О любви

Предисловие.

Любовь – это не вспышка. Это не фейерверк,  не нечто резкое, что врезается нам сразу в сердце и разум. Это долгий процесс, влияние которого на себя вначале не осознаешь, но рано или поздно наступает момент, когда понимаешь, что все, чего люди ждут, уповая на романтические фильмы, с тобой уже произошло.

Все, что описывается в рассказах и показывается в некачественных женских фильмах – обман, который нам закладывают в голову с пубертатного возраста, якобы делая нас романтиками, но на самом деле, погружая нас в иллюзорный стеклянный мир, который сломается при первом прикосновении, а все осколки, разлетевшись, искромсают наше существо. Но настоящая жизнь не на киноэкране, она там,– за окном.  И когда мы, воспитанные на сказках о всепоглощающей безумной любви, сталкиваемся с жизнью, мы считаем, что нам просто в этой любви не везет. Потому что должно быть как в кино, как в книге – «они увидели друг друга и стали жить долго и счастливо». Но такого быть не должно, не будет и не было ни-ког-да. Вот так и мечемся мы, семь миллиардов одиночеств, в ожидании того, чего не существует, реальность, оставляя на потом. Хотя достаточно просто ничего не ждать и периодически читать между строк.

Часть первая и последняя.

Хотя бог и не играет в кости, мы встретились случайно. Она зашла в типографию, где я работал, забрать черновики из редакции. Я и раньше ее здесь видел, только она работала с другим редактором, но пока последний в отпуске, черновик ее рукописи передать должен был я. Она подошла к столу, села на стул напротив меня и стала рассказывать о том, что погода на улице волшебная и что ее альтер-эго – англичанка, потому что любой разговор она начинает с монолога о погоде. Это было, конечно, мило, хотя бы потому, что на улице валил ужасный снег, от чего весь город превратился в две большие пробки, одна из которых состояла из автомобилей, а другая из автомобилистов на пути в шиномонтажку. А она сидела напротив и улыбалась, вся мокрая от этого растаявшего снега. Смешная девчонка, в общем.

Я взял в руки ее черновик и, передавая, увидел название – «Это было навсегда, пока не кончилось». На секунду я задумался, что само название книги могло бы быть уже законченным произведением. Она забрала листы бумаги, краем глаза посмотрела на заметки редактора и убрала свою работу в сумку. Достала леденец из кармана, предложила его мне, а я зачем-то взял, хотя не любил сладкое. Она уже подошла к двери, но я окликнул ее, сделал комплимент названию книги и спросил, что же было навсегда, пока не кончилось. А она остановилась в проходе, ногой придерживая уже открытую дверь, через которую типографию залили звуки сирен, сигналящих автомобилей и голосов мимо проходящих незнакомцев. Смешная девчонка снова улыбнулась, ответила: «О любви, конечно же» и ушла. А я продолжил работать и редактировать пьесу знакомого писателя, с которым мы работаем уже долгие годы. Наверное, всю жизнь я только пьесы и редактирую, гордо называя себя драматургом.

Но на следующий день смешная девчонка пришла снова, чтобы узнать, как можно связаться с ее редактором. А связаться с ним можно было только через меня. Точнее через нашу типографию. К нам каждый день в обед приходит почтальон, который забирает работы для ее редактора и доставляет их ему. Конечно, жутковато в отпуске продолжать заниматься тем, что ты постоянно делаешь на работе, но мой коллега был влюблен в своё дело. Видимо, от того, что больше любить ему было некого.

Она положила свою книгу в почту и снова села напротив меня, чтобы поинтересоваться, как я поживаю. Хотя, наверное, ей не было до этого никого дела, она слушала очень внимательно мой скучный рассказ о насущном. И постоянно иронично подшучивала надо мной, ну а я стал делать то же самое по отношению к ней. Поэтому наши разговоры стремительно превращались в хит-парад юмора и шуток. Да, смешная она все-таки девчонка.

