Свадьба. Рассказ

1
Земля набухала от зачастивших, по-осеннему холодных дождей. Набухала зло, по-деловому. Иначе и не скажешь. Село еще дремало в утренней неге. Было то предрассветное время, когда петухи вот-вот приноровятся продрать свое, высохшее за ночь в пыльном сарае, ставшее словно луженным, горло. И пойдет перебранка, петушиный гам по сельским, кривым, опоясанным по обе стороны пятидесятилетними акациями и кленами, уже сбросившими свой щегольской наряд, улочкам.
Он медленно шел на первый автобус в город, кляня всё и всех. Уже добрый час шкреб по узким, зигзагообразным улочкам,  едва выдирая из неприятно чавкающего, сдобренного глиной, чернозема, свои резиновые, два года назад купленные в сельмаге у Нинки, сапоги, неся в сетке начищенные до блеска туфли, и еще что-то, плоское, завернутое в размокшую газету.
На востоке заалело. Дождь, недавно начавшийся, перестал. В дальнем углу села сонно проорал петух, которому всегда почему-то не спалось подолгу.
«Видать, Гришкин,— подумал он и сплюнул табачинку.— всегда в первых!"...
За разбудившим остальных, звонко, сердито, откликнулся второй. Рядом, у старой Феклы, недовольно, третий, и пошла перебранка, как между неполадившими соседями.
— Макарыч! А куда это ты, спозаранку? — окликнула его моло¬дая женщина, запахнутая в ватянку, сладко позевывая в кулак.
— Да в город, будь он трижды неладен! По такой калюке нужно топать, — недовольно ответил Макар Иванович, показывая зачем-то на сапоги и выпуская смачную струю дыма.
— Што ж ты, в обход? Через лог-то до шоссе, рукой подать! — удивленно произнесла молодая женщина. — Вот чудак!
— Видала! Через лог. Да там счас, утонуть в грязи впору. Вон Митькин кум едва вырвался. Разве не знаешь? — удивленно произнес последнюю фразу Макар Иванович.
— Да знаю, — махнула рукой женщина. — Не напивался бы лучше. Наклюкался, как боров, где уж ему вырваться. Боров всегда ищет, игде грязнее... А ты прошел бы! Факт!
— Да кто его... — начал было Макар Иванович, а потом, оборвав разговор, заторопился. — Пошел я, будь он трижды неладен этот город и тот день, когда я  Мишку своего отпустил тогда, э-эх!
— Чтой-то, всегда в город рвался, а теперь клянешь? — у нее не лицо, а само удивление.
Макар Иванович переступил с ноги на ногу:
— Да и как же не клясть, Варвара,  как не клясть!?
— А что? С Мишкой, что ль? — испуганно спросила Варвара, подавшись вся вперед.
— С им. Женится намедни. Городскую кралю берет. И не советовал ему, как приезжал. Да разве сейчас молодежь слушает родителей? — Макар Иванович резко махнул рукой.
— Ну и ну. А чего ж ты клянешь. Радеть-то надо с этого. — Жен¬щина вздохнула. — Фу-у,  напугал.  Чего ж это клясть-то?
— Да долго говорить, на автобус спознюсь. Вечерком приходи, с кумом. За чекушкой все и расскажу. Там такое... такое! Ну да, ладно, бывай. Хоть бы не спозниться...— заторопился Макар Иванович.
— Спасибо на приглашении. Придем, да и с Машей семечек погрызем, ты нажарь. Ни у кого таких нет. Слушай, а. Возьми на палку. Оно с палкой по грязи-то легче, сподручнее, — тара¬торила Варвара.
— Да ноги еще держут. Ну, Павлу привет. Пошел я.
Макар Иванович, тяжело вытягивая из грязи сапоги, двинулся дальше.
— Макар, чуть не запамятовала, дрожжей бы купил, — крикнула вдогонку женщина. — Я сейчас деньги...
— Да есть у меня деньги. Будут дрожжи, куплю. Сколь тебе? — вполоборота спросил Макар Иванович.
— Пачек десять, если большие будут, бери. А малых— не менее трех десятков, — рассудительно прокричала Варвара, выйдя за калитку. — Хорошо?
— Опять, Варвара, самогон будешь... Смотри... Засекут во второй раз...
— Не на самогон. Это точно.
