Глава 8. Лучше бы взяли деньгами

Глава 8. Лучше бы взяли деньгами
22 февраля 2014 года
В медицине есть такая практика, как «второе и третье мнение», это заключения сторонних врачей о проблеме страждущего.
Разлом судьбы, красивый и внезапный, как вскрытие гнезда кристаллов ударом по куску камня, застал меня в сознательном возрасте. Поэтому-то я и решил собрать сторонние мнения об этой невероятной встрече.
На следующий день я отправился в зоопарк. Зимнее утро. Народу было мало. Я любил гулять по выложенным серой плиткой, чистым от снега новым дорожкам.
Слева вдоль забора зоопарка шли торговые павильоны, с которых свисала обрывками летняя реклама кока-колы, – вперемешку со служебными помещениями. Справа был пруд новой территории, и вспомнилось вдруг, как в конце апреля 1994 года, перемахнув летней ночью через забор, мы с Виталиком оказались на праздновании Вальпургиевой ночи в зоопарке.
Городской зоопарк изначально не задумывался местом языческих гуляний; впрочем, событие было камерным, для своих, было людно, но тихо.
Большие роговые очки Виталика, студента биофака МГУ, чуть запотели, в них скакали отблески догоравшего костра, сложенного для прыжков через пламя в обнаженном виде. Мы сидели у пруда, смотрели на голых студенток МГУ, купающихся в пруду с каким-то усатым мужиком.
– Кто это? – спросил я.
– Да отставной военный, приблудился, пока мы пиво покупали в «железке» у НИИ геофизики. А я влюблен в Леру, которая вон, высокая, с волосами по середину бедра.
– Волосы? Я заметил только большой треугольник, там почти до пупка.
  В те годы женщины не заморачивались эпиляцией, стремясь разбудить в мужчине тягу к невинности, свойственной самой ранней естественной юности.
– Прекрати ты, она старше, на втором курсе, – сказал он, – она язычница, живет в общаге МГУ. Мы даже в апреле поцеловались!
Еще мы говорили о всякой чепухе, помню какого-то Еремея Запрягальника.
Но, как говорится, каждому по вере его. Для военного в пруд с ледяной водой окунулись три голые пьяные девушки. Одна из них, Лера, через час будет тихо, без слов, сетовать на невыносимость счастья в его опытных руках, в нише между вольерами.
А под утро, когда Виталик уйдет со этой шестифутовой амазонкой к метро, вторая не сдержится, крикнет в тишину раненой птицей: на скамейке, за забором зоопарка, долго сдерживаясь, изгибаясь и часто дыша незакрывающимся ртом. Военный застонет, отринет от нее, застегнет ее рубаху на оставшиеся три пуговицы.
Третья… Не буду отвлекаться.
Сейчас я шел к Виталику в серпентарий. Он был москвичом, числился в зоопарке на научной должности. Чем бы ни занимались бывшие ученые за тридцать, из тех, кому старички успели передать опыт, факт: если они не попали в струю нынешней нефтяной лженауки с грантами, экспедициями и конференциями, то отречься даже от записи в дипломе и пары-тройки лет мытарств по НИИ в 90-е и 2000-е выходило у единиц. Числятся, пишут статьи, а кто побогаче – ненужные диссертации.
Он женился на Лере, развелся, был еще какие-то бабы и экспедиции; я с ним списался через Facebook.
На вопрос «Как жизнь?» он ответил: «Две жены, четверо детей, держу гомеопатическую аптеку, в зоопарке, кстати, числюсь, буду в твоих краях в воскресенье».
На странице фотографии своих детей он сопровождал надписями: «Вера», «Катя», «И мать их…». Друзья-комментаторы были на одной веселой волне: «Мать ребенка всегда известна».
– Здорово, Костян! Меня прямо дернуло, – ты все такой же! Суд присяжных срока давности тебе точно не признает!
Он разлил виски в две кружки, и мне досталась тематическая, некрасовская – «140 лет Северной железной дороги».
Виталик сидел в подсобке своего гадюшника, высокого роста, нахальный, чуть пьяный. Он лет пятнадцать ходил тем же, все тот же, в роговых очках и плаще, ботаник с сексуально маниакальными нотами, но однажды пришла волна «лучше одеваться», вызванная демографическим кризисом 90-х. Самец должен привлекать значительно больше внимания. И вот – узкие стальные очки, бородка клинышком с аккуратно выщипанной сединой.
Ему шла старомодная мушкетерская эспаньолка, слишком короткая, чтобы красить ее, потому он был обречен на частые двухчасовые мучения с пинцетом перед зеркалом. Рукава в подвернутой клетчатой рубахе демонстрировали пару татуировок на руках. Подтяжки, пучок волос на шпильке, в общем, он стал хоть куда!
Я втянул острый запах звериного дерьма.
– Как твои интернет-проекты? – спросил он.
– Да нормально, работаю на дядю и его тетю, – я не стал распространяться, – а твоя аптека?