Так она приходила каждый день, чтобы получить почту или отдать свой рассказ на редакцию. И, разумеется, сесть напротив меня, дать леденец, из которых у меня уже сложилась пирамида, и начать говорить о том, что с ней приключилось за день. О детях и бабушках, которых она видит в автобусах, об утках в городском пруду и просто о людях, которые встречаются ей на пути. В общем, она говорила о жизни. Точнее она шутила о жизни. И, признаюсь, у нее это неплохо получалось. Вернее у нее неплохо получалось поднимать мне настроение, а мне нравилось над ней шутить. По-доброму, конечно, но иногда я перегибал палку, но она всегда мне подыгрывала и никогда не обижалась. Замечательное качество.

Признаюсь, бывали такие невыносимые дни, когда коллеги по работе и весь мир с ними заодно погружались в какую-то стрессово-нервную атмосферу, которой крайне сложно противостоять, особенно когда твои шутки считали неуместными в такие моменты. Хотя как еще справиться со стрессом, если не перевести это в юмор? Но, очевидно, у людей другие методы. Например, ругаться, ныть или просто грустить. И в такие дни я так ждал, что в этот эпицентр змей и гадюк зайдет она, улыбчивая и смешная девчонка, даст мне дурацкий леденец и скажет что-нибудь бессмысленное, но уморительное. К сожалению, только нам двоим уморительное, но, возможно, это и к лучшему. Я ждал, и она всегда приходила.

Однажды в субботу я пришел в театр. У меня как всегда было место на первом ряду, потому что из-за своей работы я стал завсегдатаем небольших театров, где ставили современные экспериментальные пьесы. Прозвенел третий звонок, в зале был полный аншлаг, потому что в театре была премьера пьесы прогрессивного и эксцентричного драматурга, а место, через человека от меня, пустовало. Зал погрузился в темноту. Хотя приглушенный свет присутствовал. Такой же, как на улицах города в ясное полнолуние, когда ночью фонари уже отключили, а Луна продолжает безразлично наблюдать за тем, как люди мечутся на крошечной своей планете. Спектакль начался, но непривычную для городского жителя тишину нарушил скрип паркета у входной двери в зал. Через образовавшуюся щель проскользнул луч света от лампы накаливания из фойе, и я увидел знакомое лицо. Забавное совпадение. Она узнала меня и пока протискивалась на свое место в лучших традициях Онегина, то есть, наступая всем на ноги, дала мне леденец. Я чуть не рассмеялся, но благо сдержал свои порывы. После спектакля она подошла ко мне, настороженно интересуясь, что я здесь делаю. Я сказал, что вообще-то я пьесы редактирую всю жизнь и сегодня была постановка той, что я издал несколько лет назад. Но ее присутствие меня удивило куда больше, особенно потому, что ее знали все работники театра, начиная от гардеробщицы и заканчивая режиссерами. А она сказала, что просто в  свободное от ничего неделания время театрами балуется. Короче говоря, опять отшутилась. Мы вышли из театра и пошли в одну сторону – на запад. По неудивительному стечению обстоятельств в кофейне напротив театра после 20:00 скидки на травяные чаи и булочки, которые не успели продать. А мы, как добропорядочные граждане, не могли позволить булочкам засохнуть. Мы пили чай, а точнее кипяток с мятой и говорили о пьесе. Говорили долго, до полуночи, перебирая по косточкам каждую важную сцену и находя лейтмотив. Было похоже на семинары по театру, которые проходили у меня в институте, когда я был еще студентом. Было это не так давно, поэтому наш вечер навеял мне приятные воспоминания о хорошем времени, которое ушло навсегда, но упущено не было. С такими темпами мы стали работать вместе. Работать зрителями в театре. Наши разговоры дошли до того, что каждую субботу мы приходили в назначенное время в назначенное место, шли на новую (или хорошо забытую старую) постановку, на первый ряд, конечно же, а потом заходили в эту кофейню и обсуждали пьесы, режиссерские уловки и задумки. Наверное, это были самые серьезные несерьезные разговоры. Смешная девчонка открывалась мне совершенно с другой стороны. За занавесом скрывалась настоящая жизнь: не та, что в книгах или кинотеатрах, а та, что за окном. А за образом смешной девчонки стоял человек, который знает, что такое жизнь. Обычная, нормальная жизнь с ее контрастами, рутиной, преодолениями, поиском  и изменениями, которую любить и нужно, потому что такая она и есть и другой не будет, жди или не жди.  Ведь легкость и счастье – не жизнь. Трудности и горечь тоже жизнью не являются. Но стоит всё это сложить, как и получится то, что с нами происходит и носит гордое название из пяти букв. Незаметно проводя аналогии, мы переходили от обсуждения пьес к нашим судьбам и ненавязчиво узнавали то, о чем обычно не говорят. Это не были исповеди, крики души, монологи двоих и все то, что люди обычно называют общением. Рассуждая и пожевывая мяту, мы начинали видеть друг в друге границу между сценическим образом и актером, который вжился в роль в этой пьесе под названьем «Жизнь». Мы просто разговаривали о том, что нас волновало, что нам пришлось пережить: об эмоциях, чувствах, которые некоторое время назад вызывали в нас тахикардию, но сейчас от них не осталось ничего, кроме воспоминаний, которые зовутся бесценным жизненным опытом. Мы сидели напротив, поэтому дотронуться друг до друга мы не могли, но тронуть душу нам было под силу. Общаясь с этой смешной девчонкой, я понял простую человеческую истину о том, что никогда нам не узнать, что за внутреннюю войну выиграл человек, который смеется.

