бывает опасен ребенок, когда за ним нет присмотра.
Она говорила мне скверные вещи, и мне казалось, в точку, и я знал, что она волнуется и краснеет:
 – Я вас жду, как договорились, Лорд…
Я захотел посмотреть на жизнь глазами Сони, со всем, что было лишним для нее! Что увижу лично я?
Посмотрел на зашедшего бухгалтера.
Он был похож на Йоду, мастера всех джедаев. Казалось, что он посмотрит вдруг вверх своими оловянными глазами, с тяжелыми веками на треугольном бордовом лице, и сообщит мне, как Люку Скайуокеру, на вопрос о нахождении принцессы Леи:
– Я вижу Город в Облаках.

Город на Оке. Тот, где жил ее друг, и который она так тепло вспоминала. В настроении дня это были базовые ноты, присутствовали и верхние весенние.
Я открыл сайт знакомств, поймав себя на мысли, что это я – тот самый психопат.
Всегда, это неизбежно, в такие моменты – как по рельсам катишь. Легкие и самые необычные идеи быстро воплощаются.
Я выбрал в поиске мест проживания людей тот город на Оке. Я быстро нашел там девушку, очень привлекательную и готовую ко встрече вечером. Задайся я такой целью в любое другое время, были бы потрачены недели переписок!
Она оставила телефон. С новой знакомой я договорился встретиться в пасхальную ночь.
Я сидел на скамейке у торгового центра «Атриум», передо мной был Курский вокзал. «Манипулятор»? Я набрал ее номер. «Или просто поздно взрослеющая душа?».
– Привет, Соня, ты не веришь в Бога, но тебя с праздниками!
– И тебя, – она была мне рада.
– Спасибо.
– Я хочу с тобой походить по Сокольникам, мы можем зайти ко мне, я хоть познакомлю тебя с папой и мамой.
 – Прости, я отправился погулять по Руси. Сижу, передо мной вокзал. Отсюда не видно, как уходят из города поезда. Облака, они просто летят, посмотри вверх, и твое городское настроение испарится.
Она не обиделась, я был уверен. Она ведь никогда, совсем никогда ни на что не обижалась.
– Эх ты, но все правильно, пожилой джентльмен должен быть сентиментальным. И когда вернешься, завтра?
– Нет, конечно, в воскресенье.
– Жалко, – сказала она, – а я впервые решила научиться интересно готовить, сейчас смотрю сайт с рецептами, я хочу сделать сегодня что-то особенное.
– Прости тысячу раз, я спрячусь на выходные от ночной подсветки домов, посмотрю на звезды и на реку. Спрячусь под Святым Покровом Родины.

Наукоградов на Оке два, я выбрал не тот, ошибся почему-то. В том, настоящем, я никогда не побывал. Город, где я был, построен в сосновом бору, и Ока находится в приличном отдалении.
Я приехал около десяти вечера, разместился в гостинице, номер был на удивление хороший, на высоком этаже. Я открыл окно. Почти совсем стемнело, я видел серебряную полоску реки вдалеке, это была Протва. Ока была скрыта за океаном елей, и сосен, холмами, и висела луна. Левый серп, рогами к небу, и небо было чистым, звездным.
 Я набрал номер своей новой знакомой, она готовилась к Пасхе и собиралась наведаться в местный храм.
Я вышел, у отеля стояли таксисты, я подошел к первому:
– Мне до Оки, там часик, я там встречу Пасху, потом обратно.
Было темно, мы ехали дорогой в песке, фары выхватывали темный лес, холмы, поросшие соснами. Потом пошло огромное поле, и мы въехали в деревню – людные, для ночи улицы, старые дома.
Таксист остановился у магазина, мы взяли спиртного, он – водки, я какого-то сладкого пива. И около одиннадцати мы съехали к Оке, которая несла свои воды за деревней. Река шла неспешно, она чуть мерцала, отражая отсветы деревни и огни на какой-то прогулочной джонке, с тентом в разноцветных фонариках. Оттуда пьяный женский голос крикнул, не ко времени, «Христос Воскресе!», ее одернули.
