Суд в темпе блиц. Из цикла Зарубки на сердце

Это необычайно жаркое лето 1959–го года запомнить я должен был по многим причинам. Во-первых, и это самое главное, нынче я стал горожанином. До этого времени мы жили в деревне Шагирке Кыштовского района, Новосибирской области. Отец работал механизатором на Колбасинской МТС (машинно-тракторной станции), а мама служила в деревенском магазине Сельпо, где была одна на все руки – и заведующая, и товаровед, и кладовщик, и продавец.
Жили мы, по тамошним меркам, в общем-то,  неплохо. Отец был мастер на все руки, да ещё и имел постоянную зарплату, в отличие от подневольных, беспаспортных колхозников с их «палочками в тетрадях», т.е. вымороченными «трудоднями» вместо натуральных денег. А что в конце года на эти «трудодни» будет начислено, и, уж тем более, какими материальными фондами эти начисления обеспечиваются, одному Н. С. Хрущёву было известно, да и то не всегда, судя по метанию хозяйственно-экономической жизни в стране, результатам социалистического строительства и тяжелейшей международной обстановке.
А отец у нас хоть и имел семь классов образования, но дурачком совсем не был: и в войну по Европам прошёлся, и после войны в большом портовом городе Владивостоке несколько лет дослуживал – стало быть, и мир посмотрел, и с людьми пообщался. Да и много ли ума нужно было иметь, чтобы понять всю безысходность тогдашней колхозной жизни, тем боле, что отец колхозником-то и не был, работал на государственном предприятии и на вполне законных основаниях имел на руках паспорт и трудовую книжку. А перед ним лежала вся ширь и даль Советского Союза! Потерпел отец, пока мы немного окрепли, я первый класс школы окончил, и засобирался на вольные хлеба. Продал на разбор дом с пристройками, распродал скарб с домашней живностью и повёз наш табор в областной центр Новосибирск, в котором в разное время пустили корни немалочисленные представители нашего обширного рода.
На те смешные деньги, которые появились у нас после распродажи деревенского хозяйства, отец купил «засыпушку» на Широкой улице, и у нас появился свой угол. А окончательно мы стали городскими, когда он устроился газосварщиком в шестой таксопарк, а меня записали в школу во второй класс. Маму по какому-то  знакомству устроили заправщицей в строительную автобазу. Всё! Жизнь стала налаживаться.
В то время Новосибирск, в общем-то, представлял собой ряд неказистых рабочих посёлков, вытянутый с востока на запад вдоль неусыпно гремящего, гудящего и пыхтящего паровозами Транссиба, железной дороги Москва – Владивосток. Вот и наш посёлок Кривощёково разросся до довольно крупной станции Новосибирск Западный вследствие всё возрастающего грузооборота и строительства  эвакуируемых заводов, в основном, оборонных. Благодаря разрастающемуся контингенту заводских рабочих и строительной рабсилы, которая в массе своей или отбывала здесь свои сроки «по зачётам», или прибывала сроки эти отбывать «на стройках коммунизма».
По северной стороне «железки» протянулась довольно ухоженная Станционная улица, на которую фасадами выходили заводоуправления и проходные бесчисленных заводов, автохозяйств, стройуправлений, рабочих «зон» и «спецучастков». Были здесь и патронные заводы из Ленинграда, и Металлургический завод из Запорожья, и знаменитый «Сибкомбайн», заложенный ещё в начале тридцатых и разросшийся на военных заказах до громадного комбината, на котором чего только не производили. Но гулять там пацанам не сильно-то позволяли. Гнали вон и солдаты, и охранники, да и рабочие тоже не шибко привечали – работа не позволяла отвлекаться на хулиганистых пацанов, да и режим там был довольно строгий.
