Дорожные записки. Часть 2

Часть 2



Холодно, но к вечеру вагон раскочегарило и пришлось переодеваться. Благо, что шорты и майка лежали в сумке на верху. На этот раз в Оленегорске подсела женщина с цветами, ее провожал муж. Цветы следовали до Кандалакши (Кондолахты означает – Медвежий залив), для подруги женщины, как оказалось, Лены. Она их не взяла, а передала мужу, а сама тоже заняла место в купе до Петербурга.
Всю мою недавно свободную каюту заставили чемоданами. Дело в том, что подошла еще одна женщина. У нее чемодан и коробка. Коробку забросили наверх. Подружкам весело, они едут в Питер на 2-х недельную сессию. Они заочники, работают на железной дороге, «сидят на бумагах». Все разговоры о проблемах работы и разных путаницах в отчетах. Третья особа сама по себе, попила воды, залегла на полку и так пролежала до самого Питера.

Ем колбасу с картошкой, пью чай со сливками. Озера за окном еще во льду и в лесу снег. Читаю размышления Льва Толстого о вере, и для чего живет человек. Для себя сделал вывод, уж очень граф выворачивает душу и порой усложняет смысл пророчеств. Пять заповедей. Вопрос как их исполнять? Если исполнять, то следует оставить эту грешную жизнь и уйти в пустынь. Евреи, китайцы по этому поводу не переживают. Живут себе и живут, стараются быть лучше. Пять заповедей, это как коммунизм, много идеального и трудновыполнимого. Любит русский человек создавать себе трудности, копаться сам в себе, и придумывать ложные идеи культуры. Да, нужно стараться соблюдать, совершенствоваться, но без кардинальных действий, типа революций. Христос за 2000 лет не изменил мир, может ли это сделать смертный. Ведь все от Бога.

В Питере встречал младший сын Андрюша, до этого хотел ехать со мной, но  передумал. Отложил на потом. Главная причина отказа, нет денег, а живется ему в Светогорске у тещи примаком, видно, несладко. Сообщил, что может, приедет летом, когда все вырастет. Узнал, что внучку Иру, которая родилась в апреле, записали с фамилией матери.

Андрей уже час, как на вокзале. Добирался в Питер вначале до Выборга на хлебной машине завода, на котором работает, а потом на автобусе два часа за 200 рублей. Так доехал до Девяткино, оттуда на метро. Пригляделся я к нему, вроде, выглядит неплохо. Загорел, сообщил, что вчера трудился на даче. Все пять часов до отхода моего поезда просидели в закусочной вокзала. Кушали и говорили. За это время он успел на вокзале распечатать фотографии внучки Иры с мобильного телефона, а я купил шоколадки для женщин. Еще сфотографировал его на свой новый телефон. После обеда зашли в  магазин «Старая книга», где  я за 20 рублей приобрел книгу об Иркутском деятеле Сукачеве. Решил немного приобщиться к тому времени и к городу, где бывал дед и его родственники.

Со слов Андрея, подполковник Геннадий Потемкин, бывший заместитель начальника отдела в Выборге, возглавил в Светогорске отдел (по старому комендатуру) от Ленинградского управления. На ОКПП в Светогорске командует Иванов. От тушенки и прочих консервов, которые я захватил с собой, Андрей отказался, взял деньги. За полчаса до отхода поезда, как только я сел в вагон, Андрей убежал, торопился успеть на автобус.

В поезде «Демидовский экспресс», № 72 в купе один, читаю про богача и голову Иркутска В. Сукачева, создателя художественного музея в городе на Иерусалимской горе. Был он главой города 13 лет, вкладывал деньги в Девичий институт, в котором училась тетка Надежда Чакирова. В вагоне тепло, даже душно. Для проветривания открываю окна. Выходил два раза гулять – в  Кирове и в Балязино. В Гражданскую войну в Балязино и Глазово шли жестокие бои. Это я узнал, когда читал о генерале Пепеляеве.

Торгуют клюквой, 300-350 рублей за маленькое ведро литров на пять. Один мужик торгаш пристал к женщине, купи да купи, даже сбрасывал цену до 250 рублей, но она все равно не взяла. Торговцев на вокзалах, в сравнении с бывшими годами, поубавилось а порядка прибавилось.