— Почем я знаю, поговори мне... Ладно, куплю, — Макар Иванович, смачно затянувшись, выплюнул взмокший окурок  сигареты  в грязь, вынул из кармана портсигар, достал новую. Уже на ходу, пряча зажженную спичку от ветра и дождя, что опять забрызгал, прорвавшись сквозь густую пелену туч, между ладонями, сложенными ковшиком, нагнулся, прикурил, с наслаждением вдыхая дым.
Глянул на часы, до первого автобуса в город осталось добрых полчаса, но и до остановки, по такой непогоди ничуть не меньше, и Макар Иванович, чтобы не опоздать, ускорил,  на сколько мог, темп, изредка кивая на приветствия односельчан и больше не встревая в разговоры.
На остановке успел еще выкурить сигарету, перекинуться словцом с тетушкой и переобуться, оставить сапоги у нее, как подошел автобус.
— Здорово, Гриня, — сказал Макар Иванович, входя в автобус, водителю, местному парню. — Здравствуйте, — это Макар уже обратился к немногочисленным пассажирам, в основном уже немолодым женщинам, что везли в раздутых до неузнаваемости сумках и саквояжах свое добро на базар, да к двум старикам, что тоже ехали в город неизвестно зачем.
— Ты, Макар, никак в церковь, грехи замаливать? — усмехаясь в седые длинные усы спросил один из стариков.
— А куда же ещё, в такую рань ему, — ответил вместо опешившего Макара Ивановича, сосед деда Петра, Евдоким, скидывая шапку, давно уже потерявшую не только товарный но и при¬личный вид, и поглаживая правой пятерней несколько седых волосков, оставшихся на макушке. — Видишь, Петро, он и туфли то новые одел. Точно, к заутрене...
Только, когда автобус тронулся, Макар Иванович наконец нашелся, что ответить явно шутившим старикам:
— Нет, не в церковь, а к свахе, можно сказать, понимать надо, будь она...— Макар Иванович запнулся, сел на свободное сидение и кашлянул.
— А я-то, гляжу, не даром так ты принарядился. Видать, окрутить с первого раза хочешь.— Второе предложение, немного с ехидцей произнес дед Евдоким уже не для Макара Ивановича, а для пассажиров, и, спустя минуту, подождав, как возымеют на них его слова, обратился снова к Макару Ивановичу. — А не возьмешь нас в старосты? Мы, знаешь, завсегда готовы на это нужное дело так сказать, пойти. Правда, Петро?
— Правда. Я хучь сейчас,— тряхнул бороденкой дед Петро и шумно вздохнул. — Хучь сейчас,— повторил он снова, и опять утвердительно тряхнул своей бороденкой.
— Да я не...
— Чего там, не, — возмутился дед Евдоким, широко раскрыв свои чуть косоватые глаза, — не возьмешь, так все равно бутылку стребуем. Так и знай!
— Да я...
 
— И не отговаривайся! — почти выкрикнул дед Петро, высоко подняв свою бороденку. — Видали, бабы!  Как услышал про поллитруху, сразу в кусты. Ну что, не точно я сказал? Да зуб свой, единственный, почитай, пускай и подгнивший чуток, даю... — Дед Петро повернулся к пассажиркам и показал свой пенек. — Без промедления всякого там даю. Хоть сейчас!
— Э-эх, Макар, Макар, видать, поллитрухи жаль, — дед Евдоким покачал головой и водрузил на макушку чудом державшуюся шапку.

2
— Здорово, сын. Что-то ты так поступить хочешь? Родителей не слушать? Да мать там взвывает от твоего самодурства, — сразу же пошел в атаку Макар Иванович. — В девятнадцать лет жениться надумал, эка невидаль. Да я в двадцать шесть только...
— Не надо, папа. Наслышан, — начал было Михаил, но Макар Иванович оборвал его:
— А не перебивай, когда с тобой отец говорить взялся! — Макар Иванович снова бросил свое сухонькое тело в компьютерное кресло, через миг опять вскочил, нервно прошелся по небольшой, удобной комнате на двоих, достал портсигар, закурил, смачно затянулся. — Где у тебя пепельница? — спросил он уже более мирным тоном.
— Сейчас. — Михаил отыскал под книгами, наваленными на столе, пепельницу и положил ее рядом с отцом на журнальный столик.
— Так что же ты как рано жениться вздумал? — стряхнув пепел в пепельницу спросил Макар Иванович ?
