Толик

  С деревни до города сто двадцать пять километров. В 1993-м году до Города можно было ехать на остатках советского местного автопарка - «Икарусе» или «Туристе», пыльных, душных, с тоскливым запахом вчерашних пирожков. Едут они до города три часа. Можно также ехать на микроавтобусе, он довезет за два, стоить будет столько же, так же пахнет пирожками, суеты немножко меньше…
  Знаете, сколько раз я ездил этим маршрутом? Сейчас посчитаем. В детстве два раза классом мы ездили в Город в цирк, это два. Потом я туда ездил с мамой один раз. Мы ездили к ортодонту, потому что в деревне такого специалиста не было. Мама купила мне в Городе игрушечный автомобиль - скорую помощь. Эта скорая помощь пахла лучше, чем папины пластмассовые матросики. Мы с мамой отдыхали на лавочке в парке «1-го Мая», было жарко, и я играл с  новой игрушкой. И меня, и маму ужасно укачало в автобусе… И это три. Потом, в 1986 году, я поступил в  пединститут. На первом курсе я ездил в деревню примерно раз в две недели. Это примерно раз двадцать, и это уже двадцать три. На втором курсе – в два раза меньше, на трёх оставшихся - раз по пять за год... Итого, семь пишем, три в уме...
  В общем, полсотни раз я вот так же смотрел в окно, провожал взглядом крайнюю хату, читал табличку на выезде из района: «Счастливого пути»… Ну, и всё остальное. Всегда примерно одинаковая скука. И всегда примерно одинаковая тревога при приближении к городу. Потому что Город – большой. Там много людей, и все они бегут каждый по своему делу, и до тебя им никакого дела нет. Там ты совсем один. Ты сам отвечаешь за себя, принимаешь решения. Как настоящий взрослый человек! И вот это всё – тревожно. Поэтому тревога при приближении к городу всё время растёт. И когда, наконец, за окном мелькает табличка с названием города: «Город», суета и тревога охватывают не только тебя, но и всех пассажиров. Поближе к выходу перемещаются товарищи, которым выходить на «маше»: остановке «Машиностроительный институт». После «маша» в салоне гораздо свободней дышать, автобус без остановок едет на автовокзал. Тут уже тревога совсем заползает за воротник, щекочет уши и покрывает спину испариной. Конечно, в разное время тревога эта была разной. Можно сказать, что к третьему курсу ее правильнее было уже называть не тревогой, а предвкушением. Часто предвкушение это  было приятным. Предвкушение встречи с друзьями, например. Или предвкушение письма от нее. Или предвкушение новогодней дискотеки…
  С перрона в здание автовокзала в те времена заходить было не желательно, потому что там «работали напёрстники». Они умели вычислять деревенских по выражению глаз. Можно было, знаете ли,  попасть в неприятную историю. И хотя я и думал, что по моим глазам деревенского парня никак не вычислить, я тоже обходил эту толпу за десять шагов.
  Я не помню, как я тогда доехал в Город. Приехал я к Толику. Была осень 1993-го года. Я работал учителем в школе, у меня была маленькая дочка Настюшка и молодая жена Лена. Мы жили в деревне. А Толик жил в городе и работал врачом в детской психиатрической больнице. Дружили мы с Толиком со второго курса. И после возвращения в деревню я ездил к нему примерно раз в два месяца – выпить водки и поговорить за жизнь.
  Тогда у меня была кожаная зелёная курточка, слегка потёртая, но вполне еще приличная, она мне очень нравилась. Такой курточки не было больше ни у кого, потому что мне ее подарил один немец... Если вы родились не очень давно, ну, скажем, хоть даже и в 1993-м, а тем более еще позже, то вы не можете понять, что такая характеристика одежды, как «такой больше ни у кого нет» - это один из существенных ее плюсов. Так вот, я одел эту курточку и приехал к Толику в город.
  С автовокзала к Толику на квартал Чапаева ехать далеко, с пересадкой. Сначала на трамвае, а потом на троллейбусе. Но событие поездки на общественном транспорте для меня было приятным аттракционом. Потому что в деревне нет ни трамвая, ни троллейбуса, ни такого количества людей. Поэтому я развлекался, пока добирался до Толика.
  Дверь в квартиру Толик открыл не сразу. Он стоял на пороге взъерошенный, как воробей после купания в придорожной пыли. Одет Толян был в семейники, в руках держал дымящуюся сигарету. Толик – один из самых интеллигентных моих друзей. Во-первых, он детский психиатр. Тут хочешь не хочешь – будешь интеллигентным. Во-вторых, он интеллигент по своей натуре, то есть с детства. То есть родился таким. Вот поэтому видеть его в таком виде мне приходилось очень редко. Поэтому я удивился. Да и время было уже не раннее, чтобы в одних трусах по квартире рассекать. Он пригласил меня войти, провел мимо спальни, приложив палец к губам, в большую комнату и оттуда на балкон. Я тоже зажег сигарету. И Толик начал рассказывать.
  В соседней комнате – Наташка. Они с Толиком три дня не выходят из квартиры, потому что у них любовь. Ее родители не знают, почему дочери три дня нет дома. Родители, наверное, переживают. Так вот. Серёга, ты как думаешь, мне же нужно сделать ей предложение?
  Я немножко поржал. Потому что не мог сдержаться. Родители, наверное, переживают. Предложение, если хочется, можно сделать. Толик долго смотрел на меня, был смешной. Потом пошел в комнату, а я докурил свою сигарету.