Ока здесь была широка.
На том, дальнем, высоком берегу темнел лес, над которым висел серп некрупной луны, ночь была ясной, звездной и чистой. И совсем другой, чем это выглядело из окна гостиницы. Было холодно, но я был в пиджаке, и я не мерзляк.
Плеск воды, но где она? У берега, заросшего кустами, было темно.
Я подсветил берег фонариком, река, конечно, еще не вошла в берега. В десяти шагах я увидел длинный лодочный причал, обустроенный, со скамеечкой, к которой были привязаны ведра. И я сидел на досках причала, слушал плеск воды, смотрел на темное небо и луну, потрясенный.
  Раздались шаги, подошел таксист с мешком из магазина.
– Ты если что, на время не смотри, возьму с тебя только «за сюда и обратно», – сказал он и закурил.
Мы молча сидели, минут тридцать. О чем я думал, теперь и не вспомнить.
  Наконец раздался звон колоколов, в деревне заголосили, я достал пиво и дал ему бутылку:
– Христос Воскресе!
– Воистину, – сказал мне таксист, мы чокнулись. Он, за рулем, чуть пригубил пива, я же сразу выпил свое.
Мы поднимались от реки, вышли на главную, освещенную несколькими фонарями, улицу деревни. В ста шагах стояла церковь. Я развернулся обратно – все запомнить, и луну, и воду.
На спуске к реке я увидел круглую каменную беседку под куполом, такие можно встретить в парках заброшенных усадеб позапрошлого века. Их по родине разбросано немало – добротных, простоявших два века, переживших поколения владельцев, коммуны, войны, ставших местом досуга компаний из дома отдыха, бывшей графской усадьбы; но здесь, на берегу, на окраине деревни, вне аллей, парков и усадьбы сзади, павильон смотрелся одиноко.
– Подождите меня пару минут, – я обратился к таксисту.
Сошел вниз. Шесть каменных колонн, подпиравших купол, покрытый крашеным железом, шесть стрельчатых пролетов… Давно, лет двадцать назад, я сидел вот в такой же беседке, была ночь августа, и был берег озера под Тверью, сзади усадьба, тогда дом отдыха; и напротив сидел друг детства, на столике стояли банки пива «Milwakee».
И на одной из скамеек шестигранника сидела загорелая девушка в купальнике, она была старше нас на год, ей было восемнадцать, мы ее хотели. Она была темноволосой, высокой, около шести футов, с тонкой горбинкой на носу. Для нас это было первое лето после детства: позади школа, впереди учеба, а она уже закончила первый курс педагогического института имени Крупской, в Москве, и была здесь на каникулах с отцом. Ее мама умерла.
Днями, валяясь на пляже, она читала книги из библиотеки Дома отдыха, мы невинно приставали к ней. А в тот вечер мы пили пиво, играли с ней в карты на раздевание. Она нехотя сняла верх купальника, у нее была неожиданно большая, чуть обвисшая, совсем не девичья и тяжелая для тонкой талии грудь с темными крупными пухлыми сосками. Общение за неделю стало совсем дружеским, и мы втроем приняли вечернюю игру, так, чуть эротики накануне большого плавания. Я помню, я прикурил и поставил зажженную «Зиппо» на стол внутри павильона, мы смотрели на нее; она сидела свободно, опершись руками на скамейку, и говорила увлеченно:
– Вы хотите потратить молодость на девушек, ведь так?
– Надо успевать все, – возражал ей друг.
– Так успевай! Вот я прочла за три дня «Восстание масс» Гассета, потом Лебона, «Психологию народов и масс», – она перечисляла, а мы смотрели на ее тяжелую грудь, крупные темные соски и старались насмотреться, пока пылал и колебался огонек зажигалки на столе.
– Покатаемся завтра на лодке? – спросил я.
– Конечно, а я тебе принесу книг, ну почитайте, дурачки! – она приподняла груди руками и посмотрела на них, – за это я дам их поцеловать, мне это нравится. Мне вчера вечером их целовал хозяин кафе «У Берта», – проговорилась она.