С грузом после отпуска возвращаться сложнее, а тут еще попалась очень  принципиальная и "логичная" девица вся из себя. Муж у нее парень поспокойнее и багаж наш потихоньку рассовали по углам и полкам.  Еще одна моя соседка, внизу, позднее выяснилось из гидроинженеров,  всю дорогу с "логичной" девицей талдычили о том, как хорошо жить за границей, и как все невозможно у нас. Слушать, уши вянут,  вышел и долго стоял в коридоре. Какие скучные и тупые бабы.

Они, конечно, больше рисуются - где кто был, в каких странах, что видел: хотят показаться друг другу, что не лыком шиты. Парень тоже этим разговором заразился и давай рассказывать про свои поездки в Англию и  Японию. Как специалист по автомобильному делу, он стажировался на заводах, старался быть объективным и отмечал не только хорошее, но и то, что есть у заграницы плохое. Хорошо, что настала ночь, и все легли спать.

Утром «сладкая парочка» вышла на ст. Кемь, их путь экскурсионный на Соловки. Для меня настало трудное время, ехать совсем устал, за окном смотреть нечего, остановок приличных нет, в общем тундра. На станции Лоухи купил маленькое ведро брусники. Идет дождь, пасмурно и прохладно. Наверное, от  ветра с моря, тучи разбежались, просветлело и настроение улучшилось. Вот и Мурманск, вот и вокзал и встречающие мои женщины.

 Не успел оглянуться, как снова в путь. В купе оказался с женщиной, а у нее двое детей. Мальчику не больше года и он все время изображал губную машинку. Дул выдувая звук "бррр...". Девочке  восемь лет. Это выяснилось, когда заходил дорожный инспектор проверять билеты и спросил ее возраст. Я лежал на верхней полке и читал книгу Ежова «Хунхузы – не объявленная война». Обнаружились отдельные интересные моменты по станице Казакевичева, Харбину, КВЖД и организации в ДВР пограничной службы.

В вагоне жарко и много пыли. Мой нос начинает реагировать. Накануне еще простыл, совсем беда. Другая беда - хозяйка в дорогу паек уложила так, что я в нем еле разобрался. Еще раз убедился, что нужно все делать самому. Много всяких кульков, пакетов, замотанных в фольгу. С трудом определил, где и что лежит. Поначалу кушал вареную картошку с котлетами, пил чай. Дорога до Питера пролетела быстрее обычного. Я уже не смотрел так долго в окно, не запоминал станции. Лоухи и Кемь даже проспал, хотя хотел еще раз взглянуть на знакомые места. Запомнилось, что от Волхова на Питер повернули в районе 60 километра Северной трассы. Затем правая ветка отвернула на Московский вокзал, а мы ушли влево – на Ладожский.

На вокзале перекусил из своих запасов и сходил в магазин «Старая книга». С полчаса рылся, но ничего приличного не обнаружил кроме повести Соловьева «О Ходже Насретдине». Можно было еще посмотреть, но задавила духота, никакой вентиляции. В соседнем магазине взял женщинам сумки-сувениры.. На дорогу купил пачку молока и три, как потом оказалось, вкусных шаньги. До поезда листал Соловьева. Занимательно и как раз для дороги.

Вторая платформа, девятый путь. На вагонах написано Тюмень-С. Петербург. Естественно, заволновался, мой ли это поезд. Проводники пояснили, что состав ходит до Тюмени, под номером 73, а до Екатеринбурга под номером 103, сейчас второй вариант. Мой вагон самый последний. Читал и смотрел в окно. Пересекая реку Волхов, родились слова:

Река, плотина, стройный мост,
И будка как варяжский пост.
Здесь был названный Рюрик – гость,
Руси начало здесь пришлось.

С тех пор опали тыщи крон,
Сто раз менялся царский трон.
И вот двадцатый – первый век,
Чего добился человек?

Тогда дружина, конь и меч,
Стремление все преодолеть.
Сейчас вагон, купе, очки,
Сижу и мучаюсь с тоски

Со мной пожилая женщина, как позднее выяснилось, 1936 года рождения, едет из гостей на родину в Киров. С августа прошлого года жила у дочери Ольги под Питером, в районе станции Озерки, в поселке Первомайский. Я только понял, что это недалеко от Смоленского кладбища. Дочь Ольга замужем за белорусом, бывшим военным строителем, у них сын, живут в трехкомнатной квартире.
- Все хорошо, только мало получают,  - сообщила мне попутчица. Дочка врач, долго училась, а зарплата совсем ничего. Как детей расти?