– Аптека? Да я таксую уже год. Ее отсудила том году вторая жена, деловая попалась… Она там устроила салон красоты, и его разорила, впрочем, у таких дам всегда есть деньги, покружить в жизни. Вчера вон, я живу на маминой даче, ко мне приставы приезжали!
– А чего не дома, на Ленинском где-то?
– Да там она с детишками, да ты послушай, приехали судебные исполнители с приставом и с сантиметром, якобы у меня за просрочку алиментов пени на сто двадцать тысяч набежало. С сантиметром приехали, Костян!
– Чуть обстричь хотели, чтобы больше не плутал?
– Тебе смех, они мне плечи меряли, так, пятьдесят два, затем доставали шмотье из шкафа, прикладывали сантиметр, пятьдесят четыре, и говорили, – Ваше, описываем, двенадцать рублей, или сто три рубля, писали в квитанцию. И – все рубашки и три куртки «Рокит», – Виталик выругался непечатно.
– А, знаю, одежда для активных людей.
– Я ушел с работы, чего работать, если тебе тридцать процентов остается?
– Немного.
– Все тут, – открыл он шкаф с тряпками, запакованными в целлофан от тяги звериной вони, – на Ленинском эта змея окопалась. Квартиру бабушки покойной за ипотеку Лерке с Верой и Катей отдал, еще когда.
– Да, Виталь, исполняешь красиво, а ты с обеими совсем не в ладах?
– В лоскутья, вдрызг, Лера вон, глянь страницу, – и Виталик открыл футляр спасенного от приставов айпада.
Да, все та же, красавица, в тридцать шесть лет время еще бессильно перед гилауроновой кислотой и фотоискусством… Она стояла на резном паркете, в белом платье. Вылитая Наташа Ростова на первом балу, удивленный, чуть испуганный и ожидающий чуда взгляд, полуоткрытый от удивленного восхищения рот… «Я дочь военного и жена военного», – гласила подпись под фото.
– Военный бухал, они развелись тут.
– Хватит ныть, представь ее натуральной, – сказал я.
– Это как? – Виталик поставил чашку кофе, он умел красиво и искренне удивляться.
– Ну вот, – не красит она волосы, не ходит к стоматологу да по этим салонам с фитнесами. Она же через три месяца станет, как писал Бальзак, «за пределами эротических желаний нормального мужчины». Просто красивая седовласая леди, как ей и было бы положено двести лет назад. Дочь, жена и мать, военный, время писать мемуары. Как княжне Дашковой, – вспомнил я книгу на полке одной из своих съемных квартир.
– Не потянет она мемуары! Да я сам ее сто раз пытаюсь беззубой леди представить.
Виталик выпил.
– Мне никто не верит, но я всегда смотрел канал «Discovery», там был сюжет, ну представь себе, ночь, камера оператора освещает ослика, совершенно объеденного сзади, ну прямо до костей! Ослик, а он спереди весь такой респектабельный, жует в свете фонаря какой-то куст. А сзади налетают летучие мыши – вампиры, откусывают и откусывают, по куску, – Виталик встал перед зеркалом, поправить шпильку в пучке крашенных в иссиня-черный цвет волос.
– А что он стоит-то, не падает, – не понял я ничего.
– Когда кусок его задницы отлетает, ну, они отрывают их зубами, а языком наносят на рану что-то обезболивающее, они научились этой фишке за миллион лет эволюции.
– Чего? – сказал я, закуривая сигарету, – не верю, что все так мрачно.
– Все чудесно, – сказал он, – месяц назад судьба подарила новую Леру, она здесь работает практиканткой.
Я вздрогнул. Я пришел за этим.
Он полистал станицы на планшете.
– У той хотя бы были ноги, – сказал я первое, что пришло в голову. Рядом с нынешним Виталиком, рослым, косящим под Бэкхема периода «с эспаньолкой», в стильных очках, стояла очень невысокая тяжелая приземистая девушка, лет двадцати, длинный кожаный шнурок, на нем кулон, – колесо Велеса, наверное. Зато длинные-предлинные волосы, прикрывающие явно бесформенную задницу. «Демографический кризис, – подумалось, – меньше поводов нацепить звездочки очередному военному, тем более, жены военных всех мастей изменяют как ничьи другие».
– Так вы в эти новые бары, на ее деньги пока потаскайтесь!
По его молчанию я понял, что опоздал с предложением.
Я опять втянул запах зверья.
– Езжай-ка ты домой, там хоть отоспишься, у тебя там дом. Давай на посошок.
– К этой суке-то паркетной? Никогда! Ты знаешь, Костян, – Виталик снял очки, – один мой однокурсник, биолог тоже, теперь в компартии, ну, ученым надо куда-то деваться, тем осликом заинтересовался. Он все выпуски «Discovery» просмотрел на дисках, но так его и не нашел. Удалили.
– Почему же?
– Да потом началась эта политкорректность, какой тут ослик, какие мыши-вампиры, это же про русский народ, я тебе поясню на другом примере. Ты помнишь Дарвина? – и он, пьяный, рассмеялся.
– Пора мне, – я засобирался.
