Глава 1 Двор

               
               
Маленький человек, впервые в жизни  выходящий за порог родного дома, видит сначала свой двор. Точнее, перед ним открывается Большой мир, который постепенно, год за годом, становится всё шире и шире. Человек растет и развивается в этом пространстве, постепенно этот окружающий мир впитывается в его душу чувством родного гнезда, которое остается с ним на всю жизнь.
  В понятия «моего» двора включалась территория, окружённая жилыми и  хозяйственными  постройками входящих в это внутреннее пространство с названием Русаковская улица дом №37.  Как и в большинстве послевоенных Сокольнических  домов, отопление было дровяное, поэтому во дворах стояли  убогие деревянные сарайчики  под общей крышей. У каждой семьи был свой кусочек этого строения, в котором хранились дрова и прочая утварь, не помещающаяся в мизерных коммунальных комнатках. Некоторые семьи использовали свои сараи довольно рационально, поэтому могли себе позволить даже разместить там кровать, используя её в летний период как «дачу». Но были любители использовать свои сарайчики под голубятни, с построенными на крыше высокими сетчатыми выгулами для птиц. Голубятни отличались от остальных сараев, обитыми железными листами дверями и крепкими засовами с тяжёлыми замками, поскольку голубей часто воровали. Зимой, хозяева сбрасывали снег с крыш своих сараев, накидывая снежные кучи и любимым развлечением ребят было, бегать по сараям и прыгать в сугробы, испытывая в коротком полёте щекочущий холодок. За это короткое удовольствие, возмущённые хозяева гоняли  нас, что делало это развлечение ещё более привлекательным. Ещё в нашем дворе стояла общественная уборная,  поскольку в некоторых домах не было не только уборных, но и воды. За водой приходилось ходить с 12-и литровыми вёдрами на водоразборные колонки, находившиеся на Сокольнической слободке Зимой, в крепкие морозы, колонки  замерзали.  Приезжала машина, в кузове которой стояла бочка с подогревом воды и металлической трубкой на шланге, с помощью которой, рабочие горячим паром отогревали замёрзшую колонку. Заснеженный пустырь на нижнем снимке, это остатки нашего двора. На углу этого пустыря стоял дом №35, на первом этаже которого, была пекарня Наш дом №37, одноэтажное строение в правом углу пустыря, прижатое к 2-х этажному дому №39. В нём мы прожили с 1943-го (мама с 1926 г.) по 1971 год.
   Наш дом находился как раз напротив 3-й Сокольнической улицы (сейчас ул. Гастелло), на углу которой располагалась  почта «Б-14» и магазин «Обувь». А в соседнем доме № 39  была парикмахерская, в которую я бегал стричься к дяде Васе, жившим в нашем дворе.
   В пятидесятых годах в Москве ещё использовали гужевой транспорт для перевозки хлеба и продуктов в магазины, а в нашем дворе располагался лабаз, где хранился фураж (корм для лошадей) и мешки для фуража. Поэтому к нам приезжали  лошадиные повозки, за фуражом. Часто мы с ребятами, цепляясь сзади за телегу и вставая ногами на заднюю ось, катались от ворот до склада. Некоторые сердитые извозчики, сидевшие на высоких козлах спереди повозки, внезапно оборачивались и пугая нас, замахивались плёткой, чтобы мы не цеплялись. Но были и те, кто сажал ребят на телегу и к общей радости, катал по двору. Дом № 37, в котором мы жили, состоял из нескольких строений, разделённых проездом к лабазу, располагавшемся в конце двора. За лабазом стояли бывшие конюшни, стойла которых, использовались жильцами нашего дома для хранения дров и угля. Дрова покупали на дровяных складах по талонам, которые распределяло жителям домоуправление. По качеству дрова различались. Подороже - пиленные, которые нужно было только колоть на поленья. Но чаще привозили подешевле, под распиловку, их приходилось с начала пилить, а за тем колоть. Поэтому, поздней осенью, у всех жильцов наступала горячая пора заготовки топлива на зиму. Обычно 2-х метровые стволы мы пилили  двуручными пилами на козлах. Затем короткие поленья складывали в сарай, что бы они подсыхали, а затем кололи на поленья для топки. Примерно с 9…10 лет я уже участвовал в этом процессе, помогая родителям. Иногда отец, работавший на электрозаводе, привозил большие ящики из-под упаковки спецламп. Для превращения их в дрова, следовало потрудиться т.к. их надо было избавить от пружин и брезентовых лент для подвески электроламп. На это уходило много сил и времени.
