1. Золотой город

     Низовья Нила с его топями, жаркими и влажными лесами, в которых любое животное или растение могло легко лишить жизни даже самого крепкого раба, не остерегись тот до входа в лес и не накинь плотные штаны с закрытыми сандалиями и рубаху, покрывающие тело целиком, наконец-то осталось далеко позади. К руслу реки старались подходить как можно реже. Лишь в крайней необходимости, а необходимость возникала постоянно. И все из-за лошадей, которые не в пример верблюдам, сонно жующим свою гадкую жвачку, постоянно страдали от жажды. Приходилось три-четыре раза за переход спускаться к реке. А там держи ухо востро. Не дай бог, зазеваешься, или упустишь что-нибудь из виду, обязательно какая-нибудь гадость попытается убить кого-нибудь из каравана. То крокодил, притворившийся бездушным топляком, неожиданно броситься из воды, сверкая на солнце яркими переливами поднятых им брызг и не менее яркими, но всегда острыми и постоянно смертоносными зубами, которыми усеяна его пасть. То змея, устроившаяся где-нибудь под кустом, захочет защитить свое гнездо от всхрапывающих тяжелоногих пришельцев, и дальше, если не хочешь наблюдать, как твой конь мучается в предсмертных муках, то сам берешься за кинжал и добиваешься бедное животное, и внимательно смотришь вокруг, не заметила ли какая тварь, что наездник теперь стал пешим, то есть куда как более достижимым для удачной атаки.
     - О Великий, Шах Абан-Бей!
     Придворный мудрец склонился в поклоне до самой земли, едва не касаясь лбом черной от недавнего разлива Нила земли. Он был стар и, видать, действительно мудр, коли смог дожить до своих преклонных лет и при этом не только не потерять какую-нибудь весьма важную часть своего тело (чаще теряли голову) за неверный совет или ложное предсказание, но смог обзавестись богатым двором, которым занималась его, что было нонсенсом, единственная жена с тремя дочерьми, весьма, кстати, не дурных собой. К тому же, его статус был подтвержден достаточно весомым состоянием: стадами скота в тысячи голов, виноградниками в лучших районах близь столицы, и собственным табуном самых породистых и чистокровных скакунов в стране, лишь за одного из которых было необходимо отдать тысячу буйволов или сто верблюдов.
     - Да простит меня лучезарнейший Шах Абан-Бей, - продолжил мудрец из своей коленопреклоненной позы.
     - Чего тебе старик? - сын досточтимого и многоуважаемого султана был далеко не так избирателей в словах и поступках, как его отец.
     - О солнцеподобный, Шах Абан-Бей. Наш караван скоро достигнет цели своего путешествия. Не прикажешь ли, о умнейший из умных, остановить на сегодня путь и разбить лагерь для ночлега. Ведь, хоть путь наш и подходить к концу, но не сегодня мы достигнем его.
     Сын великого султана с тоской посмотрел на распластанного внизу старика, одетого в синий кафтан и странного зеленовато-красного цвета куфию (платок перетянутый жгутом). Молодость и сила зудели в молодом человеке, как заноса, ушедшая глубоко под кожу, которую не вытащишь и не даже не зацепишь слишком большими и грубыми ногтями.
     «И зачем только отец навьючил меня этими медлительными ослами, что и два перелета стрелы не могут пройти без привала и отдышки? Отпусти султан со мной двадцать испытанных временем и войнами крепких и верных воинов, да мы бы за сутки покрыли эту страну, приняв присягу царя Египетского, пока еще временного наместника великого султана. Зачем мне сильному и крепкому этот старик?»
Шах Абан-Бей. Скривился в глумливой улыбке.
     «Этот старик, чьё место уже не то, что не в дороге, уже даже неблизь султана, его место только на десяти коврах, что бы было мягче, с одной из старых полудохлых жен его гарема, которого никогда и не существовало. Да и существуй он – что бы он там с ней делал? Грел кости? Мудрец!?»
     Молодой бей брезгливо дёрнул щекой. Но слушаться и терпеть этого старика наказал султан. А уж кого-кого, но султана Шах Абан-Бей боялся, как огня, хоть он и был ему родным отцом.
