Карантин

В аэропорту
    
     Почти все новобранцы сошли по трапу на грешную землю самостоятельно. Лишь близорукого переростка Бахрама Алишева вынесли из самолета на своих плечах Максим Шатров и Артур Будницкий.
     - Укачало, - объяснял прапорщик Колосов сочувственно кивающим пассажирам.
     - Ма-ама – анар-р-р-хия, па-апа – стака-ан портфейну, - промычал Бахрам и попросил поправить ему очки, которые болтались на самом кончике носа.
     Последними по трапу спускались Миша Солнцев, нагруженный сразу четырьмя сумками, и капитан Дегтярев, главный «покупатель» живого товара. В аэропорту к нему подошел еще один офицер, небрежно отдал честь и критично осмотрел «рекрутов». Максим терпеливо опускал вниз руку Алишева, который упрямо пытался показать подошедшему майору средний палец.
     - А что он на меня смотрит, я что, лошадь? – возмущался очкастый Бахрам.
     - Ты не лошадь, ты – конь с яйцами, - успокаивал его Максим.
     Капитан Дегтярев подозвал к себе сержанта и приказал построить новобранцев в две шеренги. Почему-то Максим сразу же понял, что их вновь будут делить. Первый раз разношерстную толпу призывников ополовинили два часа назад. Потом кто-то сказал, что их отправили в Забайкалье. «А мы все же в Европе!» – с удовлетворением отметил Шатров и стал ожидать решения своей дальнейшей судьбы.
     Незнакомый майор выкрикивал фамилии из списка, протянутого ему Дегтяревым, и толпа отвечала дружным гоготом в тех случаях, когда он произносил их неправильно. Названные новобранцы выходили из строя и вливались в быстро растущую толпу напротив. 
     - В Малиновку, в Малиновку, - от одного к другому летел подхваченный кем-то слух, и Максим с удивлением подумал, откуда это можно было узнать. Однако, повернув голову, он заметил, что в тылу их поредевшего строя сержант, который летел с ними в самолете, разговаривает с бойким чернявым ефрейтором, прибывшим в свите майора вероятно, из этой самой Малиновки.
     Наконец, капитан дал команду выходить на улицу. Оставшиеся в зале аэропорта «малиновцы», как окрестил их про себя Максим, жалобно смотрели вслед своим землякам. Еще час назад Максим не знал никого из них, но расставаться все равно было грустно.
    
Баня
    
     Положив руку на задний борт крытого грузового «ГАЗа», Максим с любопытством смотрел на исчезающие в тумане густой листвы незнакомые улицы незнакомого города. Когда автомобиль, скрипнув тормозами, замер, Шатров перегнулся через борт и поискал глазами признаки военной части, в которую их должны были по идее привезти. «Ничего себе маскировочка!» – подумал он, но тут раздался голос прапорщика Колосова:
     - Выходи, стройся! Сейчас все пойдем в баню!
     - А у меня водобоязнь! – раздался из толпы знакомый голос пьяного Алишева.
     - Вылечим, - пообещал прапорщик и повел призывников внутрь невзрачного помещения, где скомандовал снять одежду и расписаться в том, что ценных вещей ни у кого нет.
     - А если есть? – попробовал кто-то пошутить.
     - Сохраним и вернем через два года, - ответил Колосов сухим деловым тоном.
     - Через два года прокиснет, - сделал вывод Алишев и подобно фокуснику вынул едва ли не из воздуха бутылку водки.
     Как ему удалось ее сохранить, Максим так и не понял, зная, что их сумки и пакеты обыскивали несколько раз в поисках спиртного. А Бахрам тем временем пытался зубами сорвать пробку, но был жестоко разочарован тем, что горлышко бутылки попадало то в нос, то в глаз, но никак не в рот. Инцидент кончился, не начавшись, - к Алишеву подошел капитан Дегтярев и изъял контрабандную бутылку.
     Сбрасывая на кафельный пол свои рваные джинсы и футболку, последние символы свободной жизни, Максим услышал шепот сержанта:
     - Деньги есть? Не жмись, все равно тебе их прятать некуда.
     Действительно, пакет с едой и туалетными принадлежностями Максим, как и все остальные, оставил в кузове. Покрутив в руке червонец, который он достал из кармана брюк, Максим замер и задумался.
     - Правильно, скрути его в трубочку и засунь себе в задницу, - усмехнулся сержант.
     Не говоря ни слова, Максим протянул ему смятую купюру, и полез в задний карман за мелочью. Неожиданно кто-то толкнул его в спину. Оглянувшись, Максим увидел бледное рыхлое тело Бахрама, поскользнувшегося на влажном кафеле. На звон монет, покатившихся по керамическому полу, резко обернулся прапорщик.
     - Богачей привезли, товарищ прапорщик, - отметил сержант, - деньгами сорят налево и направо.
     Колосов скользнул взглядом по полу и, поджав губы, отвернулся. Ныряя в облако пара, Максим оглянулся, и заметил, как прапорщик, набивающий сброшенной и теперь уже бесхозной одеждой большие серые мешки, деловито проверяет содержимое карманов, не пропуская ни одного из них.
    
Портянки
    
     После бани прапорщик выдал призывникам новое бледно-зеленое обмундирование. Впору оно было лишь самым крупным из новобранцев. Но не это занимало новоиспеченных бойцов Советской Армии. Вчерашние, точнее еще сегодняшние жители Ленинграда крутили в руках портянки, увиденные многими из них впервые в жизни.
     - Смотри и учись, - сказал сержант, взяв из рук  Максима белый полуметровый отрезок ткани, и снял свой сапог.
     Поставив ступню на левый край портянки, он ловко обернул ступню сперва ее коротким концом, потом в обратном направлении длинным. Один из углов длинного конца он пропустил под пяткой и подтянул к колену. Второй угол обернул вокруг щиколотки и ловко подвернул. Портянка выглядела на его ноге как грубый носок, но держалась крепко без каких-либо узлов или комков.
     - А можно еще раз, только медленнее? – попросил Максим.
     Сержант намотал портянку еще раз, делая короткие паузы после каждого движения. Максим повторил. «Носок» на его ноге получился не таким аккуратным, но вполне достойным одобрительного кивка наставника.
     - Для особо одаренных показываю упрощенный способ, - обратился сержант к остальным ленинградцам.
     Раскрутив портянку в очередной раз, он положил ее на сапог, стараясь, чтобы раструб пришелся точно посередине куска ткани. Носком босой ноги вдавил портянку внутрь сапога и заправил туда же высовывающиеся концы. Большинству новобранцев второй способ понравился гораздо больше. Максим же решил с самого начала учиться все делать правильно. Поэтому из бани он вышел самым последним испепеляемый недобрым взглядом капитана Дегтярева.
     - Упарились, товарищ боец? Двигаетесь, как сонная муха, - произнес он, растягивая гласные звуки, особенно звук «у».
     - Мы зовем его Муму, - шепнул Максиму на ухо сержант, вновь оказавшийся рядом с ним в кузове машины. – А меня звать Серик. Серик Нурпеисов. Будем знакомы.
     Путь от бани до воинской части оказался недолгим, и через пару минут перед машиной распахнулись зеленые с большими красными звездами ворота. «ГАЗ» въехал внутрь, а кривоногий узкоглазый солдат на два года закрыл за ним ворота на большой амбарный замок.
    
Игла и погоны
    
     Стройбат… Типичный… Вокруг машины, из которой выгружались вновь прибывшие, собралась толпа военных строителей с азиатскими чертами лиц. На их фоне слегка раскосые казахские глаза Серика Нурпеисова казалось едва ли не славянскими.
     В сгущающихся сумерках прапорщик Колосов отвел новобранцев на третий этаж пятиэтажной казармы. Пакеты и сумки с вещами остались в кузове.
     - Кому они нужны! – махнул рукой прапорщик. -А если что, патруль присмотрит.
     - Бек, ты ведь за вещами присмотришь? – спросил Нурпеисов у смуглолицего сержанта с красной повязкой на руке, стоящего у  машины.
     В ответ раздалось дружное ржание.
     Лишь об одном пожалел Максим, покидая незнакомый плац: в пакете остались шахматы, особые, в виде книжки с прозрачными фигурками, вставляемыми в прорези.  Вдруг вечером будет скучно?
     Однако скучать не пришлось. До самой полуночи новобранцы пришивали на выданную им форму погоны, петлицы, подворотнички и пуговицы. Привести в надлежащий вид пришлось и повседневный китель, и парадный. Но труднее всего было пришивать погоны на шинель. В непослушных пальцах тонкие иголки гнулись, впивались под кожу. Указательный палец правой руки Максима вскоре покрылся сплошной мозолью, а ноготь большого пальца левой руки он несколько раз проколол насквозь.
     Не пришлось Максиму поиграть в шахматы и на следующий день. Во-первых, не было свободного времени, а во-вторых, потому что машину ночью разграбили. В общей куче раскуроченных пакетов Максим нашел лишь один из четырех наборов подарочных конвертов. Кроме шахмат пропала электробритва. О продуктах он не вспоминал и особо не жалел.
    
Стрижка
    
     С удивлением услышав вместо ласковых и нежных слов любимой громкий крик прапорщика: «Подъем!», Максим вскочил на ноги. Часы «Электроника» показывали половину седьмого. Полуобнаженные, натянув брюки, намотав портянки и надев сапоги, новобранцы карантинного взвода выбежали на плац. Предстоял первый армейский кросс.
     Кроссов Максим боялся больше всего из услышанного об армии. Он хорошо бегал спринтерские дистанции, но стайером не был никогда. Поэтому, когда прапорщик Колосов, командир карантинного взвода, показав пальцем на него и на Артура Будницкого, приказал выйти из строя, Максим посчитал это подарком судьбы.
     Оставили их не просто так. И Максим и Артур были пострижены, но не наголо, у обоих головы покрывал сантиметровый ежик.
     - Голова солдата должна быть чистой, как колено, - объяснил свое неудовольствие прапорщик Колосов, и неожиданно уперся взглядом в покрытую густой шерстью ногу младшего сержанта Сафарова, который стоял в бытовой комнате с машинкой для бритья наперевес.
     Арифу Сафарову, как и Серику Нурпеисову поручили нелегкое дело воспитания молодого питерского пополнения в духе военно-строительного отряда. Нурпеисов увел новобранцев на кросс, а Сафаров, одетый в синие семейные трусы и голубую майку, принялся окучивать грядки на недостриженых головах. Делал он это с удовольствием и фантазией, выстригал дорожки и узоры, делил обнажающуюся кожу черепа на квадраты и треугольники, потом со вздохом сожаления превращал солдатские головы в белоснежные колючие пустыни.
     - Ах, хорошо. Мастер! – приговаривал Колосов, а потом приложил к своей голове спичечный коробок и, убедившись, что его шевелюра на пару миллиметров длиннее ширины прямоугольного эталона, попросил. – Постриги и меня, только без своих азербайджанских орнаментов, пожалуйста!
     Максим рассматривал в зеркале незнакомую форму своего стриженого черепа, а Артур прижигал йодом царапину на затылке.
     - Не фиг было головой крутить, - оправдывал свой брак Сафаров, колдующий над шевелюрой Колосова.
    
Койки
    
     Вскоре в казарму ввалились умирающие после двухкилометрового кросса новобранцы. Хуже всех выглядел Бахрам Алишев, по лицу которого разливались пятна усталости, похмелья и угрызений совести.
     - Я же вообще не пью, - в сотый раз повторял он шарахающимся от него землякам.
     - Вчера вы тащили его из самолета, - кивнул на Бахрама Солнцев, обращаясь к Шатрову, - а сегодня я тащил его все два километра. Эдак он на наших горбах до дембеля доедет.
     Максим с ужасом смотрел, как охали и ахали пережившие кросс «рекруты». Многие из тех, кто не спешил вчера учиться наматывать портянки, успели до крови растереть ноги.
     - Слушай сюда! – привлек всеобщее внимание Серик Нурпеисов, который бежал кросс со взводом, но не выглядел даже запыхавшимся. – Объясняю, как надо заправлять койку. Делать это надо основательно, потому что тех, кто не научится,  ждет мытье параши. Берем матрас, обтягиваем его сначала простыней, а потом шерстяным одеялом. Матрас должен выглядеть, как натянутый лук, который положили тетивой вверх. Теперь, осторожно постукивая по краям, возвращаем матрас в строго горизонтальное положение. Внимание! Наступает самый ответственный момент: набивка кантиков. По всему периметру натянутого одеяла должен красоваться кантик. Набивают его так: одна ладонь прижимает матрас с боку, равняя его по железному каркасу койки, вторая ладонь бьет по одеялу перпендикулярно к первой. Если делать это достаточно долго, кантик можно даже разглядеть…
     Кровать, заправленная Нурпеисовым, казалась высеченной из мрамора. Почесывая бритые затылки, солдаты разошлись к своим койкам. Максим, набивая кантик, все время стукался задницей о пятую точку Артура, любовно поглаживающего свое темно-синее одеяло.
     С Будницким Шатров делил небольшую тумбочку, желтевшую между кроватями. Тумбочку в соседнем проходе делили Солнцев и Алишев. Койка Солнцева, стоящая вплотную к койке Максима, была заправлена очень даже неплохо. А вот кровать Бахрама сильно штормило. Одеяло, как и все к чему он прикасался, сплеталось у Алишева в тугой узел, матрас лежал комками, а подушка страдала сколиозом наволочки. Даже Нурпеисов, пришедший на помощь молодому солдату, не смог привести его койку в божеский вид.
     - Может, у меня матрас неправильный, - предположил Бахрам.
     - Руки у тебя неправильные и голова с дефектом, - огрызнулся сержант.
    