Я понял, что женщина устала от городской жизни, захотелось домой, в вятские края. Чувствуется, что с ней никто особенно не общался. Всю дорогу она без перерыва говорила, и говорила и все рассказывала про свое прошлое и настоящее существование. Вспоминала себя в молодости, детей, жаловалась на жизнь и судьбу: трудные детские годы,  замужество, колхоз, вечное хозяйство, больные отец и мать. Жили они в деревне, 70 километров севернее Кирова, Харламовский район, деревня Варзиге на реке Великая, которая впадает в Вятку. Вспомнилась наша заполярная Варзуга и песня про реку Варгун, опять же норвежский Варангер. Во всех наименованиях присутствует слог «вар», что означает «война». Неужели, во всех местах происходили эти самые «вары», а если по-русски свары
Родительский дом  попутчицы был пятистенный еще довоенный.

- Сейчас совсем развалился, - с сожалением проговорила пожилая женщина. - Где жить? Вот и приходиться переезжать от одной дочери к другой. Не везде ждут. В старом доме все выросли – и дочери и внуки, а сейчас у каждого свой. Родительский дом остался  без присмотра, разворовывается. Вот и у соседей дом сгорел. А ведь какая кругом красота: луга, лес, ягоды растут. Женщина вспомнила, как однажды под селом обнаружили множество рыжиков, на всю зиму хватило закуски. Я поинтересовался, как жилось ранее.

- Всякое бывало. Муж умер в 1977 году, рак прямой кишки. Мать еще пожила и умерла в 88 лет. Трудно было оставлять дом, хоронить родных. Хорошо раньше было – имелся свой сельсовет, пришла и оформила нужную тебе справку, а сейчас поди поезди за 30 километров, да не один раз.
- Где же трудиться приходилось?   
- До пенсии работала фельдшером ренгенкабинета, получала 9200 рублей, имела достаток и помогала детям. На пенсию пошла рано, по льготе, да что толку. Все равно не хватает, а кто воровал, тот и сейчас при деньгах, при этом, вспомнила местную продавщицу, назвав ее деревенской колдуньей.

- Мастерица была обманывать и наживать достаток. Дети ее тоже пошли по воровской дорожке. И почему это у нас так плохо, может вы, что знаете?
Я пытался объяснить, но получалось  не совсем убедительно.
- Плохо дело, - продолжала она свой рассказ, - накопились болезни, желчные камни, поджелудка, надо делать операцию. Где взять деньги? Нужно 13 тысяч рублей.
Переживала моя соседка не только за здоровье, а и за судьбу колхозов, за лес, который вырубили, молокомбинат, где когда-то делали сыр.
- Вот вы посмотрите, молодежь пьет, курит, девчонки ходят с голыми пупками. Возле школы установили игральные автоматы, поставили питейное заведение. Сплошной разгул, а коней в колхозе продали. Как конюшни не стало, и дядя Ваня, что был при конях,  умер. А все началось с того, что черножопые так конюшню перестроили, что коням стало тесно.

Когда я соседку высаживал в Кирове, насчитал шесть неподъемных сумок и мешков.  Встречала дочь Наташа, зять Сева почему-то не приехал, да и дочь опоздала и была на взводе. Сложилось впечатление, что не очень мать здесь ждали. Вот такая стариковская жизнь. Ко всему была готова, в общем  еще и не так старая женщина – все смертное возила с собой. Жалела, что не сделала в свое время хороший легкий гроб.

 - Теперь, - говорила она, - придет время будет  гроб тяжелый, из сырого леса. При этом, в слове придет делала ударение на букве «и». Вспомнил рассказ друга Олега про рыбалку в вятских местах. Рыбаки вырубленные удилища увозили с реки домой. Боялись, что украдут и в слове делали ударение на  слог «кра». Забавно!