     - Я слышу тебя, мудрец, - высокомерно сказал молодой бей. - Передай всем, что могут организовывать лагерь, а я пройдусь еще немного вперед, посмотрю на красоты этой великой, по твоим рассказам, страны.
     - О Великий, Шах Абан-Бей, Египет велик не только по рассказам. Он велик и даже огромен. И, конечно, как сказал наиумнейший, он красив, но также как он и красив, он ужасен.
     - Что ты мелешь, старик? - молодой Бей ткнул своего коня в бока, отчего тот медленно двинулся вперед, едва не наступив на голову, преклонившего колени мудреца. - Велик, огромен, ужасен? Мы плетемся десять дней и уже почти добрались до цели. И посмотри, – сын султана обвел взглядом плетущийся за ними караван. – Все целы и здоровы (слуг и рабов бей не считал). А ужасы Египта? Да такие ужасы встречаются везде, где предстоит идти, а не сидеть на месте.
     - Величие Египта не в расстояниях, о Великий из великих, - не поднимая головы, возразил мудрец. - Любое государство велико людьми, населяющими его, и тем более ужасно ими.
     - Мудрец! - молодой бей натянул поводья, останавливая коня. - Ты либо и вправду чрезмерно мудр, и твои слова не понятны даже мне. Либо ты абсолютный глупец, что и может лишь говорить загадками и не ясными намеками. Я, лично, – он сделал паузу. - Склоняюсь ко второму.
     Шах Абан-Бей пришпорил скакуна и тот, беря с места в галоп, помчался по натоптанной дороге, унося на себе своего великого по титулу и амбициям седока. За ним тут же рванул десяток преданных ему хранителей.
     - Как знать. Как знать, - вполголоса проговорил мудрец. - Умен или глуп? Зависит от того что слышать в словах.
     Старик поднялся и, отряхнувшись от грязи и пыли, принялся раздавать указания оставшимся у обоза рабам и обслуге.
     Шах Абан-Бей возвратился сразу после заката. Возбужденный больше обычного, он явно побывал в сражении. Его белый кафтан был в грязи, и с одного бока на нем красовалась большая дыра, обнажающая жилистый бок хозяина, который при каждом шаге скакуна покрывался узорами то напрягающихся, то расслабляющихся мышц. Под дырой грязным языком болтался оборванный край кафтана.
     - О великий и могучий Шах Абан-Бей! - ринулся в ноги скакуну султанский мудрец. - Цел ли ты? И что с твоей одеждой? О храбрейший из беев.
     - Старик! - молодой Бей был в хорошем настроении. – Скажи рабам, что бы разжигали костер побольше и готовили вертела. Устроим пир.
     - Пир?! - мудрец позволил себе встать и, держа коня повелителя под уздцы, в непонимании спросил. - Да простит меня о ярчайший и светлейший, но в честь чего пир? И где отряд хранителей, что ушел с тобой на закат?
     Шах Абан-Бей рассмеялся так весело, что мудрец и сам невольно заулыбался.
     - Старик. Да пока вы тут сидите, мы успели славно поохотиться, и сегодня будем пировать мясом убитого нами монстра, который чуть не разорвал мне бок, когда я заколол его.
     - Монстра? О отважнейший из отважных?
     - Монстра, Монстра. Сам скоро увидишь. Его тушу сейчас волокут к лагерю. Представь, старик, огромный как слон с бивнем на носу. А быстр, что мой скакун. Ох, и провозились мы с ним.
     Не в далекие от лагеря послышались неслаженный топот конских ног и их надорванное всхрапывание, а позже появились и сами удачливые охотники. Но при свете разгорающегося костра стало понятно, что повезло не всем из отправившегося с молодым Беем отряда. Один конь шёл без всадника. А два хранителя не могли сидеть на своих меринах, лежали, перекинутыми через их спины.
     Мудрец лишь грустно вздохнул, увидев эту картину. И ради чего стоило лишаться троих воинов? Ради туши старого носорога, которого в ночи приняли за неизвестного монстра.
