ПОЕЗЖАЙ И УМРИ ЗА СЕРБИЮ!
(Заметки добровольца)
Издание 3-е, исправленное и дополненное.
Хамкин Юрий Михайлович
"Моё сочувствие - всем жертвам очередной кровавой мясорубки на Евразийском пространстве, но моя любовь - тем, кто (подобно голландскому мальчику, затыкавшему пальцем дырку в плотине, чтобы море не затопило его родину) в трагическом одиночестве или ощущая за спиной измену, всё-таки пытался преградить путь новому мировому порядку, всё-таки верил в Россию."
Мяло Ксения Григорьевна, "Россия и последние войны ХХ века", М.,"Вече", 2002г.
РЕЦЕНЗИЯ
на книгу Хамкина Ю.М. "Поезжай и умри за Сербию (Заметки добровольца)"
Настоящая книга написана очевидцем и непосредственным участником событий в Боснии и Сербской Краине в 1991 - 1993 гг
и проникнута болью за расчленённую и ослабленную Югославию,
за братский нам сербский народ.
Очень хорошо показаны планы НАТО и Ватикана по разрушению славянского государства в Восточной Европе, как один из возможных сценариев дальнейшего развития событий в СССР. В условиях одностороннего освещения событий в Югославии средствами массовой информации Запада и некоторыми "демократическими" СМИ в России очень важен взгляд с другой стороны. Считаю нужным издание книги Хамкина Ю.М. ввиду её патриотической направленности и правдивого изложения событий.
Первый проректор СамДС игумен Вениамин (Лабутин).
ПРЕДИСЛОВИЕ,
написанное 20 лет спустя
После описанных ниже событий прошли уже долгие годы. На встречах с ветеранами, молодёжью, активистами общественных организаций и так называемой "общественностью" мне всегда в различных формах задают один и тот же вопрос, смысл которого формулируется примерно так: " За каким чёртом вас туда понесло?!"
И каждый раз (десятки раз!) этот вопрос ставит меня в глухой тупик.
Хорошо, если его задавал человек в возрасте. Тогда я думал: ну, если ты до сих пор ничего не понял, что же я сейчас тебе могу объяснить..." -
и отвечал соответственно. А вот если спрашивала ребятня, пытливые юноши...тут можно широко улыбнуться и спросить: "Если б были все как вы, ротозеи, что б осталось от Москвы, от Рассеи?".
А если конкретно, наших добровольцев вёл в Сербию древний
клич русских воинов вещего Олега, князей Игоря, Святослава Игоревича и многих таких же, за века ставший непреложным законом: "За други своя! "Он, этот призыв, заложен в культурной матрице народа и объяснять тут действительно нечего. И мы особенно не размышляли: друг в беде - приди и помоги.
Именно так было на тот момент. Но вот, как сказал поэт, "большие годы пролетели". И они вдруг высветлили совершенно неожиданную сторону тех событий, о которой никто из нас тогда даже не подозревал.
Чтобы читатель мог точнее разобраться о чём речь, напомню одну старинную историю, случившуюся в далёком Х|Х веке на другом конце Земли, в североамериканских Штатах, эхо которой до сих пор не смолкает в современных США.
В середине Х|Х века североамериканские штаты уже не один век
разъедала раковая опухоль рабовладения, очагом которой был Юг страны. На этой мракобесной территории господствовало мерзкое рабовладение, с которым Европа покончила уже более тысячи лет назад: "белый человек", англосакс, плантатор кнутом и жесточайшим террором (нацисты - младенцы) принуждал к непосильному труду
миллионы чернокожих жителей страны.
И вдруг, в 1855 году, в самый расцвет американского рабовладения один такой вот белый, англосакс, из семьи рабовладельца и сам рабовладелец по имени Джон Браун собирает в Канзасе чёрно-белый отряд и поднимает вооружённое восстание против...рабства и рабовладельцев. Разумеется, восстание было жестоко подавлено, а сам руководитель взят в плен и повешен.
Борьба чернокожего населения сначала против рабства, а затем
за равноправие с белыми продолжалась все последующие десятилетия, продолжается и сегодня. В этой неравной борьбе были
отчаянные, трагические, казалось бы, безнадёжные моменты, и тогда кто-нибудь из изверившихся бойцов с горечью говорил: "Все белые
против нас, негров...". И всегда находился (и находится) тот, кто возражал усталому соратнику: "А как же Джон Браун?".
В подлые 90-е, в разгар мракобесия юрких, ельциноидный Кремль бросил сербов в тяжелейшей беде, оставив один на один
с самой мощной военной машиной современности - блоком НАТО: в
агрессии против небольшой страны приняло участие более 30-ти государств мира. Сербам была нанесена тягчайшая рана, которая кровоточит до сих пор.
И всегда найдётся в сербском обществе кто-то, кто скажет:
"Предала нас Россия..." Но он неизбежно услышит в ответ: "Как, а русские добровольцы?".
18 марта 2015 г., Самара.
Часть 1
Бои в Боснии и Герцеговине
"Усталые, после работы
мы снов не видали иных,
а только твои пулемёты,
и песни отрядов твоих!"
Ярослав Смеляков.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
ПОД ОГНЁМ
Предательство - худший из человеческих пороков, сказано в Книге Книг. Вот почему, когда числящийся министром иностранных дел России факир Козырев "со товарищи" из Кремля предали Югославию, присоединившись к т.н. "санкциям" ООН против многострадального народа, веками жившего под покровительством России, я немедленно принял решение пробираться на фронт в Югославию.
Но дело не только в Козыреве и К из "Демократической России".
Крайне подло повели себя холуйствующие журналисты из официальных "независимых" СМИ. У них, видите ли, семьи; они, видите ли, дорожат работой. А значит требуется по приказу "хозяев" разжечь гнусную кампанию травли маленького славянского народа, ликующе подпевая Западу (деньги не пахнут!).
Очень долгое время народы России не знали страшную правду о балканских событиях, только сейчас она начинает дозированно просачиваться на страницы газет и экраны ТВ.
Помочь сербам огнём своего автомата - это одна цель, которую я преследовал, отправляясь на фронт. Вторая - помочь пером: развеять смрадную завеса лжи над Балканами и показать, кто есть кто в этом конфликте.
С 17 ноября 1992 по 5 мая 1993 г. я неотлучно находился на
1-й огневой линии Босанско-Герцеговинского фронта в стрелковой роте автоматчиком. До середины января 93-го воевал в Герцеговине
(село Польице), потом в Сараево.
Как я выполнил свою первую задачу пусть расскажут мои сербские командиры. А как я выполнил свою вторую задачу, судить вам,
читатели.
17 июня1993, г.Самара.
Я ПИШУ
"Пишите честно,
как перед расстрелом.
Жизнь оправдает
честные слова."
А. Жигулин.
Опять попала в стену пуля. Не занавесить ли окно? Надо бы, но некогда: я пишу. Я ещё не всё сказал об этой войне. Всё сказать об этой войне никому не под силу. Но надо успеть сказать как можно больше. Успеть! Успеть! Я пишу. Справа в двух кварталах жестокий бой: танковые пушки бьют прямой наводкой, и от грохота позванивают стёкла, расцвеченные желто-красными бликами пожара. Мне эта музыка не мешает: я пишу. Я не признаю "объективных обстоятельств", пишу в любых условиях - в разбитых квартирах, в казармах, штабах, блиндажах, дотах, в траншеях, у костров при свете свечей и горящих домов.
Свечи использую разные: бытовые, церковные, тонкие, толстые, восковые, стеариновые. Я покупаю их на базарах, с рук, в храмах. А если купить негде, использую "кандило". О, об этой примете войны следует сказать особо.
Быт каждой войны имеет свою примету: в нашей гражданской
- лучина, плошка, в Великой Отечественной - гильза с соляркой со сплющенным горлышком и фитилём. А здесь - кандило: стакан, в котором 50х50 подсолнечное масло и вода, а на поверхности сплющенная металлическая пробка с дыркой, откуда торчит фитиль
(обычно шнурок от ботинка). Этакий модернизированный вариант плошки. Горит долго. Почти без копоти, но светит тускло. Однако
писать можно.
Бумагу я ищу в грудах мусора, в разрушенных школах, ручки
выклянчиваю или просто прикарманиваю.
Я пишу, когда сыт или голоден, когда болен, ранен или здоров,
на отдыхе, после марша или боя, когда тепло или холодно. Для меня каждый день как последний. Надо успеть как можно больше.
Сегодня условия идеальные: над головой - крыша, в углу - раскаленная печурка, есть стол, стул, свеча. Есть даже чай на печурке.
За окном нарастает стрельба - треск пулемётов и орудийные залпы слились и замерли на одной высокой ноте: сражение приобретает характер натянутой струны. В другое время я бы, не раздумывая, выскочил с автоматом на улицу, но сейчас есть вещи поважнее: пишу. После дежурства в траншее имею законных шесть часов отдыха и бросить меня в бой может только конкретный приказ.
А поскольку телефон молчит, я пишу.
Я пишу о тех, кто рядом, об артналётах, о пожарах, о засадах,
об атаках и контратаках, о дотах на перевалах и скрещениях троп,
о баррикадах на улицах, о танках под арками домов, о павших и пока ещё живых, о пленных, о пьяных, о трезвых, как пьяных, о сошедших
с ума, о снайперах, убивающих детей, о солдатской бане, о брошенной старушке, об очереди за водой, об очереди за мукой, о нетопленных квартирах, о героях, дезертирах, о друзьях, ставших врагами, о правых и виновных...
Я пишу, пишу, пишу...
Свеча горит, горит, горит...
11 февраля 1993 г.
ПОЕЗЖАЙ И УМРИ ЗА СЕРБИЮ!
"Вино - друзьям,
ночь проводов - невесте.
Вину - стакан: отвальную залить.
Я укажу ещё и час и место,
В которые меня похоронить!"
И Бойко.
Когда серб говорит: "Нас 300 миллионов вместе с русскими", он не шутит: так выражается многовековая духовная потребность народа в ощущении мощного союзника за спиной. Друзей предавать нельзя, об этом в Кремле сегодня забыли и, следовательно, вопрос не стоял так: ехать - не ехать. Вопрос стоял: как добраться.
Турфирм развелось при дерьмократии - в одной Самаре два десятка! Звоню в каждую с вопросом "нет ли путёвок в Югославию?" и 20 раз слышу: "Нет." Блокада. "А в Болгарию?" - "Болгария - Турция - за доллары." Долларов я не заработал. Остаётся Румыния. Тут сразу два приятных сюрприза: путёвка стоит всего одну зарплату; не надо оформлять загранпаспорт - "пускают" по вкладышу.
Итак, Румыния. Теперь следует подумать, как преодолеть румынско-сербскую границу. Собственно, много думать нечего: нет
информации к размышлению. Невозможно получить сведения о пропускном режиме, а если он суров, то: как укреплена граница, характер местности, режим охраны и т.п. Нет топокарт.
Зато есть компас. С него начнём, Я положил в рюкзак первый совершенно необходимый предмет - компас. Потом к нему добавятся пассатижи (возможны проволочные заграждения), детский надувной плотик, вроде способный удержать рюкзак (на границах обычно течёт хоть небольшая, но речка), бинокль (театральный), верёвки 4м, 2 кг сала, растворимый грузинский чай, полкило изюма - автономное питание на несколько дней без денег; из медикаментов - аспирин, анальгин, йод, бинты и проч., а также 200 г водки.
Я выучил назубок 100 румынских и 100 сербских слов - всё о транспорте и удовлетворении первичных потребностей. Причем если румынские слова позволительно занести в записную книжку, то сербские следует запоминать намертво: в разных странах за нелегальный переход границы "дают" от трёх до 10 лет, сколько
"дают" в Румынии узнать трудно, но можно предположить,
что законы, установленные ещё Чаушеску весьма суровы. Итак, если близ границы меня задержат, доказать, что я не "заблудился", а пытался пересечь её погранцам будет очень тяжело: в моих вещах нет ничего, что прямо бы указывало на это, каждый предмет совместим с понятием "турист". По этой же причине не взял карту Югославии, предполагаемый маршрут к фронту выучил наизусть (из газет знал, что штаб фронта в Билече). Замысел прост, как репка: пересечь границу, на попутках добраться до фронтовой зоны, первому встречному командиру предъявить военный билет и предложить свои услуги.
Сказано - сделано. И вот перрон самарского вокзала, туристы. Оказывается, это не просто туристы, а "коммерческие туристы": судя по количеству и объёму тюков, они опустошили прилавки всех самарских магазинов: бензопилы, утюги, кипятильники, термосы, мясорубки и даже...дихлофос. Румыны будут счастливы. У коммерческих ребятишек всё отработано: какие-то хитрые складывающиеся тележки повышенной грузоподъёмности, спецрюкзаки...
Начался сбор денег, по 5 тыс. с носа и по бутылке водки с двух на взятку таможенникам. Я - белая ворона, мой груз не превышает 10 кг и я не боюсь таможенников. Но худой мир лучше доброй ссоры с целой оравой торгашей, и я раскошеливаюсь, хотя запас денег крайне ограничен.
Состав группы - человек 40, четвёртая часть - женщины: одна - явная потаскуха, две пожившие много курящие дамы, остальные - типичные базарные торговки. Мужская часть тоже не порадовала колоритом: 2-3 запойных, 2-3 отпетых матершинника, остальные -
парни студенческого вида, искренне пытающиеся улучшить свое материальное положение. Хотя, последних большинство, атмосферу создают первые, так что находиться среди этого сброда само по себе тяжкое моральной испытание.
До Кишиёва - поездом, в Кишинёве пересели в автобус. Тут-то нас и обрадовал встречный турист: "Мы три дня на границе стояли, а были 54-ми. Сейчас, возвращаясь, я насчитал 73 автобуса. Ох и припухнете вы, братцы!".
Так и вышло: больше суток провели в автобусе, причём не сдвинулись ни с места. Снаружи дождь, ветер, грязь, в автобусе духота. У торгашей деньги есть, они пьянствуют (300 рублей бутылка водки с рук) и жрут молдавские шашлыки (100 руб. микропорция), а я "припухаю". Автобус доверху завален тюками, лезть к сидениям приходится в полном смысле "на карачках" (сбили два плафона), а тут ещё в каком-то тюке от жары взорвался флакон дихлофоса, и стало весело-весело. А тут ещё наша потаскуха набрела на автобус с армянами, те стали её хватать, она убежала к нам в автобус, который тут же осадили армяне, закидав комьями грязи. Торгаши при сём никакого боевого духа не выказали.
Наконец у торгашей нервы сдали: срок путёвки истекает, и они раскошелились на крупную взятку по 700 рублей с носа. Я деньги доть отказался, туманно обронив: "После...". Это они понимают: после, значит, торговли (по их предположениям я везу какой-то тайный товар, на мои уверения: "Еду посмотреть страну", они только улыбаются).
Взятка пробила дорогу и мы в зоне таможенного контроля. Тут
выясняется: чтобы вывезти из страны товары всех самарских прилавков, надо дать взятку не в 5 тыс. и 20 бутылок водки, а 7 тыс. и те же 20 бут. водки. Я опять буркнул: "После...".
Румынская таможня. Ну уж тут-то все товары Самары примут с распростёртыми объятиями, горячо поблагодарят наших "коробейников". Ан нет! На дороге встал румын с ножом. Этим ножом он принялся энергично вспарывать драгоценные тюки. Что
тут сделалось с торгашами: неистовый вой! Пришлось им ещё раскошелиться по 100 тыс. лей (1 лея шла тогда за 1,2 рубля)
Тяжела шапка Мономаха! И горько пожаловался мне один торгаш:
"Вот, ещё ничего не продал, а уже весь в долгах."
Ох уж эти румынские пограничники! В своё время Ильф и Петров в своем гениальном романе описали сцену ограбления этими воинами Великого Комбинатора. Прошло 60 лет и что же? Ничего не изменилось. Генотип!
Автобус покатил по изрядно изнуренной демократией Румынии. Истощение зримо невооруженным глазом: лошадёнка и крестьянин за плугом - куда ж дальше...
На въезде в Бухарест автобус остановили: "Рэкет, рэкет пришёл",- зашептали торгаши и спрятались за спинки сидений. Вымогатели были предельно вежливы: назвали сумму (по 5 тыс. лей с носа), оставили номер телефона ("на случай если будут неприятности" - понимай: если побеспокоят конкуренты), любезно проводили до гостиницы, показывая дорогу. Я поразился чёткой работе: встретить в субботнюю ночь одинокий автобус... в котором три человека от вымогательства не страдают: водитель, руководитель тургруппы и молдавский представитель. Хотя информацию могли передать с обеих таможен, да и сам представитель. По утверждению ограбленных, действовали самарские преступники.
Бухарест - конечная цель вояжа; торгаши радостно сыпанули из автобуса, разминая затекшие члены.
- Привет! - сказал я,- На этом наши пути-дороги расходятся.
- Деньги давай! - завопили торгаши.
Понимая, что разговаривать с ними надо на их языке, я с
чувством молвил:
- А пошли вы на...
И, мстя за невзгоды пути, сделал известный жест рукой:
- Нате!
В ответ, конечно, каскад угроз и мата, но с места никто не сдвинулся. Я побрёл к остановке троллейбуса. Всё шло чётко по плану! В моем распоряжении было 5тыс. лей, выменянных у границы.
В ночном пустом троллейбусе ко мне подсел румынский инженер-физик. По-русски он не говорил, но как-то сразу выяснилось: мы оба неплохо знаем английский плюс сто моих румынских слов. Я усвоил, что жизнь в отныне демократической Румынии всё хуже и хуже, и ничем хорошим это не кончится. Он проводил меня до Северного вокзала, указал на кассу на Тимишоару и распрощался.
Прямой поезд уходил лишь утром, я двинулся с пересадками. Там, на севере, Дунай отклоняется от границы и она идёт по суше. Но прежде чем обратиться к традициям славной пехоты, я решил испробовать запасной вариант "под дурачка". Смысл в том, чтобы купить билет на ближайший сербский пограничный город и "под дурачка" поехать: авось румыны не задержат ("Уезжаешь? Ну и вали!"), а с сербами я договорюсь. До Тимишоары добирался в вагонах "ла класса а дойа", короче, в жёстких. А люди в таких вагонах общительны и я узнал массу интересных и полезных вещей. Например, что румыны свободно ездят в Югославию на работу ("Либрэ фронтиера, либре!" -
махал руками местный то ли "хиппарь", то ли "металлист", что означало: граница свободна!). Румыны, как оказалось, очень приветливы и общительны, а у меня всего 100 слов; я им одно, а они в ответ целую очередь. Но что надо, я понял.
Из окна разглядел: берег Дуная патрулируют парные автоматчики, расстояние между патрулями 5 -7 км. На пересечённой местности щель достаточная, чтобы проскочить.
Во второй половине дня добрался до Тимишоары и принялся ориентироваться в обстановке.
- Мне нужно в Белград,- нагло заявил я в справочном бюро. Пожилая служащая принялась что-то длинно объяснять по-румынски, но вглядевшись, вдруг оборвала себя на полуслове и...
заговорила по-сербски, вставляя русские слова.
- Ви србкиня! ( вы сербка), - обрадовался я.
- То тако.
Она объяснила, что самый верный и короткий путь в Белград -
поезд Бухарест-Белград, который прибывает в 7 утра. Билеты в кассе 5 за час до прибытия. Пожелала счастливого пути.
Итак, предстояло скоротать ночь. Сунулся в зал ожидания для
пассажиров 1-го класса (мягкие кресла), но был с позором выдворен в
зал ожидания для пассажиров 2-го сорта, пардон, класса (жёсткие скамьи). А там в начале ночи железнодорожник и два полицейских с
автоматами принялись проверять билеты. Откуда у меня билет, который продаётся за час до отправления! Никакие объяснения не помогли, выгнали с вокзала вместе с бомжами, калеками и нищими.
А это люди опытные, их каждую ночь выгоняют, и они, должно быть, знают всякие теплые закутки окрест. Я пошёл за ними и провел ночь в относительном тепле. Калека, подмигнув, достал из-за пазухи плоскую бутылку, взболтнул, омывая горлышко, и протянул мне (наверное, за-
помнил, как час назад я выделил ему 50 лей). И хотя русскому человеку, если задумал сделать что-то путное, пить нельзя ни глотка, я выпил, чтоб не обидеть мужика.
А утром всё было, как объяснила сербка: я подлетел к кассе первым и взял билет не до Белграда, а до пограничного сербского города Вршац (чтоб лишних денег не тратить, если ссадят).
В купе оказались всё те же "коробейники", но более высокого полёта. Эти оперировали от Китая до Ламанша и везли не самарские чайники, а китайские шелка. Были пьяны слегка, не матерились.
Румынский пограничник, не глядя, хлопнул во вкладыш штамп пропуска, и я пересёк сербскую границу, которая представляет собой неширокую вспаханную полосу, от горизонта до горизонта; никаких
укреплений не заметил.
Вообще поезд этот барыжный. В таможне выстроилась длинная разноязыкая очередь с тюками. Я намеренно встал последним: мне не нужны свидетели объяснений с сербами: когда достану из широких штанин свою общегражданскую паспортину, они могут отреагировать не по Маяковскому... И тут меня высмотрел молодой пограничник,
расталкивая толпу, двинулся ко мне. Подошел, прицелился глазами:
- Где твои вещи?
- Вот,- кивнул я на рюкзак.
- Это всё?
- Ага.
- Пойдём!
Он провёл меня через таможню, хлопнул в паспорт штамп, хлопнул по плечу и указал на выход. И я - в Югославии! То, что в Самаре представлялось нереальным и на что я пошёл лишь для очистки совести ("надо же что-то делать!"), оказалось явью! Более того, на моей памяти ни один из планов не претворялся в жизнь с такой изумительной точностью! Я торжествовал, рассматривая уютный чистенький городок, ажурные ограды, мощеные мостовые, добротные каменные дома под черепицей...
Теперь оставались детали. Рейд по румынской территории
потребовал 2,5 тыс. лей. Я двинулся к базару менять оставшиеся деньги. Цыгане не признали никаких честных пропорций (1 лея -
2 динары) и согласились менять один к одному. Делать нечего. Им же
загнал бинокль и пассатижи по смехотворной, конечно, цене. Набралось 3,5 тыс. динар, билет до Белграда стоил 900.
Электричка подошла к окраине столицы и остановилась. Я кинулся за разъяснениями: мне надо на центральный вокзал. Выяснилось: проезд в автобусе до центрального вокзала стоит 250 динар. "Не отдам 250 динар на паршивый автобус, пойду пешком, заодно и город посмотрю: задерживаться для этого специально нет смысла",- решил я и двинулся с рюкзаком по вечернему Белграду. Ох и красивый же город! По-честному, красивее Москвы, а вот с Ленинградом сравнить можно. Сербы любезно указывали дорогу, можно сказать, под ручку вели, неизменно пытаясь разговаривать по-русски (наш язык здесь обязателен в школе).
На центральном вокзале, наскоро оценив обстановку, я понял:
надо пару часов отдохнуть. Едва прикемарил в зале ожидания, как в мозг ввинтился сварливый голос: "Ну почему ты не купил лампочек..."
Пришлось разомкнуть веки: игнорируя спящих пассажиров, отечественная дура громко отчитывала пьяного мужа: "У нас нет лампочек..." нудно и монотонно лезло в уши. Я всё же попробовал вздремнуть, но пелену сна разрывали "лампочки": "Как ты мог забыть про лампочки... А как теперь без лампочек..." О, Господи! Эти и Белграде достанут. "Чего же ты хочешь, сказал я себе, сегодня за границей отираются люди совершенно определённого пошиба. Ты не встретишь здесь, кого уважаешь, и кто уважает тебя - рабочих, механизаторов, инженеров, вкалывающих "за зарплату" (забегая вперёд, скажу: встретил! За час до отправки на фронт в белградском магазине столкнулся с двумя командированными с ВАЗа. Это же совсем другие люди! Тепло поговорили, и они, всё поняв, пожелали мне вернуться живым. "Кому суждено быть повешенным, тот не утонет!" - ответил я.).
По перрону шёл солдат ЮНА.
- Вы солдат ЮНА? - уточнил я.
- Войник Савезна Република Югославия,- бодро отрапортовал воин, - А ви - русо?
- Русо, русо, - а где офицер?
- Я не официр, - замахал руками солдат и улыбнулся ещё шире.
- Вижу, что не генерал, а где офицер? - настаивал я, зная, что эта фраза на обоих языках звучит одинаково.
- Тамо официр!
- Веди! Важан питанье (важное дело).
Солдат привел меня в комендатуру вокзала и закричал с порога:
- То рус пришёл!
Из-за перегородки поднялся капитан, улыбнулся, распахнул дверь: проходите, садитесь. Но садиться я не стал, а достал военный билет и положил перед капитаном. Затем медленно и чётко выговаривая каждое слово, я повторил те самые фразы, которые целый месяц повторял про себя утром и перед сном - что я русский офицер запаса, иду через Румынию воевать за Сербию, что у меня есть деньги и продукты, но я не знаю обстановку и прошу показать кратчайший путь на фронт.
Офицер смотрел во все глаза и ничего не отвечал. Тогда я повторил второй раз, а после паузы - третий. Он пытался улыбнуться и
... молчал. И тогда внутри меня словно взорвалась шаровая молния:
торгаши и вымогатели, нищие и полицейские, таможни и границы, грязные румынские вокзалы, вагоны, пересадки, перроны, цыгане,
сало, которое уже не лезло в рот - всё поднялось со дна души и я. стукнув кулаком по столу, заорал:
- Что ты уставился? Ты что, русского добровольца не видел?
Капитан встрепенулся:
- Това-ариш! Това-ариш! - повторял он известное ему русское слово. И схватил трубку:
- Здесь русский доброволец, - заорал он на весь вокзал. То, что в ответ забулькала трубка, также не потребовало перевода. Итак, воскресной ночью, когда пассажиры спят, а поезда стоят, на центральном вокзале Белграда вдруг объявился русский доброволец. Откуда взялся?
- Он говорит, что шёл через Румынию.
- Так давай его быстрей сюда!
Повскакивали дремавшие в дежурке солдаты, окружили, рассматривая меня с молчаливым любопытством. Одному из них капитан приказал меня сопровождать, пожав на прощание руку и пожелав удачи.
Солдат называл меня "батюшкой", что, как я позже узнал,
самое уважительное в Сербии обращение, пытался забрать "торбу" -
мой боевой рюкзак. Он также счёл необходимым завести меня в 3-4 казармы, где объявлял: "Вот русский доброволец!". Тут же собиралась толпа и начинались расспросы. Я отвечал, что мне 40 лет, что работаю на заводе, дома осталась семья, мать, отец, что не воевал, но служил исправно, военное дело знаю и люблю.
Наконец пришли в нужную казарму. В канцелярии навстречу поднялся подполковник и, пожав руку, по-русски спросил:
- Сколько вы идёте?
- Сегодня день седьмой.
- О. много. Поесть и спать. Поесть и спать.
Утром повезли в Генштаб. Полковник, выпускник академии Фрунзе угостил пивом и подвёл к огромной, на всю стену, карте. Коротко ознакомил с обстановкой: фронт в Славонии, фронт в Хорватии, фронт в Боснии и Герцеговине, причём только в последней он имеет протяжённость более 450 км; общая протяжённость фронтов - около полутора тысяч километров. На северо-западе обширные территории, населённые сербами, окружены, всё мужское и даже женское население держит оборону на четыре стороны света. К ним пробит коридор. С другой стороны, уже более месяца в окружении
мусульманский гарнизон в г. Гораджи; центр Сараево тоже удерживается босняками (славянами-мусульманами), аэропорт и окраины в руках сербов, которые в свою очередь окружены объединёнными силами хорват и мусульман - такой вот слоёный пирог. К сербским отрядам пробит коридор. Со стороны мусульман отмечено широкое применение отрядов иностранных наёмников-единоверцев. Небольшие группы западных наёмников-авантюристов отмечены у хорват. Помощь боснякам идёт из Турции и ряда других мусульманских стран; хорват обильно снабжает Запад, вооружение, главным образом, немецкое (вплоть до танков "Леопард"), натовское.
- Я только с фронта, - говорил полковник у карты, - страшные насилия над мирным сербским населением. Цель - запугать, заставить покинуть родные жилища. На фронте жесточайшие бои, люди сходят с ума.
- Скажите, - внезапно прервал рассказ полковник, - в России очень уважают Ельцина?
- Достаточно. Интеллигенция, молодые предприниматели, часть крестьян - все за него.
- Тогда почему такое отношение к нам, сербам? Ведь любой серб каждого русского считает братом; это - из поколения в поколение, это у нас в крови.
Полковник прав, за несколько часов в Сербии я это уже успел почувствовать. Но я решил защищать своего президента:
- Причём тут Ельцин, Это Козырев виноват. Нынешние лжедемократы за доллары готовы продать не только Сербию, но и Россию. И продают. А Ельцин уважает Сербию. Будь он рядовым гражданином, как я, он бы, как я, пришёл бы добровольцем защищать сербов. Но у козыревых козырь: вас обвиняют в тоталитаризме, на самом деле ненавидя сербов за любовь к России и веру в коммунизм.
Они у нас сегодня правят бал.
- Причём здесь коммунизм? Идёт война за территории, на которых проживает сербское население. Всё.
Полковник вздохнул:
- А насчёт коммунизма...От себя лично скажу: прекрасная была идея, просто человечество ещё не вполне созрело для неё. Но оно, человечество от неё никогда не откажется и её время ещё наступит.
Вечером этого же дня я уезжал на фронт в Герцеговину. В команде 10 человек: возвращались раненые, отпускники, ехали сербы-
добровольцы. 20-летний Драган, до войны - каменщик, ранен уже второй раз, а 45-летний Божидар, радиоинженер, пороха не нюхал, он
доброволец. Семья ютится в пригороде Белграда на квартире, платит большие деньги, родное село захвачено хорватами-усташами, Божидар едет его освобождать. В купе сербы пели песни и пускали по кругу литровую бутылку бренди. Верховодила симпатичный военврач Марина. То и дело заглядывали другие пассажиры, желали "живети" и
каждый раз бойцы говорили: "А у нас рус!"- и показывали на меня.
В маленьком городке Требинье, на складе пехотной бригады выдали автомат, две гранаты (наступательную и оборонительную), полностью обмундировали; для гражданской одежды выдали большую сумку, надписали бирку и оставили на складе.
...Кругом, насколько видит глаз, всё горы, горы, горы...В конце ноября леса здесь ещё зелёные, на горизонте синеет Адриатическое море. На горных тропах, на перевалах, на ключевых вершинах обе стороны соорудили баррикады из камней, стрелковые ячейки, укрытия; в ближнем тылу - артиллерия. Таков здесь фронт.
- А ты когда- нибудь усташа видел? - спросил меня 17-летний солдат Лука.
- Нет,- честно признался я.
- А я вот этот пистолет взял в бою у убитого усташа,- поиграл пистолетом Лука.
- Молодец! - одобрил я боевые действия Луки.
- А ты пригнись, тут снайперы кругом.
- Сколько до усташей? - вопросил я скептически.
- Метров 600.
- Не попадут!
- Так снайперы в нейтральной полосе прячутся.
Я быстро присел. С той стороны ухнул миномёт и над головой шепеляво прошелестела мина. Заматерился и открыл огонь наш пулемётчик, и тут же сдетонировал весь фронт: от края и до края вспыхнула ожесточённая ружейно-пулемётная перестрелка. На правом фланге злобно грохнули гаубицы. Я встал на колено, упёр магазин в камень бруствера, плотно прижал приклад к плечу и нажал на спусковой крючок.
Шёл первый фронтовой день и десятый с того дня, когда я, кинув за плечи рюкзак, шагнул за порог родного дома.
5 декабря 1992, село Польице.
ПЕРВАЯ ЛИНИЯ
Из окопов никто не уйдёт.
Недолёт. Перелёт. Недолёт.
А.Межиров.
ГЕРЦЕГОВИНА
(ноябрь -92 - февраль-93)
Боевые действия в Герцеговине начались 1 октября 1991 года после провозглашения мусульманскими и хорватскими сепаратистами "независимости" Босны и Герцеговины - союзной республики в составе СФРЮ. "Самоопределение" сопровождалось вселенской истерикой воинствующего национализма и изуверскими вспышками религиозной нетерпимости. (В Боснии и Герцеговине проживает 2 млн босняков (славян-мусульман), 600 тыс. хорватов (католики), 1,5 млн сербов (православные). Началось повсеместное изгнание сербов с мест компактного проживания, сопровождавшееся массовым насилием; на территорию собственно Сербии хлынули беженцы.
Действия сепаратистов активно поддержала регулярная хорватская армия чуть ранее провозглашенной и тут же признанной Западом (Германия - впереди всех) республики Хорватия. В этих условиях на защиту подвергавшегося геноциду сербского населения выступила ЮНА - Югославская народная армия. Этот вынужденный шаг средства массовой информации Запада тут же преподнесли, как "агрессию" и "попытку восстановления коммунистической диктатуры Белграда". Руководство России отлично понимало истинное положение дел: ещё бы - у самих такие же проблемы с русскоязычным населением в республиках, однако, в поисках "доверия", т.е. подачек Запада, предало своих вековечных друзей и исторических союзников сербов, поправ тем самым многовековую традицию русской дипломатии.
А бои разгорелись на суше, на море и в воздухе. Поддержанная местным ополчением ЮНА начала теснить противника, осадив Дубровник и Сараево - столицу Боснии. Сепаратистам не помогли ни танки "Леопард", ни электронные системы наведения, ни другое самое современное вооружение и снаряжение, спешно и в больших
количествах поставленное Западом; при этом, новейшее вооружение из арсеналов Группы советских войск в Германии, "подаренное" Горбачёвым стратегическому противнику, составило значительную часть поставок. Ничего не помогло. Тогда активно заработала дипломатия.
Речь в первую очередь идёт об австрийской и, особенно, немецкой дипломатии - объединённая Германия возвращается на Балканы к своим историческим союзникам хорватам, к роскошным средиземноморским пляжам. Тут уместно напомнить: самыми преданными союзниками Гитлера (именно САМЫМИ, а не одними из самых) были именно хорваты, которые рьяно перенимали все изуверские методы нацистов по массовому уничтожению мирного населения, во многом превзойдя учителей. Они организовывали на гитлеровский манер лагеря смерти, состав узников аналогичен - сербы, цыгане, евреи, коммунисты. За годы войны хорваты вместе с немцами, болгарами и албанцами уничтожили 1,5 млн. мирных жителей (90 процентов - сербы); в одном только концлагере Ясеновац погибло мученической смертью 800 тыс. узников. В те страшные годы по Дрине плыли плоты с ведрами, наполнеными...глазами жертв чудовищного геноцида сербского народа. При этом в ход шло специально изобретённое оружие - плод садистского ума - "серборез"... В Европе про всё это прекрасно известно, но там помалкивают. Помнят об этом и в Израиле: серборез отлично сгодился и для евреев. Немецкие нацисты, будем считать, своё получили, хорватских пальцем никто не тронул: нужна сторожевая собака на Балканах. Тем не менее в наше время в Европе традиционно известны: русский медведь, немецкий колбасник, польский сантехник и... хорватский людоед. Сегодня на фронте не услышишь слово "хорват" - "усташи", "усташко войско" - так говорят солдаты и добавляют: "Они собрались нам устроить ещё один Ясеновац..."
При пассивной (а если называть вещи своими именами - предательской) позиции России, спекулируя понятиями "сербский коммунизм", "сербский национализм", "борьба хорватов за демократию" и т.п., западная дипломатия успеха достигла - ЮНА вынуждена была уйти в пределы собственно Сербии и Черногории, которые ныне составляют Союзную Республику Югославию (СРЮ).
А хорватская регулярная армия осталась на позициях!
Но ничего не помогло. На территории, провозглашённой местным населением Сербской Республикой Боснии и Герцеговины
проведена всеобщая мобилизация, создана регулярная армия (танков - единицы, авиации нет совсем, из тяжелого вооружения в основном немногочисленные гаубицы и миномёты разных калибров). В боях участвуют добровольцы из СРЮ, но их не так много. На стороне усташей действуют немногочисленные наемники (замечены прибалты и западные украинцы), со стороны же мусульман отмечено появление целых отрядов наемников-единоверцев (эти, несмотря на показушный религиозный фанатизм, без больших денег и шагу не сделают, впрочем, как и европейцы; но не хоть не дерут напоказ глотки).
(Доброволец, в отличие от наёмника приходит сам, его никто не вербует, ему никто ничего не обещает и не гарантирует сверх действующего законодательства, по которому живут и воюют местные
бойцы, никаких "контрактов", каких-то особых привилегий,
доброволец получает столько же, сколько боец регулярной армии на соответствующей должности. Я рядовой пехоты, получаю денежное довольствие, как и все рядовые - 20 тыс. динар в месяц (средняя зарплата по Югославии - 50 тыс. динар (данные на ноябрь-92).
Итак, с 15 мая 1992 года оборону своих городов и сёл взяло в свои руки сербское население Босны и Герцеговины. Следует отметить, что среди бойцов существует чёткое понятие - "наше" и "не наше". Так
на мой вопрос, будем ли мы штурмовать Дубровник, бойцы ответили:
"Нет, то не наше, то ихнее. И море ихнее."
Я прибыл на фронт в Герцеговину 17-го ноября 1992 года. Бои здесь ведет Герцеговинский корпус (штаб в Билече). Фронт обороняет два направления - требиньско-дубровникское и невесинско - мостарское. На первом действует Требиньская бригада - 5 батальонов, штаб в Требинье. Отсюда меня направили в 4-й батальон, в с. Польице.
В мае, после ухода ЮНА, бойцы этого участка, сражавшиеся на окраине Дубровника, вынуждены были ("по приказу" - особо подчёркивают они) отойти от города на 12 километров и закрепиться в горах. С июня линия фронта здесь стабилизировалась и проходит теперь по южному краю Попова поля - элипсовидной чаше длиной 60 и шириной 5-7 км, окаймлённой горными вершинами 1,5 - 2 км высотой, по склонам которых и проходит фронт. Долина эта исключительно плодородна (в декабре на грядках зелень, капуста), в ней много сёл. Сербы живут здесь искони, но после Национально-освободительной войны (по аналогии с нашей Великой Отечественной) поселилось немало людей разных национальностей и вероисповеданий. Так в городке Тербинье (35 тыс. жителей) есть наряду с православным храмом и мечеть, и синагога, и костёл; кладбища - православное, мусульманское, еврейское, католическое. Но сейчас католиков не осталось - "убегли", а мусульмане есть, сражаются в сербском ополчении.