  В мои обязанности входило, кроме этого, приносить воду с колонки. От колонки до дома было примерно 150 метров, я носил тяжёлое ведро, обливаясь водой и отдыхая по дороге. Чуть  постарше, стал носить по два ведра, справедливо считая это за силовую тренировку.
  Примерно до 1955-56 года в  наших домах не было газа и готовили на керосинках. За керосином я ходил в «хозяйственный магазин» напротив метро, (на верхнем кадре из фильма « Место встречи изменить нельзя», за воздушными шарами).      
Спустившись по ступенькам, я оказывался в помещении, пропитанным запахом керосина. Здесь торговали керосином, фитилями для керосинок, парафиновыми свечами, красками и другими подобными товарами. Слева от входа, у стены стояли автоматы для разлива керосина в тару покупателя. Такие латунные ящики со сливным краном, под который, на решётчатый поддон, ставилась емкость под керосин. В щель автомата опускался, купленный в кассе специальный жетон, затем надо было повернуть медный рычаг над краном, из которого в посудину выливалась порция керосина. Для следующей порции надо было вставить ещё один жетон и повернуть рукоять в обратную сторону.
  Когда в дом провели газ, без преувеличения, можно сказать, началась новая жизнь. Ушли в прошлое чадящие керосинки, «ароматные» бидоны с керосином и появилась возможность выпекать на праздники, пироги в духовке газовой плиты.
 От дровяной печки, в углу комнаты, кроме уютного тепла, были и свои неудобства, с которыми приходилось мириться, это неизбежное присутствие дров и мусора в комнате, дым при плохой тяге, тяжёлый запах при горении угля.
  Но с печкой связаны и мои первые физические опыты со статическим электричеством. Вечерами, когда на дворе уже темнело, я прикладывал к горячей стенке печи газетный лист. И приглаживал его платяной щёткой. Лист плотно прилипал к печке. Выключив комнате свет, в полной темноте, я медленно отрывал от печи газетный лист, наблюдая, как множество голубых и зелёных молний, с сухим треском разрывались между листом  и печкой, слегка покалывая руки. При этом на моих руках и на голове шевелились волосы.  Зрелище бегущих молний увлекало и завораживало, и я любил повторять этот интересный опыт.
   С появлением в доме газа, а позже и водопровода, в квартире появилось АГВ и батареи, печка потеряла свою главную роль, смирившись с декоративной. Для туалета в нашей комнате выгородили угол, с установленным толчком, с кухни проделали дверь, и мы полностью приобщились к благам цивилизации.

                Соседи
Двор со своим населением, между тем, жил своей жизнью наполняя её памятными эпизодами. Расскажу о наших соседях, хотя это определение не совсем подходит для живших рядом со мной людей. Это скорее была большая семья, у которой все дети были общими и возникающие трудности преодолевались сообща.  Видимо тяготы пережитой войны объединили людей, сделали их близкими, сочувствующими и помогающими к друг другу.
  В соседнем строении жили бывшие владельцы этого дома, три пожилые сестры – Анна Тимофеевна, Вера Тимофеевна и Лидия Тимофеевна они жили в одной квартире, каждая в своей комнате. Семьи их были разрушены войной. Каждая запомнилась мне своими «фишками». Анна Тимофеевна была фанатичной кошатницей. Все кошки в округе знали её и сбегались, как только она выходила во двор. Она ходила по двору, с неизменной папиросой во рту, в окружении стаи кошек не менее 15- 20-и штук. Любили они её не бескорыстно, на свою скромную учительскую пенсию она покупала им вкусности – рыбу или мясо и разговаривая с каждой, распределяла между ними порции, строго соблюдая справедливость и не допуская скандалов. Мясо она разрезала ножницами, поэтому выходя из подъезда, она щёлкала вхолостую ножницами, и кошачий народ лавиной стекал с крыш и подвалов к её ногам, ни разу не опаздывая на банкет. У Веры Тимофеевны было своё хобби – птицы. С той же фанатичностью, что и сестра она кормила воробьёв, ворон и других пернатых крошеным хлебом (в приготовлении этого «блюда» я, иногда, принимал участие) и те отвечали ей своей любовью. Но поскольку любимцы одной сестры, были антагонистами, по пищевым интересам, с друзьями другой, то и между сестрами были напряжённые отношения. И только интеллигентность, и семейные связи,  поддерживали их мирное сосуществование. Лидия Тимофеевна, занимала свою нишу и жила, хотя и вместе с сестрами, но обособленно.