     Преждевременно расстраивать своего повелителя мудрец не стал, решив, что молодому бею будет полезно самолично отведать этого монстра, которого возле Нила полным полно. Пусть проснувшись утром, он задумается, стоило ли тащить в лагерь этого зверя, когда на подгнившее мясо из пустынных земель слетятся тучи гнуса, подтянуться падальщики и хищники, не чурающиеся несвежего мяса. Пусть молодой Бей поймет, что он не у своего отца во дворце, что он в дикой и опасной земле, где каждый неверный шаг и необдуманный поступок могут стать причиной гибели не только его самого, но и всего отряда.
     Старик улыбнулся и, ответив молодому Бею глубоким поклоном, удалился к себе в шатер, пожелав пирующим хорошего аппетита и приятных снов после.
     Утро наступило рано. Покидать место стоянки пришлось в спешке и не очень хорошем настроении. Мелкая, назойливая мошкара одолевала и людей и скакунов, оставляя на телах укушенных маленькие кровоточащие раны, которые от жары и пота начинали зудеть все больше, мешая спокойно двигаться.
     День разгорался все ярче и обещал стать воистину жарким. К тому же отряду предстояло покинуть тропу вдоль реки, и направиться вглубь чужой страны, не ведая, когда доведется в следующий раз напиться самим и напоить животных. Но бурдюки, заполненные спасительной жидкостью, даже не пришлось раскрывать.
Уже к обеду, как и предсказывал мудрец, отряд, вышагивая по широкой хорошо накатанной дороге, вышел к сверкающему на солнце, и как показалось тогда молодому Бею, золотому городу, столице земли Египетской.
     - Давным-давно Египет имел право на самом деле именоваться золотым государством, О Великий и Прекраснейший, – мудрец незаметно приблизился к Шаху Абан-Бею и, будто прочитав его мысли, стал рассказывать о богатстве земель Египетских. Сын султана, молча, слушал. – Во времена, когда Египет был мощным и несокрушимым, многие цари близлежащих государств торговали с ним, выменивали и даже выпрашивали золото у царей Египетских, принося им в дары и услужение своих родственниц, дочерей, внучек, нарекая их женами фараонов. Но по факту, конечно, это не всегда было так. Взамен же, как я уже говорил, они просили золото, считая, что Египет купается в нем.
     - Это была правда? – молодой Бей сегодня был не таким резким и раздраженным, как вчера. Было видно, что как бы он не был горд и заносчив, особенно со старым мудрецом и слугами, сегодня он был взволнован предстоящей встречей и предстоящим разговором.
     - Это было давно, – неопределенно ответил мудрец.
     Давно. Сын султана смотрел на раскинувшийся перед ним город, олицетворяющий в себе весь Египет, думал  о богатствах этих земель, думал о своем месте в этих уже подчиненных его отцу землях. Хоть нынешней Царь Египта и оставался на своем месте, но фактически именно он, Шах Абан-Бей, пока еще бей, сын султана османской империи становился наместником в этих землях и скоро должен был получить титул паши Египта.
     - Абан-Паша, – произнес шепотом молодой бей, пробуя на вкус эти слова. – Падишах, – и добавил громче и увереннее. – Говоришь золотые земли? – не оборачиваясь, обратился он к стоящему рядом старику. А затем, не дожидаясь ответа, хлестнул своего коня по лоснящемуся на солнце крупу и, срываясь в галоп, бросил остающимся позади. – Ну, так давайте попробуем на зуб: настоящее это золото, или просто позолоченный медяк.
     Будущий падишах во всю прыть мчался к блестящему в лучах солнца городу, увлекая за собой свою стражу, слуг и рабов. Летел, как орел на добычу, видя только цель и не замечая ничего вокруг. Не думая об осторожности, забыв об подстерегающих вокруг опасностях. Распахнутые городские ворота манили и пьянили молодого Бея, как чарующее лоно юной девы. Минуй их и попадешь в дивный и еще неизвестный мир красок, ритмов, вкусов. Прикоснись рукой к пульсирующей на шее жилки. Почувствуй гибкость и уязвимость извивающегося под пальцами тела и ощути восторг безграничной власти, дарующей жизнь и наслаждение, и обожгись о близкое присутствие смерти, которая, как и жизнь, бьющаяся в твоих руках, лишь продолжение мысли о ней.
