Глава 2. Lanconia

Глава 2. Lanconia
20 февраля 2014 года
Деревянная дверь метро «Белорусская – Кольцевая» закрылась за Соней. Она была в синем приталенном пуховике и джинсах, меня она узнала сразу. Один трудный шаг: я оторвался от стены и пошел. Внезапная слабость, и это наваждение дня и чистого неба.
Соня остановилась в метрах трех от входа, с шутливым восторгом взмахнула рукой и улыбнулась.
Она была высокой, примерно моего роста – 183 сантиметра, классические шесть футов. Темные пушистые волосы, глаза серые, я это знал по фото на сайте знакомств. Я давно отучился рассматривать лица взглядом скульптора. И, отряхивая снег с рукава, мельком, как бы невзначай, как советовал камердинер Дживс, глянул на нее впервые: тонкие волевые губы, высокие скулы, ясный волевой подбородок, нещипаные брови. Она не хотела быть красивой современной девушкой. Но у меня сжалось, а потом быстро забилось сердце, – я вдруг понял сразу, кто мы с ней, откуда и куда мы идем.
– Привет! – сказала она наиграно. Это был профессиональный, как я узнал для себя дальше, «привет». – Тебе спасибо, что не опоздал: я всегда жду на свиданиях.
Я опешил – она могла сказать первой фразой, что ее внимание не ценят.
– Привет, Соня! Ты хороша собой, и очень дружелюбно выглядишь.
Комплименты не лучшее начало общения, но я уже догадался, что ее мало это интересовало.
– Вот спасибо, Константин!
– Ты дважды прекрасна! Ты не обманываешь людей, которые ждут хорошего общества, – я подумал, что выдал что-то витиеватое.
Мы шли от «Белорусской» по Грузинскому Валу, болтая через ледяную стену, обычную при новом знакомстве. Сразу видно, пытается ли собеседник растопить ее, со своей стороны. Она хотела и старалась.
– Ты похож на Киану Ривза, в фильме «Константин – повелитель тьмы», – сказала она.
 – Ривз в этом фильме особенно нехорош.
– Ты что, у него такой голос, очень сильный, мне вообще кажется, у него лучшая мужская речь в кино.
– Я надеюсь, я больше голосом и похож, – мне стало интересно, все напоминало первые свидания.
– Нет, внешне. Как ты говоришь, я пока не поняла, – ты расстроился? Константин, ты же принимаешь меня за дуру, скажи честно, – вот тут, именно на этой фразе, она начала меня удивлять. Она развернула меня за руку, сразу быстро поправила мой шарф, – это вышло очень просто и естественно, – посмотрела на меня и отпустила…
Я знаком с неприятными теориями коммуникации, с этими всеми «касаниями, которые сразу сближают». Но ее жесты были откровенным и чистым дружелюбием.
Мы перешли улицу. Я глядел, пытаясь замедлить сердцебиение, на ее профиль. Он отличался, он был другой, не такой, как у девушки, о которой я расскажу ниже. У Сони – высокая тонкая горбинка на тонком носу, чуть выступающий подбородок. В ней было что-то хищное – сокол, пока неоперившийся. И она чуть светилась улыбкой, которая не покидала лица, – естественная, простая, и очень легкая.
Она была довольна какими-то своими житейскими обстоятельствами, как и этим вечером.
Мы дошли до кафе под названием «Хмельная чарка», очень многие свидания и встречи я назначал тут.
«Чарка» была легендой района, она открылась в декабре 1997 года. Она простояла все исторические эпохи – удержалась и до Угара Нефти, и во время Угара, и после Угара, – и всегда без изменений интерьера: высокая широченная деревянная стойка, картонные панели «под кирпич». Частый в девяностые, не сказать, чтобы повсеместный, вариант убранства кафе – деревянные длинные столы и такие же скамьи на плиточном полу.
Публика была благодарна заведению: люди тут взрослели, женились, сооружали детей, спивались, сходили с ума или заделывались важными барами, – но все они либо мелькали в «Чарке», либо становились ее постоянной и верной клиентурой.
И после всего этого заведение все же закрылось – пару лет спустя после описанных здесь бесконечно печальных событий.
Но в этот день мне казалось, что я вел ту же девушку и, самое главное, туда же. Я был взволнован и наслаждался моментом, пока можно понимать как угодно – история не обрывается.
Мы подошли к входу. Я курил, она ждала. Она засмеялась какой-то моей шутке, я увидел полупрозрачные брекеты. И успокоившееся было сердце вновь разбежалось, и я опять рассматривал ее – «невзначай», развлекая рассказом об истории места.
Ей было двадцать семь лет.
Но внешне она была девочкой-подростком – неоперившимся соколом, чуть гордым, улыбчивым и с изящной горбинкой в профиль. Было ли дело в брекетах, или в свежем лице, или в искренних манерах, в прямой простоте, – я так и не уловил это ощущение вечной первой юности и поделиться им не могу. Я открыл дверь «Чарки» и пропустил ее вперед. Она зашла осторожно, я глянул на нее сзади. У нее были очень широкие бедра, и талию подчеркивал прилегающий пуховик.
А на темно-синем пуховике были напечатаны в узкую полосу два белых оленя, морда к морде, а над ними, уже истертая, стояла надпись – «Lanconia».