Камбала часть вторая

На поезд Танька не успела. В Киев не уехала. Она по-прежнему ходила утром на базар. Выпрашивала у бердянских  браконьеров остатки  рыбы, кормила ими кошек, и вставляла в квартире выбитые  стекла. Соседей в подъезде почти не осталось. Только Люба, по-прежнему, подметала двор, а Исакич лечил больные зубы.
Не распакованная дорожная сумка уныло  громоздилась в узкой прихожей.
Все чаще и чаще раздавались взрывы. Таня научилась по звуку отличать   «Грады» от минометов. Буднично прислушивалась к автоматным очередям и обходила стороной улицы с дорогими магазинами. В Донецке грабили, мародерствовали, убивали. Вакханалия вседозволенности и понимание пройденной точки не возврата превратила обывателей в бандитов. Одним уже некуда было бежать, а другие все еще надеялись на чудо. Никто из них не хотел войны, но и мир уже не был спасением.
К зданию СБУ подъезжали легковые автомобили. Из машин выходили одетые в военные френчи люди. Худые лица, впалые щеки, уставшие злые глаза.  Украинские флаги сожгли еще в мае, и над зданием развевался  флаг ДНР. Иногда на площади проходили митинги. Приезжали новобранцы. Люди во френчах пожимали им руки и выдавали оружие.
- Они не уйдут, Таня. Им некуда уходить, им здесь хорошо,- утверждал мудрый Исакич. – Нам придется приспосабливаться. Но, Вы, Таня, Вы должны уехать! Вы еще молоды, и Вам опасно здесь оставаться.
Город обезлюдел. Заклеенные скотчем окна, заколоченные витрины, разграбленные супермаркеты. По пустынным улицам бродили вооруженные люди в камуфляже. Временами проезжали бронемашины с обнаженными по пояс, загорелыми до черноты парнями. Иногда Таня слышала, как эти парни пели. Играли на гитаре и душевно пели старые военные песни.
«Темная ночь, Только пули свистят по степи. Только ветер гудит в проводах, Только звезды мерцают»…
Таня не понимала кто эти люди. Не знала свои они или чужие. Она их боялась. Боялась  оружия,  беспечных улыбок и равнодушно шарящих глаз.
Она видела, как они устанавливают во дворах минометы и понимала, что эти люди  могут застрелить любого. Невзрачную Таньку,  ребенка или старого доктора. Таня просто боялась, а они просто стреляли.
- Что защищают эти люди? Кого они защищают? Чего они добиваются?   Ради  какой свободы они умирают? И кому нужна такая свобода?  Кому нужен разрушенный, мертвый город?
Ответов у Тани не было. Не было ответов и у множества  покинувших родной город дончан. Люди уезжали от войны,  увозили семьи в безопасное место. Одни  удирали в Россию, другие -  на запад,  третьи - в центр. Уезжали к родственникам, знакомым, в дальние села и приазовские пансионаты. Люди убегали. Они не хотели воевать, надеялись, что все уладится само собой, что кто-то, неважно кто, украинская армия или российские солдаты их защитит. Они не думали о предательстве, о покинутой родине,  по-мещански  жалели нажитое добро, брошенные квартиры и налаженный  быт.
Люди покидали Донецк. На машинах, автобусах, маршрутках. «Сепаратистка» Танька по прозвищу Камбала тоже уехала.
Поезда на Киев уже не ходили, и неугомонная  Маша уговорила покидающих город  приятелей, взять с собой в машину  школьную подругу.
Уставшие, потные, пыльные они преодолели пять блокпостов  и спустя семь часов  добрались до маленького  поселка на берегу моря.
Старенький голубоглазый санаторий приветливо сверкал натёртыми окнами, гудел пылесосами и громыхал  матом сантехника. Ухоженные патриархальные клумбы благоухали запахом  чайных роз и маттиол. Многолетние сосны прятали в лохматой тени сверкающие глянцем свежей краски детские площадки.  Древний заводской санаторий  готовился принять новый заезд отдыхающих.