А вот улица, на которой мы поселились, протянувшаяся с южной стороны «железки» с востока на запад, неухоженная и грязная, вся в колдобинах и невысыхающих вечно лужах, беспорядочно утыканная бараками, «засыпушками»,  угольными сараюшками и кривыми поленницами дров, носила гордое название «Широкая» и была целиком и полностью в нашем распоряжении. На «Широкой» стояла и наша хибара под номером 49, как сейчас помню. Улица была довольно большая, поэтому пацаны каким-то естественным образом группировались на несколько «банд», хотя иногда называли себя отрядами. Вот в составе этих отрядов мы и пропадали целыми днями на улице в поисках ребячьих сокровищ и не всегда безобидных приключений. Но, где бы мы ни собирались с утра, путь наш непременно лежал на  Вокзал, вернее, на привокзальную площадь. Именно там было наше Эльдорадо.
Именно там можно было найти почти новую винтовочную гильзу или латунную пулю, залитую изнутри свинцом:  из гильзы получался прекрасный  «поджиг», а из пули «пугач». Из свинца, вытопленного из пули, получались замечательные пульки для разнообразного «оружия», а уж если повезло найти патрон в комплекте, то ты оказывался обладателем целого сокровища для уличного мена и торга. Очень ценилась у нас металлическая круглая высечка для игры в «чику», старые противогазы как источники резины для рогаток и иная металлическая и резиновая мелочь, которой  мы всегда  находили применение. Впрочем, «мелочь»  эта не всегда была безобидной. Случалось, она и взрывалась, в «лучшем» случае, оставляя пацанов калеками.
Так и проходил день в беготне, поисках, в мелких стычках и интересных событиях. То поезд с «ЗК» прибудет, да поезд не простой, а из высоких товарных вагонов, и люди в нём не сидят, а стоят впритык друг к другу, как деревья в лесу. Начинается разгрузка, мы издали посматриваем,  цепенея от зверского вида охранных псов. Охране лишь бы в «зоне» порядок был, а что там за периметром – ей «по барабану», так что на нас никто особенного внимания не обращал. А мы стояли молча, мечтая каким-нибудь счастливым образом выпросить у охранника подобрее чудо-щеночка. Но вот почему-то добрых  охранников нам не встречалось на том гулком перроне…
Поезда с «ЗК» приходили на Западный не каждый день, вероятно, была какая-то очерёдность, но мы эту очерёдность не высчитывали. Для нас было ясно, что если с вокзала железной метлой выметали всех от мала до велика, выставляли посты на самом дальнем и самом ближнем разъездах от станции и оцепляли привокзальную площадь так, что муха не проскочит, значит, через пол часика жди состав с заключёнными под разгрузку-погрузку.
Вот и в тот день, согласно всем вышеперечисленным приметам, мы неразлучной четвёркой заняли наш излюбленный наблюдательный пункт – крышу пожарного сарая  напротив восточной оконечности посадочной платформы. Нас охране не видно, а у нас весь перрон на виду и всё слышно хорошо.
Вот «зеков» выгрузили из вагонов, построили по «десяткам» и начали перекличку, как обычно. Младший лейтенант, видимо, их главный, прочитал списки из красной папки и как-то задумчиво замолчал. По спискам одного не хватало. Офицер раскрыл и закрыл папку несколько раз, как бы сам себе не веря, и рявкнул:
- Второе отделение со служебным составом, обследовать подвижной состав и прилегающую территорию на предмет нахождения этого отсутствующего придурка! Он здесь, рядом, ему просто некуда было деться. Чтоб через 10 минут бегун стоял передо мной! Исполнять!!!
Шестеро солдат с собаками разделились на две группы и, став по обе стороны состава, не спеша последовали к началу состава, в сторону пыхтящего паровоза, и в хвост товарняка. Собаки, почуяв вкус охоты, рвались, как бешеные, с поводков. Поводки в этот раз вожатые держали в самом коротком положении – место тесное, вокруг вагоны и стрелки с рычагами. Собак манило тесное подвагонное пространство и всякие тёмные закутки под платформой и в путевых будках.
