Семья

- И этот мужик – не знаю, как такие называются – достает откуда-то из-за пазухи свиток, разворачивает, кашляет почему-то три раза и начинает читать…

- Что за мужик? – перебил я его.

- Они еще, кажется, глашатаями называются. У нас таких нет… Так вот, достает он свой свиток, и читает что-то вроде: «Высоким соизволением Его Королевского Величества короля Какого-то там Сколько-то там приказываю: всем, кто возжелает достать со дна морского перстень принцессы Такой-то там, явиться означенного числа в означенное время в кают-компанию». Я как только о дне морском услышал, сразу перстень тот возжелал. Мне и царство никто вроде не предлагал, и сердце принцессы тоже, но – вы же знаете – я поплавать завсегда.

- Ага, знаю. И что дальше? – спрашиваю.

- Я уже встал было, а тут Мишка…

- Мишка?

- Он к нам в одиннадцатом классе в детский дом пришел. Рыжий такой. Мишка, в общем, мне говорит: «Глупости не делай, чувак!» Тоном таким загробным говорит. А Мишка будущее чуть-чуть видит. Я еще подумал тогда: «Неужели увидел, что я утону?» А сам у него спрашиваю: «Миш, а ты, что, что-то нехорошее чувствуешь?» А он мне: «Почему чувствуют. Вижу и жопой чую!» И глазами видит, и жопой, значит, чует. Он когда глазами видит – еще полбеды. А вот когда жопой чует – беда точно.

- А вы откуда знаете?

- Да тут примеров-то много привести можно. До того круиза, помнится, мы втроем – я, Мишка и Тома – каких-то чертей повстречали прямо в центре Питера. Еле-еле отбились – Томке пришлось локальный ядерный взрыв устраивать. Так Мишка нас до того предупреждал, чтобы мы в ту подворотню не сворачивали. И до того примеров можно привести много. Правда, на том лайнере он потом добавил: «Я, - говорит, - не совсем пойму, с кем жопа-то случится. Вроде бы с тобой, а вроде бы и с Толиком».

- А с Толиком что? – я начал немного путаться.

- Толика за глаза проглотом называют. Прозвище, конечно, так себе, но…

- Точно отражает?

- Вот именно. Короче, Толик у нас постоянно в разные ситуации влипает. В тот раз, правда, пока еще не влип. На тот момент, о котором я говорю. На тот момент вообще еще никто ни в какие ситуации не влип. В общем, я вам все в лицах расскажу. Эффект присутствия, так сказать.

…

Глашатай что-то еще капитану на ухо сказал и ушел. Я было уже поднялся, но Толик меня остановил и говорит: «А ты куда торопишься?» Я отвечаю: «В кают-компанию, заявку подавать». А он говорит: «Да не торопись, сейчас стриптиз начнется. Ты давно голую телку видел». А я и правда, голую телку-то уже месяца три не то, что не тискал, даже не видел. Думаю: «Уж стриптиз-то я точно посмотрю!» Короче, сели мы и ждем.

Выходит на сцену ведущий и что-то на тамошнем балаболит. Мне Наташа на ухо переводит – она у нас все языки знает: «А сейчас попрошу всех, кому еще не исполнилось двадцать два, выйти из зала. Мы начинаем пикантное шоу для избранных. На сцене – мадемуазель Фифи». На самом деле он ее не «мадемуазель» назвал, а как-то иначе, только этот набор букв Наташа повторить не смогла.

Мы, конечно же, остались сидеть. В конце концов, паспорта никто не проверял, да и, судя по внешнему виду оставшихся и ничтожному количеству ушедших, предостережение ведущего мало кто принял к сведению.

