Пей - не хочу!

 
Говорят, что каждую присказку народ из жизни берёт. Не знаю как какую, а вот эту : ПЕЙ - НЕ ХОЧУ так уж точно из жизни взяли. А откуда ж бы такое ещё могло быть?  ПЕЙ - НЕ ХОЧУ?
В Старину это произошло. В какой год? Кто ж его знает? Летом... да, даже к осени ближе. Яблоки уже были.  А началось с того что, в Полесье, в городишко на берегу реки Десны прибрёл табор цыган. Ну и где ж цыганам стать, как не на базаре? Базар... Толчея, давка. Карман держи!
 Здоровенный как бугай артельщик, именем Вавила, легко нёсший на плече мешок с мукой, толкнул этим мешком цыгана. И сам же ему:
- Смотри куда идёшь! - Привык, вишь,  Вавила, что ему все дорогу уступают.
- Да ты сам глаза открой, не спи на ходу! А то деньги потеряешь! - не испугался цыган. Звали его, говорят, Бахти. И был он у цыган баро. Главный значит. СтаршОй. Теперь таких в ошибку и по созвучию бароном зовут. Только ни в одном цыганском роду не было царей. А значит и баронов никаких быть не могло.    
- Ты бы, ромэ, дорогу уступал, тебя жена этому не научила? - подкатились с боков к цыгану Евсей с Персеем вроде как в защиту своего артельного атамана.
- А то мы ей пожалуемся и она тебя научит. - Это они искали способ драку развязать. Любители, вишь, на кулачках побиться. Над цыганами потешиться. А цыгане сильно не любят если сказать, что его цыганка главнее, умнее или лучше. А не дай Бог, что она им как конём "управляет".
- Дурак ты! Я сам свою жену учу. И тебя могу научить! - с этими словами цыган скрутил Евсею ухо так, что поставил на колени.
- Не привык я, чтоб меня паскудили! - говорил цыган крутя ухо в пельмень.
- Ну, гад, посмотрим чья возьмёт, - чуть не плача и держась ладонью за ухо шипел Евсей. Под ладонью было так красно, как будто он туда жар из печки положил.
 Артельщики стали поближе к цыгану пододвигаться. У кого верёвка в руках, у кого лопата, а у кого уже и кол из плетня. Успел сбегать выдернуть. Их, вишь, человек двадцать в артели было. Потому и не боялись никого. И силу на базаре держали. Да только и у цыган подходящих поближе на шум в хромовых сапогах и под рубахами ножи виднелись.
- Я сам хозяин своей женщине, а ты своей поперек и слова не скажешь, когда домой придёшь. Пока тебя не было, она уже кузнецу нашему всё отдала, тебе ничего не оставила! Вон, цыганок наших спроси! - Задело, вишь Бахти, что так ему про его жену сказали.
-  Разве только ведро помойное доверит тебе вылить! А моя, она только моя! Если я скажу, всё для меня сделает. Хоть и тут, при людях!
 Хохот как гром раскатился по площади. Это Вавила подходил. Был он, говорят так силён, что не дрался. Раньше, вишь, мода такая была, чтоб картуз с козырьком лаковым, да ещё роза сбоку прилеплена на голове и кучери из-под картуза. Так, заберёт у кого-нито картуз, поднимет одной рукой угол избы и картуз вместе с розой на завалинку под венец и положит. Избы-то на венце стояли, без фундаменту. Куда драться против такой силищи? Как кошЁнка раздавит. Смех да и только с такой драки.
- А что, баро, может и вправду так проверим? Как ты говоришь - ты бабой управляешь , а не баба тобой? А если так, может и нам покажешь как ты с ней управляешься? Сможешь управиться здесь, вон, хоть на возу  - мы артелью ставим ведро водки. А нет - то ты покупаешь и ставишь. Но пьём всё равно вместе моя артель и твои цыгане. В знак дружбы. В обоих случаях. Все! И твой табор и мы! А ты нишкни, - рыкнул он на скулящего в пыли Евсея. А то я смотрю тут не драка,- он бросил быстрый взгляд на подходящих со всех сторон базара молодых да крепких цыган, - а целая битва затевается. Ты затеял, дурак. - А цыгану сказал:
- Зачем нам мертвяки? Тебе нужны? Мне - нет!
- Мне тоже мертвяки не нужны. И я рад что ты тоже всё хорошо понимаешь. Сильные  умом - и духом сильны. И выход ты хороший нашёл!