С собачьим рыком и солдатским матом удалялась поисковая команда. И тут неожиданно открыл рот всё знающий Вовка Казаков:
- Это один «ссученный» вчера в карты проигрался. Ему теперь на зону нельзя: или «отпетушат», или зарежут. Вот он умом подвинулся и решил спрятаться. Дурак, где тут без подготовки спрятаешься? А с другой стороны, жить захочешь, на хрен без когтей залезешь, - мудро закончил он.
 И мы решили ждать – интересно же,  чем эта бодяга закончится, а в том, что «бегуна» найдут, мы ничуть не сомневались. Молоды мы были, но уже успели насмотреться, насколько расторопны и хитры могут быть неуклюжие и немолодые уже по возрасту охранники, все уже давно сверхсрочники и, судя по ухоженности, отцы семейств и умелые хозяйственники.
Вот вроде бы шум поиска притих на одном месте в районе водокачки, Но, нет, лай собак  покатился дальше. Солдаты в оцеплении курили, расслабившись, доверив основную службу собакам, и тоже безо всяких сомнений поджидая ушедших товарищей с непременной удачей. И, судя по всему, были правы. Вдалеке угадывалось обратное движение поисковиков. И чем ближе подходила к ожидавшим погоня, тем громче было её движение и тем веселее становились лица охранников.
Вот уже показались на насыпи первые собаки на удлинённых в этот раз поводках, а за ними солдаты с папиросами в зубах, а за ними ещё одна фигура, влекомая двумя верёвками, обвязанными одна за пояс, другая за шею. Одета эта фигура была довольно странно: на голове цигейковая папаха, на плечах чёрный матросский бушлат, ниже – офицерские галифе, заправленное в щегольские хромовые сапоги с голенищами в гармошку.
- Ну, что, набегался, дурачок? – Спросил, как выплюнул, младший лейтенант, когда поисковая команда предстала пред его очи. – Интересную ты игру придумал: ты, значит, бегай, мы догоняй, ты прячься, мы ищи. Потом  арестовывай тебя, составляй протокол, опрашивай свидетелей, снимай показания, проводи допросы, устраивай очные ставки.  Это же кучу бумаги исписать, не один день от семьи оторвать и на тебя, засранца, убить! А на хрена мне это надо? Чем ты такого внимания от меня заслужил? Не согласный я! Давай поступим по-другому, и время сбережём, и результат тот же. Ты, вот, к примеру, в шахматы играешь? Да?! Здорово, давай-ка «блиц» с тобой сыграем. Прямо сейчас! Хабибулин, Коваль, на буфер его!
Два рослых сержанта подскочили к беглецу, ухватили крепко один за  левое, другой за  правое  плечо и, развернув его почти на весу, уткнули лицом прямо в ближайший буфер.
- Дай-ка, на минутку! – Младший лейтенант обратился к соседу-ефрейтору,  протянул руку и взял у него видавшую виду винтовку. Развернул её прикладом вперёд, половчее перехватил за ствол и шейку и вдруг нанёс молниеносный удар прикладом  по затылку приговорённому. «Зек» и не охнул. Голова его вмиг превратилась  в большую красную ягоду, вроде арбуза, ноги подкосились, и он бы упал, если бы его не держали за плечи.
- В вагон его! Сактируем как сонного, выпавшего  из вагона.  А то, ишь, удумал, бумагу на него изводить, да время тратить! Усекли?! Продолжать разгрузку.
И конвойная машина привычно закрутилась дальше.
А мы лежали на крыше и шёпотом клялись друг другу, что, мол,  никому и ни гу-гу! Как ни малы мы были тогда, но уже понимали, где кончаются детские приключения и начинается взрослая опасность. И понимали, оказывается, очень даже хорошо, потому что до сих пор молчали и никому не рассказывали об этом страшном происшествии. Мы были детьми своего времени и очень рано поняли смысл выражения «Язык мой – враг мой».  И эта народная мудрость сопровождала нас всю жизнь, помогая выжить в то непростое, жестокое время.