Зазвучала музыка. Откровенно говоря, дебильная музыка. Как будто кто-то струны скрипки пальцами дергал вместо смычка. Потом какие лампочки замигали – и на сцену стриптизерша выбежала. Вся в перьях, как страус, но сиськи голые. Тут уж мы окончательно решили остаться, несмотря даже на то, что девчонок сиськи тамошней мадамы мало интересовали. И вот, значит, бегает эта Фифи вокруг, перья потихоньку скидывает. И все как-то на наш столик косится. Потом задерживаться около него начала: сделает круг и прыгает возле нас. И, самое главное, никто ведь деньги ей в чулки не засовывал. У нее и чулок-то не было. Когда перья все были сброшены (Наташа мне на ухо шепчет: «Полиняла!»), она с себя трусы стянула, и в таком виде стала танцевать. Зрелище, надо сказать, так себе получилось. Но вы бы видели Толика! Он рот открыл и на эту Фифи пялится. А рот у Толика ого-го! Я его хотел по плечу стукнуть, чтобы варежку попридержал, но не успел. Фифи прямо к нему подваливает, со столика бокал вина берет, затем на этот столик свой зад водружает, а ногу в рот Толика засовывает. Знаете, игриво так, мол, господин, вон тот пальчик извольте пососать. По ноге начала вино ему в рот вливать, хотя, как я понял, ни капли в рот-то не попало.

…

- А Толик что? – не выдержал я.

- А что Толик?! Он эту ногу начал потихоньку в себя всасывать. Я даже подпрыгнуть не успел, а вся ступня уже у него во рту оказалась. Фифи бокал уронила от такого зрелища, глядит на Толика и глаза все круглее и круглее становятся. Потом, когда наш Проглот ногу уже до колена проглотил, она вроде пришла в себя и пищать начала. И все вокруг тоже в себя пришли, только писком дело не ограничилось. Один господин из-за соседнего столика подскочил и Толику по голове бутылкой бить начал. Бутылка не бьется, вино вперемешку с кровью во все стороны брызжет, а Толику все равно. Толик, знаете ли, покушать любит. Собственно, ногу-то ту у Фифи он откусил и даже дожевать, кажется, умудрился. Мы не стали смотреть, что дальше случится, и сбежали. Толика там бросили.

- А что же не помогли? – поинтересовался я.

- А мы Толика никогда из беды, причиной которой он сам является, не выручаем. Сам выкрутится. Он обычно паре-тройке защитничков животы вспарывает когтями, еще десяток калечит и убегает. Правда, в тот раз мы не учли, что на корабле были. И бежать было особо некуда. Потому уже за дверями зала решили, что нужно в кают-компанию бежать. Она, во-первых, от зала далеко, а во-вторых, всегда можно с толпой смешаться по дороге. Нас, впрочем, вместе с Толиком быстро поймали и хотели за борт выкинуть. Я, как вы понимаете, только рад бы был такому повороту, но ребята плавают плохо. Потому мне удалось – с великим, надо сказать, трудом – обменять нашу коллективную жизнь на то самое кольцо, которой некая принцесса уронила на дно моря. Глубоко, по всей видимости, уронила, потому что аж шесть жизней за него на кону стояли.

- Так, а Толик что?

- Побили его сильно. Он у той Фифи ногу выше колена откусил и сожрал. Проглот, что тут скажешь… Некрасиво, конечно, получилось, но, откровенно говоря, и некрасивее получалось… В общем, чуял Мишка жопой, что что-то случилось – и оно аккурат случилось. Мне за всех отдуваться, значит, нужно было. А мне поплавать – только душу отвести. У меня, когда я долго без воды вынужден находиться, жабры болеть начинают.

…

В общем, соревнования начались. Кроме меня в них еще пять человек принимали участие. Не знаю, конечно, на что они рассчитывали: я перед тем, как через борт лайнера перепрыгнуть, сонаром пытался до дна моря «достучаться». Так вот, звук ко мне так и не вернулся. По всему видно, что море в этом месте глубокое.

Тут он застыл и в одну точку уставился. Жабры на его шее словно волны на море заиграли. Про такие минуты он говорит «Дышу в два горла». И действительно, он в такие минуты дышал дважды – жабрами и легкими. Обычно он делал это, когда окунался в собственные грезы или воспоминания. А делал он это часто.