 Объяснить ситуацию хочу. Стоят две силы кто чем вооружённые: артельщики и цыгане. Вот только искорки малюсенькой не хватает - и тогда взорвётся площадь дикими криками, стонами раненых, женским воем. И в звериной толпе уже никто не будет разбирать кто там: женщины или дети. Есть только враг, "не наши", которых надо бить или убить.  И долго ещё потом кони будут обходить стороной тёмные пятна засохшей крови на земле. Вот это и поняли два вожака, и договориться на людях так смогли что толпа и не сообразила, какой они выход нашли чтоб пар выпустить! Только, забегая вперёд скажу: Хоть и выиграли они оба, потому что все люди живы остались, но обыграл цыган Вавилу. Ох, как обыграл!! На один только ход, но какой красивый ход. Полководец!! Ну, так по порядку!
- Гили! - закричал зычно цыган, - это его жену цыганку так звали. Второй раз ему кричать не пришлось. С одного края круга, что окружал Вавилу и Бахти, послышался шум, ругань затем оттуда выскочила небольшого роста цыганка. Дитё висело у неё сзади в перевязи. Выскочила и что-то лопоча стала перед своим мужем, глядя ему в лицо. Он посмотрел на неё сверкая зубами, спросил:
- Сколько у нас детей, Гили? - Видно было что цыганку удивил такой вопрос, поэтому она растерянно посмотрела в толпу и сказала:
- Наших трое, да ещё твоего покойного брата двое... Она смотрела на своего цыгана и не могла даже предположить для чего всё это.
- Пять, значит, всего теперь? Тогда давай, ложись на воз сейчас будем для ровного счёта шестого делать!
Людское море застыло.  Притих народ опешив, даже рты пооткрывали: как ответит цыганка? Если бы спросить у русских людей, да и не русских тоже, баб и мужиков, которые там были - что сделает цыганка?, - все сказали бы наверное: пошлёт к чёртовой матери, да ещё развод и денег за публичное оскорбление потребует! Гили почти так и поступила. Почти. Встала на цыпочки и поцеловала своего цыгана в заросшую щёку, заулыбавшись так, что её нос уменьшился раза в три и, сделавшись молодой красавицей от румянца спросила:
Телегу сюда тащить, или ты сам подойдёшь?
Загоготала толпа так громко, что никто ответного голоса баро не услышал. Цыганка меж тем уже вскочила на воз, поднялась во весь свой небольшой рост и закричала, поворотив голову куда-то на базар:
- Роза!, Аза! Без меня идите. Я не пойду! Меня мой баро позвал! - Подружкам, кричала наверное. С гордостью кричала. И многие мужики тут позавидовали: "А моя бы так сделала?"
Подошёл баро, тоже влез на телегу и начал расстёгивать ремень. Круг любопытных подтянулся так тесно, что подавили, как говорится, и моль в шинелях и блох в штанах! А Гили только своего баро и видела. Других для неё не существовало. Со всего базару люди набежали. Полюбовница Персеева всё пыталась заглянуть, разглядеть и увидеть что там цыган достал и сколько его там, достатого этого. И на цыпки вставала, и на коленях подолом пыль подметала. Только сильно люди давили. Не видно ей! Хоть под телегу лезь! А что, весь базар хотел посмотреть! Гвалт стоял над цыганскими кибитками. Шутки сыпались с обоих сторон. И с цыганской и с русской. Все подшучивали, все подсказывали как надо. Тут-то все знатоки!
- Гы-гы-гы!, - ржали как кони. - Го-го-го! - стояло над площадью.
- Он её там не задавил?, а то глянь, среди тряпок и не видать уже. Совсем в тряпки втоптал!
- Ничо!, мышь копны не боицца! От такого бабы не помирають! Тока толще стають!
- Не бойсь, Маланья, иди погляди, он счас всё равно занят, ничего не видить, некада ему!, - уговаривал артельщик молодую девку, красную как яблоко.
- Бабы, ну помогите ж им кто-нить! - кричал кто-то из артельщиков, видите вон сколько мухов понасело. Ажно глаза выедають! Да и там уже тоже... Отгоните хворостиной хоть! Да не бойсь, Глафира, подойди! Он тебя не укусить! Он не по той части!
- Не...Бабы! Вы б подале отошли б! А то вишь он как расходился! Не ровён час и вам достанецца!
