Чашка

Три дня шел дождь. Зима, как-никак.

Хлестал с передышкой на перезарядку не каплями, пригоршнями. Рыжая Фрося, мохнатая, нечёсаная, прям комок шерсти, как стихало приходила к соседскому крыльцу. Но уже который день разжиться пропитанием не удавалось, синяя чашка была пуста. Что не так? Она ведь доедала за Мурзиком уж сколько лет. Он хоть и уплетал порядочно, но хозяева его не обижали, кормили вдоволь. Обиделся уже в этот раз он. На днях. На одну машину. До смерти причем. Потому как та машина его наглым образом сбила, и растеряв, видать, последнюю жизнь, отправился в кошачий рай. Что поделаешь – судьба.

А Фроська обижалась уже на всех. Где еда? Ей то невдомёк, куда этот Мурзик слинял. Он и раньше пропадал. Гормоны.

На четвертый день дождь отключили. Но, что небо, что машины были одинаково грязного серого цвета, а солнце даже и не пыталось раскрыть облачные занавески.

Фрося пришла в этот раз к соседнему крыльцу сухая, и это единственное что ее обрадовало. Миска то пуста. Пуста.

Никуда не пойду. Здесь сидеть буду. Что без толку лапы мазать и студить. И свернулась на коврике сбоку от двери, где по теплу всегда стояла обувь, перекочевавшая на зимовку в дом.

Воробьям Фроська, эта рыжая морда, даром не нужна. Мурзик их даж не замечал. А эта жалом водила. Воробьи жили под крышей, а задушевные беседы вели сидя на спутниковой тарелке или рядышком на заборе. Ну какие могут тут новости да разговоры, если они только усядутся, а эта голодающая обязательно начинает их высматривать. Пару раз прыгала на выступающий фундамент, целилась на антенну, ведь не высоко.

Воробьи то знали, точнее в свидетелях были, как откинулся Мурзик. А эта рыжая чего бродит. Дармовой кормежки больше не будет. Приперлась опять и завалилась у двери.

Да ну ее. И молодой воробей слетел вниз прямо к синей чашке. Попрыгал вокруг нее, лепеча, мол, нет ничего и не будет больше еды.

Фроська подняла голову, посмотрела на блошиные прыжки птицы и отключилась опять. Не интересно.

Плюхнулся на землю второй воробей и давай дуэтом плясать припеваючи на своем щебечем наречье. Кошка приоткрыла глаза, но цирковое представление не утолит голод, а сон сейчас самое то. Да и прыгать на них неохота и далековато. Два метра поди.

Сговорились что ли. Фроська открыла как по звону будильника глаза, щурясь на гудящих воробьев. Сколько их облепило чашку и уселось вокруг - не сосчитать. Походу весь табор слетелся. Что им нужно. Харчей то нет.

Воробьи собрались со всей округи и перекрикивая друг друга пытались объяснить наглой кошке, что хватит сюда таскаться. Без толку. Харэ. Всё! Что ей не понятно.

Один даже гнездился на дне чашке, и вертел башкой как башней танка и кричал чуть ли не громче всех.

Концерт надоел Фроське. Потянулась. Села. Воробьи чуть попятились, часть смылась. А этот танкист так и прописался в миске. Да ну их, голову забили. Пойду.

Начала спускаться по ступенькам, птицы взлетели. Кто на забор, кто смылся вообще. А этот то. Наглёшь! Сидит в чашке. Прыгнуть? Да ну его. И завернула за угол веранды. Ушла.

А тот, что в чашке, оглядел окрестности, не вернется ли кошка, а может зрители сородичи. Вряд ли. Чиркнул, вроде, ну и ладно. И улетел.

С тех пор Фроська так часто на проведки уже не приходила.