- В общем, нырнул я, - спустя время он продолжил, - И, вы понимаете, когда я в воду попадаю, я другим становлюсь. Я вмиг забыл о ребятах, которые на борту остались. У меня была стихия – и у меня была цель. Мои соперники слились очень быстро. Я даже думаю, что слишком быстро. Я упертый. Сначала я закрыл свои легкие – не очень приятно, когда туда попадает вода. Зато жабры – не поверите – сразу запахом наполнились. Нет, не запахом. Это что-то другое. Ощущение, которое включает сразу и запах, и вкус, и химическое чувство… Как его объяснить? Вы когда-нибудь батарейку лизали? Старую такую, квадратную? К обоим контактам прикасаешься языком – и кроме удара легкого чувствуешь кислинку. Страшно, больно чуть-чуть – но очень вкусно. Особенно в предвкушении. Еще масса других ощущений, которые вы, к сожалению, вообще не поймете. А когда на определенную глубину опускаешься – там давление уже больно давит даже на мою толстую кожу – где глаза уже ни черта не видят, к чувствам прибавляется еще целая гамма ощущений. К слову, я на той глубине нарастил на кожу толстенный роговой слой, чтобы давление меня не расплющило. И обычные, человеческие глаза мне были уже без надобности.

Надо сказать, что принцесса та швырнула свой перстень на потрясающую глубину. Я на такой еще никогда не бывал. Планировал, но не бывал. То ли духу не хватало, то ли руки не доходили. А тут вроде и стимул есть, и способности позволяют. И тут мои… назовем их органы чувств встрепенулись. Я почувствовал не угрозу даже, а какое-то чужеродное присутствие. Поверьте, мне вообще неизвестно, кто должен обитать на такой глубине. Кашалоты, удильщики, Ктулху… Я едва ли опасался их, ведь мне было понятно, что в любой момент я на максимальной скорости поднимусь выше, куда им дорога заказана. Не знаю, это, наверно, покажется вам глупым, но я был буквально уверен в собственной безнаказанности…

Тут он замолчал. Долго сидел – а я не рискнул его окликнуть.

- Послушайте, а вы ведь умеете мысли читать? – вдруг спрашивает.

- Ну да, - отвечаю. - А что?

- А вы это как делаете? Только слова «вычитываете» или образы тоже?

- Все, что человек думает. Но только, если он захочет – и я захочу, - поторопился я его успокоить.

- А вы захотите. Я словами не смогу описать то, что увидел. Только образами. Просто в языке нет слов таких. Ни в одном языке. Ни одного слова ни в одном языке мира.

- А как же я опишу?

- Вы хотя бы почувствуйте!

…

Я закрыл глаза и почти сразу почувствовал приглашение. Ненавязчивое такое приглашение вроде светящейся глубоко в мозгу неоновой вывески с красноречивым текстом «СЮДА!» Ну «сюда» значит «сюда» - я не мог отказать в невинной просьбе проникнуть в чей-то мозг. Буквально на секунду, чтобы скопировать одно воспоминание.

Мысленный Ctrl+C, и я снова свободен. Но стоило мне вернуться чувствами в то время и в то место, в котором меня никогда не было – и я перестал быть собой.

Вокруг – кромешная тьма. Но при этом все видно. Впрочем, и смотреть особо не на что, хотя ощущается присутствие множества существ. И чувства… Каким-то непонятным образом я чувствовал всё, что чувствовали вокруг меня эти невидимые твари. Страх, голод, удивление – и бесконечное любопытство. Из той же области с неизменными вопросами «Кто он?», «Опасный ли он?», «Можно ли его съесть?» Четкого сигнала о том, что меня можно съесть, не поступало. И это успокаивало.

А вокруг тем временем светлело. Но свет этот был не небесный. Если можно так выразиться, то свет был каким-то темным. Так светятся во тьме пещеры живущие там твари. Так фосфоресцирует помет летучих мышей. Так светятся над болотами огоньки. Свечение холодное, голодное, неживое – это тысячи и миллионы глубоководных тварей силой воли творят в собственной утробе сложные химические реакции. И вокруг них – коллективное поле страха. Они засекли меня теми чувствами, которые даже в нынешнем моем состоянии мне неведомы. Засекли – и испугались.

Испуг означает реакцию – убежать, напугать, напасть. Миллионы малейших тварей, обителью которых является адский мир морских глубин, едва ли решились напасть на меня. Убежать они тоже не могли, ибо квадратный микрометр пространства был разрешенной им самой природой средой обитания. Оставался страх. Чего можно бояться на такой глубине? Конечно, света. На кого-то он действовал, на кого-то нет.

Меня свет не отпугнул. Только спутал чувства. Я полагал, что теперь мне будет легче ориентироваться в пространстве, но оказалось все наоборот. Те потаенные для моего сознания чувства, которые доминировали доныне, ослабли, а должное прийти им на смену зрение едва работало.

И именно в этот момент явилось Оно.