     Старый мудрец не ринулся сразу за своим не в меру ретивым господином. Он бы точно не дожил до своих лет, если бы сломя голову носился за кипящими жизнью и амбициями молодыми людьми. Мудрец привлек к себе пять верных стражей своего господина, что восседали на ничуть не менее быстрых и резвых жеребцах, чем сам Бей. Вкратце, объяснил им их задачу, и только лишь потом хлестнул и своего коня плеткой по бокам и принялся если уже не догонять своего будущего падишаха, то хотя бы опоздать не больше чем того потребует время, что бы спасти жизни посланных им стражников.
     Абан-Бей несся вперед, ловя взглядом пространство за воротами, выискивая и высматривая хоть что-нибудь чарующее за их границей. И уже, считая этот город своим, как и всю строну через которую он ехал, не обращал ни малейшего внимания на всполошившуюся у ворот стражу, на замелькавших средь зубцов сторожевой башни, арбалетчиков и пращников. Его лишь смутило, почему в тот момент, когда он быстрее своего тела стремился попасть в город, ворота начали медленно опускаться. Молодой Бей, напрягшись всем телом, припал к спине коня, вжался в него, сливаясь с ним в одно целое, в неотвратимую стрелу, почти достигшую своей цели, и тут краем глаза заметил, как точно такие же стрелы обходят его слева и справа. Обгоняют, несясь ему наперерез. Четыре всадника окружили хозяина, а один, не сбавляя хода, понесся дальше к воротам.
     Будущий падишах был не в себя от такой наглости. Он хозяин и правитель этих земель, это он должен быть первым и единственным.
     «Ну, они у меня получать.» - думал молодой Бей, пока тело обогнавшего его стражника не рухнуло с несущегося во всю прыть скакуна, пронзенное сразу тремя стрелами. Да и сам скакун, получив не меньшее число стрел в свою широкую грудь, пронесся по инерции еще несколько шагов и, подвернув неожиданно ставшие тяжелыми копыта, взбил своим телом огромное облако пыли, перекувырнулся через себя, попытался встать, но сил уже не хватило. Жеребец завалился на бок и, хрипя, дергал то копытами, то головой, покрывая оседающую вокруг пыль, своей красной, блестящей на солнце рубинами, кровью.
     Как ледяной дождь, как гром среди ясного неба. Абан-Бей натянул поводья своего скакуна, заставляя того остановиться, но скорость была настолько большой, что конь, заржав от неожиданной и резкой боли, сам чуть не завалился на бок, но чудом устояв, взметнул передние копыта вверх, становясь на дыбы и желая сбросить с себя столь грубо обращающегося с ним седока.
     Бей удержался, как и окружающая его четвертка охранников. Несколько стрел со свистом рассекли воздух вокруг остановившейся пятерки всадников. Подавшись назад, молодой Бей в не себя от злости хлестал стоящих вокруг стражников.
     - На тех ли ты, о Великий из Великих, направляешь свой гнев? – мудрец еще не подъехал к своему господину, и голос, вырываясь из его трясущегося на скакуне тела, дрожал в такт бьющих об землю копыт.
     «Блеет, как баран»
     Абан-Бей был уже готов хлестнуть подъехавшего к нему мудреца. Но тот словно юнец, которого жизнь не одарила даже и мягким пушком над губой, свалился под ноги коня своего господина, смирено замер на четвереньках, уткнув свою голову в серую пыль дороги, выказывая тем свою покорность и готовность понести любое наказание.
     - Остановись и одумайся о Мудрейший из Мудрых, – его голос больше не дрожал. Он был мягок и в тоже время резок. Он касался слуха легко, как перо, но в голове взрывался тысячей острых игл, заставляя слушать и вслушиваться. – О Бесстрашнейший из существовавших, за что ты караешь своих верных слуг? За их верность?
     Бей, гарцуя на своем все еще не успокоившемся жеребце, метал озлобленные взгляды, то на старика, так и лежащего у ног его коня, что метился пройтись по старческой спине, то на опустивших голову и безмолвствующих стражников, не смеющих разорвать кольцо вокруг своего хозяина.
     - Это ведь ты, старик, отправил их мне наперерез? – гаркнул молодой Бей. – Это из-за тебя нас приняли за налетчиков и убили одного из лучших и преданнейших моих охранников. – Ты будешь за это в ответе!
