Страх-1. Мопассан

Поезд на всех парах мчался в темноте.
Нас в купе было двое: я и пожилой господин, смотревший в окно. В вагоне сильно пахло фенолом – несомненно, запах доносился из Марселя.
Стояла душная безлунная ночь. Звёзд не было видно, и дыхание паровоза оставляло в нас что-то горячее, влажное, изнуряющее.
Выехав из Парижа 3 часа назад, мы мчались в центр Франции, не видя ничего, что было за окнами.
И внезапно мы словно увидели призрак: двух мужчин, стоявших в лесу у костра.
Это видение длилось всего секунду. Нам показалось, что это были бродяги в лохмотьях, красные от отблесков пламени. Они повернули к нам бородатые лица, а вокруг них, словно декорации спектакля, высились зелёные деревья. Листья были светлыми и блестящими, на стволы ложились блики пламени, и свет от костра проникал сквозь влажную листву.
Затем всё снова погасло и погрузилось в темноту.
Действительно, это было очень странное видение! Что эти бродяги делали в лесу? Зачем им был нужен огонь этой душной и жаркой ночью?
Мой сосед вынул часы и сказал:
- Ровно полночь. Сударь, мы только что видели нечто особенное.
Я согласился, и мы начали беседовать, стараясь угадать, кем были эти мужчины: преступниками, сжигающими улики, или колдунами, варящими зелье? Ведь не разводят же такой костёр жаркой летней ночью в лесу, чтобы сварить суп. Так чем они занимались? Мы не могли придумать никакого правдоподобного объяснения.
Мой сосед начал рассказывать… Это был пожилой человек, профессию которого мне трудно было распознать. Это, определённо, был оригинал, очень образованный, но казавшийся немного свихнувшимся человек.
Но как узнать, кто – мудрец, а кто – безумец в этой странной жизни, где разум часто называют глупостью, а безумие – гениальностью?
Итак, мой сосед рассказывал:

