Глава 32. Инвеститура силы

Глава 32. Инвеститура силы
23 июля 2014 года, ночью на 24 июля
«Инвеститура силы власти», мне вспомнилось, – церемония наделения властной силой капитанов-регентов в Сан Марино, старейшей республике. Инвеститура силы, почему я об этом вспомнил… Да, она угадала с шарфиком, про меня, и себя, Вечного Друга.
И она могла наделить меня силой власти, над собой… Поздно. Хотя попробую, сделаю заказ последней минуты.
Я курил и все осознавал. Неразделенная любовь придает богоравной силы в жизни, она же может не только убить, но и спасти, дать сил переплыть реку.
И было еще не поздно, я себе выторгую месяц, я, влюбленный, стану полубогом, и сделаю много для самого себя – я же не понимал ничего, как мимо смотрел!
  Я взял ручку. Оторвал листок календаря и на обратной стороне написал все. От кучи мелочей, наподобие бросить курить или помириться с парой родственников, до нескольких крупных идей, с которыми я уже потихоньку расставался, все слабее и слабее надеясь на их осуществление.
Натянув майку, я вышел в ночь, было около трех часов. На Белорусской работал салон цветов:
– Розы, молодой человек?
– Да все равно, – я махнул рукой и подошел к вазам с розами, красные, желтые, все так пошло, избито. Я посчитал деньги:
– Одиннадцать вон тех, в бумагу.
– Кремовых?
Они назывались кремовыми, я не и не знал до этой ночи.
Поймал машину и доехал до ее дома, но по пути я вспомнил, что мой номер у нее заблокирован; был будний день.
Я подошел с букетом, на скамейке у подъезда сидел мужик с розой. Он делал крупные глотки из бутылки шампанского, которая лежала в бумажном пакете для подарков, темно-розовом, с белым люминесцентным сердцем.
Роза была искусственная, кладбищенская, многоразовая, как космические корабли Илона Маска. В свете фар полицейской машины он выглядел небогатым влюбленным, взволнованным перед поздним свиданием, - сейчас откроется дверь, выйдет девушка, или, если он выпивал .к утру, - ясно, парня отвергли, и полиция, тормозила .Свет фар, - и роза, и люминисцентное сердце, на огромном подарочном пакете, и едут дальше, за настоящими нарушителями, припозднившимися лохами с банкой пива, на скамейке.
Розовая муть его держала на плаву – в ночном пьянстве. Он достал из кармана пробку с проволочной оплеткой, закрыл бутылку, привычным жестом обжал горлышко бутылки шампанского «Абрау Дюрсо».
– От вас можно позвонить? – мой номер она заблокировала.
«Я стал чем-то ненужным и плохим», это обычная мысль в такой ситуации. Я протянул ему двести рублей.
– Извини, братуха, я в ночь телефон не беру, – от влюбленного пахло виски, «Jim Beam», в яблочном варианте, я узнаю этот запах среди тысяч других. Мне захотелось поговорить с ним. Я вспомнил – «Бутылка бухла, две телки, как рукой снимет, Ваня ты наш Смуров!». Но дальше, еще трем глотками начнется путь «Дорогой в никуда», как отлично озаглавил свой роман Реве.
Я обернулся на тихий разговор, на скамейке у соседнего подъезда стояли двое ребят, лет шестнадцати, они явно спорили, не привлекая внимания.
– Старик, такая прекрасная ночь, и такая погода! И ты в ней молодцом, – я вспомнил Лану, – черт, рука разнылась, резали недавно, – я отстранил розы. Он заинтересованно посмотрел на нее.
– Можешь дать чуть обезболить?
Он открыл шампанское и протянул мне. Я сделал большой глоток.
– Ожгло аж, – глотнул еще и, предупредив его «Хорош!», вернул ему бутылку. Постояли, закурив по сигарете. Слабое и временное, я знал, облегчение.
– Кого-то ждешь, старик? – спросил он, – цветы вон купил?
– Да, соседку твою, Соню, – я мог отвечать на все вопросы лишь правдой.
– Ого, высокую, она на моем этаже живет, только-только с папой ее поздоровался. Он с собакой вышел.
– Вот как?
– Не в обиду, старик, – он стал общаться наравне, по манерам и голосу поняв, что я старше, – она на редкого любителя. Но девка хорошая, рад что нашла себе такого парня. Не расстраивай соседку, ты у нее больше не повторишься. Она, извини, недоразвитая, на мой взгляд.
– А вот другая, Лана, – он задумался, – красивая, светленькая, иногда дожидаюсь утра, она на работу идет, год назад подарок мне вернула, пакет вон пригодился…
– Прости, отлучусь, спасибо, – без глотка спиртного нечего и думать о том, чтобы завладеть вниманием женщины.
Я подошел к подросткам.
– Ребята, – обратился я к тому, кто выглядел старше, он был в белых широких шортах, – а можно звоночек сделать, мой телефон разрядился.
