Гл. 1 Бар на Полтавской

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
               
 Некоторые мифологи высказывают  мнение о том, что созвездие Лебедя, или Северный Крест, появилось на небе в благодарность за то, что в этом образе Зевс добился любви Леды - жены спартанского царя Тиндарея. В результате Леда снесла яйцо, из которого вылупились Близнецы Диоскуры: Кастор и Полидевк, Елена и Клитемнестра. Впрочем, о том как это созвездие связано с нашими героями, Зевсом и его непрерывными любовными похождениями я расскажу вам в представленной повести.
                Автор


                I.  БАР НА ПОЛТАВСКОЙ…

                1
 Конец восьмидесятых – начало девяностых для СССР был чем-то вроде прелюдии конца. В атмосфере  Страны Советов вполне отчётливо прорисовывался призрак капитализма. Сплошь и рядом, как грибы после дождя, появлялись различного рода  кооперативные предприятия. Заводы и фабрики  повсеместно превращались в акционерные общества, откровенно  запахло частной собственностью на средства производства и не только.
Столь желанная народом и столь выстраданная свобода слова стала настолько безграничной и даже дикой, необузданной, что иногда хотелось, чтобы она снова попала под цензуру.  Ленинградская телепередача «600 секунд» Александра Невзорова, выходившая на Пятом канале, собирала у экранов телевизоров больше зрителей, чем программа «Время», выходившая на Первом общесоюзном. Плюрализм мнений, возникший на основе гласности и той самой свободы слова, считавшийся одним из величайших достижений «перестройки», настолько пророс между различными слоями населения, что зачастую расцветал откровенной уголовщиной, причём чаще всего  в  очередях к пустым прилавкам магазинов.
Кроме открытия внутренних проблем страны и общества гласность открыла народу и западный мир с неведомым для простого советского человека образом жизни, традициями, причём зачастую далеко не высоконравственными. Немаловажную роль в «просвещении» советских граждан на пути создания «открытого общества», где царят «общечеловеческие ценности», созданные на основе либерализма и демократии сыграл Джордж Сорос, замеченный в окружении А. Д. Сахарова и Р. М. Горбачёвой ещё в 1987 году…
Обилие полученной и по-своему воспринятой  информации  о прелестях свободной любви, ЛГБТ-сообществе,  об убогости российской цивилизации  с её  традиционными ценностями и укладом, о ведущей роли  торговли наркотиками в современной экономике и многое другое обернулось большой душевной, а порой и личной драмой для большинства неподготовленных  людей страны победившего социализма. Как ни странно, но последствия дружбы между нашим «реформатором» и  заокеанским «спекулянтом» на мировых финансовых биржах, а между делом антикоммунистом и одновременно критиком финансового капитала мы можем наблюдать и сегодня.
Половинчатость и непоследовательность бурно начатых  и абсолютно незавершённых реформ неизбежно привели к ухудшению социально-экономической ситуации в Советском Союзе.  Даже КПСС, ведущая и направляющая роль которой никогда до сих пор не оспаривалась, стала утрачивать инициативу. Робость и нерешительность  её руководителя  неспособного возглавить реальные преобразования в политической, экономической и социальной сферах  страны, привели к падению авторитета партии и переходу инициативы от партийного аппарата к народным Советам, а также зарождающимся новым политическим партиям и движениям таким как: Христианско-демократическая партия России, Христианско-демократический союз России, Демократический союз,  Либерально-демократическая партия и другим. В республиках советской Прибалтики родились «Саюдис» (Литва) и «Народные фронты» Латвии и Эстонии.
Последней попыткой  выровнять – нет, не исправить, а именно выровнять ситуацию в экономике можно назвать дискуссию, развернувшуюся в июле 1990 года  на  ХХVIII съезде КПСС, которая привела к принятию ряда документов, согласно которым  единственной альтернативой административно-командной системе признавалась «рыночная экономика». В результате этого признания  был достигнут компромисс между М.С. Горбачёвым и Б. Н. Ельциным по разработке экономической программы, а  комиссия  созданная академиком        С.С. Шаталиным и  Г.А. Явлинским подготовила проект перехода страны к рынку за пятьсот дней.