Но Синяя Птица, увидев очевидный уникальный бизнес, оставит вам идею. Просто так, она иначе не может. Порой встреча с ней – как вот если вы нашли кирпич в сто листов по двести евро, где-то на снегу в парке у скамейки.
– Ты правых взглядов, что тебе надо делать, возможно и карму сменишь. Лук эт ми. Первое, клетка с осликом. Второе. Рядом впритык, – с летучими мышами (любыми, крупняк, пипл схавает). Плазма висит с роликом, и ты нон-стоп разгоняешь про русский народ. Мини-выставка «Зачем нужна сегрегация». Гибель редких зверей, да и любого животного, – это ужас. Какой же гад догхантер, – говорила Синяя Птица. – Ты будешь правый, а ля зоозащитник, гарантирую море аудитории. Наверху денег пробьешь, как выставка зоозащиты. Сейчас в моде, догхантеры то-се… Скрипты. Что ты будешь гнать… к тебе по субботам надо б, выйдешь в люди, а людишки к тебе выйдут… Большие, переобуешься на ходу, по темам что гнать, главное, чтобы было интересно, чтобы скучать пиплу не давал! У тебя есть площадка и ослик.
Он слушал с интересом.
Я вспомнил о его неплатежеспособности, ведь придется купить большой монитор, и Синяя Птица закрыла клюв.
– Лучше бы они обе по новой повыходили, как все, – охотников найдется пропасть.
– Тогда и домой не зайдешь. Кстати… У вас тут хоть синяя птица есть, в зоопарке?
– Да есть, наподобие дрозда такие, у нас они с желтым клювом.
Еще пара лет и две Леры, и он останется гол, как Иоанн Креститель, и задолжает огромные суммы женам и наследникам.
Я шел обратно, по той же дорожке зоопарка. Соня! Я же стану поводом для насмешек. «Помалкивай», – рекомендовало второе мнение.
Дома я включил телевизор, «Первый канал» показывал оборонную выставку. «Вы понимаете, – объяснял ведущему авторитетный предприниматель, – у нас в стране отсутствует ГОСТ на лазерную резку металла, а ГОСТ – это же закон Российской Федерации. И все, что вы видите тут, вон там, эти закрылки…». Еще один о судьбах Родины, ну сейчас ему корреспондент даст, мол, хорошо, а как в целом, Георгий, вы смотрите на перспективы отечественной промышленности? Отлично, вот».
В ответ телевизору я вспомнил, как окончив МГУ, я обивал пороги НИИ, в одном месте меня брали – 100 долларов, оборудование в Рыбинске, неделя в месяц, это было стандартом; и еще как через десять с лишним лет, годом раньше до этой истории, я зашел в НИИ за зоопарком. Нефть стояла за 100. Научный секретарь лет двадцати четырех, с бородой и в свитере, с сомнением проводил меня в ту же лабораторию. «Посмотрите объективно, у нас грант, от государства две американские термобарические бомбы, вот, разбираемся. Ездим в Луизиану, там очень интересный разлом и трещины в земной коре, я думаю, мы не сработаемся, все-таки четырнадцать лет у вас по окончании».
– Ну и что? Нам таким, – сказала Синяя Птица, – что окончили хорошие вузы, но вафлили на рынках и в торговле, надо открывать курсы «To start once again». We shall give you a chance to stаrt once again! И принимать на них несостоявшихся инженеров, химиков и биологов, иначе никак.
На удивление, мужик понял.
– Да-да-да, нечто вроде четвертой ступени образования, года два, по вечерам, прямо на рабочем месте, невзирая на все болячки, открыто до пенсионного возраста; пусть он с двадцати двух до сорока продавал, дрочил, но он будет ученым; понятно, практические, не фундаментальные варианты деятельности…
– Ну, мало ли как выйдет.
Расстались. Жал руку:
– Вы молодец, молодец, что застали меня в России. Да и вообще.

Ох уж эти великие ученые.
Как известно, ДНК имеет двойную спираль. За это открытие, скромно прибрав к рукам кристаллографические расчеты Франклин, Крик получил Нобеля, на пару с Уотсоном, вероятно, ведомой фигурой в истории открытия. «Элементарно Уотсон, она просто двойная»; затем, движимый то ли твердым глубинным убеждением, то ли какими-то экспериментами, стал писать на темы «Смуглая кожа сексуальнее белой». Был подвергнут обструкции научным сообществом, лишен кафедры, прозябал и Нобелевскую медаль продал на аукционе.
Эта часть истории для читателей умеренно правых взглядов, а для левых – история попалась на глаза российскому олигарху, со смуглой кожей; человек этот был советской закалки, его не учили на курсах европейских ценностей. По своей молодости в Сухуми он просто осознал, что Крик-то прав. «Приятный парень, – подумал капиталист. – И молодость мне напомнил, и так просто все объяснил… а то эти все, с их блин Евтушенко, «едут беленькие сучки к черным кобелям», –завистники».
И он выкупил Крику его медаль. И вроде еще денег дал, Османов, или как его?