Позиции располагаются на перевалах, тропах, на склонах и гребнях господствующих вершин и представляют собой укреплённые валунами стрелковые ячейки или баррикады из камней. Каждую такую позицию обороняют 4-8 бойцов (пулемётчик, снайпер, автоматчики, автоматы имеют насадки для стрельбы гранатами, а также могут вести навесной огонь 20-милиметровыми минами. У каждого ещё гранатомёт одноразового действия "Золя" типа нашей "Мухи". В ближнем тылу обычно пара 62-мм миномётов (батарея). Впереди - минное поле. Отдыхают солдаты обычно в гроте или в пещере, реже - в палатке. горячую пищу доставляют "носильщики" в термосах (дежурная смена - очень тяжкий труд) или пользуемся сухпайками. Отдых - тоже по-разному. На позиции "Гром", где я несу службу, 4 дня здесь, 2 дня в резерве, в расположении роты, ещё 2 - катись куда хочешь.
Зеркально расположены усташские позиции, но против каждой нашей 3-5 их. Против одной Требиньской бригады действуют, по словам бойцов, 6 бригад противника - 17 тыс. человек. 8 сентября рано утром они предприняли массированную атаку по всему участку. После солидной артподготовки цепи пехоты пошли на штурм сербских укреплений. Соотношение сил (в пехоте) атакующих и обороняющихся составляло примерно 10:1, но наступление было организовано в высшей степени бездарно, если не сказать - преступно. Ясно ведь: чтобы подняться на вершины, обороняемые сербами, массы людей вынуждены спуститься в низину, где сербы их и забросали снарядами, гранатами и минами при непрерывном ружейно-пулемётном огне (всё пристреляно!). Отступать сербам некуда, с позиций они видят собственные дома в Поповом поле. И хотя на одном из участков
для них создалось критическое положение (в лобовую атаку пришлось
даже бросить отборный взвод диверсантов-разведчиков), но в итоге
усташи нигде не продвинулись ни на метр. Свои потери они официально заявили в 500 убитых. Потери сербов - менее 20-ти человек (фотографии и имена павших опубликованы в местной газете "Глас Требинье", обычная практика).
Из этой бессмысленной и бесперспективной бойни хорватское командование вроде сделало правильные выводы: подписало перемирие.
Я предполагаю, сентябрьский "напад" - это карт-бланш хорватского правительства военным: или успех, или уходим. Теперь на фронте все говорят о мире: "Выдохлись усташи, навоевались досыта."
Всё чаще солдаты на позициях вступают в дискуссии с противником. "А что, они такие же парни, как и мы!" - удивлённо восклицают бойцы после таких дискуссий.
Тем не менее в руках противника на этом участке фронта ещё 35 сербских сёл и здесь мнение бойцов однозначно: "Все
сёла должны быть возвращены, иначе война не кончится." Ведь бойцы-то все местные, из этих сёл.
Перемирие, в основном соблюдается, нарушения носят случайный характер: то кому-то скучно стало, начал палить в белый свет, то кто-то выпил лишку...В таких случаях фронт чутко реагирует и полчаса изрыгает артиллерийский и ружейный огонь. Потом, как по команде, становится тихо.
Что дальше, никто не знает.
13 февраля 1992 г. ,
с. Польице.
НА ПОЗИЦИЯХ В ЯНВАРЕ
Я лежу на каменном полу высокогорной пещеры и уныло разглядываю её низкий грязно-серый потолок. Спальный мешок тонет в грязно-серой мути сочащегося через вход грязно-серого рассвета. Собственно, о каком спальном мешке речь? Некий нервный воин из предыдущей смены сломал "молнию", а без молнии мешок - простое одеяло, в которое я укутан как в кокон.
Позади 11 часов кошмарной полудрёмы на дне холодной вонючей пещеры, где в мирное время укрывались от грозы смирные овечки.
Три совершенно невыносимых, но вынесенных часа бесконечной январской ночи пришлось провести у бруствера за пулемётом, где нет ни малейшей защиты от стужи и ветра. Всё так, но с веским уточнением: всё это позади. Под утро удалось-таки загерметизироваться в "коконе" и кое-как согреться. Теперь требуется собраться с силами и встать. Я собираюсь с силами и встаю. Рядом возятся бледные тени - такие же бедолаги, как я. Я нахожу в себе силы и для следующих героических действий: вылезти из пещеры на мороз без шинели и 5 минут интенсивно приседать и махать руками, почистить зубы смерзшийся зубной щёткой и плеснуть в физиономию две пригоршни ледяной воды.
Моральный дух мой ощутимо крепнет, и я бодро шагаю к костру, вокруг которого уже толпятся мои товарищи. Они ставят на угли банки с паштетом, насаживают на прутики мёрзлый хлеб и тянут к огню. Такой завтрак, по моему мнению, в стужу неэффективен. Я разыскиваю среди камней жестяную литровую банку, которую вчера предусмотрительно наполнил остатками обеда из термоса. Разумеется, сейчас в банке кусок льда, но через 10 минут вскипает ароматная "чорба" - местный то ли суп, то ли борщ. Я уплетаю её с сухарями за обе щёки, чувствую прилив сил и уверенность: удастся преодолеть и этот день. Ведёрко воды, также за ночь превратившееся в лёд, уже закипает, и бойцы обмениваются быстрыми мнениями, что пить - чай или кофе. О кофе ("кафа")! Его питиё эдесь целый ритуал: не посовещавшись, готовить кофе нельзя. Совещание дало положительный результат и вот мы смакуем кофе в чашечках от упаковки гранат. Разумеется, кощунство, пить "кафу" из гранатной упаковки, но Бог простит, ведь мы на фронте.
Они сидят вокруг костра, четыре серба, защитники этой многострадальной истерзанной земли - Милан, Сречко, Радослав и
Илья. Старшему, Милану - 27 лет, младшему, Радославу - 18. Воюют второй год. Их села - Шоша, Бобаны, Добромир, Иваница совсем рядом, самое дальнее - в трёх километрах. Но спуститься туда они не могут: села заняты усташами - хорватскими фашистами, а Бобаны и Иваница сожжены. Парни угрюмо смотрят в огонь, прихлёбывают "кафу" и каждый глоток сопровождают сигаретной затяжкой. А я не курю и родом не из села, а из большого красивого города на Волге.
И город этот никем не захвачен и стоит на равнине. Я - русский доброволец, приехал помочь сербам освободить их сёла.
Позиция наша в отличие от соседней "Муни"" ("Молнии"), называется "Гром". Это каменный бруствер и стрелковые ячейки из скальных глыб. Мы обороняем небольшой горный проход, который выводит на обширную равнину - Попово поле. За нашей спиной десятки сербских сёл и город Требинье.
Несмотря на столь великие стратегические задачи, вид мы имеем отнюдь не героический. Одежда в жирных пятнах и в саже, ботинки - горе, а не ботинки, на голове у кого что, лишь бы потеплей. У меня под носом постоянно висит крупная мутная капля, а под правым глазом красуется ядрёный ячмень. Впрочем, сопли текут у всех, различные гнойники тоже обязательны.
После кофейного мини-праздника моя очередь подниматься на НП - макушку нашей вершины. Здесь ветер беснуется как хочет.
Я беру бинокль и оглядываю позиции усташей. Никого. Такое впечатление, что там никого и нет. Но они там. Доказательство - "шаховница" - усташский флаг времён 2-й Мировой, когда они лакейски прислуживали Гитлеру, вместо свастики - шахматное поле.
Они вывесили её на склоне соседней горы, подальше от собственных позиций. Мелкая подлость - позлить: вот, мол, наш фраг на вашей земле, не нравится - тратте снаряды. А так как официально подписано очередное перемирие и вдоль фронта шастают белые джипы наблюдателей ООН, то можно будет обвинить сербов в нарушении соглашения. Но мы на эту удочку не ловимся: с сербской земли надо срочно выметать не эту тряпку, а тех, кто её поставил.
Холод - второй наш злейший враг. Он пробирает меня до костей, до печёнок. Главное - ноги, они как будто закованы в ледяной панцирь: у меня нет теплых носков. Вообще в борьбе с холодом я оснащён значительно слабее, чем мои сербские товарищи, чьи семьи рядом, в Поповом поле, ютятся у родственников. Поэтому у парней шерстяные вязаные носки и такие же свитера. А моя семья далеко, да и не умеют ни мать, ни жена, исконные горожанки, вязать. Но это с одной стороны. А с другой - я потомственный житель заснеженных русских равнин, где пурга и мороз также привычны, как здесь зелёный лук на грядках в ноябре. Конечно, это не значит, что мне теплее, ведь температура человеческого тела одинакова и в Адриатике, и на Волге. Но должны же срабатывать какие-то гены! Гены срабатывают, и я выдерживаю положенное время, затем кубарем скатываюсь к костру, мигом скидываю ботинки и протягиваю озябшие ноги чуть не в пламя.
- У тебя, что, нет теплых носков, - удивляются парни, - что же ты молчал, так и без ног остаться можно.
- Как молчал! Я старшине всю плешь проел, а он: нету, позднее будут.
- Мы тебе принесём. (К следующему дежурству принесли две пары.)
Костёр - основа нашего существования, посему заготовка дров - главное наше занятие. Милан и Радо берут двуручную пилу, а мы с
Сречко отправляемся по хворост. Разумеется, вокруг всё уже подобрано и спилено (кстати, неосмотрительно: теперь ветер гуляет во все стороны). Мы спускаемся дальше и приступаем к заготовке дров. Занятие это греет не хуже костра, у которого через некоторое время вырастает громада дров и радует душу.
Мы сидим, балдеем, поворачиваясь к огню то лицом, то спиной.
Переговариваемся, смеёмся. Обращаясь ко мне сербы постоянно вставляют в речь русские слова, выученные в школе (в сербских школах основной иностранный язык - русский). Поступают они так не потому, что я не понимаю их язык (я уже понимаю достаточно), а чтоб лишний раз подчеркнуть свою приязнь ко мне, русскому человеку, ко всем русским, к России.
- Сибир! - восклицают они, ёжась от холода, и я соглашаюсь, мол,
да, маленькая Сибирь.
Звучит транзистор - в далёком тёплом Белграде женщина поёт про любовь. Небо синее, хрустальное, вершины в снегу...
Фронтовую идиллию нарушает зловещий посвист мины. Разрыв!
И в родниковый горный воздух вползает едкая пороховая гарь. Другая
мина, третья... Разрывы кипят правее. Правее, это значит на "Муне", но так как по птичьему полёту расстояние между нами метров 200, то достаётся и нам. Усташи ещё те артиллеристы..."Муня" у них как кость в горле, она контролирует дорогу и подходы сразу к двум сёлам, поэтому, несмотря на перемирие, усташи считают важной стратегической задачей ежедневно выпускать по "Муне" пачку мин. "Муня" яростно огрызается пулемётным огнём. Мы не стреляем: противника "Муни" мы не видим из-за горы, а те что перед нами - молчат. От миномётного огня мы прячемся под козырьком скалы. Защита ненадёжная - если мина перелетит скалу, любой из нас запросто может получить солидную горсть железных конфет.
- Ну и подлое же оружие - миномёт, - плюется Илья, - нигде от него не спрячешься.
Я считаю нужным защитить миномёт:
- И вовсе не подлое. Его изобрели русские солдаты при обороне Порт-Артура в русско-японскую войну 904-го - 5-го годов. А во вторую мировую гвардейские миномёты "Катюша" наводили ужас на немцев.
Я цежу всё это довольно лениво и небрежно, следя за близкими разрывами. Но бойцы слушают внимательно. Они очень любят слушать про Россию. Я уже рассказал им про Куликовскую битву, про Минина и Пожарского, объяснил суть выражения "сгорел, как швед под Полтавой".
Под посвист усташских мин бойцы признают:
- Да! Миномёт - отличное оружие, - а молодой Радо исполнил пару куплетов "Катюши" и поплясал.
Наконец обстрел кончился, и мы бежим к костру. Томительно и нудно текут минуты, складываясь в часы. Мы то сидим на камнях, то встаём, разминаясь. Все темы давно исчерпаны - и про похождения с девочками, и про цены, и про курс динара к марке, и про военную мафию...И лишь одну тему в моем присутствии бойцы обсуждают крайне деликатно, осторожно: тему о нынешней политике России в отношении Югославии. Эти простые крестьянские парни носят поверх свитеров большие золотистые православные кресты и ощущают себя форпостом православия в коварной Европе. Маленькая Сербия представляется им выдвинутым далеко вперёд узеньким полуостровом в бушующем море. Вся надежда на Россию. Вот почему, когда Кремль начинает вилять хвостом в сербском вопросе, здесь, на горных вершинах, сердца сжимаются не только от холода, но и от обиды.
Небо хмурится, значит пойдёт снег. Это хорошо, спадёт мороз. Если б ещё утих ветер... Ба! А это кто на горизонте? А это два героических посланца героической "Муни" - героические Юрко и Иван - такие же молодые бойцы, как наши Радо и Илья, к которым они и спешат в гости. А гости - святые люди, тут уж дискуссий про "кафу" не возникает: котелок немедленно наполняется водой.
Гости, румяные, разогретые ходьбой, улыбаются до ушей и вносят радостное оживление в наше приунывшее общество. Молодёжь сбивается в кучу и начинает точить лясы. Сразу находятся темы. Одна из любимых - школа и школьные проделки. Радо вспоминает, как "химичка" вызвала его к доске, он вышел и на всю доску намалевал
формулу воды Н2О, заявив, что больше ничего не знает. Возмущённая
"химичка" влепила Радо "кол", что сейчас вызвало у всех неудержимый приступ веселья. Ребята вспоминают другие шалости, дают меткие характеристики учителям. Потом молодёжь принимается палить на спор по бутылкам из автомата и снайперской винтовки. Однако это занятие на фронте быстро надоедает. Подтащили снарядный ящик ближе к огню и сыграли партию в домино. Гости, выиграв, распрощались.
Время клонится к обеду. Обед в термосах доставляет к колодцу дежурная смена носильщиков. Дальше на свои положаи в вёдрах несём его мы сами. Колодец далеко внизу. Сегодня идти мне и Сречко. Сречко берёт ведро и сумку для хлеба, я - резиновый бурдюк для воды.
Назад Сречко тащит ведро "чорбы" и хлеб, я 30 литров воды. Мой груз, конечно, в три раза тяжелее, но тут уж ничего не поделаешь: доверять мне "чорбу" никак нельзя. Сречко вырос в этих горах и идёт по камням как по асфальту, я же поминутно спотыкаюсь. Вот и плачу за свою неловкость обильным потом на сухом морозе. Но и балансировать с ведром "чорбы" тоже нелегко, своего рода искусство. Короче, до положая добираемся, высунув языки.
Обед сытный, вкусный, критических замечаний не вызывает. Мне это удивительно: русскому солдату подай обед хоть с царского стола, он его всё равно обругает.
Мы продолжаем поочерёдно нести службу на НП, не отрывая глаз от бинокля. Ветер и снег секут физиономии, наблюдение сейчас малоэффективно: вечереет.
Вот тут они нас и достали! Внезапно сидящие у костра обстреляны с близкого расстояния длинной автоматной очередью.
Мы веером разбегаемся по склону, припадаем к камням. Мерзавец усташ подкрался к позициям никак не дальше, чем на 150 метров. Вопрос: псих-одиночка или разведка боем. Несколько коротких секунд мы все тягостно размышляем, наконец командир положая Милан принимает решение по худшему варианту:
- Всем палить не надо. Я и Радо уходим с пулемётом на соседний склон. Илья на радиостанции. Сречко продолжает наблюдать. Стрелком займешься ты, Юра.
- Добре, - произношу я.
Решение верное, это не атака. Усташи по ночам не воюют, тут они похожи на своих покровителей - немцев. Цель усташей - засечь по вспышкам, сколько нас, чем вооружены и в сумерках уйти. Если, конечно, это не псих, что тоже не редкость.
Милан и Радо, пригнувшись, исчезают в темноте. Я, привалившись к брустверу, не двигаюсь: суетиться не надо - спираль боя раскрутится сама собой. Вот стрелок выпускает ещё очередь. Ага! Теперь понятно направление. Я даю короткую очередь в темноту и занимаю более удобную позицию. Я - признанный мастер огневого боя.
Для начала "друга" следует нащупать и прощупать. В его направлении три поросшие кустарником каменные глыбы, куда он мог пролезть. Завтра туда пролезем мы и поставим мины. А сегодня... Я быстро обстреливаю все три места, которые от дневных бдений и в сумерках перед глазами как на фото. И сразу же заговорил вражеский пулемёт. Вот оно что! Моего "друга" прикрывают. В дело вступает пулемёт Милана. Ну, я думаю, они разберутся между собой. А мне надо заняться " другом", который, ободрённый поддержкой, тоже не молчит. Но, написано в Книге, заботясь о ближнем, не забывай о дальнем, и я выпускаю короткую по пулемётчику и длинную по стрелку. Короткая 2 патрона, длинная - 5. Я отсекаю очереди с точностью и чёткостью хорошего продавца колбасы: 2-5, 2-5, 2-5...
По пулемёту бью не только для поддержки Милана, но и по собственной корысти: без пулемёта автоматчик долго не продержится.
Пулемётчику от моего огня урона мало: стрельба короткими в ночи - стрельба из пушки по Луне, но ему, ведущему поединок с Миланом, она направлена во фланг; и усташ занервничал, задёргался: его очереди начинают спотыкаться. Зато мой "друг" весьма хладнокровен,
он продолжает упорно поливать меня огнём, пули посвистывают в оголённых заснеженных кустах. Против "друга" своя тактика: я не нападаю первым, а бью только в ответ, я злорадно жду момент, когда он, прежде чем очередной раз нажать курок, осознает: жесткий ответ мгновенен и неминуем. О. я великий психолог! Тра-та-та-та-та-та-та...разносит ночное эхо высокогорья. Вспышки моего огня меня слепят, не пламегасителя, чёрт... Конечно, усташи меня давно расшифровали, сейчас как долбанут на поражение! Спокойно, говорю я себе, спокойно: кому суждено быть повешенным, тот не утонет. По идее надо бы сменить позицию, да лень скакать в нощи по камням. Не
козёл. Я хватаю последний магазин и кричу в темноту:
- Магазины, магазины!
В ответ доносится чтой-то невнятное и я соображаю: кричу по-русски. А по-сербски "магазин" - это склад. Я матерюсь и кричу:
- Оквири! Оквири!
Илья приносит подсумок, бой продолжается, но противник заметно сникает. Наконец мне всё это надоедает и я решаюсь на некий манёвр:
высовываю из-за камня свою больную, но совершенно необходимую мне голову и напряжённо вглядываюсь в темноту. Вот! Усташ опять "заголосил", я различаю слабенькие точечки вспышек. Навожу ствол, покрепче упираю магазин в камень, как в станок и разряжаю полный магазин. Ибо не люблю скупиться, когда дело касается друзей. Тишина. И пулемёты смолкли. Какое-то время я лежу неподвижно, слушая ночь, и вдруг ощущаю, что ноги мои сейчас отпадут от холода. Стремглав - к костру.
Возвращаются Милан и Радо. "Ты, кажется, его уделал",- бросает Милан. Мы скупо обсуждаем ночной бой, особо болтать нет повода: обычная боевая работа, воевали 40 минут. Правда наблюдатель Сречко утверждает, что усташи вели огонь не с двух, а с трёх направлений. Возможно. Я третьего направления не видел. Гляжу в огонь и тупо размышляю, что я сотворил с "другом". Убил? Ранил?
Маловероятно. Скорее всего он смылся. А если убил или ранил? Мысли лишние, но лезут в голову. Я зябко поёживаюсь в январской ночи. Ну что ж, такова у усташа судьба - лежать в заснеженных кустах, а моя - греться в дыму костра. По крайней мере сегодня. Впрочем, костёр давно пора гасить, что мы и делаем. Январская ночь - 14 часов, одиннадцать из которых предстоит провести в ненавистной пещере, а три - совершенно невыносимых - на наблюдательном пункте, "на страже", как здесь "кажут". Я длинно матерюсь и лезу в пещеру, при свете свечи завертываюсь в свой неполноценный спальный мешок и утешаю себя словами Че Гевары: преодоление трудностей солдатского быта есть первый этап победы над врагом.
А мы всё преодолеем и всё вынесем. Я лежу, упёршись взглядом в потолок и жду, когда же придёт сон.
9 января 1993 г., с. Польице.
У СВОЕГО ПОРОГА
Сербское село Рапти веками делило участь этой многострадальной земли. Какие только завоеватели его не сжигали и не разрушали! Очередной раз Рапти было сожжено дотла немецкими захватчиками и хорватскими фашистами, усташами, 18 октября 1943 года за связь с партизанами. Часть из 277 жителей погибла в огне пожара, часть расстреляна у стен своих домов, часть угнана в лагеря, где многие умерли. В послевоенные годы Рапти так и не смогло полностью оправиться от погрома, однако вернувшиеся, тяжким крестьянским трудом всё-таки наладили сытую, обеспеченную жизнь. Да что говорить, последние годы, считай, богато жили: дома добротные, каменные, закрома не пустовали, скотины полон двор, легковушка, а то и две у каждого.
Но началась очередная война и к селу опять подступили усташи. Все сорок раптинских семей, прихватив, что поценнее, ушли на территорию, контролируемую сербским ополчением. Женщины и дети устроились по родственникам, мужчины взяли в руки оружие.
Пятадцатилетний Славко отыне не расстаётся с десантным АКМ, а
63-летний Милан признаёт только тяжёлую дальнобойную однозарядную берданку времён Первой мировой. Держат раптинцы оборону вполукруг родного села, которое, таким образом, оказалось на ничьей земле. И время от времени то один, то другой раптинец не выдерживает и под покровом темноты спускается проверить родную "кучу" (дом): мало ли что. Усташ бьёт из миномёта, вдруг крышу пробил, а уже зима. А то и перепрятать "треба" подальше кое-что из наспех брошенного добра. Дом, он всё равно дом, хоть война, а глаз нужен.
5 месяцев стоит фронт, 5 месяцев смотрят раптинцы на родное село. Подписано перемирие. Разговоры о мире. Радисты перехватили сообщение: на некоторых участках фронта Хорватия начала отвод войск. "Может к новой године кончится война", - вздыхают раптинцы и всё чаще по ночам наведываются в родные "кучи".
Три брата, Сава, Неделько и Ристо решили пробраться в село днем: туман стоял как молоко. Спустились с горы, пошли по улице, держа автоматы наготове. Вот и отчий дом! И забыли парни про войну. Первым подбежал к калитке младший, Сава, рванул её и ...
грохнул взрыв: ночью усташская разведгруппа поставила натяжную мину. С толком поставила: сумели усташи в темноте определить, что дом частенько навещают... С разорванным животом упал на землю Сава. Оправившись от контузии, кинулись к нему братья, зубами разрывая перевязочные пакеты. Перебинтовали поверх одежды как смогли, понесли в гору, приговаривая: "Держись, Сава! Выздоровеешь и война кончится. Ничего, держись!". Донесли до позиции, погрузили в грузовик, помчались в госпиталь. Один раз пришёл в сознание Сава, глянул мутными глазами, увидел склонившихся братьев, прошептал: "Дом-то цел?". И умер.
с. Польице, декабрь 1992г.
МИЛАН ШОШО ИЗ ШОШИ
Милан носит чёрную солидно-окладистую бороду и очень похож на Емельяна Пугачёва, каким тот выглядит на дошедших до нас портретах. Время от времени меня посещает озорная мысль: написать с Милана портрет Емельяна и выдавать за подлинник. Борода у Милана, как и у других сербских ополченцев, не украшительство, а дань памяти четникам - "народным героям, борцам за свободу Югославии" в прошлую войну. (В советской историографии четники проходят как "буржуазные националисты".)
- Тито на войне с немцами не перетрудился, - презрительно кривит губы Милан, - то всё легенды, байки. Вот четники воевали, это - да!
Милан рассуждает о той войне, не отрывая глаз от бинокля: он внимательно разглядывает Шошу - маленькое, покинутое жителями сербское село у подножия горы, на которой затаилась наша небольшая, хорошо укреплённая позиция. Шоша - родное село Милана, но войти туда он не может: там хорваты, которых на этой войне никто тут иначе как "усташи" (местные фашисты) не называет.
Милан - командир моего взвода, по фамилии его здесь никто не называет, только по названию села - Шоша. Милану 25 лет, возраст для крестьянина солидный.
- Когда женишься, Милан? - поднимаю я вечную тему.
Милан тут же опускает бинокль и оборачивает ко мне круглое бородатое лицо, вздыхает:
- Теперь уж когда Шошу освободим.
-Что, и молодка на примете имеется?
- Есть девойка, есть, - широко улыбается Милан.
- Твоё село можно за полчаса освободить. Я за ним уже несколько дней наблюдаю... Значит, так! - развиваю я план атаки, - три группы по три человека ночью с трех сторон врываются в село и закидывают окна гранатами. Дело в шляпе! Беру на себя!
Милан хмурится, видать, подобный план ему самому не раз приходил в голову. Неуязвимый план. Но... не хочется Милану чтобы на улицах родного села вдруг закипел ночной гранатный бой. Война Шошу пощадила, дома целы, уйдут усташи, Милан с "девойкой" вселится в свой просторный каменный дом и сразу начнёт крестьянствовать. Так думает Милан, но вслух ничего подобного не произносит. Вслух он пытается оспорить план:
- Там минные поля и посты.
- Милан, не надо. Мы прекрасно знаем, где у них минные поля и посты, - парирую я первый, предусмотренный мной аргумент, - усташей человек 30, не больше. Засветло преодолеем горно-лесистую часть маршрута, не видную с постов. В сумерках вплотную подходим к деревне и залегаем. Часа в три ночи - атака.
Милан молчит, затем выдвигает второй аргумент:
- Наши люди к таким действиям не готовы. Это ж надо перед атакой часов шесть в засаде лежать. Дождь, грязь... ты видишь, в чём мы одеты. И ещё попробуй объясни им, что нельзя ни курить, не разговаривать.
Аргумент более серьёзный: на этой войне партизанские действия не в моде. Но и он мной предусмотрен:
- Потому и идём малыми силами. Уж десяток дисциплинированных бойцов найти можно. Я их потренирую. Перед выходом отнимем спички, сигареты...
Милан опять молчит и, наконец, вытаскивает третий аргумент:
- Сейчас всё-таки перемирие.
Я только открываю рот, как за меня отвечают усташи: грохнул миномёт и над головой зашепелявила мина.
- Вот, усёк? Вот оно, перемирие! Это из твоей Шоши лупят. И пока они там, нам здесь покоя не будет, хоть перемирие, хоть нет.
На этот раз Милан молчит особенно долго.
- Ладно, допустим, захватили мы село. Это возможно, - признаёт он, и выдает: - а как его удержать под горой? Мы же его, между прочим, поэтому и оставили!
Я на миг опешил: вот об этом-то я и не подумал. Но только на миг:
- А его и не надо удерживать. Прогоним усташей, возможно, захватим миномёты - и назад. По-новой усташи в село вряд ли сунутся. Считай, ликвидировали опорный пункт!
Милан - человек честный. Вздохнув, он признаёт несокрушимость моей логики:
- Ну хорошо, схожу к комроты, доложу; что он скажет.
Возвращается Милан довольный, но всячески пытается это скрыть:
- Комроты сказал: план хороший, так и сделаем. Но... когда команда будет. А без команды нельзя.
- Ладно, нечего петлять! Скажи прямо: надеешься на политическое решение.
- А что, и надеюсь. И все надеются. Усташи выдохлись, навоевались досыта. Вчера на их рацию вышел, говорят: осточертело всё, по домам пора. Такие ж как мы люди.
- Допустим. А если политиканы определят новую границу как раз по краю Шошы, оставив село за Хорватией, тогда как?
- Вот тогда я с тобой пойду!
- Без команды пойдёшь?
- Без команды.
21 декабря, с. Польице.
ЧЕРНОГОРЦЫ
"Нет битвы без черногорца!"
(Сербская поговорка)
Под Дубровником дело было. Во время затянувшегося затишья добровольческий взвод черногорцев, оставив на позиции наблюдателей, отошёл на сотню метров под козырёк скалы. Черногорцы развели большой костёр, принялись жарить мясо, по кругу пошла большая оплетённая бутыль с вином, над окопами поплыли стремительные звуки гармошки. Бойцы, очертя голову, пустились в лихой зажигательный танец.
В горах далеко и хорошо слышно. Усташи притихли, пытаясь понять происходящее, потом обрушили на плясунов град мин. На черногорцев, однако, это не произвело никакого впечатления: козырёк скалы защищал достаточно. Веселье разгоралось, набирая силу, гармонист был виртуоз.
Время от времени какой-нибудь разгорячённый весельчак выскакивал под миномётный дождь, кривлялся, плевался, делал в сторону усташей срамные жесты.
Но вот наблюдатели завопили: "К к бою! Усташи прут!" -и черногорцы ринулись в окопы. Противник решил взяться за весельчаков круто, видимо сильно обидевшись: наступали два танка и пехота. Один "Леопард" черногорцы зажгли, второй попятился, отстреливаясь, пехота в беспорядке отступила, оставив в поле до темноты несколько трупов.
А черногорцы, отправив в тыл двоих раненых, вернулись под скалу, подбросили веток в костёр, и веселье разгорелось с новой силой. Плясуны не уставали, гармонист был выше всех похвал!
Декабрь-92, г. Билече.
ПУТЬ В САРАЕВО
Мы летим над Черногорией. Вертолёт идёт так низко, что я различаю кресты на могилах одинокого горного кладбища. В десантном отсеке непрерывный, разрывающий барабанные перепонки, скрежет, но наружу гигантская машина, вероятно, изрыгает гром: стадо баранов на склоне вдруг бешено и дружно рвануло прочь. Вертолёт то падает в бездонную пропасть и идёт извилистым ущельем, бросая мохнатую тень на стальную полоску реки то, круто взмыв вверх, неуклюже переваливает через клыкастый заснеженный гребень. Лётчики, молодые парни с огромными пистолетами на боку, в синих меховых комбинезонах, в солнцезащитных очках - несомненно асы. На борту тепло, но при взгляде на безмолвные белые вершины чувствуешь, как душа леденеет от их хрустального холода. Я начинаю красочно воображать, что будет, если по какой-то причине окажусь в этой горной стране один-одинёшенек. Есть ли шанс выжить? В какую сторону идти? Да не идти - бежать! Но мрачные мысли бродят в пустой голове недолго: величественная красота Балкан поселяет в сердце ощущение праздника, и я признаю: нет для туриста большего наслаждения, чем полёт на винтокрылой машине над заснеженной горной страной! Если ты турист. А я не турист, я солдат армии Сербской республики, меня перебрасывают с Герцеговинского на Сараевский фронт. Десантный отсек забит ящиками с медикаментами и сигаретами.
Со мной на борту Миро, солдат из Невесинья, он летит в Сараево, где в
мусульманском плену много месяцев томится его брат. Брат - человек больной, служить не может, взят босняками, как заложник. Ныне намечается очередной размен пленными и Миро очень надеется обнять брата, о котором знает только, что полмесяца назад тот был жив (кто-то передал весточку).
Мирная Черногория позади, вертолёт пересекает границу охваченной гражданской войной Босны и Герцеговины. Поначалу близь границы пейзаж не меняется: заснеженные вершины и множество уютных одиночных ферм под красными черепичными крышами на склонах и в долинах. Но уже за Гатско мирный пейзаж обезображен войной - всё чаще под винтом плывут фундаменты снесённых артиллерией домов, остовы прозрачных после пожаров зданий.
Соколац. Главный госпиталь войны. Раненые в окнах и на прогулке, сестры, осторожно толкающие впереди коляски с инвалидами. Сюда адресован груз, который быстро, без проволочек перегружают на уже ждущую машину. Отсек заполняется громкоголосыми, весело матерящимися мужчинами в униформе: оправившиеся от ранений возвращаются на фронт.
Пале - столица сражающейся Сербской республики Босны и Герцеговины. Осюда 25 километров до другой, бывшей столицы союзной республики Босны и Герцеговины в составе Социалистической
Федеративной республики Югославии - г. Сараево. Там, в ходе сепаратистского мятежа мусульманские лидеры с истошными криками "Аллах акбар!" провозгласили некую "единую суверенную демократическую республику Босны и Герцеговины", не спросив на то согласия полуторамиллионного сербского населения. Когда православные сербы отказались записываться в мусульманскую республику, их объявили агрессорами и стали истреблять. Уникальный словесный пируэт: сражающихся буквально у порогов своих домов людей объявлять агрессорами. Геббельс отдыхает... По разным источникам за неполный год войны погибло от 40 до 100 тыс. сербов - мирных жителей. Сколько томится в тюрьмах и концлагерях никто не знает. Но всё это можно прочитать в любой честной газете. Другое дело, например, повстречать в прифронтовом Пале женщину по имени Весна...
Вертолёт приземлился, когда уже стемнело и дежурный офицер отвёз нас с Миро ночевать на пересыльный пункт. Пересылка представляла собой окружённый лужами барак на окраине, где валялись на полу матрацы, маты и множество одеял. В углу раскалилась докрасна огромная бочка, переделанная под печку, на голом дощатом столе коптило "кандило" - достопримечательность этой войны. Такой же достопримечательностью в годы Великой Отечественной была коптилка с фитилём-тряпкой, вставленную в спущенную по краям, наполненную соляркой гильзу. Здесь система другая: в стакане, наполненном ружейным маслом плавает пробка, которую на Руси зовут "бескозыркой" - ею у нас запечатывают бутылки с водкой. Через отверстие в середине протиснута упомянутая тряпка-фитиль. Коптит, светит не ахти, но светит. Барак полон солдат, мужчин и женщин. Мигом разнеслась весть, что "пришёл рус". Вокруг меня сгрудился народ, появилась бутылка с ракией и пошла по кругу, посыпались вопросы. И дело не в том, что я устал и был голоден, как собака, в том, что я уже тысячу раз до этого повторял все ответы на все вопросы: "Из какого города?", "Где этот город", "Женат ли?", "Где работает жена?", "Сколько лет детям?", "Почему Ельцин предаёт сербов?" и т.п. Как встреча, так одни и те же вопросы, а встречи на каждом шагу. Но я понимал, что многие из встреченных, возможно, в первый раз видят "руса", и каким они меня запомнят, и как об этой встрече расскажут друзьям и близким, таким и будет их первое восприятие моей далёкой Родины. Подавляя неумное раздражение, я отвечал на вопросы весело и прямо.
Она безмолвно сидела в углу и, не мигая, смотрела в огонь. Казалось, не слушает, но вдруг резко повернулась и выстрелила вопрос:
- Сколько вас пришло?
- Я шёл один, - ответил я и, почувствовав неловкость, добавил, - но ещё идут, я слышал.
И потом, когда барак-улей стал понемногу успокаиваться и засыпать, она рассказала мне, что муж полгода, как убит, отец в хорватской тюрьме, а две дочки и мать в мусульманском плену. Живы ли сейчас все четверо, она не знает. Три дня назад на положае она стреляла из «золей» по "леопарду", но промахнулась. Сейчас, рассказывая об этом, она заплакала от досады. Впервые после гибели мужа.
Утром на "ладе" мы ехали к фронту. На окраинах Сараево пулемётные гнёзда, миномёты в укрытиях и землянки, землянки, землянки...
- Здесь наша первая линия, - крикнул шофёр, - а твоя рота в центре города, будешь жить как король, в квартире.
С правой стороны асфальта стена из деревянных щитов, мусорных контейнеров, поставленных "на попа" разбитых автомобилей, квартирных дверей, бетонных блоков недостроенных домов.
- От снайперов, - пояснил водитель и, сплюнув, выругался, - всё равно стреляют, гады. Но сегодня отдохнём.
Дорога серпантином спускалась в город, над которым висела плотная густая дымка. Её и имел ввиду шофёр: когда туман, снайперам работы нет. В этом городе туман - дар Божий: его ждут, ему радуются.
Среди обгоревших деревьев, на совершенно целом довоенном столбе
предупреждал водителей об опасности чистенький нарядный довоенный знак: "Неровная дорога". Да уж, дорога, мягко говоря, неровная...
У штаба батальона с криком: "То наш рус дошёл!" меня окружила стайка мальчишек. Вблизи ударил миномёт, и один из мальчишек, лет восьми, сильно вздрогнув, ухватил меня за рукав. Желая его успокоить, я спросил: "Где ты живёшь?". Он показал рукой на дом и с тяжким придыханием ответил:
- Т-там.
- А где твой отец?
- Т-там, - он показал рукой дальше, в скопление строений, откуда непрерывно слышался треск пулемётов. Мальчик заикался. Позже я узнал, что многие дети в Сараево заикаются.
По улице шла вереница одетых в чёрное женщин.
- Монашки? - наивно спросил я у часового.
- Нет, - ответил он, - у этих женщин погибли близкие, может быть отец, муж, сын, или брат... Сербская женщина год ходит в трауре. Мне потребовался час, чтобы понять: по Сараево невозможно пройти, не встретив женщину в чёрном.
Я шёл по улице Ленина, вертя головой, рассматривая незнакомый город. И хотя взгляд то и дело натыкался на разрушенные, сгоревшие дома, чувствовалось: был красивейший город. Выбитые витрины когда-то шикарных универмагов, сорванные вывески и двери многочисленных уютных кафе, вздыбленный асфальт просторных проспектов, высотные дома без крыш, памятники, обставленные набитыми землёй снарядными ящиками...
Вот улица Братства и Единства.
- Что рот раскрыл?! Беги, снайпер! - заорал у перекрёстка солдат и я "рванул, как на 500", но засеменившая, было, вслед пожилая женщина с сумкой вдруг охнула и повалилась на асфальт.
- А, чёрт! - солдат головой вперёд ринулся на перекрёсток, подхватил женщину под мышки, занёс за угол, - дышит! Останавливай машину!
Машина сразу остановилась, мы осторожно погрузили женщину.
- Проклятый перекрёсток, - цедил солдат, - третью женщину сегодня бьют. Объясняешь этим бабам... как слепые, - он махнул рукой.
Пункт первой помощи - амбулантская - был в трёх минутах ходьбы, я пошёл за машиной.
У амбулантской переговаривается немногочисленная толпа, женщины утирают слёзы. Из разговоров узнаю: главные жертвы снайперов - женщины и дети. Снайперы на обращают внимания, военный или гражданский человек, бьют всех подряд, главное - убить серба. Вот, три дня назад там же, на улице Братства и Единства погиб
10-летний мальчик.
