Маленькие истории... глава девятая

МАЛИНОВОЕ ВИНО

Отправиться в поход мы решили после обеда, во время мёртвого часа. Лежали, затаившись, неподвижно, пока присматривавшая за ребятами вожатая не ушла, как обычно, обедать вместе с поварихой тётей Дусей и строгим начальником лагеря.  Было нам по семь лет, отцы наши были пограничниками. Впрочем, и все два десятка ребят в лагере были из таких же семей, но мы трое росли в одном дворе, потому и держались вместе.
 
Лагерь наш был не пионерский – собрали туда недавних первоклассников в первое послевоенное лето для того, чтобы отцы смогли побывать в родных местах, где не были уже несколько лет. Отец мой никогда не говорил об этом, но я точно знал, что ему надо, обязательно надо побывать там, в Тараще, недалеко от неизвестного мне города Киева. Там жили его родители. Он долго ничего не знал о них, о своих   братьях и единственной сестре. Когда было грустно, отец   садился на скамеечку возле дома, прислонялся к стене и начинал петь украинские песни. Песни были красивые, протяжные. Мне они нравились. Тогда я впервые узнал, что слух бывает правильный и неправильный. У отца слух был неправильный, или, как говорила мама, слуха у него не было совсем. Это просто удивительно: как это может быть, если папа слышит всё, о чём мы ему говорим. Но именно потому, что у него не было слуха, а у матери он был, она быстро находила отцу какое-нибудь занятие, чтобы отвлечь его от грустных мыслей. Я тоже однажды, узнав, что у папы пятого мая будет день рождения, решил сделать ему подарок.
 
Уже давно я заметил, что в книгах, которых было у нас немало, сразу за обложкой были ни для чего не нужные, потому что на них ничего не было написано, листы плотной бумаги.  Хорошо спрятавшись за домом, чтобы не выдать секрет раньше времени, я раскрыл книгу, на обложке которой было написано непонятное слово «горький» (кто – «горький», почему «горький»?) и на таком чистом листе стал рисовать. Карандашей у меня было всего пять – синий, красный, зелёный, жёлтый и простой, обыкновенный серый. У меня получилось синее-синее небо и синяя-синяя река, по которой плыли два белых гуся. А у реки был зелёный-зелёный берег, на котором стоял белый дом с жёлтой, соломенной, как папа рассказывал, крышей. Внизу, под речкой, я написал… (читать и писать я научился в пять лет, задолго до школы, которой в комендатуре, где мы тогда жили, просто не было, а мама была учительницей) я написал крупно, красными буквами:

УКРАИНА БУДЕТ НАША!
 
Когда я пятого мая подарил отцу этот рисунок, он почему-то быстро вышел на двор, долго стоял у дороги, которая  шла мимо дома, потом сел у стены и стал петь. На этот раз песня была другая, тоже красивая, про каких-то хлопцев и коней, которых надо было распрягать. Мама послушала, за вырванный из книги лист ругать не стала, потрепала меня по голове, сказала:

– Молодец.

И почему-то заплакала. Наверно, потому, что у папы появился слух.

…Удрать из лагеря мы задумали уже давно. Собственно говоря, это не должно было быть бегством. Цель у нас была очень даже практическая. Мы хотели сделать… вино. С продуктом этим здесь, на границе с Турцией, люди обычно хорошо знакомы чуть ли не с грудного возраста. Мы этого, конечно, не знали, но вино видели не раз, иногда родители пили его по праздникам, нам, разумеется, не давая. А хотелось. Судя по наблюдениям, вещь эта была хорошая: взрослые от вина становились веселее и добрее. Все эти предварительные познания до поры не были реальной почвой для практических действий, но потом Валька, который всегда про всё знал, заметил, как повариха наполнила алюминиевую флягу малиной, насыпала туда же чайной ложкой сахарного песку, завинтила и сказала нашей вожатой:

– Пару дней на солнце полежит, и будет у нас малиновое вино!

Вот тогда-то мы и решили, что настал момент, когда мы можем сделать то же самое. Для этого нужно было незаметно от взрослых ускользнуть из лагеря, сбежать по тропе с горы, на которой стояли строения  кордона, мимо старых развалин малюсенького турецкого селения, сплошь заросших высоченной коноплёй.

С этой тёмно-зелёной красавицей я познакомился уже в первые дни: забрёл в заросли, день был жаркий, вокруг стоял душный запах и идти никуда не хотелось, нужно было просто сесть на камень и сидеть, сидеть… Из этой самой гущи выдернул меня    возвращавшийся  со службы наряд. Меня заставили поднимать и опускать руки, делая глубокие вдохи и выдохи, потом дали много-много компота     и уложили спать. Уже потом всем объяснили, что в такие места ходить  нельзя, что там любят водиться змеи и скорпионы, и вообще… можно тяжело заболеть.