Я почувствовал – даже мои ослабевшие седьмое, восьмое, девятое и какое-то там еще чувство это смогли – приближение чего-то огромного. Сначала задрожала вода. Я уверен, что на такой глубине вода не может дрожать – слишком велика её толща. Но в этот раз вода дрожала.

Затем все затихло. Тут и так было тихо: слышались едва-едва «переговоры» скользящих вокруг существ. Вмиг все стихло. И твари растворились в окружающей тьме. Миллионы светящихся организмов, только что пытавшиеся отпугнуть меня своим призрачным светом, одномоментно погасли. Тьма, не скрою, принесла мне даже некоторое облегчение. Теперь я мог всецело положиться на прочие свои чувства, названия коим я и придумать не могу. И эти чувства подсказали мне, что теперь я совершенно один. Перед лицом того, для описания чего ни в одном земном языке нет слов.

Я бы мог назвать Это Мировым змеем. Левиафаном. Йормунгардом. Уроборосом. Именно на такой глубине и должны обитать подобные твари. Быть может, именно на этой спине покоиться весь мир. Но есть ли у этого существа спина? И является ли это существо чем-то, что имеет ведомые человеку формы? Я «вижу» (ощущаю) движения миллионов маленьких ножек. Ножки? Я мысленно смеюсь над своей наивностью – каждая такая «ножка» была длиннее меня в десятки раз. Но в сравнении с телом этого существа каждая такая нога – как лапка в сравнении с длинным телом геофила. Только у этой твари посчитать количество ног едва ли удастся.

Так может и не Мировой змей это вовсе? А Мировой червь. Многощетинковый. И не знаю я вовсе, где про таких слышал. Но почему тогда смотрят на меня вполне человеческие глаза? Да и зачем на такой глубине нужны человеческие глаза? И человеческие губы? И человеческий нос? Вообще, зачем на такой глубине лицо прекрасной девы? И жало ядовитого змея. И извивающееся кольцами тело червя с миллионами маленьким ног. И девять рядов прекрасных зрелых женских грудей.

Самое поразительное, что я не видел все эти части как единое целое. Даже не знаю, как объяснить… Как будто идешь по темной комнате с фонариком. И он периодически выключается. Батарейка садится или не контачит что-то. И когда свет горит, из тьмы выскакивают то бортик кровати, то дверца шкафа, то окно. А о внешнем виде комнаты остается только догадываться.

Так и тут: то я вижу щетинки (откуда-то я знаю, что посредством их существо дышит; впрочем, как такую прорву плоти снабжать кислородом – неизвестно). Я вижу прекраснейшую (без преувеличения, хоть и в сильно увеличенном количестве) женскую грудь, назначение которой мне неизвестно. Я вижу глаза и губы. Я вижу кольчатое тело, извивающееся вокруг меня. Я вижу трещотку на конце хвоста словно у гремучей змеи. И множество иных подробностей анатомии существа, которые едва ли подвластны моему языку. И моему разуму.

Микроскопические ночники, облепившие придонные камни, периодически вспыхивают то ли от страха, то ли от возбуждения, когда очередное членистое кольцо проносится над ними. И каждая такая вспышка помимо шелковистого тела, помимо серых камней, никогда не видевших солнечного света, высвечивает кладки колоссальных яиц, из которых, без сомнения, вот-вот должны были вылупиться дети. Кольчатая голубоглазая детвора, надо думать. Или же они должны обрести при рождении иные облики?

А внимание существа все острее. Ко мне протягивается рука – огромная, покрытая черными волосоподобными выростами. Но не волосами – это точно. Выросты топорщатся пока на расстоянии от меня, но приближаются. И при ближайшем рассмотрении эти выросты оказываются маленькими ручками. Ну, как маленькими?! Размером с мою руку. Много черных человеческих ручек, торчащих у этого существа из основной руки. Так сказать. Если можно «так сказать»? Ручки мелькают перед глазами, колышутся то ли своей волей, то ли невидимыми течениями. И на одной из них – ума не приложу, как вовсе увидел – блестит кольцо. Откуда на такой глубине блеск – мне тоже непонятно. Быть может, от этих глаз, которые сверкали своим внутренним, не связанным с солнечным или лунным светом. Или от голубоватой искрящейся слюны, которая разливалась в черной воде, словно молоко в чашке черного кофе. Тяжами и полосами слюна тянулась вокруг прекрасного красногубого рта.