Панорама отряда
    
     Когда взвод вывели строиться на завтрак, Максим огляделся по сторонам. Военно-строительный отряд занимал левое крыло длинного пятиэтажного здания. Бетонный забор с колючей проволокой наверху отделял территорию батальона от соседнего такого же военно-строительного отряда. Всего в здании размещалось три ВСО. Плац, небольшую заасфальтированную площадь под небольшим наклоном примыкавшую к казарме, с противоположной стороны ограничивала стена полуподвальных строений гаражного типа. Столовая, как и кухня, размещалась на первом этаже все той же пятиэтажной казармы, но вход в нее располагался с противоположной стороны.
     Шагая не в ногу, карантинный взвод миновал ворота и скворечник КПП, обогнул казарму по заасфальтированной дорожке и остановился перед невысоким крыльцом. Чуть ниже за металлической сеткой вдоль всего здания тянулась аллея, за которой находился батальонный стадиончик с футбольными воротами, турниками, брусьями, полосой препятствий и небольшим туалетом. На стадион, также огражденный сетчатым забором, с территории отряда можно было попасть по металлическому мостику над аллеей. Далее, за стадионом в неглубоком яру поблескивало маленькое болотце, за которым вновь простирался городской массив. О том, что часть находится на окраине города, Максим догадался, рассмотрев в просветы между листвой незастроенные поля, которые тянулись до горизонта далеко слева за яром.
     - Шатров, тебе особое приглашение надо. Перестань крутиться, успеешь. За два года окрестный пейзаж так осточертеет, закрыв глаза, видеть будешь!
     Максим, вздрогнув, увидел, что часть взвода перед ним уже цепочкой зашла в столовую. Перепрыгивая через ступеньки, он догнал Будницкого и зашел в столовую.
    
Столовая
    
     Ряды столов и лавок между ними делали помещение столовой чем-то похожим на кинотеатр. Для карантинного взвода были накрыты три стола недалеко от окна раздачи.
     Девять солдат сели за стол с Сафаровым, еще девять – с Нурпеисовым, остальные разместились за третьим столом с прапорщиком Колосовым.
     - Раздатчики пищи, встать! – подал команду Нурпеисов, но тут же спохватился. – Вы же еще ни хрена не знаете!
     Раздатчиками пищи назначили тех, кто сидел посередине лавок лицом к выходу. За столом Максима раздатчиком выпало быть Мишке Кудряшову, маленькому толстенькому пупсику, которого все почему-то звали Боцманом.
     - Запомните, именно так вы и должны сидеть всегда, чтобы не толкаться и не спорить, занимая места.
     Максим сидел напротив Серика. Перед ним на подносе стояли чайник и десять кружек.
     - Чего ждешь, наливай! – произнес Нурпеисов и пододвинул чайник к Шатрову.
     Вновь обращаясь ко всем сидящим за столом, он показал на поднос с хлебом, маслом и сахаром:
     - Запомните, всем по два кусочка сахара, по одному – масла и по одному – хлеба. Мне можно больше.
     Закончив разливать по кружкам дурно пахнущую клейкую жидкость, названную Нурпеисовым чаем, Максим сел и уставился в тарелку с перловкой и куском жареной рыбы. После того, как он целые сутки ел – на призывном пункте, в аэропорту и в самолете, есть перловку абсолютно не хотелось. Проглотив через силу половину рыбины, Максим отпил несколько глотков армейского чая, укусил хлеб и отвернулся от стола. Его реакция на еду не была оригинальной.
     - Крутите носом, крутите, - фыркнул Серик, пододвинул к себе с подноса тарелку с маслом и стал с аппетитом уминать его, намазанным на огромные куски хлеба. – Посмотрю я на вас через месяц. Да что там, через месяц, через неделю за хлеб драться будете.
     - Видишь его, - показал он Максиму Боцмана, который, как все морщил нос над тарелкой, но все же съел половину порции, медленно и размеренно двигая ложкой. – Через пару месяцев он будет стройным и стремительным.
     - Ага, - кивнул Максим. – А еще он станет блондином и великаном.
     Нурпеисов рассмеялся, оценив шутку, и не стал спорить.
    
Строевая подготовка
    
     О том, что строевая подготовка может превратиться в пытку, Максим до поры до времени не догадывался. «Подумаешь, левой, правой, шагом марш!» – думал он, стоя на плацу. Однако вскоре ему пришлось коренным образом переменить свое отношение к шагистике.
     На плацу взвод впервые разделили на отделения. Максим и дюжина его земляков попали к Сафарову, остальные развлекались с Нурпеисовым. Утреннюю свежесть испепелило поднявшееся в зенит солнце, сапоги налились свинцом, пот пропитал китель насквозь.
     - Делай раз! - с улыбкой всемогущества на лице гавкнул Сафаров и держал паузу.
     Новобранцы, маршировавшие по периметру квадрата, замерли.
     - Тяни носок, - подсказывал прапорщик Колосов, сидящий в тени деревьев в отрядной курилке.
     Земное притяжение магнитом тянуло подошвы к асфальту, но Сафаров простимулировал желание не нарушать его команду. В центре квадрата лежала груда противогазов. Тот, кто без команды опускал ногу на землю, следующие пять минут превращался в марширующего «слоника». Титулом «почетного слона» сержант на исходе первого часа занятий наградил Алишева.
     - Бахрам, ты хоть иногда снимай противогаз, а то мы забудем, как ты выглядишь, - шутил Будницкий, чья сутулая спина потела перед Максимом.
     Бахрам не отвечал, ему было не до того. Два раза он уже падал, но Сафаров, не веря его обморокам, отводил Алишева к уличному умывальнику за гаражами, заталкивал под струю и возвращал в строй. В виде исключения Бахраму разрешили отвинтить гофрированный шланг, и он бродил по раскаленному плацу, как потерявший хобот мамонтенок Дима по вечной мерзлоте.
     - Делай два! – дюжина сапог безвольно припечатались к асфальту. Пауза была короткой, как интервал между автоматными выстрелами. – Делай раз!
     К исходу четвертого часа прапорщик собрал взвод воедино и стал водить его по огромной дуге вокруг казармы - от умывальника на плацу к крыльцу столовой и обратно.
     - Левое плечо вперед! – и толпа послушно заворачивала направо, упираясь в металлическую сетку забора. -  Я не приказывал останавливаться. Видишь перед собой препятствие, которое не можешь перешагнуть, - маршируй на месте!
     - Мы что, идиоты? – спросил кто-то из глубины строя.
     - Хуже, вы – военные строители, - парировал Колосов, самодовольно улыбаясь. – Взвод, круго-ом… марш!!!
     Толпа развернулась и заковыляла в обратную сторону. Получалось плохо, потому что первым шел Бахрам. Сняв противогаз, он так и не пришел в себя, и прапорщик поставил Алишева в конец строя, чтобы он не ломал строй. Высоченный Бахрам косолапо ковылял за семенящим Боцманом, но теперь неожиданно для самого себя оказался во главе взвода.
     - Раз! Раз! Раз, два, три! Левой, Левой! – командовал прапорщик. Пытаясь попасть в такт, Бахрам двигался непредсказуемыми рывками, перепрыгивая с одной ноги на другую. Вслед за ним волна прыжков прокатывалась по всему строю.
    
Кросс
    
     После обеда и небольшого перекура сержанты объявили построение и вывели взвод за ворота КПП.
     - Кросс, - шепнул Максиму Солнцев и перекрестился.
     - Они что, издеваются? - возмутился Максим, чувствуя, что внутри у него все похолодело. – Я упаду через первые же десять метров.
     Словно отвечая ему, сержант Нурпеисов объявил, что бежать придется долго:
     - Из строя не выходить. Тех, кто не сможет бежать, придется нести на себе товарищам. Пристреливать не будем, не дождетесь! Приготовиться к бегу. Бего-ом марш!
     Взвод медленно сорвался с места. Нурпеисов бежал чуть в стороне, на ходу курил и командовал: «Левой, левой!».
     «Маразм какой-то», - думал Максим, преодолевая очень затянувшийся подъем. – «Все понимаю, но чтобы бегать в ногу, это уже слишком!» С разгону он перепрыгнул через какой-то предмет под ногами, которым при ближайшем рассмотрении оказался споткнувшийся Бахрам.
     - Взвод, на месте бегом марш! – скомандовал Нурпеисов. – Выше ногу!
     Наконец, Сафаров, который, оказывается, бежал сзади, пинками поднял Алишева и заставил его присоединиться к остальным.
     - Бегом марш! – рявкнул Нурпеисов, и взвод продолжил движение по обочине проезжей части.
     Нескончаемый подъем завершился перекрестком. Улочка вливалась в дорогу, за которой город кончался, и начинались поля.
     - Левое плечо вперед! Не растягиваться!
     Дорога вела под уклон, скорость бега поневоле увеличилась, но увеличилось и число отстающих. К Алишеву, ковыляющему позади, присоединился Боцман, а потом – Коля Останен, финн из Выборга. Максим бежал на автопилоте, механически переставляя ноги. Но эта сосредоточенность не помешала ему заметить стоящих на тротуаре двух пацанов, жующих мороженое и со смехом показывающих на бегущих солдат пальцами. Максим был уверен, что тычут именно в него.
     К тому времени, как спуск завершился, Максим уже не замечал ничего вокруг. Шагреневая кожа окружающего мира скукожилась для него до небольшого черного пятнышка на спине Артура. Эта клякса стала для Максима своеобразной ускользающей путеводной звездой.  С каждым шагом эта звезда становилась все ближе и ближе, все больше и больше.
     - Макс, с ума сошел? Больно же! – вскрикнул Артур, выгибая спину, после того, как Максим боднул его со всего трехкилометрового разгону. Только теперь Шатрову стало ясно, что взвод остановился. Точнее, не весь взвод, а те новобранцы, которые не выходили из строя. Сзади все еще раздавался дробный топот отставших, лай Сафарова и крики пинаемых им солдат.
     - Вы что, шагом шли? – спросил оказавшийся впереди Колосов, и Максим понял, что взвод, описав большую дугу вокруг жилого массива, вернулся к отряду. – Я вас здесь уже полчаса жду.  Нурпеисов, заводи молодых на стадион!
    
Турник
    
     На стадион можно было попасть по мостику с территории отряда, но новобранцы зашли на него через калитку около туалета. Ариф Сафаров выстроил молодых солдат около турника, подошел к перекладине и довольно легко подтянулся пятнадцать раз.
     - Все, кто подтянется меньше, будут наматывать круги по стадиону, - объявил сержант. – Алишев, к барьеру!
     Бахрам покачал головой и отступил в задние ряды. Не успел сержант возмутиться, как из строя вышел Будницкий.
     - Можно, я!
     - Можно Машку под забором, а в армии говорят «разрешите», - одернул его Сафаров, но тут же смилостивился. – Разрешаю.
     Артур легко подпрыгнул, и все хором начали отсчет:
     - Раз, два, три…
     После пятнадцати улыбка Сафарова перестала быть высокомерной.
     - Двадцать четыре, двадцать пять…
     После тридцати сержант и прапорщик выглядели озадаченно. Сафаров хлестал себя по сапогу длинной травинкой и покусывал губы, Нурпеисов покачивал головой и, повторяя вслед за взводом кажущийся бесконечным ряд чисел, беззвучно шевелил губами.
     - Сорок! – ахнул взвод, после чего Артур грациозно соскочил на землю и вытер ладони о грудь:
     - Думаю, хватит, - улыбнулся он и, словно оправдываясь, скромно добавил. – Я вообще-то байдарочник, третье место в чемпионате Ленинграда.
     - Тады ой, - развел руками Сафаров, - мог бы и не выпендриваться. Садись на траву, отдыхай.
     Чтобы окончательно не портить себе настроение, сержант не стал спрашивать, сколько раз Артур смог бы подтянуться, выложившись до предела. Рекордного показателя Будницкого никто не повторил. Большей частью новобранцы болтались на турнике обутыми в сапоги сосисками, чем на глазах поднимали пошатнувшуюся самооценку сержанта. Прошедших испытание турником Сафаров делил на две группы: на тех, кто подтянулся больше пятнадцати раз, и на тех, кто не справился с этим заданием. В группу «гимнастов», как про себя окрестил ее Максим, попали пока четверо. Неудачников, стоящих около гимнастического бревна, набралось уже в три раза больше.   
    
Личный рекорд
    
     - Шесть, семь, - считал сержант, наблюдая за судорожными потугами Солнцева. – Слабак.
     Спрыгнув на землю, Мишка опустил голову и побрел к бревну. Наступила очередь Максима. Он не стал как все плевать на ладони, которые и так были мокрыми от волнения. Шатров знал, на что он способен, - больше двенадцати раз ему не удавалось подтягиваться даже в лучшие времена.
     «Главное, поймать ритм», - думал Максим, касаясь подбородком отполированного сотнями рук блестящего металлического стержня. Он помнил, как ритмично двигался Артур, не совершая ни одного лишнего движения.
     - Десять, одиннадцать, двенадцать, - едва слышал Максим слова сержанта, ощущая как кровь с каждым разом все сильнее бьет в голову.
     «Все, не могу больше, - подумал он, сбился с ритма и завис в нижней точке. – Нет надо еще три раза».
     Дергаясь всем телом, Максим подтянулся еще раз. Руки молили о пощаде, но он продолжал упорствовать и вновь рывками стал приближать вытянутый вверх подбородок к перекладине. Это было последним, что ему удалось сделать. Потные руки соскользнули, и Максим приземлился сначала на ноги, а потом на задницу.
     - Четырнадцать, - развел руками Сафаров.
     Максим встал, отряхнулся и присоединился к большинству. От перенапряжения разболелась голова, от досады выступили слезы.
     - Не переживай, - похлопал его по спине Солнцев. – Ты подтянулся в два раза больше, чем я.
     «И даже побил свой личный рекорд!» – добавил про себя Максим и почему-то сразу успокоился, тем более, что к турнику, наконец-то подошел Бахрам. Прятаться ему было уже не за кого и Алишев, став на цыпочки, без прыжка повис на металлическом стержне. Лицо Бахрама передавало целую гамму усилий и переживаний, которые он испытывает. Однако оторвать носки от земли Алишев так и не смог.
     - Бахрам, подпрыгивай, - посоветовал ему Солнцев, и все дружно заржали. Всегда греет душу, когда рядом есть кто-то хуже.
    