Вот поэтому мы и не собирались заходить в запретное место. Мы должны были пойти в место знакомое. Находилось оно за речкой. Там тоже была высокая гора. На самой верхушке её топорщился лес, всё, что ниже, покрывал огромный малинник, цель нашего полного опасностей и приключений путешествия.

Да, это было здорово! Мы дождались, когда все уснули, тихонько соскользнули со своих коек на землю, пробрались на ту сторону палатки, откуда увидеть нас было никак невозможно, отвязали тесёмки и в образовавшийся проход выползли, как разведчики на фронте, в траву. После этого – ещё несколько метров по-пластунски (мы все по многу раз видели, как обучают новобранцев) и по склону, мимо  тропы, мимо развалин, оступаясь на   камнях, спустились к горной речке. Была она неглубокой, но холодной и очень быстрой, именно такой, какие любит ручьевая форель. Про форель мы узнали позже, когда солдаты наловили для лагеря, шаря руками под камнями, на каждого по небольшой, юркой  рыбе. А пока у нас была одна задача: малина. И надо было перебраться на другую сторону. Мы это уже делали не раз, когда всем лагерем ходили в малинник: собирать ягоды для сладкого и, как говорила тётя Дуся, для витаминов. Конечно, можно было и тогда набрать малины не в общий котёл, а для своего эксперимента. Но, во-первых, по нашим понятиям так поступать –  нечестно. А во-вторых, – какие же тогда приключения?

Речка бежала откуда-то издалека, может быть, даже из самой Турции. То, что Турция находится совсем рядом, мы знали давно. Я даже, как и многие другие ребята, видел её, когда мы жили на самой границе. Знали и то, что турки каждую минуту могут напасть на нашу страну, а иногда и действительно нападают, но наши пограничники называют эти нападения не очень понятным словом «провокация», и  эту провокацию убивают или прогоняют. Всё это мы слышали чуть ли не  от рождения, но здесь, на незнакомом месте, мы не знали, где находится Турция, далеко ли, знали только, что это где-то за горой с малинником: именно туда перевозили еду для бойцов, именно туда направлялись офицеры. Наша вожатая говорила, что все находятся там, «на линии». Так что направлялись мы в сторону Турции.

Речка была неширокая,   и мы обычно всем лагерем быстро перебирались на другую сторону. Но в таких случаях вожатая велела всем взяться за руки, сама становилась на большой камень посередине и следила за каждым нашим шагом. А вот сейчас нам предстояло перебираться втроём и мы быстро сообразили, что дело это будет не таким уж простым. Постояв на берегу, мы увидели, что камни – мокрые и скользкие, что устоять на них будет трудно. Кому-то нужно было идти первым, а вот именно это нам делать и не хотелось. Потом как-то само собой получилось, что первыми мы стали все сразу: каждый выбрал подходящие камни, и мы одновременно стали переправляться. Хорошо было,  что камней на перекате было много, поэтому мы благополучно перебрались на ту сторону. Сразу дальше не пошли. Почему-то было нужно постоять и посмотреть на быструю воду, на пенные всплески возле берегов. Взрослые перешли бы и прямо по воде, даже не набрав воды в голенища сапог, но мы преодолели бурную и большую горную реку и были горды тем, как это мы ловко сделали.
 
Первые кусты малины росли почти у самого берега, но ягод на них было мало, а кроме того Витька сказал, что там, наверху,  возле леса, малина самая лучшая и самая сладкая, потому что она ближе к солнцу. Мы быстро пошли по тропе, хватаясь за ветки. Нужно было торопиться, чтобы вернуться до конца мёртвого часа и успеть пронырнуть в палатку. До самой верхушки мы, конечно, не пошли, потому что неподалёку от тропки увидели россыпи крупной малины, то есть именно того, что было нам надо. Солдатские фляжки были в лагере у всех, поэтому мы быстро набрали ягод, крепко завинтили крышки, и собрались было в обратный путь, но Валька, которому всегда и во всё нужно было сунуть нос, полез на огромный кусок скалы, торчавший из склона прямо рядом с нами. Он залез, встал на макушке во весь рост… и вдруг быстро согнулся, упал на камень и сполз  на животе к нам. Он был испуган, губы тряслись, и мы никак не могли понять, что он хочет сказать, вырывались только какие-то звуки:

– Ми… ми… ми…

– Что там?