На крыльцо вышел врач и виновато сообщил:
- Умерла.
Толпа охнула. Врач принялся объяснять, что ничего нельзя было поделать: пуля прошла сверху через левую грудь под сердце.
Я тупо глядел на двери медпункта, за которыми только что оборвалась жизнь и не знал: пройдёт меньше суток и меня доставят сюда же перевязать осколком раненую руку.
2 февраля 1993 г., Сараево.
БОРИС - МАЛЬЧИШКА ИЗ САРАЕВО
Ясный январский полдень. Оттепель. Жарко. Сараевский дворик. Я только что прибыл в роту и, закатив рукава серого армейского свитера, тщательно очищаю от заводской смазки АКМ. Передо мной широкий стол, банка с бензином, маслёнка, гора ветоши. Кропотливая работа продолжается второй час, и конца не видно: автомат, штык-нож, магазины - всё как будто выкупано в тугом, янтарно-коричневом солидоле.
Кто-то дёргает за рукав. Оборачиваюсь: обычный сараевский мальчишка лет семи, синеглазый, бледный, худющий в длинном не по росту армейском бушлате, заботливо подшитым материнской рукой, в вязаной синей шапочке, в резиновых сапожках. За плечом, как водится, деревянный ППШ. У ног волчком крутится маленькая чёрная собачонка.
- Привет, - говорит Гаврош,- это ты - рус?
- Ага. А ты кто такой?
- Я - Борис, - и упреждая следующий вопрос,- мне шесть лет. А тебя как зовут?
- Юра.
- Ты один пришёл?
- Пока один.
- Ты - мой рус. Ты ко мне пришёл. Будешь ли ты со мной дружить?
- Обязательно.
Борис удовлетворённо шмыгает носом, улыбается, но тут же напускает на себя важный, "взрослый" вид:
- Есть ли у тебя жена? - солидно спрашивает он.
- Обязательно.
- Борис с пониманием кивает и задаёт следующий вопрос:
- А есть ли у тебя дети?
- Сын Сергей, в два раза старше тебя, - отвечаю я и думаю:
"Взрослые и дети задают здесь одинаковые вопросы. Сейчас ещё про Ельцина спросит..." Но Борису на Ельцина плевать:
- А есть ли у Сергея игрушки? - озабоченно спрашивает он.
- Есть.
-Какие?
- Ну... какие, какие... много всяких.
- А машина, например, есть?
- Какая машина, маленькая или большая? - на всякий случай уточняю я.
- Ну, хотя бы маленькая.
- У него велосипед.
- У меня тоже есть велосипед, но сейчас снег и кататься нельзя.
- Небось трёхколёсный, - ехидничаю я.
-"Трехколёсный" , - передразнивает Борис, - давно на двухколёсном катаюсь.
Я перехватываю инициативу:
- А что там у тебя со школой?
- Должен уже с сентября в подготовительный класс ходить, но
"турци" ещё летом сожгли школу.
- Доволен, небось, что учиться не надо?
Борис внимательно смотрит на меня и строго отвечает:
- Учиться все должны. Папка говорит, всё равно нагонять придётся.
- А где твой папка?
- На горе в доте сидит.
"Горой" здесь называют крутой подъём в конце улицы.
- А где ты живёшь?
- А вот, - мальчишка показывает рукой на ближний трехэтажный особняк, левое полусгоревшее крыло которого разрушено.
Следующий вопрос застревает в горле: резкий хлопок выстрела вспарывает ленивую тишину улицы. Я вздрагиваю.
- Не бойся, - покровительственно говорит Борис, - это наш снайпер вон с той крыши бьёт.
- А ты что же, ничего не боишься?
- Не-а. Подумаешь! Вот вчера мины как дождь падали. Солдаты насчитали сорок мин.
- А ты где был, когда мины сыпались?
- Вон в том гараже сидел.
Я смотрю на бетонный полуподземный гараж: убежище надёжное, только вот ворота сорваны.
- Что ты сегодня утром ел?
- То же что и ты: джем с чаем. Моя мамка в вашей столовой работает, ты видел её на завтраке.
Я припоминаю миловидную худенькую женщину, бесшумно и быстро накрывавшую стол. Бросался в глаза какой-то виновато-испуганный вид.
- Кем станешь, когда вырастешь?
- Не знаю. На войну пойду. Папка говорит, война ещё долго будет.
- А чего ты один гуляешь? Где твои друзья?
- Все уехали в Сербию, а нам некуда уезжать. И Драган остался, ему тоже некуда. А Мишу ещё в ноябре снайпер убил.
- Вот сволочи! А ты умеешь прятаться от снайперов?
- Отец учил. Да мы уже знаем, где они обычно сидят. Но всё равно... Давай я тебе помогу. Затворную раму теперь надо маслом смазать. Тоненько-тоненько.
- Убери руки . Не трогай масло, сейчас как свинка будешь, а воды мало.
- Тогда я штык почищу.
- Оставь в покое. Без тебя обойдусь. Уже заканчиваю.
- Тогда давай магазины снаряжать, я хорошо умею.
- Ну ладно, только обожди, пока я закончу с чисткой.
Борис отбегает, хватает из кучи мусора журнал и тащит мне. При этом плутовато подмигивает и улыбается. Я узнаю один из хорватских порнографических журналов, в изобилии валяющихся где угодно. Как они к нам попадают? На обложке обнаженная девица в соответствующей позе. Борис приплясывает и радостно вертит девицей у меня под носом.
- Ну-ка брось эту гадость! Быстро!
Борис показывает язык.
- Ну тогда и не думай магазины снаряжать.
Девица немедленно летит в снег: патроны важнее девиц. Борис потрошит пачки с патронами, профессионально упирает магазин в стол и, выхватывая из кучи по патрону, быстрыми и точными движениями начинает снаряжать. Пружина оказывает Борису возрастающее сопротивление. Борис не сдаётся, с усилием вгоняя в магазин патрон за патроном. И всё-таки где-то на 25-ом патроне пружина начинает одолевать Бориса. Не выпуская магазина, он продолжает воевать с пружиной, искоса поглядывая на меня.
- Ладно, оставь, - бросаю я великодушно, - бери следующий.
Наконец оружие вычищено и, "готовое к бою, на солнце зловеще сверкает"; все пять магазинов, 150 патронов, снаряжены!
- Отлично! - Борис хлопает в ладоши и зовёт - Фифи! Фифи!
Примостившаяся у крыльца собачонка поднимает голову и бежит к хозяину.
- Фифи, вперед! - командует Борис и , подхватив ППШ, кидается к воротам. Собачка с визгом несётся следом. Они выскакивают на перекрёсток, Борис падает на колено, прижимает к плечу ППШ и, под восторженный лай собачонки, кричит:
- Тра-та-та-та-та-та-та...
Ствол его автомата направлен туда, где в ста метрах за углом расположен "турский" дот.
28 января-93, Сараево.
СОЛДАТ ЛАКРИЧ БОЖКО
В штаб батальона попасть непросто: вход охраняет часовой Первой Романийской пехотной бригады Божко Лакрич.
Божко на посетителя глянет строго и спросит: зачем, к кому. Глаз у него намётан, с пустяками не лезь, дело военное. Божко любого посетителя как рентгеном просвечивает. Это вдобавок к тому, что в радиусе нескольких кварталов он знает каждого жителя не только в лицо, но и по имени.
Божко - невысокий, стройный, ладный, седоусый. На нём низкая баранья папаха, тёплая дубленая куртка, кожаные сапожки.
За плечом 10-зарядный карабин, из которого Божко стреляет очень метко. Он это доказал в чёрные апрельские дни 92-го, когда жители предместья отбивали натиск обкуренных "драгой" босанских экстремистов и не подпустили их к своим домам.
Командиры часто заставляют Божко разбирать карабин для демонстрации чистоты перед носом какого-нибудь нерадивого солдата. Божко делает это с удовольствием и с поучениями.
Отстояв смену, Божко проходит полквартала и стучит в свою
дверь. Она тотчас распахивается, на пороге - жена. Она точно знает, когда у Божко кончается смена, и кофе уже дымится на столе. Выпив по чашечке, они молча посидят при свете огарочка. Мысли одинаковые - об обоих сыновьях, сражающихся где-то в Восточной Босне, о четырёх внуках, эвакуированных матерями под Ужице. Иногда, нарушив молчание, Божко вспомнит какой-нибудь случай из своей военной юности, когда он, ученик печатника, по ночам расклеивал листовки в Сараево, призывавшие к борьбе с оккупантами.
Собираясь спать, он говорит жене, когда будить его на пост.
Солдату Божко Лакричу 68 лет.
8 апреля 1993г., Сараево.
ВОСЕМЬ
Зарево на юго-востоке подтверждало: беженцы не преувеличивают: из Герцеговины порвалась большая группа усташей и,
сжигая сёла, идёт рейдом по нашим тылам.
Горели сёла Коздол и Орчеве, на очереди Павловац - родное село капитана Ацо Пандуревича. Капитан получил задачу: немедленно со взводом выдвинуться в Павловац, выставить заслон и держаться до подхода истребительного батальона. Задачу Ацо выполнил: тонкая цепочка из 22-х бойцов, заступив пути врагу, заняла рубеж Дебело-брда - Оштрик - Павловац.
Высланные вперёд разведдозоры сообщили: Коздол и Очреве сожжены дотла, население успело уйти, но одна семья в Коздоле не захотела уходить, в результате старики-супруги убиты, дочь уведена в плен. Пройдя по вспаханному десятками ног следу в снежном поле, разведчики обнаружили место привала - угли нескольких костров и более 30-ти пустых консервных банок. След, описав широкую дугу, возвращался в ущелье, откуда усташи совершили набег.
Ночь пошла спокойно. Утром, 20 декабря в поле опять ушёл разведдозор и тут же вернулся: за левым флангом обороны на снежной целине обнаружен широкий след сотен ног, ведущий в Сараево.
Пандуревич немедленно доложил по команде и задумался: путь,
который выбрал противник, ведёт на Ступань, Требевич, т.е. напрямую к городу не выводит. Он, Ацо, местный, знает здесь все стёжки-дорожки. Знает он и другое: усташей ведёт отличный проводник Муе
Ходжич, тоже местный житель. Ходжич прекрасно знает прямую дорогу на Сараево, которая проходит не левее, а правее Павловаца.
Что-то здесь не так. Надо проверить правый фланг.
Ацо отбирает семь добровольцев и идёт в разведку. Снег на Сараевской дороге оказался чист, как простыня перед брачной ночью. Невероятно, но факт: усташи шли кружным путём.
- Ну, наши там их встретят, - потирая на морозе руки, заявил Ацо. - А что, парни, устроим-ка засаду на том следу: они наверняка по нему назад побегут!
Бойцы, которым не хотелось возвращаться с пустыми руками, охотно согласились.
Разведгруппа вытянулась в колонну вслед за командиром ( он же проводник) Ацо Пандуревичем: на дистанции десять метров один за другим шли Марко Чечар, Ненад Ковачевич, Ненад Чамур, Горан Йокич, Желько Дубовина, Боро Дивич, Горан Ристич.
Подошли к источнику, сгрудились, напились. Двинулись, опять вытягиваясь в колонну, и тут Пандуревич резко остановился, не поверив глазам: дорогу пересекали следы, а посередине валялись две пачки патронов.
- Ложись! - крикнул капитан, но опоздал: слова команды перекрыл шквал огня по обе стороны от злосчастной дороги. Вокруг группы сомкнулось и заплясало огненное кольцо.
Шедший первым Ацо Пандуревич в первые же секунды оказался отсечённым от своих. Он кубарем скатился с дороги в сугроб и, прячась за деревом, открыл огонь. Понимая безнадёжность ситуации, он пошёл на прорыв, прокладывая дорогу автоматным огнём и гранатами. Перебегая от дерева к дереву, ему удалось добраться до кустарника, он рванул в Павловац за подмогой.
Горан Ристич, последний в колонне, столкнулся с усташем за секунду до первых выстрелов.
- Сдавайся, проклятый серб, - выдохнул ему в лицо усташ, наведя автомат. Горан резко опрокинулся на спину и побежал. Вслед полетели пули, одна ударила в подсумок, другая пробила бедро. Горан не остановился. Зажимая рану, он бежал в Павловац кратчайшей дорогой. Из села уже выруливали два БТР, спеша на выстрелы.
- Там, у источника, - указал дорогу Горан и опустился в снег, пачкая его кровью.
Марко Чечар тоже попытался прорваться. Он, отчаянно матерясь, с автоматом кинулся к кустарнику, но усташ преградил дорогу. Они расстреляли друг друга в упор и упали рядом.
Первыми выстрелами наповал был убит Ненад Ковачевич.
Расстреляв все патроны, подорвал себя гранатой Горан Йокич, прижав её к груди.
Отбросив смолкший автомат, стрелял из ТТ Желько Дубовина, пустив последний патрон в висок.
Сунув ствол автомата в рот, покончил с собой Ненад Чамур.
Эти трое руководствовались старинным сербским обычаем -
смерть лучше неволи.
Боро Дивич был контужен взрывом гранаты. Видя приближающихся врагов, он, с гранатой в обнимку, притворился убитым. Усташи перешагнули через него, не усомнившись в этом.
Ацо Пандуревич перехватил БТРы подмоги уже на дороге и вернулся.
Такую картину и застали прибывшие: Ненад Ковачевич, прошитый очередью, Марко рядом с усташем, Желько с пистолетом у развороченного виска, Ненад Чамур с разорванным выстрелом ртом, Горан Йокич с развороченной взрывом грудью. Кровь на снегу ещё дымилась.
Ход боя восстановлен мной по рассказам его участников и пришедших на помощь. Все павшие не женаты, кроме Марка, который женился три месяца назад. Самый молодой - Ненад Ковачевич, 1971-го года рождения, самый старший - Желько Дубовина, с 1966-го года. Случилось это 20 декабря 1992 года.
Прорвавшийся под Сараево диверсионно-карательный отряд в 250 человек был окружён и полностью уничтожен. Немногочисленные пленные показали: отряд усташей в 50 человек уже на марше вдруг отказался идти в Сараево, считая операцию авантюрой. Он повернул назад. В момент, когда отколовшиеся переходили дорогу и оказались по обе её стороны, показалась группа Пандуревича. Усташи затаились,
дали сербам втянуться между ними и с двух сторон в упор расстреляли
её. Они очень спешили, нервничали. На месте боя бросили что потяжелее - пулемёты, гранатомёты, а прихватили три автомата. Через несколько часов их настигли...
Сейчас, когда я пишу эти строчки, весна в разгаре, распускается сирень. Снег стаял и в лесах между Павловацем и Сараево крестьяне стали находить обглоданные лисицами скелеты. Это останки замёрзших карателей. Убитых и раненых тогда, в декабре, всех подобрали, но несколько десятков человек разбежались по лесу. Стояли 25-градусные морозы, а они не имели теплого обмундирования. И замёрзли.
25 апреля 1993г., Сараево.
КОМАНДИР И ЕГО БАТАЛЬОН
Ох и был у нас комбат -
Не комбат, а просто клад!
А. Марков.
Июнь 92-го, уличные бои в Сараево. Пылает казарма "Босут" - горстка израненных сербских бойцов отбивает атаку за атакой. Казарма встала на пути босняков как неприступная крепость: её в упор расстреливал танк, на неё дождями сыпались мины, её окутывало облако ядовитого газа. Но каждый раз, когда босняки поднимались в атаку, их встречал яростный, хорошо организованный огонь. И противник решается на последнее средство: кузов грузовика доверху наполняется ящиками со взрывчаткой, за руль садится смертник-доброволец. Грузовик с горы несётся на казарму. На пути вырастает человек с гранатомётом и в упор расстреливает взбесившийся грузовик. Страшный взрыв сотрясает окрестности...
Человек с гранатомётом - Драган Вучетич, комендант казармы, над которой и сегодня победно развевается красно-сине-белый сербский флаг.
Драган Вучетич - человек-легенда. Это имя знает каждый сараевский мальчишка, знают его и враги, объявившие Драгана "вне закона".
Ему за 40. Он седой, невысокий, плотный. Взгляд серых глаз открыт и внимателен. Форма сидит на нём ладно, красиво. Драган Вучетич - гражданский человек, до войны - инспектор городского транспорта в скупштине Ново-Сараево. В молодости год отслужил срочную рядовым связистом в ЮНА. Когда после войны в Хорватии стала ясно, что беда движется прямиком на Босну, Драган организовал нелегальную группу самозащиты (12 человек) и прошёл с ней ускоренную военную подготовку на одном из полигонов ЮНА. Как только в апреле 92-го грянули первые выстрелы, группа быстро собралась и организовала защиту населения Грбавицы - района Сараево, от бесчинствующих экстремистов.
В мае под давлением "международной общественности" армия покинула город, и офицер ЮНА сдал казарму "Босут" Драгану Вучетичу,
к тому времени успевшему показать себя в уличных боях не только храбрым воином, но и умелым командиром.
Откуда что берётся! Откуда вдруг военные таланты у, простите, рядового чиновника скупштины (райисполкома)? Я думаю, ответ прост:
война. Она открывает в человеке такие качества, о которых тот и не подозревал.
Не имея никакого воинского звания ("рядовой запаса" здесь не в счёт) Драган Вучетич до ноября командует элитарной ротой батальона - ротой четников. С ноября принимает батальон. И лишь в феврале получает офицерское звание - "майор"!( Не было не гроша и вдруг алтын!). Это, однако, шутка - суть не в званиях, а в делах, точнее, в результатах.
Второго мая рота четников и примкнувших к ним добровольцев,
150 человек, при поддержке нескольких танков и БТР освобождает Грбавицу. Двухтысячный гарнизон босняков в беспорядки отходит за речку Миляцку. Далее штурм Златишты, освобождение Киево... С начала боевых действий (за год) позиции батальона продвинуты вперёд на три километра и батальон больше не имеет перед фронтом
сербских населённых пунктов и районов компактного проживания сербов. Сегодня он насчитывает более 1000 бойцов и прочно удерживает фронт шириной в 20 км от Врбаня-моста до Трново.
(Кстати, на линии огня, у Еврейского кладбища, дом семьи Вучетич. Он разрушен и превращен в опорный пункт. Жена и двое детей (восьмилетняя дочь и десятилетний сын) в эвакуации в Сербии).
За год войны потери батальона составили 56 убитых, свыше 100 раненых, из которых около 80 процентов или уже вернулись, или ещё вернутся в строй. Потери противника перед фронтом батальона командованием бригады оцениваются в 4000 убитых, раненых и пленных.
Майор Вучетич нашёл время побеседовать со мной, бойцом его батальона. Разговаривает, как и командует: негромко и спокойно, очень вежлив. Говорит, что приверженец идеи сильного сербского национального государства с тем устройством, которое выберет народ.
Сочувствует Радикальной партии Воислава Шешеля. Однако подчеркнул: пока война - никакой политики:
Сейчас главное - отстоять родные очаги, а там разберёмся, как жить дальше.
- А как Вы оцениваете противника, господин майор? - интересуюсь я.
- Снайперы у них хорошие. Противник умело и широко применяет отравляющие вещества. Прекрасные артиллеристы, миномётчики, но испытывают недостаток в боеприпасах. А пехота слаба, плохо обучена. Действует большими массами, как говорят в России - "колхозом". Несёт страшные потери.
Комбат с гордостью и теплотой называет фамилии офицеров, отличившихся в боях - капитанов Славко Алексича, Элеза Витомира,
поручика Марко Станича, подпоручика Горана Трифковича...
- Да у нас любого бери и пиши очерк, - смеётся он.
- Раз так отлично пошла военная карьера, не останетесь ли Вы после войны в армии?
- Ни в коем случае. После войны "на гражданке" работы по горло хватит.
- Не устали ли Вы воевать, господин майор?
- Нет у меня права уставать.
21 апреля 1992 г., Сараево.
ЧЕТНИКИ
Об этом бое сложены легенды, люди не перестают из уст в уста передавать имена его участников, которые обрастают новыми легендами.
...12 июня 1992 года, полдень, Сараево. Горит казарма "Босут" - бывший узел связи ЮНА. Над казармой красно-сине-белый сербский флаг. В траншеях 9 защитников. Июнь - кульминация уличной борьбы в Сараево, по всему фронту шли ожесточённые бои, и командование не смогло своевременно усилить этот участок. Меж тем босняки хорошо продумали удар: в случае захвата "Босута" по улицам Радничкой и Шубарта, ведущим круто вниз к речке Миляцке, они вышли бы в тыл подразделениям, оборонявшим Грбавицу. В результате ВСР(Войско Сербской Республики) пришлось бы оставить всю освобождённую в мае левобережную часть города.
Это отлично понимали защитники казармы, решившие стоять насмерть. Неравный бой длился 18 часов. Земля дыбилась от разрывов снарядов и мин, густой дым горящей казармы мешался с облаком ядовитого газа, пущенного неприятелем. Раз за разом поднимались в атаку босняки и раз за разом отступали.
Бинтов уже не хватало. Израненные бойцы перевязывали друг друга разорванными на полосы рубашками, наволочками, простынями. Не имея противогазов, они плакали, чихали и блевали, но не уходили из окопов. Каждый раз кто-нибудь пробирался на чердак и восстанавливал сбитый флаг Сербской республики.
Отчаявшись сломить их волю, босняки решились на крайнее средство. Они загрузили взрывчаткой грузовик и пустили его с горы Д'****о на казарму. Вел грузовик религиозный фанатик, веривший в рай на том свете. В безумном броске навстречу несущейся машине
комендант казармы Драган Вучетич выстрелом из гранатомёта в упор взорвал грузовик, обратив его в пыль. Только к вечеру 13 июня подошла рота из Соколаца. К этому времени над казармой уже повисла тишина: после неудачи с грузовиком босняки прекратили атаки.
Имена героев: Реля и Горан Трифковичи (братья), Бранко Ступар, Дане Ристич, Йоцо Крунич, Чедо и Боривое Мачар (отец и сын), Драган Вучетич. Командовал обороной Славко Алексич.
Все эти люди, оправившись от ран, опять в строю. Они называют себя "четники". А рота, которой ныне командует капитан Славко Алексич - рота четников. Она держит фронт 800 метров от казармы "Босут" до Еврейского кладбища, т.е. направление, как упомянуто, наиболее уязвимое для нашей обороны. Однако сараевцы на Грбавице спокойны:
- Что? Еврейское? Так там же четники! Там "турци" не пройдут!
С другой стороны, вражеская пропаганда постоянно мусолит тему чётников. Во-первых, согласно этой пропаганде воюют против "молодой хорватской демократии" и "суверенной республики БиГ"
исключительно четники. Т.е. фактически все сербы - четники. А четников этой же пропагандой выставляют перед всем миром "ратними злочинцами" - военныи преступниками.
Так кто же они - четники?
"Чета" в переводе с сербского означает "рота". В Королевской Югославии четиками называли солдат королевской гвардии. Во время Народно-освободительной войны 1941-45 г.г. четники составляли воинские формирования эмигрантского королевского правительства. Партизаны Тито, не всегда безосновательно, обвиняли их в сотрудничестве с оккупантами и их приспешниками усташами. С соответствующими последствиями. Что ж, факты взаимодействия главарей четников с гитлеровцами, особенно в конце войны - бесспорны. Однако большинство рядовых (а это, в основном, крестьянские сыны) сражались с оккупантами честно и яростно. И всё же в социалистической Югославии четники были преданы анафеме, а их генерал Драже Михайлович расстрелян.
Однако народ четников не забыл...
Из семи рот нашего батальона одна (5-я) - четники. И вот я у них в казарме. На стене огромный, в рост, портрет Драже Михайловича и чёрное полотнище с черепом и костьми, с надписью во всю ширину: "С верой в Бога свобода или смерть!". В казарме дым коромыслом - накурено. Бойцы занимаются кто чем - кто в доминишко, кто в картишки, а кто выпивает по чуть-чуть. Обычная казарма. Вид у бойцов тоже обычный: ни по форме, ни по вооружению они не выделяются, разве что на пилотках упомянутые эмблемы черепа с костьми. И то не у всех, видать эмблем не хватает.
Считается, борода - обязательное украшение четника, а тут и трети бородатых не наберётся.
Но сам командир Славко Алексич с могучей чёрной бородой.
Он поднимается мне навстречу, только что выиграл партию в шахматы и не скрывает, что доволен. Славко невысок, худощав, не
верится, что это хрупкое тело уже дважды кромсал свинец. В движениях чувствуется упругая лёгкая сила. Доброжелательная улыбка, ровный спокойный голос. Жмёт руку, наливает ракию. Я
сообщаю: только что с Релей Трифковичем побывал в казарме "Босут", обозрел поле легендарного боя.
- Было дело, да быльём поросло,- машет рукой Славко, - с тех пор много чего случилось. А боевое крещение мы приняли ещё 21 апреля...
Славко - 36, по образованию - юрист, но "при коммунистах" сортировал письма на почте. Где-то за полгода до войны, когда уже явственно потянуло порохом, вместе с незаметным општинским чиновником Драганом Вучетичем сформировал подпольную группу (12 человек) из, как у нас теперь говорят, "патриотов". Вот именно, не из "демократов". Начали тайно обучаться военному делу, наладили связи с патриотически настроенными офицерами ЮНА, вооружились, даже тайно прошли подготовку на одном из армейских полигонов. И когда в начале апреля вооружённые до зубов, обкуренные драгой(1) толпы экстремистов ворвалась в сербские кварталы, Славко "со товарищи" организовали жёсткий отпор, спасли сотни жизней.
21 апреля четики получили боевое крещение уже как структурное подразделение ВСР. Они атаковали мост Врбаня через Миляцку, подступы к которому стерегли 6 дотов. Четыре дота взорвали, противник бежал. Бой длился два часа.
Уходя из Сараево, ЮНА передала казарму "Босут" четникам, как наиболее боеспособному подразделению. После боя за "Босут" к четникам пришло много добровольцев, и в батальоне была сформирована рота четников. Отличает её именно добровольческий принцип формирования, никакими привилегиями четники не пользуются. Однако эта рота, по неписаному закону, "пожарная команда" батальона; говоря проще - в каждой бочке - затычка, в хорошем, боевом смысле.
Едва сформировавшись, рота тут же перешла в наступление и взяла высоту Златиште, отодвинув фронт на 500 метров, что в условиях города неправдоподобно много. Следом отбили Гойно-брду, подвинув фронт ещё на 300 метров. В наступательных боях с апреля по декабрь 92-го четники отодвинули линию фронта на 2 км, освободив тем самым все сербские районы этой части Сараево, после чего перешли к обороне. В сводке за год потери противника оцениваются: ок. 2тыс. убитых и раненых, сожжено 2 БТР, 2 грузовика. Рота потеряла 17 человек убитыми, а ранен почти каждый, многие по два раза. Пусть читателя не удивляет соотношение потерь: такое, как я выяснил, характерно для всех фронтов. Подтасовать невозможно: обе стороны каждый месяц поимённо публикуют списки погибших. Попробуй кого-то не упомяни - чревато болезненно-неприятными объяснениями с родственниками.
Я прошу Славко назвать наиболее отличившихся бойцов.
- Не могу, у нас все равны!
Я проявляю настойчивость.
- Ну ладно, я тебе просто расскажу о тех, кто нас сейчас слушает. Вот Свен Гаврилович, 16 лет, а это Славенко Аджич - 17 лет; оба воюют с первого дня, лихие момци (хлопцы - Ю.Х.). А это Кудро,48 лет, пулемётчик, Бог, а не пулемётчик! Вот Лучич Драган и Чович Миловое - оба по два раза ранены. А это Миро Чамур, до войны - спортсмен, гранату на 100 метров метает... Не веришь? Пошли, посмотрим. Миро, давай!
- Не надо, верю! А скажи, Славко, чего это усташи и "турци" из четников пугало сделали? Одно по радио и телевидению клянут.
- Пугало из нас сделали не усташи и "турци" (им положено), а Тито. Тито оклеветал нас. 40 лет клеветал. Но народ ему не поверил, люди к нам хорошо относятся. Что касается "турцев", то ими уже половина роты объявлена "ратними злочинцами", а ведь мы ни разу не вышли за пределы сербских районов. Над кем "злочинствовать", над своими? Не отрицаю, мы бываем беспощадны в бою, но против вооружённого врага. А что прикажете делать? Видели бы вы что они творили здесь в прошлом апреле. Живых обливали бензином и поджигали, глаза выкалывали... не люди, животные! А четник безоружного пальцем не тронет.
- Кого принимают в четники?
- Всех, от 16 до 60-ти. Лишь бы верил в Бога, был готов умереть за Сербию и был бы за Короля.
- За какого Короля?
- В Лондоне, в эмиграции находится Александр || Карагеогиевич.
- Так вы партия, что ли?
- Мы не партия, мы - защитники сербского народа. Мы за экономически и политически стабильную Сербскую державу, объединяющую все сербские земли. Мы ощущаем себя как охранители сербской земли. Что касается политики... мы за то политическое устройство, которое выберет народ. Однако после войны потребуем референдума: хочет ли народ, чтоб вернулся Король. Мы знаем, народ не хочет Короля, но референдум потребуем по двум причинам: во-первых, для законности, во-вторых - а вдруг! Душу народа до конца никто не знает. Выберут Короля, будем, как раньше, охранять Его. А не выберут, будем охранять законное правительство Сербии.
27 апреля 1993г., Сараево.
РАНЕНЫЕ
Пале - курортный городок у подножия Романийских гор. Великолепны окрестности Пале, поросшие хвойным лесом. Зимой здесь раздолье лыжникам, летом - охотникам и туристам. Комфортабельны и уютны отели Пале. Но его курортное прошлое сегодня кажется розовым сном. Сегодня в 10 километрах от Пале линия фронта, а в самом городке разместилось правительство Сербской республики Боснии и Герцеговины (БиГ), военные учреждения и штабы частей, действующих под Сараево.
Над бывшим отелем "Коран" развевается полотнище - на белом поле Красный Крест. Здесь фронтовой госпиталь. Любезен и предупредителен главный врач Братислав Борковац. Он рад русскому гостю, говорит по-русски:
- Я сам специалист по пластической хирургии, много раз бывал в СССР в служебных командировках, три месяца повышал квалификацию в Ленинградской военно-медицинской академии у генерала Ткаченко.
Блестящий специалист! Золотое время! Где оно? - грустит Братислав.
- Не имею права долго отрывать Вас от дела, - говорю я, - нужды и заботы фронтовых госпиталей известны. Задам главный вопрос: если бы сейчас Россия предложила гуманитарную помощь, что Вы затребовали в первую очередь?
- Антибиотики всех направлений, противостолбнячные средства, обезболивающие, стимуляторы сердечной деятельности, кровоостанавливающие, жаропонижающие, успокоительные препараты, антисептики, средства против ожогов, против туберкулёза,
эпилепсии, ревматизма... Естественно, я обозначил лишь основные направления. В январе нас посетила делегация с Дона. Они подарили нам лазерную установку, что значительно усилило наше оснащение.
- Сейчас фронт испытывает острый недостаток в бойцах, как говорят военные, в "живой силе". Поэтому командование заинтересовано в притоке русских добровольцев. Мне то и дело приходится отвечать на связанные с этим вопросы. Но ни разу не заходила речь об использовании российского медицинского персонала. Так нужны или не нужны здесь русские врачи и медсестры?
- Что касается госпиталя, то он на сегодня полностью укомплектован, но в целом на фронтах нехватка медицинских кадров, конечно же имеет место. Появление русских врачей и сестёр-добровольцев будет встречено с благодарностью.
- Позвольте, Братислав, немного отвлечённый вопрос: каково Ваше мнение о здравоохранении в бывшем СССР?
- Это он, наверное, для Вас, к сожалению, "бывший", а я не признаю распада ССССР: просто очередное историческое недоразумение, из которых, во многом и состоит История. Конкретно о здравоохранении. Прекрасная организация, великолепные, самоотверженные специалисты. Но медтехника оставляет желать лучшего. Другое дело, что и с такой устаревшей техникой в России творят чудеса (сам видел!). Но, повторяю, это другое дело.
В сопровождении Панто Станковича, психолога, иду в палаты. По пути интересуюсь, много ли психических расстройств в связи с фронтом.
- К счастью, немного, - отвечает Панто, - высок моральный дух войск. Тем не менее 1-2 человека в неделю обращаются за помощью. Как правило достаточно шестидневной терапии и человек восстанавливает нервную энергию.
Мы в общей палате. В просторном помещении с высоким потолком несколько десятков кроватей в три ряда: вдоль стен и по середине. Одеты раненые по-всякому: в халаты, в пижамы, в трико... Время процедур окончено и в ожидании обеда они заняты кто чем: шашки, шахматы, карты, домино... К некоторым пришли родственники, друзья. Курить можно. И рядовые, и офицеры вместе, офицерских палат нет.
Боро Нинкович(21 год) ранен в плечо осколком мины 27 января в Райловаце (Сараево) при атаке на босанский положай. Дом его на оккупированной территории, семья (мать, отец) на положении беженцев в деревне под Пале.
- Захватили ли положай, Боро? - интересуюсь я.
- Нет, хотя несколько раз ходили в атаку.
- Были ли ещё потери?
- Один погиб, двое ранены, легко.
- Как считаешь, почему не удалось захватить положай?
- С фланга по нам ударили огневые точки, о которых мы не знали... Но это так, между прочим. А главное - удача отвернулась. Боевое счастье переменчиво: тогда не захватили, другой раз захватим. Это наша земля, наши дома, мы их никому не уступим.
- На каких условиях согласен помириться с противником?
- Только полное освобождение всех сербских территорий.
- Какую помощь, по-твоему, могла бы оказать Россия Сербии?
- Мы, единственно, нуждаемся в моральной поддержке. Если бы Россия на весь мир заявила, что она с нами, этого достаточно. Кстати, вы не знаете, почему она так не поступает?
Этим вопросом меня постоянно здесь бьют (Москва далеко, а я - вот он). Пора бы научиться на него отвечать, но каждый раз он заставляет меня теряться.
- Я могу ответить только за себя, - говорю, - а я здесь.
В засаду на дороге попал рядовой Гойко Буньевац(33). Просочившаяся в тыл диверсионная группа 12 февраля средь бела дня
обстреляла из гранатомёта и автоматов грузовик, в котором ехал Гойко и ещё человек 15. Гойко ранен в ногу, а сосед убит. Грузовик цел, нападение отбито. Его родной городок Олово тоже в руках врага, а жена и два малолетних сына бежали в Соколац к родственникам. Сколько они могут жить у родственников? Гойко пожимает плечами:
- Вероятно, пока идёт война, а там... не знаю...
И никто не знает - в Сербии сотни тысяч беженцев. Это болезненная проблема, которую уже сегодня надо как-то решать в первую очередь Белграду. Если же отдать БиГ сепаратистам, то количество беженцев за Дриной далеко превысит миллион... А пока беженцы устраиваются кто как может и кто где может. Их мужья, отцы и братья на фронте. Жалование солдата эквивалентна 50 буханкам хлеба, выдают его с сильной (минимум больше месяца) задержкой, а инфляция даже не гипер, а какая-то супергипер. Жалование - всё, чем может помочь фронтовик семье (разница между солдатским и офицерским денежным довольствием незначительная). Но и Гойко ничего не просит у России, кроме моральной поддержки.
- Пишите, что вы здесь видите, - солдат трогает меня за плечо. - Этого достаточно, чтобы любой честный человек в любой стране смог понять, что здесь происходит, кто прав, а кто виноват.
(Эх, Гойко, думаю я, неужели веришь, что ОНИ, там, на Западе, не знают, не понимают... Да они делают всё, чтобы положение сербов стало ещё невыносимее. Глумятся, издеваются. Эти силы сегодня правят бал и в России...).
Вот и выздоравливающий командир роты поручик Милован Гаич(35) тоже считает, что "понимать" особо нечего:
- Сербы хотят жить в Сербском государстве, что тут нужно "понимать"?! Не можем мы жить в одном государстве с хорватами, которые в прошлую войну вырезали свыше миллиона сербов. Мы 500
лет воевали с мусульманской Турцией и не можем согласиться жить в мусульманском государстве. Пусть живут. Но без нас. И на своих землях.
Мило ранен в бок пулей снайпера на Враца(район Сараево). Тут же выясняется, что мы с Мило служим в одном батальоне - в 4-м батальоне легендарного майора Драгана Вучетича. Враца - это совсем рядом с моими позициями и мне интересно, как это Мило "попался" снайперу. Обычно от их рук гибнут женщины и дети, мужчины же ни на минуту не забывают, что они на войне и всегда настороже.
- Да как попался... Чистая случайность. Поднимаюсь в гору на автомобиле, сижу рядом с водителем. Тут откуда-то залетела пуля.
Мило - единственный из моих собеседников считает, что Россия могла бы помочь сербам оружием, техникой, специалистами.
Шесть пуль в теле двадцатилетнего Деяна Кувача. Четыре уже извлекли, две, видимо, остануться с Деяном. Ранены обе руки и обе ноги. Попал солдат под перекрестный огонь в уличном бою. Бой этот, кстати, был успешен:
- Выбили мы "турцев" с позиций и погнали. Подобрали потом 30 ихних трупов. Порядок! У нас, кроме меня, ещё один ранен.
Деян перебинтован от пяток до макушки, но уверен, что в строй вернётся:
- Нема проблема! Кости-то целы!
Он воюет уже третий год, ранен второй раз, первый - в Славонии, получил осколок в плечо, когда стрелял по танку из "золи". Деян строго говорит:
- Передай там, самое главное, чтоб Россия не допустила военную интервенцию. Здесь не Ирак, здесь никто не собирается сдаваться. Страна зальётся кровью.
А этот совсем молодой боец отказался открыть имя:
- Все меня называют "Секира"(2), и вы так называйте.
Его дом сожжён, мать и отец погибли от рук усташей в Хорватии. Сам Секира ранен в третий раз. Первый раз в плечо осколком ручной гранаты в октябре 91-го в Хорватии. Второй раз получил пулю в бедро в Вуковаре в декабре того же года, а в марте этого года получил осколок мины в поясницу при атаке на Которац (предместье Сараево).
Секира воюет люто. Сейчас он досаждает командованию планом создания "специального отряда" для рейдов в тыл врага. Ответа пока нет, но Секира уверен, что непременно его добьётся. И если этот ответ ему не понравится, он соберёт таких же отчаюг и начнёт партизанскую войну. У него никого и ничего в этом мире не осталось. ("Есть где-то дедушка", - обронил он.) Как сильно затуманила ненависть его юную голову? Я спросил:
- До каких пор, по-твоему, следует вести войну?