Вокруг поля
    
     На траве сидели пятеро ленинградцев. Остальные уже минут пятнадцать наматывали круги вокруг кочковатого поля маленького стадиончика. Пот из-под пилоток, которые прапорщик запретил снимать, заливал лица и щипал глаза. После нескольких кругов Максим сбился и перестал считать, просто бежал, не думая ни о чем. Горели ладони, отвечая на издевательства со стороны хозяина кровавыми мозолями. Ноги подкашивались.
     Максиму казалось, что просто стоять он бы уже не смог, - упал бы. Бег превратился для него в затянувшийся прыжок. Шаг, – и земля приближается. Переставляешь ватную ногу, мешающую телу рухнуть вниз, но тело все равно продолжает падать, только немного дальше. Снова переставляешь ногу, и так до бесконечности. Через какое-то время Максиму стало казаться, что он сидит в кабине шагающего агрегата, который движется сам собой согласно запущенной в действие программе.
     - Слабаки могут выйти из строя и сесть на траву, - произнес Нурпеисов, которой теперь не бежал вместе со взводом, а просто стоял в центре вытоптанной футбольной поляны.
     Один за другим новобранцы падали на кромку поля. Кто-то снимал сапоги  и перематывал портянки. Максим продолжал бежать. Он понимал, что элементарно ловится на «слабо?», но не мог позволить себе остановиться. Кроме Максима продолжали бежать еще человек семь, в том числе и Солнцев.
     - Перейти на шаг, - скомандовал Нурпеисов. – Те, кто остался могут сыграть в футбол с теми, кто хорошо подтягивался.
    
Футбол
    
     Сафаров выкатил из высокой травы под забором футбольный мяч и пнул его в сторону Нурпеисова.
     Максим стоял на кромке поля и беззвучно смеялся, медленно, но верно впадая в истерику: «Футбол? В кирзовых сапогах? После кросса, турника и …надцати кругов вокруг стадиона? Замечательно! Всегда готов!»
     - Шатров, - в полголоса обратился к нему Нурпеисов, подойдя почти вплотную и взяв за предплечье, - у тебя есть шанс доказать Будницкому, что ты тоже чего то стоишь.
     Максим перестал давиться судорожным смехом и скрестил злой взгляд с раскосым взглядом сержанта.
     - Я не люблю футбол, но буду болеть за тебя, - с симпатией произнес Нурпеисов, поддел носком сапога мяч и подбросил его вверх.
     После первых же ударов по мячу Максим понял, что в футбол здесь не умеет играть никто. Уставшие новобранцы толпой преследовали непослушный мяч, бездумно сшибались, грузно падали на траву. Даже более чем скромных навыков Максима хватало, чтобы раз за разом отбирать мяч у неуклюжих соперников и отдавать острые пасы, на которые, к сожалению, никто не откликался. Несколько дальних ударов по воротам легко парировал Артур, чьи длинные руки достают, казалось, от штанги до штанги.
     Когда прапорщик уже стал посматривать на часы, и Максим понял, что серии пенальти в случае ничейного результата в этом матче не будет, он решил пойти в обводку и самому выйти на ударную позицию. Ускользнув от пытавшегося схватить его за китель одного соперника и перепрыгнув  выставленную для подножки ногу другого, Максим побежал к воротам, но почувствовал, что силы на исходе. Сейчас его догонят, собьют с ног и матч окончится ничем. В последний удар, пыром, он вложил столько сил и ярости, что мяч не по дуге, а по прямой линии миновал руки Артура, ударился о штангу, отскочил, попал в спину вратаря и вкатился в ворота.
     Сил проявлять свою радость у Максима уже не было.
    
Подворотничок
    
     К исходу дня Максиму хотелось выть волком. Причиной была не столько физическая усталость, сколько тотальное отсутствие свободного времени. Речь не шла о том, чтобы почитать или поиграть в шахматы. Максиму хотелось хоть несколько минут побыть в одиночестве, в тишине, может быть, в темноте. Но даже последнего он был лишен, казалось, навсегда, - ведь уже в первую ночь после отбоя в казарме включили тусклый дежурный свет, который мешал отвлечься, уйти в себя и представить рядом любимую.
     - Полчаса свободного времени, - объявил прапорщик и добавил. – Сержанты объяснят вам, чем следует заняться.
     Свободное время понималось в армии совсем по-другому, нежели на гражданке. Дома свободное время означало возможность лежать на диване, задрав ноги и ни-че-го не делать! Здесь подобное было исключено!
     - Каждый вечер вам необходимо подшивать новый подворотничок, - объяснял им прописные для него истины сержант Сафаров.
     - Мы и так красивые, - пошутил Солнцев.
     - Дело не столько в красоте, сколько в гигиене, - подал голос Нурпеисов, сидящий на последней парте учебного класса. – Если ходить без подворотничка, воротник кителя станет черным от грязи к концу третьих суток. А поменять или постирать старый подворотничок гораздо проще, чем стирать весь китель. Тем более, что из личного опыта могу уверить, что многие из вас были бы счастливы ходить чуханами до дембеля. Если не заставлять вас следить за собой, завшивеете.
     - Слушаем сюда! – перехватил внимание взвода Сафаров, сжимая в руке белый лоскуток. – Сгибаем подворотничок пополам по всей длине. Алишев, подойди сюда, сними и дай мне свой китель! Ну ты и воняешь! Пошел вон! Солнцев, давай лучше твой.
     Сафаров приложил подворотничок к вороту кителя, следую его конфигурации, слегка подвернул один из краев материи. Большими трех - четырехсантиметровыми стежками он прихватил аккуратно свернутый лоскуток к вороту и вернул китель хозяину.
     - Никаких зигзагов, никаких узоров! – предупредил он и показал свой подворотничок. – Вот так подшивать нельзя!
     - Почему? – удивился кто-то. 
     - По сроку службы не положено! Солнцев, куда пошел? – сержант взял новобранца за шиворот и ловко оторвал подшитый подворотничок. – Напоминаю, иголку вам новую никто давать не будет. Иголка с обрывком белой нитки должна храниться у вас в пилотке.
     - Товарищ сержант, а почему у вас подворотничок в несколько слоев свернут? – задал Будницкий наивный вопрос. – Нам в роте тоже такие большие куски материи давать будут?
     Сафаров ничего не ответил.
    
Программа «Время»
    
     В свободное время надо было не только успеть подшить подворотничок, но и побриться, а также почистить сапоги. Максим уже успел понять, что сапоги здесь чистили в любое «свободное» время. «Сапоги – лицо солдата!» – любил повторять прапорщик Колосов мудрость, которую до армии Максим посчитал бы глупым анекдотом. Но играть приходилось по уставу чужого монастыря, куда занесла его нелегкая. Да и идти драить туалет, куда традиционно посылали проштрафившихся, ему абсолютно не хотелось.
     В девять часов вечера взвод усадили в телевизионном классе на просмотр программы «Время». Телевизионным классом называли большой холл, который на две части делился коридором, тянущимся вдоль всего этажа. С одной стороны плотно приставленные друг к другу стояли парты и на одной из них старый цветной телевизор, а с другой – прибитые к полу деревянные лавки. Получалось что-то вроде мини-кинотеатра. По проходу между лавками прохаживались сержанты, следившие, чтобы никто не отвлекался.
     - Останен, встать! Что ты там пишешь?
     - Письмо домой…
     - Садись. Еще одно замечание и пойдешь драить парашу. Будницкий и Солнцев, встать! Что за разговоры во время просмотра программы «Время»? Сами не смотрите и другим мешаете. Садитесь. Еще одно замечание и пойдете драить парашу. Шатров, встать! Почему смотришь в окно? Перестань витать в облаках. Садись и не отрывай взгляда от экрана. Еще одно замечание и пойдешь драить парашу.
    
«Сорок пять секунд, отбой!»
    
     После программы «Время» сержанты объявили, что до отбоя осталось десять минут, за которые надо успеть помыть ноги и вновь почистить сапоги. В борьбе за сапожную щетку десять минут пролетели, как десять секунд. Максим успел размазать щеткой крем, но нанести глянец, начищая сапог старым подворотничком, времени не хватило, - объявили построение.
     - За сорок пять секунд  вам необходимо раздеться, лечь в кровать и укрыться одеялом, - объявил Нурпеисов. – Поверьте мне, времени более чем достаточно для того, чтобы сделать это даже не спеша. Приготовились? Равняйсь, смирно! Сорок пять секунд, отбой!
     Шатров подскочил к стене, сорвал сапоги, стянул портянки и запихал их внутрь сапог. Расталкивая обеими руками торчащие на пути задницы товарищей, Максим одним из первых заскочил в спальное помещение, на ходу снял ремень и начал расстегивать пуговицы кителя. Брошенный ремень змеей свернулся на табурете, сверху на него упала пилотка. «Хорошо, что у меня руки тонкие», - подумал Максим, снимая китель, не расстегивая рукава. Дольше всего он провозился с заевшим брючным ремнем и ширинкой, но все же стянул с себя брюки, стараясь не прихватить большего.
     Забравшись под одеяло, Максим несколько мгновений подождал, а потом, поняв, что времени впереди еще много, стал, подобно другим успевшим лечь солдатам матами подгонять отстающих. У Алишева все равно не было шансов. Прошло пять раз по сорок пять секунд, когда грузное тело Бахрама приняло горизонтальное положение. Он был традиционно последним.
     - Заправить обмундирование, - произнес Нурпеисов, сидя на табурете около входа. 
     Взвод зашевелился. Максим аккуратно сложил брюки и китель, накрыв свисающий с табуретке ремень, чья бляха по неписаному закону должна была быть направлена к выходу и откинулся на подушку. «Может, на первый раз простит?» - подумал он, но не угадал.
     - Форма номер четыре, подъем!
     Форма номер четыре – это значит, что надо вставать и одеваться полностью.
    
Маленькие хитрости
    
     Ругаясь последними словами, Максим натянул штаны, ничего не застегивая, надел китель, перехватил его ремнем, сгреб с табуретки пилотку и, поддерживая сваливающиеся брюки, побежал за сапогами. Сапоги Шатров нашел довольно быстро, благо подписал их утром с внутренней стороны голенища. Пользуясь тем, что сержант еще был в помещении, Максим засунул портянки за пазуху, а сам быстро обул сапоги на босу ногу. Китель он застегнул через пуговицу, штаны – лишь на верхнюю пуговицу ширинки.
     - Равняйсь, смирно! Вольно!
     Тяжело дыша, новобранцы поворачивали головы вслед сержанту, который прохаживался вдоль строя.
     - Приготовились… - начал Нурпеисов и неожиданно выпалил, - всем поднять руки вверх!
     Взвод, уже начавший было рассыпаться, собрался, и ощетинился поднятыми вверх руками.
     - Гитлер капут! –пошутил кто-то.
     - Не знаю, как там Гитлер, а вот многим из вас, действительно, капут, - произнес Нурпеисов и стал тыкать пальцем в тех, чьи рукава были не застегнуты. – Ты…ты…ты… После отбоя вас ждет знакомство с давно обещанным туалетом. Застегнуть рукава и приготовиться к отбою. Сорок пять секунд, отбой!
     Не тратя времени на портянки, Максим первым закончил с сапогами, подбежал к койке, сунул выпавшие из-за пазухи портянки под матрас и вскоре лег. Теперь он уже никого не подгонял, а просто смотрел в потолок, наслаждаясь короткими мгновениями покоя.
     Со второго раза отбой получился гораздо более организованным. Даже Бахрам опоздал всего на пятнадцать секунд.
     - Заправить форму и сапоги!
     Вынув из-под матраса портянки, Максим незаметно вынес их в коридор и намотал на голенища своих сапог. Когда над ухом раздался голос сержанта, Максим аж подпрыгнул от неожиданности.
     - Не хитри так больше, - посоветовал ему Нурпеисов. – Представь, что обул сапоги без портянок, а я дам команду выходить на плац и устрою вечерний кросс. Во что превратятся твои ноги?
     Потупив глаза, Максим стоял перед сержантом и размышлял над тем, какое именно очко в туалете ему придется мыть.
     - Иди, ложись. Будем считать, что я ничего не видел, - сжалился над ним Нурпеисов и обратил свое внимание на какого-то другого новобранца. «А он неплохой мужик, этот Серик», - подумал Максим, ложась в койку.
     Минут пятнадцать взвод поднимали и отбивали еще несколько раз, в основном за шум и шорохи. Потом Нурпеисов поднял тех, кого поймал с расстегнутыми рукавами и увел их в туалет, а Сафаров еще долго поднимал уже не всех, а конкретных нарушителей тишины. Максим лежал молча и потому его гнев сержанта не коснулся.
    
     Автоматы
    
     На следующий день Максим впервые увидел автомат.
     Прапорщик Колосов суетливо бегал вокруг сержантов, которые внесли в учебный класс большой крепко сбитый ящик. В ящике лежали прославленные автоматы Калашникова.
     - Смотрите внимательно и гордитесь оказанным доверием, - произнес Колосов и дрожащими от восторга и ответственности руками разобрал автомат на детали, разложив их на столе. – Подходите по одному, будем учиться.
     Нурпеисов и Сафаров также взяли по автомату и обосновались на первых партах крайних рядов. Когда очередь причаститься таинства сборки и разборки автомата дошла до Максима, он подошел к Нурпеисову и шепотом спросил:
     - Серик, а что Колосов так млеет? Про какую ответственность он говорил?
     Сержант в ответ засмеялся и объяснил, что автоматы в стройбате – раритет, их всего пять на целый батальон.
     - Правда и эти – учебные, - показал Серик на дырку, просверленную в стволе. - В следующий раз автоматы, боевые, вы будете держать в руках на стрельбище перед присягой, а потом, не исключено, не увидите их до дембеля. Сила стройбата в лопате и носилках!
     Чтобы почувствовать вес оружия, Максим оторвал автомат от поверхности стола, покачал его на полусогнутых руках, приставил приклад к плечу и прицелился в Будницкого.
     - Шатров! – рявкнул Колосов так громко и так неожиданно, что Максиму показалось, что автомат выстрелил. – Нурпеисов, забери у него автомат. Они тут с дуру вдруг друга перестреляют!
     - Он же учебный, - удивился реакции прапорщика Максим.
     - Раз в году и палка стреляет, - сказал Колосов уже более спокойным тоном. – У меня однажды учебная граната во взводе в руках у одного из новобранцев разорвалась. Мало, что ему пальцы оторвало, так еще осколками полвзвода посекло. У меня у самого до сих пор отметина на подбородке осталась.
     Прищурившись, Максим заметил небольшой шрам, белеющий под нижней губой Колосова.
     - Прошу прощения, товарищ прапорщик, я не знал.
     - То-то, - вздохнул Колосов. – Никогда не цельтесь в человека даже из игрушечного пистолета.
    