– Ти… ти…

– Да что ты «ми», «ти»! – Не выдержав, закричали мы.

Он ладонями зажал нам рты, как-то сразу опомнившись, и почти спокойно сказал:

– Тише! Там мишки. Медведи там, внизу. Нам отсюда не уйти.

Не взглянуть, не убедиться самим было просто невозможно. Мы  выглянули из-за скалы. Ниже нас, как я сейчас понимаю, метрах в тридцати, в малиннике образовалась небольшая полянка, а на ней была медведица. То, что это именно медведица, было понятно сразу, потому что возле неё играли два маленьких медвежонка. Мамаша зацепляла лапой ветку, наклоняла её, брала зубами внизу и делала резкое движение головой к концу прута. Он оставался голым, она  поворачивалась к детишкам и всем своим видом говорила им, что вот так – малину с листьями – есть очень вкусно. Ребята в это время становились на дыбки, боролись, показывали друг другу зубы, били, играючи, лапами по бокам. Мать наклоняла к ним ветки, они жадно обкусывали на них самое лучшее и вновь принимались за своё.

Сказать, что мы сильно испугались…  Нет, не так. Первый страх прошёл быстро, потом мы   затаились, не высовываясь из-за кустов, но заставляло сидеть неподвижно, а не бежать, сломя голову, куда попало, простое любопытство, мы, конечно же, не думали уже об опасности, а смотреть было так интересно!

Много позже, через десятки лет, я понял, как нам тогда повезло. Мы не знали многого, и это нас спасло. Убежать от медведя, если он идёт в погоню, невозможно. А кроме того, дело было жарким днём, воздух от нагретого склона, хоть он и был в тени, шёл вверх, к лесу. Будь это утром, когда прохладный воздух скатывается вниз, медведица моментально учуяла бы запах потенциальной угрозы своей ребятне, и неизвестно, чем бы тогда всё кончилось.

А кончилось это очень скоро и совсем неожиданно. Медвежата, игравшие в драку, не заметили, как разошлись и начали драться уже всерьёз. Мать рявкнула на них, утихомирив страсти, но уже через минуту они схватились снова, сплелись в один клубок, который… покатился вдруг по склону! Мать не доглядела за ними, заметила  лишь тогда, когда они, не выпуская друг друга, укатились, набрав скорость, уже  довольно далеко. Медведица поднялась на задние лапы, увидела несущийся вниз комок, заревела и бросилась за ними. А медвежата, как камень во время камнепада, стукались о склон, подпрыгивали всё выше и выше… Последний такой скачок был перед самой речкой и оба драчуна с разлёту плюхнулись в воду недалеко от переката, где камней почти не было, а река всё ускорялась и набирала силу.

То, что произошло потом, я до сих пор понять не могу. Я знаю, что звери бывают очень умными, но чтобы они могли так быстро найти выход из ситуации…  Медведица съезжала по склону, потому что так уж она устроена: бежать вверх ей легче, чем вниз. В какой-то момент она поняла, что не успеет догнать, что вода унесёт её ребятишек. Тогда она резко повернула вправо и побежала не вниз, а поперёк склона. Там, в той стороне, гора спускалась к реке, а река делала крутой поворот, преодолевая отмель. Бежать так получалось быстрее, медведица обогнала воду! Она вошла в речку и стала смотреть вверх по течению. Она твёрдо знала, что медвежата здесь ещё не проплывали. Но уже через несколько секунд она выудила из воды обоих по очереди, уже расцепившихся. Постояла на мелкой гальке. Малыши ждали, опустив головы, пока мать отдышится. Потом получили по затрещине и поплелись с чувством вины за медведицей куда-то в другую сторону…

Мы выжидали долго. Какой там «мёртвый час»! В лагере уже поднялась паника, когда мы по парадной тропе, мимо заброшенной деревни, вернулись с покаянным видом. Фляги мы припрятали по дороге, положив их так, чтобы хорошо припекало солнце. Начальнику лагеря мы сказали, что ходили в малинник и что видели там медведя. Шумный разговор сразу прекратился, взрослые замолчали и нас отпустили. После этого нас во всех наших лагерных походах сопровождал боец дядя Саша со своим «папашей»:  так он называл безотказный автомат ППШ  с большим круглым диском для патронов.

Малиновое вино? Мы его так и не попробовали. Выждав два или три дня, мы пошли на то место и увидели свои фляги, раздувшиеся до шара и после этого взорвавшиеся. Всё, что там было, уже вычистили муравьи.