— Да что вы все заладили. . . — вспылил Михаил. — Хорошая она девушка, справная. Вот как покажу, враз влюбишься, дочкой называть будешь. Красавица...
— Мишка! — протяжно сказал Макар Иванович. — Да ведь она городская!!! А городские, сам знаешь, ни варить, ни стирать, ни убирать... — Макар Иванович на минуту запнулся, потушил в пепельнице окурок и продолжил:
— Будешь у нее и кашеваром, и подметайлой, и прачкой. Помянешь слова родительские. Это тебе не деревенская, работящая, послушная. Городская тебя враз закатает как крышку консервную. Увидишь!  — почти зло сказал Макар Иванович,  жуя спичку.
— Не надо, папа. Не такая Тоня. И стирать умеет, и готовит во! — Михаил сорвался. Его голос, вначале тихий, собранный, степенный, перешел на громкий, не терпящий отлагательства, даже грубый. — да и если не хотите, все равно на Тоне... женюсь!
— Нечего на родителя голос поднимать. Ладно, покажи ее. Там посмотрим, — смирился Макар Ивано¬вич и вздохнул. — А ты свой норов-то, немного бы попридер¬жал, — наставительно начал Макар Иванович. — Я тебе кто, разве я тебе зла желаю, или там чего еще. Добра же хотим с матерью. Добра! Быть может поэтому-то и...
— Мы в два часа придем, с лекций. А сейчас, папа, тороплюсь, — так и не дал договорить Михаил Макару Ивановичу. — На лекции опоздаю. У нас не принято опаздывать...
— Ладно, — сказал Макар Иванович и, встав с кресла, прошел к окну.
— Ну, хорошо, пап, ты здесь отдыхай, а мне ровно в полдевятого в институте нужно быть... — повеселев даже от того, что отец не отказался посмотреть на Тоню. Ведь мог упереться,  и...
— Иди уж. А я тоже пойду, по магазинам городским пошастаю. Покупок нужно уйму. Поназаказывала мать, да и соседи.   Все по мелочи, а исполнить, знаешь, надо... Да, а где дрожжей купить можно? Тетке Варваре нужно заказ исполнить в первую очередь.
— На базаре, пап, там киоск есть специальный, да и в продмагазинах почти во всех.

3
В половину второго с многочисленными свертками и несколькими авоськами, едва умещавшимися в его больших, шершавых от постоянной работы в слесарной мастерской колхоза руках, Макар Иванович вновь пришел в общежитие. В комнату сына провел приветливый воспитатель, все же разрешивший после долгих уговоров подождать Михаила в его комнате на втором этаже.
— Фу-у. наконец-то, отдохну, Гриша, — сказал он, улыбаясь воспитателю. — Ты, почитай, недавно здесь. Что-то раньше тебя не видел. Я уж был у сына разов   пять, а тебя не было.
— Да, недавно... Перешел с другого общежития, — ответил молодой парень.
— Небось больше платят здесь? — Макар Иванович заинтересованно посмотрел на чубатого, голубоглазого воспитателя.
— Да нет, одинаково. — Потом помедлил, и через время сказал:
— Располагайтесь, отец. Михаил после двух всегда приходит. Хороший у Вас сын. Весь занятиям отдается. Даже в кино ребята не вытянут, да и на отлично учится, это уже кое что!.
— Хорош, хорош, да не очень,— прервал воспитателя Макар Иванович. — Всяко яблоко с виду хорошее, а загляни в средину, откуси кусочек, да и вишь, кислое может  быть, или черви¬вое. Вот! — наставительно произнес Макар Иванович. — Ты бы его, Гриша, отговорил жениться, что ли! — последнее слово старик произнес как-то по-своему, протяжно и в то же время с ударением на последнем слоге, что как-то резануло слух Григорию и он, немного прищурив глаза от этого, попытался встрять в разговор, но Макар Иванович опередил его. — Так вот, Мишка-то мой, молод еще. Только бы учиться ему. Но затямил: «женюсь». Какие же тогда занятия, как дети пойдут? Тогда только успевай на пеленки, памперсы и на бирюльки разные работать. Закончил бы учебу, тогда пускай. Так он, только сейчас и всё, и точка.
— И не нужно отговаривать, Макар Иванович. Пускай поступа¬ет, как знает. Взрослый уже, — начал было воспитатель.