Муляжи
    
     Перед обедом взвод, вооруженный автоматами, выбежал на стадион. Деревянные муляжи выглядели фальшиво, и Максим чувствовал себя очень глупо. Ладно бы, с учебными автоматами. Кто бы из прохожих знал, что на стволе дырочки. А тут, с игрушечными… Какой позор!
     - Через две недели всем вам предстоит поехать на стрельбище, - произнес Нурпеисов своему потешному войску. - Сегодня мы будем отрабатывать подход к огневому рубежу и положение при стрельбе.
     Сержант лег на траву и показал, как надо располагать ноги, как упирать в землю локти, как целиться.
     - Это ж элементарно, - не сдержался Солнцев.
     - Элементарно, - согласился Серик.  – Но не далее, чем полгода назад, один такой всезнайка чуть не пристрелил меня на стрельбище. Когда Ибрагим стрелял, я стоял рядом. Его кто-то окликнул, и он с заряженным автоматом повернулся в мою сторону. Я бросился на Ибрагима и успел поднять ствол вверх, когда он с испугу нажал на спусковой крючок.
     А за мной, между прочим, стояли комбат и начальник штаба. Они упали на землю, но если комбат просто испачкал мундир в пыли, то рядом с Муму была колея, наполненная водой. Короче, Дегтярев, еще лежа в колее, объявил мне пятнадцать суток ареста, но спасибо комбату. Он объявил мне благодарность и отпуск.
     Так что, не умничайте. В следующий раз комбата может не оказаться поблизости, да и я могу не успеть.
    
Часы
    
     В курилке после обеда Максим спросил у Серика, откуда тот родом.
     - Из Аягуза, - ответил сержант и начал было объяснять, где это.
     - Я знаю, - перебил его Максим. – Это город в Семипалатинской области.
     - Да, - удивился Серик. – А ты откуда знаешь?
     - У меня была знакомая девчонка из Аягуза, мы вместе учились в Ленинграде. Может, ты ее даже знаешь. Бота, Ботакоз Каримова.
     Серик сделал очередную затяжку и задумался:
     - По-моему, знаю. У нее отец, кажется, врач. У них большая семья.
     - Да, да, - обрадовался Максим.
     - Что ж, - усмехнулся Нурпеисов, - знакомый знакомого на гражданке – почти земляк. До армии я работал учеником токаря в тракторной бригаде, а ты кем был в Ленинграде?
     - То-окарем, - вытянул лицо Шатров, – на заводе.
     - Поздравляю, коллега! – протянул ему руку сержант, и неожиданно сменил тему разговора. – Дай мне свои часы поносить. У тебя их все равно в роте заберут, а так земляку отдашь.
     Максим со вздохом снял свою «Электронику» и протянул Серику:
     - Надеюсь, поможешь, если я попаду в твою роту.
     Нурпеисов надел часы и отрицательно помотал головой:
     - Не рассчитывай на это. Запомни, в армии каждый сам за себя. Выживает сильнейший. Но если выживешь, вот тебе моя рука, - он еще раз протянул молодому солдату ладонь. – Добро пожаловать в первую роту!
    
     В поле
    
     На тактические занятия в поле взвод отправился все с теми же деревянными автоматами. Идти пришлось недалеко, но Максиму хватило и пятисот метров по городской улице, чтобы сгореть от стыда. «Лучше бы мы шли в противогазах», - думал он, ощущая, как тяжелая сумка в такт шагам шлепает его по бедру. (почему?)
     На поле сержанты разделили взвод поотделенно. Нурпеисов со своим отделением ушел чуть дальше, а Сафаров расположился на левом берегу небольшого заросшего камышом ручейка. После вступительной теоретической части новобранцы, облачились в противогазы, рассыпались в цепь и по сигналу сержанта побежали к линии зелено-голубого горизонта в атаку на мнимого врага.(опиши)
     - Вспышка слева! – скомандовал Сафаров.
     Отделение почти синхронно повернулось в противоположную сторону и рухнуло резиновыми масками в траву, подставляя мнимым осколкам подошвы.  Деревянная обойма больно врезалась Максиму в ребра и он решил, что в следующий раз надо будет перебрасывать автомат за спину.
     - Алишев, а ты почему стоишь? – раздался голос сержанта.
     - А я не понял, куда автомат девать, - объяснил Бахрам свою заминку.
     Максим, уже решивший эту проблему собственными ребрами, закатил глаза и тихо выругался. То же самое сделал и Сафаров, только ругался он громко и изощреннее.
     - Для особо тупых объясняю, - перешел он наконец на нормативную лексику. – Куда девать автомат, зависит от того, о чем вы заботитесь больше, об оружие или об обмундировании. Если об оружие, то во время падения автомат следует прикрывать своим телом.
     - А если об обмундировании? – промычал из травы какой-то «слоноподобный пацифист» голосом Будницкого.
     - Если об обмундировании, то во время ядерного взрыва можно вообще не падать, а автомат надо держать на вытянутых руках, чтобы расплавленный металл не капал на сапоги.
     Солдаты дружно захрюкали.
    
     Тактический экзамен
    
     После недолгой паузы сержант вновь бросил отделение вперед. Мнимые вспышки вспарывали спокойное небо то слева, то справа, то сзади, то спереди. Когда мнимыми воронками было изрыто уже все поле, сержант разрешил снять противогазы и отдохнуть в тени тополя, одиноко растущего около грязной канавы, когда-то бывшей ручьем. 
     - Рядовой Солнцев, ваши действия, если раздалась команда: «Вспышка спереди!»
     - На ходу разворачиваюсь и падаю лицом в противоположную сторону, подставляя взрыву каблуки! – отчеканил Солнцев.
     - Молодец! – похвалил Сафаров, уже пятнадцать минут задающий новобранцам четыре варианта вопроса. Наконец, это надоело даже ему, и он решил внести в тактический экзамен свежую струю:
     - Рядовой Шатров, ваши действия, если  раздалась команда: «Вспышка сверху!»
     - С ходу встаю на голову и, удерживая равновесие, подставляю взрыву каблуки! – в том же темпе, как и остальные, выпалил Максим и добавил. – При этом в вытянутой левой руке сжимаю автомат, чтобы расплавленный металл не капал на пилотку.
     - А почему в левой руке? – спросил Сафаров, покусывая травинку.
     - Правую руку я оставляю свободной, чтобы отдавать честь проходящему мимо сержанту!
     Сафаров, считавший, вероятно, что шутить имеет право только он,  почему-то не засмеялся. Да и другие отреагировали вяло, наслаждаясь отдыхом и вдыхая полной грудью свежий воздух. Один Алишев катался по земле и беззвучно кривил губы в истеричном смехе.
    
Штыковая
    
     - Ур-ра! – послышались приближающиеся крики.
     - Всем встать! – завопил Сафаров. – Приготовиться к отражению атаки. На реального врага, вперед!
     Отделение Сафарова, сжимая автоматы наперевес, помчалось навстречу отделению Нурпеисова. Сержанты бросились друг на друга и покатились по траве. В конце концов маленький Сафаров оказался внизу и завопил:
     - На помощь, наших бьют!
     Максим, уложивший на лопатки доставшегося ему в соперники Останена, оставил поверженного земляка и бросился на Серика. Тот, не ожидавший нападения сзади, завалился набок, но ловко вывернулся и перебросил Максима через себя. Падая, Шатров успел сгруппироваться, перекатился через плечо и, оказавшись на ногах, встал в ожидающую стойку. Нурпеисов налетел на него грудью, желая подавить неприятеля массой. Максим нагнулся и встретил Серика, выставив вперед плечо. Обхватившись и держась за ремни, сержант и новобранец попеременно пытались повалить друг друга на спину, но встречая равное сопротивление топтались в кругу обступивших их солдат. Вскоре Максиму удалось сделать подножку, и Серик оказался на земле. Несколько секунд сержант безуспешно пытался сбросить неуступчивого новобранца, но Шатров каким-то образом удерживал Нурпеисова на земле. Наконец, Серик, выгнув спину, опрокинул Максима и теперь уже он оказался сверху. Какое-то время Шатров сопротивлялся, но все менее настойчиво, пока не замер, тяжело дыша открытым ртом.
     Галдеж новобранцев, разочарованных победой сержанта, постепенно сходил на нет. Вскоре все принялись приводить себя в порядок, отряхивать и заправлять форму, искать в траве автоматы и пилотки.
     - Почему ты мне поддался? – спросил Серик Максима. – Я же видел, что ты мог удерживать меня на земле сколь угодно долго.
     - Ты – сержант, ты должен был победить, - ответил Максим. – Я не хотел подрывать твой авторитет.
     - Пожалел… А я бы не пожалел, и тебе впредь не советую. Пойми, здесь армия, а не институт благородных девиц. Здесь не действует правило «лежачего не бьют». Тому, кто упал, здесь не дают встать, - добивают ногами. Пожалеешь, и, скорее всего, добивать будут тебя!
    
Спринт
    
     Возвращающихся с поля новобранцев остановил на КПП прапорщик Колосов:
     - Круго-ом марш! Идем на стадион, будем сдавать зачет по бегу на сто метров.
     Чеканя шаг под мостиком, ведущим из отряда на стадион, Максим, не переставая, бурчал себе под нос:
     - Неужели этому мудаку трудно было сообразить, что можно было не разворачивать взвод, а завести его в отряд и отправить на стадион по мостику. Нет, надо все вывернуть через задницу, вести нас по аллее вокруг забора к калитке около туалета.(объясни!)
     - Макс, заткнись, - попросил соседа Будницкий. – Не дай бог, он услышит и поведет нас на стадион вокруг жилого массива, а чтобы быстрее успеть, прикажет бежать. Идешь себе тихо и иди! Ты никого не трогаешь, и тебя никто не трогает.
     На стадионе Колосов распорядился сержантам провести с молодыми легкую беговую разминку. После двадцати кругов взвод столпился у линии старта. Прапорщик, вооруженный секундомером и красными флажками, отправился к финишной черте.
     Максиму выпало бежать во второй тройке с Солнцевым и Будницким. Мишку, как соперника он не принимал в расчет, а вот Артура опасался, помня подвиги того на турнике. Солнцев выбрал дорожку, примыкающую к стадиону, Артур занял предстартовую позицию около забора, Максим, ощущая в коленях привычную предстартовую дрожь, полуприсел между ними.
     На противоположном конце стометровки Колосов, поднявший руки с флажками, опустил одну из них вниз. Максим перенес вес на руки, приводя мышцы ног в боевую готовность.
     Описав полукруг, рухнул вниз второй флажок. Шатров, стреляющий глазами в сторону Будницкого, среагировал на это движение с некоторым опозданием и какое-то мгновение засиделся на старте. Этого хватило, чтобы Солнцев сразу же вырвался вперед на пару метров. А вот Будницкий также протормозил на старте и бежал теперь грудь в грудь с Шатровым.
     Покинув старт, дрожи в ногах Максим уже не чувствовал. Забыл он и о том, как неудобно бежать в сапогах. Первые пятьдесят метров Артур оказывал ему достойную конкуренцию, но потом ощутимо стал отставать, причем не на корпус, а на несколько метров. Снизил темп и Солнцев, не ожидая, видимо, от Шатрова финишного спурта.
     Последние несколько метров Максим бежал, как ему казалось, уже не силою мышц, а волею мысли. Ему удалось догнать оторвавшегося на старте Солнцева и, наклонившись вперед, первым коснуться воображаемой финишной ленточки.
     Радость победы омрачили цифры, озвученные прапорщиком: тринадцать целых пять десятых секунды. Так медленно Максим не бегал никогда.(?) Но это обстоятельство не помешало Колосову по завершению всех забегов объявить, что лучшим спринтером взвода стал рядовой Шатров.
    
Побег Алишева
    
     Уже в отряде, перед тем как завести новобранцев в курилку, сержанты хватились Алишева. Бахрам исчез. Все помнили, как он косолапо преодолевал дистанцию, соперничая с Кудряшовым. Боцман семенил маленькими ножками и был похож на сказочного колобка, за которым гнался ленинградский медведь азербайджанского происхождения. На финише Алишев споткнулся, едва не выбил секундомер из рук прапорщика, но устоял на ногах. Результат его вновь был худшим, но не катастрофически.(?)
     И вот Бахрам исчез. Это событие заслонило даже приезд новой группы новобранцев из Петрозаводска, которых разместили в соседнем спальном помещении. Незнакомый сержант завел ленинградцев в учебный класс, раздал каждому по многостраничному уставу и ушел к вновь прибывшим, периодически заглядывая к аудиторию. Сафаров, Нурпеисов, а также Колосов и командир карантинной роты, о существовании которого ленинградцы узнали только теперь, были вызваны в штаб, а потом отправились на поиски беглеца.
     В устав, конечно же, никто не заглядывал, все обсуждали побег.
     - Я бы махнул куда-нибудь в горы, - произнес Солнцев и принялся рассказывать о своем альпинистском прошлом. – Летом где-нибудь на Кавказе я смог бы прятаться несколько месяцев.
     - А потом? – спросил Максим. – Сделал бы пластическую операцию? Там ведь на Кавказе хирургов, как медведей нерезаных! Миша, день ты просидишь под кустом, неделю, месяц, полгода, а потом? Всю жизнь вне закона? Рано или поздно тебя поймают. Придется или возвращаться в часть, или идти в тюрьму.
     Солнцев озадаченно почесал затылок, но тут в разговор вклинился Останен:
     - Зря он сбежал. Надо было скосить. Вспомнить какое-нибудь заболевание, которым страдал в детстве, изучить его симптомы, раздуть до необходимой кондиции и ложиться в госпиталь. Правда, теперь ему можно косить только под дурака. Хотя это уже не просто мысль, это идея.
     - А я думаю, что Бахрам над всеми нами издевался все это время, - предположил Утюг. – Уж слишком театрально плохо у него все получалось. Побегает сейчас, потом, действительно, ляжет в психушку, и уедет домой, а мы, как настоящие дураки, будем служить все два года.
     Один Артур, уткнувшись в устав, бубнил что-то под нос, не строя никаких версий и не обсуждая поведение Алишева.
     - Артур, - не выдержал Максим, - тебе Бахрам ничего не говорил? Может у него давно были какие-то планы?
     - Нет, - ответил Будницкий и отвернулся к окну.
     В разговорах прошел весь день. Ленинградцы наслаждались негаданным отдыхом, кто как мог: писали письма, спали на составленных один к одному стульях, играли в морской бой, даже втихаря курили прямо в классе у открытого окна.
     Ближе к вечеру в класс заглянул какой-то ефрейтор и сообщил, что рядового Артура Будницкого вызывают в штаб. Тяжело вздохнув и едва ли не перекрестив всех на прощанье, Артур вышел из помещения. Вернулся он уже после отбоя, вместе с Алишевым.
    