«Я рад, что увидел это. Ко мне на несколько минут вернулись забытые чувства.
Как трудно, должно быть, было жить на Земле когда-то, как она была таинственна!
По мере того, как мы снимаем покровы с неизвестного, уменьшается наше воображение. Вы даже представить себе не можете, сударь, как пуста ночь в своей вульгарной темноте, если в ней нет видений.
Сейчас говорят: «Больше нет ничего фантастического, нет веры в сверхъестественное, всё необъяснимое объяснимо. Сверхъестественное сходит на нет, как озеро, из которого воды уходят в канал. Наука день за днём сокращает границы таинственного».
А вот я, сударь, принадлежу старой гвардии, которая любит верить. Я принадлежу старой гвардии, наивной расе, которая не привыкла понимать, искать, знать, которая создана для окружающих тайн и отрицает простую и чистую правду.
Да, сударь, воображения стало меньше. Наша Земля кажется мне сегодня опустевшим миром, покинутым и голым. Из него ушла вера, которая делала существование романтичным. Когда я выхожу из дома ночью, как бы я хотел дрожать от той тревоги, которая заставляет старух креститься, проходя мимо кладбища, и заставляет убегать последних суеверных от испарений болот и блуждающих огоньков! Как бы я хотел верить во что-то смутное и пугающее, что, кажется, проходит в темноте.
Как эта вечерняя темнота должна была быть страшна раньше, как она была полна неизвестных людей, злых бродяг, чьи очертания было трудно распознать, чьё приближение леденило сердце, чья оккультная власть превосходила границы нашей мысли и вреда от которых было не избежать.
Что касается сверхъестественного, настоящий страх исчез с Земли, так как мы боимся только того, чего не понимаем. Видимая опасность может взволновать, озадачить, испугать! Но что это значит по сравнению с тем страхом, который мы испытываем при мысли, что сейчас встретимся с призраком, что нас обнимет мертвец, что сейчас к нам прибегут ужасные звери, которых вообразил себе человек? Сумерки кажутся мне светлыми с тех пор, как из них исчезли привидения.
И доказательство этому – то, что если бы мы находились одни в этом лесу, нас бы преследовал образ этих двух оборванцев, которых мы только что увидели в свете пламени, и это испугало бы нас гораздо больше, чем какая-либо реальная опасность.
Он повторил: «Люди боятся только того, чего не могут объяснить».
И внезапно мне припомнилась одна история, которую нам рассказал Тургенев как-то в воскресенье у Гюстава Флобера.
Описал ли он её в одной из своих книг, я не знаю.
Никто больше, кроме этого великого русского романиста, не умел нагнетать такого завуалированного страха в душу читателя, и в полусвете рассказанной истории заставлял проникать в мир тревожащих, неопределённых, угрожающих вещей.
Когда его читаешь, хорошо чувствуешь смутный страх невидимого, страх неизвестного, который спит за стеной, за дверью, вне пределов видимого мира. С ним мы часто натыкаемся на сомнительный свет, который светит только для того, чтобы возросла наша тревога.
Кажется, он иногда показывает нам значение странных совпадений, приближение неожиданных обстоятельств, которые кажутся очевидными, но их сдерживает скрытая воля. С ним не чувствуешь что-то, а только веришь, что чувствуешь; невидимая нить ведёт нас через жизнь, словно через туманную мечту, смысл которой постоянно ускользает от нас.
Он не входит смело в сверхъестественное, как Эдгар По или Гофман, он рассказывает простые истории, у которых есть какая-то неясная примесь.
И он тоже сказал нам в тот день: «Люди боятся только того, чего не понимают».
Он сидел тогда в большом кресле, свесив руки, вытянув ноги, со своей полностью седой головой, в зарослях бороды, которая придавала ему сходство с церковным патриархом.
Он говорил медленно, с некоторой ленью, которая придавала шарм фразам и некоторое колебание немного тяжёлого языка, которые подчёркивали точную окрашенность слов. Его бледные, широко раскрытые глаза отражали каждый оттенок мысли, как у ребёнка.
Вот что он нам рассказал:
Когда он был молод, он охотился в одном из русских лесов. Он прошёл пешком много часов и очутился ближе к вечеру на берегу небольшой реки.
Она текла под деревьями, полная качающихся на поверхности трав, и была глубока, холодна и чиста.
Охотника охватило желание окунуться. Он разделся и бросился в воду. Это был очень высокий и сильный юноша, отличный пловец.
Он спокойно качался на воде, его щекотали травы и корни, и он был счастлив ощущать течение воды на теле.
Внезапно кто-то положил руку ему на плечо.
Он вздрогнул, обернулся и увидел страшное существо, которое жадно смотрело на него.
Оно было похоже то ли на женщину, то ли на обезьяну. Она была огромной, со сморщенным, гримасничающим лицом, и она смеялась. Две огромных груди качались перед ней на воде, а распущенные, спутанные волосы порыжели от солнца и лежали на спине.
Тургенева охватил леденящий страх перед необъяснимым.
Не размышляя, он бросился неистово грести к берегу. Но чудовище плыло ещё быстрее и трогало его за шею, за спину, за ноги с радостным смехом. Молодой человек достиг берега, наконец, и побежал в лес, даже не думая о том, чтобы подобрать одежду и ружьё.
Чудовище бежало за ним, не отставая и ухмыляясь.
Беглец был готов уже упасть от усталости, когда какой-то мальчик, который стерёг лошадей, подбежал с кнутом. Он принялся стегать чудовище, которое убежало, испуская крики боли. Тургенев увидел, как оно исчезает в лесу, похожее на самку гориллы.
Это была сумасшедшая, которая уже более 30 лет жила в лесу на подачки пастухов и проводила половину жизни, плавая в реке.
Великий русский писатель добавил: «Я никогда ещё не испытывал такого страха, потому что не мог понять, кто был этот монстр».