 Ездил в город Псков, к сыну Дмитрию на побывку. Поезд Мурманск -Минск. Главное событие в дороге — знакомство с Романовым Михаилом Николаевичем. Он с дочкой, подсел в поезд в Мончегорске. Оказались с ним за одним боковым столиком, разговорились: «Родился я  в 1931 году в глухой таежной деревеньке Починок,   Вологодского края, где было-то всего дворов двадцать, - начал рассказ о себе мой сосед.   Все прелести места: лес, болото, озеро, где водился карась. Прилетало много уток, гусей и даже лебедей. Гнездились они на островке, гнезда мы не трогали, считалось грех. Реки наши Тойва, Сухоня, по ним в районе сплавляли лес. Еще при Петре I строили корабли. Он и сам бывал в наших краях.
Школа, в которой учился вначале, четырехклассная, в другую приходилось добираться в райцентр за 15 километров.

Родители снимали  комнату и дома я бывал раз в неделю. Так я окончил семь классов. По тем временам считался весьма образованным. Отец исполнял обязанности председатель колхоза и мы всей семьей трудились: летом на поле сеяли рожь, пшеницу; скотоферма была, мясо и молоко сдавали государству; рыбу ловили сетями, по причине отсутствия ружей, не охотились. Правда, одиночки стреляли медведей, лосей убивать не разрешалось, а вот волков в лесах не было. Старушки с ребятишками собирали грибы и ягоды: клюква, черника, морошка. Ходил и я с ним по малолетству, но с 12 лет начал трудиться. В поле выращивали знаменитый лен.
В армию взяли в 18 лет, уже не из деревни, а с Мончегорска, куда меня в 1949 году вывез брат отца.

Комбинат только строился, всего-то было четыре двухэтажных дома, а то все бараки и общежития. Когда обнаружилось, что у меня семилетнее образование, то сразу вызвали в военкомат и из годков призвали одним из первых. Ушел первым, а вернулся последним, спустя  три с половиной года. Тоже благодаря образованию и хорошему почерку, потому как попал я служить в секретную часть арт-соединения.  Дислоцировалось она под Молотовым, нынешним Северо-Двинском. Часть охраняла военно-строительную базу подводных лодок, наподобие нынешний ПВО. За почти четыре года службы прошел от писаря до начальника секретной части, состоял на офицерской должности. Вся работа подготовить, отправить ( получить и зарегистрировать) почту, вскрыть пакеты и разнести адресатам. Сначала читал, что написано в письмах-документах, а потом перестал. Не интересно стало, да и надоело. Только у особистов конверты не вскрывали. Регистрировали и отдавали лично в руки.

Начальник особого отдела все следил, чтобы почту разносили под охраной двух автоматчиков. Вот такой тогда был порядок. Предлагали остаться в армии, но я отказался, уж больно нудно и скучно, решил вернуться на завод.
Взялся освоить токарное  и фрезерное дело, стало получаться. Как специалисту пообещали квартиру и дали одному из первых. Сразу получил трехкомнатную, хоть и было нас тогда - я да жена. Женился я на псковитянке, которую с матерью во время войны немцы угнали в плен. Тяжелая была эта война. У нас в деревне только трое мужиков, считая отца, вернулись домой. Многие пропали без вести вместе с армией генерала Власова. На пропавших членам семей пайков не давали. Получали только на действующих и погибших, в зависимости от количества ртов иждивенцев. Нас в семье было трое — сестра и два брата. Сейчас получаю льготы, как ветеран труда. У жены, как участницы войны и жертвы концлагерей, они тоже есть и даже весомее трудовых.

Сейчас живем вдвоем в Мончегорске на улице Комарова. Хорошо, удобно: рядом остановка, магазин, парикмахерская. Хожу, однако, подстригаться в баню, там дешевле. И в магазин, что на первом этаже, тоже заглядываю редко. Дорого, лучше прогуляться через дорогу и взять дешевле. Город наш благоустроенный, удобный и чистый. Озеро Имандра рядом, лодочная станция, - пожалуйста. Зимой многочисленные лыжные трассы. Три года как только перестал ходить на лыжах, а то все время бегал и даже соревновался. Поверишь, не признавали меня за ветерана, пришлось паспорт приносить и трудовую книжку, тогда согласились.