Секира не задумался:
- До полного освобождения наших огништ(3).
Уточняю:
- Следует ли уничтожить государство Хорватия?
- Я так не говорю. Пусть живут, но сами. А нам с ними не по пути.
Я поблагодарил раненых и, пожелав скорейшего выздоровления, стал прощаться. Выходил из палаты под дружные напутствия писать правду. Я кивал и не мог им объяснить то, что сам понял совсем недавно: на свете столько "правд", сколько людей. Сколько религий. Сколько партий, сколько классов. Сколько наций и государств. Есть ли одна на всех общая правда? Вот именно этого я и сегодня не знаю. Поэтому пишу о том, что вижу собственными глазами и слышу собственными ушами.
27 марта 1993г., г.Пале.
УЛИЧНАЯ БОРЬБА В САРАЕВО
БОСНИЙСКИЙ УЗЕЛ 1. Причины и пружины Такие войны начинаются н базарах. На торжествах. На площадях. У культовых сооружений. Эта война не составила исключения. В конце февраля 1992 года сербская свадебная процессия направлялась в православную церковь, расположенную в мусульманском районе Сараево - Башчарчия. У входа в церковь процессию обстреляли, убит отец жениха Никола Градович - первая жертва войны, были раненые. В этом акте всё злонамеренно: кощунственно стрелять в свадьбу, кощунственно убивать на пороге храма. Имена убийц сразу же стали известны (Рамиз Деланич, Эмин и Зийо Швракичи), однако никаких мер по задержанию террористов мусульманское руководство органов внутренних дел демонстративно не приняло. На следующий день мусульманские кварталы оказались в кольце сербских баррикад. Никакой другой реакции со стороны сербского населения никто не вправе ожидать и требовать: народ, переживший 500-летний османский геноцид, потерявший полтора миллиона сыновей и дочерей в усташско-мусульманской резне 1941-45гг, увидевший её повторение в прошлогоднем сепаратистском мятеже в Хорватии, мог отреагировать только так и никак иначе. Это отлично понимали те, кто под флагом независимости и демократии планировали новую резню, на этот раз на просторах Боснии и Герцеговины.
Каждый конфликт имеет свою специфику. Конфликт в Босне и Герцеговине не межнациональный и не этнический уже хотя бы потому, что все три народ - сербы, хорваты, босняки - составляют единое этническое целое, говорят на одном языке. Но молятся по-разному, разным богам. Тогда - религиозный конфликт? По форме, похоже, так. Но не более чем по форме.
Действительно, национальное самосознание сербов базируется на православии, как основы моральной силы нации, её становой хребет, обеспечивающий существование народа на всех перипетиях трагической и кровавой истории.
Католическая интеллигенция считает себя носительницей ценностей западной цивилизации на Балканах.
Мусульманская община гордится, что усвоила не только богатейшую культуру Востока, но и приемлемые западные ценности.
Каждая точка зрения имеет законное и обоснованное право на существование, но причины воевать не содержит, хотя, несомненно, конфессиональный экстремизм отдельных фигур конфликт подпитывает и придаёт ему религиозную окраску.
Итак, не национальный, не этнический, и, по сути, не религиозный конфликт. Может быть кучка грязных политиканов втянула народы в братоубийственную войну? Очень популярная сегодня точка зрения. Но наивная. Увы, массы хорват и босняков активно, сознательно, с готовностью участвуют в конфликте, с их стороны немало случаев самопожертвования, и я бы повременил называть их "баранами", которых послали на бойню политические авантюристы. Вывод сделаем позже. Что касается сербов, у них нет выбора: они защищают свои дома. Но это не только вынужденная позиция, она еще в высшей степени справедливая. Её справедливость определяется обстоятельством, подвергнутом с начала конфликта глухому умолчанию: решив "провозгласить независимость", эти два народа полностью отвергли и даже осмеяли Конституцию и все без исключения законы бывшей единой социалистической Югославии.
Кроме одного закона - о разграничении границ республик. Именно этот, единственный, закон они не только посчитали незабвенным, но и отстаивают его вооружённой силой! Любые попытки переговоров на эту тему (конфедерация, автономия и проч.) отметаются с порога! Вот почему бывший официант ресторана "Панорама" Мило сидит в доте у пулемёта в 50-ти метрах от отчего дома и заставить его жить в несербском государстве гражданином второго сорта не получится. О политике официант не думает, он думает о своей семье, о будущем своих детей.
В стране идёт гражданская война, силу ей придаёт простое обстоятельство: определённые круги хорватского и мусульманского населения ( в первую очередь т.н. "творческая интеллигенция") поверили (их в этом убедили) что, образовав "самостоятельные государства", они заживут лучше, богаче сербов, будут иметь более жирный кусок мяса и более толстый слой масла на хлебе. Достигнут, мол, "западного качества жизни", чему мешают проклятые сербы. Вот нехитрая матрица (любого) национального экстремизма. Именно она,
умело раскрученная, обеспечивает лидерам массовую поддержку. Конечно, в одиночку микрогосударства ("злобные карлики") никакого "качества" достичь не могут, это понимают даже самые оголтелые лидеры. Поэтому надо сменить "друзей": сербов на американцев, немцев, турок и проч. А у новых "друзей" на Балканах свои интересы... Клубок с виду сверхсложный, но в основе, увы, примитивные мечты о "сладкой жизни", т.е. позывы живота.
(Оглянемся немного назад, на себя. Российские "юркие" (самоназвание - "демократы") любят громко вспоминать "героические страницы" своей "борьбы" против "тоталитарного режима", например, как в августе 1968 года, во время ввода войск стран Варшавского договора в Чехословакию семеро "юрких" вышли с протестом на Красную площадь. Что их подвигло? Забота о судьбе чехов и словаков? Ха-ха-ха!!! Всё те же "позывы живота"!).
Как долго будет тлеть огонь национального тщеславия и ненависти? До тех пор, пока массы хорват и босняков на собственном горьком опыте не убедятся: от пожаров, взрывов, ненависти масла не прибавится, а новые друзья не такие уж и друзья. Подадут. Но не столько, сколько поклянчено. А пока существует надежда жировать хотя бы в ближайшем будущем, война продолжится.
2. Механизм развертывания конфликта
Примерно за два года до того, как на сараевские мостовые пали первые убитые, средства массовой информации БиГ постепенно, шаг за шагом перешли к тотальной критике "тоталитарного режима" социалистической Югославии, обвиняя Белград в "имперском диктате". При этом, разумеется, "забыли", что не коммунист Иосиф Броз Тито создал государство Югославия, а сами эти народы в 1921 году, когда о "тиране" Тито никто и не слыхал. А партизанская армия Тито, как уже догадался российский читатель, во время Освободительной войны не Родину от немецко-фашистских захватчиков защищала, а "создавала империю" во главе с красным диктатором Тито. Следовательно Югославская Народная Армия (ЮНА) - "орудие коммунистической агрессии"... и т.д. и т.п. Всё это нам в России прекрасно знакомо.
Ах как можно было бы жить, если б не эти сербы!
Ах какой талантливый хорватский народ!
Ах какой талантливый босанский народ!
Что мы, хуже "немачки" или "инглезов"? И т.д., и т.п. День за днём, день за днём... 1987, 1988, 1989, 1990... В центре любых разглагольствований неизбежно оказывалось красивое слово "демократия"...
Идеологическая обработка населения в подобном духе есть альфа и омега, есть базис для развёртывания гражданского конфликта. Недоверие растекается грязным пятном, поражая общество. И вот уже добрые раньше соседи косятся друг на друга, вот уже дерутся школьники... В конце 1991-го года, когда гроздья конфликта стремительно наливались ядовитым соком, эмансипированные сверх всякой меры преподавательницы-мусульманки высших и средних учебных заведений Сараево вдруг, как по команде, надели...фереджу (чадру). (Сараевцы уже и забыли, что такое фереджа.) Стрелять из-за этого никто не начал, хотя оружие уже и без того заготавливалось обеими сторонами полным ходом.
Дальше действия по нарастающей. Я их только перечислю:
1. Подлое ночное осквернение культовых сооружений, могил и памятников. (Речь в первую очередь о партизанских могилах и военных памятниках.)
2. То же, но в открытую, средь бела дня.
3. Появление на улицах и в кафанах молодчиков со знаками различия усташских (фашистских) отрядов, прилюдное распевание фашистских песен, выкрикивание соответствующих лозунгов и т.п.
4. Снос памятников, срыв могил, динамитный террор против православных церквей.
5. Погромы частных предприятий, магазинов, принадлежащих сербам.
6. Обыски и изъятия частных автомобилей на дорогах самочинными патрулями всяких партий.
7. Первые выстрелы (Башчарчия). Накопление оружия шло постоянно.
Особо следует сказать о развёртывании террора против ЮНА, шедшего строго параллельно с выше описанными "мероприятиями".
Здесь так же:
1. Пропагандистская очернительная кампания.
2. Хулиганские нападения на улицах на офицеров-сербов и членов их семей.
3. Срыв призыва в армию.
4. Экономическая блокада военных городков, военных объектов, воинских частей.
5. Кражи оружия и боеприпасов, угон транспорта.
6. Переход офицеров несербской национальности "на сторону демократии и свободы".
7. Вооружённые нападения на военные объекты, осада казарм и военных городков.
Все перечисленные мероприятия осуществлялись "демократическими силами" с чёткой последовательностью. Например, сигналом к действиям по, скажем, пункту 2 служила безнаказанность действий по пункту 1.
3. Начало вооружённой борьбы
Сербское население БиГ (а годом раньше - Хорватии) сполна испытало на себе весь дьявольский механизм разжигания конфликта. Но, в отличие от Хорватии, здесь были начеку. Вот почему реакция на выстрелы у церкви в Башчарчии была столь быстрой и решительной. Для сооружения баррикад сербы не рушили материальные объекты -
на улицы вывели автотранспорт и перегородили им все дороги в мусульманские кварталы. Однако желание решить конфликт мирным путём всё ещё было так велико, что политикам удалось уговорить население разобрать баррикады: представители умеренных партий вышли с такой агитацией на улицы, и их услышали. В начале марта улицы были очищены и люди разошлись по домам.
Запас миролюбия сербов неисчерпаем? Но нет, всё имеет предел. В ночь с 3 на 4 апреля босанскими экстремистами выстрелами из-за угла был убит милиционер Петр Петрович, Это означало войну. Баррикады опять оцепили мусульманскую часть города, но на этот раз одновременно с их сооружением вспыхнули уличные бои. Сербские отряды перешли в наступление, атаковав ключевые объекты города. Ни единого командования, ни единой организации не было, руководящую энергию и активность проявили лишь члены некоторых политических партий, в частности, по рассказам участников событий,
СДС (Сербская демократическая партия). Но непосредственно боевые действия возглавили те, кто оказался способен на это. Повстанцы небольшими группами по 3, 5, 10 человек (как правило, соседи), вооружённые кто чем (начиная с ножей и топоров) стекались к тому объекту на территории своего района, который по своему разумению считали важным. На ходу в группе сам собой выявлялся командир (лидер). Заняв соседние улицы и дома, люди окружали объект. Тут уж выявлялось некое единое командование. Примером подобных действий может служить штурм школы МВД им. Мио Керошевича. Вот
как об этом рассказал участник штурма, ныне бессменный боец первой огневой линии, мой сослуживец Момир Пандуревич:
- На первые мартовские баррикады я не пошёл: это была, скорее,
акция протеста невооружённых людей. Пустое дело. Но когда 5 апреля загремели выстрелы, я с пистолетом выскочил на улицу (пистолет купил на рынке за 500 марок. После войны в Хорватии не проблема, а я чувствовал: у нас то же будет). Сразу побежал к школе МВД, куда же ещё? Все туда бежали, и знакомых полно. В руках у каждого от ножей, топоров, двухстволок до винтовок и автоматов, но у большинства всё же серьёзное огнестрельное оружие. Мы заняли все здания вокруг школы и начали обстрел, затем предложили сдаться. Защитников школы было человек 20, не больше, нас - человек 50. Конечно, у них у всех АКМы, кажется и пулемёт был ручной. Да дело не в этом, среди курсантов были и сербы, и мусульмане, и хорваты, то есть не было единства. Сдались они. Никто не погиб ни у нас, ни у них. Пленных "турок" и хорват (больше десятка) отправили на автобусе в Пале. Я слышал, их потом разменяли. Главный итог этого дела - захват оружия. Богато взяли - на территории школы располагались склады. Кто нами командовал я так и не понял. Народ - лучший генерал!
Сараево расположено в кольце сербских сёл. Крестьянские отряды поспешили на помощь горожанам. Стихийно произошла классическая операция на окружение: на периметр столицы со всех сторон вышли вооруженные люди и стянули кольцо к центру. Формирования хорват и босняков оказались в ловушке. Они удержались в Старом городе и в центральных кварталах, но оказались отрезаны от главных сил самопровозглашённой "единой, суверенной, демократической республики Босны и Герцеговины" расстоянием в 20-60 километров, занятых войсками ответно провозглашённой Сербской республики Босны и Герцеговины.
Обе "республики" объявили всеобщую мобилизацию.
Хорвато-мусульманские боевые формирования различных экстремистских партий на начальном этапе борьбы оказались лучше вооруженными, имели чёткую организацию и единое командование. Большинство структур МВД, их запасы оружия, боеприпасов, спецсредств к началу столкновений уже прочно находились в руках сепаратистов. Действия их вооружённых формирований были направлены, в основном, на захват объектов
ЮНА и осаду казарм. Вот как описывает такую осаду рядовой ЮНА
Радослав Шошо, чья часть 50 дней держала круговую оборону своего расположения:
- Сначала экстремисты организовали гневные демонстрации мирного населения перед казармами. Среди демонстрантов было много пожилых людей, детей, женщин, но заправляло крикливое ядро - молодые мусульманские фанатики. Выйти было никуда нельзя - изобьют, выехать? - толпа перевернет автомобиль. Отключили свет и воду. Пока "мирная" толпа бесновалась у части за их спинами в близлежащих домах "турци" оборудовали пулемётные гнёзда, снайперы подбирали позиции. И в один прекрасный день толпа исчезла, а мы оказались в окружении под огнём. Активных боевых действий "турки" против нас не вели, штурма не предпринимали, лишь периодически щупали оборону, продвигаясь вперед в сумерках небольшими, 3-5 человек, группами. Встретив огневой отпор, сразу отходили. Такие действия обычно предпринимались на каком-нибудь одном направлении, прикрывались тяжёлым оружием. Мы дежурили на позициях: 3 часа
на позициях, 6 часов отдых. Питались исключительно консервами, галетами со склада. Главная проблема - вода. Её почти не было. Наконец сербские отряды пробились к нам довольно близко, и командование решило прорываться. Мы погрузились на грузовики и
около 11 часов утра колонна втянулась в небольшой коридор, пробитый раньше. До своих было метров 500. Мы уже почти преодолели это расстояние, как хвост колонны атаковали. Один грузовик сгорел, четыре человека погибли, четверо попали в плен. Об их судьбе до сих пор ничего не известно.
Однако бывало, что события вокруг казарм принимали и иной оборот. Матери блокированных бойцов устраивали демонстрации, требуя от правительства Югославии вернуть сыновей живыми. Используя это, сепаратисты предлагали компромисс: весь личный состав уходит, но склады с оружием оставляет сепаратистам. В ряде случаев командиры шли на это, например, в казарме "Маршал Тито".
Сегодня общественное мнение обвиняет из в сговоре с сепаратистами, в продажности.
ПОЗИЦИЯ ЮНА В КОНФЛИКТЕ. Югославская Народная Армия
оказалась беззащитной перед развязанной против неё кампании лжи и клеветы. Правительство Югославии не применило закон для защиты солдат и офицеров от морального и физического террора, не оказало поддержку, а ЮНА (как, кстати, и любая армия), нуждалась, в первую очередь, в твердой моральной поддержке.
К началу вооружённой борьбы из армии дезертировали хорваты и босняки, остались сербы, черногорцы, македонцы. Подавляющее большинство оставшихся честно и самоотверженно выполняли приказы. Беда в том, что приказы эти не соответствовали обстановке, были противоречивы, или их вообще не было. Первоначально правительство распорядилось "разнять" враждующие стороны и бойцы ЮНА честно поставили себя под пули с двух сторон. Только "разнять" уже было никого нельзя: события вышли из-под контроля. Тогда часть военнослужащих стала придерживаться нейтралитета, другая часть открыто перешла на сторону Сербской республики БиГ. Были ли дезертиры? Были. Когда правительство СР
объявило всеобщую мобилизацию, командование ЮНА демобилизовало военнослужащих, жителей Босны и Герцеговины, с тем, чтобы они могли вступить в ряды создаваемой армии БиГ. Но далеко не все "вступили в ряды", некоторые, переодевшись в штатское, "побегли" за Дрину и там устроились. Сколько?
- Ой много, много побегло, особенно официри, - отвечают на позициях.
Нашлись и такие, которые за доллары и марки передавали оружие, боеприпасы, снаряжение, транспорт противнику: выявлено несколько активно действовавших преступных групп. По решению военно-полевых судов часть преступников (фактически - предателей) расстреляна, часть осуждена на длительные сроки тюремного заключения.
4. Сараево: май-92-го - декабрь-92-го.
Наступательные действия.
Объявив всеобщую мобилизацию, Республика Сербска ( так звучит по-местному) быстро создала собственную армию, в которую вступило и немало мусульман, отказавшихся следовать за авантюристами. (В Герцеговине я первоначально служил в роте, 70 процентов личного состава которой - мусульмане. Хорват не встречал, но, говорят, есть и хорваты.)
Войско Сербской республики имеет все признаки регулярной армии: единое командование, чёткую организационную структуру,
налаженное снабжение... А самое главное - высокую дисциплину, основанную на сознательном выборе жизненной позиции.
В некоторых своих ранних репортажах я называл эту армию "силами самообороны". Смысл названия не изменился.
Командование применило территориальный принцип формирования подразделений и частей: жители данной општины (района) служат вместе и сражаются у порогов своих домов.
С конца апреля ВСР начала операции по освобождению захваченных противником районов компактного проживания сербского населения.
Продвигаясь вперёд квартал за кварталом, отбивали бойцы родные дома, полностью разграбленные и разорённые. (Отметим, дома здесь, в основном, частные.) Танков, БТР, БМП было очень мало,
бои вела пехота, группами по 5-10 человек продвигаясь параллельными улицами. Огневую поддержку (если таковая имелась) осуществляли, как правило, легкие (60 мм) и средние (82 мм) минометы и автоматчики, вооруженные автоматами с насадками для стрельбы гранатами и 20 мм минами. После ( во время) обстрела квартала подобной артиллерией (10 - 15 минут) пехота начинала осторожное движение вперёд. Встретив очаг сопротивления, подавляла его огнём из гранатомётов, ручных или станковых пулемётов. Борьба в домах, как правило, не велась: противник защищал лишь улицы и перекрёстки, используя баррикады, стрелковые гнёзда, доты, первые этажи зданий. Делал попытки контратак. С крыш домов активно действовали снайперы обеих сторон.
В конце апреля освобождена Вогоща, в начале мая Ковачичи (Горни и Дони), Грбавица-1, Хаджичи, в июне - Грбавица-2, в октябре Ступ и Доглади, в декбре - Отес. Освободив почти все территории компактного проживания сербского населения в Сараево и окрестностях, ВСР прекратило наступательные действия и перешло к жёсткой обороне.
Сараево: январь - феваль 93-го.
Позиционная война.
Обе стороны опоясались дотами, траншеями, выставив перед собой минные поля. Противников разделяет полоса сожжённых и разрушенных домов шириной от 50 до 200 метров. Опорный пункт моей роты имеет 5 дотов первой линии, контролирующих 2 улицы и 3 переулка. В глубине опорного пункта расположены ещё 3 дота, но они не заняты - это вторая огневая линия. Дежурство в дотах первой линии несут 4 смены по 4 часа. Обязанности смены и условия несения дежурства я описал в репортаже "Дот", повторяться не буду.
Ежедневная борьба идёт в нейтральной полосе, среди развалин. Инициатива принадлежит нам. Наши подвижные группы ((1-2 гранатомётчика, 2-3 автоматчика, пулемётчик) проникают туда, обстреливают вражеский бункер или дот и уходят. Называется это - "акция". Попытки копировать наши действия со стороны "турцев" крайне редки и всегда неудачны. В ответ на акцию они обычно поджигают дом, из которого по ним стреляли, чтобы сделать его "прозрачным". В репортаже "Акция" я описал действия такой группы (в одной из акций сам был ранен). Но описал я более-менее организованную акцию. Бывает и так: у дота лихо тормозит "мерседес", выходят лва бойца - Зока и Владимир в изрядном подпитии:
- Кто в "гнезде"?
- Я, - отвечаю.
- А, рус! Добре! Мы пошли вперед, не стреляй!
- Ну-ну. Оставив напарника у пулемёта, я увязываюсь за ними: пьяные, "треба" прикрыть. Не прячась, мы прошли нейтральную зону (проулок между сараями) и вторглись в "турские" владения. Парни
заорали:
- А-а "турци", где вы, гады, мать вашу... И двинулись вперед, паля из автоматов. (Я был рядом, но всё-таки двигался от укрытия к укрытию.) В ответ ударил пулемёт. Это не произвело на нас никакого впечатления, мы продвинулись вперёд ещё метров на 50, но осталось мало патронов (палили непрерывно), повернули назад.
- Ах ты х...! Вот я сейчас с гранатомётом приду! - грозил Зока пулемётчику.
И что вы думаете? Через полчаса подкатывают на том е "мерсе" с гранатомётом, опять выдвинулись вперёд, "бацнули" и,
довольные, умотали (полагаю, допивать).
За ротными опорными пунктами располагается бронетехника: танки, БТР - чуть больше десятка на весь сараевский фронт. Они выполняют роль подвижного резерва - при необходимости выдвигаются на угрожаемые направления.
Такую же роль играют и грузовики со спаренными 20 мм зенитными пулемётами.
Связь организована надёжно. Я не видел здесь картины, которую непрерывно лицезрел в Советской Армии: военный злобно крутит ручку телефона (щелкает тумблером рации), упорно повторяет позывной, матерится и, наконец, беспомощно объявляет: "Ах! Мать твою... опять связи нет!".
Подвоз горячей пищи в термосах - строго по графику. Еда сытная, вкусная! - похожая на нашу.
Армия "единой суверенной демократической" БиГ владеет центральной и старой частью города (большей частью территории собственно Сараева) и находится в кольце, ширина которого, как уже отмечалось, 20-60 км. Однако в одном месте - плоскогорье Игман с мусульманскими сёлами - войска Хорватии и Биг отстоят от
окруженцев на 5 км. В этом месте с самого начала оставался коридор шириной в 1-5 км (Сараево - Бутмир - Соколович-колония - Красница - планина Игман). Его существование сербское командование сначала объясняло нехваткой сил, а теперь дислокацией рядом с коридором контингента "миротворческой миссии" ООН. Реальная причина, думается, другая - нежелание усугублять голодом и без того немалые муки гражданского населения в окружённой части города. По коридору идут огромные звероподобные крытые грузовики с гуманитарной помощью ООН и, разумеется, с оружием и боеприпасами НАТО боснякам, что, естественно, категорически и даже с обидой отрицается ООН. Досмотр конвоев сербам запрещён. Несколько раз ВСР перекрывало коридор, и тогда командование ООН вынуждено было сбрасывать грузы на парашютах.
В окружении находятся до 40 тыс. вооруженных босняков и хорват, блокированных частями ВСР численностью до 10 тыс. человек. Однако сербские войска имеют значительное превосходство в артиллерии, не испытывают нужду в оружии и боеприпасах. Инициатива в городе принадлежит нам. Для примера: в
феврале я восемь раз участвовал в акциях и только один раз отражал вылазку противника.
Однако это не значит, что войска "единой" БиГ бездействуют. Их
командование придерживается тактики хорошо подготовленных атак
на избранном направлении. К месту намечаемой атаки подтягивается техника, артиллерия, которая открывает огонь. Пехота начинает продвигаться вперёд, насколько позволяет встречный огонь, потом по
команде отходит. Проводятся такие прощупывающие атаки обычно в сумерках. На моем участке за месяц массированное нападение было
предпринято один раз, а в целом же раз в неделю (как правило ночью)
на каком-нибудь участке вдруг интенсивность огня резко возрастает, мы это слышим и говорим друг другу: "Опять "турци" напали на какой-то положай, где это?". Максимум через полчаса всё стихает. Смысл действий? Думаю, двоякий: разведка боем и попытка перехватить инициативу. Правда, в сербской печати эти атаки трактуются как "очередная попытка прорыва". На основе личных наблюдений за противником считаю: он уже ни о каком "прорыве" всерьёз не помышляет. Может, некий грозный босанский полководец ещё и мнит о такой возможности.
Особо следует сказать о работе босанских снайперов. Это проклятье города. За две недели только на моих глазах одна женщина убита, одна ранена в ногу. Гибнут, в основном, замотанные военным бытом гражданские люди, ибо военные ни на минуту не забывают, что
фронт - вот он. Как рассказал начальник пункта первой помощи района Грбавица доктор Йован Шеховац, в летние месяцы к нему доставляли по 8 человек в день (речь только о пострадавших от снайперов), сейчас, зимой, 2-3 человека ( часты туманы). 90% - женщины и дети.
Причём вражеские снайперы знают, где выбирать позицию: именно перед базаром находится т.н. "чёрный перекрёсток", на котором за один день 22 января убиты три женщины и ранена одна.
Для справедливости отметим, что ТВ Сараево, находящееся под контролем босняков, в последних известиях тоже частенько скороговоркой приводит подобный результат стрельбы сербских снайперов. Пусть это остаётся на совести босанских журналюг, которых лично я не раз ловил на лжи(5). А пока на моих глазах свирепствуют
"демократические" снайперы: воины Аллаха и хорватские фашисты.
Кстати, почти все высотные здания находятся в центральной части города. Излюбленное место снайперов - Скупштина (Парламент) "единой суверенной демократической " БиГ. Это высотное здание господствует над городом. С крыши демократического Парламента чаще всего и убивают женщин и детей.
ПРИМЕНЕНИЕ ГАЗОВ. Прибыв в подразделение, я с удивлением обнаружил в превращенной в казарму комнате большое количество противогазов. Валялись везде: под койками, на столе, на подоконнике, на стульях... Я удивился: на Герцеговинском фронте противогазов в глаза не видел. Объяснили: вражеская артиллерия не гнушается использовать химические боеприпасы, начинённые нервнопаралитическим или слезоточивым газом! Наблюдатели ООН как в рот воды набрали.
О "ПЕРЕМИРИЯХ". Утром я вернулся с боевого дежурства и командир роты Педжо Станчевич сообщил за завтраком: "Подписано
перемирие."
- Когда?
- Вчера, в 8 часов вечера.
- Как же, - удивился я, - всю ночь стреляли.
- Турци? - уточнил Педжо.
- Не знаю... кто поймёт? Все стреляли.
Ночь после перемирия по интенсивности огня ничем не отличалась от предыдущих. (День, кстати, тоже).
Я ещё спросил у Педжи:
- Какое это перемирие по счёту?
- О-о... сотое!
Однажды в дот заглянул боец: " Приказ из штаба до 12 дня не стрелять: идут какие-то переговоры."
- Добре.
До 12-ти, действительно, обе стороны молчали. Переговоры - это всё-таки надежда.
6.Что в итоге на сегодня
В начале февраля 93-года печать всех втянутых в конфликт сторон отметила круглую дату: 300 дней с начала вооружённого конфликта.
Босна и Герцеговина разорена, её столица в пожарах и развалинах. Не смолкает над Сараевым канонада, непрерывен треск пулемётных очередей, привычны резкие, как удар хлыста, снайперские выстрелы. Ночь не приносит успокоения. Она расцвечена заревом пожаров, сполохами орудийных залпов, мертвенным светом ракет. В ночи ракета вспыхнет, как звезда, и выхватит картину другого, чужого, фантастического, инопланетного мира: уродливые очертания разбитых домов, горбы баррикад, груды мусора на мостовых, сгоревшие автомобили, поникшие столбы...
На глазок: не менее четверти жилого фонда уничтожено, каждый пока целый дом требует серьёзного ремонта. В кое-где работающих магазинах - шаром покати, население подкармливает армия, иногда доходит помощь ООН.
Так что создание "единой независимой демократической" Республики Молочных Рек и Кисельных Берегов пока откладывается. Пока - пожары, голод, кровь.
А где сегодня те, кто год назад на митингах горланил фашистские песни, материл сербскую мать, глумился над могилами, взрывал памятники, поджигал церкви? Где они? Надо полагать, прилежно сидят в окопах. А где те, кто, обещая молочные реки и кисельные берега, подстрекал на эти "подвиги"? Руководят. Руководят смертельной борьбой за свободу и демократию. Всё та же французская песенка, которой лет 150:
Шагают бараны в ряд.
Бьют барабаны.
Шкуру на них дают
Сами бараны.
Ну а если по-русски, без затей: за что боролись, на то и напоролись.
Итак, 80% территорий с компактным проживанием сербского населения к исходу зимы-92 находятся под административным и военным контролем Сербской республики, чьи солдаты готовы воевать столько, сколько потребуется для освобождения всех территорий.
( "Может быть ещё года три воевать придётся, - вздыхая, говорили мне бойцы, - а что делать?").
А противник устал. Почему я это утверждаю? Солдат на фронте вообще очень чутко чувствует настроение противника. Есть много критериев, один из них - режим огня. В бою остро ощущаешь, яростно ли сопротивляется враг или жмёт на курок только потому, что так велит некий "долг".
Нет того энтузиазма. Растеряли за 300 дней и хорватские интервенты и босанские фундаменталисты.
Возможно ли, что с приходом весны откроется второе дыхание? Возможно. Но только если опять помогут иностранные "друзья" и ельцинско-козыревские дипломаты.
21 февраля 1993г. , Сараево.
АКЦИЯ
Они стояли во дворе тесной кучкой и спокойно, без возбуждения, совещались. На кухонном столе оружие: гранатомёт, кумулятивная граната к АКМ, горка магазинов с патронами.
- Эй рус, - радостно завопил худощавый черноволосый Никола, - идёшь с нами?
Не спрашивая, куда, я кивнул, развернулся и пошёл в комнату за экипировкой. Всё понятно: народ собирается "в акцию" или "стрелять турца". Я взял свой любимый десантный АКМ, две гранаты, нож и всё выложил из карманов кроме спичек и перевязочного пакета.
Последний я теперь постоянно таскаю с собой. Месяц назад во время такой же акции шальной осколок угодил мне по руке, кровь пошла как с молодого телёнка, а бинта с собой не оказалось, хорошо - товарищи рядом... Я вынул из кармана перевязочный пакет, повертел перед глазами, сунул опять в карман и присоединился к "акционерам".
Подошёл "Маккензи" с литровой бутылью, наполненной симпатичной прозрачной жидкостью.
- Что там? - живо заинтересовался я.
- То бомба! - с пафосом заявил Маккензи, протыкая шомполом пробку и протискивая туда тряпку, - Ха-ароший подарок турцам!
- А какой состав? - привязался я, почуяв неладное.
- 90 процентов спирта, масла немного, еще кое-что. Я сам придумал!
- Ну и дурак! - я сплюнул,- Это ж надо додуматься - спирт на турцев извести!
Мне неизвестно, за что этот жилистый быстроглазый паренёк получил в прозвище фамилию канадского генерала, командовавшего
силами ООН в этом районе. Мне неизвестен также характер генерала, но характер местного Маккензи здесь известен всем. Он громогласен, слегка хвастлив, обожает оружие, которое оглушительно стреляет, гранатомёт, например, и постоянно полон идей, как ловчее его использовать против турцев. Он лазит по развалинам, высматривает турские положаи, устанавливает маршруты к ним. Когда всё готово, он сообщает об этом Пете. Петя - светловолосый крепыш, такой же рядовой боец, как и Маккензи, но пользуется в роте непререкаемым авторитетом. Ему ничего не стоит собрать вокруг себя пяток добровольцев для акции. Никакой команды "сверху" для акции не требуется. Потому бойцы и действуют самочинно, что такой команды не дождёшься. Не требуется также никого уведомлять об акции, кроме сербских положаев, мимо которых идти к турцам. К слову, и докладывать о результатах акции не обязательно, если обошлось без потерь. Автоматически действует простая, но чрезвычайно эффективная схема: такие, как Маккензи ведут разведку, такие как Петя - организуют, такие как я - организуются.
И так нас пятеро: Петя с кумулятивной гранатой, Маккензи с противотанковым гранатомётом и бутылкой, Никола с ручным пулемётом, Драган и я с автоматами. Мы гуськом втягиваемся в узкий переулок и доходим до места, где он слегка изгибается. За поворот нос совать не следует: там, в 50-ти метрах турский положай с двумя станковыми пулемётами, которые всегда наготове. Ныряем в ближайший подъезд и выходим в какой-то двор. Мы в нейтральной полосе. Наш путь через окна, заборы, завалы, руины, проломы, подвалы и полуподвалы по чёрной от копоти и гари, обугленной, захламленной, загаженной земле. Нас ведёт Маккензи. Марш длится недолго. Очередной захламленный двор, очередной, без дверей, подъезд.
- Здесь, - говорит Маккензи. Мы останавливаемся и оглядываемся. Двор как двор: выброшенная из домов рухлядь, сломанные скамейки, сараи без крыш. Драган и Никола остаются во дворе, мы осторожно входим в подъезд.
- Рус, давай вперёд, - командует Петя.
- Четвёртый этаж, - добавляет Маккензи.
Я кладу палец на спусковой крючок автомата и бесшумно скольжу вдоль стены. Я весь - сплошные уши: не дай Бог не услышать хоть малейший звук... четвёртый этаж. Я на всякий случай поднимаюсь на 5-й, на 6-й. Тишина... Спускаюсь. Подаю знак. Вдоль стен проскальзываем в квартиру. Это трехкомнатная квартира, она выгорела дотла. Накидываем на голову и плечи одеяла, прихваченные где-то во время рейда по развалинам и на полусогнутых приближаемся к окну.
- Вот они, - указывает Маккензи. Внизу, на углу улицы сооружение из камней и брёвен - дот. Движением руки Петя распределяет комнаты, моя - крайняя слева. Отодвигаю горелый остов до сих пор смердящего кресла, пристраиваюсь у окна и замираю. Обвальный грохот: бьёт гранатомёт Маккензи, через секунду резкий хлопок кумулятивной гранаты, пущенной Петей из АКМ. Над дотом столб огня и дыма, турци разбегаются веером. Прикрывая сделавших свое дело товарищей, я бью длинными очередями и расстреливаю два магазина. В принципе, хватило бы и одного, но так как я числюсь здесь "широкой русской душой", то и действую от души. На ходу вставив третий магазин, я скатываюсь вниз по лестнице, догоняя ребят. Сзади - ошеломлённая тишина. Темнеет. Время выбрано со смыслом: если бы нам навязали бой, мы б продержались до темноты, а потом всё равно бы ушли. Если разведка проведена добросовестно, прищучить нас почти невозможно. Другое дело, если в развалинах мы столкнёмся с такой же группой противника... Ну тут уж кто первый кого заметил, тот и жив. Обратный путь - тем же маршрутом. Маккензи прёт назад бутылку - не пригодилась. Уже почти вышли к своим, когда сзади загрохотало. Очухались! Какие-то миномёты, какие-то пулемёты куда -то бьют. Куда? Нас там уже давно нет.
Мы походим первую линию сербских положаев и, коротко попрощавшись, расходимся.
В комнате я разбираю автомат. Ко мне никто не присоединяется: оружие здесь чистить не любят. Стрелять любят, а чистить - нет. Впрочем, это меня не касается. Я старательно драю ствол и слышу, как
в соседней комнате разоряется Маккензи:
- Эх, как я им врезал! Точно в амбразуру! Не веришь? Спроси у руса!
28 января 1993 года, Сараево.
ДОТ
"А реальность - это дот.
За берёзами, вон тот."
А. Межиров.
В амбразуру, размером в поставленный на ребро кирпич, видна
фантастическая, нереальная картина: залитые лунным светом остовы сгоревших и разрушенных, запорошенных синим снегом домов. Унылые трёхэтажные коробки тянутся в два ряда, образуя улицу имени героического партизана Ивана Горана Ковачича из той, далёкой уже войны. Пересекает её улица другого героического партизана - Мишко Ивановича. На перекрестке наш дот - прямоугольная яма в земле под двумя накатами брёвен. Три амбразуры дота, ощетинившись стволами, настороженно глядят в разбавленную желтоватой лунной мутью темноту. В пятидесяти метрах перед нами валик из колючей поволоки перегораживает улицу имени Ивана Горана Ковачича. Это граница нашей территории. Чуть дальше, за легким изгибом, улицу запирает турский положай - такой же дот.
Нас трое: я, Момо и Ранко. Мы - дежурная смена. Момо - 32 года, ветреный любитель баб, до войны владелец небольшой хлебопекарни. Пекарня сгорела, дом тоже, и Момо сидит, вглядывается в темноту, сжимая рукоятку 7,9 мм американского пулемёта "браунинг", захваченного месяц назад у босняков.
Ранко,35 лет, жена, две дочки в эвакуации в Белграде, до войны - владелец частного такси. Его "фиат" составил основу баррикады в первые дни боёв, что от него осталось, не трудно представить. Но дом пока цел, он недалеко, метров 200. Ранко дрыхнет, привалившись к обтянутой плащ-палаткой стене.
Печка-"буржуйка" - главная наша забота. Впрочем, забот с ней никаких: греет исправно, раскалилась докрасна. Сработал её для нас старый Саид. Он же на тачке привозит дрова и воду, раз в неделю чистит яму - дот. Саид - мусульманин, мы кормим его из солдатского котла. Но ему уже много не надо. Помогает он нам потому, что не делит людей на христиан и мусульман, ненавидит войну и жалеет нас, балбесов, с пулемётами и автоматами сидящих в земляных норах. Кроме того, Саид не может без работы, его чуткие умелые руки постоянно её требуют. Отношения Саида с Аллахом никого не интересуют. В общем, с печкой всё в порядке, а, значит, жить можно.
Медленно текут минуты. Мы развалились на креслах, собранных из брошенных квартир, и уже порядком надоели друг другу. Тишина. Только пламя яростно гудит в железной печурке. Я наклоняюсь, открываю дверцу и наблюдаю, как беснуются оранжевые языки. Я
люблю смотреть в огонь. В голове рождается настойчивый мотив:
"Вьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза..."