Они протянули трубку.
– Да, – ее голос был бодрый.
Я долго, очень долго говорил, она редко отвечала. Как я вымолил последнее свидание?
Да просто сказал правду.
– Ты была права, я тебя люблю, я знаю, это худшее, что можно сказать, но ты дослушаешь. И ты знаешь, что это состояние сильной, взаимной влюбленности я пропустил. И ты тоже знаешь, что скажи ты мне тогда стать лучше, я бы нашел легко силы для их исполнения! Ты могла бы поставить крупную задачу, но это не твое. Я написал на бумаге – свои недостатки, и кем я хотел бы стать, – так, пара вариантов. Ты должна выйти, сказать, что ты меня любишь еще месяц, и приказать мне исполнить все по списку, который я тебе дам. Там немало, много, но я уложусь!
Для нее мое появление, звонок и предложение – все была неожиданно. Посланница Клуба, она поняла меня и согласилась выйти.
– Я взял телефон у ребят, твоих соседей, – я повернулся к ним, – простите меня за неудобства.
– Что вы, мы все понимаем, – они зачарованно слушали, – вы говорите, сколько вам надо.
– Хорошо, я оденусь, мне будет пора на работу. И вот что, я не могу приказывать, своим детям я только желаю. Я пожелаю тебе свое, выкинь свой список. И можешь верить, что я тебя долюблю, но не месяц, а сутки.
И я поверил.
Ведь она вышла, и сразу обняла меня и поцеловала. Мы прошли двор и сели на скамейке, у дальнего подъезда многоэтажки.
– Поцелуемся, еще раз, как ты любишь, – грустно сказала она, – слякотно, – и целовала, страстно, чтобы я поверил, что это не игра.
Я попал в настоящую разделенную любовь, в первое, и, как вдруг я вспомнил, последнее любовное свидание. «Обойдемся без ненужных промедлений, спасибо за «Абрау Дюрсо», за неплохую форму».
  Заказ последней минуты, я вытащил лист календаря.
– Брошу курить, решу свою проблему с родней, дострою дачу. Нет, ты не подумай, что я мещанин, она мне не для шашлыков под водку, так, что еще, – говорил я. Она взяла листик. «Июль, 2014 год», просмотрела список.
– Я не Дед Мороз, – она достала ручку и перечеркнула накрест лист календаря, и выкинула его в урну. Я позже жалел, что не вернулся и не достал зачеркнутый лист пожеланий обратно – единственное свидетельство правдивости этой истории.
Она смотрела на меня. Ей хотелось, в эту погоду, ранним утром, и на этой скамейке, но она сдерживалась, и я верил.
Она подумала, и сказала.
– Знаешь, моя бабушка… Хотя не важно…
– Я желаю тебе умереть на работе. В 79 лет.
– Спасибо. Я желаю тебе увидеть твоего Охотника, – вдруг сказала она.
– Зачем? – а она продолжала:
– Я желаю тебе, чтобы твой род не кончился тобой.
– А мои дети? Я же тебе говорил, о моих внебрачных детях?
– Они не считаются, как те, что моем детском саду, они же не мои? Я желаю тебе все сделать, что тебе надо. И потом забыть, – и она повернулась.
– А что забыть, и когда?
– Называй все что было, одним словом.
– Каким?
– Прошлое, называй все это прошлым, – она подумала, – ладно, я желаю тебе бросить курить.
– Но ты же должна будешь меня любить, пока все не сбудется?
– Да, но не проверяй это.
– Но что мне надо забыть?
Я видел удаляющегося пешехода, с белым пятном букета, в руке.
Я сидел на скамейке.
Я был счастлив, впереди же сутки взаимной любви.
Я дошел до метро, работали кафешки.

Утром, в шесть, я сидел в кафе у метро Сокольники.
В кафе, потолке, чуть впереди меня, были два светильника, два крупных метровых квадрата, коричневый и голубой.
Пикнул телефон. Пришла фотография: «Ты просил это», небоскреб, который уходил ввысь, в синее небо. Было неясно, сколько в нем этажей.
И я уснул, положив голову на руки, и смотрел на квадраты освещения, синий и коричневый. Я не помню, как уснул…
Мне снилось, что коричневый квадрат выстроился в стену небоскреба, а синий, рядом, стал голубым небом у стены. И здание в Америке, годы, разумеется, пятидесятые.
И мы только что вошли через двери. Навстречу из-за стойки ресепшена, большого массивного деревянного полукруга, поднялась негритянка. Стойку огибали две мраморных лестницы. Мы поднялись по левой и встали у окна.
Я смотрю из окна вверх – на небо и светло-коричневую стену. А Соня говорит:
– Тебе подниматься дальше, мы тут прощаемся, – я открыл глаза, увидел кафе, меня трепала за плечо официантка, а я не соображал ничего с полминуты.
  – Ты будешь когда-то сверху смотреть на это кафе, на стол, на счет, и на нее. И на меня.