-Сын служил в Германии. Попал он туда благодаря моим связям. Дело в том, что почти каждый год, как я вернулся со службы, меня привлекали трудиться в составе призывной комиссии при военкомате. Вызывали повесткой и я помогал оформлять призывные документы. Я там был свой человек, то есть допущенный к документам. По этой причине помогал и своим товарищам по работе переносить сроки переподготовки. Некоторых, а были и такие, призывал раньше положенного.
Сын после службы в Германии уехал в Новороссийск, устроился плавать на загранрейсах. Мы частенько ездили к нему и снимали домик возле моря. Плавал сын долго, а когда надоело жить без дома, вернулся. Сейчас в Новороссийск уже не ездим, состарились, купили домик под Псковом, в поселке Выбор. Районный центр Новорежск в пятнадцати километрах. У нас замечательно: речка, лес, банька своя есть. Автолавка к нам приезжает.

На родине своей давно не был. Люди ушли, дома заросли, три района объединили в один — Никольский.  Недавно интересовался в архиве откуда взялась моя фамилия Романов, и как появилась она в Вологодских краях. От царей, что ли пошла?.
Я, что знал про Романовых, рассказал: и про Романа Кобылу, про Филарета и его сына Михаила, у которых было имение в Костроме, и как они вышли в цари. После «романовской» темы еще долго обсуждали про неразберихи в ЖКХ, по оплате за квартиры и электричество.
Уже в Пскове, в книге про Польшу и смутные времена, которую мне предложил полистать сын, выяснилось, что при Борисе Годунове Романовы находились в оппозиции к власти. Федор (Филарет) Романов был монахом в Холмогорском монастыре. Во времена Дмитрия II - тушинского вора в его лагерь перебежали родственники Филарета.  В то время род Романовых стал самым сильным кланом в Тушинском лагере и якобы участвовал в захвате городов Ярославля, Ростова и Тотьмы. Так, что Романовы на русском севере присутствовали достаточно активно и фамилия их возможно дошла и до глухих таежных мест, где родился мой попутчик. 
Вотчина Михаила Романова располагалось в селе Домнино Костромского уезда. Сусанин был из тех  краев и якобы спас Михаила от поляков. Версия автора книги - на Сусанина напали разбойники, которых в то время было предостаточно, и убили. Сочинили легенду, что его заставили искать Романовых, которые в то время засели в Ипатьевском монастыре. Интересное совпадение. Начались Романовы с Ипаьевского монастыря, в Ипатьевском особняке в Екатеринбурге их династия пресеклась. Легенда о Сусанине возникла в связи с ходатайством крестьянина Богдана Собинова к царю Михаилу с челобитной, что его тестя допытали литовские люди, дабы узнать где государь.

На станции Свирь взял для сына копченой рыбы. В Новгород прибыли ночью, но выходил погулять. В вагоне крайне душно, а на улице просто прелесть. Обратил внимание на развесистую иву, которая, наверняка, помнила столетние события. В вагоне постоянно возникали перебранки из-за открытых форточек. Кому-то нравилось, а кому-то нет. По соседству грудастая  девица лет семнадцати постоянно учила бабушку, как жить и чуть что ее одергивала. Старушка молчала и вероятно жаловалась на самую себя — вод ведь воспитала на свою голову.
Читал книгу «Последний белый генерал» про елабужского Виктора Молчанова. Наш поезд успешно преодолел станцию Порхов, а на следующей — Дно нас отцепили от Минского поезда и подцепили к Московскому. Так мы и добрались до Пскова. Минский (мурманский) состав пошел через Великие Луки, Невель в Белоруссию.


Путь обратный. Тоже с пересадками. Пассажиры прибывали по пути движения. Прилично подсело на станциях Порхов и Дно. В числе попутчиков оказался бывший сослуживец по Мурманскому управлению, бывший главный физкультурник. В управлении он входил в группу боевой подготовки.
 Валерий тоже возвращался домой из долгой поездки по Белоруссии, откуда он родом, был и в Пскове. На Псковской земле, на КПП Пыталово служит его сын, второй сын после пограничного института за высокие спортивные результаты попал в охрану Путина: бегун и меткий стрелок из всякого оружия.
 Валерий рассказывал про Беларусь, где все просто, хорошо и дешево. Его сестра за однокомнатную квартиру платит 430 рублей, бутылка красного вина стоит 18 рублей. Получается, как в бывшем Советском Союзе.