— Да иди ты, взрослый. Что советуешь? Что советуешь? Сам небось еще только из пеленок, а уже учишь, воспитываешь! Жена у тебя есть? — спросил напоследок Макар Иванович.
— А то, как же.
— И дите есть?
— Двое у меня,— улыбаясь, сказал Григорий.
— А годков-то сколько?
— По два с половиной.
— Да не деткам. Тебе?
— Двадцать два.
— То-то я и смотрю, молод, а... И когда ж успел, ответь, Гриша? Да ты ведь сам дитё...
— Ну, ладно, некогда мне, Макар Иванович, нужно еще много дел сделать, — уклончиво сказал Григорий.
— Не отнекивайся... А вообще,  как хочешь, иди. — Макар Иванович вздохнул, поудобнее уселся в компьютерном кресле  и, когда   воспитатель уже открыл дверь, как бы, между прочим, продолжил начатое:
— Твои дети, твое дело, это факт. Только на других не экспериментируй. Не нужно, Гриня. Извини, конечно, что я так тебя прозываю, зачем же так на других перекидывать? Сам успел двоих, а хочешь, чтоб кто-то, в твои годки больше имел? Хотя бы примера не подавал. Воспитатель. — Последнее слово само собой вырвалось у Макара Ивановича с ехидцей. — Ты только, не обижайся, Гриша. Это я после стаканчика, разговорчивый такой. Красного винца выпили. Дружка встретил. Когда-то вместе в армии в Эстонии служили. Степан, дружок мой, тоже в город приехал, скупиться. Ну, я-то, и скупиться в магазинах, и по другим делам…  Чуток поговорили, а выпить негде. Не в ресторане же… У нас и денег на рестораны не хватит. Вот мы зашли в магазин, купили бутылочку, одноразовые стаканчики, по банану, схоронились в уголке, и по стаканчику, а потом и по-другому за встречу. Ты уже, знаешь, не обижайся, что всю душу выложил. Болит она,  клятая. За Мишку моего болит. Еще от пеленок недавно избавился, в армии не был, а уж жениться. Да он еще молокосос. А ему жениться. Хотя бы мать, отца пожалел. Э-эх! —Макар Иванович глубоко, с присвистом, вздохнул  встал с кресла и, подойдя к окну, сплюнул потухший окурок на улицу. — Молокосос. — Вернулся. Сел опять в кресло. Тут же встал, перешел через комнатку, плюхнулся на диван. — Ты иди, Гриша. У тебя же работа. Сам я побуду, с дружком поговорю. По памяти. Вспомню армию… По памяти поброжу и по узким улочкам Тарту, взгляну на Ангельский и Чертов мосты, на университет, на реку Эмайыги... Иди, Гриша...

4
— Ты уже здесь, папа. Вот и хорошо. Сейчас Тоня придет. Она там, у входа в общежитие стоит. Боится. Батя! Ты уж с ней, поласковее, по-отцовски. У нее нет отца. Прошу тебя. Очень прошу!
— Ладно, зарядил свое. Там видно будет. Веди свою Антони¬ну, пусть не боится. Я что, зверь по-твоему, — отрывисто пробасил Макар Иванович.


— Сейчас! — Михаил выскочил из комнаты, на ходу надевая пиджак и застегивая пуговицы только что расстегнутой в волнении рубашки.
«Да-а, все еще ветер в голове у него гуляет. Не иначе, юнец еще, а уже жениться. Жену ему подавай. Вот молодежь пошла...» — думал Макар Иванович, шаря по карманам. — Да где же спички мои подевались? Вот невидаль какая. Мелочь, а нервирует. Тьху, дьявольщина, да где же они запропастились?»
Наконец   Макар Иванович нашел спички, но прикурить не успел. В комнату медленно, бочком, вошла беленькая, голубоглазая, щедро наделенная румянцем, лет восемнадцати-девятнадцати то¬ненькая девчушечка. За ней, шире открыв дверь, вошел Миша.
— Здра... Здравствуйте, — только и произнесла Тоня, еще больше краснея, и опустила голову, отчего недлинные, немного подкрученные снизу волосы, упали на лоб, и чуть прикрыли почти половину горевшего румянцем лица.
— Здравствуй, коли не шутишь, — пробасил Макар Иванович. Увидев эту маленькую, хрупкую девчушечку-тростиночку, он, почему-то сам того не ожидая, внезапно подобрел. Ему почему-то вспомнилась мать Миши, его Маша, в те далекие годы во время первой встречи. Такая же застенчивая, беленькая, с голубыми глазами.
