Глава 24. Электронная музыка

Глава 24. Электронная музыка

И мы доехали до «Чарки», она располагалась на первом и в подвальном этаже высотки на Кудринской площади. Той самой, читатели, которая была одним из мест действия оскароносного фильма «Москва слезам не верит».
Отвлекусь. Я мог бы там жить, почему не сложилось, не важно. Тысячу лет назад, в 1999 году, я отмечал Новый год в гостях у Той. Она жила у МКАД, на последней станции метро, в двушке, в девятиэтажной хрущобе, все было как всегда. Как обычно, папа – подкаблучник и алкоголик, мы распили с ним мартини. Потом, в ее дальней комнате, мы занялись сексом, первой взрослой любовью. Она не скрывала страсти от родителей. Утром и днем я тоже приставал к ней, но ей хватило ночи, мы вышли. Было очень морозно. Я взял пива и закуски к нему, вяленой рыбы, мы пили с папой и сидели вчетвером, смотрели телевизор, в 90-е было интересное телевидение по первым числам января.
Темнело, я посмотрел на время – 11 ночи. Пора уходить, попрощался. Дошел до МКАД, машин было мало, я озяб, наконец, остановилась девятка. Водитель был чуть навеселе, и разговор у нас клеился, мы почему-то доехали до Садовой Кудринской, я, чуть пьяный, показал ему дом:
– Ты знаешь, три года назад я мог бы унаследовать здесь, не все, но комнату. Не вышло.
И помню, даже рассказал, почему.
– Я тоже мог бы тут жить, и наши истории похожи, моя случилась куда раньше, я старше. Мне тридцать три года. Этот дом приносит несчастья, не грусти, да и не жалей ни о чем, ни сейчас, ни потом.
И я поверил.
Он оказался прав.

Мы зашли в «Чарку».
– По рюмке водки, с мороза?
– Конечно, это сильное средство, – вдруг сказала Лана.
– В чем его сила?
– Все твои неудачи прошлого месяца покажутся чепухой, а некоторые – успехом.
Черт, наверное, мы прочли одну и ту же книгу, а потом забыли название, и мы выпили.
– А можно, я возьму тебе темного пива, – я задал этот вопрос, улыбаясь, глядя чуть за нее и влево.
…Общаясь с Соней, в шутку я частенько перенимал ее манеры и обороты, полуулыбку, и это «А можно?», взяв за руку. «А можно, я возьму твою руку и послушаю?» И совершенно не понимая тогда, во что выльется моя новая мимика, постоянный взгляд за левое плечо собеседника, вопрос «А можно?..».
Я думал тогда, что интересно построить из себя эксцентрика, можно шутить в кафе, на очередных московских смотринах, или с бизнес-партнером, полностью зависимым от тебя, ну, когда допустимо практически все.
Но шутить с Чрезвычайными и Полномочными Послами Клуба – нельзя.
И не знал, что и взгляд, и улыбка знакомы Лане, и что она отметила это про себя: «Обаятельно. Но иначе».
– Пиво, темное, – заказал я бармену.
С некоторыми спиртное творит чудеса.
Она стала совсем другим человеком, самой собой, чуть пьяной с мороза студенткой, и удивительно, но ее познания сами по себе обращались в шутки.
Я оставил ее, мы сидели на балконе, над дискотекой, мигало что-то. Ну обычное, девушки внизу танцевали, и с каждым глотком «Guinness» становилось все уютнее.
  – Прости: пиво, я вниз.
И я спустился в подвальный этаж.
В туалет была очередь.
Он оказался в начале длинного, с пятиметровыми потолками, коридора, по правую сторону которого стояли три диванчика. Сидела молодежь, пила и криком разговаривала; я пошел вдоль подвального коридора сталинского здания, вправо уходили ветки с надписями на старых, оригинальных таблицах «Бомбоубежище»; воздух был свеж.
Я подумал: «Вот черт, я тут жил лет десять и не думал, как все было построено».