Возвращение сержантов
    
     А перед этим в учебный класс пришли Сафаров с Нурпеисовым.
     - Поймали, - сообщили они на немой вопрос двадцати пар обращенных к ним глаз.
     - Он успел добежать до канадской границы? – уточнил Солнцев.
     Сержанты были не в духе, и Максим впервые  в армии увидел реальный акт дедовщины: Сафаров влепил Мишке пощечину, которая обожгла весь взвод. В классе повисла недобрая тишина. Нурпеисов спокойно сидел на подоконнике, а Сафаров объявил, что отныне контроль за новобранцами с его стороны будет ужесточен.
     - Серик, может, ты что-нибудь объяснишь? – спросил Максим у Нурпеисова, когда Сафаров повел Солнцева мыть туалет.
     - Ничего особенного. Обычный салабонский побег умноженный на святую наивность или непроходимую глупость. По словам Алишева, он собирался найти железнодорожную станцию, пробраться в товарняк и с ветерком рвануть на родину, где «с платформы говорят: это город Ленинград». Все это он хотел сделать позже, а прежде всего решил отоспаться. Зашел в первый попавшийся подъезд, позвонил в первую попавшуюся дверь. Хозяева пустили, даже напоили чаем с малиной, а из соседней квартиры муж хозяйки, бывший военный, позвонил в комендатуру. Через полчаса за Бахрамом приехали.
     Серик плюнул прямо на пол и сапогом растер плевок в грязное пятно. Солдаты ждали продолжения, но боялись что-либо спрашивать, опасаясь неадекватной реакции.
     - А Артур при чем? – спросил, наконец, все тот же Шатров.
    
Письмо Будницкого
    
     - А может, это вы мне скажете? – ответил неожиданно вошедший в дверь Сафаров. – Я уверен, что вы все давно всё знали или догадывались. Кто будет следующим «космонавтом»? Знаете, как в ротах называют карантин? «Центр подготовки к полетам». Потому что половина из вас сбежит в первый же месяц! Это мы с Сериком с вами в дочки-матери играем, а в ротах вас поставят раком и оттрахают уже в первую же ночь. Вы просто еще не поняли, куда попали.
     Опустив глаза, молодые солдаты слушали истеричный монолог старослужащего и гадали, сколько из сказанного им окажется правдой.
     - Не пугай их, Ариф, - произнес Нурпеисов. – Всему свое время. Кто-то из них в любом случае сбежит, кто-то станет стукачом, кто-то со временем станет сержантом.
     От его спокойного тона у Максима по спине побежали мурашки. Почему-то за словами Серика он услышал гораздо больше угрозы, чем за криком Сафарова.
     - Запомните только одно, - продолжал Нурпеисов, - сбегая, вы перечеркиваете любую возможность стать со временем сержантом. Фамилия Алишева под номером один будет внесена в черный список вашего призыва. Очень сильно подмочил свою репутацию и Будницкий.
     И опять над взводом ропотом пронесся призрак неопределенности. Максим решил не искушать судьбу и больше ничего не спрашивал. Когда пауза стала слишком долгой, Серик заговорил:
     - Будницкий разработал Алишеву план побега и снабдил Бахрама письмом к своим знакомым в Ленинграде. Они правильно рассчитали, что у родителей беглеца найдет милиция и поэтому решили, что безопаснее спрятаться у постороннего, но верного человека. Вот это письмо к верному человеку и нашли в кармане у Бахрама. Там Будницкий собственноручно описал все, о чем я вам сейчас рассказал. Еще вопросы есть?
     Вопросов не было. Был всеобщий шок.
    
Трудотерапия
    
     Очередное утро Максим встретил с тряпкой в руках в карантинном туалете.
     После подъема он не нашел своих сапог и растерянно бродил по коридору.
     - Господи, Бахрам, опять что-то не так? – услышал Максим голос прапорщика и понял, что сапоги пропали не только у него. Вместе с Алишевым они заглянули даже в красный ящик с песком в надежде, что пропажа обуви – чья-то недобрая шутка, но ящик был полон пожелтевшими бычками и обертками от конфет.
     Когда ленинградцы и петрозаводцы выбежали на кросс, из канцелярии вышел лейтенант Зубков, командир карантинной роты. В отряде Зубков служил меньше года и по неписаной традиции проходил «курс молодого офицера» в салабонском карантине. Рано утром он прошелся по коридору и, проявляя командирскую бдительность, приказал занести в канцелярию две пары сапог. Одна пара была плохо почищена, вторая была на пару сантиметров сдвинута вглубь, между тем как остальные сапоги стояли вдоль коридора строго по линейке. Хозяином последних сапог и оказался Максим, вызванный с Бахрамом на ковер к ротному и слушающий нравоучения молодого офицера.
     - Все начинается с сапог, - объяснял новобранцам Зубков, любуясь собой в зеркале. – Сегодня вы не вышли на кросс, а завтра сбежите с поля боя! Вашему разгильдяйству, рядовой Алишев, я не удивлен, но вы, рядовой Шатров, меня неприятно удивили. Но мы спасем ваши заблудшие души, мы не бросим вас на произвол судьбы. Трудотерапия! Вот панацея от всех болезней!
    
     Трудотерапия
    
     Так Максим вместо кросса оказался в сортире. И если для Бахрама подобный размен оказался в радость, то Шатров слегка приуныл. Однако вскоре уныние сменилось пустым равнодушием и деловитой сосредоточенностью. Вымыть кафельный пол в туалете было делом одной минуты. Мыть  внутренности унитаза их не заставили, те и так сверкали неправдоподобной чистотой, вычищенный предыдущими штрафниками. Прапорщик вооружил новобранцев лезвиями и заставил очищать налет с кафельных стен, выделив каждому по несколько квадратных метров:
     - Вот отсюда и до тех пор, пока я не приду.
     Первые пять минут Максим остервенело зачищал кафель и злился на офицера, потом какое-то время в ожидании возвращения Колосова, прислушивался к шагам в коридоре, и наконец, чтобы хоть чем-то занять себя, спросил:
     - Ну и зачем ты сбежал?
     Бахрам, уже привыкший к подобному вопросу, механически ответил:
     - Я не хочу служить в армии.
     - Я тоже не хочу, - согласился с ним Шатров, а после небольшой паузы добавил. – А ты все же придурок.
     Бахрам, услышавший за последние сутки уже добрую сотню оскорбительных синонимов своего имени, был, казалось, даже оскорблен мягкостью последнего определения. Сев на подставку для чистки обуви, он запустил пальцы в воображаемую шевелюру, расстался с которой совсем недавно, и шепотом запричитал:
     -  Я не могу больше. Я хочу домой, я хочу на свою фабрику. Знаешь, где я работал? На карамельной фабрике. В нашей бригаде было девять женщин и один я. Мы заворачивали леденцы в фантики, и у меня получалось лучше всех. Меня постоянно хвалили и ставили всем в пример. Девушки строили мне глазки, а пожилые женщины грозились отдать за меня своих дочерей.
     Бахрам качался из стороны в сторону, и по лицу его текли слезы. Максим ошарашенно стоял над ним с лезвием в одной руке и половой тряпкой в другой.
     - Я не буду принимать присягу, - продолжал всхлипывать Алишев. – Я скажу, что я баптист, и не буду принимать присягу. Вера не позволяет! А без нее они не смогут заставить меня служить. Не хочу-у-у, не буду-у-у.
     - Ты что, правда, баптист? – спросил Максим и почему-то почувствовал себя идиотом. (гуталин)
    
Бунт
    
     Не имея часов, Максим не мог сказать точно, когда услышал крик сержанта: «Взвод подъем!», но, судя по пасмурному небу за окном, было еще очень рано. Ариф Сафаров приказал выбегать строиться на плац, одетыми по форме четыре. «Странно, - подумал Шатров. – обычно мы бегаем кросс раздетыми по пояс». Хотя от Сафарова можно было ожидать всего. После бегства Алишева он как с цепи сорвался. Уже несколько раз за последние дни Ариф уводил новобранцев по одному в туалет или в умывальник и там избивал, стараясь не оставлять следов. Во взводе зрело недовольство, готовое в любой момент выплеснуться через край.
     - Чего так рано подняли? – спросил Будницкий с явным раздражением в голосе.
     - Не ваше дело, салабоны несчастные, - огрызнулся Сафаров.
     Ленинградцы по одному потянулись на выход, но в дверном проеме вышла заминка. Сергей Корепанов, уронив на пол пилотку, наклонился, чтобы ее поднять, но, желая сделать это быстро, промахнулся и лишь царапнул пальцами линолеум. По инерции он сделал пару шагов вперед, остановился, вернулся и, опять останавливая движение, полез за своим головным убором. Его промашка вывела Сафарова из себя. Сержант подскочил к молодому солдату и с ходу врезал ему сапогом под ребра. Корепанов схватился за бок, поджал едва ли не до подбородка ноги и сжав одну из рук в кулак, стал от боли колотить по полу. Сафаров сорвал с себя ремень, намотал его на руку и размахнулся для удара. Однако ударить он не успел. Сержанта сбил с ног Боря Васильев, высокий, полноватый очкарик. С Сафаровым они явно были в разных весовых категориях, но аура всемогущества не позволила упавшему сержанту смириться с поражением. Ариф вскочил на ноги, попытался ответить бунтарю ударом на удар, но был вновь сбит с ног ударом сзади.
     Максим наблюдал за этой сценой из коридора и не видел, кто нанес этот удар. Да это было и не важно. Ленинградцев прорвало, и над сержантом сомкнулась толпа молодых солдат, которые аккуратными пинками доказывали право городской интеллигенции на русский бунт. Даже Бахрам Алишев бегал вокруг озверевшей толпы , просовывал в редкие просветы ногу и пытался достать Арифа, который олицетворял ненавистную для него армию.
    
Перемирие
    
     Максим продолжал стоять в коридоре, когда мимо него во взвод влетел Нурпеисов. Схватив на ходу табуретку, Серик опустил ее на спину подвернувшегося Останена, пнул ногой в живот Алишева, влепил пощечину обернувшемуся к нему Васильеву. Сорвав со спинки одной из кроватей металлическую дужку, Нурпеисов несколько раз, как дубиной, махнул ее вокруг себя. Солдаты бросилась врассыпную и, тяжело дыша, замерли в проходах между кроватями. Как в увеличительном стекле замедленного кино Максим видел капли пота на красных лицах, катящуюся по линолеуму оторванную пуговицу, медленно падающие на пол очки. Оправа хрустнула под сапогом поднявшегося Сафарова.
     - Ну, держитесь, салабоняры, - пригрозил он толпе, - сегодня после отбоя я приведу сюда своих земляков и они научат вас хорошим манерам.
     - Да приводи сюда хоть весь отряд, чурка нерусская, - дернулся в его сторону Мись и добавил, - А лучше после отбоя вообще не приходи, а то пойдешь на парашу очко драить!
     - Все, стоп! – осадил ленинградцев, которые снова начали приближаться к сержантам, Нурпеисов. – Я согласен, вас много и все вместе вы сильнее. Но пару черепов я проломить успею. А зачем вам  это перед присягой?  Через несколько дней вы разойдетесь по ротам, там и показывайте, какие вы крутые.
     Напряжение, от которого в помещении, казалось, звенели стекла, понемногу улетучивалось. Огонь, горящий во взглядах, угасал. Когда во взвод зашел Колосов, уставший ждать на плацу, и традиционно пригрозил послать кого-нибудь на парашу, новобранцы ответили дружным хохотом и попадали на кровати и табуретки. Прапорщик, не понимающий причины смеха, удивленно переводил взгляд с Сафарова на Нурпеисова, которые почему-то не смеялись.
    
Утренний кросс
    
     За воротами КПП сержанты направили бегущий взвод по привычному маршруту вверх по улице. Однако на очередном перекрестке Нурпеисов свернул не вправо, а влево.
     После утренней стычки сержанты старались не провоцировать новобранцев, а те в ответ старались не давать поводов сержантам. Даже Алишев кряхтел, пыхтел, как паровоз, но строя не покидал.
     Прошло десять минут, двадцать, полчаса. Кросс по пустынным улицам города казался бесконечным и лишенным всякого смысла. «Довыпендривались», - подумал Максим, с улыбкой вспомнивший, как боялся он кроссов в первые дни. Сегодня он бежал спокойно, без особого восторга, но и без отчаянья. Холодный воздух не обжигал грудь, как прежде, а равномерно наполнял легкие кислородом.
     - Артур, ты бы хоть в хвост перешел, - с раздражением бросил Максим Будницкому, который на бегу курил украдкой от сержантов. Запах табака сбивал Шатрову дыхание и заставлял уклоняться от клубов дыма, периодически  возникающих за стриженной головой бывшего байдарочника.
     - Не звезди, - отмахнулся Будницкий. – Если не нравится, сам вперед перейди!
     Так, лениво переругиваясь, скорее от скуки, чем по поводу, ленинградцы продолжали бежать еще полчаса. Машины, проезжающие мимо них все чаще, огибали взвод по широкой дуге, словно опасались, что кто-то из бегущих бросится под колеса. «А чем черт не шутит?» - обмозговывал это вариант Максим, который после бегства Алишева был готов ко всему.
    