Кстати, о поленьях. Поленьев, которые в начале недели привозит
грузовик из батальона, хватает на три неполных дня, а на дворе стабильно минус 10. Топим мебелью из ближних, а теперь уже и дальних домов. Конечно, лучше всего горит паркет. Но где в конце зимы найдешь паркет? Тю-тю, ещё в декабре всё выдрали. На втором месте гарнитуры из прессованных опилок. Эти ещё встречаются. Утром, в одной симпатичной кухоньке я, размахивая, как варвар, топором, топча солдатскими ботинками хрусталь и фарфор (эх, жили люди!),
сокрушил огромный, во всю стену, шкаф. Теперь мы обеспечены выше головы, и смене есть что оставить. Прессованные опилки гарнитура горят с лютым подвыванием. На него в голове накладывается настойчивый мотив:
"Вьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза..."
Я вдруг замечаю, что произношу это вслух. Ранко приподнял голову. Ребята молчат, напряжённо вслушиваясь в музыку незнакомых слов, и не отрывают взгляда от огня. Им передалась пронзительная грусть этих удивительных строк:
"О тебе мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой."
Они родились на другой войне и впитали в себя всю боль оторванной от дома человеческой души. Такие строчки не могли быть написаны в немецкой армии. Нет у них таких строчек. Но сегодня появились подонки, которые утверждают, что солдаты Великой Отечественной защищали некий "тоталитарный режим". С чего это я вдруг задумался над этим? А с того, что любая спекуляция имеет свой зловещий смысл и соответствующий конечный результат. Сегодня сербов, защищающих свои дома, такого же сорта люди объявляют "коммунистическими агрессорами". Так через десятилетия упорно тянется ниточка лжи.
- Слушай, Момо, - спрашиваю я у хлебопёка, - что бы сегодня сказали друг другу Иван Горан Ковачич и Мишко Иванович?
Вопрос не прост: Иван - хорват, Мишко - серб. Момо задумывается.
- Ну... коммунисты всгда друг за друга... Выпустили бы, наверно,
какую-нибудь "совместную декларацию" с призывом "прекратить братоубийственную войну". Кого это сейчас остановит? Демагоги!
Момо оживляется и садится на любимого конька - обличать пороки социалистической Югославии. Делает он это беззлобно, с юмором, то и дело употребляя слова типа – «тупость» «идиотизм», "кретины", "нормальный человек не поймёт" и т.п. Момо гордится, что он "капиталист" и утверждает: "В Италии капитализм 200 лет, а у нас три года. Но, дайте срок, и по качеству жизни мы их перегоним. Только начали жить по-человечески... Кому нужна эта война?"
Я не рискую объяснять Момо, что капитализм и есть война. Ещё немного, и сам допрёт.
А война тут как тут: она вдруг напоминает о себе раскатистыми очередями на левом фланге. Начинается "кадриль"! Мы приникаем к амбразурам. Небо расцвечивается ракетами и трассерами. Лавина огня нарастает как снежный ком. Но это - слева.
Телефон. Трубку берёт Момо.
- Что у вас?
- Это не нас, это в соседнем квартале.
- Так. (Лёгкий вздох облегчения: соседний квартал - другой батальон. Наш дот на стыке.)
Помолчав, трубка выдаёт совершенно дурацкий совет:
- Ну, глядите в оба!
Момо усмехается и ничего не отвечает. Стрельба слева переходит в непрерывный обвальный треск, разрываемый миномётными залпами.
Слышен лязг гусениц: штаб выслал подвижный резерв!
- Так не бывает, - цедит Ранко, - они должны нанести по нам вспомогательный удар.
Болван! Помолчал бы: на войне всё бывает.
- А вот и они, - просто говорит Момо.
В неверном лунном свете я различаю тени вдоль стен: одна, две, три, четыре... они то замирают, то приближаются короткими перебежками.
- Тихо! - шепчет Момо, у которого неделю назад снайпер убил сестру, - подпустим и расстреляем в упор!
- А не лучше ли мину грохнуть? - предлагает Ранко. Речь о замаскированной впереди осколочной мине.
Шёпот Момо переходит в змеиное шипение:
- Какую мину, пенёк? Аккумулятор уже неделю на зарядке. Подпустим вплотную и всех...
Но турци не дураки, они знают про затаившийся дот. Движение впереди замирает: противник рассредоточивается в пролётах подъездов, за выступами домов. Две ослепительные вспышки и грохот - гранатометный залп! Одна граната куда-то улетела, но вторая ударила в остов сгоревшей "хонды", козырьком прикрывающей наши
амбразуры. Яростное пламя и горячая волна бьют по лицам, но мы не
выпускаем оружия. Момо, матерясь, поливает улицу "брунингом", я и Ранко длинными очередями с быстрым переносом огня обстреливаем из АКМ все выступы и проёмы, где может прятаться враг. Тени, слабо огрызаясь, исчезают, но оставляют после себя разгорающийся пожар.
Опять подожгли шестой дом. Дом этот одной стеной касается нашей обороны, а другой врезается в ихнюю. Мы часто используем его как плацдарм для нападений: удобно стоит. "Турци" жгли его раз десять, чтобы сделать "прозрачным", и каждый раз он горит как новенький.
Затухает перестрелка слева.
- Всё, больше не полезут, - торжественно объявляет Ранко, - их хватает только на один раз. Ба! Второй час ночи! Нет, это не жизнь.
Ранко растягивается на кушетке и отключается. Момо кладёт руки на кожух пулемёта, утыкает в них лоб и кимарит. Я открываю дверцу
печки и предаюсь любимому занятию - созерцаю пламя:
"Ты сейчас далеко, далеко,
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти - четыре шага..."
Справа и слева с неравными интервалами гремят орудийные выстрелы, слышаться одиночные очереди. Вести беспокоящий огонь и наша обязанность: раз в полчаса кто-нибудь выпускает во тьму очередь. В конце каждого часа я заставляю себя выразить на мороз и делаю 60 приседаний. Занятие, кстати, не совсем безопасное: несколько раз по мне стреляли. Однако я считаю, сохранность физической формы стоит риска и себя окупает. Посвежевший, я возвращаюсь в дымный прокуренный дот.
Струя холодного воздуха от хлопнувшей двери взбадривает Момо. Он поднимает голову, моргает, тянется к пулемёту и даёт короткую очередь. После чего принимается с жаром обличать пороки социализма.
- Послушай, - говорю я, - у вас же частное предпринимательство и при Тито было разрешено.
- Формально - да. Но чтобы открыть своё дело надо "товарищам" столько взяток дать, что потом год будешь только взятки окупать.
- Ну, тебе ещё предстоит убедиться, что "господа" не меньше берут. Это, как минимум. Значит, не любишь ты социализм?
- Это сгубило и вас и нас.
- А ведомо ли тебе, что если б не противоборство между двумя системами, социальная защищённость трудящихся Запада осталась бы на уровне 30-х годов? То есть никакой защищённости: ни отпусков, ни пенсий, ни пособий, ни жилья, ни здравоохранения - одни крохи?
- Согласен. А мне-то что?
- Привет. А что же ты ноешь, что плохо жил? При ТОМ капитализме ты жил бы как собака. А ЭТОТ капитализм существует потому, что мы с тобой прошли через социализм.
- Пожертвовали собой?
- Ну, это ты круто сказал! Ни ты, ни я что-то не смахиваем на жертвы. Да и все другие тоже. А кто развалил колониальную систему?
Если б не Москва да Белград, колонии до сих пор существовали б!
- К чёрту! - взрывается Момо, - я не желаю, чтобы на моем горбу кто-то въезжал в рай, хоть Африка, хоть Европа!
- Что вы разорались, люди? - Ранко приподнимается с кушетки,-
опять про политику? Юра, перечисли мне весь русский мат!
Такое предложение мне не нравится, отбояриваюсь изо всех сил,
но деваться некуда: дот - замкнутое пространство. Я выдвигаю условие: каждое слово повторяю только раз и посвящаю Ранко в тонкости русского мата. С ходу навострив уши, Ранко схватывает налету и намертво и уже через пять минут принимается бомбить Момо "великим и могучим русским нецензурным языком". Момо огрызается по-сербски, но эффективно противостоять не может. Шум! Гам! Смех!
- Братцы, кажись светает! Слетаю-ка я на кухню, кофейку изображу! - к величайшему облегчению Момо Ранко исчезает.
Тьма за бойницами сгущается и топит в себе улицу Ивана Горана Ковачича, улицу Мишко Ивановича, спалённые и пока ещё целые дома. Кромешная тьма царит недолго, и вот уже первый луч рассвета
брызнул на воронёную сталь оружия.
Возвращается Ранко с подносом дымящегося кофе:
- Извольте, господа!
Разбираем чашечки. Повиснет благоговейное молчание: мы углублённо смакуем священный напиток.
Полоска зари всё шире. Последние полчаса самые томительные.
Мы начинаем поочерёдно выскакивать на улицу, якобы размяться, на самом деле выглядываем смену. Пустое дело: раньше никто не явится,
но и позже - редко бывает. Совсем светло. Распахиваются двери домов на улице Ивана Горана Ковачича и на улице Мишко Ивановича - жильцы с канистрами и бидонами тянутся к перебитой водопроводной трубе, откуда дённо и нощно хлещет вода. Ходить целый день туда-сюда им придётся под дулом нашего пулемёта, который никогда не стоит на предохранителе. Всех жильцов мы знаем, когда светло, опасаться им нечего. Люди привыкли к глядящим в упор амбразурам.
Привыкли? Но мне тоже частенько приходится пересекать это пространство, и каждый раз я с трудом сдерживаю дрожь.
- Эй, народ! Как делишки? - дверь дота распахивается и полумрак освещает озорная белозубая улыбка. Смена!
- Отлично! - хором восклицаем мы.
- Дрова есть?
- А как же! - оскорбляемся мы.
- Тогда выметайтесь к ... матери!
- Есть! - мы выметаемся, говорим друг другу "до вечера" и
расходимся.
7 февраля 1993 г. , Сараево.
КОТОРАЦ
"Семь раз занимали мы ту высоту,
Семь раз от неё отходили."
В. Высоцкий.
КОТОРАЦ - предместье Сараево. Через него проходит единственный коридор, связывающий окружённую в городе 40-тысячную группировку противника с его главными силами на плато Игман.
Которац брали и оставляли три раза. Сербское командование объясняло этот факт по-разному: недостатком сил, наличием рядом сил ООН, что мешало использовать артиллерию, нежеланием увеличивать муки гражданского населения окружённого города.
Чем бы оно не объясняло, а ясно и ежу: коридор для босняков - дорога жизни и укреплён он отменно. Основа обороны - опорные пункты с дотами и орудиями, укрытыми под фундаментами домов. Уничтожить такое орудие можно только подойдя вплотную.
Но у босняков нет танков, а у нас танки есть.
И вот опять загрохотал Которац, к небу потянулись дымы. Четверо суток днём и ночью шёл штурм, а мы в городе с волнением вслушивались в канонаду. Наконец к полудню 17 марта прилетела радостная весть: Которац взят! Ага! Прищучили "турцев" в городе!
Но радость оказалась недолгой: на следующий день Которац был оставлен. Ещё двое суток шёл бой.
21 марта я, Любо и Зоко сидели в кафане. На столике красовалась литровая бутылка ракии и три миниатюрных рюмки: здесь так пьют - по глотку и без закуски. Оно, может, так и лучше: сидишь, неторопливо беседуешь... а бутылка никуда не денется, всё-равно пустая будет.
Подкатывает "вольво", вбегает боец:
- Мужики! Беда под Которацем: полсотни убитых, а одна рота в окружении. Надо выручать!
Все сидящие поднялись. Мы побежали к Любиному "пежо", не забыв прихватить бутылку, покатили в роту, экипировались. Сняли с позиции ПК, пять коробок с лентами: здесь пока перебьются. Подкатили к дому Любо, где этот щеголь сменил свой престижный немецкий "хеклер" на надёжный АКМ.
Мчим, прихлёбываем из бутылки. По мере приближения к месту боя вокруг как будто становится темнее. Отделение милиции "Кула" превращено в штаб операции. Здесь нас встречают и жмут руки.
- А с нами рус, - с порога брякает Любо фразу, ставшую моим проклятьем в Сербии. Однако на этот раз долго обниматься и обсуждать Ельцина некогда. Лучезарно улыбаясь, ко мне подбегает девчонка в милицейской форме и вяжет на погоны белые ленточки. Это для того, чтобы в бою отличать своих от чужих: форма у всех одинаковая - бывшей ЮНА. Милиционер приносит с десяток гранат.
Весьма кстати, с гранатами напряжёнка. Мы пересаживаемся в микроавтобус и катим дальше, но немного, метров 500. Милиционер, разносчик гранат, выпрыгивает первым:
- Ребята, за мной!
Ну и пейзаж: искалеченные деревья, остовы машин, фундаменты домов, справа горят много раз горевшие Войковичи. Несёмся что есть духу, петляем по какому-то парку, меж каких-то построек, заборов. Речушка с бетонированными берегами, мост, шеренга тополей, полуразрушенная ферма...
- Стоп! - говорит милиционер, - здесь! - Вон у ограды вход в траншею. По траншее прямо и как раз выход на позиции. А я погнал за следующей партией.
- А траншея не может привести нас к турцам? - недоверчиво спрашивает Любо.
- Ни-ни. Турци за цестой, а траншея цесту не пересекает.
- Добро.
Мы с Любо сидим, привалившись к стене, язык на плечо, а Зоко, парень, напоминающий буйвола, перепоясывает себя пулемётными лентами.
- Ну что, рванули, - предлагает он.
Этому бы только "рвать", для него пулемёт - пушинка. Прыгаем в ход сообщения и понеслись. С обеих сторон поле. По полю скачут разрывы, горит прошлогодняя трава. Навстречу несётся БМП.
- Опять кого-то ранили, - кричит Любо.
Траншея прямая и, кажется, бесконечная. Дно утоптано, но бежать тяжело. Кое-где она перепахана танками, эти места мы проскакиваем пулей. А вот, наконец, дома. Переходим на шаг. У дверей стоит боец, курит и машет рукой:
- Сюда, ребята!
Дом этот - трехэтажный коттедж, третий этаж, естественно, снесён. Входим. Дым коромыслом. У стен, на лестницах, скамейках,
столах, досках, подоконниках - бойцы. Кто в касках, кто без касок, кто в "цивиль", кто в форме.
- А с нами рус, - с порога выдаёт Зоко.
И начинается самый тягостный для меня момент - момент всеобщего внимания. Я улыбаюсь до ушей, пожимаю с полсотни рук , объясняю кто я и откуда, и кем работаю, и есть ли у меня семья, и где находится город Самара, обкладываю матом Кремль и растворяюсь в толпе. Я проделывал подобное уже, наверное, раз 200, всё отработано, только привыкнуть не могу.
Сразу выясняется: никакая рота в окружение не попадала, никаких "полсотни убитых" не было и, следовательно, никто "трупы грузовиками" не вывозил. Обычный фронтовой понт.
Решаю срочно ознакомиться с обстановкой, которая тут всем,
кроме меня, известна. Поднимаются на второй этаж, там снайпер и наблюдатель.
- А, рус, - радуется наблюдатель, - я - Саша.
- А где турцы?
- А вон, через цесту. Эти два дома уже их.
- Они сейчас там?
- Нет, отошли к тем домам, - Саша охотно объясняет, что и где.
Итак, босняки через цесту - неширокую, прямую как стрела асфальтовую дорогу.
Справа Добринье - в их руках, но на окраине зацепились наши. Между Добринье и Которацем широкое поле. На нём два обложенных белыми мешками с песком наблюдательных пункта ООН под голубым флагом.
Слева ряд якобы трехэтажных коттеджей - наша первая линия.
Расстояние до противника - половина футбольного поля.
Я беру бинокль и в позе главкома обозреваю предместье.
Да-а, был Которац, дачный посёлок, и нет Котораца, дачного посёлка: сплошные развалины, ни одной целой крыши, лишь кое-где видны остатки красной черепицы. Больше всех достается, конечно, крышам, а вот печные трубы неуязвимы: дома нет, а она торчит - передо мной лес печных труб.
- Попрятались, падлы, - цедит снайпер Милан, - отрываясь от прицела, - ни души! Хоть бы одно поганое рыло появилось...
Милан начинает ругать УНПРФОР ( "миротворческие силы" ООН) за то, что они помогают "турцам". В этом здесь никто не сомневается.
Спускаюсь вниз. Бойцы балдеют: ждут приказа к атаке. Выясняю из каких они подразделений ("единиц" - как здесь говорят). Основа - Касиндольский батальон, остальные - добровольцы из всех "единиц" фронтового участка, много милиции, есть пожилые крестьяне, вооруженные десяти зарядными карабинами. Глядя на них, я думаю: Козырева бы сюда. Идёт война народная. Разговоры.
- Вчера в мой двор упал снаряд, снёс ворота.
- Подумаешь...
- Все против сербов, даже Москва...
- Заткнись, рус здесь.
- У моего дома у танка гусеница слетела. Турци засекли и ну долбить. Дом-то цел, но сарай сгорел.
- Посмотрел бы на мой дом.
- Эх, окончится война, махну в Израиль, с мусульманами воевать. Я им за отца до конца жизни не прощу.
- Все против сербов...
- В России скоро референдум. Интересно, скинут Ельцина, или нет.
- Помолчи, с нами рус.
- А я ничего не сказал. Просто интересно, скинут, или нет?
- Все против сербов...
Шатаясь входит гигантского роста боец в джинсовом костюме, гладкие чёрные волосы пучком завязаны сзади:
- Только что погиб Синиша, Мацола ранен. Накрыло миной в траншее, - гигант садится на ступеньку и как ребёнок, утыкает лицо в ладони.
Наступает гнетущая тишина.
Входит командир. Что командир, можно понять только по внимательно устремлённым на него взглядам: на этой войне не носят знаков различия, нет наград. Здесь командир - твой вчерашний сосед.
- Парни, - говорит командир,- надо вынести убитого и раненого.
Тут же поднимаются человек десять и уходят. Командир задерживается на пороге:
- Атаки не будет, отложили до вечера. Сейчас принесут обед. Потом кто хочет, может возвращаться в свои подразделения.
Все начинают ругаться и плеваться. А вот и обед: хлеб и консервы - сардины в масле, по банке на нос.
Любо и Зоко возвращаются в роту: им вечером на дежурство в траншею; мне - тоже, но я решаю остаться: я доброволец, где хочу, там и воюю, обойдутся одну ночь.
Нудно тянется время до ужина, который отличается от обеда маркой консервов: мясной паштет. После ужина картина меняется: опять начали прибывать группы бойцов, подошли два танка Т-55 и БМП. Иду взглянуть на надписи на броне: я их коллекционирую. На
одно танке написано "Тигр", на другом "Сокол", на БМП - "Оставим пушки, возьмём гитары!". Так, значит, "тигры", "соколы" и "гитаристы".
Что-то будет!
"Что-то будет, ох, что-то будет
Между мною и тобой!" Окончательно стемнело. В траншеях и в домах накапливаются люди. Наш коттедж посетил некто тщедушный, низкорослый, без оружия, в пальто. Перед ним наш командир.
- Ну, готов ты? - спрашивает Некто. - - Как обычно, - жмет плечами командир.
- Ладно. Сколько у тебя людей?
- Откуда я знаю, сколько здесь людей? Прибывают и прибывают...
- Ладно.
Некто исчезает. Вдруг коттедж тряхнуло, как шалаш. И пошло трясти. Грохот: танки бьют. Бойци сжимают головы руками.
Я стою, прислонясь к косяку двери, ко всему готов. У меня пустые карманы, десантный АКМ, пять магазинов, нож и шесть гранат. Подумав, я перекладываю две гранаты в карманы брюк - оттуда их легче доставать, чем срывать в пояса.
Смолк огонь. И стало тихо. И сказал командир:
- Ну, мужики, пошли.
Кто матерится, кто крестится, и мы выскакиваем вон. В лунном свете группы по 2-3 человека, пригнувшись, перебегают цесту. Навстречу - вспышки и трассеры. Я несусь к одному из домов, который приметил заранее. Стена. Здесь безопасно, здесь можно отдышаться. Но долго здесь балдеть нельзя. Отдышавшись за стенами домов, мы осторожно вступаем в каменные джунгли: стиснутые домами обломки стен, лестничных пролётов, разбитых баррикад, минных ловушек... всего того, что предусмотреть можно и чего предусмотреть нельзя. Я стреляю, перебегаю, прячусь, ищу глазами следующее укрытие. Прячься, стреляй, вперед! - вот формула боя в городе. Не знаешь точно, что впереди - швырни гранату, швырни в окно, в подъезд, через забор... Рядом вспыхивает яростное пламя: бьёт наш гранатомётчик...
Неровная цепь атакующих медленно, но неотступно накатывается на врага. Однако навстречу поднимается шквал огня, который перерастает в стену огня. Стоп. Достаточно, Дальше идти - самоубийство. Мы у ядра их обороны. Подойдёт танк, расстреляет "ядро", и потихоньку двинем дальше. А без танка ничего не получится. Где он, кстати? Укрывшись по развалинам, ждём танк. Над нами свет ракет, время от времени бьём из гранатомётов, но это им как слону дробина: там всё в железе и бетоне.
Я наблюдаю противника. Обычно он в таких случаях нервничает, что видно по режиму огня. Здесь ничего подобного, ракеты взлетают спокойно и равномерно. А ведь мы рядом... Правильно говорят: здесь у них отборные части. Интересно, кто такие? Религиозные фанатики? Националисты? Просто озлобленные пропагандой люди? Поговорить бы хоть с одним... Но где же обещанный танк? И вот вместо танка
ползёт приказ: всем назад! Это ещё что? Разгорячённые бойцы уходить не хотят, стоит сплошной мат:
- Какого х..., где танк?
- Да где же этот е... танк!
- Ребята, танка не будет, отходите.
- Козлы!
Мы быстро откатываемся назад. Вот "мой" дом. Вот цеста.
Прошли-то всего метров 200, а я думал - километр...
Выносят убитых. Их трое. Раненых побольше.
Кто как может, устраиваемся на ночлег.
- Почему остановили атаку? - спрашиваю у командира.
- А... говорят, не подготовлена. Да не в этом дело, рус. Взять-то Которац можно, удержать его трудно. Как удержишь? - они начнут контратаковать с трёх сторон: справа, от Добринье, слева, от Игмана,
и с фронта. А танки здесь вечно держать не будешь, их мало, они везде нужны.
- Но... зачем тогда...
- А пусть знают, что мы в любой момент готовы но штурм, перерезать эту жилу. Пусть держат здесь свои лучшие части, всю эту массу артиллерии. У нас же здесь всего батальон, а их - бригада.
- А почему танк не пришёл?
- Так пошли я танк, вы же бы не ушли! А у меня приказ: назад!
Ну, ладно, пойду получать очередную взъе... за неподготовленную атаку. Послушай, рус, оставайся ты у нас, что ты потерял на Грбавице?
- Там я уже привык... ребята... и вообще... В России говорят: один
переезд равен двум пожарам. Спасибо за предложение.
- Ну ладно, подумай. Не прощаюсь: возможно на рассвете повторят атаку.
Но танки ушли с позиций ещё ночью, а утром пришёл приказ:
всем вернуться в свои подразделения.
27 марта 1993г. , Сараево.
ВОЙНА СНАЙПЕРОВ В САРАЕВО
Грязный чердак полусгоревшего дома. Главное - цела крыша под красной черепицей. Она укрывает двоих: Драгиша со снайперской винтовкой и Тихона со стереотрубой; они - обычные бойцы нашей роты. Прицел Драгишевой винтовки приближает в семь раз, а стереотруба в 30. Парни стоят друг от друга метров на пять. Они вынули перед собой по черепичине и не отрывают глаз от окуляров.
- Видишь что-нибудь? - нетерпеливо спрашивает снайпер.
- Не-ет, - с досадой цедит наблюдатель.
Молчание. Сопение. Идёт охота на людей.
- Старуха шкандыбает, - произносит Драгише.
- Не трогай, - на всякий случай бросает Тихон.
- Без тебя знаю!
Молчание. Сопение. - А-а! - вдруг вопит Тихон, - Вон! Вон! Двое! Скорей, Драгише!
- Да где же, где!
- Да вон же, вон! Где Скупштина! Левее!
- Не вижу! - рыдает Драгише. - Что не видишь! Левее Скупштины, говорю! Раз, два, три... четвёртая улица! Двое! Вверх идут!
- Вижу! Вижу!
"Метров 600, не меньше", - бормочет Драгише. На несколько секунд повисает звенящая тишина - Драгише целится. И вдруг отклоняется от прицела, плюётся и матерится:
- Эх, мать их... Ушли! Свернули за угол.
Тихон тоже плюется и матерится, но уже в сторону Драгише:
- Ты б ещё больше ушами хлопал, осёл! (Передразнивает) "Где", "Где", в пи... Дай сюда винтовку!
Ребята усаживаются в продавленные кресла и перекуривают неудачу. Потом меняются местами: снайпер становится наблюдателем, наблюдатель - снайпером. Парни проводят на чердаке несколько часов, а потом идут дежурить в окопы. Эту позицию они оборудовали сами и ходят сюда по собственной инициативе. Так же действуют и другие бойцы роты. У каждой группы свои излюбленные позиции: на чердаках, на крышах, на верхних этажах, холмах, деревьях, в кабинах подъёмных кранов. Оружие используется любое - от карабина до ПК с оптическим прицелом. Применяются и приборы ночного видения.
Выбор оружия на всякий вкус: считаешь, что твой родной АКМ для такого дела не подходит, возьми в канцелярии или у товарища, что надо. Таков наш ответ на истребительную войну босанских снайперов,
ставших проклятьем города. Правда, попадают они нечасто, но что хорошего: идёшь по улице, а в стену бьёт пуля. Мерзкое ощущение! Реакция может быть двоякой: 1. Упасть (самое простое и безопасное).
Но неохота падать в грязь. 2. Бежать. Тоже неплохо: угол поля зрения снайперского прицела узок и ты из него исчезаешь. Отбежал - ищи укрытие. Сараевцы - и взрослые, и дети, и мужчины, и женщины, и гражданские, и военные - постоянно в напряжении. Также автоматически, как умелый солдат меняет магазин, они на каждом шагу ищут взглядом высотные здания, и если таковые открываются взору, тут же переходят на бег. А идущий следом знает: если прохожий
впереди побежал, беги и ты. Перекрёстки - только бегом. На столбах указатели: "Внимание! Снайпер!" или просто: "Снайпер!" и стрелка, указывающая направление стрельбы.
... Мальчишка-велосипедист мчит по улице, у указателя лихо разворачивается и мчит назад. Так и катается между указателями!
Прибыв в Сараево, я оказался как зверёк в чужом лесу. В горах Герцеговины снайперы, конечно, постреливают, здесь же в столовую спокойно не пройдёшь. Хочется осмотреть город, везде сунуть нос, но
поначалу я не знал ни улиц, ни позиций, ни конфигурации фронта, ни
простреливаемых участков, ни безопасных маршрутов... Но любопытство - горючее журналиста и пули пели у виска, били в землю,
в стену, в ствол дерева... ( я уже говорил: стреляют плохо), но всё же я метался как заяц в лучах фар, лишь за неделю освоился.
А местные давно привыкли. Они перебегают улицы, не особо спеша, со снисходительной усмешкой, живо крича друг другу: "Снайпер!
Беги!".
Город защищается, как может. Наиболее опасные направления сараевцы перегораживают кирпичными стенками, называемыми "берлинскими", бетонными блоками, поставленными "на-попа"
автомашинами, фанерными листами, натянутыми меж деревьев масксетями, простынями, одеялами... Фантазии нет предела: я видел
обычную волейбольную сетку, утыканную еловыми ветками. В стенах первых этажей зданий (обычно это торговые залы бывших магазинов,
кафе, ресторанов, площадки гаражей и т.п.) пробиты проходы так, что
путь пролегает пол их сводами параллельно простреливаемой улице.
И всё-таки вражеские снайперы бесчинствуют. Город в их власти.
На моих глазах убита женщина, другая ранена. Кстати гибнут в первую очередь именно женщины и дети: дети забываются, играя, женщины
теряют осторожность под прессом домашних забот. Когда я доставил очередную жертву на перевязку, начальник медпункта Йован Шеховац
сообщил мне:
- Зимой 4-5 пострадавших от снайперов, летом 8-10 в день, только каждый двадцатый - мужчина в военной форме.
Но надо учесть, что убитых в Йовану не доставляют, сразу в морг.
Жители ждут тумана или снегопада, как манны небесной, ясный солнечный день - божье наказание, в такой день по городу все передвигаются только бегом, машины проносятся со страшной скоростью, не убьёт снайпер, гляди, собьёт машина. Зимой ещё терпимо, не очень-то уютно снайперу в мороз на позициях. Но вот пришла весна и совсем житья не стало.
А где же сербские снайперы? Не такие, как мы, любители, а профессионалы? Имеются. Действуют. Однако центр города с его высотными зданиями - в руках противника, поэтому борьба идёт не на равных: в наших руках в основном одно-двухэтажный частный сектор,
а холмы на окраинах города только-только освободились от снега. Мы бьём зажигательными по верхним этажам зданий на территории противника, чтоб пожаром сделать их "прозрачными". Мы высылаем к снайперскому гнезду гранатомётчиков, а если оно вне зоны их досягаемости, вызываем из батальона дежурную БМП или танк, которые прямой наводкой выкуривают снайпера.
О поединках "снайпер против снайпера", как в Сталинграде, я не слышал.
Весна в этом году затянулась, в апреле ещё лежал снег. Почки на деревьях начали распускаться поздно для этих мест. А это важный военный фактор: листва скроет улицы от снайперских прицелов, глядящих с высотных зданий центра города. Одновременно на холмах вокруг Сараево, занятых сербами, зацветёт кустарник и поднимется мягкая высокая трава - холмы превратятся в прекрасные позиции для наших снайперов. И борьба разгорится с новой силой.
А пока остаётся признать: войну снайперов в Сараево выигрывают босняки.
2 мая 1993г., г. Сараево.
БОИ НА ЕВРЕЙСКОМ КЛАДБИЩЕ
В одном из районов Сараево, Грбавица-1, расположено обширное еврейское кладбище, где захоронены жертвы хорватского геноцида против евреев в годы 2-й Мировой войны. Ухоженное, заботливо оберегаемое в годы "коммунистической диктатуры" кладбище сегодня превратилось в настоящий ад для душ усопших. С мая по ноябрь 92-го территория кладбища, расположенного возле стратегической транзитной магистрали, использовалась босняками как плацдарм для наступления на левобережную часть Сараева и служила ареной ожесточённых боёв.
Сейчас кладбище продолжают удерживать отряды фундаменталистов, по его периметру проходит их 1-я огневая линия,
где возведены 4 дота. По данным разведки боем, в глубине расположены ещё 3 дота. С кладбища постоянно ведутся артиллерийские и пулемётные обстрелы сербских позиций и жилых кварталов Грбавицы-1. Сербские подразделения вынуждены открывать огонь на подавление.
Надгробия разрушены, синагога (местные жители называют её "капеллой") сгорела. Война не щадит и мёртвых.
Май-93, Сараево.
ДОБРОВОЛЬЦЫ
"Здесь красотки насурмлёны,
Бусурманы озлоблёны,
Змеи, с рыбьей головой! На Балканах милый твой..." Д.Кедрин.
"ПОЙТЕ МНЕ РУССКИЕ ПЕСНИ!"
Всякий русский человек, оказавшись в Сербии, на первом же шагу столкнётся с удивительным феноменом общения. Если вы обратитесь за помощью к прохожему, он сходу определит: "Рус!", улыбнётся, и не
признавая языка жестов, попытается говорить с вами по-русски. Он произнесёт несколько слов (обычно это "спасибо", "здравствуйте", "вы говорите по-русски?" и т.п.) затем беспомощно разведёт руками и сообщит, что он 7(8,9...) лет изучал русский язык, но... прохожий постучит себя по голове, попоёт или продекламирует по-русски
какой-нибудь куплет или просто строку.
Большинство собеседников порадует ваш слух, разумеется, "Катюшей", - на втором месте "Подмосковные вечера".
Рослый полковник Генштаба напел мне "Прощай, любимый город".
Официантка в солдатской столовой грудным голосом продекламировала:
"Белая берёза под моим окном
Принакрылась снегом, точно серебром..."
Есенин здесь вообще очень популярен. Ветеран Второй мировой браво выдал: "Канареечка жалобно поёт. Раз поёт! Два поёт! Три поёт!" - и смущенно умолк, разведя руками. А восемнадцатилетний
солдат, вчерашний школьник, исполнил:
"Мой костёр в тумане светит,
Искры гаснут на лету.
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту..."
Запылённый пехотинец вдохновенно процитировал:
"Скажи-ка дядя, ведь не даром
Москва, спалённая пожаром,
Французу отдана..."
Пацан-школьник изобразил следующее:
"Семь на деле дней в неделе,
Семь вещей у нас в портфеле:
Промокашка и тетрадь,
И перо, чтобы писать,
И резинка, чтобы пятна
Вытирала аккуратно,
И пенал, и карандаш,
И учебник русский наш!"
Загорелый белозубый черногорец, водитель звероподобного грузовика, не отрывая взгляд от дороги, процитировал:
"На земле в лесах дремучих,
В очень давний век,
Жил, скитался, где придётся,
Дикий человек."
Вот такие неожиданные сюжеты. Многое пришлось прослушать, в том числе такое, чего дома никогда не слышал. Правда, не всегда певец или чтец точно понимает смысл произносимого. Очередного исполнителя "Катюши" я спросил: "А как будет по-сербски ""груша"?
Спросил, чтобы записать в свой блокнот-словарик, ибо "яблоко" ("яблуко") по-сербски знал, а "груша" - нет. Певец сконфуженно ответил, что не понимает слово "груша".
Чтобы разобраться в явлении, я обратился к своему другу, бывшему учителю русского языка, а ныне переводчику Требиньской пехотной бригады Гойко Ильичу:
- Гойко, что вы, учителя, делаете со своими учениками, что они всю жизнь помнят иноязычный текст?
Гойко вздохнул и ответил:
- Учим. Знание наизусть хотя бы одного русского стихотворения обязательно. Иначе экзамен не сдать.
Не берусь судить о разных педагогических приемах, но был случай с трагической и героической окраской, когда эта наука сыграла свою роль. 30 сентября 1992 года в направлении села Фаслагича-кула
двигался сербский разведдозор - два "пинсгауэра" (легкие грузовики).
Задача: проверить сообщение местных жителей, что противник оставил село. В одной из машин, рядом с водителем, находился Сергей Мелешко, русский доброволец, учитель из Минвод. На въезде в Фаслагча-кулу "пинц" Сергея подорвался на мине, водитель Миломир Милошевич погиб, а Сергей был тяжело ранен в живот. На другом "пинце" его повезли в госпиталь, в Билече. Но Сергей умирал, и знал, что умирает. Он попросил склонившихся над ним товарищей: "Пойте
мне русские песни!".
И сербы пели, как могли. Пели всю дорогу, не смолкая, потому что знали русские песни.
Не довезли Сергея до госпиталя, умер Сергей.
Похоронили его на кладбище в Билече рядом с могилами русских воинов времён Первой мировой войны. Было много журналистов, радио- и телетрансляция на всю страну... На мраморе могилы - православный крест и надпись по-русски и сербски:
"Сергей Владимирович Мелешко.
1965 - 1992г.г.
Погиб на Герцеговинском фронте за свободу сербского народа.
Вечная память!"
Я поклонился солдату.
29 ноября 1992 г., г. Билече.
ДОБРОВОЛЕЦ ЕЛЕНА БАРДУКОВА
Об этой девушке я слышал давно: по Сараево ходили легенды о безумно храброй "рускине", сражавшейся на улицах в самые жаркие дни битвы за город.
- Ты знаешь, у нас тут была одна "рускиня", ох и отчаянная баба...
- начал в кафане очередной рассказчик.
Я не выдержал:
- Да что вы все: была, была... А толком ничего не скажете: где воевала, в каком подразделении?
- У нас. У нас во втором батальоне. Она в зенитной батарее наводчиком орудия была. Пойдём, провожу в батарею.
В превращённой в казарму квартире несколько человек резались в карты.
- Елена? - игра мгновенно прекратилась.
- У нас воевала. Я - командир её расчёта,- с гордостью представился Зоран Чикович. - Расскажете о ней обстоятельно! Запишите первую фразу: "Елена Бардукова - одна из самых бесстрашных, самых самоотверженных, самых отчаянных бойцов нашей батареи..."
- Не батареи, а батальона, - тут же поправил командира один из бойцов.
- И самая красивая девушка на Грбавице, - добавил другой.
И я стал записывать.
Елена Бардуква, 65-го года рождения, жила в Кривом Роге. За год до войны приехала в Сараево и работала официанткой в кафане. Когда начались бои, она сразу присоединилась к первому же сербскому подразделению и воевала с апреля по август 92-го.
- Чем объясняла она своё участие в войне? - продолжаю расспросы.
- Православием. Она говорила, что это - святая война, что мы,
сербы, защищаем свои дома, и нам надо помочь.
- Она была глубоко верующая?
- Да. В бою крестилась и крестила идущую вперёд пехоту.
Чтобы понять, в каком пекле очутилась Елена, надо хотя бы приблизительно представить, что творилось в Сараево в те страшные
апрельские дни. Всякие описания бледнеют перед явью. Артиллерийские залпы накрывали целые кварталы. Как свечи горели и с грохотом рушились высотные дома. Крупнокалиберные американские "браунинги, неясно как попавшие к врагу, железной метлой мели улицы, на которых неделями разлагались неубранные трупы.
Шло освобождение сербских районов Сараево, внезапно захваченных экстремистами в первые дни войны. Сербская пехота продвигалась вперёд, дом за домом, квартал за кварталом отбивая родные очаги. Батальон капитана Владимира Лучича освобождал район Сараево Грбавицу-1. Упорно продвигались бойцы средь горящих домов и развалин. Вплотную за атакующей пехотой орудийный расчёт
Зорана Чиковича на руках катил 20-мм скорострельную пушку "Вулкан". Едва занимали очередную позицию, Елена приникала к прицелу и прямой наводкой сокрушала вражеские доты, баррикады,
расчищая пехоте путь. У неё под рукой всегда был автомат, который она не раз использовала в бою, когда пушка была бессильна или когда к ней прорывался враг. Идущие в атаку пехотинцы видели у орудия высокую русоволосую девушку с пистолетом на широком ремне, в зеленой армейской рубашке, в легких брюках, в тапочках на босу ногу.