Подвал контрастировал с перенаселенной, забитой мебелью квартирой без балкона, с крошечной кухней, с видом на американское посольство, наполненной людьми до отказа. Интерьер и планировку можно освежить, посмотрев в «Москва слезам не верит», нашем увенчанном лаврами фильме.
Дом был большой, разный. Навстречу мне шел старик, он курил трубку.
Я был пьян и задал один из своих любимых вопросов:
– А сколько вам лет?
– Девяносто четыре, – ответил он, – я пережил обоих сыновей, но за мной есть уход, и я сам тут живу. И я пользуюсь общественным транспортом!
– Как интересно, наверное, а чем Вы занимались в советское время? – Я задал снова свое любимое.
– Неважно, – он запыхал трубкой, потом вынул ее изо рта. – Тогда тут жили люди уровня первого замминистра, он был моим соседом, – который строил КамАЗ, напряженно, привозя туда канцлера Геншера (КамАЗ тоже не мы) и разъясняя ему, что эти огромные цеха, которые он возвел, – не танки строить. Ах да, танки, танки. В них – сотни подшипников, а самый крупный завод он эвакуировал в 1941 году, в августе, из Москвы – шарикоподшипниковый завод, с одноименной улицы – на Урал. И был там директором, на заводе работали женщины и пятнадцатилетние дети. А он мотался между Москвой, где однажды Берия крутил ему пуговицу, и Архангельском, куда конвои из Штатов привозили ему баббитовые сплавы и спецсталь.
– Понимаю.
– Вы знаете, мы много общались, он рассказывал, что в Архангельске удивлялся в мороз: чернокожие военные моряки ходили в рубашках, разгадку он услышал после войны: у негров под ними были толстенные шерстяные свитера.
– Я бы тоже удивился.
– И потом, десятки лет работы в Министерстве автотракторной промышленности, на первых должностях, все тележки под танки, многоосные тягачи, ракета «Тополь» тоже ездила на его мыслях. Он ушел на пенсию в 1985 году, в преклонном возрасте.
– Но Родина ценила его труд, конечно.
  – Ну, а как, те-то ордена… Главное, у него была четырехкомнатная квартира, заселенная его четырьмя детьми, и внуками, «Волга» с водителем и госдача в Жуковке. Ах, и спецраспределитель, где можно было отовариться по талонам китайскими сосисками в железной банке, их же ветчиной «Greatwall», помидорами круглый год, спиртным под праздники. Какой-то западной требухой и мясом, хорошим и натуральным.
– Этим достатком сейчас не удивить любую директрису фирмы по импорту флакончиков для духов из Китая, сказал я.
– Да. Ему полагался санаторий «Лесные дали», на выходные.
–Знаю, это тот, где проходит пьянка под названием «Русский интернет-форум».
– В общем, у него было – все для работы, ничего лишнего. В «Далях» он ездил на лыжах, и дышал, упивался воздухом в лесу, он бросил курить в свои сорок семь, а было по две пачки папирос, пятьдесят штук в день.
– В стране все было создано курящими людьми, – подумал я, закурив и выпуская дым в пространство.
– IQ, – сказал мне вдруг старик! – при курении повышается на 5-10 баллов. И важно, что табак – повод к неформальному общению по важным вопросам, и сигарета на рабочем месте создает настоящий продуктивный коллектив, молодой человек! Я тут ходил, смотрел, как работает вентиляция, вроде пока неплохо, простите, мне пора.
«Что же сделали в жизни те, наверху, над коридором, – я думал легко и весело, – что сделали нынешние обитатели дома», – я затянулся и сел на диван.
Рас..дили страну. Но что-то еще же они сотворили? Откуда они взялись? Да, и какая сейчас хата у директора КамАЗа? Точнее, сколько их?
А хрен с ними, с Судьбами Родины – о них заразно думать. «Россия, все пройдет», я убедился в этом трижды.
Какая разница, как эти новые наверху про..ли за двадцать лет столько же заводов, сколько старые придумали и построили за шестьдесят?