  Под ними, в полуподвале жили четыре семьи. От двух до пяти человек в комнате на семью. Там же жила бабушка Наташа, которая угощала меня отменным собственным квасом. Квас был изумительного вкуса настоянный на ржаных хлебных корках и изюме. Когда она наливала тёмный шипящий напиток в кружку, сверху стояла плотная бежевая пенка толщиной с палец. Умеренно сладкий квас приятно пощипывал горло, а лопающиеся во рту пузырьки, отзывались тихим шёпотом в голове. Это было наслаждение, которое я помню до сих пор. Много позже, почти такой же квас, я пил ещё во время посещения американской выставки в 1959 году. Павильон «Русский квас» был специально построен напротив выхода с выставки, как вызов «Пепси-коле». Тогда, за один рубль (10 коп, после реформы 1961г), посетители проходили к стойкам с кранами и могли пить столько прекрасного кваса, пока не лопнут. Мы покупали бублики по 50 коп. (5коп. 61г), заходили в павильон и выходили, с переполненным животом, только из-за того, что там не было  туалета.
  Ещё соседями по нашему дому, была большая семья по фамилии Самуль. Дед Франц Иосифович – обрусевший поляк, по-русски говоривший с  таким жутким акцентом и дикцией, что иногда, кроме жены, его ни кто не понимал. От него всегда пахло махоркой,  и он любил беседовать с детьми. С ним жили: его жена, дочь, с двумя детьми и её муж, вернувшийся с войны с двумя трофейными машинами, «Хорьх» с лакированными крыльями, огромными круглыми фарами на них, открывающимся верхом. И ещё чёрная «Татра», с мотором сзади, с двумя «ушами» воздухозаборников и плавником, между 2-мя рядами жалюзи для охлаждения двигателя. Спереди  покатый багажник с тремя  фарами. Машина очень стильная, похожая на современный «Ситроен» и опередившая своим дизайном, лет на тридцать.  Вся их большая семья жила в одной комнате. С Костей, внуком Франца, я дружил, он был на два года младше меня. Достаток в их семье был гораздо выше нашего, Костина мать была заведующей рыбной секцией в магазине на Краснопрудной улице. Они потом переехали от нас, получив квартиру, как очередники. Позднее, в школе я учился с его двоюродным братом, Виталиком Самуль, который был старше меня на год. Он жил со своей мамой на Русаковской улице, ближе к кинотеатру «Молот» (потом «Орлёнок»).
    Ещё одно детское воспоминание оживает при описании тех лет жизни. Обычно по выходным дням во двор заходили мастера по ремонту. Останавливаясь посреди двора, они снимали со своих плеч переносной инструмент. Стекольщик – продолговатый, решетчатый ящик со стёклами, Точильщик - козлы с точильными камнями, вращаемые от ножной педали. Лудильщик - свои инструменты. И, набрав воздуха, протяжно кричали на весь двор, предлагая свои услуги: «Вставля..а..а..ать стёкла!» или «Точи..и..ить ножи- ножницы!», «Лудить, паять!». И жители охотно пользовались их предложениями.  Иногда приезжал старьёвщик на конной повозке. Он собирал старые вещи, не нужные книги, макулатуру, кости принимая их по весу, взвешивая безменом, таким рычагом с противовесом - передвижной гирькой. И обменивал принятые вещи на  деревянные игрушки, глиняные свистульки, мячики на резинках и другие товары. Но особую радость у мальчишек вызывали пугачи. Отлитые из цинкового сплава копии револьвера, которые можно было заряжать глиняными пробками с залитым в них порохом. При ударе бойка в пробку, раздавался громкий выстрел, вылетал настоящий огонь, и остро пахло сгоревшим порохом, вызывая восторг у детворы. Но игрушка была опасная, т.к. при выстреле вылетали осколки глиняной пробки и могли поранить. Пробки для пугача продавали на Птичьем рынке на Новоконной улице, куда мы ездили на трамвае 45-го маршрута. Это было целое путешествие, трамвай туда ехал около часа.