- Цыган! - кричал хохоча как из пушки атаман Вавила, - если ещё и зацепится, да родит твоя Гили, то вот те крест согласен твоим кумом быть! Породнимся! А так, ей Богу, все равно братом назову!
- Ну, тут... уф-уф!...- отдувался цыган, -  уверять не могу...  уф-уф!...  От Бога зависит, уф-уф, - бросал короткие фразы занятый делом баро, - зацепится или нет. ...Уф... А стараться,... как видишь,... стара-а-а-аюсь!
И тут вот взвыла толпа. Вместе с цыганкой в одну ноту. В унисон. Лопнуло всеобщее напряжение криком глоток. Выбросился пар из толпы смехом, на весь городок слышным. Толпа выдохнула и как бы обмякла. Устала от шуток. Высмеялась. Две монашки неведомо как с самого начала затесавшиеся в круг и всё делавшие вид что не могут прорваться наружу сквозь толпу, наконец набрались греха вволю и мелко-мелко крестясь, держа в руках подолы ушли хихикая, но пытаясь сохранить лица строгими отчего приходилось собирать губы в розочку.
А вот скажет мне кто-нибудь, над чем эти люди смеялись? Что смешного было в этой ситуации? Как так получилось, люди, на каком повороте истории человеческая мораль так витиевато изогнулась и вывернулась? Дети, - это самое дорогое, чистое и доброе что у нас есть, у людей. И с этим никто не станет спорить. А вот рождение и, особенно зачатие, - считается чем-то мерзким, гадким, грязным... Какой дурак так в жизни распорядился? Самый ответственный момент в жизни будущего человека облить грязью и опоганить? Тот момент, когда закладывается тело будущего человека, его ручки-ножки, его психика... Наверное я свихнулся, раз задаюсь такими вопросами. А может не я, может это ты, человечество, свихнулось?
Поставила артель ведро водки. Полное, до краёв. Даже выхлюпнулось на землю чуть-чуть, волной липкой. Ведёрко новое, как инеем осыпано - звёзды оловянные белым серебром сияют. А у Евсея и второе ухо уже красное - это атаман артельный добавил. Стоят Евсей с Персеем в первых рядах. Евсей то к одному уху кружку дном приложит, то к другому. Студит. Кружки новые, тоже оловянные. Блестят на солнце как драгоценность какая. Остальные артельщики тоже кружками заняты, кто полой внутри вытирает, кто одалживаться побежал. Ждут лакомки. И уже у всех слюни от запаха водки чуть не капают. А цыган издаля от кибитки кричит им:
- Эй! Вы там меня хоть подождите, а то не честно так будет! Надо чтоб все по честному. По старшинству и заслугам! - Так прямо и сказал :"По старшинству и заслугам". Артельщики народ сбитый, коллективный, всегда за правду горой. Загудели досмеиваясь: "Да-да, по-честному надо!"
 Вот подходит к ним цыган, а сам штаны завязать никак всё не может. Руки ещё дрожат, тоже досмеивается. Так за верёвочки одной рукой и держится, а ремень болтается. И тут отколол цыган такой номер, что и через сто лет цыгане вспоминают и рассказывают о нём! Подошёл к ведру, встал на колени и со словами:
- По старшинству и честь говорите? Ну, так тому и быть! Раз ты это заработал, ты первый и пить должен!, - и вложил в ведро всё что имел. ...Тишина повисла на базаре... Только далеко где-то петухи кричали, да дураки-воробьи дрались за конское яблоко, не понимая ситуации. А цыган в ведре громко и с удовольствием хлюпался... Постепенно смысл начал доходить, постепенно все поняли, что вроде как водка-то и есть, тут вот она. А пить-то её как теперь?! Обвести бы взглядом в тот момент толпу стоявшую с жадными кружками. На страдальческие лица их посмотреть! Глаза жалкие, сморщенными бровями  накрытые, носы брезгливо свороченные увидеть. Жаль, не было тогда фотографии...
- Давай, пей!, толкал локтём Евсей Персея, ну, пей! Чего ты?
- Сам пей. Не хочу я!
- Пей, ты ж говорил что будешь первый!
- Не хочу! Отстань!  - Размахнулся угрюмый Персей и забросил кружку аж на луг, где козы паслись.