«Лучше уж не будет», написал Бунин в 190… лохматом году, но было по-разному.
Ах да, ведь еще тогда, Соломон! – я вспомнил.
Соля. У меня был друг юности по имени Соломон, и разумеется, он носил кольцо из золота, на безымянном пальце, гладкое, широкое и видное.
Все просили снять и показать «Все пройдет, и это тоже пройдет», и особо назойливым он снимал украшение: там была гравировка «Иди ты на х..й».
Заводы, блин.
Зачем думать, сколько заводов построили те. И прое..али эти?
Есть о чем подумать, и без этого.
«These are the days of our lives».
Я зашел в туалет, исписанный похабщиной, кинул бычок в унитаз.
Вышел, закурил еще. Все вот винят олигархов в своей бедности, но все эти активы на миллиарды, монетизация в 90-е труда многих поколений, упорной работы людей с 1925 по 1991, эти суммы – лишь цифры на счетах, нарисованные Шулером, который их иногда стирает, владельцу, или задирает ввысь, по настроению…
Но 13% этих денег могут стать жизнью. А в каждом обществе жизнь представляется по-разному.
 И у нас свои торговые обычаи в отношениях с Шулером. Кидают кус родне, друзьям, те затевают проекты, торговые, медиа и т.д., набивается челяди.
Эй, наверху, вы 13% раздали на понты, бородачам на тачки, тряпки, фото с островов. Посчитайте, сколько ушло. Вы думаете, что у вас осталось 87%? Шулер заберет, даст и заберет по новой…
Эти деньги сначала были материальным товаром, нефтью. Я работал, там я не видел бородатых, на месторождениях. Я там занимался химической обработкой нефтяных скважин, потом это стало никому не интересно, а дела шли, и как!..
Первое дело Шлюмберже было в 30-е годы, тогда за взятки было расстреляно двадцать советских нефтяников. Но в этот раз выгнали Синюю Птицу, вытурили с работы по профессии, и пришлось выдумывать новую, в тренде бородачей и их дам, а как иначе, они мне и платили деньги. Больше никто. На удивление, я неплохо влился в жизнь бездельников, молодых воров из Минздрава, дамочек, мужья которых были людьми собственности.
Лана!
Я помчался наверх.
Когда я вернулся за столик, я обнаружил, что спутница взяла еще по «Guinness», 0.33, – я собирался сделать именно это.
Дискотека… Взвилась электронная музыка, появились три чувака с деревянными глазами, выпученными, с искаженными лицами, они не танцевали в каком-то стиле, а двигались в среднем темпе, держа согнутыми к груди руки, глядя наверх.
Но фрик-аут длился минут двадцать, что-то сломалось на пульте, фрики исчезли. Поставили опять попсу, и ди-джей, взяв пива, поднялся к нам, высокий, лет сорока, представительный.
– Не помешаю? После слуховых напряжений надо обязательно поговорить.
Мы ему не предложили поговорить с его клиентами, он выглядел уныло, синяя клетчатая рубаха была мокрой от пота, буквально от воротника, до пуза. Я понял, что мы ровесники.
– Электронная музыка развивает мозги, – изрек он нам. – Молодой человек, – он приблизил губы к моем уху, – у вас есть девушка, вы молодец.
– А у вас нет?
– Ну вы же видели, – он зачем-то кивнул вниз. Наверное, он подразумевал свою мужскую рейв паству. – Так что я дрочу на воспоминания, и это тоже развивает мозги.
– Вот как как? – Я поперхнулся пивом.
– Да, не на клипы! Ни в коем случае не на готовые сюжеты – отупею на готовых решениях, ноль простора для фантазии. Да и стану, как все. Интернет сделал то, дорогие друзья, что не вышло ни у Сталина, ни у Гитлера. Он делал всех одинаковыми. Сторонитесь! Дама не возражает против темы разговора?
– Что вы, – возмутилась психолог.