Мне было интересно с ней общаться, но я никогда по ней не скучал, потому что не успевал соскучиться. Почти каждый полдень, как часы, она приходила в типографию, чтобы отдать черновики почтальону, а по субботам мы приходили в театр. Но однажды она не пришла. И вместо того, чтобы размышлять о пьесе, весь спектакль я думал о том, где она. А затем и весь вечер, всю ночь и все утро, пока в очередной полдень она не пришла. Вот так и приходит осознание того, что в твоей пьесе под названьем «Жизнь» появился новый герой, который на страницах выделен курсивом.

Я был так рад ее видеть, что не мог сдержать улыбки, потому что я думал, что с ней что-то произошло. Этот человек обычно не пропадает без предупреждения. Она подошла ко мне, достала из кармана леденец, улыбнулась и положила на стол подписанный договор на работу в театр им. Ермоловой. Я вскочил с рабочего места и принялся ее обнимать. Я так был рад за нее! Но через несколько секунд в горле встал ком от осознания того, что она уедет. Уедет далеко и надолго. И вряд ли когда-нибудь снова зайдет ко мне в типографию, вся мокрая от снега, улыбаясь своими румяными щеками. Но такова жизнь.

Я проводил ее на поезд, крепко обнял, пытаясь запомнить каждый изгиб ее улыбки и звонкий смех. Полюбил ли я ее? Да. Но не так как любят вино или стихи. Если я был ранением, она была белый бинт – между жизнью и смертью связующее звено.
Я сказал ей «До свидания» и наблюдал за тем, как она садится в поезд. Она взяла в руки леденец  и помахала мне рукой. Снегопад усиливался, снежинки падали на ледяной асфальт и оставались мирно спать у подножия поребриков. Проводницы зашли в вагоны, двери закрылись, поезд тронулся и поехал на запад. Пассажиры стали доставать свежие газеты, карты, кроссворды и бутерброды, чтобы занять время, пока они едут в командировку или домой, к семье. Но только одна пассажирка в этом поезде ехала обратно на восток, навсегда оставаясь между строк моей пьесы под названьем «Жизнь».

04.12.17