Знакомая баня
    
     Наконец, когда позади, по внутренним ощущениям Максима осталось километров восемь, Нурпеисов произнес долгожданное: «Левое плечо вперед!» Взвод свернул на обочину и остановился у дверей какого-то здания. Что-то знакомое почудилось Максиму в окружающем пейзаже. Пытаясь понять причину своего чувства, он вертел головой, принюхивался и прислушивался. «Да и этот шипящий звук, и этот запах хлорки мне что-то напоминает, - пытался собраться с мыслями Шатров, и тут его осенило.  – Да это же баня, в которую их привезли в первый день из аэропорта!»
     - Узнал? – спросил Серик и впервые за утро едва заметно усмехнулся. – В отряде баня на ремонте, а завтра присяга, и вы должны быть чистыми и красивыми.
     Из дверей бани вышел Колосов, который, опередив взвод, приехал сюда на отрядном джипе. Водитель джипа ехал за комбатом и по доброте душевной подбросил пожилого прапорщика с мешком чистого белья прямо к порогу банно-прачечного комбината. Колосов приказал сержантам заводить солдат внутрь. Серик докурил сигарету, стряхнул с кителя воображаемую соринку и спросил у Шатрова:
     - Как думаешь, Макс, что останется от вашей чистоты и красоты, когда вы прибежите обратно?
     Максима представил себя разгоряченного и потного, вбегающего после восьмикилометрового марш-броска на третий этаж казармы, и ничего не ответил.
     К счастью, в жизни бывают и приятные сюрпризы. После бани прапорщику понадобился один солдат, чтобы отвезти в отряд грязное белье – трусы, майки, портянки, сваленные на серую простыню и связанные в огромный узел. Выбор Колосова пал на Максима, который под перекрестным огнем завистливых взглядов своих земляков отправился за прапорщиком к трамвайной остановке.
     Неудобный мешок едва протиснулся в узкие двери вагона, однако Шатров согласился бы везти два таких узла, лишь бы возвращаться в отряд не своим ходом.
    
Второй ярус
    
     В отряде, куда Максим добрался задолго до взвода, он узнал две новости. Во-первых, из карантина сбежал еще один идиот, теперь уже из петрозаводского взвода. Сбежал он ночью, а как, Максим так и не понял. С ребятами из Петрозаводска общаться Максиму еще не доводилось, потому спросить о подробностях побега было не у кого. Беглеца уже задержали на территории ближайшего к части хлебозавода, где он спал на куче тряпья, прижимая к груди полусъеденную буханку горячего хлеба.
     Второй новостью был приезд новобранцев из Калмыкии. Эта новость имела не очень приятное продолжение:  ленинградцы должны были уступить вновь прибывшим свое спальное помещение, подселившись на несколько последних карантинных дней к петрозаводцам.
     В соседнем взводе кипела работа: карельские новобранцы под руководством своих сержантов устанавливали второй спальный ярус. В коридор были вынесены ненужные больше дужки от кроватей первого яруса. Вместо дужек солдаты насаживали на штыри полые ножки кроватных спинок.
     Максим опасался, что всех ленинградцев разместят вверху, но позже выяснил, что спальное помещение будет поделено на два крыла, ленинградское и карельское. Пользуясь тем, что остальные ленинградцы еще не прибежали, Максим первым перенес из строго взвода свою постель. «Проще заправлять, стоя на полу, чем, порхая под потолком, - рассудил он и занял понравившуюся ему койку у окна на нижнем ярусе.
     Сначала он хотел занять кровать в углу, но вовремя одумался. Места по углам помещения считались самыми престижными и их, скорее всего, займут сержанты. А зачем лишний раз убеждаться в своей ничтожности?
    
Письма
    
     После обеда командир карантинной роты принес в курилку несколько писем. Это были первые весточки из дома, и ленинградцы обступили Зубкова, с надеждой ожидая услышать свою фамилию.
     - Алишев! Солнцев, Васильев! Алишев, еще одно! Будницкий! – выкрикивал лейтенант и заставлял новобранцев собачками прыгать за долгожданным конвертом, поднятым вверх.
     Пачка худела, и Максим с тревогой отмечающий, что происходит это уж слишком быстро, ждал письма и для себя. Ожидания оказались напрасными, разочарование подкатило комом к горлу и выступило слезами в уголках глаз.
     Максим подошел к книжному шкафу, взял первую попавшуюся книжку и сел за парту. Листая сорок пятый том полного собрания сочинений Ленина, Максим краем глаза видел, как рядом Солнцев пишет письмо матери, ответ на только что полученное послание.
     Отворачиваться в сторону было бессмысленно, потому что сидящий за соседней партой Будницкий тоже писал письмо своей девушке, периодически прикасаясь губами к благоухающему духами конверту и  разукрашенной голубями и розами бумаге, исписанной крупным почерком.
     Чуть дальше с головою ушел в содержание полученных писем Бахрам Алишев. Он получил письма от матери и отца, которые были в разводе, жили в одной комнате коммунальной квартиры, но уже несколько лет друг с другом не разговаривали. Бахрам улыбался, как ребенок, и впервые за две с половиной недели был счастлив.
     - Ты знаешь, - услышал Максим над собою голос Нурпеисова, - мне сорок пятый том тоже больше всего нравится. Я ведь от скуки все собрание сочинений прочитал. Здесь Ленин дает характеристики своим товарищам по партии, в том числе и Сталину. Забавно читать.
     Максим кивнул и углубился в текст.
    
Фуражка Котова
    
     Вечером ленинградцев переодели в парадную форму. Какими странными после полумесяца сапог, портянок и противогазов показались такие привычные в прошлой гражданской жизни носки, ботинки, рубашка, галстук. Прапорщик посоветовал рубашки прогладить. Понимая, что совет командира в армии – это замаскированный приказ, Максим занял очередь за единственным рабочим утюгом, и, макая спичку в раствор «Белизны», выводил на внутренней поверхности фуражки свою фамилию. Подписывать в армии требовали все. «Воруют!» - объяснил прапорщик. Знакомые буквы постепенно становились все более белыми, но Максим угадал с концентрацией и с внешней стороны фамилия не проступила. Чувство меры изменило Мишке Котову по прозвищу Утюг. Он и раньше отличался жадностью. Вот и теперь, выписывая свою короткую фамилию, нанес на ткань такой слой обманчиво прозрачного раствора, что околыш прогорел насквозь.
     - «КО» перпендикулярен «ОВ», - прочитал Максим вывернутую наизнанку фамилию Утюга.
     - Твою мать, - ахнул Котов и сунул фуражку под струю воды. Это не помогло, мокрый околыш потемнел, и буквы стали еще заметнее. В некоторых местах хлорка прожгла ткань до дыр, и в раковину из наполненной и раздувшейся фуражки под разными углами били маленькие струйки воды.
     - Зато не украдут, - произнес Максим, наводя стрелки на рукавах зеленой рубашки. – Можешь теперь на всю ночь на тумбочке около дневального у дверей оставлять.
     В ответ Утюг выматерился и побежал к прапорщику за новой фуражкой. Ко всеобщему удивлению Котову удалось выпросить себе другой головной убор. Эта фуражка осталась от ушедших в прошлом декабре дембелей. Они уходили в шинелях и зимних шапках, и фуражки им были без надобности. У фуражки был слегка помят и надорван козырек, но в остальном она выглядела вполне приемлимо. Единственным серьезным минусом был размер головного убора. Котов проваливался в нее до бровей, да и то благодаря лопоухим естественным упорам, глупо торчащим на лыбящейся голове. Макушка Утюга четкой полусферой выпирала на плоскости околыша, но что правда, то правда, никаких дыр на нем не было.   
     Котов ушел в спальное помещение, а в бытовку заглянул Колосов:
     - Где этот придурок в сомбреро? – спросил прапорщик. – Скажите ему, что новую фуражку ему тоже надо подписать. Только пусть подписывает ручкой, а то у меня больше фуражек нет.
    
Ночные гости
    
     После отбоя , когда все уже угомонились и почти заснули, в помещение зашли четверо земляков Сафарова. Выглядели они демонстративно круто: болтающиеся на талии ремни, залихватски сдвинутые на затылок, либо угрожающе опущенные к самым бровям пилотки. Один из визитеров помахал рукой Нурпеисову, читающему в своем углу газету, и сел на ближайшую табуретку, небрежно смахнув на пол аккуратно сложенную парадку.
     - Ну что, салабоны, страх совсем потеряли? - спросил чернявый визитер и обратился к Сафарову. – Ариф, кто нам оказывал небе неповиновение?
     Торжествующий Сафаров встал с не заправленной кровати, на которой лежал прямо в сапогах, подошел к своим землякам, обнял каждого и, загибая пальцы, стал перечислять:
     - Васильев, Будницкий, Корепанов, Останен. Остальные тоже козлы, но эти особенно.
     Сидящий брюнет сплюнул под ноги и приказал тем, кого перечислили, встать. После короткой паузы со второго яруса спрыгнул Корепанов. Рядом с ним встал Останен. Нехотя, откинул простыню Будницкий. Последним встал Васильев, нащупав на тумбочке и напялив на нос очки, одна из линз которых была разбита, но осколки каким-то образом все еще держались в оправе.
     - А как же земляки-азербайджанцы, почему не помогали? – спросил брюнет, обращаясь к притихшим на своих койках Бахраму Алишеву и Мехти Мехтиеву. – Вашего сержанта, вашего земляка били, а вы не вступились?
     Бахрам выполз из под простыни, встал, вжал голову в плечи и осипшим от страха голосом прохрипел:
     - Я – ленинградец.
     - Прежде всего, ты – азербайджанец.
     - Я – ленинградец, - повторил Алишев и добавил. – Я его тоже бил.
     Заскрипела двухярусная конструкция около входа, и на пол спрыгнул Мехтиев:
     - И я бил Сафарова.
     Вслед за ними стали подниматься и другие ленинградцы. Петрозаводцы из своего крыла смотрели на происходящее с отстраненным любопытством. Встал и Максим, который сержанта не бил, но из общего числа выпадать не хотел. Дольше всех лежал на кровати Утюг, но и он под испепеляющими взглядами товарищей присел, готовый в зависимости от дальнейших событий избрать любой из вариантов поведения – то ли снова лечь, то ли окончательно встать.
     В тишине раздался шелест бумаги, - Серик перевернул страницу, поерзал, устраиваясь поудобнее, и снова углубился в газету. 
    
Победа без эйфории
    
     - Если так, то будем бить всех, - произнес чернобровый мститель и привстал с табуретки.
     - А не пошел бы ты отсюда на хер! – предложил ему Васильев. – А то, не ровен час, через окно выпрыгивать придется!
     Визитеры удивленно выпучили глаза и только тут вдруг заметили, что салабонов в пять раз больше, и настроены они отнюдь не покорно.
      Спесь мгновенно слетела с лиц пришедших, и земляки Сафарова попятились к выходу.
     - Тише, тише, мы уходим, - шептали они примирительным тоном и делали успокаивающие пассы руками.
     Когда азербайджанцы вышли из окружения, их предводитель обернулся, и голос его вновь изменился:
     - Вешайтесь, салабоны! Это сейчас вы все вместе такие храбрые, а раскидают по ротам, - станут вас трахать, а вы только задницами будете подмахивать, да повизгивать. А тебя толстяк, - обратился он к Васильеву, - я запомню. Буду молить Аллаха, чтобы ты ко мне в роту попал.
     По пологой траектории в воздухе пронеслась табуретка и с грохотом рассыпалась, ударившись о дверной косяк. Злопамятный мститель выскочил в коридор, и его угрозы еще долго злым эхом разносились по всем помещениям карантинной роты, пока несолоно нахлебавшаяся компания азербайджанцев не вышла на лестничную площадку. Сафаров побежал за своими друзьями, а ленинградцы молча ложились по своим койкам. Эйфории не было. Впереди всех действительно ждало распределение по ротам.
     «Нас двадцать пять человек, - думал Максим. – Всего пять рот, значит, в каждую роту попадет по пять человек. В роте три взвода, значит, во взводе будет один, от силы два ленинградца. Затопчут! Ведь даже такие, в принципе, неплохие ребята, как Серик, будут спокойно лежать и читать газету». 
    
Перед присягой
    
     Шум дождя разбудил Максима еще до подъема. Он лежал, натянув простыню до подбородка, и с тоской смотрел на шерстяное одеяло, откинутое на спинку койки. Под простыней было холодно, но теплое одеяло было слишком далеко. На втором ярусе похрапывал Утюг. Максиму почему-то очень хотелось пнуть прогнувшуюся над ним панцирную сетку, но не было подходящего повода.
     - Подъем! – фальцетом прокричал дневальный.
     «А вот и повод!» - вспыхнуло в голове у Шатрова. Откинув простыню, Максим задрал ноги, покачался, примериваясь, на своем панцирном «батуте» и зарядил ногой по самой выпуклой части тела Котова. О нехорошем поступке Шатров пожалел сразу же, - босая ступня напоролась на незаметную, но очень жесткую проволочку. «Бог шельму метит» - раскаивался Максим, подтянув ступню к самому лицу и дуя на ранку. А Котов тем временем, запущенный метким неожиданным пинком к самому потолку, испуганно заорал, съехал вместе с матрасом в проход между кроватями и обрушился с проклятиями на обидчика:
     - Совсем крыша поехала?!
     Макс показал ему язык и с разворота ударил в ухо подушкой.
     - Шатров, детство в жопе заиграло? – спросил Колосов, нарисовавшийся в дверном проеме.
     - Никак нет, товарищ прапорщик, - отрапортовал Максим. – Это Котов меня за ногу укусил. Представляете, тут такой день, присяга, а я от столбняка умру! 
     Колосов махнул рукой, и объявил, что из-за дождя принимать присягу ленинградский взвод будет не на плацу, а в Ленкомнате, сразу после завтрака. Однако после завтрака ленинградцев вместе со всем отрядом завели в клуб. Клубом здесь называлось пропахшее бензином тесное полуподвальное помещение, бывшее когда-то левым крылом гаража. Места в клубе было настолько мало, что ряды сбитых между собой деревянных кресел стояли почти впритык друг к другу и к сцене. Ленинградцам выделили три первых ряда с левой стороны. Сидеть приходилось как-то боком, а выйти из глубины ряда можно было только по головам или коленям соседей.   
     Когда погас свет, Максим в полной мере оценил преимущество того, что сел в первый ряд. Ноги он выпрямил и положил прямо на сцену, съехал в глубь кресла и сладко проспал под лихо закрученный сюжет какого-то киргизского фильма.
    