А кольца сворачивались вокруг моего тела все активнее и активнее. И конца края этим кольцами не видно. Хотя нет, вру, конец был виден – я уже упоминал про трещотку гремучника. Она трепыхалась передо мной, беззвучно и едва заметно. И по мере того, как кольчатое тело сжималось, трещотка росла в размере. Она становилась плотнее, толще, крупнее. Она напоминала эрегированный фаллос с той лишь разницей, что была покрыта не кожей, а неким подобием рыбьей чешуи. И она распространяла вокруг запах. Острый гнилостный запах разлагающейся рыбы, мертвых кальмаров, слипшихся от послесмертных секреций кусков тел подводных обитателей, намотанных на винт корабля. Запах становился все более ярким, начал кружить голову. Потянуло блевать. Ощущение отравленной воды. Словно провел пять минут в общественной туалете на каком-то пригородном вокзале. Где никто никогда не мыл толчки. Где не поссышь в писсуары потому, что в них просто не осталось отверстия из-за налипшей накипи из мочевых пузырей.

Не знаю уж, как это получилось (да и к тому же далеко не все мои действия были следствием деятельности моего ума), но мне удалось метнуться к блестящему вблизи кольцу и сдернуть его с пальца.

Тварь взвыла. В воде звук распространяется иначе, резко, ударом. Барабанные перепонки (напомню, что на такой глубине с моим телом (точнее, телом носителя) произошли разительные изменения), казалось, вздулись в голове, грозя вот-вот вырваться из той оболочки, в которую было одето мое тело. Но я нашел в себе силы, я вывернулся из грозящих мне колец ее тела, увернулся от непонятного органа, который извергся из какой-то черной глубины между кольцами.

Мое тело устремилось вверх без всякого моего участия. Оно словно само чувствовало, что ему необходимо. Плевать на возможные и вполне вероятные последствия быстрого подъема с такой глубины. На языке вертелось название болезни, которая бывает из-за этого. Кажется, кессонная. Плевать. Даже с такой глубины подъем – счастье. Несмотря на боли в сердце, голове, почках и каких-то еще откровенно неопределенных органах.

Последнее, что видел я в своей голове, был голубой свет. Последнее, что я слышал, был истошный крик безымянной твари сотней километров глубже. Крик, от которого забурлила вода вокруг.

…

- Почувствовали!?

Он еще спрашивает! Меня до сих пор трясло. Но все же я нашел в себе силы спросить:

- И что дальше?

- Я вынырнул. Только корабля рядом больше не было. По всей видимости, они подумали, что я едва ли уже выплыву. Разве могли они подумать, что я столько времени проведу под водой. Ни один человек на такое не способен. Вы представляете мои мысли? Только Господь знает, что они сделали с моими друзьями. Или что они делают в данный момент. Я не знал, в какую сторону плыть. Беспомощно крутился из стороны в сторону, но на воде не остается следов.

- И что вы сделали потом?

- Не торопитесь. Вы уже почувствовали то, что чувствовал я на глубине. Вы увидели это своими глазами. И вы не сошли с ума, хотя сам я опасался, что со мной это непременно случится. А это значит только то, что вы не сойдете с ума и сейчас. Если снова попробуете влезть в мою шкуру. Тем более, что в тот момент моя шкура была толще, чем у иного слона. Понимаете, мне было нельзя менять облик. Каким я был на глубине, таким я остался и на поверхности. Не то, чтобы я забыл измениться. Просто нутром почувствовал, что этого делать пока не нужно.

- Я не хочу больше влезать в вашу шкуру. Мало того, что это «умение» отнимает массу сил, так еще и за психику мою никто в такие моменты не отвечает. Как и за вашу, кстати. Едва ли вы увидел на поверхности что-то столь же знаменательное, как и на глубине. Потому просто рассказывайте. Попробую представить себе.

- Жаль. Вам все же стоило бы попробовать. В конце концов, свои таланты нужно использовать. Впрочем, вы можешь банки обворовывать. Ребята рассказывали.

Последние слова он сказал, увидев мое удивленное лицо. Оказывается, мои увлечения уже стали достоянием общественности.