Но, как часто бывает в нашей стране, «не поделив портфель», Горбачёв  в последний момент отказывается поддержать эту программу и создаёт свою. К чему всё это привело нам известно не понаслышке…
Обстановка в Северной  столице мало чем отличалась от остальных городов страны. И если во всей стране уже действовала талонная система, то в Ленинграде, находившемся всегда на особом обеспечении, также как и Москва, только в 1989 году ввели эту систему обеспечения граждан. Сначала были введены талоны на часть продуктов (чай, сахар, спиртные напитки, мясоколбасные изделия и пр.), а затем и на ряд других товаров первой необходимости (мыло, стиральный порошок, табак и пр.). Без ограничений и талонов продавались пожалуй только берёзовый сок и хлеб... 
Для получения талонов требовалась прописка, а сами талоны  выдавались на предприятиях (организациях) и в учебных заведениях.
Недовольство народных масс «переменами к лучшему» достигло такого уровня, что офицерам и мичманам, всегда обильно населявшим «Культурную» столицу, зачастую даже в общественном транспорте лучше было не появляться. Озлобленные пустыми полками люди могли в лучшем случае просто выкинуть «дармоеда-нахлебника» в военной форме из трамвая или троллейбуса, а в худшем – просто покалечить там же, так сказать, «не отходя от кассы». Офицеры учебных заведений вынуждены были дежурить на КПП с оружием в руках вместо мичманов и прапорщиков, которые массово стали искать «лучшей жизни», подрабатывая за пределами воинских частей и учреждений.
Милиция и власть оказались не готовыми реагировать на динамично меняющуюся обстановку.  Каждый звонок в Дежурную часть с сообщением об очередном преступлении зачастую воспринимался как нечто неординарное, почти фантастическое, чего точно не может быть, потому что быть не может никогда! «Слуги народа» при этом жили и служили как бы по инерции,  «принципиально» не замечая людских проблем, правонарушений, а частенько и преступлений, творящихся рядом.

                2
Татьяна Дербенёва вернулась домой, когда уже стемнело, а чтобы утром не бежать в гараж, припарковала семейный «Москвич -2140» у подъезда и поднялась в квартиру.
«Как я чертовски устаю на этой дурацкой работе, — подумала Дербенёва и тут же про себя добавила: — Но деньги счёт любят»!
Раскрыв дамскую сумочку и высыпав всё содержимое на стол женщина с радостью обнаружила, что за сегодня её доход от «таксовояжа» составил почти пятьдесят рублей…
«И это за какие-то четыре часа езды по городу!», —  обрадовалась выручке Татьяна.
Проверив отчётные документы для кооператива частных извозчиков «Ливония», в котором, с некоторых пор, помимо основной работы подрабатывала Дербенёва, Татьяна обрадовалась ещё больше.  Как же – общий доход полученный ею за месяц, составил почти восемьсот рублей, из которых инженерская зарплата составляла  всего сто двадцать пять целковых…
— Так они и жили, в годы НЭПа! — видя, что на кухню зашла дочка, вслух произнесла Дербенёва, убирая всё обратно в сумку.
— Как, так? — уточнила Люда с порога.
— А так, что я и сама не понимаю, как. Папка в Питере, мы дома. Не бедствуем, слава богу, а радости нет. Да и счастья тоже…
— Мама, а что такое счастье? — снова поинтересовалась дочь.