Незатейливый азовский поселок раскинулся над обрывом грядой монументальных зданий  советской эпохи. Густо и ярко накрашенные санатории напоминали расплывшиеся лица их провинциальных  администраторш.  Объемные вывески  гордо оглашали имена  хозяев. «Мотор-Сич», «Ферросплащик», «Запорожжсталь». Эти   раскатистые « рр» и растопыренные «жж» вызвали у Тани неосознанную тревогу. Однако, тенистые аллеи, уютные беседки и, насквозь пронизанная солнцем,  застекленная  столовая,  вернули  покой и напомнили бездумное детство.
Санаторий жил своей жизнью. На первый взгляд  здесь ничего не напоминало  о войне.
По пляжу бегали  дети, строились песочные замки,  ваялись русалки. Сновали вдоль берега торговцы пахлавой, рыбой и сладкой ватой. Мужчины  провожали  взглядом  загорелую  торговку домашним вином.  Пляжные объявления по-прежнему запрещали купаться в шторм и нырять с волнореза.
Все было как всегда. Только, временами, над морем  раздавался непривычный гул. Молодые мамы, тревожные бабушки и отрешенные папы вскакивали, прикрывали глаза козырьком ладони и,  молча, смотрели в небо. Низко над морем, так низко, что можно было  различить написанные на борту буквы, плыли  пузатые военные вертолеты.
Вертолеты исчезали и насупленные мужчины, присаживались на песок, и, что-то  тихо бормотали женам.
- А, я?! Что я буду делать?! Одна! С двумя детьми, – визгливо заводились женщины. И мужчины замолкали.
Они были странные,  эти отдыхающие в том году  мужчины. Не бегали за пивом, не жарили шашлыков, не пили в солнцепек водку,  не таскали из киоска чебуреки. Их белые до синевы тела, темные лица и загорелые по локоть руки выдавали  тружеников и  редких посетителей пляжей.
В столовой мужики уныло сидели за одним столом с тещами, матерями, женами и детьми. Быстро съедали столовскую  кашу и убегали на улицу курить.  По аллеям санатория бродили угрюмые мужчины и тихо разговаривали по телефону.
- Ну, шо я ему скажу, Оксана? Ну не плачь, не надо. Он взрослый мужик, он сам принял решение…
Приезжай к нам, если шо. Хотя…, сам не знаю, куда мы дальше поедем. Знаешь, тут тоже недешево.
- Ну, а что там дома? Стреляют? Наш дом-то целый?
- Кого похоронили? Брата?!  Осколок? Шо ты кажэш? Снидав на веранде? Да кто ж на веранде завтракает,  в такое-то время?!
- Так, а ты что думаешь? Пойдешь воевать? А сколько плотят?
- Решили в Запорожье. Там вроде спокойно. Пока спокойно.
Из столовой выбегали шумные загорелые дети. Томно возникали краснолицые обгоревшие супруги и увлекали мужей на послеобеденный сон.
Женщины  убегали от реалий  успешней мужчин. Здесь, на отдыхе, возможно впервые в жизни, они оказались главными. Их растерянные  мужья послушно «спасали»  от войны баб и детей. Женщины  же изо всех сил верили, что все уладится. Неведомо как, но уладится. По вечерам они облачались в открытые платья, наряжали детей и устраивали семейные променады по дорожкам санатория. Немыслимый фарс и вера в лучшее.
- Боже, спаси Украину,- молилась Танька,- спаси нас всех, Господи! Сделай так, чтобы война закончилась. Сделай так, чтобы мы все вернулись домой.
В Таньке не было ненависти к тем, воюющим в Донецке, парням. Она не искала причин, не считала себя виноватой. Тогда, в мае, она действительно думала, что так будет лучше. Искренне верила, что будет независимый Донбасс и, что Россия поможет и, что наступит лучшая жизнь.  Надеялась, что будет так, как когда-то, давно. Когда был жив папа, и они всей семьей ездили в Москву, покупали там красивые вещи, ходили в ресторан «Кавказ» и пели «Молодого коногона».  На том референдуме Таня голосовала за праздник,  праздник ставший войной.
Таня старалась  об этом не думать. Совсем не думать.
«Сепаратистка» Таня нянчилась с детьми донецких  приятелей. Собирала со столовских тарелок остатки еды и кормила ими приморских кошек. Шерсть ленивых южанок блестела, переливалась отблесками драгоценного меха.  Вальяжным покоем исходили сытые раскормленные  морды.
Кошки войны не боялись, кошки об этом не думали, кошки ели камбалу.