Они знали, что "рускиня" смотрит им вслед, отступать было стыдно...
Но откуда, - не понимал я, - она научилась военной профессии. Я
вот не умею стрелять из "Вулкана".
Бойцы засмеялись:
- Мы научили её. Да она всё налету схватывала. Голова на месте!
В России все девушки такие умные?
- Не все, но многие.
До конца жизни будет помнить Елену Миле Батинич. Их накрыло одной миной, но Елена поднялась, не задетая, а Миле остался лежать,
раненый в руку и в голову.
- Она тут же меня перевязала, остановив кровотечение. Теперь сто лет жить буду, - смеётся Миле.
Как мог, оберегал в бою Елену её близкий друг Славише Мачар.
- С нею было трудно, она не терпела никакой опёки, - жалуется Славише.
- Почему она уехала?
Лицо Славише темнеет.
- Известно ли вам такое слово "ностальгия", - со вздохом произносит он, - Лена больше года не была дома и уже собралась навестить родных, как началась война. К августу мы освободили почти все сербские районы города и перешли к обороне.
- Слушай, Славише, я разыщу её в России и запишу её рассказ. Дай адрес.
- Не дам!
Это не понравилось расчёту:
- Мачар, не валяй дурака! Быстро дай русу адрес!
- Ребята, клянусь, дома оставил. Принесу.
Не принёс. Ну да ладно, главное-то я узнал и понял: эти парни никогда не забудут русскую девушку, пришедшую на помощь в тяжкий для их Родины час.
17 марта 1993г., Сараево.
В БАНЮ ПОД ОГНЁМ
Весна! Скоро весна! Хотя снег в сосновых борах на окраинах Сараево еще сохраняет свою ослепительную белизну и пушистость, чувствуется, как его уже подтачивает набухающая тяжёлая влага. Я стою на обочине пустынной дороги и, задрав голову, слушаю перестук дятла. Умиляюсь: надо же - дятел! Жива, значит, природа! А то всё вороны да вороны... Весеннее настроение мигом улетучилось: ворона - это вам не какая-нибудь драная чёрная кошка, это гораздо серьёзней... На войне обязательно надо верить в две вещи: в собственную судьбу и в приметы. Не бояться примет, а верить и учитывать.
Грязная раскисшая дорога через 5 км должна привести меня в баню. Если ворона будет не права. А не идти в баню я не могу: я уже три недели без бани. Проблема возникла внезапно, но естественно: в
батальоне, куда я недавно прибыл с Герцеговинского фронта, все солдаты и офицеры местные, сараевские, и такой обязательный элемент солдатского быта как "помывка личного состава и замена белья" отсутствует за ненадобностью. Помыться и сменить бельё можно только в тылу бригады, в казарме имени героического партизана прошлой войны Славише Вайнера Чичо. А тыл на этой войне - понятие условное: позиции противников - слоёный пирог.
Наплевав на ворону, но насторожившись, я двигаюсь на вожделенную встречу с горячей (как я надеюсь) водой и мочалкой.
Меня предупредили, что путь опасен и подробно описали все простреливаемые участки. Я иду, вооружённый знанием, поглядываю по сторонам и жадно вдыхаю свежий, влажный, без запаха гари, воздух. Нет, всё-таки можно считать, что зима позади. Нудная холодная военная зима, когда ночи бесконечны, на позициях мороз, а в блиндажах дым от сырых дров, и обувь мокрая, и одежда грязная, и
костры, костры, костры... Кто воевал зимой, тот трижды солдат. Летом
легче. Но летом опаснее. Летом борьба обостряется, обе стороны любой ценой стремятся решить свои задачи до следующей зимы,
чтоб спокойно уйти в спячку.
Ах, чёрт с ней, с опасностью! Лето есть лето, и всё тут! Я голосую,
но бесполезно, редкие машины поносятся стрелой: на дорогу смотрит высота Дебело, там противник. Мне тоже следует глядеть в оба, но беда в том, что опасность не устережёшь: пуля ударила в остов сгоревшей машины внезапно. Исчезаю! То есть быстро приседаю за упомянутый остов и снайпер меня больше не видит. На покорёженном металле легковушки различаю: "ЛАДА". А, земляк! Спас, спасибо. Я немного выжидаю и делаю стремительную перебежку в кювет, потом, пригнувшись, несусь дальше. Забор. Я выпрямляюсь и перевожу дыхание. Всё! Теперь 2 км можно смело топать в полный рост: дорога не видна противнику.
На дороге выцветший, но всё ещё грозный плакат: "Мобилизация! Мобилизация! Мобилизация! Все - на фронт! Всё для фронта! Все за нацию! Всё для нации! Сербы, защищайтесь!".
Я бодро шагаю по стылым лужам и размышляю о негодяе-снайпере: наверняка, подлец, записал меня на свой счёт. Что он видел в прицел? Я шёл и после выстрела как бы упал. А я жив и невредим.
Как вообще можно проконтролировать снайпера? Что реально значат их личные счета? Столь глубокие мысли не мешают мне обозревать
достопримечательности сараевских окраин. Например, мемориал павшим в ту войну, защищая от захватчиков страну под названием "Югославия". Королевская армия не смогла её защитить, продержавшись три недели; за дело взялись коммунисты Тито. У входа в мемориал статуя женщины на коленях, воздевшей руки к небу. Что ж,
пусть поплачет, помолится обо мне, обо всех нас, сегодняшних. На широких ступенях мемориала нетронутый снег - сегодня сюда никто не ходит. А я пойду, хотя подниматься на холм не рекомендуется из-за негодяев-снайперов. На сером граните строгими чёрными буквами -
имена защитников страны. Я стягиваю с головы пилотку. Тысячи имён,
сербских, хорватских, мусульманских. Узнаю, что здесь покоится и Славише Вайнер Чичо, в казармах имени которого меня, предположительно, ждет хорошая баня.
Сбегаю с холма на унылую дорогу и двигаюсь дальше. Молчаливые дома, но кое-где теплится жизнь. Гаубица в окопе. Два бойца в распахнутых телогрейках азартно пилят дрова на обычных "русских" козлах. Рыжий кот на белом снегу явно неголодный и не дикий. Невдалеке кричит петух. Навстречу печальной чередой идут три женщины в чёрном. В обочинах множество разбитых, искорёженных автомобилей всех марок. К дороге лепятся бесчисленные ресторанчики, кафе, закусочные. Они до сих пор хранят остатки зазывной привлекательности, но двери на замках, окна заложены кирпичами и мешками с песком. А ведь всего каких-то девять месяцев назад и окна, и двери были распахнуты, лилась музыка, за столиками бесшабашно веселились католики, православные, мусульмане - югославы, боснийуы, сараевцы, щедро платя друг за друга. Что сделалось с людьми? Политика? Экономика? Пропаганда? Всего этого мало, чтобы заставить вчерашних соседей убивать друг друга. Есть
что-то ещё. Но что? Что? Я ищу ответ и не могу найти. А на войне много
думать опасно для здоровья, думать надо мало и быстро. Я не заметил, как пересёк границу опасной зоны.
"Сидит дятел на суку
С автоматом на боку."
"Дятел" напомнил о себе свистом пули. Исчезаю. Исчезаю за сосной. Второй снайпер оказывается честнее первого, он не верит, что я убит и три раза обстреливает место моего исчезновения. Но сосна толстая. Выждав, пока "товарищ" успокоится, я стремглав несусь к перевёрнутому грузовику. Дальше путь лежит меж высоких фанерных щитов, заслоняющих дорогу от снайпера. Кое-где вместо щитов натянуты металлические сетки, утыканные хвойным ветками, кое-где - поставленные "на-попа" автомобили. Такая стена тянется довольно долго и выводит к перекрёстку, на котором пост военной полиции.
Проверка документов, но у меня документы не проверяют, а машут рукой: "А, рус! Как дела? Нормально? Иди, иди..." Откуда меня здесь-то знают - от этого перекрёстка до роты 3 км. Я улыбаюсь до ушей и шествую мимо. Теперь километра полтора можно идти спокойно: враг далеко.
Трехэтажный дом: крыша снесена, стены в копоти, перекрытия
рухнули. Это какой же силы огонь бушевал на высоте, стерегущей узкий мост! Автобусная остановка, на которой давно никто не останавливается. И опять молчаливые унылые дома. Если на веранде развешено бельё, значит дом обитаем. Дорожный знак "Осторожно, дети!". Видно, что был сбит, но недавно восстановлен. Радио сообщило, в некоторых районах города заработали школы. Не враньё:
школа работает, навстречу ребятишки с ранцами за спиной. "УНПРОФОР! УНПРОФОР!" - завопил передний мальчишка. Дети радостно загомонили и мигом выстроились вдоль обочины. Оборачиваюсь. Приближается колонна выкрашенных в белое грузовиков под голубым флагом - в Сараево следует гуманитарная
помощь ООН. Дети радуются и машут руками, а я сдерживаю готовое выпрыгнуть из груди сердце: головной бронетранспортёр БТР-60пб -
с рисунком "жовто-блакитного" флага на башне! Наши! Украина! А на
бортах звероподобных шестиосных грузовиков красуется надпись -
"Россия"! А я три месяца не слышал русской речи. До меня не дошло из дома ни одно письмо и ни одна газета. Остановить! Поговорить!
Узнать новости! Это судьба! Но как остановить колонну! Мысли вихрем проносятся в голове, но без зримого материального эффекта: хвост
колонны исчезает за поворотом. Эх! Тьфу!
Но оказалось, плеваться рано: я свернул за угол и увидел упомянутый хвост. Остановились! Впереди перекрёсток, что-то
задержало! Я со всех ног бегу к замыкающему колонну легковому "вольво". В салоне четверо.
- Привет, земляки!
Недоверчивые, ощупывающие взгляды. Не беда, я уже знаю, что россияне за границей не бросаются в объятия друг другу, да и кого видят - небритый тип в помятом френче с автоматом за плечом.
- Привет, привет... А ты кто такой?
- Хамкин Юрий Михайлович, из Самары. Я здесь на фронте, доброволец. А вы откуда?
- Из Москвы, - отвечает седовласый худощавый человек рядом с водителем.
- Что же, родной дом горит, а вы здесь воюете?
Так-так. Узнаю своих: сразу начинается выяснение отношений.
Рассуждения. Поучения. Нет, чтобы просто протянуть руку и сказать: "Здравствуй!". Это ж надо: дом горит! Я усмехаюсь:
- Так уж и горит? Знаете, я неплохо стреляю. Значит мне пора возвращаться домой?
- Нет-нет, - отбояривается седовласый, - я так вопрос не ставил. А что вы ещё умеете делать?
- Я журналист.
- А-а, понятно, в России сейчас журналистам, действительно, делать нечего.
- Скажи-ка, лучше, сколько тебе платят? - подаёт голос широкоплечий мужик с круглым "рассейским" лицом.
- В натуральном выражении 20 кусков мыла, что в переводе с сербского на русский означает 8 бутылок водки.
- И за эти деньги ты воюешь! - самый молодой аж подпрыгнул
на сидении.
- Каждому своё, - философски замечает седовласый.
- Золотые слова и вовремя сказаны,- искренне подтверждаю я.- А что твориться на Родине?
- Нет, ты объясни, - горячится широкоплечий, - я понимаю: допустим, ты Дон Кихот. Но ради чего ты сражаешься?
- Сербам надо помочь. Сербия веками находилась под покровительством России. Это наш друг и стратегический союзник, - старательно объясняю я, понимая, что ничего не объяснил.
Трое в машине дружно вздыхают, не проронивший ни слова водитель продолжает глядеть на меня, как на летающую тарелку.
- Кормят-то как? Не голодаешь? - тоном радушной домохозяйки интересуется широкоплечий.
- Нормально кормят.
- А как отношения с сербами? - живо спрашивает молодой.
- Отлично. Живём душа в душу.
- Хотите знать, что творится в России? - в голосе седовласого проскальзывают теплые нотки. - С ноября, говорите, здесь. Так ничего не изменилось с ноября. Ну Гайдара пнули...
Я забрасываю мужиков вопросами: продолжает ли падать рубль?, как ведёт себя Хасбулатов?, что с ваучерами?, что в Татарстане, что в Чечне?, что в Абхазии?, что в Карабахе? Вопросы сыпятся как из рога изобилия, но мужики подробно и толково объясняют, едко и остроумно комментируя.
- Трогаем, - завопил водитель впереди стоящего грузовика.
- Ну ты вот что, Михалыч, - седовласый помялся, - мы все сталкивались с этой проблемой: Югославия в блокаде, нельзя ни посылку, ни перевод послать семье. Но мы наладили связь с Россией. Каждый четверг мы проезжаем этой дорогой. Если что надо передать, давай, дойдёт точно по адресу.
- Как в аптеке, - подтверждают остальные.
- И ещё запиши на всякий случай белградский адрес нашей транспортной колонны. Это рядом с посольством. Будешь в Белграде, заходи - любую проблему решим.
Я киваю и каждому жму руку. Колонна трогается и уходит, а
я опять шагаю по раскисшей дороге и размышляю над вопросом, который часто слышу на разных языках, и на который опять не смог ответить: "Зачем ты здесь?". Сам-то я точно знаю зачем, а вот ответить другим не могу. Сегодня нет убедительного ответа, есть правильные, но не убедительные ответы. Это - сегодня, когда сербский народ вступил в полосу тяжких испытаний. Но кончатся испытания, будет победа, будет счастье и процветание. И тогда неизбежно встанет вопрос: а где была Россия в тот трудный час? Вопрос крайне сложен, возможные ответы неоднозначны, но один ответ готов уже сейчас: здесь были добровольцы из России. Нас было мало, но это не одно и тоже, как если бы нас совсем не было. Интересно, придёт ли тогда кому-нибудь в голову спросить: "Так зачем же ты ехал в Сербию?"
Внимание! - поворот. За поворотом гора Моймило - кость в горле нашей обороны. Моймило господствует над казармами "Чичо", которые уже видны. Там идёт бой. С Моймило бьют пулемёты, положаи по периметру "Чичо" огрызаются. Как ни парадоксально, но мне эта заварушка на руку: тут вражеским снайпера не до одинокой личности на дороге. Посему решаю не бежать, а перейти на спортивную ходьбу.
Бой идёт, но баня работает!
- Горячая вода есть? - спрашиваю с порога.
- А, рус пришёл! Проходи, всё есть! - навстречу поднимается сухонький старичок в военной форме без знаков различия.
Ну а в бане-то меня откуда знают?
- У вас всегда есть горячая вода?
- Всегда! - гордо отвечает старичок.
- А чистое бельё?
- Всегда!
- Добре.
Я раздеваюсь и бегу под душ. О блаженство! Кайф! Балдёж! Нирванна! Величайшее это удовольствие - горячая вода! Но за него, как за всякое удовольствие, надо платить. Вопрос только - чем: жизнью, здоровьем или острыми ощущениями. Счастье военное, и цена военная.
Помолодевший душой и телом, я медленно одеваюсь: спешить
не надо: предстоит обратный путь.
6 марта 1993 г., Сараево.
ПРОТИВНИК
ГЕНОЦИД, КАК ВАРИАНТ ДЕМОКРАТИИ
"Есть война, солдат воюет,
Лют противник - сам лютует..."
А. Твардовский.
Одиннадцатый месяц грохочет Сараево артиллерийским и ружейно-пулемётным огнём, но здесь, в штабе 4-го батальона Первой
Сараевско-Романийской пехотной бригады Войска Сербской республики (ВСР) , выстрелы и взрывы звучат приглушённо. Сегодня, 22 января вдруг подали энергию, работает телевизор. На столике, когда-то называвшемся "журнальным", в чашках дымится кофе. Бородатые люди с оружием, весело переговариваясь, смотрят на экран. И я смотрю. Телевидение в Сараево под контролем хорват и босняков, на экране полуголая красотка извивается перед микрофоном. И сразу другой кадр: молодецкий строй одетых в пятнистую униформу рослых солдат под голубым, в крестах, национальным флагом. Офицеры батальона начинают плеваться и кричать: " Эти хари надоели! Где красотка?" И хорватское ТВ выполняет заказ: танц-зал, сразу много красоток и элегантных мужчин (вот она, настоящая "европейская" жизнь!). И опять через несколько секунд кадр меняется: пылающий высотный дом, стреляющий хорватский танк; кадр меняется: огромный, залитый светом универсам, чьи полки ломятся от снеди, витрины шикарных магазинов... Но вот снова: хорватский солдат на поле боя делает стремительную перебежку... И так далее: кадры сытой весёлой жизни вперемежку с военной хроникой. Сюжет не требует перевода: мы видим демократию и защитников демократии.
Хорватские средства массовой информации немало и талантливо потрудились над созданием облика этой войны в глазах
"цивилизованного мира". Разработано несколько легенд. Давайте соотнесём их с жизнью. Итак,
Легенда №1: Суверенная Хорватия борется против коммунистической агрессии Белграда, за утверждение в республиках бывшей СФРЮ ценностей западной демократии и цивилизации.
...Я выхожу из штаба и подхожу к шлагбауму, около которого часовой. Хоть он ростом невелик, но вид имеет тоже молодецкий - одни усы чего стоят! Правда, усы седые. И вооружён боец пятизарядной винтовкой времён Второй мировой войны. Это Милан Вукович(6), ему 64 года. Он - доброволец.
- Где твой дом? - спрашиваю.
Боец указывает рукой на добротный каменный дом в ста метрах
от своего поста и смеётся:
- Скоро смена, старуха уже ждёт.
На экране хорватский солдат защищает некую демократию, а в жизни старый серб защищает свой дом и возможность жить в нём по своим законам.
Мы едем на передовую, в роту, за рулём авто командир роты.
Он останавливает машину у своего дома и приглашает меня зайти. К отцу бросается 9-летний сын Огнен. Наблюдая эту встречу, я не выдерживаю и отворачиваюсь. Близко грохнула мина. Сын вздрагивает и прижимается к отцу.
- Папа, я боюсь!
- Не бойся, сынок, всё это тебя не касается, - утешает отец. А из другой комнаты слышен плач: это плачет мать командира, у которой убили брата. Командир находит слова утешения и для матери. Мы пьём кофе и идём в роту, на передовую. Это в трёхстах метрах от дома.
Рота полностью укомплектована жителями Сараево - сербами.
Под оголтелым давлением "международной общественности" Югославская Народная армия ушла из города в начале июня 92-го года
в отличии от регулярной армии Хорватии, продолжающей воевать на тех же позициях за границами своего государства. Соотношение сил на фронтах 1:3, 1:5 в пользу хорват и босняков, на один сербский положай приходится три неприятельских. Почему я это утверждаю? Испытал на собственной шкуре: третий месяц несу службу на сербских положаях.
Легенда № 2: Хорватская армия сражается за единую демократическую Босну и Герцеговну, в которой три равноправных народа будут жить дружно и счастливо. Вернёмся к телепередаче. Группа солдат на перекуре. Вопрос корреспондента: "Вы за единую Босну и Герцеговину?". "Да! Да! Да!" - трижды прозвучало в ответ.
... Как вам нравится картина: течёт по Босне речка Дрина, плывут по Дрине чередой плоты, на плотах стоят ведра, а в вёдрах... человеческие глаза. Да-да, вёдра полны выколотых человеческих глаз!
Это глаза убитых сербов. Впрочем, многим выкалывали глаза ещё живым. 1941 год. Геноцид хорватов против сербов. Сейчас в печати называются разные цифры замученных: 700 тысяч, 1,5 млн. Сами хорваты признают цифру в 300 тыс. человек. Вдумайтесь в эти цифры -
у вас не шевелятся волосы на голове?
И вот переживший геноцид народ пытаются убедить, что уж на этот-то раз он точно будет жить в демократическом государстве. А эти недоверчивые сербы схватились за оружие и начали агрессию! ( Ситуация предельно усугубляется непонятным историческим фактом: большинство хорватских живодёров, в отличие от нацистских живодёров, остались совершенно безнаказанными. Не пора ли это исправить по принципу "лучше поздно, чем никогда"?)
Сама по себе идея создания единой Босны и Герцеговины выглядит вполне привлекательно. Я даже допускаю, что если б не пролилась кровь, нечто подобное можно было бы вообразить. Если б не пролилась кровь. Которая обильно пролилась. В этих условиях утверждать, что ведёшь войну за "единую демократическую Босну и Герцеговину" - низкопробное трюкачество.
Гостинца в Требинье. Я уезжаю на другой фронт, сдаю ключ от номера и прошу вернуть военный билет. Но найти билет не могут (потом нашли). Я сообщаю о происшествии знакомому начальнику одного учреждения. Тот пугается: а если билет у усташей? Несколько дней назад он написал записку администрации гостиницы с просьбой устроить меня, записка в билете.
- Усташи в 6 километрах от города, если они придут, они уничтожат всю семью - за помощь русскому добровольцу, - говорит начальник. Если вы думаете, что этот человек паникёр, значит вы никогда не жили в городе, в шести километрах от которого стоит жестокий враг.
Так за что же реально воюют "защитники демократии"? За "жизненное пространство". Да-да, как ни банально это звучит, война идёт за территории, на которых веками проживает сербское население, но которые усташи почему-то объявили "своими". В случае победы "цивилизованных демократов" сербы будут изгнаны с этих
территорий. Впрочем, "изгонять", скорее всего будет некого: при приближении "рыцарей свободного мира" сербские деревни пустеют,
убегают все, до единого человека. Бежит всё живое. У нас на положае "Гром" жил кот Марсоня, убежавший из захваченной усташами деревни Шоша к своему хозяину - бойцу положая.
Легенда №3. Сербские вооружённые формирования осуществляют геноцид мирного хорватского и мусульманского населения, со стороны же "защитников демократии" имеют место
"отдельные эксцессы".
Здесь всё просто и нагло, с милой непосредственностью ставится с ног на голову. Сербские отряды не в состоянии проводить массовые карательные акции против мирного хорватского и мусульманского населения по удивительно наглядной причине: они ведут бои преимущественно в своих населённых пунктах, где до войны проживало незначительное количество хорватских и мусульманских семей.
(Я указываю на эту причину, намеренно избегая говорить о
высокой общечеловеческой культуре и христианском милосердии сербских бойцов, сражающихся за родные очаги. Кто сегодня на Западе верит в мораль и нравственность?!)
В ходе боевых действий вероломно захвачены и к настоящему моменту удерживаются сотни сербских населённых пунктов, в которых оккупанты развернули массовый террор. На протяжении всей войны усилия сербской армии направлены исключительно на то, чтобы возвратить эти города и сёла. Конечно, в ходе контратак сербские отряды захватывали и захватывают отдельные чужие села и тогда, действительно, случаются эксцессы. Но это именно эксцессы и никак не больше. Избежать на войне эксцессов, к сожалению, невозможно.
Постоянно находясь на передовой, беседуя с бойцами и крестьянами (что, кстати, на Герцеговинском фронте одно и то же), я
составил список сожжённых хорватами сербских деревень. Чтобы ясно
осознать масштабы террора, необходимо помнить, что речь идёт о клочке земли всего, примерно, в 300 квадратных километров. Территория называется Бобаны и прилегает к юго-западному краю Попова поля под Дубровником. Необходимо также понять, что этот список неполный, ибо не из всех сгоревших сёл я встретил погорельцев. И ещё важный момент: это список сёл, сожжённых карательными командами, сюда не вошли села, разрушенные артогнём в ходе боевых действий (например, Хум).
Итак, в местности Бобаны в руках регулярной армии Хорватии 36 сербских населённых пунктов. Из них полностью сожжены Бакшичи, Букани, Горогаши, Грецы, Завала, Иваница (сам видел). Киев Дол, Ламбите, Мисите, Сливница, Невада (сам видел), Чвалина, Чопице, Щеница, Щенове, Дол.
Разговаривая с жителем Иваницы Славко Булатовичем, я сначала никак не мог взять в толк:
- Ты, наверное, хочешь сказать, что деревня сгорела от артиллерии в ходе боёв. Так, что ли.
- Нет, не так, совсем не так, - горячится Славко, - мы без боя оставили село, отойдя на господствующие высоты. С них всё видели, спросите ребят, - Славко указывает на греющихся у костра бойцов, -
спичкой сожгли они село - ходили и поджигали дома. Это банда, а не армия.
До войны Славко имел коня, две коровы, 23 козы и овцы.
- Всё погибло, - сокрушается он.
Но в Иванице жили ещё три его брата и сестра, все смейные, от их хозяйств тоже ничего не осталось. Полностью обездолено семейство. И таких семей - десятки тысяч (если не сотни - кто считал?).
О геноциде против Православия надо писать отдельной строкой, только никакой бумаги не хватит. Достаточно сказать, что излюбленная "шутка" "воинов Аллаха" - отсечение ножом у пленников или просто мирных жителей трёх пальцев на правой руке, тех, которыми православные люди осеняют себя крестным знамением.
По данным Зворничко-Тузланской епархии ("Православье", 1 декабря 1992 г.) стёрты с лица земли до фундамента храмы в населённых пунктах Прибойвечи, Криничи, Сребреник, Сребреница,
Дервента, Босански Лужаны (2 храма), Полье, Збориште, Босански Брод, Спековац, Лиснечи, Винска, Врела, Свилай, Гнионица, Подгаеви, Кладонь, Пожарница, Егинов Луг, Ясеница, Дубница, Босански Биела, Церик, Модрица, Градачац, Кречане, Маглай, Костериш (2 храма). Ещё 39 храмов, монастырей, часовен, других объектов культа получили разрушения различной степени.
По разным данным в войне уже погибло от 40 до 100 тысяч сербов. Точную цифру узнать трудно, т.к. поборники демократии продолжают оккупировать сербские территории и дают данные (если дают!) в соответствии с изложенными выше легендами. Но опять же требуется ясно понять: цифры эти касаются, в основном, гражданского населения. Сражаясь умело и самоотверженно, сербские боевые формирования, в отличие от врага, несут незначительные потери.
А теперь несколько строк о стоящих за спиной. Кто дирижирует конфликтом? Дело в том, что пленные, простые люди, и хорваты, и мусульмане, бормочут нечто невразумительное. Их спрашиваешь:
- Ты что, плохо жил до войны?
- Нет, до войны я жил нормально, жаловаться особо не на что.
- Так за что же ты пошёл воевать?
И начинается натужный, бессвязный речитатив про "наши границы", "суверенитет"" и, конечно, "демократию".
Совершенно очевидно, что конфликт раздут искусственно, он
резко противоречит ходу свободного экономического развития страны, насущным интересам людей всех национальностей и
вероисповеданий. Качество жизни снизилось на несколько порядков.
Так в чём тут дело? Дело в кардинальном изменении всей общеевропейской ситуации после объединения Германии, расширяющей теперь сферы влияния в сторону бывшего соцлагеря при (на данный момент) поддержке Запада, кичливо ощущающего себя победителем в "холодной войне"". В этом аспекте с Хорватией всё ясно: традиционно Хорватия - меч Германии на Балканах. Когда в Германии создавали концлагеря (Бухенвальд и проч.), тогда и
Хорватия создавала концлагеря (Ясеновац и проч.). У нас в стране почему-то тщательно замалчивается, что два хорватских корпуса участвовали в походе на Сталинград, но ... не пройдя и полпути,
были полностью уничтожены. Сегодня немцы ходят в великих демократах, ну и хорваты тут как тут - прямо-таки гигантские демократы.
Сложнее дело обстоит с босняками-мусульманами. Кто дирижирует ими? Не спешите указывать на Турцию. Как показали события в Афганистане, ни США, ни Запад не гнушались оказывать изобильную материальную помощь исламским фундаменталистам Хекматияра, отрубавшим ноги женщинам только за то, что носили юбки, а детям - руки за то, что ходили в школу.
Так что не всё просто. Ну а Турция? Продиктована ли её политика в нынешнем кризисе, как утверждают сами турки, "исторической ответственностью за судьбу единоверцев", или Турция, используя некий шанс, стремиться вернуться на Балканы, откуда её полтора века назад вышвырнули штыками мои прадеды, вместе с повстанцами.
Что касается России, то совершенно очевидно: нынешняя примитивно-близорукая политика козыревского правительства на Балканах моей Родине даром не пройдёт. Всё придётся исправлять и возвращать. Всё! Сегодня Россия напрямую не ощущает свою уязвимость на данном стратегическом направлении, в угоду сиюминутным псевдоинтересам предаёт исторических союзников, завтра придётся кусать локти. К тому времени гржданин эРэФ Ельцин будет на пенсии писать мемуары, (а может быть и вознесётся к Сахарову). Он, по привычке кается, возможно, напишет: "Да, признаю, мы недооценили важность балканского вопроса..."
Исправлять придётся другим.
28 января 1993, г. Пале.
МИРНАЯ ВСТРЕЧА СЕРБОВ С ХОРВАТАМИ
Осенью 90-го, в разгар боёв в Хорватии, сербский вертолёт перебрасывал подкрепление на Славонский фронт. В это время линия фронта подвинулась, вертолёт приземлился уже на захваченной территории. Двенадцать бойцов один за другим спрыгнули на некошеный луг. Лётчик, перекрывая гул винтов, крикнул: "Наши
где-то рядом, поищите тут". И улетел.
Бойцы озирались, пытаясь сориентироваться. На опушке показалась группа в такой же форме.
- Эй, - позвал один из сербов, - мужики, идите сюда!
Незнакомцы подошли. Все закурили, угощая друг друга.
- Ребята, знаете, мы как бы заблудились, - продолжил серб, -
где позиции?
- Сербы только что отошли туда, - махнул рукой пожилой, богатырского сложения мужик.
- Э... кто отошёл?
- Сербы.
- А вы кто?
- А мы - хорватская милиция.
- А мы - сербская пехота.
Все вдруг перестали курить и принялась с тревогой оглядывать друг друга. У обеих групп оружие под рукой, численность примерно равна... Повисло тяжёлое молчание.
- Вот что ребята, - сказал, наконец, пожилой, - нам эта война не нужна. Я маму... того, кто её затеял. Но тут, рядом, эти чёрные(7).
Вы им лучше не попадайтесь: зверьё. Вот этой тропкой бегите в лес и метров через 300 увидите ручей. За ручьем - ваши. Не бойтесь, в спину стрелять не будем. Слово!
И товарищи пожилого дружно закивали.
Сербы поверили, потому что те и другие говорили на одном языке. Потому что всего месяц назад они жили в одном государстве,
вместе учились, работали, танцевали в кафе... Потому что яд ненависти ещё не отравил души.
Сербы ушли по тропке в лес, подставив спины, в которые никто не выстрелил.
7 апреля 1993 г., Нови-Сад.
СЕМЬЯ ПОПОВИЧ ПРОДОЛЖАЕТ СРАЖАТЬСЯ
В Сараево на улице Братства и Единства стоит печальный дом с вывеской на сербском и английском: "Комиссия ВСР по обмену пленными и интернированными". Сюда стекаются сведения об оставшихся за фронтовой чертой, о пропавших без вести. Каждый, кто
пробрался с той стороны или вызволен путём обмена, даёт Комиссии сведения: кого встречал за линией фронта живыми или слышал, что живы, об их местонахождении, состоянии здоровья, материальном положении... Таким путём не раз приходилось получать доказательства, что человек, который в обменных списках, представленных друг другу враждующими сторонами, числится
погибшим, на самом деле жив. Все сведения заносятся в компьютеры.
У здания в любую погоду бесконечная вереница заплаканных, закутанных в чёрное женщин в надежде узнать хоть что-то о судьбе близких. То и дело подходят хмурые мужчины с оружием. Этим стоять некогда. Они сразу протискиваются к столу:
- Дарко, о моих что-нибудь уже известно?
- Пока нет, Сава, извини...
Солдат матерится и уходит опять на позиции.
Но в компьютерах Комиссии накапливаются и иные сведения -
свидетельские показания о пытках и геноциде, о казнях, о произволе местных властей, имена палачей и их покровителей. Сербское население самопровозглашённой фундаменталистами "единой демократической республики Босны и Герцеговины" поделено сегодня ими на 4 категории:
1. Пленные. Это не только и даже не столько захваченные в бою,
это, в большинстве, заложники из мирного населения, которых можно, в перспективе, обменять или взять за них выкуп.
2. Пособники врага. В эту категорию занесены все, кто когда-либо высказал хоть какое-то несогласие с "властью". Стандартное "государственное" обвинение - "сигнализировал(а) врагу ракетами или по радио". Это неважно, что ни ракет, ни передатчика при обыске не нашли - значит успел(а) уничтожить.
Первые две категории содержаться в тюрьмах и лагерях, разумеется, без суда и следствия.
Третья категория - мужчины призывного возраста, находятся под домашним арестом и привлекаются к оборонительным работам под конвоем, в составе "рабочих рот".
Четвёртая категория - все остальные.
Об этом и многом другом рассказал мне Дарко Кртинич, заместитель Председателя комиссии, куда я пришёл написать о её работе. Много изломанных войной судеб, леденящих кровь свидетельств прошло перед глазами, пока я работал с документами, любезно представленными Дарко.
- Юра, хочешь, я расскажу тебе одну историю, случившуюся совсем недавно, - предложил Дарко. - Это, в общем-то обычная
история. Обычная. Но так получилось, что я сам занимался ею от начала и до... ну, конца у этой истории нет. Она окончится вместе с войной. Слушай.
Жила до войны в Добринье, в собственном доме дружная семья Поповичей: отец Чедомир (60 лет), мать Эсма (55, мусульманка),
и сын Зоран (25). Добринье - район Сараево. И вот началась эта война.
С первых дней Добринье оказалось захваченным сепаратистами, но Зоран успел уйти и вступил в Сербскую армию. О судьбе родителей ничего не знал. В начале июня мы освободили часть Добринье(Добринье-4), до отчего дома Зорану оставалось буквально два квартала... Но фронт встал, опоясавшись колючкой, минными полями,
траншеями и дотами. Зоран стал ждать следующего наступления.
Тем временем во вражеском стане пронюхали, что Зоран в рядах ВСР(8), что он рядом, и под предлогом "шпионской связи" арестовали отца. Беда Чедомира заключалась в том, что это был, по нашей терминологии, "неофициальный арест", его произвела фундаменталистская группировка, контролирующая данный район.
Чедомира бросили в т.н. "частную" (принадлежащую данной группировке, точнее, её главарю) тюрьму. Сколько таких тюрем мы не знаем, а что в них творится, в мире вообще никто не знает: ни одна международная комиссия, тот же Красный Крест, к примеру, туда
не добирается: их же как бы не существует. Ну а нам "международное сообщество" не верит.
Чедомира и Эсму удалось обменять. Чедомир долго лежал в госпитале. Всё что я расскажу дальше, со слов Чедомира зафиксировано в памяти компьютера и документально оформлено.
Эта частная тюрьма располагается в подвале бывшего магазина
"Сунце" ("Солнце" - Ю.Х.). Тогда в ней находилось около тридцати человек; имена тех, кого запомнил, Чедомир нам назвал. Подвал небольшой, люди напиханы как сельди в бочке, на бетонном полу вода по щиколотку. Арестованных избивали по нескольку раз в день, просто так, без всякого "допроса". Как-то одним ненастным днём, по осенней распутице я спешил по дела Комиссии в Лукавицу. По дороге встретил похоронную процессию. Сердце оборвалось, когда узнал в колонне Эсму в чёрном и Зорана.
Вот такая история. А мать и сын, похоронив главу семьи, остались на первой линии. Они продолжают сражаться.
Хочу ещё раз подчеркнуть: история эта по нынешнему времени - самая обычная, но от начала ей выпало заниматься мне. И теперь я чувствую, моя судьба оказалась в какой-то необъяснимой связи с судьбами этих людей, - так закончил Дарко Кртинич рассказ.
Февраль-93, Сараево.
ИНТЕРНИРОВАННЫЕ
Будоража ручную "общественность", средства массовой информации Запада (да и России) периодически публикуют сообщения об "ужасных", "невыносимых", "нечеловеческих" условиях пребывания пленных и интернированных в сербских "концлагерях" и "застенках". При этом сравнения с "практикой" фашистов обязательны. Самое интригующее, что пока ещё никто из "свободных масс-медиа" не посетил эти "концлагеря" и "застенки".
Я решил разобраться, что за этим стоит и явился к председателю Комиссии ВСР по обмену пленными и интернированными капитану Драгану Булаичу, зная, что он имеет доступ в подобные учреждения.
- Могу ли я туда попасть, капитан, - осторожно спросил я, ожидая если не дипломатических уловок (у сербов это не принято), то обещания "согласовать" и "утрясти" "этот вопрос" в "инстанциях".
- А, начитался усташской пропаганды, - развеселился Драган, - в таком случае едем немедленно, дело серьёзное!
И вот мы трясёмся в стареньком "лэнд-ровере" по разбитой военной дороге. Наш путь в тюрьму "Бутмир", известную в народе под названием "Кула". Свое грозное имя ("кула" с тюрского - крепость) она
не оправдывает. До войны здесь располагалось исправительно-трудовое учреждение полуоткрытого типа, где находились 500-600
осуждённых. Они имели свободный выход в пределах сараевского района Лукавица, содержали ресторан, солидное поголовье коров, свиней, 20 тыс. кур, в озере разводили зеркальных карпов. Действовало также предприятие по изготовлению строительных железобетонных блоков. Прибыль от хозяйства шла в карман осуждённым, а на предприятии неплохо платили.
- Сейчас в "Бутмире" содержится около 120-ти человек.
Большинство - интернированные, однако есть и подследственные, есть и осуждённые судом, - поясняет Драган, - фронт проходит в километре от ворот тюрьмы. Никаких карпов сейчас, конечно, нет, но коровы и свиньи сохранились. Понемногу действует и предприятие, но, сам понимаешь, работает уже не на созидание.
"Бутмир". Забор из декоративной сетки. Обычные ворота обычного учреждения. Обычная проходная, на которой нас никто не окликнул: охранник с большим пистолетом на поясе, повернувшись спиной к воротам, весело болтал с какой-то женщиной. А вышек и пулемётов я, как ни высматривал, не увидел. Не услышал я и лая овчарок. Мы прошли в контору. Навстречу поднялся офицер охраны.
- А, рус пришёл! привет, батюшка! Слыхали о тебе. Хочешь посмотреть, как живут осуждённые? Нет проблем, но автомат придётся оставить здесь.