— Да я и сама ещё не знаю, родная, иди-ка лучше ко мне, я тебя поцелую, счастье ты моё…
               
                3
В тот субботний вечер Дербенёв собирался на тренировку. День, хоть и был предвыходным, но  выдался, как всегда, напряжённым. С утра по учебному плану штудировали «теорию командирских знаний», от которой откровенно «трещала» голова. Потом, бегая по тренажёрам и этажам, занимались тренингами по выходу в торпедную и ракетную атаки, а вечером головная боль только усилилась, от того что надо было ещё где-то перекусить, поскольку ни обед, ни ужин в офицерской столовой по субботам не предусматривался...
Уложив в спортивную сумку боксёрки, бинты, капу и перчатки Александр привычным движением снял с батареи под окном высохшие спортивные  трусы, майку и направился к выходу, но  дверь в комнату, где жили будущие командиры, внезапно распахнулась и на пороге показался незнакомый офицер.
Шинель офицера была исполосована на клочья, погоны старшего лейтенанта частично оторваны. Лицо его было в ссадинах и кровоподтёках, левое ухо висело на клочке кожи, а нос был настолько вдавлен в лицевую кость, что, казалось, отсутствовал вовсе. Не сказав ни слова, офицер медленно спустился на пол и потерял сознание…
— Витьку Колчина со спецфакультета зарезали!!! — закричал кто-то в коридоре.
Дербенёв выглянул за дверь и увидел стоявшего посредине коридора  помощника дежурного по классам. На этаже  командирского факультета послышался нарастающий шум от людских голосов и открывающихся дверей практически всех комнат.
 — У меня тут Санька Иванов, тоже со спецфакультета, без сознания, — выдавил из себя Дербенёв, пытаясь найти пульс у окровавленного офицера.
Буквально через несколько минут у дверей Дербенёва, собралось более пятидесяти человек. Все без исключения были в шоке от увиденного.
— А что, собственно, произошло? — спросил кто-то из собравшихся.
— В санчасть его надо, срочно, или в госпиталь, помрёт ведь! — добавил другой голос.
Откуда-то сверху, как раз оттуда, где  располагался специальный факультет донёсся нарастающий топот ног многочисленной толпы слушателей, спускавшихся по лестнице слушателей.
Неизвестные руки подхватили обмякшее тело пострадавшего, и трое офицеров понесли его в санчасть. Количество собравшихся вокруг своего коллеги, дежурившего в этот день, было таковым, что люди заполнили всё пространство коридора.
 — Так что же всё-таки произошло? — вновь поинтересовался небольшого роста лысеющий капитан второго ранга.
— Да всё как обычно! Пошли наши орёлики  – два старлея и один каплей – поужинать.  Да забрели, судя по всему, на бандитскую тусовку. У них же,  у бандюков, на лбу не написано, что он «в законе» или ещё как… А наши в форме, значит. Кому-то из нуворишей это не понравилось, предложили покинуть заведение, наши – ни в какую. Вот их и порешили там же, на глазах у всей «честной» компании.
— И где всё это происходило? — поинтересовался всё тот же капитан второго ранга.
— В баре на Полтавской…
— А точнее?
— Точнее: Ленинград, станция метро Площадь Восстания, улица Полтавская, 3, — ответил помощник дежурного.
— И что будем делать, народ? — спросил, осматривая толпу взглядом полководца, лысеющий офицер. — Проглотим и эту пилюлю, как проглотили унижение и оскорбление пожилого контр-адмирала Ткачёва, с которого по дороге в Пушкин сорвали каракулевую шапку и никто из ленинградцев, ехавших в электричке, не вступился за старика в форме? Или как проглотили унижение выкинутого из троллейбуса среди бела дня нашего коллегу подполковника юстиции – слушателя специального факультета – только за то, что он был при погонах, а в общественном транспорте было мало места даже для «людей»…
— А что же делать, кто виноват? Поди разберись, — раздался чей-то голос из неоткуда.
— Хорошие вопросы, да сплошь философские. И при этом исконно русские…  — невесело констатировал уже знакомым голосом капитан второго ранга. — Вот пойдём на Полтавскую, да и разберёмся…
— А и пойдём! — хором ответила толпа.