Паралич
    
     После фильма новобранцев привели в расположение роты. Там кое-кого из ленинградцев ждал сюрприз. К Будницкому, Васильеву и еще трем-четырем ребятам приехали родители. Под радостные крики, всхлипы и причитания взвод зашел в Ленинскую комнату, которая без столов и стульев выглядела непривычно просторно и светло. Надраенный до блеска паркет был спрятан под ковер, в центре которого стоял самый приличный из обшарпанных столов карантинной роты. Офицер, также облаченный в парадную форму, приказал новобранцам построиться вдоль окон, причем, не по ранжиру, как обычно, а по алфавиту.
     - На первый-второй рассчитайсь! – приказал ротный.– Первые номера, шаг вперед! Сомкнуть шеренги!
     Сержанты под чутким руководством Колосова внесли в помещение знакомый солдатам оружейный ящик. Прапорщик достал из него пять автоматов и вручил их первым пяти принимающим присягу. Наконец, в Ленкомнату вошли немногочисленные родители.
     - Равняйсь, смирно! Рядовой Алишев, выйти из строя!
     Щелкнула фотовспышка, и процедура превращения новобранцев в полноценных солдат, а на солдатском жаргоне – «духов» в «салабонов», началась. Через минуту «баптист» Алишев уже поставил под присягой свою роспись и после короткого рукопожатия с Зубковым, возвращался на свое место.
     Шатров стоял в самом конце строя, и вскоре едва не зевал от скуки. Но тут нашлось развлечение и для него: неожиданно Максим почувствовал, что у него немеет левая рука. Пара энергичных движений - и ток крови восстановился бы, но Максим стоял в первом ряду и не мог даже пошевелиться.
     «Доприкалывался над Котовым! Накаркал! – чуть не плакал Шатров. – Сейчас как разобьет меня паралич на глазах у всех, вот смеху-то будет!»
    
Присяга
    
     Когда Мехтиев, уже принявший присягу, подошел к Шатрову и протянул переходящий автомат, Максим шевельнулся и едва не взвыл. Тысячи иголок вонзились в ватную руку и противными мурашками поползли от пальцев к плечу.
     - Рядовой Шатров, выйти из строя!
     Максим сделал два широких шага вперед и едва не упал. Ковер под ногами скользил по паркету, и делать четкие строевые движения было совершенно невозможно. «Да что ж это за день-то такой?» - причитал про себя Шатров, кое-как, семеня ножками и качаясь на поворотах. Дошкандыбав до стола, Максим, отдав честь, доложил о себе лейтенанту. Протянутую Зубковым красную папку с текстом присяги надо было взять левой рукой, но Максим решил, что ему простят некоторое отклонение от традиции. Помня о ковре, он повернулся не на каблуках и носке сапога, а неуклюже перетаптываясь и переступая на месте.
     «Вот и кончается моя вольная жизнь и спокойное существование, - думал Шатров, читая замусоленный, небрежно напечатанный текст, автоматически отмечая грамматические ошибки и опечатки. Огласив свой двухлетний приговор, Максим положил папку на стол, и поставил в ведомости напротив своей фамилии аккуратную подпись.
     - Поздравляю, - буркнул лейтенант и, торопливо схватив папку с присягой и ведомостью, не заметил протянутой ему руки Максима.
     - И вам того же, - ответил Шатров вместо традиционного «Служу Советскому Союзу» и вернулся в строй.
    
Виды парносапожных
    
     Принятие присяги было отмечено праздничным обедом, который отличался от обычного тем, что в котелках была не перловка, а плохо сваренная и еще хуже промятая картофельная масса, которую дежурный по столовой гордо именовал «пюре». Максим вяло поковырял ложкой в тарелке и с грустью подумал о домашней жареной картошке. Кроме «пюре» каждого из новообращенных военных строителей одарили тремя шоколадными батончиками и половиной кружки сока вместо компота.
     После обеда весь отряд вновь зашел в клуб, а ленинградский взвод за исключением тех, к кому приехали родственники, поднялся в казарму сдавать парадную форму.
     - Серик, и кто мы теперь после принятия присяги? – спросил у Нурпеисова Солнцев.
     - Салабоны, - усмехнулся сержант. – А до присяги ты был духом.
     - А какие еще виды парносапожных существуют в природе? – поинтересовался Максим.
     Серик вынул руки из карманов и стал загибать пальцы:
     - До присяги – духи, после присяги – салабоны, через полгода – салаги, еще через шесть месяцев – черпаки, потом – дедушки, а после выхода приказа о демобилизации твоего призыва – дембеля или квартиранты.
     Рассматривая сжатые в кулак пальцы, Максим уточнил:
     - Ты, получается, дедушка?
     - Да, - кивнул Нурпеисов. – Мой приказ выйдет двадцать пятого – двадцать седьмого сентября, я стану квартирантом и мне по традиции до самого дембеля нельзя будет есть масло.
     - Осталось сто двенадцать дней, - вздохнул Максим, машинально наматывая портянку.
    
Самоволка
    
     На следующее утро весь карантин гудел, обсуждая неожиданную новость: Сафарова увезли на губу! Ночью в карантин пожаловал сам начальник штаба капитан Дегтярев. Сосчитав личный состав карантинной роты по головам, он обнаружил недостачу. Муму потребовал поднять всех сержантов, но Сафарова разбудить не смогли. Да и как бы его разбудили, если уже несколько часов он находился в самоволке, в одном из женских общежитий по соседству.
     Глядя исподлобья, Дегтярев приказал Нурпеисову через полчаса живым или мертвым доставить Сафарова в штаб. Серик ушел куда-то в ночь и вернулся уже через пятнадцать минут. На себе он тащил пьяного вдрызг Арифа.
     - Сам ты чурка нерусская, - убеждал пьяный азербайджанец трезвого казаха. – И вообще, я хочу спать!
     - Сейчас, - кивал ему Серик, засовывая Сафарова под струю воды, - сходим в штаб, там тебе Муму колыбельную промукает.
     Сафаров энергично упирался и громко фыркал:
     - Пошел он на фиг, этот Муму со всем своим штабом. Зачем ты меня притащил в этот гребанный карантин?! Я видеть этих салабонов уже не могу. Я их всех мочить в роте буду! Они у меня под кроватями ползать будут!
     Не угомонился Сафаров и в штабе. Вместо того, чтобы покорно выслушать о том, в какой именно позе капитан Дегтярев имел интимные отношения с его мамой, горячий азербайджанец схватил со стола дорогостоящую настольную лампу и запустил ее в офицера.
     - Маму не трожь!
     На звон разбитого электроприбора и разъяренный рев Муму в штаб сбежалась все бодрствующая часть отряда. Вскоре Сафарова вынесли связанного по рукам и ногам, с кляпом во рту и с порванным кителем на волосатой груди.
    
Лычки
    
     Бесчувственное тело достигло уже первого этажа, когда на лестнице показался капитан Дегтярев с перочинным ножиком в руках.
     - Товарищ капитан, - попятился от него дежурный по отряду, - а может, не надо? Ну, погорячился парень, принял лишнего на грудь. С кем не бывает? Зачем уж сразу так?
     - Еще слово, - промычал в его сторону Муму, - и одним бездыханным телом будет больше.
     Капитан подошел к Сафарову и ловким движением срезал у того с плеч сержантские лычки. Дежурному по отряду он приказал не ждать утра, разбудить водителя и с сопровождающим отправить рядового Сафарова на гауптвахту.
     - На пятнадцать суток! А там я позвоню, и еще пятнадцать накинут! – пробормотал начальник штаба. – Ты у меня до самого дембеля гнить на губе будешь. Раньше Нового года обходной получишь только через мой труп. Это я тебе гарантирую!
     Когда Серик в красках рассказывал Максиму о ночных событиях, тот думал над превратностями судьбы. Через несколько дней примерному во всех отношениях сержанту Сафарову должны были присвоить звание старшего сержанта, а вместо этого разжаловали и упекли на губу.
     - Кто будет командовать нашим отделением вместо Арифа? – спросил он Нурпеисова.
     - Ротный сказал, что бессмысленно кого-то дергать на два-три дня. Буду нянчиться с вами в одиночку, - развел руками Серик.
    
По пути на стрельбище
    
     После завтрака Колосов объявил, что взвод поедет на стрельбище.
     - А патроны нам выдадут деревянные или с просверленными дырочками? – спросил Будницкий.
     - Патроны, как и автоматы, найдем в бою, - в тон ему поддакнул Солнцев.
     Прапорщик покачал головой и сообщил, что Будницкий и Солнцев на полигон не поедут, а останутся наводить порядок в казарме. Артур театрально рухнул на колени и молитвенно сложил на груди руки:
     - Товарищ прапорщик, не лишайте меня единственной возможности застрелиться! Я ждал этого дня две с половиной недели.
     - Ничего, я помогу тебе захлебнуться в помойном ведре, - успокоил товарища Солнцев.
     Ближайший полигон находился в Малиновке. Ленинградцы, цокая языками, зашли в мягкий «Икарус» и рассредоточились по салону. Всего на первое свидание с боевым оружием отправился двадцать один новобранец. Будницкого и Солнцева прапорщик действительно оставил мыть казарму. Еще двое с утра легли в санчасть. Они давно жаловались на резь при мочеиспускании и подозревали у себя триппер.
     - Педики, - охарактеризовал несчастных Нурпеисов.- Они, наверное, друг от друга заразились.
     - Да, - согласился Максим, - после того, как сапожную щетку изнасиловали.
     Автобус остановился в километре от самого стрельбища. Этот километр пришлось преодолевать пешком по пыльной грунтовой дороге, то и дело отскакивая на обочину и пропуская мимо танки и бронетранспортеры. Стройбатовцы, в том числе и Нурпеисов, смотрели на боевые машины, раскрыв рты.
    
Снайперы
    
     К огневому рубежу Максим подошел, имея в рожке аж три патрона. Колосов, контролирующий ход стрельб, дал команду стрелять только одиночными выстрелами. Яркое солнце и предыдущие выстрелы нагрели ствол автомата до такой степени, что жар от него чувствовало через приклад даже правое плечо. Максим попробовал поймать в прицел далекую мишень, но она поначалу качалась в мареве испарений, а потом совсем растворилась в пелене некстати нахлынувших слез. Трижды нажимая на курок, Максим заботился лишь о том, чтобы не попасть в стоящего рядом Серика. Не попал. По шевелящимся губам Нурпеисова Шатров понял, что Серик ему что-то говорит, а также догадался, что оглох на оба уха. Наконец, звон в ушах пошел на убыль и Максим разобрал запоздавший совет старослужащего:
     - Рот надо было во время выстрелов держать открытым, тогда не так сильно по ушам било бы.
     Максим кивнул и примкнул к зрителям. Голова у него раскалывалась, в горле першило. Хотелось вырвать, но кроме чая в животе не было ничего существенного. Ангел-хранитель, принявший облик прапорщика Колосова, одарил Максима таблеткой анальгина. Проглотить ее получилось лишь со второй попытки, потому что воды на полигоне не было.
     Когда отстрелялся последний ленинградец, Серик сходил за мишенью.
     - Целых четыре попадания, - сообщил он прапорщику. – Два в молоко, одна пуля попала в семерку, а одна прямо в яблочко! Снайперы!
      Максим прикинул в уме, что всего по мишени было выпущено шестьдесят три пули. Попала, получается, каждая шестнадцатая. Действительно, снайперы!
     - Учитесь, щеглы, пока я жив! – произнес Серик, присел на одно колено и расстрелял в новую мишень целую обойму.
     Стрелок он был тоже не ахти какой меткий, но выглядел очень браво и убедительно. В соседнюю мишень, стоя, сосредоточено целился из пистолета прапорщик Колосов. Пистолет в его руке выглядел явно чужеродным предметом, но пули, вылетавшие из короткого ствола, ложились кучно. Если не в десятку, то очень близко к центру.
     - Когда-то я был чемпионом Дальневосточного округа, - произнес Колосов, довольный произведенным эффектом, и с ностальгией в голосе добавил. – Служил я в молодости кое-где получше, чем в стройбате.
    
От смотра – в наряд
    
     На обратном пути прапорщик сообщил, что в карантине ленинградцам осталось провести последнюю ночь. А еще он объявил, что на завтра назначен общеотрядный строевой смотр, и объяснил, что это значит:
     - Начальник штаба и комбат будут проверять бритье, прически, чистоту и блеск обмундирования, наличие иголок, расчесок, носовых платков и военных билетов.
     «Звездец! - подумал Максим и стал прислушиваться к собственным ощущениям в надежде опознать в себе симптомы простуды. -Глаза слегка, но слезятся – раз! Лоб на ощупь горячий – два! Голова болит – три! Не густо… Это тебе ни сквозное пулевое ранение, ни стригущий лишай, и даже ни триппер!»
     - Кстати, - спохватился Колосов, – сегодня наша очередь заступать в наряд по карантину. Есть желающие? Нужно три человека.
     Максим подумал, что рано или поздно заступать в наряд все равно придется. Так почему бы не разузнать, что к чему, в привычном карантине, со знакомым сержантом и с земляками-дневальными? Да и от смотра можно будет слинять на законном основании. Максим поднял руку, но оказался не единственным добровольцем. Кроме него в наряд попросились Сергей Корепанов и Мехти Мехтиев.
     В отряде Нурпеисов распорядился, чтобы кандидатам в дневальные вне очереди дали утюг, дабы те навели стрелки на повседневной форме. Проверив бритье и чистоту подворотничков, Серик повел своих бойцов на плац, где около КПП начальник штаба проводил развод с заступающими нарядами.
    
