Пов. Страт-х. 59 рд. гл. 57. Сны

«Как-то у престарелого патриарха Пимена спросили:
— Ваше Святейшество, вы достигли высшей ступени церковной иерархии. Но если бы сейчас можно было выбирать, кем бы вы хотели быть?
Обычно малоразговорчивый, погруженный в себя патриарх, не задумываясь, ответил:
— Послушником, сторожем на нижних воротах Псково-Печерского монастыря» *
Нижние ворота редко открывались, и на этом посту молодой послушник мог без помех погрузиться в невиданный Божественный мир непрестанной молитвы. Читать святоотеческие предания, ощущать необъяснимую радость и силу, свойственную молодости.
А в молодости жизнь состоит в основном из прекрасных открытий в новом бесконечном и неизведанном мире.
Не каждый поймет мечту человека, достигшего высшего поста в церкви, и не последнего в государстве и во всем мире, а я понимаю. Мы тоскуем по своей молодости, простым проблемам, нехитрым желаниям и ожиданиям прекрасного будущего.
Если мне кто-нибудь задаст подобный вопрос, то я отвечу сразу:
— Хотел бы быть младшим сержантом и учиться на третьем курсе нашего училища в теплом уютном городе восточной Украины. Звучит, может быть, смешно, но ничего с собой поделать не могу. Не могу избавиться от мысли, что заветное желание военной юности — лычки младшего сержанта — так и не сбылось.
Нет, конечно, радовали меня и очередные офицерские звания. Но не было острой потребности, свойственной бесшабашной юности. Офицерские звездочки — это другое. Там все внимание занимала служба и стремление выполнять свою работу профессионально. Звезды шли как бы сами собой для поддержания статуса — быть не хуже своих коллег. А вот младший сержант — это как бы чистое честолюбивое желание. Не сержанта. Это уже как-то более солидно и ответственно. А младший ассоциируется с молодым и малоответственным, но в то же время выделяется на фоне курсантской массы.
Может, это тоска по юности постоянно преследует нас. И преследует не только наяву, но и во сне. Во сне мы часто продолжаем жить прошлым. И наши переживания, нереализованные желания, недоделанные дела, ужасные или прекрасные впечатления почему-то догоняют и живут внутри нас. А без сна мы не можем. Наш мозг и тело должны обязательно отдохнуть от дневной суеты. Как будто среда, в которой мы обитаем, враждебна и временна, и нам нужна перезагрузка перед новым днем в этом не совсем твоем, а, может быть, чужом мире.
Может быть, сны — это часть иной жизни нашего организма в ином измерении. Может, сны — это мерцающие видения того, что называют раем или адом. Видения сменяют друг друга, как каналы телевидения. Мы видим продолжение или отражение наших дневных дел. И если дела наши грустные или страшные, то и отражения соответствуют им.
А среди этих ужасов хочется видеть картины с теплотой и умиротворением. Но если наши дела и мысли не исчезают, а постоянно догоняют нас, то авторам триллеров типа Хичкока, и в аду существовать среди собственных ужасов. Наверное, каждый сам себе строит ад по собственному вкусу, потому что, имея искру созидания внутри себя, он тоже как бы созидатель собственного мира со свободной волей и необузданными желаниями. Наверное, и рай люди сами строят себе заранее. Но это все понимаешь потом, а пока только сны.
Сюжеты мелькают, как видеоклипы, иногда задерживаются, разворачиваются полнометражным цветным или черно-белым фильмом. Изредка идет продолжение снов — новые серии ночной «мыльной оперы». Но более всего ошеломляет, когда ты видишь один и тот же сон многократно. Определенное видение почему-то повторяется каждые полгода. Или тебя только кажется, что ты его уже видел. Но даже если и кажется — все равно ощущение загадочное и жутковатое.
Мне долгое время снился один и тот же сон, будто я опять поступаю в училище и снова учусь. Каждый раз меня охватывало недоумение, зачем учиться еще раз. Но сны повторялись снова и снова и были похожи один на другой. Опять экзамены, построения, конспекты, лекции. Вижу своих товарищей. Плотной массой маршируем в строю.
Почему меня что-то возвращает опять на круги своя. Что тревожит? О чем сожалею? Волнуюсь прямо во время этого странного сна. Каждый раз волнуюсь во сне как наяву. Вижу знакомые картины своего военного становления. Успокоился только тогда, когда прямо во сне согласился с кем-то отучиться еще раз в училище. Не стоит сопротивляться подсознанию. Значит, так надо.
— К тому же, эта наука уже пройдена, и не придется особенно напрягаться с обучением, — успокаивал я себя.
— Поучусь еще разок. Лишние пять лет чувствовать себя беззаботным школяром — это настоящий подарок, — как бы снова рассуждаю во сне.