- Ик! Ик! Ик! Это так смеяться бабы начали, потом и мужики, потом весь базар, потом весь городишко, а потом уже и, говорят, сам Господь Бог из облаков выглядывал, смеялся, слёзы ладошкой вытирал и на мужиков пальцем показывал. Цыгане говорили что это на небе видели. Хотя, сами знаете, как цыганам верить! Ещё говорят что цыган Бахти и второй раз посмеялся. Когда водку в кабак сдавал. Взял кабатчик водку, говорят. Хорошие деньги цыгану заплатил. А артельщикам никто и не рассказывал ничего. А зачем? Она ж от этого не стала ядовитой!
 Вечером гоготала артель сидя в кабаке и вспоминая происшествие.
      - Пей! - кричал кто-то один. - Не хочу!, - орал десяток глоток, но потом все пили и ржали как сытые кони. И, странно, смеялись не над цыганкой или Бахти, а над Евсеем, да его женой непутёвой да гулящей. Над свежеперебитым носом Евсеевым смеялись. Жена ему коромыслом перебила со словами : " ...за то что меня на базаре все кому не лень оговаривают, а этот стоит как байбак!"  Персею тоже от неё досталось, но тому за то, чтоб рядом не стоял. Коротко говоря вечер удался.   
 Кабатчик накручивая пейс на палец пел в нос какую-то весёлую песенку стоя у прилавка. С самого утра у него было прекрасное настроение. Из-за этого спора у него подвернулась хорошая выгода. Он продал дуракам-артельщикам, которых впрочем вслух называл "благодетелями", ведро водки за одиннадцать рублей. Сам же он её взял оптом за шесть. Это уже пять рублей выгоды! Теперь цыган принёс её обратно. И после долгого торга он её забрал за пять рублей обратно. И вот теперь опять же продаёт её артельщикам "на разлив". Каждый шкалик... рюмка в пол стопки за семь копеек.
Эти подсчёты так сладко обволакивали "маслом выгоды" сердце, что от этого счастья оно иногда останавливалось, сжималось трепеща, а потом опять начинало биться.   
- Дяденька, дяденька! - вывел из задумчивости детский голос. - Меня папаня к тебе послал. Говорит, что ты ему ещё пять рублей остался должен! Говорит ты знаешь за что! Помнишь?
Как не помнить? Пару часов назад пришёл этот цыган и предложил ему купить это ведро с этой "поганой водкой". Длинный нос сразу почувствовал прибыль. Надурить цыгана он решил сразу!
- Да ты что, - говорил он цыгану, - кто её теперь купит? Кому же она такая уже нужна?
- Продашь кому-нито - бубнил баро, -  а вдруг бабы брать будут? Может на примочки или настойки.  Или какая-нибудь растирать что-нибудь где-нибудь будет. Вон, - искал он аргументы, - поп крест в воде помочит и она святой становится, от всех болезней лечит. Может и тут от чего-нито помогать будет?
 Два специалиста по надувательству полчаса уговаривали один другого и - то ударяли по рукам, то один осторожно вытаскивал руку и всё начиналось с начала. Хозяин кабачка опять накручивал коротенький пейс на палец бил себя а грудь и уверял что "такая" водка никому не нужна.
     - И не дай жеж Бог артельщики увидят что ты хочешь мне эту водку всучить, - они жеж тебя прибьют!, - втолковывал он цыгану, - отдавай дешевле! А то они вот-вот появятся, - пугал. Цыган и сам понимал, что если застукают его сейчас за этим делом, то и табор вряд ли поможет. Всю морду набьют. И скрепя сердце сдал водку в "полцены".
Ладно! - говорил кабатчик, - Куплю за полцены. Себе в убыток. Смотри, тебе как другу делаю! А душа пела: - цыгана надул!
 И вот теперь прибежал этот цыганчёнок и требует деньги.
Дяденька! - цыганчёнок круглыми, наглыми глазами смотрел на кабатчика, - должок за тобой!
В сообразительности сыну Израилеву отказать было нельзя. Мгновенно сообразил, что теперь вся вина за продажу этой водки лежит уже на нём одном. И на цыгана тут уже свалить не удастся! И если, не дай Бог, артель поймёт что за водку он им наливает... Ой, даже и думать про такое не хотелось!
- А сколько я твоему родителю должен? - прошипел кабатчик.
- Цыганёнок посмотрел на него и громко сказал - Дак за ЭТО, он сделал ударение, папаня сказал пять рублей. СИницу.
Всё время, пока малый говорил, кабатчик делал просительные гримасы, простирал к нему руки, как бы заграждая уста, молил глазами и в то же время косился на артельщиков. Цыганчёнок притишил голос и произнёс
- Это папане. А за то, чтоб я тише говорил ещё мне тоже "синицу".