  Было ещё одно удовольствие, которое иногда нам перепадало от отца наших приятелей, братьев Акимовых Алика и Саши. Их отец, дядя Саша работал таксистом и иногда приезжал домой обедать. Если у него было время и настроение, он сажал компанию ребят в свою «Победу» и катал нас. Нас набивалось в машину человек шесть – семь и мы, замерев от восторга, сидя в на заднем сидении, на коленях у друг-друга, объезжали вокруг квартала и возвращались во двор. Всё путешествие длилось минут десять…двенадцать, но это были минуты счастья. И мы с нетерпением ожидали следующей поездки. 

                Пекарня
 Один из запомнившихся эпизодов жизни нашего двора, связан работой, расположенной в доме № 35, пекарни. В ней пекли «французские» булки, сайки, бублики и сдобы для окрестных булочных. Через окна пекарни, выходивших на Русаковскую улицу, можно было наблюдать, как работницы в белых курточках и белых брюках, похожих на кальсоны, в больших блестящих котлах на колёсах, месили механическими лапами мягкое, обсыпанное белой мукой тесто. Затем разделанное на булки тесто, на длинных поддонах заталкивали в проёмы печей под яркие электрические лампы, и закрывали заслонки. Через некоторое время, из печей доставали румяные булки, с продольной поджаренной корочкой.
 Но соседство с пекарней имело не только познавательное значение. Её продукция и мела повышенный интерес и у местного населения. Что в прочем, удачно совпадало с интересами производителей. И эти интересы распространялись не только на конечную продукцию, но и на сэкономленные от производства комплектующие полуфабрикаты – масло, дрожжи, маргарин и другие, полезные в хозяйстве продукты. Посредником между производителями и потребителями был разнорабочий по имени Миша, имя очень гармонировало с его внешностью и походкой. Миша не поражал своими умственными способностями, но обладал доброй душой и отзывчивым сердцем, поэтому охотно откликался на запросы местного населения. Однако его добрым порывам, иногда сильно мешали недобрые оперативники из ОБХСС (Орган Борьбы с Хищением Социалистической Собственности). Выполняя свою добрую, но опасную миссию, Миша, обычно использовал в качестве тары собственную за пазуху под просторным халатом.
  Предпраздничные дни для Михаила были самыми напряжёнными.В один из таких дней, наш коробейник, отвечая на запросы населения, добросовестно загрузившись товаром повышенного спроса, как медоносная пчела, заметно потяжелев, вышел из точки «А»- пекарни, отправился к точкам ожидания - «Б», «В»... Однако звёзды на небосклоне в этот день, расположились неблагоприятно для нашего трудяги. И по пути к точке «Б», ему на встречу, с распростёртыми объятиями, уже двигался один из упомянутых выше борцов и, судя по лицу, с недобрыми намерениями. Выражение его лица было настолько убедительным, что Миша сразу поверил и, решив не искушать судьбу,  предпринял ответный манёвр. Развернувшись, он неожиданно резво для своих габаритов, побежал по траектории, исключающей  встречу с противником. Подпрыгивая на бегу, он ловко дёрнул пояс своего халата и из него, как из люка бомбардировщика, на тропу посыпалось содержимое его за пазухи, немного не достигнув, ожидающих этот товар, клиентов. Этим мудрым ходом Миша сильно огорчил своего оппонента, лишив его доказательной базы, зато избавив себя от больших неприятностей. Поняв, что операция по захвату злоумышленника провалилась, обехээсник огорчённо всплеснул руками и позорно покинул место проигранной схватки. А Миша, тяжело дыша, с победным мычанием, вернулся на исходную точку «А». Справедливости ради надо сказать, что удача, далеко не всегда улыбалась нашим «благодетелям». Бывали и драмы, которые, однако, не могли разрушить прочных дружеских связей заинтересованных сторон. Но это были взрослые игры.
  Что касается младших жителей двора, то мы пользовались изделиями пекарни вполне легально. Это были или бракованные булки, например с не промешанной солью, или подгоревшие, или упавшие при погрузке, которые от этого совсем не теряли своих потребительских качеств. Горячие хрустящие булки, после несложного удаления «браковочных признаков», пользовались устойчивым спросом в любое время года. Иногда для разнообразия  меню, мы бегали к Филипповской булочной (что показана в фильме «Место встречи изменить нельзя»), в которой было бараночное производство, и мы баловали себя ароматными ванильными сушками, рассыпчатыми сушками с маком, или блестящими от масла, румяными челночками. Обычно мы их набирали в карманы у окна отгрузки товара и потом  грызли, гуляя по улице. При этом изделия из пекарни, отличались по вкусовым качествам от магазинных так же, как огурец с грядки отличается от магазинного.