Мы идём между строениями по двору. Вот заключённые в чёрных куртках пилят дрова на козлах. Другие выносят из столовой бачки с помоями. Часовых с автоматами не видно, вероятно, здесь принята какая-то другая система охраны.
Вот и главный корпус. Я узнаю его по решёткам на окнах, ибо до сих пор на зданиях, которые проходили, решёток не было. В небольшом вестибюле за перегородкой дежурный офицер. Короткий
обмен приветствиями, и мы проходим в длинный узкий коридор, куда выходят двери камер. Они открыты: заключённые на работах. Захожу в
одну, осматриваюсь: обычное помещение камерного типа, очень чисто, больше десятка кроватей, некоторые в два яруса. Кровати аккуратно застелены солдатскими одеялами, ни наволочек, ни простыней нет. В помещении тепло. Кладу ладонь на батарею: горячо!
Такая же картина в других камерах, в одной мы застаём двоих арестантов в обычной гражданкой одежде.
- Освобождены врачом от работы, - сообщает сопровождающий и представляет меня:
- Это русский журналист. Будете с ним разговаривать?
- С удовольствием, -одновременно произносят оба. По моложе,
в пиджаке, спешит представиться:
- Арис Есенкович. Немного есть в фамилии от Сергея Есенина.
Очень люблю его поэзию.
- Вообще русская литература бесподобна, - вступает в разговор тот, что постарше, в свитере, - считаю равной ей в мире нет!
И представляется:
- Капитан Ислам Зулович, 36 лет, командир батальона ЮНА, бывший, конечно.
На столе раскрытая книга: Золт Наршани. "Ференц Лист. Венгерская рапсодия".
- Это вы читаете, капитан? - интересуюсь.
- Это я, - робко произносит Арис.
- Что, и библиотека в тюрьме есть?
- Когда-то была, но сейчас не работает, книги, если попросить, приносит охрана.
Арису Есенковичу - 29. Интерирован в июне 1992, как лицо
призывного возраста редкой воинской специальности, неминуемо подлежащее призыву в "армию" самопровозглашённой республики.
Арис в своё время служил в ЮНА - высококвалифицированный связист.
- Мне эта война не нужна, - горячится он, - я коммерсант, до войны имел всё: небольшое торговое предприятие, "мерседес",
собственный дом, свободу действий. За что мне воевать? За то, чтобы у меня было два дома? Два "мерседеса"? Смешно. Сейчас у меня ничего нет - всё сгорело. Жена с 15-месячной дочкой ютится у родственников за линией фронта. Никаких известий о них не имею с июня. Мне уже вообще ничего не надо, пропади всё пропадом, только б увидеть жену и дочку.
- Что вы ели сегодня на завтрак?
Арис отвечает, не задумываясь:
- Молоко и джем.
- Вчера на ужин?
- Фасоль.
Это примерно то, что мы едим на фронте каждый день. Кроме молока. Его я после Герцеговины в глаза не видел.
- Посещала ли вас здесь какая-либо комиссия, журналисты?
- 19 февраля была комиссия Красного Креста, французы и англичане. Обещали наладить связь с семьёй.
- Вы здесь с декабря, а до этого были в лагере в Маняче. О нём
хорватско-босанская пропаганда рассказывает ужасные вещи...
- Лагерь, конечно, не курорт и даже не тюрьма "Кула", а гораздо
хуже. Там скопилось несколько тысяч человек в неприспособленных помещениях. Однако никаких побоев, пыток и издевательств там не было. А в бытовом отношении было тяжело, это так. Когда лагерь расформировали, меня перевели сюда. А здесь совсем другое дело. Сохранился старый, довоенный обслуживающий персонал. Это профессионалы своего специфического дела. У них своя, выработанная годами, культура общения с заключёнными, свой имидж, который они блюдут, своя профессиональная честь. Это не бойцы с фронта, как в Маняче.
Пехотный батальон капитана 1-го класса Ислама Зуловича, когда вспыхнул мятеж, не сделал ни одного выстрела ни в ту, ни в другую сторону. Однако его, как профессионального военного интернировали по принципу "чужая душа - потёмки". В "Бутмире" он уже 9 месяцев.
За линией фронта жена, дочь, 11 лет, сын - 14. Месяц назад слышал в транзисторе голос жены - выступала по радио, искала мужа.
- Ни в коем случае нельзя было так, с ходу, провозглашать республику,- вздыхает Ислам. - Здесь специфические условия,
население перемешано.
- Что будет дальше, господин капитан? - любопытствую я.
- Думаю, люди перебесятся и опять начнут жить в мире. Это какой-то вирус.
Арис и Ислам - атеисты; первый вступил в Коммунистическую партию в 18 лет, второй в 19. Верили. Но не в Бога. Сегодня они ничего не имеют против Бога, уважают религию, как моральную силу, но не молятся.
Оба живут одной надеждой - на размен с интернированными на другой стороне. И тут возникает опасный вопрос: как поведут они себя, если их разменяют? Я им этот вопрос не задаю. Человеку в неволе его задавать бессмысленно: он ответит "как надо" в данный момент. Тем более, что ответ-то ясен: "по закону" самопровозглашённой республики все мужчины обязаны воевать. Откажутся - продолжат свои дни в тюрьме, только уже в той, в босанской, где пребывание в "Куле" им покажется земным раем.
Что касается их нынешнего статуса, то находятся они, скорее, не в тюремных условиях, а на казарменном положении.
То есть в том положении, в котором сегодня оказалась вся Сербия.
21 марта 1993, Сараево.
РАБОЧИЙ ВЗВОД СТРОИТ ДОТ
Бывают же случайности на свете: средь бела дня шальная мина разорвалась у амбразуры дота, взрывной волной опрокинуло печку, и сейчас же столб огня заплясал на месте, где был дот. То-то радость турцам! Небось побежали-доложили, как лихо уничтожили сербский
дот. А их заслуги нет, наша "заслуга": вспыхнули обильно устилавшие пол хорватские порнографические журналы, непонятно как попадающие к нам: мы их небрежно бросали на пол, где и скопилась целая куча. Ну и пошло... Нас с Бранко в этот трагический момент в доте не было: мы рядом, во дворе, чистили пулемёт - тяжёлый 12-мм американский "браунинг", очень сложный в разборке. Бранко кошкой метнулся в огонь, выволок подсумки с патронами. Дот пылал долго и дымно, горохом трещали в огне оставшиеся боеприпасы. К утру от гнезда сопротивления остались одни головёшки. После завтрака пришли пятеро в синих халатах, в синих легких кепи, в рабочих рукавицах с лопатами-ломами. Рабочий взвод - босняки, отказавшиеся воевать, русоголовые синеглазые мусульмане. Самому молодому лет 18, старшему немного за 30.
Работы хватает: очистить яму от пепла и головёшек, углубить и расширить, выложить кирпичом амбразуры, настелить двойной накат из брёвен и засыпать землёй.
Я сижу, греюсь на солнышке и наблюдаю. Здесь чувствуется коллектив. Все слушаются плотного высокого бородатого босняка. Он не выпускает из рук лопату, распоряжается коротко, спокойно, одним-двумя словами, чаще жестом. Работают ребята ровно, привычно, толково. Не медленно и не быстро. Подгонять их некому, разве что Бране - пожилому гражданскому сербу, который в роте обеспечивает всю хозяйственную часть: дрова, воду, посуду, бельё и проч. Бране здесь единственный, так сказать, представитель военной администрации, сам в гуще дела то с ломом, то с киркой.
Работа спорится. Время от времени то один, то другой садится и закуривает, а работа не прекращается. Так продолжается часа два.
Из соседнего дота вылазит упитанный боец, садится на стул, закуривает и, щурясь на солнце, лениво наблюдает за строительством. Вот один из босняков присел...
- Что уселся, мать твою... - срывается со стула боец. Босняк
молча поднимается и берёт лопату.
- Да он устал, - вступается один из работающих. Это вывело бойца из себя:
- А тебя кто спрашивает, падаль! - он подскочил к заступнику, замахнулся, но не ударил. Плюнул и ушёл.
Несколько минут работа продолжается в тягостном молчании, но постепенно входит в обычный ритм.
Старший из босняков смотрит в мою сторону и произносит,
ни к кому не обращаясь:
- Наш взвод дружный, мы работаем на совесть.
Понемногу взвод пополняется добровольцами: на помощь приходят пожилые, но рукастые мужики из соседних домов.
Работа кипит. К обеду яма расчищена и расширена. Взвод обедает с нами из общего котла и опять приступает к работе.
Появляется долговязый длинноволосый парень в чёрной шляпе. Это Йоко, боец нашей роты. Месяц назад у него на Моймило погиб отец. Йоко под градусом. Он направляется к яме и кричит:
- А ну становись в одну шеренгу!
Работающие сербы из соседних домов пытаются урезонить Йоко, да где там!
- Быстрее, я сказал! - Йоко срывает с плеча автомат. Босняки бросают работу и выстраиваются в неровную шеренгу.
- Вы уже должны начать накат, а вы только яму вырыли, -
заявляет Йоко.
- Для наката ещё надо брёвна подготовить, - возражает старший босняк.
- Сколько надо - брёвна подготовить? - подозрительно спрашивает Йоко.
- Часа два.
Йоко передёргивает затвор:
- Если через час брёвна не будут готовы, тебя первого расстреляю, понял? Лично расстреляю. Лично тебя. И каждый час буду по одному расстреливать, пока не кончите. Р-разойдись! - Йоко уходит.
Босняки возобновляют работу в прежнем темпе, к брёвнам никто не притрагивается. Так они работают часов до пяти и расходятся по домам. Утром, после завтрака, все опять на месте, работа продолжается.
- А какие наказания существуют за плохую работу? -интересуюсь я у старшего.
Он пожимает плечами:
- Нас не наказывали... В тюрьму, наверное, могут посадить. А
в другом взводе один парень провинился, так весь взвод на лысо остригли.
К концу второго дня на месте сгоревшего дота стоял новый,
с тремя амбразурами, просторный и надёжный.
17 апреля 1993, Сараево.
ДИАЛОГИ
"И скажи мне откровенно,
Да не в шутку, а всерьёз,
С точки зрения военной
Отвечай на мой вопрос."
А. Твардовский.
МИРОЛАВ ТОХОЛЬ - ЧЕЛОВЕК, ПИСАТЕЛЬ, МИНИСТР
"С коммунизмом покончено, на очереди - православие."
Збигнев Бжезинский, помощник президента США по национальной безопасности.
Мои сербские друзья - переводчица и писатель Ирина
и Семён Романийские предложили встречу с министром информации Республики Сербской Босны и Герцеговины Мирославом Тохолем:
- Дело не в министре, - говорили они, - Миролав - наш коллега, еще два года назад - один из ведущих писателей страны.
Издал несколько романов. Много шума наделал его последний роман "Стыд" (1989). Роман легко взял ряд престижных премий, его стали готовить к переводу на разные языки, в том числе и на русский, но... началась эта война...
Министр-писатель - это очень интересно. Я с благодарностью принял предложение.
Поднимаемся на последний этаж бывшего пансиона "Кошут". Оказывается, мы с министром соседи: на первом этаже в комнате журналистов останавливаюсь и я, когда посещаю СРНА - Сербское информационное агентство. А вообще "Кошут" переполнен журналистами из многих стран мира.
Хозяин - средних лет, высокий, плотный, бородатый, спутанные темно-русые волосы, встречает нас на пороге по-домашнему, в шлёпанцах и в свитере. Я жму руку и озираюсь, не считая нужным скрывать любопытство: не знаю, как у министров, а у журналистов глаз острый - ничего не скроешь. Я много раз видел, как живут писатели и ни разу, как министры. А увидеть, как в 10-ти километрах от фронта живёт министр воюющего государства - редкая удача журналиста.
Я в каморке-мансарде: скошенный потолок, окно на крышу,
стол, две узкие солдатские кровати, стул. Всё! Ну, стул мы отдали даме, а сами разместились на кроватях. Из "министерского" я обнаружил лишь компьютер "Ай-Би-Эм" да красивый телефон. И... автомат Калашникова
со складывающимся прикладом на стене в изголовье кровати.
- Умеете ли Вы из него стрелять, - с ходу ляпаю я, начисто забыв
о решении как можно меньше касаться войны и как можно больше - Культуры.
- Не только умею, но и приходилось, - невесело усмехается министр,
разливая виски по стаканам. Одного стакана не хватило, Ирина принесла из соседнего номера.
Мирослав предложил сигареты "Дрина". Такие выдают нам на фронте по 20 пачек в месяц. Среди гостей, курящих не оказалось и
хозяин, поросов разрешения у дамы, открыл окно, затянулся, поясняя:
- Стрелял я во дворе родного дома на Грбавице, где сейчас
фронт. То было в первые дни войны, мы отбивали натиск озверелой банды экстремистов.
- Удалось ли отбиться?
- Нет, пришлось отступить. Но мы с соседями успели эвакуировать семьи, это главное. Сейчас мои жена, восьмилетняя дочь, четырнадцатилетний сын в Белграде, ютятся в одной из комнат
редакции "Явности"(9).
Боже мой! Сколько я здесь слышал подобных историй!
- Мирослав, - говорю, - на моей родине издавна считают: писатель может быть кем угодно - министром, автоматчиком, космонавтом... Но звание у него одно - Писатель! И я хочу спросить:
написали ли Вы свой Главный роман, или ещё нет?
- Я пишу его, - отвечает писатель, - пишу каждый день и напишу.
Перед самой войной я собирал материалы по истории Восточной Герцеговины, откуда родом, о становлении и развитии её культуры, о
людях, поднявших эту культуру на должную высоту. Конечно, имена
Любе Братича, доктора Мичо, Богдана Зимунича в России вряд ли широко известны, но для нас они святы... Короче, работа подходила к концу, когда начались бои на Грбавице. И рукописи сгорели вместе с домом. Но всё-таки Булгаков прав: рукописи не горят - частично я их восстановил, но замысел изменился. Я понял: есть прямая связь между тем, что происходило в прошлые века и сегодняшним днём. Прямая
связь! Я стал вести дневник за каждый день войны, начиная с того проклятого дня, когда на пасху в Плитницах хорватская милиция напала на сербское население и пролила первую кровь. Это будет единое произведение. Смею думать, это совсем новый опыт литературы.
- Связь с прошлым несомненна и глубока, - согласился я, -
знаете, как-то не верится в злодейскую силу отдельных личностей:
Гитлера, Павелича, и поближе - Туджмана, Изетбеговича... Где корни
нынешних событий?
- Корни эти в глубине веков. По Балканам полтысячелетия проходила граница христианского и мусульманского миров. И другая
граница - европейского католицизма во главе с Ватиканом и византийского православия, где после падения Константинополя ведущую роль стала играть Москва. Здесь клубок интересов Востока и Запада, здесь непрерывно шла борьба! А ближние корешки в Балканских войнах. А те, что совсем на поверхности - это, как выражался Михаил Горбачёв, "новое политическое мышление" и "общеевропейский дом". Возможно, обитатели некоего "общего дома" и начали мыслить "по-новому", только интересы остались удивительно старые: всё тот же клубок!
- Скажите откровенно, есть ли историческая вина России в происходящем?
- Очень большая вина, но не России, а её нынешнего правительства. Сегодня оно отказалось играть ту роль, которую шесть веков играла на Балканах Москва и бросило нас на растерзание нашим историческим врагам. Кремль ведёт себя так, как будто он олицетворяет какую-то второстепенную маленькую страну, а не мировую державу, чей интеллект и культура светили и светят всему миру. Сигналом к этой войне послужило разрушение Берлинской стены. Вопрос: только ли к этой войне? На Балканах истоки обеих мировых войн. И не только их.
- Но... стену невозможно было сохранять дальше, - возразил я.
- Приветствую объединение немцев. Но стену надо было сохранить как памятник, как символ, как назидание другим поколениям немцев. Её разрушение - как бы снятие исторической вины с Германии, как будто не было войны, концлагерей, десятков миллионов убитых, замученных. Слышите, из Германии уже раздаётся: " Мы не можем отвечать за события пятидесятилетней давности...". Там разрушили стену, здесь поставили три новых: вокруг Югославии, в Хорватии, в Боснии между народами, их населяющими, - министр говорит спокойно и твёрдо, ровным, чуть усталым голосом. И только раз запальчивость и обида прорвались наружу:
- Ах, ладно! В Кремле, вероятно, считают, что действуют на
благо России. Но... за что они обижают нас! Почему обвиняют чуть ли не в каннибализме?!
Что я мог возразить министру? Вот уж поистине мир встал вверх дном: католическая инквизиция - не каннибалы, испанские конкистадоры - не каннибалы, турки - не каннибалы, немцы и усташи сегодня уже не каннибалы, сербы - вот каннибалы! Сербы, которые в своей истории не провели ни одной наступательной войны, а только оборонялись от хищников. Есть в России поговорка: кто старое помянет, тому - глаз вон, но кто старое забудет, тому два - вон! Впрочем я, как журналист, придерживаюсь мнения, что старое надо постоянно напоминать. Например, если б японцам почаще напоминали, как они в Шанхае в три дня и в три ночи вырезали сотни тысяч человек, а изнасиловали ещё больше, и сколько съели американских военнопленных, так они б сегодня не так громко требовали "возврата" Курильских островов.
В Первую мировую среди сербского населения Боснии и Герцеговины, находившейся тогда под властью Австро-Венгрии, погиб каждый второй мужчина; страшную цену в 1,8 млн жизней заплатила страна за Вторую мировую. 500 лет сражались сербы против турок и эти потери уже никто не сочтёт... Есть ли ещё народ с такой трагической судьбой? А если и есть, то много ли на Земле таких народов?
Я поймал себя на том, что задумался. Молча смотрит на меня Мирослав Тохоль, мои искусные переводчики Ирина и Семён... А я здесь, чтобы задавать вопросы:
- Я пятый месяц на фронте, и кое-что уже могу сказать определённо. Бои идут в основном в сербских населённых пунктах. Уже один этот факт неоспоримо доказывает, кто именно зверствует над мирными людьми. Страдания сербов неисчислимы, и я хочу спросить: коль дело дошло до войны, почему нельзя честно воевать - солдат против солдата? Почему надо сжигать заживо людей, отрезать им носы, уши, насиловать и заниматься подобными вещами? Почвы для такой сатанинской ненависти нет: ведь ещё каких-то два года назад все жили дружно, женились друг на друге, дети ходили в одну школу... Кроме того в единое государство все три народа объединились совершенно добровольно ещё в 1921 году. И вдруг - на тебе! Что случилось с людьми?
- Да, объединились добровольно. Но союзное государство могло существовать и существовало при одном условии: если сербы что-то отрывали от себя ради других. Политика "пролетарского интернационализма" истощила Сербию. Здесь полная аналогия с Россией, которая тоже отрывала от себя и давала республикам. Чем же отплатили ей республики? Что касается зверств, то причины у хорват и мусульман разные. Общим является одно: махровый воинствующий национализм, который поднял со дна человеческой души всё мутное, грязное. Хорваты, запятнавшие себя массовым геноцидом сербского населения в годы Народно-освободительной войны и оставшиеся полностью безнаказанными, испытывают к нам сегодня чувство убийц к жертве. Вот пример:
Есть в Восточной Герцеговине село Пребиловци. Вокруг - массовые захоронения жертв хорватского геноцида: пятнадцать наполненных трупами и залитых бетоном ям, всего - пять тысяч замученных. Сейчас усташи опять явились на могилы своих жертв, взорвали их и тракторами сравняли с землёй.
Сложнее с бывшими сербами, принявшими во время турецкого гнёта мусульманство. Как ни объясняй этот факт, а суть одна: их предки склонили головы перед завоевателями, предали свой народ. Отсюда постоянный комплекс вины у всех последующих поколений. Это одно, другое: славяне-мусульмане не имели близких связей с колыбелью этой религии, с мусульманским Востоком; они жили чужой жизнью, чужой культурой, по законам другого мира, который они, европейцы, просто не понимали. Ведь Коран до сих пор во многих своих местах для них Книга за семью печатями. Везде чужие... Одно, накрадываясь на другое, в экстремальных условиях войны порождает шизофрению.
Теперь о смешанных браках, раз вопрос затронут. Влюблённые не задумываются, когда вступают в брак, можно ли соединить под одной крышей две несхожие культуры... Большинство таких браков при первом же испытании - увы! - распадается. Проверку войной выдержали два типа браков: когда Он и Она имеют довольно низкий культурный уровень; и наоборот, когда Он и Она - люди сильного интеллекта: Любовь и высочайшая общечеловеческая культура помогают им сохранять семью.
- Господи министр! Телевидение Сараево находится под контролем хорват и босняков. В унисон с западными СМИ и под руководством западных "коллег" оно ведёт против сербов тотальную информационную войну. Но, моё впечатление, ученики они никудышные. Примитив! Например: людей, сражающихся у порогов своих домов, они называют "агрессорами". И такие ляпы постоянно. Что Вы думаете об этом?
- Сначала скажу вот о чём: войны ХХ| века в первую очередь будут информационными войнами. Это значит: победа в информационной войне - решающая предпосылка победы в вооружённой борьбе. На Западе это уже поняли. Например, лишь случайно стала достоянием широкой общественности цифра - 500 тыс. погибших мирных иракцев - стариков, женщин, детей в войне в Персидском заливе. На Сербии сегодня идёт обкатка и отработка главных принципов информационных войн будущего; основной среди них: " Непрерывно обвиняй противника в том, что вытворяешь сам!". Это из Геббельса, его школа. Что касается примитивизма, то, несомненно, он имеет место. Допустим, показывают по тому же ТВ кадры: "похороны жертв сербской агрессии", а на гробах православные кресты... то есть просто использовали кадры нашего ТВ. Но такое случается не от того, что противник глуп, это не случайный "прокол". Просто есть и такой принцип информационной войны: массирование негативной информации, а "чистых" аргументов для "массирования" не хватает (опять вспомним Геббельса: "Ври как можно больше...").
На лицах присутствующих напряжение и усталость: тяжёлый получается разговор под гром орудий у Сараево.
Выпили кофе, передохнули, и я попытался сменить тему:
- Мирослав, вернёмся к книгам. Ваши коллеги по Союзу писателей - хорваты, босняки, где они теперь? Чувствовали ли надвигающуюся угрозу, пытались ли противостоять?
Писатель тяжело вздохнул:
- К сожалению, почти военная конфронтация по национально-религиозному признаку началась в Союзе писателей задолго до первых выстрелов. Нас, сербов, обвиняли в "гегемонизме" и прочем. В Хорватии, в Босне и Герцеговине, где в письме используют "латиницу", почти не выходили произведения на "кириллице"...ну и всё остальное в таком роде.
- И всё-таки вернемся к книгам! Ощущаете ли Вы воздействие русских писателей, есть ли у Вас среди них "свои"?
И Мирослав оживился:
- О! Я вырос в атмосфере преклонения перед русской литературой, можно сказать, с русской книжкой в руках. Надо понять, что в этом отношении представляет собой моя родина - Восточная Герцеговина, город Люблине. У нас ещё в начале ХХ века монахи писали летописи на русском языке, священников к нам посылала Московская Патриархия. Многие семьи переселились в Россию до революции и поддерживали постоянную связь с Родиной. Например, дед жены был ранен в 1-ю Мировую на Солунском фронте и ездил на лечение в Россию. Вернулся, пел русские песни, плясал вприсядку и всей деревне Масленовичи своими рассказами привил любовь к России. Да так, что его внучка теперь - отличный переводчик с русского. Вообще из наших вышли лучшие учителя русского языка в Югославии, лучшие переводчики...
Я заёрзал: я был в Люблине, сейчас там фронт, большие разрушения... Но вовремя прикусил язык. А Мирослав продолжал:
- Меня обучала русскому языку Мария Кривошеева, дочь эмигранта. Она самозабвенно, фанатично любила русскую литературу и со всей страстью прививала эту любовь нам. Сейчас там фронт. Жива ли?
- Жива! - воскликнул я, - знаю её, видел, разговаривал в Требинье. Давно на пенсии, а всё работает.
Мирослав глянул мне в лицо и счастливо рассмеялся. Потом продолжил задумчиво:
- Кого я считаю своим? Гоголь - мой, Шукшин - мой. Они мне ближе всех. К Шукшину у меня особая любовь - величайшей внутренней силы писатель. Сибиряк! Эх, да что говорить! А Достоевский! А Бунин! А Шаламов! Из живущих назову Лимонова, он импонирует мне и как писатель, и по взглядам. Восхищаюсь гражданским мужеством Битова.
- А Солженицын? - подсказал я.
- Сложен. "Архипелаг Гулаг" - чистая публицистика, а вот "Один день Ивана Денисовича" почему-то вызвал у меня неожиданную ассоциацию со "Старик и море" Хемингуэя. Рассказы великолепны.
- Как Вы охарактеризуете современное состояние литературных связей между Югославией и Россией?
- Со стороны Белграда, считаю, всё было нормально. Белград, к примеру, переводил всё, что-либо заметное в России, а также всех ваших диссидентов, эмигрантов... Москва ставила идеологические рогатки: ни слова против коммунистической идеологии. Но теперь-то этих рогаток не существует!
- Тогда что надо делать сейчас для реализации открывшихся возможностей?
- Главное, считаю, укреплять личные связи между писателями путём организации литературных встреч здесь и в России. Ещё создавать совместные издательско-полиграфические предприятия. Вот путь. Основа, повторяю, укрепление личных связей.
Мы выпили ещё по чашечке кофе и стали прощаться. И тогда я задал последний вопрос:
- Скажите, Мирослав, вот сейчас, сегодня, здесь, на горящей земле, к чему должен призывать Писатель: к миру, или к победе?
Он ответил тотчас, будто ждал:
- Писатель должен быть со своим народом. Национальная честь и праведный мир - ничего другого нам не нужно.
Уважаемый российский писатель! Я уверен, что Мирослав Тохоль обязательно напишет свою "Войну и мир". Я уверен, ты прочтёшь! А я? Мне возвращаться на фронт. Но теперь я не забуду об этом романе, который пока не написан.
27 марта 1993 г., г.Пале.
ПАРТИЗАН ВТОРОЙ МИРОВОЙ
Писатель Ристо Трифкович широко известен в Югославии. Опубликованы два десятка книг, из них пять романов. Читателям СССР Ристо Трифкович известен по сборнику рассказов "Сараевская фуга" (М., "Радуга", 1987.) и по циклу новелл в "Иностранной литературе" (№ 4, 1987). Оба перевода я прочёл, вернув их автору. Для меня несомненно: речь о ярком, самобытном, талантливом писателе и человеке.
Сегодня 69-летний писатель живёт в Сараево в 100 метрах от линии фронта. К дому передвигаюсь перебежками: улица простреливается, все выходы из неё забаррикадированы. Поднимаюсь на 5-й этаж массивного, серого, избитого пулями и осколками дома. Знаю, нет электричества, но механически жму кнопку звонка, потом стучу. Открывает невысокая полная женщина с круглым миловидным лицом и теплым взглядом карих глаз. Это жена писателя Ангелина. Увидев человека в плаще и с автоматом, она не задает вопросов, а просто широко распахивает дверь.
- Писатель здесь живёт? - на всякий случай спрашиваю я.
- Да-да, проходите, ждём вас. Не вздумайте снимать обувь.
Обувь я, конечно, снимаю: мытьё полов с военном Сараево - весьма сложная проблема. Ристо - сухой, сгорбленный, с космами седых волос, с живыми ясными глазами, встречает меня на кухне. Здесь кушетка, здесь тепло. Представляюсь, передаю привет от общих знакомых, присаживаемся. Разговор протекает под обычный сараевский аккомпанемент: хлопки снайперских выстрелов, треск пулемётов, уханье миномётов.
- Скажите, Ристо, Вы - человек сложной судьбы, впрочем, не редкой для вашего поколения: в 17 лет - партизанский отряд, тяжёлое ранение, после Победы - тюрьма... За что коммунист-партизан Тито посадил коммуниста-партизана Трифковича?
- После войны Тито не поладил со Сталиным или Сталин с Тито, уж не знаю. Я не был особым поклонником Сталина, Сталин был далеко, но на партсобрании я встал и сказал, что Россию надо поддержать (уже начиналась "холодная война"). Ну и дали два года. Отсидел 49-й, 50-й.
- Сохранили ли веру в коммунистические идеалы?
- Не сохранил. Вышел с сильно пошатнувшейся верой, а с годами утратил и остатки. В 59-м меня реабилитировали, но в партию так и не вступил.
- Во что же Вы верили все эти годы?
- В человека я верил и верю. В гуманизм. Верю, что именно он в конце концов восторжествует.
- Чтоб закончить о прошлом: скажите, честно ли воевал Тито, а то я тут уже всякого наслушался. Правда, в основном, от младших поколений.
- Тито воевал абсолютно честно. И умно. Тито - хороший воин. А после войны с ним произошло то же что и со всеми послевоенными коммунистическими вождями, кроме, пожалуй, Сталина: заелся, зазнался - не выдержал испытания славой и властью. Но ещё раз говорю: слава его вполне заслуженная. Судите сами: в ходе Второй мировой войны, а именно после нападения Германии на Советский Союз, немцы постоянно вынуждены были держать в Югославии 30-33 дивизии. Чтобы оценить эту цифру, вспомним, что Сталин требовал от союзников при открытии Второго фронта высадить на западе Европы такое количество войск, чтобы они могли сковать "хотя бы 30-40 немецких дивизий". То есть фактически Тито уже держал здесь второй фронт!
- Ну а как воевали четники - военные формирования королевского правительства Югославии?
- Правда заключается в том, что на борьбу с фашистскими оккупантами народ поднялся под знаменем коммунистических идей, с верой в "светлое будущее" после войны. К Тито пришли самые талантливые представители интеллигенции: учёные, люди искусства, офицерство... не говоря уж о рабочих и крестьянах. Четники не играли заметной роли в войне, более того, небезосновательно считались у нас пособниками врага.
- У Вас есть рассказ "Сага о Думаковаце". В одной деревне давно и мирно жили мусульмане и сербы. Началась война, и в деревне нашлись люди (всего несколько человек, но горластых), которые стали настраивать жителей друг против друга. В результате деревня оказалась сметённой с лица земли, а после войны так и не возродилась. Завершаете вы рассказ словами: "Слава Богу, это никогда больше не повториться!". Повторилось со стопроцентной точностью, только в больших масштабах. Уничтожены целые города, именно по той схеме, которую Вы, с присущим Вам талантом, столь художественно описали. Вот вам и вера в человека. Что скажете?
- Что же я могу сказать? Поймите, я не политик, я о политике и слышать не хочу!
- Но я спрашиваю о судьбе Вашей Родины, а не о "политике". Получается, что над ней какой-то злой рок, сатанинская предопределённость...
- В обществе не было демократии. Отсутствие демократии - питательная среда для национализма. Вот он и вызрел. Национализм - страшный наркотик! Его взрывная, направленная на разрушение сила беспредельна.
- Но действие любого наркотика ограничено...
- Ох, не знаю. Все три втянутых в конфликт народа - и сербы, и хорваты, и мусульмане - помимо языка имеют много общего в культуре, обычаях, традициях. Верю: со временем взаимное притяжение окажется сильнее разделяющих факторов. Наверно возникнет что-то вроде конфедерации. Но не скоро. А что будет завтра - никто не знает.
- Скажите, в 70-х, 80-х годах были ли какие-либо признаки надвигающейся катастрофы?
- Никто не думал об этом. Никто вообще ни о чём не думал!!! Занимались самолюбованием...
- В своё время Вы разуверились в коммунизме. Сохранили ли Вы веру в Россию?
- Всегда твёрдо верил и верю в Россию.
- Есть ли вина России в происходящем?
- Вина Горбачёва и Ельцина велика. Они плохо просчитали ситуацию и бросили нас на произвол судьбы. Однако эти двое - не Россия. А их вина перед своими согражданами вообще неизмерима.
- Ристо, какую из своих вещей Вы считаете наиболее сильной?
- Романы "И пробудился человек" и "Коголь". Коголь - это фамилия.
- Кто из русских писателей наиболее почитаем Вами?
- Гоголь, Чехов, Толстой. Их советских - Шолохов, Бабель, Булгаков, Пастернак.
- Пастернак как писатель или как поэт?
- И как писатель, и как поэт.
- А если взять последние 20 лет?
- Тендряков, Аксёнов, Распутин.
- У всех ныне на языке Солженицын...
- Мне не нравится: много политики, публицистики...
- Пишите ли сейчас что-либо?
- За последний год написал серию рассказов, общее название - "Под свинцовым дождём". Это о прошлой войне.
- Опубликовали?
- Куда там! - писатель безнадёжно машет рукой и показывает отпечатанную на машинке рукопись страниц в 200.
- А об этой войне не пишите?
- Нет.
Сгущались сумерки. На окнах появился красноватый отблеск - опять что-то где-то горит. На улице усилилась стрельба. Пора прощаться.
- Мне очень дорого, что вы пришли, - с волнением говорит писатель.
Я пожимаю легкую сухонькую руку, улыбаюсь хозяйке и, подхватив в прихожей автомат, сбегаю по лестнице вниз.
27 апреля 1993г., Сараево.
БОЙ НА МАСТИЛОВОЙ ГОРЕ
Имя командира батальона милиции специального назначения Ивана Шкобо широко известно и очень популярно в општине(10) Пале и в Сараево.
Ивану 33, женат, сыну 9 лет. Профессиональный работник МВД, в своё время окончивший высшую школу милиции, он особенно остро ощущал надвигающуюся на Босну и Герцеговину угрозу тотальной гражданской войны. В его распоряжении были факты, недоступные общественности, о которых он докладывал руководству, но меры не принимались. Тогда, примерно за год до войны, группа патриотически настроенных офицеров армии и милиции, в которую вошёл Иван, начала тайно вооружать население, создавать отряды самообороны и обучать из военному делу. Кто знает сколько тысяч жизней спасли эти дальновидные действия группы патриотов, особенно на самой кровавой, начальной фазе мятежа, когда босанские экстремисты попытались развернуть в городе тотальную резню сербского населения.
Свой первый бой он принял 2 апреля 92-го, за три дня до "официального" начала боевых действий, защитив со своим отрядом население предместья Пале Лапишницы от набега банды экстремистов.
Сегодня милицейский батальон Ивана Шкобо охраняет территорию општины Пале, где размещается правительство Сербской республики БиГ. Одновременно батальон составляет подвижной резерв военного командования данной территории и используется для ликвидации угрозы прорыва обороны, для развития успеха в ходе наступательных действий, а также для проведения специальных операций, таких как поиск и уничтожение диверсионных групп, извлечение тел погибших из труднодоступных простреливаемых участков, вывод с захваченных врагом территорий местных жителей, попавших в окружение подразделений и т.п.
С начала войны батальон Шкобо провёл более 30 специальных операций. В одной из них 6 мая 1992 года при выводе из окружения местного населения предместья Сараево Анекса Иван, прикрыв собой солдата Луку Батинича, был тяжело ранен: очередь из 11 пуль прошла от плеча через грудь. Жизнь спас бронежилет (Батинич был без бронежилета).
Для самого Ивана предмет особой гордости то, что батальон, выполняя все поставленные задачи, несёт при этом минимальные потери.
Ценен опыт этого командира. Мы встретились за рюмкой ракии и я попросил его, не скупясь, поделиться этим опытом.
Просьба поставила Ивана в тупик:
- Знаешь, как-то много всего было... Что тебя конкретно интересует?
- Ну хотя бы, какую операцию ты считаешь наиболее успешной?
Иван задумался, потом медленно произнес:
- Бой на Мастиловой горе, пожалуй... Да, бой на Мастиловой, 10 октября 1992-го!
- Расскажи!
Начал Иван так:
- Мастилова гора - ключ к општине Пале со стороны Горадже...
... Батальон Шкобо, как обычно, был брошен к горе, когда там наметилась угроза прорыва: за месяц до штурма босняки резко активизировали разведку сербских позиций, провели перегруппировку и усиление войск, а последние два дня непрерывно обрабатывали гору тяжёлой артиллерией.
Прибыв в назначенный район, спецназовцы - немногим более 200 человек - немедленно, под огнём, приступили к инженерному оборудованию местности: рыли траншеи, ходы сообщения, сооружали огневые позиции для пулемётов, гранатомётов и 82-мм миномётов, без устали трудились ночь и утро. Их опорный пункт оказался выдвинутым далеко вперёд по отношению к соседям.
- Босняки пошли в атаку часов в 11, - продолжил Иван, - было их очень много, как потом показали пленные, в общей атаки принимало участие более 2000 человек, из них около тысячи штурмовали Мастилову гору, запирающую путь на Прачу и Подграб, то есть в општину Пале. Атаковали они "строго по Уставу", по-школярски: впереди цепь с лёгким оружием, чуть сзади вторая цепь - гранатомёты, крупнокалиберные пулемёты... Атака сопровождалась артиллерийской поддержкой... Вообще надо сказать, это их общая неизменная тактика - действовать большими массами людей под непрерывный треск очередей и оглушительный гром орудий, выпучив глаза, бестолково паля во все стороны и истошно вопя "Аллах акбар!". Дальше этого они в военной науке не продвинулись. Всё это мы прекрасно знали, ожидать что-то новое не стоило. Мы встретили их интенсивным огнём из миномётов, крупнокалиберных пулёмётов ещё на дальних подступах к позиции, уплотняя огонь по мере приближения противника. Одновременно беспрерывно работали снайперы, но враги продолжали идти вперёд, и в дело вступили ручные пулемёты и автоматы. И всё же босняки, обкуренные драгой, упорно лезли вперёд, перешагивая через трупы погибших, крича своё "Аллах акбар!". Они четыре раз возобновляли атаку. Нам это надоело. Мы без единого выстрела, в полном молчании, подпустили их вплотную, метро на сто и обрушили на на них всю огневую мощь! Что тут началось! После боя подбирали трупы буквально в пяти метрах от наших окопов. Стемнело, и они, наконец, угомонились. Их потери огромны - более 100 убитых, не менее трёхсот раненых. Фактически, они были обескровлены. У нас один раненый - Йович Предраг.
На рассвете, используя благоприятную ситуацию, мы пошли в контратаку и, не встречая особого сопротивления, продвинулись на 10 км, освободив село Реновица, где уже несколько дней в окружении сражались местные жители. К нашему приходу они потеряли 15 человек. Мы закрепились на достигнутом рубеже, там и сейчас проходит наша первая линия.
- Назови, пожалуйста, несколько особо отличившихся бойцов.