  В общем, меня познакомили с Наташкой, умылись, причесались, оделись и отправились на троллейбусе на квартал Степной. Толик был, конечно, жених. Я был сват, мне Толик сам предложил. Мне отказываться какой резон? Я же к Толику приехал. А сватовство, если оно удачное, оно же тоже как праздник. По дороге для храбрости Толик много шутил. А может, не для храбрости, а чтобы Наташке немного настроение поднять. По Наташке было видно, что она сильно переживает. Три дня дома не была, не звонила, а теперь едет с женихом и сватом. Необычно, согласитесь.
  Я не знаю, почему такая важная деталь, как профессия отца Натальи, мне к моменту его появления в кадре известной не была. Было бы неплохо иметь время на моральную подготовку. Но полковник внутренних войск появился в папахе и лампасах на пороге своего жилища внезапно. Мы сидели за пустым столом вчетвером, Наташина мама слушала дочку, которая пыталась объяснить, что на квартале Чапаева хреново с телефонами. Мама сидела внимательная и вежливая, потому что Толик и я не выглядели бомжами, кидалами или бандитами. Толик готовился к речи. Про папу никто не думал, мамы уже и так хватало для задуманной миссии. Но полковник зашел и стал на пороге, с интересом разглядывая компанию. Толик посмотрел на Наташу, потом на папу и сказал: «А мы вот свататься пришли».
  Тут началась суета. Мама, конечно же, всплеснула руками. Действия папы я помню в деталях, потому что я только на него и смотрел. Папа от Толькиных слов как-то резко переменился в лице, как-то неловко заулыбался и начал суетиться, что, по моим армейским понятиям, полковнику делать не положено. Он подозвал маму, пошептался с ней, снял в прихожке с вешалки пустую авоську и ретировался в подъезд, быстро и невнятно объяснив, что очень скоро вернется. Папа пошел в магазин.
  Стол был накрыт в рекордные сроки. Мы с Толиком не успели посмотреть ни одного альбома со школьными фотографиями Наташки. За столом я начал пытаться играть роль опытного свата. Мол, у вас товар, у нас купец…. Пытался как-то максимально шутить и минимально выпивать.
  Назначили свадьбу на следующее лето. Лето-1994. Спешить, мол, некуда, в августе, мол,  урожай, время свадеб. Через час полковник на повышенной громкости уверял нас с Толиком в своем добром к нам расположении, хвалил Наташку как хозяйку и красавицу. Еще через два часа, довольно улыбаясь добросовестно выполненному делу и жадно затягиваясь сигаретами, мы двигались к троллейбусной остановке. Было около восьми часов вечера. А вечер уже удался.
  Толик начал формулировать свой замысловатый вопрос, когда мы уже втискивались в двери общественного транспорта. «Серёжа, - говорил он, - а ведь могут же между событием сватовства и событием свадьбы произойти некие такие события, которые сделают второе не то чтобы нежелательным, но даже и невозможным?» Я даже перестал двигаться, обернулся  к Толику и тщательно посмотрел ему в глаза. Толик уточнил: «Ну, смотри. Вот еще час тому назад я был уверен, что я ее люблю и что я на ней хочу жениться. Но вот сейчас с каждой минутой я всё больше сомневаюсь, что я ее люблю. А еще больше я сомневаюсь, что хочу на ней жениться. Разве это не серьёзная причина для того, чтобы отменить свадьбу?» Ну, я начал смеяться. Конечно же, это была очень серьезная причина для того, чтобы отменить свадьбу. У Толика было красное лицо. Он никогда не умел скрывать свои эмоции. Ему было совестно за такие слова, за такие мысли, за то, что он вообще попал в такую историю.
  Надо было парня спасать. И я предложил: «Тольчик, а давай сейчас выцепим Макса, и втроем отметим отмену твоей женитьбы?» Толик согласился, и мы слезли с троллейбуса через три остановки, на квартале Героев Сталинграда.
  Макс жил с женой, тёщей и двумя детками в двухкомнатной квартире. Он писал стихи, работал патологоанатомом, был Толькиным другом с первого курса. Всегда веселый и румяный, он подавал руку с неизменным замечанием: «Тщательно вымыл», а потом тихонько хохотал. Из-за крутого нрава жены и тёщи выцепить Макса вечером из дому можно было по очень ограниченному перечню причин. И одной из таких причин была ловля сбежавших больных. Я не имею ввиду пациентов Макса, они не бегают. Годом ранее из психиатрической клиники, которую курировал Толик, на самом деле сбежал больной. В такие моменты подрывается весь персонал, все знакомые и друзья персонала, все они ходят и ездят, ищут больного. Макс помогал тогда Толику в поисках. Тогда друзья и поняли, что на такое «святое дело» Макса из дому отпускают без лишних вопросов.
  Как только тёща открыла двери, Толик изобразил на лице выражение крайней озабоченности и объяснил, что одного Серёги мало для  поисков, потому что уже почти ночь, а больной сбежал еще в обед… Или утром… Или в другой город, этого я уже не помню. Макса не только отпустили, но еще и денег дали, чтобы он мог перемещаться на такси – для оперативности поисков. Мы зашли в ближайший продуктовый магазин, купили трехлитровую банку солёных огурцов, колбасы и водки, сели в такси и поехали к Толику отмечать отмену его женитьбы.
  По иронии судьбы сейчас Толик со своей женой Люсей и детьми живёт на квартале Степном в Наташкином доме в соседнем подъезде.