«Знал, какую выбирать, стервец, — подумал   про себя Макар Иванович.— Мо-ло-дёц! Весь в меня. Ну что ему тут супротив скажешь?»
По тому, как отец сразу же подобрел, по едва заметно дрог¬нувшему голосу, Михаил понял, что Тоня отцу понравилась. А если уж понравилась, то, можно считать, полдела позади.
— Это мой отец, Макар Иванович,— сказал Михаил Тоне, а это Тоня, — парень обратился к отцу.
— Ну что же, вот и познакомились. Сколько ж тебе годков-то, дочка?— Макар Иванович вопрошающе посмотрел на Тоню.
— Уже восемнадцать. С половиной, — опять краснея по только что отхлынувшей волне, сказала Тоня как-то неуверенно, и уже смелее продолжила:
— В декабре будет девятнадцать, Макар, — она запнулась, отчего лицо сделалось пунцовым, — Макар Иванович, — поправилась через секунду.
— Мы вместе с Тоней учимся. На одном факультете, — продолжил за девушку Михаил, чтобы хоть как сгладить затянувшуюся, быть может, на грозу, тишину, — и решили...
— Уже решили, а мы-то как же? — прервал грубовато, как не хотелось бы, Макар Иванович сына, а потом, кашлянув в кулак, продолжил:
— Решайте, решайте. Вы ведь уже взрослые. А мы... Мы и так... — Макар Иванович еще раз кашлянул, как бы собираясь с мыслями. — Вот ведь как выходит теперь... А твои-то знают? — через несколько секунд спросил он Тоню, которая стояла, опустив голову. — Да ты садись, дочка. Я ведь... Я, думаешь, плохого желаю? Я завсегда согласен,  коли хорошие мысли, но ведь
вам-то годков, как кот наплакал. И учиться еще сколько нужно. Может, и повременили бы? Вот ведь невидаль какая получается... А вы жениться. Учеба главнее. А что, не можете  друг без друга? А? Так знают твои, дочка?
— Знают... уже... Макар Иванович, — почему-то дрожащим голосом ответила Тоня.
— И как? — Макар Иванович заинтересованно посмотрел на Тоню, что присела на край стула.
— Папа, ты точно следователь какой, так и... — начал было Михаил, но его резко оборвал отец.
— Молчи! Не с тобой разговор веду! Может быть с дочкой своей... будущей, говорю!
— Моя мама согласна,— едва выговорила Тоня и вновь покраснела.
— А чего же ты раньше, Мишка-а? Уже побывал у будущей тещи? —  бросил осуж¬дающий взгляд на сына.
Михаил кивнул.
— А я, дочка,  не против, и мама Миши тоже, думаю, одобрит. Вот только потолкуем с твоей мамой, что и как… А потом… А я… — Макар Иванович ласково посмотрел на Тоню — Я никогда не шел от добрых делов-то, но…
— Пап!
— Чего тебе, Мишка? Говорю, не перебивай, дай выговориться. Сказал,  что не против,  а теперь молчи!  Молокосос еще старых перебивать... Будет свадьба. Я так и скажу матери нашей. Вот со свахой потолкуем,  что и как, и... — Макар Иванович вынул из порт¬сигара  сигарету,  размял большими, шершавыми пальцами, но потом,  видно раздумав курить,  опять положил в портсигар сигарету и щелкнул им. — Послушай, дочка,  а ты на весы ставила? Любит он тебя?
— Д-да!— тихо, не поднимая глаз, но уверенно ответила Тоня и опять покраснела.
— Ну, зачем жжешь энергию свою даром? Что краснеть-то? Раз уж сговорились, раз уж я согласен,  то нечего и краснеть. Невидаль какая. О свадьбе думаешь, а все в краску... Почитай,   ежели все нормально будет,  то как только заколодит землю, так и свадьбу сыграем. А вообще-то,  думаю, зачем и зимы-то ждать. Завтра пишите заявление и в загс, понятно? А ты в краску. — Повторив еще раз, Макар Иванович пытливо посмотрел на девушку,   которая все больше и больше нравилась ему.
— Хорошо, попробую не краснеть, — Тоня подняла на Макара Ивановича свои большие голубые глаза и улыбнулась.