     - Не все так храбры, как ты, о Достойнейший. Ни твои слуги, ни те, кто запер ворота, еще до того, как ты успел доскакать до них. И уж тем более не те, кто метнул навстречу твоей щедрой длани свои смертоносные стрелы. Одумайся, о Великий! – взмолился мудрец. – Пошли мы вчера своих людей предупредить ничтожнейшего наместника этих земель о нашем столь скором и столь стремительном визите, нас бы не встретили так, как это вышло. Представь, себя, О Благороднейший, на стенах этого города. Представь, что на горизонте появляется большой отряд вооруженных людей, и после недолго любования красотами этого города, весь отряд устремляется галопом к его воротам. Не пять всадников несущихся вперед, а куда как больше, устремившихся за своим наисветлейшим господином. Как бы оценил ты то, что увидел?
     Молодой Бей лишь сильнее заскрежетал зубами. Старик был прав. Ни эти пять всадников повергли в ужас стражей города, а тень, растекающаяся за его собственной спиной. Конечно, город в любом случае решил бы, что это нападение. А не пошли этот глупый мудрец людей на перехват своего господина, то лежал бы он сейчас молодой и гордый, пронзенный десятком стрел перед воротами своего же города.
     Мудрец молчал, не говоря больше не слова, не выгораживая свое имя и имена стоящих вокруг стражей, не требуя похвалы за свое дело, спасшее жизнь молодого Бея. Все было понятно и так.
     - Перо, пергамент и чернила мудрецу, а мне лук и стрелу!
     Через мгновенье все было приготовлено.
     - Разогни свою спину, старик! – Абан-Бей, отступил от головы мудреца, похлопывая по шее своего успокоившегося коня. – Пиши. Именем Великого Султана, властвующего этими и другим землями, приказываю, как будущий падишах: Открыть ворота, а всем находящимся внутри пасть ниц.
     Серый лист пергамента обернули вокруг стрелы, длинной и острой. Абан-Бей выступил на жеребце из окружающего его кольца стражи, надел на большой и указательный палец правой руки два специальных перстня, служащих для растягивания тетивы. Вложил стрелу в лук. Этот лук, сделанный его отцом, был поистине произведением искусства. Собранный из мореного дуба и мягкой березы, он в течение долгих лет вымачивался в специальных составах, закрепляющих и превращающих свойства двух различных деревьев в одно целое. Затем долгая сушка под гнетом, предающая форму и наполнение. А после безукоризненное оформление. Костяные ушки, вросшие в плечи лука и инкрустированные извивами двух змеек из белого и желтого золота. Рукоять, обмотанная выдубленной кожей морского чудовища, с вплетенной золотой нитью. И тетива, способная выдержать вес доброго скакуна. Драгоценная и смертоносная игрушка.
     Не слезая с коня, молодой Бей натянул тетиву и долго выцеливал мелькающие между зубцами башни тени ее защитников. Плечи лука выгнулись до максимума. По лицу Абан-Бея струился пот, но застывшее напряжение рук он не сбавлял.
     Растяни боевой лук до предела и постой так хотя бы минуту, что бы руки не дрожали, и не сбилось дыхание.
     Бей держал. А потом, перестав дышать и превратившись на мгновенье в статую, он отпустил тетиву, звонко щелкнувшую по наручи, защищавшей предплечье, и еще мгновенье стоял неподвижно, ожидая, когда стрела, выпущенная им, перелетит не предназначенное для нее расстояние и найдет себе цель между зубцов сторожевых башен.
     Одна из теней периодически показывающаяся из-за укрытия, высунулась прямо перед стрелой. И было ли это удачей или умело просчитанным моментом, сказать было сложно, но стрела, перелетев два своих привычных расстояния, пробила голову неудачливого стража, оставив торчать не измазанными в кровь и мозги лишь оперение, да небольшую часть древка с прикрепленным к ней куском пергамента.
Бей опустил лук.
     - Разбить лагерь! – скомандовал он. – Видимо ночевать нам придется здесь.