Накануне мы шли на лодке вдоль берега и слышали ее постанывание кому-то, без слов, на берегу. Ей закрывали рот ладонью. В этой ночной бесконечной жалобе не было призыва о помощи, и мы поплыли дальше.
  – Подумайте, а ведь «Ничто так не укрепляет дружбы, как сознание, что твой друг слабее тебя», – она часто говорила цитатами, и тогда была старше на жизнь.
  Сейчас же я зашел по трем истертым скользким каменным ступеням в павильон. На одной из скамеек обнималась пара подростков, от круглого стола в центре пахло разлитым вином, я услышал – «Маш, ну почему нет, тебя же Леха посадил на кол осенью?». Я повернулся в проем, с видом на воду и высокий берег.
Все стало хуже, и по-другому.
Подошел таксист:
– Любимое место, помню еще ребятами сидели-спорили, можно ли тут переплыть эту реку?
– Так вы бы попробовали, нет ничего лучше, чем собственный опыт, – начал я мысль, осекся, замолчал.
Мы ехали обратно, я чуть, по-хорошему, пьяный, задавал ему, пятидесятилетнему крепкому мужику, излюбленные вопросы:
– А вот кем ты был в советское время? – и ну и прочее.
Потом я позвонил девушке с сайта знакомств. Она оказалась умницей, хотя, конечно, не левшой.
– А ты знаешь, сойтись на Пасху раньше, в старые добрые времена, было первым делом! Вот только представь, полночь, звонят колокола, шарабан останавливается, и женщины отводили с кучером душу, по очереди! После долгого воздержания, ведь Великий пост тогда блюли, во всех отношениях, – она смеялась.
Мы встретились в темноте и пошли в отель, она хотела тайны во встрече: город был небольшой. Под утро я вызвал ей машину, она вышла из гостиницы одна.
Я спал долго и проснулся часа в три дня, собрался и вышел погулять. Я очень скоро оказался на окраине, попал в еловый лес, по тропинкам которого плутал с час.
Мне надоели случайные встречные, хотелось настоящего безлюдья.
Я отошел на сто шагов от тропинки, проходя почти заваленные военные окопы, и вышел из самого глухого угла леса на просеку, с видом на город.
И я обнаружил диковину – обросший со всех сторон кустами дощатый стол, на бетонных трубах, врытых в землю. По краям стояли две такие же дощатые скамьи, покрытые мхом.
Я постелил пакет, положил рюкзак на мокрый стол и сидел. Столу лет сорок, не меньше, я вдруг захотел оказаться в компании людей, сидевших на скамейках, когда ему исполнился год. О чем они говорили?
Я дошел до автобуса.
«Бл..дь! Это было жестко, спасибо!!!», – я получил SMS от ночной гостьи уже поздно вечером, когда подъезжал к Москве.
Я приехал, у меня были ночные фотографии Оки, города, дорожек, и я скинул все Вечному Другу в соцсеть.
«Узнаешь?».
«Прошлое в прошлом, и там давно неинтересно».
Я зашел на ее профиль, она обновила аватар, сейчас это было селфи в зеркале.
На новом фото Соня стояла в примерочной, в белом платье, нет, не в свадебном.
Мне, работавшему с ателье, было понятно, что платье было недешевым. Вышла она плохо и устало; когда пытаешься изобразить оптимизм в скверном настроении, получается жалко.
Я не понимал ничего в своем Вечном Друге и ее отношении ко мне.
– Купила?
– Нет, просто вчера зашла в большой магазин, ходила и мерила, поднять настроение.
Я смотрел на фото, понимал, что мое чувство к ней менялось. Нет, причиной была не дорогая тряпка, такое в жизни я прокручивал, не задерживаясь.
Вечный Друг никуда не исчезла. Но я подумал, что влюбился.
Ну и что, в вечных друзей можно влюбляться, разлюблять, ругаться, смотреть на его или ее свадебные фото, но основа, та золотая нить, которая связывает друзей через потусторонний мир, не порвется, и ее можно удержать?
Я был очень наивен в тот вечер.