- Да вы не кипишуйте. В конце концов, каждый из нас использует свой талант по большей части себе во благо. Мы ведь не человеки-пауки и не бэтмены какие-то. Впрочем, в той ситуации я старался скорее ради других.

- Ладно, - только и сказал я.

- В общем, не хотите – не надо. Тогда просто слушайте. Крутился я так долго. То в одну сторону поплыву, то в другую. И долго бы я так метался, если бы не настала ночь. У меня был только один шанс – я мог выбрать одно из направлений и поплыть. Но я никак не мог решить, что выбрать.

- Что же вы выбрали?

- Мне помогли. Мне указали направление. Я поплыл по нему, и достаточно быстро догнал лайнер. Правда, ребят к тому времени на судне уже не было. Король – или как там его? – приказал казнить их. Старым, так сказать, дедовским способом – утопил. Если бы я был рядом, я бы смог помочь. Но я опоздал. Я даже не знаю, в каком месте их всех заставили пройти по доске. Едва ли имело место пиршество акул – в этих местах они редки. Так что они просто утонули. Если бы вы были там, вы бы почувствовали атмосферу. Любые ураганы, любые цунами уже не смоют с тамошних волн того позора. Казалось бы, двадцать первый век. Пиратов нет, а по доске людей водят. И внизу их ждут не акулы, которые, как вы уже поняли, в этих водах едва известны. Внизу их ждет пучина воды – и тварь, имени которой никто не знает.

- Неужели их принесли в жертву тому существу?

- Тогда я тоже об этом подумал. Но последующие события не то, чтобы опровергли мои догадки. Как вы помните, настала ночь. Луна едва проглядывала из-за туч. Я вполне мог разглядеть свою руку, если бы вытянул ее вперед, но дальше ничего видно не было. Но мне вновь указали направление.

- Постойте, вы уже говорил о том, что вам кто-то помог. Или что-то. Но так и не уточнили…

- Кто-то… Только я не знаю, кто. Какие-то микроорганизмы светящиеся. Они выложили дорожку. Сначала от места моего погружения к месту погружения моих друзей. Потом – оттуда на берег. Оказывается, он был недалеко. Сравнительно – вам бы дорога не понравилась. Мне она тоже не понравилась, потому что каждый взмах руки сопровождала мысль. Я думал о моей вине – я ведь мог быть быстрее. Я думал о каждом из них – но я не называю имена тех, кого больше нет. Я думал о том существе, которое, быть может, следовало за мной на значительной глубине. Оно могло видеть меня – я мог только плыть. Мои слезы смешивались с морской водой, и, в конце концов, я перестал понимать, где вода, а где слезы. И как только я осознал это – показался берег. Я вышел и пошел. Все мои вещи остались на лайнере. Я сотворил из хитина подобие одежды. Потом хитином я покрыл свои мысли. И пришел к вам.

- И что вы хотите?

- Вернуться.

- А при чем здесь я?

- Вы не спросите меня о причине?

- У каждого своя причина для возвращения. Кому-то нужно отомстить, кому-то нужно сделать что-то в последний раз.

- А кто-то просто скучает… Та глубина… Она покоряет. Я знаю, что там обитает Гидра – и я боюсь ее. Но я знаю и то, что там теперь обитает моя семья. И ваша семья, кстати, тоже. Гидра. Наша мать.

- Наша мать. А те яйца – наши младшие братья и сестры, к которым просто приехали в гости старшие. Вы ведь думаете, что мы друг от друга отпочковались? Конечно, нас кто-то породил. Но я не знаю, кто отец. Скорее всего, человек – иначе мы были бы мало похожи на тех, на кого похожи. Потому-то вас…

- … тебя.

- Тебя так и тянет на глубину – к матери. Каждый из нас получил что-то от нее. Ты – тягу к морю. Я – способность влезать в чужую голову. Прочие – другие способности. И не факт, кстати, что они погибли. Мать-Гидра не дала бы им умереть.

- И что мне делать?

- Плыви туда. И вскоре я последую за тобой.

- Спасибо, но…

Слова его прервал стук в дверь. Заглянула секретарша и сказала:

- Доктор, следующий пациент уже ожидает вас.

- Да, спасибо. Что ж, Виктор, до следующего сеанса в четверг.

- Конечно, доктор, до следующего сеанса.  Я обязательно расскажу про тебя маме.