Я снова хочу быть младшим сержантом второго или третьего курса. Мне самому непонятно, почему сержантом именно младшего курса с аскетическим пребыванием в казарме. Казалось, логичнее мечтать вернуться на четвертый — еще не выпускной, но уже старший курс с привольной, интересной жизнью большого города. Наверное, подсознание подсказывало, что и физическая, и психологическая нагрузка была необходима организму в то время. Кроме нагрузок необходимо было и полное отсутствие мудрости, свойственное бывалым людям, в том числе, и старшекурсникам. Мудрость порождает печаль. А даже трудности казарменной жизни печали не вызывают, только юношеские обиды и огорчения. Но огорчения быстро проходят, уступая место энтузиазму, предвкушению нового и интересного. А вот печаль — это бывает надолго, если не навсегда. Во сне не хочется печали, не хочется мудрости. Хочется только хороших воспоминаний.
Но если училище мне снилось изредка и спустя много лет после выпуска, то когда я покинул дивизию, реально ощутил цепкость призраков ушедшей жизни. Служебное бытие так плотно впечаталось в сознание, что по ночам я продолжал жить и работать в своей войсковой части.
Месяца три подряд меня каждую ночь доставали заботы и проблемы службы в дивизии. Просыпался среди ночи, долго сквозь сон смотрел в потолок и не мог сообразить, где я. По строению потолка я пытался определить: это казарма или сооружение в позиционном районе, офицерское общежитие или моя малогабаритная квартирка в военном городке. Я постоянно терялся не только в пространстве, но и во времени. Где я и что мне нужно делать? Если проснулся по внутренним часам запрограммированного мозга, значит что-то нужно немедленно делать. Но что? Может, подошло время моей смены и пора принимать пост на боевом дежурстве, или нужно идти проверять караул среди ночи. А, может, просто пора вставать и двигаться на службу в казарменную зону или в штаб. Волнение нарастало. В голове пульсировало: «Нужно вставать, идти». Но куда? Это длилось несколько минут, а, может, секунд. Потом щелкал переключатель в мозгу, и я вдруг оказывался в городской квартире в северной столице. Мирная обывательская обстановка комнаты успокаивала и возвращала дрему. И до рассвета еще далеко. Нет ни караулов, ни боевого дежурства. Все это наваждение. Прошлое не хотело отпускать меня. День за днем, месяц за месяцем постепенно с трудом обрывались нити, связывающие сознание с напряжением боевой работы. Мозг постепенно встраивался в другую, более спокойную жизнь.
Но невидимая телепатическая связь еще некоторое время соединяла меня с моими соратниками. Можно было внезапно встретить своих сослуживцев на станции метро в Москве или в читальном зале библиотеки инженерного замка в Ленинграде. И что на это скажет теория вероятности? Насколько вероятно встретить человека из провинциального райцентра в многомиллионном городе, где и сам оказался случайно. А я постоянно встречал еще полгода после своего отъезда из дивизии. В Москве в метро — старлея Петьку Савченко, а в инженерном замке Ленинграда — моего друга майора невропатолога из нашего госпиталя. Видно, мозг был настроен у нас на одну волну, и мы находили друг друга в невероятных местах. Тут не логика, а, скорее, работал животный инстинкт находить соплеменников. Постепенно отпустило и это. Через год уже больше никого не встречал. Разорвалась пуповина, связывающая меня с дивизией.
Говорят, чтобы прошлое прочно ушло, надо побывать в местах твоей службы, встретить старых товарищей. Эмоционально пережить прощание со временем и с молодостью. Убедиться, что твоей жизни здесь уже нет, она ушла в небытие. Уже все другое, а твои волнения — это наваждения. И, надо же, помогает. Не всегда и не в полной мере, но уходит. Уходят сожаления и беспокойство вместе с твоим временем. Через годы перестают сниться парадоксальные сны, но через десятилетия мысли сами возвращаются назад.
Спустя много лет мне снова снилась дивизия. Будто после академии вернулся опять служить туда. И мне подполковнику никак не могли там подобрать должность. Но сны уже были не напряженные. Удивительные и забавные. Выглядели, как некие фантастические истории на фоне армейской службы.
Теперь прошлое уже не мешало жить. Оно уже помогает противостоять стрессам и неурядицам настоящего. Потому что мы идеализируем свое прошлое, вернее, себя в нем, и нам кажется, что мы опять молодые и сильные и все у нас впереди.
Но как любить свою ушедшую жизнь и одновременно не тяготиться ею? Добровольно временами возвращаться туда и обратно? Но если реальное путешествие в прошлое пока невозможно из-за отсутствия машины времени, то можно путешествовать мысленно, изложив переживания и события на бумаге. Чтобы избавиться от назойливых и душных, а иногда странных и забавных воспоминаний и снов, я просто начал их записывать. Это неожиданно помогало. Наверное, книга разделила тяжесть неразвязанных психологических узлов подсознания.
А еще после беспокойных ночных видений невольно лучше начинаешь понимать тех, кто прошел реальную войну с кровью и нечеловеческой жестокостью. Понимаешь, что такие эмоциональные воспоминания могут не отпускать и всю жизнь. А ты еще легко отделался. Просто несколько лет тебя достают парадоксальные Сны.

*Цитата взята из популярной книги архимандрита Тихона «Несвятые святые». С. 129.