На тумбочке
    
     С семи часов вечера Шатров, Мехтиев и Корепанов заступили в наряд. Один из дневальных расположился на маленьком возвышении рядом с тумбочкой, на которой был установлен телефон. Это называлось «стоять на тумбочке». Два других драили все карантинные помещения от Ленкомнаты до туалета. Чтобы никому не было обидно, дневальные менялись.
     Стоять на тумбочке, которая размещалась прямо напротив входной двери, тоже было не сахар. Вечером в карантин постоянно кто-то приходил.
     - Смирно! Дежурный по роте, на выход! – истошным голосом завопил Максим, отдавая честь, приложил ладонь к виску, и вытянулся по стойке смирно перед командиром карантинной роты.
     Нурпеисов выскочил из спального помещения. После отъезда на губу Сафарова Серику даже во время наряда приходилось присматривать за своими подчиненными, которые, впрочем, не доставляли ему особых хлопот. На ходу поправляя съехавшую на затылок фуражку, дежурный бросился к тумбочке, расталкивая застывших в коридоре новобранцев. За три метра до лейтенанта Серик перешел на строевой шаг и отрапортовал:
     - Дежурный по роте сержант Нурпеисов! За время моего дежурства никаких происшествий не произошло! Замечаний от вышестоящих командиров не имею!
     - Вольно, – произнес Зубков после некоторой паузы, насладившись всеобщим остолбенением.
     - Вольно! – ретранслировал Нурпеисов слова офицера для всех, находящихся в коридоре.
     Новобранцы загудели, зашевелились и мгновенно от греха подальше рассосались по спальным помещениям.
     - Каково положение на фронтах? – спросил лейтенант, задумчиво почесывая подбородок.
     - Уборка идет полным ходом, - улыбнулся Нурпеисов. – Корепанов уже помыл канцелярию и учебный класс, Мехтиев навел порядок в бытовой комнате и телевизионном классе. Осталось привести в божеский вид Ленкомнату и после отбоя заняться туалетом, умывальником и палубой.
     Зубков недовольно посмотрел на Максима, одиноко стоящего на тумбочке.
     - Почему прохлаждается третий дневальный? – спросил лейтенант и зашел в Ленкомнату.
     Пошарив по углам и не найдя ничего криминального, Зубков вернулся к выходу, протянул руку вверх и провел пальцами над дверным косяком:
     - Завтра петрозаводцы принимают присягу, а в Ленкомнате свинарник! – вызверился он на Нурпеисова. – Сейчас же, товарищ сержант, сами становитесь на тумбочку, а дневальный пусть идет сюда и вылизывает здесь все до блеска кошачьих яиц!
     - Козел, - прошептал ему вслед Серик, но приказ выполнить был обязан.
    
Телефон
    
     Отправив Максима на уборку Ленкомнаты, Нурпеисов поставил около тумбочки стул, оседлал его и принялся теребить телефонный шнур. После некоторых чрезмерно сильных рывков телефон вздрагивал и противно дребезжал. Из канцелярии выскочил лейтенант, на столе перед которым так же издевательски позвякивал параллельный аппарат.
     - Кто балуется с телефоном?
     Телефон не имел выхода в город, а был подключен непосредственно к штабу и потому после каждого звонка Зубков подхватывал трубку, ожидая, что звонит сам Муму.
     - Никакого баловства, - уверил лейтенанта Нурпеисов. – Это, вероятно, проблемы со связью. А если и балуются, то штабные.
     Лейтенант вернулся в канцелярию, а Серик вновь потянулся к шнуру. Но не успел к нему прикоснуться, как вновь раздался звонок. Было слышно, как Зубков выругался и, сорвав трубку заорал:
     - Твою мать! Еще один звонок и я тебе! Ты чего там мычишь? Ой! Товарищ капитан… Нет, я не пьян! Это кто-то со связью балуется, я уже устал трубку поднимать. Куда? Куда ее запихнуть? Есть, товарищ капитан!
     Телефон опять звякнул и на пороге канцелярии появился озадаченный командир карантинной роты.
     - При чем тут я? – бормотал он, проходя мимо тумбочки. – Кто-то балуется, а я должен теперь коммутатор разбирать. Что я, связист что ли?
     Когда дверь за лейтенантом захлопнулась, Максим выглянул из Ленкомнаты посмотрел на невозмутимого Серика, сидящего на табурете, и громко заржал.
     - Отставить, - улыбнулся Нурпеисов. – Наводи порядок в Ленкомнате. Летеха, конечно, козел, но и выслушивать его нотации мне нет никакой радости. Сделает замечание, после отбоя будешь драить туалет.
     «Угроза та еще!» – подумал Максим, но вернулся на поле боя с тряпкой и ведром наперевес.
    
Доброволец
    
     Мытье казармы продолжалось до трех часов ночи. До полуночи Максим прохлаждался в Ленкомнате. Полы он помыл, пыль вытер. Что делать дальше, он не знал, но и просить себе новый участок работы не торопился. А Мехтиев с Корепановым тем временем вымыли почти всю казарму.
     - Макс, имей совесть, - заявился Корепанов в убежище Шатрова. – Ты и так просачковал целый вечер. Иди, убирай туалет.
     Макс вздохнул и добровольно пошел туда, куда других отправляли лишь в качестве наказания. «А что тут страшного?» - думал он, понимая, что ужас новобранцев перед уборкой туалета имеет, прежде всего, психологические корни. А что до карантинного туалета, то он вычищен предыдущими уборщиками до такой степени, что в унитазах после их ополаскивания при желании можно хранить стерильные хирургические инструменты.
     Вылив в каждый толчок по ведру воды, и еще два ведра выплеснув веером на пол, Максим терпеливо ждал, когда же вода уйдет через сточную решетку. Дверь в туалет приоткрылась, и в большую лужу на полу с разгону вступил щурящийся от яркого света новобранец-калмык.
     - Куда прешь? – осадил его Шатров. – Подожди немного, дай хоть домою, да сержанту покажу, что чисто.
     - Да я не в туалет пришел, - сообщил гость.
     Максим, оторвав взгляд от решетки, посмотрел на новобранца и понял, что тот совсем даже и не щурится, просто разрез глаз у него такой.
     - Если тебе не в туалет, значит, ты заблудился, - сообщил дневальный назидательным тоном бывалого воина.
    
График
    
     - Меня сержант на парашу послал, за разговоры после отбоя, - объяснил пришелец.
     - Знаем такой прикол, - обрадовался Максим неожиданной компании. – Давай знакомиться. Я – Максим Шатров, из Ленинграда.
     Калмык подозрительно покосился на протянутую руку, в которой только что была половая тряпка, и осторожно пожал самые кончики пальцев:
     - А я Саня Эльзитинов, из Элисты, – и привычно добавил. – Калмыкия.
     Максим объяснил нежданному, негаданному помощнику тонкости уборки туалета и предложил тому на выбор: или протирать возвышение около самих унитазов, или протирать пол внизу. С плохо скрываемой брезгливостью Эльзитинов выбрал второй вариант.
     «Не разбирается он в колбасных обрезках, - думал Максим, протирая кафельную поверхность возвышения. – Я это за минуту протру, а вся грязь-то внизу останется».
     После того, как пол был вымыт, Максим и Саня сели на подоконник и долго разговаривали, рассказывая друг другу о том, кто кем был до армии. Прервал их беседу Нурпеисов, который отправил спать и искупившего вину «кровью» Эльзитинова, и своего дневального Шатрова.
     - Ты спишь до половины шестого, - сообщил Серик. – Постарайся заснуть сразу, чтобы успеть выспаться, потому что больше возможностей отдохнуть не будет до самой сдачи наряда, то есть, до семи часов следующего вечера.
     Максим осторожно, чтобы не оставлять следов побрел по свежевымытому коридору, с нахмуренными бровями, отдавая на ходу честь, промаршировал мимо вытянувшегося на тумбочке Мехтиева, и зашел в храпящий и сопящий взвод. Раздетый Корепанов уже забирался на свой второй ярус.
     - Мне хуже всего, - пожаловался он Шатрову. – Вы с Мехой свой три часа одним куском проспите, а мне сейчас полтора, и потом, когда ты меня сменишь, еще полтора.
     - Я тут не при чем, - поднял вверх руки Максим с благодарностью поминая Серика, который так удобно для него составил график.
     - Я знаю, - согласился Сергей. – Нам сержант спички дал тянуть, я сам среднюю вытащил.
     «Значит, не Серика надо благодарить», - вздохнул Максим. Спать он решил, не раздеваясь, и, не расправляя кровати, рухнул на подушку.
    
Подъем!
    
     Какая-то сволочь выдернула подушку еще до того, как голова погрузилась в ее перьевое брюхо. Больно ударившись правым ухом об угол металлического каркаса панцирной сетки, Максим, не глядя, пнул шутника в невидимый живот.
     - Твою мать, - завопил шутник голосом Корепанова. – По яйцам-то за что?
     - А какого хера ты до меня докопался? – прошипел Максим. – Я понимаю, тебе мало спать ваыпало, так и мне решил сон обломать?
     Непонятно как успевший вновь одеться Корепанов охал, приседал и потирал болевую точку между ног.
     - Дурак ты, Шатров! Утро уже, твоя очередь на тумбочке стоять.
     - Ты гонишь! – изумился Максим, но, посмотрев в окно, понял, что земляк ему не врет. – Ой, Серега, прости. Я как-то и не заметил, что три часа прошло. Ладно, ложись, проминай свой ушиб, только не увлекайся. Здесь кровати сильно скрипят, весь взвод перебудишь.
     - Пошел ты, - отмахнулся Корепанов, но уже без обиды. – Поторопись, а то там на тумбочке никого нет, один Серик рядом на табуретке дремлет.
     Для полной боевой готовности Максиму надо было лишь натянуть сапоги, и поэтому на тумбочке он оказался меньше, чем через минуту. Серик сонно кивнул и вновь спрятал лицо под козырьком сдвинутой на лоб фуражки.
     - Толкни меня через двадцать минут, - попросил он Максима. – Надо будет сержантов поднять.
     Когда время прошло, и Серик ушел поднимать сержантов, в роту вошел лейтенант Зубков.
     - Смирно! – заорал Максим. – Дежурный по роте, на выход!
     Лейтенант вылупил на Шатрова глаза, как на умалишенного.
     - Какой «смирно», идиот? - спросил он сгорающего от стыда дневального. – Все же спят еще.
     Нурпеисов, подбежавший к Зубкову с рапортом, правой ладонью отдал ротному честь, а левым кулаком пригрозил Максиму.
     - Я для того и попросился в наряд в карантине, - оправдывался чуть позже Шатров, - чтобы в роте в подобные ситуации не попадать по незнанию.
     - Правильно, - одобрил Серик его раскаяние. – Ладно, объявляй подъем, пора!
     Максим набрал в легкие воздуха и, что было сил, завопил своим срывающимся голосом:
     - Рота, подъем!
     Получилось у него не очень эффектно, но удивительно эффективно. От сонной предутренней умиротворенности не осталось и следа, спальные помещения загудели, как муравейники, и выплюнули в коридор ошалелое стадо необъезженных новобранцев. Вжавшись в стенку, Максим пропустил их на выход, и с сожалением смотрел на истоптанную поверхность недавно еще блиставшего нетронутой чистотою коридора. «Снова мыть», - осознал он свое предназначение.
    
Великое переселение
    
     День прошел сумбурно и стремительно. В карантине наступила эпоха великого переселения народов. Ленинградцам объявили, что вечером их разбросают по ротам. Этого момента все ждали уже давно, но наступил он все равно неожиданно.
     В спальном помещении царил хаос. Петрозаводцам выдали парадную форму почему-то не вечером, а с утра, и потому они, облачаясь в парадку, с высунутыми языками бегали по заколдованному треугольнику: взвод – каптерка – бытовка. Параллельно им сновали ленинградцы, собирающие свои скромные пожитки. Освобождающиеся места занимали калмыки, оставляя свое спальное помещение для новых духов.
     - Земляки прибыли, - сообщил Нурпеисов. – Почти сто человек из Алма-Аты. Сейчас их из бани в отряд привезут.
     Весь этот маразм происходил на фоне тотальной подготовки к строевому смотру. Прапорщики и ротный через каждые пять минут бегали из карантина в штаб и обратно. Через раз после этого объявлялись построения личного состава внутри карантина, а не реже, чем раз в час, всех выводили на плац.
     Максим смотрел на всю эту суету несколько отстраненно. Он стоял на тумбочке, вещи его были собраны в узелок еще вчера, во время подготовки к наряду, строевой смотр ему не грозил. Хотелось спать, но с этим он успешно боролся. А бедному Корепанову так и не дали доспать свой второй полуторачасовый отрезок. Бледной тенью он блуждал по палубе в поисках тихого угла, где можно было бы выпасть в осадок хотя бы на полчаса. Мехтиев служил у Нурпеисова на посылках. С тряпкой в руках он бегал против течения  и выглядел таким же несчастным, как и все остальные.
    
Распределение
    
     После очередного выхода со всеми вещами на плац, ленинградцы в карантин не вернулись.
     - Ваш взвод построили на плацу и распределяют по ротам, - на ходу сообщил Шатрову вчерашний знакомый, Эльзитинов.
     «Вот и все, - промелькнуло в голове у Максима. – Интересно, в какую роту меня занесет? В первой роте служит Серик, но эта рота славится тем, что в ней царит полный бардак и беспредел. Все рвутся в четвертую роту, где служат штабные и кухонные. Образцово-показательной считается пятая рота. О второй и третьей я, к сожалению, ничего не знаю».
     С загадочным выражением на традиционно невозмутимом лице в роту зашел Нурпеисов.
     - Серик, не томи! – сразу же решил взять быка за рога Максим. – Куда?
     На звук этого вопроса из туалета выскочил Мехтиев. Даже Корепанов, который дремал в учебном классе на составленных в ряд стульях, заворочался, закряхтел и высунул свой нос в коридор.
     - Мехтиев – третья рота, - ткнул Серик пальцем в одного из дневальных. – Стой, не суетись. До вечера вы в наряде.
     Корепанов и Шатров терпеливо ждали своего приговора.
     - Корепанов, готовь себя к штабной работе, - сообщил Нурпеисов заулыбавшемуся Сергею. – Четвертая рота. 
     Озвучивать судьбу Шатрова Серик не торопился и Максим почти со стопроцентной гарантией понял, что служить он будет в одной роте с Нурпеисовым.
     - Добро пожаловать в первую роту! – подтвердил его догадку сержант.
     - В твой взвод? – с надеждой спросил Максим.
     Серик отрицательно покачал головой. Нахмурив брови, Шатров принялся покусывать губы и теребить пуговицы на кителе.
     - Солнцев тоже в первую? – уцепился он за последний шанс хоть чему-то обрадоваться.
     - Нет, - вновь огорчил его Нурпеисов. – Кроме тебя в первую роту попали Будницкий, Останен, Кудряшов и Котов. Ты будешь служить в третьем взводе вместе с Останеном.
     Максим равнодушно пожал плечами. Больше всего на свете Шатров хотел спать. А в какой роте и в каком взводе ему дадут это сделать, принципиального значения не имело.
     - Привет, зема! – золотозубо ухмыльнулся ему в лицо один из только что прибывших алма-атинцев. – Это ты нас сторожить здесь будешь?
     - Брось его, Хасан, - потянул его за рукав кривоногий спутник. – Пошли, брат, койки занимать.
     Определить их национальность Максим с ходу не сумел, хотя понял, что ни к русским, ни к казахам братья отношения не имели.