— Всем переодеться в спортивную форму одежды, неприметную для горожан, но удостоверения офицеров иметь обязательно. На сборы десять минут. Собираемся на Заневском проспекте у входа на классы, — приказал лысеющий офицер, незаметно взявший руководство «бунтом» на себя. 
Благим намерениям Дербенёва потренироваться, а после сытно поужинать уединившись в каком ни будь кафе, не суждено было сбыться в этот день. Хотя насчёт «потренироваться», может быть ещё и получится…
               
                4
Более сотни офицеров – слушателей ВСОК ВМФ, намереваясь защитить своих товарищей, отстоять честь и достоинство офицера, его право на ношение формы одежды, право на уважение его труда, спонтанным шествием проследовали по трамвайным путям от Заневского проспекта до улицы  Полтавской.
Придя на место, слушатели разбились на группы. Одна из групп числом до тридцати человек перекрыла пути возможного отхода бандитов, заблокировав запасный выход из бара во внутренний двор ленинградского «колодца». Две другие, по десять человек каждая, стали дозорами перекрыв въезд к бару на улицу Полтавскую с обеих сторон квартала, и только третья, самая многочисленная группа выстроилась трёх шереножным строем перед основным входом в заведение общепита, демонстрируя противнику превосходство в живой силе. К этому времени у бара показался неизвестно откуда взявшийся единственный не госпитализированный к этому времени участник событий, произошедших в злополучном баре накануне.
Добиваясь справедливости, небольшая группа из пяти офицеров, включая пострадавшего, вошли в бар и пригласили на беседу администратора. Выяснив в ходе общения все обстоятельства нападения на офицеров и не получив ни малейшего понимания незаконности действий бандитов и администрации заведения общепита, группа «парламентёров»  попыталась покинуть зал, но не тут-то было.
Бандиты  восприняли появление переговорщиков, среди которых был один из покалеченных офицеров, как нарушение границ «помеченной территории», и, окружив «парламентёров», приступили к новому избиению. А тем временем основные силы «декабристов», ждавшие результатов «переговоров», ничего об этом не знали.
В какой-то момент из бара донёсся крик и визг находящихся там женщин, грохот бьющейся посуды и…
Неуправляемая никем толпа слушателей с криками «наших бьют» рванула с улицы на помощь своим товарищам, в первых рядах «народного бунта» был и Александр Дербенёв.
Пока в помещении ещё было освещение, Александр успел  сориентировался, где находится враг, а где свои. Нужно сказать, что «Ледовое побоище» длилось недолго и через какие-то сорок минут от пивного бара со всем его зеркальным блеском и шторно-будуарным интимным шармом не осталось и следа. Женские крики стихли, шум и суета у «чёрного» выхода тоже. Музыка больше не играла, и только разбитая кофемашина откуда-то с полу пыхтела паром, желая обратить на себя внимание.
Когда у кого-то из слушателей в руках оказался зажжённый фонарик, взору Дербенёва предстала страшная картина. Вся аппаратура – от кофемашин и чайников до музыкальных центров и телевизоров, не исключая цветомузыкальные фонари и  прочее, – была уничтожена. Мебель частично поломана, сорвана со своих мест и перевёрнута. Тяжёлые и плотные шторы почему-то валялись на полу, на них, как на коврах, толпились женщины и девушки,  собравшиеся гурьбой в безопасном углу бара у глухой стены. Повсюду валялись обломки мебели, аппаратуры. Осколки начисто разбитой посуды покрывали весь пол.
— Но где все мужики из бара? — невольно вырвалось у кого-то из слушателей.
 И действительно, кроме двух–трёх десятков офицеров в зале никого не было.
— Чёрный ход, надо проверить чёрный ход, — предложил Дербенёв.
— Уже проверили.  Заперто изнутри, — отреагировал товарищ Александра по фамилии Малиновский. — Там, очевидно, коридор и выход во двор.