Валера в 1980 году окончил Алма-Атинское училище, начинал служить в Реболах и в Калевалах. Вспоминал, как его встречали в Карелии на станции Кемь. Долгое время командовал 4-й заставой Суоперя, недалеко от Пяозера. Частенько обеспечивал встречи Александра Васильевича Гольбаха, в то время начальника Калевальского отряда, с финскими пограничниками.  Приходилось выручать дипломатов, когда у них заканчивались запасы спиртного, и реагировать на вопрос: «А у вас есть, что-нибудь".
 -За три километра до дома встреч бегал несколько раз, нет чтобы сразу запросить несколько бутылок спиртного, - возмущался Валера.
 На заставе тогда не бедствовали: ягода, рыба, лосей стреляли прямо с наблюдательной вышки. Все ничего, только трудно было их вытаскивать через систему, - вздыхал рассказчик. Шефы приезжали с Апатитов, привозили всякие разности, - девать было некуда. Да, и сам частенько ездил к ним за нужными вещами. Приходилось, конечно, ублажать и устраивать для них, как говориться, культурный отдых с разными штучками. Где еще можно было спрятаться, как не на границе. Как в песне поется: «Никого не вижу, никого не слышу, никому ни чего не скажу». Сейчас в этих местах знаменитый заповедник "Паниярви", иностранцы приезжают отдыхать, а местное лесное хозяйство в Пяозере совсем развалилось. Не стало леса, вырубили.

Бывал и я в этих местах. И в Пяозере на комендатуре, и на заставе. Тогда мы решали вопрос как охранять границу по новому и сокращали отдельные заставы, в том числе на Совпороге. Главным моим консультантом по этим вопросам в Пяозере был заместитель коменданта Криштопа. Где он сейчас, интересно?
На станции Дно стояли 70 минут. Наши прицепные вагоны таскали туда-сюда, а я в это время бродил по платформе, вспоминал, что когда-то здесь прибывал Николай II, и чуть ли не в этих местах он подписал свое отречение от трона. На память сфотографировал здание вокзала с высоким кремлевским шпилем.
После прогулки читал, дремал, пил чай.  Я же смотрел в окошко и на подъезде к Мурманску сочинил стих:

Все меньше и меньше деревья,
Все больше и больше воды.
И нет уж от юга веселья,
И солнечных дней красоты.

В дороге была одна приятная встреча. В Карелии, на станции Надвоицы на место, которое было весь путь свободное, подсела женщина средних лет. Видно, что она с устатка, с сумками рассталась с большим облегчением. Она прямо с дачного участка и следовала в гости к матери.  Надвоицы..... вспомнился рассказ товарища Сергея Чащина, как он в этом населенном пункте, а может в Сегеже, уже запамятовал, трудился преподавателем физкультуры то ли детского дома, то ли колонии.
- Закрывают у нас детский дом, - с грустью заявила соседка. Теперь не знаем что и делать. Я ведь тоже там трудилась, состояла при музее, которому недавно исполнилось 50 лет.  Поселок наш давний, министр внутренних дел Нургалиев у нас учился, девять классов окончил. Приезжал посмотреть как мы живем, а точнее доживаем. Детскому дому не помог, зато в поселке построили классный бассейн и хоккейный корт. Вместо детского дома будет колония. Этих колоний и тюрьм кругом не пройти, не проехать.

Раньше поселок был знаменит алюминиевым заводом, а теперь его производство сворачивается, оклады низкие. Муж у меня тоже на заводе работал, как у нас говорят, «костыльные» зарабатывал. Дело в том, что от вредного производства рабочие отравлялись фтором, а от него кости слабели. Идти на пенсию, означало переходить на костыли, и физически и финансово. В финансовом плане — означает получение льготных процентов за инвалидность. Если, конечно, определит медицинская комиссия. Она у нас в Кировске. Теперь на завод уже не заманишь. Охранники в зоне, да и другие ихние служащие  стали больше получать. Вот все туда и побежали: учителя медики и другие, - со вздохом села на свое место беспокойная соседка.
    - А вы что? - поинтересовался я.
 - Я вот к маме еду, на станцию Сосновец. Она у меня местная, а папа коренной белорус. В этих местах оказался после войны, из Кеннисберга на заработки прибыл, так и не вернулся на родину. Он у нас был заядлый рыбак и охотник.
 Не успел я с соседкой разговориться — ее станция, пора выходить. Так и не узнал я, как ее зовут, есть ли у нее дети, и как она будет жить без своей любимой работы в музее. Бывают такие в жизни встречи и минуты, которые рад бы продлить, но увы, станция, пора прощаться.