Мой сосед, которому я рассказал об этом приключении, сказал:
- Да, люди боятся только непонятного. Мы испытываем судороги в душе только тогда, когда к страху примешивается  сверхъестественный ужас прошедших веков. Лично мне пришлось испытать его в полной мере, но по очень простому поводу. Это так глупо, что я почти не осмеливаюсь рассказывать.
Я совершал пеший поход по Бретани. Я уже прошёл Финестр, голые земли, где растёт только камыш и где лежат священные камни. Накануне я посетил зловещий Рац, этот край дикого света, где бьются друг о друга Атлантический океан и Ламанш, и мой мозг был полон легенд об этом крае.
Ночью я шёл от Панманша до Пон-Лаббе. Вы знаете Панманш? Это плоский берег, который лежит ниже уровня моря – так кажется. Всюду видны серые рифы, словно злобные животные.
Я пообедал в рыбацком кабаре и шёл теперь по прямой дороге между двух земель. Было очень темно.
Время от времени камень друидских дольменов, похожий на стоящий призрак, вырастал на пути, и в меня проникал смутный страх. Страх чего? Я не знал. Иногда бывают вечера, когда что-то раздражает разум или душа дрожит почему-то, или сердце стучит необъяснимо.
Дорога казалась мне долгой и пустой.
Было тихо, кроме плеска волн, и иногда этот монотонный шум казался совсем рядом, и мне казалось, что вода плещется у меня под ногами, и мне хотелось бежать изо всех сил.
Ветер, дующий порывами, заставлял шептать и шуршать осоку вокруг меня. И хотя я шёл очень быстро, мои руки и ноги мёрзли от тревоги.
О, как бы я хотел повстречать кого-нибудь! Было так темно, что я едва различал дорогу.
Внезапно я услышал стук колёс впереди. Я подумал: «О, экипаж едет». Затем всё стихло.
Через минуту я опять услышал этот шум, уже ближе.
Я не видел никакого огонька, но подумал: «У него нет фонаря. Как это странно в таком диком краю».
Шум вновь затих, затем вновь раздался. Он был слишком тонким для шарабана, и я не слышал конского топота, что удивило меня.
Я задавался вопросом: «Что это?»
Шум уже раздавался совсем близко, и я инстинктивно бросился в канаву на обочине. Я увидел, как мимо меня проехала тачка… совсем одна… никто не вёз её.
Моё сердце так бешено заколотилось, что я рухнул на траву и слушал, как шум колёс удаляется к морю. Я не осмеливался ни встать, ни идти, ни сделать движение, так как если бы тачка вернулась и поехала за мной, я бы умер от страха.
Мне понадобилось много времени, чтобы прийти в себя. Остаток пути я проделал в таком страхе, что малейший шум заставлял меня затаивать дыхание.
Разве это не глупо, скажите? Но какой страх! Я размышлял об этом позднее и понял: тачку вёз, несомненно, босоногий ребёнок, а я искал голову на высоте роста взрослого человека!
Понимаете?.. Эта дрожь необъяснимого в душе… тачка, которая едет сама по себе… какой страх!

Он помолчал секунду, затем продолжил:
- А сейчас, сударь, мы присутствуем при удивительном и страшном зрелище: эпидемии холеры.
Вы чувствуете запах фенола в поезде.
Надо видеть Тулон сейчас. Вы чувствуете Невидимое сейчас. Не страх болезни пугает людей. Холера – это другое, это Невидимое, это бич прошлых веков, злой дух, который вернулся и удивляет нас.
Врачи вызывают у меня смех, когда говорят о микробах. Это не насекомое, которое пугает людей и заставляет выпрыгивать из окон. Это холера, необъяснимое существо, пришедшее с Востока.
Пройдите по Тулону, там танцуют на улицах.
Зачем танцевать, когда эпидемия? Зажигают фейерверки в окрестностях города, оркестры играют весёлые песенки.
Это она, которой бравируют – не Микроб, а Холера. Люди храбрятся, словно затаился враг и угрожает им. Это из-за неё люди танцуют, смеются, кричат, зажигают огни, играют вальсы – из-за этого Духа, который чувствуется везде, невидимый, угрожающий, как злые гении прошлого, которых заклинали варварские жрецы…

25 июля 1884
(Переведено 28 марта 2018 г.)