– Дрочить, вспоминая кого-то, да хоть девушку в метро напротив. В крайнем случае только на фото, старое и только в одежде, воспоминания лучше, ну в крайнем случае, если не пошло, то фотки из интернета, никаких movies, – он о махнул третий вискарь и ораторствовал громко, без малейшего стеснения.
– А дрочить на прошлое? – спросил я, улыбаясь, чтобы не выдавать глубины и серьезности волнующего все мужское население вопроса.
– Важнейшая тема.
Он запил виски колой, взял мою сигарету, Лана прикурила.
– Вообще, дрочить – это совокупляться со Тьмой, вы же помните про депрессию, и это незабываемое чувство одиночества, и ощущение нахлынувшей реальности? Безнадежности? Одиночества, где собеседником Тьма, слушает вас о промелькнувших годах и потерянном времени? Тоска, что было, того уж не вернуть. Желание позвонить партнеру двадцатилетней давности? И звонишь, если пьян.
– Хм, – я был пьян, я не стеснялся Ланы, все-таки у нее профподготовка.
– Тьма. Тьма – это наши представления о прошлом. А отвращение к себе?
– Разумеется, ди-джей, отвращение, самое оно.
– Как этого избежать? А спускать баллоны надо обязательно? Проститутки? Я брезглив.
– И я.
– Открою секрет, хотя не понимаю, почему я дарю сегодня важнейшие идеи. Хотя, понимаю, конечно, – он посмотрел на чуть расстегнутую белую блузку Ланы. – Все просто, дрочите не на реальное прошлое, сбывшееся, или несбывшееся, дрочите на несостоявшиеся тогда сценарии. У вас же были те, кого вы хотели, но не могли и помышлять?
– Конечно.
– А реальные эпизоды – не стоит, полезете потом в соцсети, не выспитесь, будете час сидеть во власти тьмы.
 Он кивнул на Лану:
 – Девушкам тоже полезно отдохнуть от настоящего секса, он перестанет быть наградой за вечный перебор мужиков.
– Вы поразительно мыслите! – улыбнулся я.
– Электронная музыка, – крикнули внизу.
– Я психолог, и согласна с вами, – Лана, чуть пьяная, рассмеялась. Во всем, хотя не поняла половину. Ваши пучеглазые никогда не были моими клиентами.
А я все понял.
И поверил.
Лана открыла чехол смартфона и достала наушники:
– Вы нам покажете, что послушать, для особого развития?
– Нет, – отказался диджей, протерев лысину, вы и так умны, – уф, я дам вам лучший совет по развитию интеллекта.
– Какой?
– Вы ходите по улице, в наушниках. Слушая музыку, так?
– Да, бывает, – ответила Лана.
– Вы должны смотреть там, – он показал в экран, в текст вашей песни, – это будет первым уровнем развития.
– Но я наткнусь на столб, в лучшем случае.
– Э-э-э… – диджей указал пальцем вверх. – В этом все и дело, сначала научитесь, успевайте смотреть туда и туда. Почувствуйте себя естественно, и потом дальше.
– Ого, интересно. А второй уровень?
– Подпевайте, по тексту, но не по караоке видео. И тоже, так чтобы не попасть под машину, храни вас…
– Хорошо. А дальше?
– Мастерство, настоящее, – это слушать. И одновременно подпевать, и танцевать, пританцовывать. Идти по улице в наушниках, в пляске с пением, но так, чтобы глаза, и мозги, в их развитии, выхватывали обстановку. Это не экстремальный вид спорта, молодой человек, это простое средство стать гением, полгода, мое твердое убеждение, и вас не свалит в беседе никто, сам Ургант, вы запомните массу оборотов и научитесь и петь с листа, и говорить, и двигаться. От дома до метро и обратно. До конца трека. Я пойду. Вы верьте мне.
Дискотека продолжилась, обычная, играла попса, и три девочки, потом четыре, двигались на танцполе.
Мы вышли через час, на мороз.
– Поехали ко мне? – попросила Лана.
– Да-аааа-а!
Я был пьян? Нет же, я все запомнил.