В это время со стороны улицы послышался многочисленный вой милицейских сирен. Спокойным и уверенным голосом знакомый всем капитан второго ранга приказал: «Выходи строиться»!
— И кто это Хмырёнку на Хмыря накапал? — шуточно поинтересовался на ходу Дербенёв у своего коллеги.
— Известно, кто. Администратор – редиска, нехороший человек, ПАДЛА! – фараонам позвонил!
И действительно, на подавление  безоружного «декабрьского восстания» по звонку администратора бара был брошен вооружённый до зубов  ОМОН, очевидно, именно для этих целей созданный годом ранее.
Когда из помещения вышли все, взявший управление офицерами ВМФ на себя капитан второго ранга приказал слушателям перестроиться в две шеренги, расположившись при этом вдоль жилых домов спиной к бару, а лицом к  ОМОНу.
Картина получилась впечатляющая. На всю длину квартала выстроились около сотни крепких, спортивно одетых молодых людей без оружия и каких либо посторонних предметов в руках, а напротив, ощетинившись стволами и мегафонами, – две машины с мигалками под защитой нескольких десятков автоматчиков в бронежилетах. С обеих сторон  квартала все желающие могли наблюдать несколько автозаков, специально подогнанных по случаю «массовых беспорядков в городе».
Из окон жилых домов, выходящих на Полтавскую улицу, стали высовываться головы любопытствующих граждан.
— Что здесь происходит? — поинтересовался пожилой гражданин из окна на втором этаже дома, что возвышался напротив бара.
— Офицеров расстреливают, разве не понял, отец? — ответил капитан второго ранга.
— А за что? — вновь поинтересовался из окна старик.
— За правду, отец, за правду! — ответил всё тот же капитан второго ранга.
— Ничего на Руси не меняется! — отреагировал ветеран. — Тогда я спускаюсь к вам! Я ведь тоже офицер, хоть и в отставке…
— Кто здесь офицер? — поинтересовался  милиционер в погонах капитана с пистолетом в руке.
— В строю других нет! От старшего лейтенанта до капитана второго ранга – все действующие офицеры, можете проверить документы, а пушку лучше убрать, капитан. Негоже перед старшим по званию оружием бряцать.
Услышанное явно смутило капитана милиции, если не сказать изумило.
— А что и проверю, — согласился милиционер, убирая пистолет в кобуру.
— Документы к осмотру! — приказал капитан второго ранга, доставая своё удостоверение личности.
Капитан милиции, подсвечивая фонариком, пошёл вдоль строя проверять документы слушателей. Обойдя весь строй, он остановился возле капитана второго ранга.
— Ну, а кто у вас старший?
— Пиши меня, — спокойно ответил офицер. —  Капитан второго ранга Александр Иванович Ушаков – заместитель командира по политической части ракетного крейсера «Червона Украина» Тихоокеанского флота…
— Ваше счастье, — тихо сказал капитан, — что вы никого не убили…
— Не могу похвастать тем же. Бандиты, блокированные нами в баре, по моим данным, одного нашего убили насмерть, другого сильно порезали, а третий вон там, во второй шеренге, еле живой стоит!
 — Как убили, когда порезали? — не понял слов замполита капитан милиции.
— Часа четыре назад, когда наши офицеры в форме пришли сюда поужинать,  их за это стали просто убивать. Тогда администратор вам почему-то не позвонил. Более того, мы пытались разобраться «полюбовно» – без мордобоя и прочего, но нас  проигнорировали и снова затеяли побоище – тридцать против пятерых, и вот тогда мы ответили. А теперь можете всех нас арестовывать, не знаю только, хватит ли транспорта и мест в камерах, чтобы всех разместить, хватит ли протоколов у сотрудников МВД, чтобы переписать все показания... Кстати, чем для вас лично закончится эта ночь,  тоже пока не известно никому. Думаю, что когда там, «наверху», узнают, что полторы сотни советских офицеров встали на свою защиту, потому что власть в городе Ленина перешла к бандитам, вам всем –  от Ленсовета до Ленгорисполкома – мало не покажется!   