- Ты с ума сошёл, - шипел кабатчик, у меня столько и нету! Это ж подумать - гадёныш, десять рублёв вымогает. Да ты знаешь, что за десять рублёв годовалого телёнка можно купить? Штоб у тебя голова отсохла, штоб тебе ноги ходить перестали...
Да ты, дядька, не ругайся, а поторопись, а то мне табор догонять надо, перебил его нахалёныш. Ты если не можешь сосчитать сколько будет вместе две "синицы", то я у дядьки Вавилы ща спрошу!
Бедный кабатчик и так был не из первых храбрецов. Ещё воинского духа у него убавляла до самого нуля куча пьяных артельщиков и особенно Вавила. А может и не до нуля, а до минуса.
На!, - кабатчик протянул ему десятку, - и чтоб ты издох!
Малый мгновенно засунул деньги куда-то в большущие штаны и хотел убежать. Но тут повернулся к стойке Вавила спросить ещё водки и увидел цыганчёнка.
- А -а!, - протянул он, - что, цыгане ещё не уехали? Э-э-э... А что это ты тут с мальцом? Что ты там?! - Пьяные налитЫе кровью глаза Вавилы с подозрением смотрели на кабатчика. Что малому надо?!
- Уехали-уехали, - затараторил в ответ кабатчик, - это вот мальчишка забежал конфет и пряников купить! На дорожку. Чтоб не скучно было. Ну, - сказал он к цыганчёнку, давай, беги!
- А конфеты и пряники, ты ж, дяденька забыл мне дать!
А Вавила повернулся на лавке и прищурился на них. В душе кабатчика пыталась подняться жадность, чтоб конфеты не давать, но поборол её сразу. Руки сами, дрожа как после купания в проруби, завернули огромный кулёк. Из самого большого листа бумаги. Ну, не смотрели от страху глаза, куда руки лезли!
Циганчёнок бежал по освещённым полным месяцем закоулкам городка и долго ещё слышал крики в кабаке. В вечернем воздухе, да по над водой, они казалось слышны даже на Луне.
- Нет, Вавила, ты не правильно подумал!! Ничего этого не было! Тебе показалось! Той водки уже нет! Я её вылил! Это другая водка. - визжал как заяц Мойша, - а его покрывал рёв рассерженного медведя и стаи диких волков.
Циганчёнок обхватив двумя руками кулек и уже успев затолкать в рот пряник и подушечку, бежал за табором, догоняя его по тёплой ещё от дневного зноя и мягкой от пыли дороге и ругал себя самыми последними словами за несообразительность. Как же теперь лобанчик (десятку) поделить? Ночь ведь! Не отдавать же его отцу весь? Не скажешь же что у кабатчика в долг взял и половина моя? Где ночью поменяешь? Как быть? Как?!
 
эпилог.
Сидя у раскрытого окошка участковый пристав Офигеев пил чай из пузатого самовара.
- Так что, Ваше благородие, сломали артельщики вчера поздно вечером кабак на рынке, и Мойшу сильно побили. Хорошо люди отняли. А кабак ... Вавила ногами упёрся, за угол потянул и кабак упал. Весь по брёвнам раскатился. - Докладывал околоточный своему начальству - По-пьянке наделали делов. И Мойша едва выскочить успел. Я пятерых в тёмную закрыл, самых говорливых. Ну, и Вавилу тоже. Но, правду сказать, - почесал он затылок, - было за что сломать.
- Ну, и что же там было такого, что весь базар до сих пор смеётся? - спросил офицер откусывая сахар и прихлёбывая чай из блюдечка.
Рассказал ему околоточный. Именно что не доложил, а рассказал, во всех красках и образах рассказал. С чего спор начался, да чем закончился, да про цыганчёнковы конфеты - всё рассказал. Насмеявшись офицер вынес свой вердикт который подчинённые и исполнили. На площади разложили всю артель и выпороли. Только "их благородие" наклонился к околоточному и тихонько так: "Ты с артельными сильно не усердствуй, просто чтоб понимали..."
Вавила со товарищи получили по десять розг. И Мойшу не обделили. А ещё Мойше было сказано: "В другой  раз такое устроишь - поедешь в Сибирь водку медведям продавать!"
У Гили родилась маленькая девочка. Чернявая. Красивая. Здоровенькая. Потому, что в любви рождена.
Фридрихсхафен. 2018 март. Мак Кинко.