     Но ждать и на этот раз пришлось недолго. Прошло не более часа, когда воздух завибрировал от наполнившего его далекого звучания рога. И тут же ворота города начали подниматься. Молодой Бей даже подумал, что, не вознамерились ли защитники города устроить боевую вылазку, но выбегающие из ворот стражники в сверкающих начищенных доспехах вместо того чтобы занять боевое построение, выстраивались в два ряда пред воротами, образуя тоннель, и опускались на колено, выказывая покорность и смирение. Когда же тоннель был готов, удлинившись на добрые сто метров, а звучание рога прекратилось, то в воротах показались три фигуры в простых белых одеяниях с покрытыми головами. Фигуры двигались на четвереньках, не отрывая лиц от земли.
     Абан-Бей улыбался. Вот оно величие и превосходство. Вот они новые рабы и слуги. Вот оно его царство. Он быстро вскочил на коня, но не летел теперь сломя голову, а дождавшись пока его охрана встанет рядом с ним, не спеша двинулся к распростертым ниц людям, которые проползли через весь тоннель и ждали величественного гостя, уткнувшись головами в дорожную пыль.
     - Что бы до следующего рассвета не сходили с места и не разгибали спины, – не дожидаясь приветствия, бросил Бей скорчившимся перед ним фигурам. А сам, не спеша, чувствуя новый прилив сил, и смакуя каждый шаг своего коня, вновь вглядывался в раскрытый зев ворот.
     Рог зазвучал снова и умолк, как только сын султана пересек городскую черту.
Тишина. Полное безмолвие. И сотни павших ниц людей. Площадь спин и целый город рабов. Абан-Бей медленно пересек площадь. Его конь выбивал гулкую дробь, ступая по выложенной камнем дороге. Эхо его шагов металлическим звоном разлеталось по согнутым спинам и, отразившись от стен домов, множилось, путалось и, превращаясь в разрозненный топот сотен копыт, возвращалось обратно. Молодой Бей наслаждался производимым при этом эффектом. Один всадник на одном коне, а ощущение, что в город вошла сотня воинов.
     Абан-Бей развернулся к воротам, через которые проехал ранее и сперва удивившись, невольно хмыкнул и растянул губы в злой улыбке.
     У городской стены, в стороны от ворот, болтались прибитые к крестам дюжина мужчин. Кровь струилась из их ран, глаза тлели пережитым ужасом и болью, которая терзала их и сейчас, но еще больше в них было страха перед близкой и в то же время долгой и мучительной смертью на кресте. Рты были завязаны, дабы стоны и мольбы обреченных не нарушали торжественного шествия нового хозяина этих земель.
А возле самих ворот, с левой от них стороны, стоял еще один крест, но пока не укрепленный и аккуратно прислоненный к городской стене. Стоял чистый и пустой.
Улыбка на лице Абан-Бея растянулась еще шире. Вот она - власть над жизнями. И вот оно – преклонение перед ним.
     Возле креста, смирено опустив голову, но не преклонив колен, стоял сутулый человек. Богатые одежды, испещренные золотыми кружевами и линиями, покрывали его с головы до пят, но скрыть скособоченность и уродство в конечностях дорогие наряды не могли.
     Сын султана не ошибся, признав в этом коротышке нынешнего наместника Египта. Как и не ошибся с выводом, что пустой крест, по его воле, может сейчас принять на себя вес этого золотого человека.
     Молодой Бей некоторое время, молча, смотрел на наместника. Тот же, ощутив на себе надменный взгляд молодого человека, медленно поднял голову. Медленно не потому что, он хотел это сделать так, а потому что не мог по-другому. Ему было тяжело держать собственный вес. И собственная же голова, сама по себе, была ему в тягость.
     «Лишить его этого груза?»
     Золотой коротышка смотрел в глаза Бея спокойно и тяжело. Да, именно такой взгляд должен быть у правителя. Но тело…
     Сын султана невозмутимо держал на себе взгляд человека. И тот видимо понимая, что переглядеть молодого хозяина ему не удастся, медленно и тяжело перевел взгляд на пустой крест рядом с собой, как бы спрашивая: Ну что? Сейчас?
     Абан-Бей вновь улыбнулся.
     - Нет. Не сейчас, – сказал он, подъезжая к золотому коротышке, и добавил, с высоты взирая на угловатого человека. – Но крест пока оставьте.