На том и порешили. Взяв показания одного из потерпевших офицеров, уцелевшего в потасовке первой злополучной троицы, сотрудники милиции арестовали более тридцати бандитов, участвовавших в избиении слушателей ВСОК.
Надели, было, наручники и на администратора, но посчитав вместе с ним убытки от офицерского гнева, было решено в отношении его персоны дело не возбуждать. Взамен администратор письменно и официально заявил, что к офицерам претензий не имеет, поскольку полторы сотни короткостриженых, молодых и спортивных парней являются его личными друзьями и почётными посетителями бара.
Ещё через полчаса к Полтавской подогнали семь «Икарусов», в которые публично и без  лишней суеты  погрузились все «декабристы». Толпе зевак, собравшихся на Невском проспекте, предложили разойтись.
 — А как же правда? — поинтересовался  седовласый капитан–лейтенант во флотской шинели образца пятидесятых годов, видя, как на его глазах рассеивается призрак революции.
 — А правда, она всегда с нами! — ответил замполит-тихоокеанец. — Иди домой, батя. Спасибо за поддержку!
— Это вам спасибо, сынки!

                5
Понедельники, как известно, добрыми не бывают. Но понедельник после «декабрьского мятежа» попахивал ещё и «разбором полётов» с традиционным наказанием невиновных и награждением не участвовавших…
Дербенёв, дежуривший в тот день старшим помощником дежурного по ВСОК ВМФ, возвращался с завтрака по командному этажу учебного заведения. Как и принято в ежедневном обиходе, все двери приёмных начальника классов и его заместителей были открыты, но в этот раз Александр заметил, что обычной мирской суеты не было, практически всё руководство стояло навытяжку у телефонных аппаратов, и только короткие реплики «Есть», «Так точно», «Никак нет» доносились из кабинетов.
Спустя полчаса всех слушателей собрали в актовом зале. Судя по лицам командования классов и руководства факультетами, можно было предположить, что той скудной информации, которой официально обладало руководство, было достаточно чтобы в Москве сделали далеко идущие выводы…
Из-за стола президиума собрания встал начальник   ВСОК ВМФ контр – адмирал  А.П. Ерёменко. Тяжёлым взглядом осмотрев зал он начал:
— Я не знаю, к сожалению, всех подробностей субботней выходки отдельных личностей, приехавших на классы, очевидно, за букетом острых ощущений, а не за багажом знаний. Но то, что двое наших слушателей госпитализированы с тяжёлыми травмами – это факт. Как и факт то, что в крови этих «неучей» обнаружен алкоголь. Подобная информация, как вам известно, немедленно докладывается в Москву. В настоящее время в Главкомате ВМФ готовится приказ об отчислении из классов этих «больных» и направлении их обратно в части, откуда они прибыли, если, конечно, здоровье позволит…
«Значит не просочилась информация из ОМОНа и бандиты не сдали», — подумал Дербенёв стоя у двери в актовый зал.
Александр уж было собрался уходить к своим обязанностям по дежурству, но вдруг заметил, что начальник классов сел на своё место, а слово взял его заместитель по политической части контр-адмирал Ткачёв. Седовласый адмирал преклонного возраста, тот самый, у которого хулиганы  украли форменную шапку в электричке, встал со своего места, зачем-то надел фуражку  и, выйдя из-за стола,   подошёл к краю авансцены, как бы поближе к офицерам, сидящим в зале.
Молча, спокойно осмотрев всех и каждого в отдельности, старый коммунист как бы хотел заглянуть в глаза слушателю даже в самом дальнем ряду. Что он там искал и что нашёл, неизвестно, но склонив голову перед своими подчинёнными, Ткачёв снял фуражку и произнёс очень коротко:
— Спасибо, сынки, за правду и за то, что не опозорили…