- . Все бойцы батальона показали себя настоящими героями, а назвать каждого поимённо, сам понимаешь, нет возможности. Но раз просишь, назову наводчика ПКТ Саво Савича, ручных пулемётчиков Драгомира Гуя, Милодрага Вулича, автоматчиков Слободана Вуковича, Чедо Мариновича. Но, повторяю, все показали себя умелыми и мужественными воинами, - закончил Иван.
- Какие же уроки извлёк ты для себя из этого боя?
- Прежде всего скажу, что этот оборонительный бой для батальона - единственный в своём роде. Все остальные операции мы проводим как наступательные или поисковые. Поэтому данный опыт для нас особо ценен... Итак, первое: как только заняли позиции, немедленно начали окапываться, не щадя сил. И успели. Если б не успели или вообще поленились рыть землю, были бы уничтожены, ибо противник численно намного превосходил нас.
Второе: правильная организация системы огня ((очень важно!). Характер местности - горно-лесистый, со множеством просек и полян, позволил подготовить несколько огневых мешков и засад, осуществлять манёвр огнём в ходе боя.
Важно также определить наиболее вероятные направления продвижения противника и создать на них повышенную плотность огня.
Для того, чтобы нанести врагу максимальные потери, мы подпустили его практически вплотную, и риск оправдал себя. Да-да, командир может, точно просчитав ситуацию, пойти на определённый риск. Даже обязан!
Ну и обязательно - развитие успеха. Во время последней атаки противник понёс огромные потери, босняки непрерывно и уже как-то жалобно призывали Аллаха, который им в данном случае не помог. Значит, решили мы, враг морально надломлен и с рассветом пошли вперёд, несмотря на то, что они продолжали сохранять над нами значительное численное превосходство.
- Насчёт "подпустили вплотную", считаешь ли ты, что что босняки вообще боятся ближнего боя?
- Нет, этого я не могу утверждать. То был с нашей стороны частный приём, рассчитанный на психологический эффект.
На груди Ивана пискнул портативный передатчик: командира срочно вызывали в штаб. Он поднялся, пожал на прощание руку и широким уверенным шагом направился к выходу, высокий, статный. А я подумал: если б такие люди почаще делились опытом, скольких ошибок могли избежать идущие следом!
19 марта 1993 г., Пале.
ФРОНТОВЫЕ БЫЛИ
"Это было со страной,
Значит, было с нами."
Р.Рождественский.
ЖЕРТВУЯ СОБОЙ
Народная память бережно хранит имя майора МиланаТепича. Когда вспыхнули бои в Хорватии, усташи в первую очередь попытались захватить склады оружия и боеприпасов ЮНА. Под Беловаром они окружили склад, где начальником был Милан Тепич, и потребовали ключи от хранилищ. Однако майор, запершись с гранатой в главном хранилище, выдвинул свой ультиматум: немедленно очистить территорию склада и обеспечить беспрепятственный вывоз оружия и боеприпасов в Югославию.
Каких только сумм в марках и долларах не сулили усташи, каких только благ не обещали, майор оставался непреклонен. Стороны ни о чём не смогли договориться, Милан Тепич взорвал себя, усташей и склад.
Имя другого героя молва не сохранила (возможно, потому, что остался жив). В Словении, близ Ново Место, во время блокады казарм ЮНА вооружёнными националистами возникла угроза захвата склада ГСМ: его начальник, капитан, оказался предателем. Старший прапорщик ("стари водник") захлопнул стальную дверь хранилища буквально перед носом у появившихся врагов, застрелив из пистолета предателя. Угрожая взорвать склад, он потребовал беспрепятственно пропустить войсковую колонну с полным вооружением и техникой в Югославию.
В складе 7 тонн горючего, рядом - производственные и жилые строения.
Словенцы подумали и согласились.
Колонна заправилась и ушла.
5 апреля 1993г., Пале.
КАК ИВАН ШКОБО ПЛЕННОГО ВЗЯЛ
Готовясь к ночной операции, бойцы отряда милиции специального назначения прикрепили на погоны полоски белой материи, чтобы отличать своих от чужих в темноте. Бой был коротким и закончился полным разгромом вражеского подразделения, несколько человек взято в плен. Однако один хитрый босняк притворился убитым и стал внимательно наблюдать за своими врагами, которые ходили по полю, ища раненых, подбирая оружие. Он разглядел белые полоски на погонах милиционеров, потихоньку разорвал край нижней рубахи и повязал такие же полоски себе. (А в этой войне у противников одинаковая форма - бывшей ЮНА.)
Темнело. Хитрец смело присоединился к победителям и в общей колонне зашагал к месту сбора, держа руку в кармане. Командир отряда Иван Шкобо, бывший милицейский опер, намётанным глазом сумел в сумерках выявить чужого в колонне. "У него граната в кармане", - тревожно подумал он и незаметно приблизился к чужаку сзади. Был Иван богатырского роста, а ладони, как лопаты. Одну ладонь-лопату он наложил на карман босняка, другую - на его автомат, и сжал проныру как тисками. Худенький босняк ойкнул и сдался. В кармане действительно оказалась граната, но не на боевом взводе.
Возмущенные "наглостью" босняка бойцы мигом его окружили, норовя побить, но Иван крикнул:
- У него граната без чеки!
Все разбежались, и пленный был благополучно присоединён к своим товарищам, которые встретили его приветственными криками.
5 апреля 1993г., Пале.
ВЗОРВАННЫЙ ДОМ
Идею рейда Владо вынашивал с того момента, когда на пороге их дома подорвался на мине младший брат Свето. Их покинутая жителями деревня располагалась в нейтральной полосе, но под контролем сербских сил самообороны. Мину усташи поставили подло, вопреки подписанному несколько дней назад очередному перемирию.
Теперь перед глазами Владо всю жизнь будет стоять русоголовый Свето, скорчившийся с разорванным животом на скользкой каменистой тропке.
- Причём тут месть, - докладывал осунувшийся Владо в штабе, - просто на удар следует отвечать ударом.
И вот сейчас, леденея от холода, они лежали в колючем кустарнике на подстилке из сырой опавшей листвы и слушали ночь. С собой Владо отобрал двоих: Любо, потому что молодой, шустрый и выносливый и старого Мишо, потому что родом из деревни, куда предстояло проникнуть.
С позиции боевого охранения отошли в обед. Владо строго настрого предупредил командира "стражи": огонь прикрытия открывать ровно через 5 минут после того, как в расположенной в километре деревне прозвучат первые выстрелы и взрывы. Никаких других сигналов не будет. Владо рассчитывал на молниеносность операции и ничуть не сомневался в успехе. В деревне Сливица всего пять дворов, там - взвод усташей. Требуется немного: скрытно подойти к селу, залечь на окраине, высмотреть, где штаб и посты, затем глубокой ночью, часа эдак в четыре, закидать гранатами штаб. Каждый швырнёт по две гранаты и - дай Бог ноги! Что тут трудного? Ближайший положай(11) прикроет огнём.
Владо переполняла энергия: всё идёт отлично! Первая часть плана блестяще удалась: скрытно подошли вплотную к деревне, до ближайшей хаты - рукой подать. Полдня, спотыкаясь на камнях, продирались сквозь колючий кустарник, далеко обходя усташские наблюдательные посты. Местность была почти непроходимая, зато вне обзора вражеских положаев. Шли налегке: у каждого 3 гранаты, 3 магазина, автомат, нож, бинт, фляга с водой - всё! У командира - бинокль, компас. Перед выходом Владо лично проверил у каждого карманы, отобрал у Любо сигареты, покачав укоризненно головой: "Я ведь предупреждал." У Мишо забрал потёртый кошелёк и передал на хранение командиру положая: "Там - ни к чему." То есть Владо всё проделал в точности так, как советовал его друг, русский доброволец, служивший в России в ВДВ и понимавший, что им предстоит. Он же предупредил, что самым трудным физически будет второй этап - наблюдение за объектом: разведчикам предстояло сырой ноябрьской ночью не менее шести часов пролежать на земле перед атакой. "От холода вы можете полностью потерять боеспособность, - заметил рус, - и чтобы этого не случилось, - возьмите ракии грамм по 100 на брата и сала грамм по 50 с хлебом."
Ночь тянулась томительно медленно, но бойцы, предупреждённые о характере трудностей, молча терпели и ждали своего часа. Жуя сало и запивая его глотком ракии, они с благодарностью вспоминали русского добровольца.
Владо не отрывал глаз от бинокля, вглядываясь в темноту. В каком доме дрыхнет больше всего усташей, засечь удалось. Удалось выявить одного часового рядом. Но ведь это мало. Должны быть ещё посты. Неужели усташи так беспечны? Или надеются на боевое охранение, которое группа миновала еще в сумерках. Или есть "секрет" где-нибудь на чердаке? А вдруг там ещё и прибор ночного видения... На эти вопросы Владо не находил ответа и теперь не был уверен в исходе дела. Единственный козырь - внезапность и быстрота, других козырей нет.
- Ну всё, момци(12), побалдели и хватит, пора,- шёпотом произнёс Владо. - Повторяю сотый раз: я кончаю часового и усташей гранатами в этом доме. Их там больно много. Им там тепло. Ты, Любо, уничтожаешь "мерс" и "пинц". Действовать начнешь, как только взорвётся моя первая граната. Ты, Мишо, прикрываешь нас у колодца. Начнут усташи сыпаться из дома - гранатами! И бежать в лес по этой тропке что есть духу. Не оглядываться. Не стрелять. Ноги-ноги-ноги! На всё про всё три минуты от взрыва первой гранаты. Сейчас у гранат разогните усики, но не полностью, и за мной. Потихоньку. Всё на этом свете делается потихоньку. Эх, хороша ночь! До чего ж темна! Вперёд!
Пригнувшись, разведчики скользнули к стене ближайшего дома.
Здесь пора расходиться.
- Командир, - вдруг произнёс старый Мишо, - в этот дом пойду я. Не ты, а я.
- Что?!
- Не ты, а я, - терпеливо, как маленькому, повторил Мишо. - Это мой дом. Я сам его строил, камешек к камешку. Мне и разбираться с усташами. Да ты не волнуйся, я быстро управлюсь. Всё будет как надо. Владо задохнулся от бессильной ярости:
- Ты... почему в кустарнике молчал?
- Я думал, - сказал старый Мишо.
Он думал! Эх, не время выяснять отношения, эти бобанцы(12) упрямы как ослы.
- Добре. Ты в дом, я прикрываю. Любо по-прежнему. В доме часовой, не забыл?
- Помню. Пошли, что ли?
- Вперёд!
Мишо прокрался к задней калитке. Петли, конечно, не смазаны. Некому. Ладно. Мишо перелез через изгородь и шагнул в загон для овец. Никаких овец, конечно, давно нет, только запах остался. Мишо постоял, прислонясь к стене, вдыхая овечий дух. Да, было 20 голов, но усташи захватили пастбища в горах. Пропали и овцы, и конь Дорат. Корову, двух волов, Кистоню и Зимоню, удалось увести на равнину, к родственникам. Но чем кормить? Волов пришлось забить и продать мясо по дешёвке: многие забивали в ту, первую военную осень скотину. Интересно, где пёс Жуто? Или усташи пристрелили, или убежал в лес. Осталась корова Милава, на неё теперь вся надежда. Да ещй вот этот дом, который Мишо построил в 1954 году, откуда ушли в жизнь два его сына. Воюют в Босне. Теперь, считай, дома нет... Ладно. Где же часовой? Спит, мерзавец, что ли? Мишо подошёл к калитке двора и из-за поросшей мхом каменной стены принялся вглядываться. Дверь в залу приоткрыта, заметен слабый отблеск. Ага! Это боковая комната, там печь. Вот где часовой. Мимо не пройдёшь - окликнет. Кинуть гранаты в окна невозможно: окна заложены мешками с землёй. В печную трубу швырнуть гранату? Так она высоко. Надо проникнуть в дом. В свой собственный дом. Там есть ещё печка, которая обогревает смежные комнаты. Вот там и спят усташи. Правильно Владо заметил, им там тепло: ту печку сам клал, добрая печка.
Мишо взглянул на часы: 4-10, время, когда хочется в туалет...
... Усташ тяжело, спросонья, поднялся, накинул на плечи плащ, сунул ноги в ботинки и, не зашнуровав, покачиваясь, без оружия, двинулся к выходу. Он тоже считал, что у себя дома. Вышел во двор, поёжился от утреннего морозца, шагнул к туалету, открыл дверь и... это последнее, что он сделал на этом свете. Мишо ударил его ножом в живот, накинул себе на плечи чужой плащ и спокойно прошёл мимо греющегося у печки часового. Тот не поднял головы: друже вышел в туалет - друже вернулся. А Мишо шагнул в тёмную гостиную и сел за стол. Это был его широкий летний стол, где, бывало, сиживала вся семья. Усташи втащили его сюда и превратили гостиную в столовую. Сейчас предстояло решить задачу: как, имея две руки, швырнуть в три комнаты три гранаты, которые взрываются в три секунды, и выскочить вон. Мгновенно открыть огонь может лишь часовой у двери, но именно с ним-то надо кончать в последнюю очередь...
Поднявшись со скамьи, Мишо на цыпочках прошёл в соседнюю комнату: так и есть - переполнена усташами, самая теплая в доме. Была. Все сладко спят. Мишо открыл дверцу печи и положил на угли тяжёлую оборонительную гранату, не выдёргивая чеки. Эта сработает позже, чем через три секунды. Мишо схватил вторую гранату и, вырвав кольцо, закатил её в смежную комнату; неслышно закрыв дверь, метнулся к часовому у печи - гулко прогремела автоматная очередь, глухо стукнула о пол последняя граната под ноги вскакивающих усташей, а Мишо кубарем летел с родного крыльца. Уже за калиткой он услышал разрывы гранат.
А Любо жёг машины. Милан бил очередями, обстреливая двери и калитки дворов.
- Отход! - заорал он,- быстро!
Разведчики устремились в лес. С соседней горы из двух пулемётов ударил по Сливице сербский положай.
Бежали долго. Первые выстрелы загремели им в след, когда они были уже далеко, даже свиста пуль не слышали. Поднимаясь в гору, все трое оглянулись: над домом Мишо стоял высокий столб огня - сработала граната в печке.
"Что сказать жене, которая второй год ютится у родственников, - тягостно размышлял Мишо, - что у нас нет больше дома? А переговоры в Женеве? Она надеется вернуться. Все надеются..."
Утром следующего дня ураганным артиллерийским огнём противник стёр с лица земли деревню Сливица.
Январь -93, г. Требинье.
СОБАКА ВЫВОДИТ ИЗ ПЛЕНА
С первых часов сепаратистского мятежа Красница, пригород Сараево, оказалась в руках экстремистов. По окраинным улочкам пролегла линия фронта, за которой во вражеском плену оказалась семья Бекович - отец Велько(1939), мать Мара(1941), сыновья Дражен(1970) и Гордан(1968). Полными правами члена семьи пользовалась и овчарка Рики - рослая, поджарая, очень умная. Рики сторожила дом, сопровождала хозяев на прогулках, охотно и весело выполняла разные команды. Но когда власть в городе захватили фундаменталисты, всем, даже собакам, стало не до прогулок и веселья. Провозгласив "единую демократическую республику Босны и Герцеговины", защищать которую от сербских коммунистов - "долг всех граждан", правители объявили "всеобщую мобилизацию" и разослали повестки с призывом в "армию", не забыв предупредить об ответственности за "уклонение" и "дезертирство". Одновременно были перекрыты и заминированы все пути выхода из города. Однако сербы и не собирались "уклоняться", а тем более, "дезертировать" - они открыто отказались встать под зелёные знамёна ислама. Всех не посадишь, но несколько сот "активных коммунистов" были брошены для устрашения остальных в тюрьму "Виктор Бубань", где новоявленные демократы перед строем арестантов "показательно" и "в назидание" секли строптивых топорами "на дрова". Правда, те, кто умер, были самыми счастливыми в тюрьме...
И всё же всех не посадишь, а сербы в "армию" не шли. Тогда "правительство" Изетбеговича начало формировать из сербского населения "рабочие роты" для строительства военных укреплений. Так мужчины Бековичи оказались на рытье траншей на первой линии фронта, под конвоем, под сербскими пулями, а Мара получила "наряд" на работу в солдатскую столовую.
Бековичи сразу и дружно замыслили побег. Начался сбор информации. Внимательно прислушивалась к разговорам в столовой Мара, вдумчивы, наблюдательны были мужчины на работах. Вечером за столом при свете плошки шёпотом подводили итоги увиденного и услышанного. Постепенно прояснилось всё: очертания линии фронта, расположение огневых точек и постов, скрытые подходы, время смены караулов и их маршруты движения на позиции, уровень дисциплины, составы дежурных смен, имена солдат, их привычки и поведение во время дежурств в окопах, расположение минных полей...
Планы побега выдвигались один грандиознее другого. Что только не нагородили - от спаивания смены до нападения на дот и прорыва с боем. Споить караул? А где взять столько ракии, точнее денег на неё? В доме хоть шаром покати. Вырезать смену в доте? Можно. Спят, мерзавцы - дисциплинка у "воинов Аллаха"! А что потом? - полосы огня прикрываются соседними дотами... И т.д. и т.п.
Очень быстро выяснилось: надёжного способа побега вообще не существует, в лучшем случае - пятьдесят на пятьдесят. И тогда в основу плана был положен не способ, а принцип: "Назад дороги нет! Свобода или смерть!". И сразу всё встало на свои места. Надо идти через минное поле. В одном месте есть ложбина, с соседних домов она не просматривается, зато мин там понатыкано всяких - нажимных, натяжных, прыгающих, противопехотных, противотанковых... Длинна минного поля неизвестна, но кто всё знает, того надо в музей под колпак посадить и всем показывать. Зато к ложбинке ведёт дорога, по которой ночью вполне можно пройти без приключений.
Никто в Краснице не видел и не слышал, как 22 февраля в 4 утра осторожно приоткрылась дверь одного из домов и во двор скользнули четыре тени. И пятая - собачья. Было морозно, но не ветрено, луна надёжно спряталась в тучах. Именно такую погоду и выжидали всю последнюю неделю. Гордан выглянул из калитки - никого, он махнул рукой. Однако, прежде чем выйти, все четверо, как по команде, замерли, глядя на дом. Это был их собственный двухэтажный коттеджик из горного камня, с небольшим садом и участком земли, здесь сменилось несколько поколений Бековичей. Бросали всё, уходили налегке.
Перекрестились и пошли. Рики момент понимала не хуже других, всё время держалась рядом с Горданом и никак не среагировала на метнувшуюся из подворотни презренную кошку. Проулками вышли к ложбинке, к краю минного поля. Постояли. Гордан поднял увесистую палку, которую нёс в руке, широко размахнулся и бросил в поле. Все мгновенно присели. Рики бесшумно рванулась вперед и... принесла палку!
- Ага, хорошо, молодец, Рики. Так держать! - шёпотом похвалил Гордан и повернулся к остальным. - Напоминаю, как договорились: пять шагов один от другого по моему следу; я - на десять шагов впереди.
- Давай, сынок, иди, - сказала мать и перекрестила сына.
Гордан нагнулся, рассматривая собачьи следы и, перекрестившись, сделал первый шаг, второй, третий... Через десять шагов след в след пошёл Дражен, дальше - мать, последним шёл отец. Гордан лишь слегка нагибался, глядя под ноги - на чистом снегу минного поля собачьи следы гляделись чётко. Вот место, где упала палка. Гордан поднял руку, и сзади присели. Гордан опять широко размахнулся и швырнул палку...
Так шли они как призраки в ночи, утратив ощущение времени, ежесекундно ожидая взрыва, подсвеченные снизу искрящимся белоснежным покрывалом. Если у Гордана грохнет, пулемёты начнут бить с обеих сторон, спасения не будет, а трупы до весны не подберут: кто полезет на минное поле вытаскивать... кого? Но тишину пока нарушало лишь легкое поскрипывание снега под ногами да шумное, возбуждённое дыхание овчарки. Люди почти не дышали...
Наконец Гордан различил в кромешной мгле едва уловимый золотистый отблеск. Он сразу понял, что это такое. И поднял руку. Все присели. Обернулся и прохрипел:
- Впереди дот. Всем лечь. Мать, начинай.
- Восемнадцатилетний солдат ВСР(14) Желько Савич, разомлев в тепле раскалившейся до красна железной печурки, прикемарил у пулемёта. Но ушки Жельки были на макушке. Что-то они уловили там, в тёмном снежном поле. Солдат вздрогнул, рывком поднял голову и потянулся к гашетке пулемёта. В ту же секунду тишину вспорол пронзительный женский крик:
- Братья! Сербы! Не стреляйте! Мы - свои! Мы бежим от турцев!
Желько замотал головой и окончательно проснулся:
- Эй, вы, там! Сколько вас?
- Четверо! И собака.
- Собака не в счёт! - заорал Желько. - Оружие есть?
- Нема!
- Пусть женщина подойдёт. Остальным не двигаться, сразу стреляю!
И растолкал напарника в углу:
- Возьми автомат, глянь, что там. Я прикрываю.
А через полминуты у дота взметнулся вихрь объятий, поцелуев, яростной неудержимой пляски. Желько побежал за ракией...
Через сутки, наотрез отказавшись от отдыха, в этот самый дот заступала смена: отец, два сына и собака. Мать осталась работать на кухне.
Март-93, Сараево.
КОМУ СТИРАТЬ БЕЛЬЁ
В Славонии, в местечке Эрдут, близ Осиека, расположились международные миротворческие силы ООН - бельгийский и российский батальоны.
Едва появились русские солдаты, к контрольно-пропускному пункту подошла большая группа сербских женщин и попросила отдать им солдатское бельё в стирку. Как ни отнекивались бойцы и командиры, уверяя, что " у нас это дело поставлено отлично", женщины настояли. Так и повелось. Отныне наши солдаты щеголяли в чистой, отутюженной форме.
Сиё обстоятельство опечалило бельгийцев, и они попросили женщин принять и их бельё в стирку.
Это были простые сельские женщины, они не выбирали выражений:
- А какого, спрашивается, хрена, я тебя, белобрысый чёрт, обстирывать должна. Русы - наши братья, а вы - кто?!
7 апреля 1993г., г. Нови-Сад.
НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ
Василий давно заметил, чем более лихо и грозно выглядит военный во фронтовой зоне, тем меньшая вероятность, что данный защитник Отечества самоотверженно сражается на первой огневой линии. Конечно, любители щегольнуть формой и, особенно, оружием, имеются и на упомянутой линии, и не просто имеются, а по своим ратным делам соответствуют своему лихому и грозному виду; однако купаются в грязи и крови окопов, а также периодически совершают некие поступки, называемые в газетах "подвигами", в основном люди весьма неказистого, а порой и просто зачуханного вида.
Да... фронт не то место, где встречают по одёжке. Этот рослый широкоплечий молодец с сырым, как из теста, лицом, с водянистыми, на выкате, глазами, носил набекрень красный шерстяной берет с двуглавым сербским орлом, имел пояс-патронташ с длинным кинжалом в расписных ножнах, на поясе же размещался чешский автоматический пистолет "Скорпион" - недосягаемая мечта окопника, это не считая АКМ со складывающимся, разумеется, прикладом. Добавьте сюда несколько гранат. Не стоит и говорить, что облачён сей воин был в пятнистый десантный комбинезон, который за немалые деньги можно купить у кладовщиков или на чёрном рынке.
Он сидел в столовой в полном одиночестве и, не сняв берета, уплетал чорбу. Василий, зайдя в столовую после смены, сказал, как здесь принято, "Приятно", что в переводе означает "приятного аппетита", взял половник и налил из огромной кастрюли посреди стола полную тарелку. Быстро управившись, достал из шкафа кастрюльку, плеснул два половника, поставил обратно в шкаф: на завтрак. Это единственная небольшая привилегия, которую он здесь позволял себе: русского человека никак не мог удовлетворить скромный сербский завтрак - чай (кофе) и хлеб с джемом - местный менталитет предполагает плотный ужин.
- Это кому? -поинтересовался парень.
- Мне на завтрак.
- Ишь ты! А знаешь ли ты, что не один, ещё люди придут?
- Я прекрасно знаю, сколько человек в роте, еда всегда остаётся. - Василия начинал раздражать этот тип.
- Нет не всегда. Ты слишком много жрёшь. Тут тебе не Россия. Тебя убить легче, чем прокормить, сволочь!
- Сам сволочь!
- Ты так со мной не разговаривай, а то я эту тарелку тебе на голову надену, скотина.
- Береги свою голову, тварь!
Детина с места, без подготовки, кинулся на Василия, но тот уже был настороже - отклонился в сторону. В этот момент вошли два парня и, мгновенно оценив обстановку, принялись теснить лупоглазого.
- В чём дело? - спросил коренастый крепыш Ристо, командир взвода.
- А в том, - лупоглазый задыхался, пытаясь отшвырнуть ребят, - сколько еды переводит. Вон кастрюлю налил.
- Что ты улыбаешься, объясни, - заорал на Василия Зоран, - парень, весьма авторитетный в роте.
- А чего объяснять, - Василий пожал плечами, - все знают: каждый день два половника оставляю на завтрак. В России говорят: как позавтракаешь, так весь день работать будешь. Все знают.
- Точно! - кивнул Зоран. - И что?
Меж тем лупоглазый хрипел и, изрыгая мат, продолжал рваться к Василию, схватил и перевернул злополучную кастрюльку, однако в конце концов оказался вытесненным во двор.
- Встретимся на позиции! - заорал он на прощание.
- Обязательно, - подтвердил Василий, который его не то что на позиции, в роте никогда не видел, а встретил лишь однажды на улице с двумя девахами: такую живописную фигуру трудно не заметить.
По тому, как показушно рвался к нему удерживаемый двумя парнями лупоглазый, он уже понял, с кем имеет дело. Этот приём широко применяют и российские уголовники: столкнувшись с сопротивлением и зная, что люди рядом не дадут разгореться драке, они изображают исступление рвущегося в бой кулачного бойца, даже пену на губах выдают.
- Кто такой? - спросил Василий возвратившихся ребят.
- А... не обращай внимания, - парни глядели в сторону, - просто дурак. Надоел уже всем.
- Когда же успел надоесть? Что-то я его раньше не видел. Как зовут?
- "Филин" его зовут, - нехотя ответил Ристо, - да не обращай внимания. Дурак.
- Чем занимался до войны?
- Воровал. Вор.
- Ясно. А что я его раньше не видел?
- Скрывался от войны семь месяцев в Белграде. Там его отловили и предложили, как обычно: или тюрьма, или фронт... Недавно в роте.
- Но воюет-то как?
- А никак. Надоел уже всем. Гитара, девочки... на позицию не дождёшься.
- Ясно.
В роте было несколько парней с подобным прошлым, воевали они честно, и никто их не сторонился. А чего сторониться? - до войны у каждого была одна жизнь, на войне - другая, после войны, вероятно, будет третья. И совсем не обязательно, чтобы эти три жизни были как-то похожи друг на друга или в чём-то совпадали.
Что касается угрозы Филина, то Василий в неё просто не верил: получив отпор, такие, обычно, больше не лезут. Но дело даже не в этом. Василий - единственный русский в роте, да и на всём Сараевском фронте, про которого знают везде; оскорбить его - уронить честь роты. И, вероятно, не только роты. Василий здесь гость. Парни, конечно, популярно объяснили это болвану. Наверно растолковали: не хорошо оплёвывать родную роту.
И тем не менее дальше события потеряли всякую логику.
Возвращаясь ночью с поста по заснеженной дороге, Василий наткнулся на Филина, тот стоял в лунном свете, покуривая, облокотившись о капот своего роскошного "мерседеса". Филин преградил дорогу.
- Так ты, значит, не знаешь, как со мной разговаривать!
- Что надо?
- Зачем так нехорошо обзываешь?
- Взаимно.
- Взаимно? Но ты-то точно скотина!
- А ты - вонючий ублюдок!
- Понял. Значит хочешь драться.
- Это ты хочешь.
- А ты не хочешь?
- Ты мне не нужен.
- Ладно, посмотрим, что ты из себя представляешь. Ставь автомат.
- Отлично! - Василий прислонил автомат к дереву.
Филин поступил также, снял и положил рядом свой великолепный пояс с кинжалом и гранатами, расстегнул комбинезон и сразу пошёл на Василия. Надо было немедленно встретить его правым прямым, но Василий упустил инициативу: он просто не мог до конца поверить в происходящее: что за балаган! Меж тем туша килограмм на 15 больше и на полголовы выше надвинулась и обхватила Василия за шею, коленом Филин ударил в живот. Василий упал, увлекая за собой Филина, и в снежной грязи началась отчаянная возня. Филин давил массой, надо было освободиться от захвата, вскочить на ноги и навязать кулачный бой: в борьбе шансов у Василия почти не было. Освободиться не удавалось, все силы уходили, чтобы защитить горло. Хрипя, Василий подтягивался к кювету, а кювет высок. Ещё усилие - и край кювета, ещё усилие - и оба летят вниз. В полёте Василий смачно дотянулся ногой до физиономии растерявшегося противника и упал на него сверху, как более лёгкий. На ноги вскочили одновременно.
- Хочешь продолжать? - прохрипел Филин.
- Как хочешь.
- Ладно, хватит, - Филин подошёл к Василию, взял его руку, слегка зачем-то пожал, взбежал на насыпь и укатил.
Василий стоял, приводя в порядок дыхание и мысли. В чём, всё-таки дело? Не пьяный, не сумасшедший (такие на фронте попадались). И не дурак. Сейчас Василий мог себе признаться: нечто подобное, не в такой, конечно, форме, он уже давно ожидал. Теперь можно взглянуть правде в глаза: не всем в Сербии нравится, что здесь сражаются русские добровольцы. Но посмотрим реакцию роты.
Оказалось, смотреть не на что: бойцы вели себя так, будто ничего не случилось. 3-4 человека подошли, похлопали по плечу и молвили:
- Не обращай внимания, это идиот.
Правда, куда-то исчез Филин, но, оказалось, он вывихнул при падении руку и лечился.
- Так что у вас с Филиным, - спросил Жарко, командир роты.
- Объясняю: у меня с неким Флиным ничего нет и быть не может, я три дня назад узнал о его существовании.
- Да-да, понимаю: просто дурак.
- Не надо, Жарко, ты не хуже меня знаешь, что Филин не дурак. Подлец, но не дурак.
- Ну, понимаешь, бзик на него нашёл какой-то из-за этой чёртовой чорбы, мать её... в душу...
- Конечно, конечно, вор озаботился о голодающих гражданах и решил их накормить двумя половниками чорбы.
- Вася, но всё-таки еды не хватает.
- Знаю. Гражданское население голодает. Но армия сыта. И даже, ты сам знаешь, остаются помои для свиней.
- Ну а ты что об этом думаешь?
- Не всем здесь нравиться, что в роте русский доброволец.
- Ты хочешь сказать, что есть такие сербы, которые не хотят, чтобы нам помогала Россия? - Жарко аж качнулся на стуле, - да ты у нас как родной. До этого скотского случая хоть что-то плохое было?
- Насчёт сербов, которые не хотят, чтобы им помогала Россия, я ничего не знаю. А насчёт "плохого" скажу: со стороны отдельных типов ощущается явная настороженность. Их, конечно, единицы, но это люди определённого, какого-то особого, извращённого образа мыслей. В первый месяц они постоянно лезли с разговорами, мол, " в брошенных домах много барахла...", как бы между прочим упоминали, сколько на чёрном рынке стоит автомат, сколько стоит проститутка... Я устал их посылать... Сейчас, конечно, никто ко мне с такими разговорами давно не лезет, но кое-кто никак не в состоянии взять в толк, что человек может просто, по убеждению, прийти и воевать. При том, что если тебя самого под угрозой тюрьмы сюда сунули... дефективными себя чувствуют, вот и бесятся! ("Мы тоже люди!")
Жарко размышлял довольно долго, потом подытожил:
- Всё-таки не думаю, что ты прав. Хотя люди в роте разные, это верно. Тем не менее происшествие - не более чем, скажем, несчастный случай!
Василий пожал плечами и вышел. Умозаключения Жарко его не интересовали. Даже если бы в роте была половина "филинов", что бы это изменило - воевать-то надо.
Жарко занялся канцелярщиной. В дверь без стука вошли двое. Жарко поднял голову и узнал Лазара и Тодора из соседней роты. Оба его давнишние друзья. Он радостно улыбнулся:
- Привет!
- Привет... Как жизнь? - парни не улыбались.
- Нормально!
- Нормально, говоришь?
- А что? - Жарко насторожился.
- А то, что вы тут, говорят, перестали воевать с турцами, а принялись воевать с русскими. Так?
- Да что вы, ребята, что за чушь! Вы разве этого идиота не знаете?
- Мы знаем всех идиотов в батальоне и даже в бригаде. Мы всегда подозревали, что твоя рота - страна идиотов. Так оно и оказалось. Коллектив нашей боевой роты уполномочил нас сообщить тебе это! Привет!
Через час явились ещё двое. Этих Жарко не знал, из другого батальона. Они тоже представились как "делегаты" и тоже не стеснялись в выражениях:
- В твоей роте давно воняет. Нам это не нравится... Оскотинились...
После четвёртой "делегации" Жарко выбежал из канцелярии и два дня провёл на самой дальней позиции.
Вернувшись в роту, Филин наткнулся на незримую стену отчуждения. Правда, в глаза никто ничего не сказал, но невозможно стало больше изображать из себя рубаху-парня: отворачивались.
Проходивший мимо боец крикнул:
- Филин! Тебя командир уже целый час ищет!
Фмлин зашёл в канцелярию.
- Как живёшь, Филин? - любезно спросил Жарко.
- Как всегда: лучше всех, - буркнул тот.
- Ага. Сдай оружие, и через полчаса тебя чтоб в роте не было. Пошел на х...!
- Да ладно тебе...
- Имеешь вопросы?
- Понял.
Филин повернулся и на выходе, как показалось Жарко, облегчённо вздохнул.
16 марта 1993, Сараево.
СУП ИЗ ТОПОРА
Василий стоял на мосту и мрачно глядел в прозрачно-голубые воды Требишницы. Кругом толпились, облокотись на перила, куря и разговаривая, одетые в униформу, в цивильное, в большинстве бородатые, молодые, старые и не очень старые вооружённые люди - бойцы отрядов самообороны Сербской республики. Припекало.
"Эх, благодатный край, - думал Василий, - через три дня Новый год, а здесь как в Сочи в мае". Дальше мысли, как вода под мостом, опять заскользили к причудливой доле русского добровольца. Четвёртый месяц на передовой. Нет связи с семьёй, с Россией. Письма сюда не доходят, солдатское жалование второй месяц не выдают: в банке нет наличности - блокада. Да, страна в условиях международной изоляции воюет третий год. Много ли мы сами имели, когда воевали третий год? Все здесь в таком положении, но всё-таки Василию, считал он, потруднее. Куда сейчас, к примеру, направляются эти бойцы? По домам или родственникам: пять дней на позиции, 13 дней дома. А он - в казарму. А казарма, она и есть казарма. Не дом. А тут ещё второй месяц ни динара в кармане...
На носу Новый год! Что принесёт он Василию? Надо бы отметить. Да не один раз, а три: по самарскому, по московскому и по местному времени. У сербов календарный Новый год - не праздник, обычный будний день. Поэтому суеты не заметно. Любимый народный праздник - "Божич"- 7 января. Отмечается также "сербский Новый год" - 14 января. Но Василий-то из России, где говорят: "Как встретишь Новый год, так его и проживёшь!" К этому надо относиться серьёзно. Во всяком случае ходить "сухим" весь следующий год Василий не собирался.
- Когда же будет проклятый грузовик, - остановился рядом Здравко, солдат его взвода и протянул сигареты: - Кури!
- Добре. Слушай, Здравко, ну и климат у вас. Благодать. Зима-то хоть бывает, нет?
- Как же три дня назад шёл снег. Мы с тобой на позиции в горах чуть не вымерзли. Забыл?
- А что помнить? На другой день того снега и следа не осталось. Я вон сегодня на какой-то грядке опять луку зеленого нарвал: Господь велел делиться. Капуста круглый год растёт... Шикарно живёте.
- Жили... - со вздохом поправил Здравко. - Если б не война... Поглядел бы, как жили до войны!
- Ну а корова, к примеру, сколько молока в день даёт? - хозяйским тоном осведомился исконный горожанин Василий.
Здравко, местный крестьянин, солидно нахмурил брови:
- Смотря какая корова. Если корова добрая, могучая, то летом свободно литров 18 дать может. Наша Црвенка давала... Ох, и добрая была корова! Усташи сгубили из миномёта.
- Так. Значит, 18.
Да это в селе только наша Црвенка столько давала. А в среднем литров 10-12.
- Фи. А зимой?
- Ну, зимой... Дай Бог 4-5 взять.
"Получается, что наши колхозы, с учётом несравнимо суровых климатических условий, по эффективности не очень-то уступают! Какого же чёрта массивно врут об их " убыточности"?! Поднимают на щит частника, величая его "фермером". Вот он - частник, передо мной! Вот его эффективность! А ведь здесь пастбища круглый год, не как у нас - полгода под снегом. Выходит, Сталин прав: враги народа были, есть, и будут!".
Василий продолжил:
- Слушай, а колхозы у вас есть?
- А что это такое? Ах эти... "задруги". Да, отец рассказывал, после войны с немцами года четыре были, но всё пропало: скот, птица... Распустили их. Отец туда две коровы свёл, лошадь, овец голов 20 - всё пропало. Как сейчас с усташами.
- Ну вы даёте! А когда у вас здесь купальный сезон открывается?
- Что открывается?
- Купальный сезон. Небось, рано. Адриатика!
- Какой тут купальный сезон? - никак не мог взять в толк Здравко.
- Я спрашиваю, когда, например, в Требишнице можно будет купаться, - терпеливо пояснил Василий.
- А... поздно. Вода ледяная, с гор. В конце июня самые смелые начинают лезть в воду.
- А в мае?
- Да ты что! В мае вода ещё градусов 8.
- Подумаешь! Я тебе хоть сейчас Требишницу переплыву!
- Ты можешь сейчас переплыть Требишницу? - глаза Здравко приняли форму и размеры юбилейного советского рубля.
- Запросто, спорим! Ставь литр ракии, и через 5 минут я на том берегу! У нас в России такие штучки - обычное дело!
- Ты шутишь!
- Вовсе нет! Я на Волге в январе в проруби купался! Мне эту Требишницу переплыть - раз плюнуть!
- А что такое "прорубь"?
- Это где все русские зимой купаются. Даже мамы с младенцами!
Здравко решил, что его дурят. Ехидно сощурив глаза, он со смешком сказал:
- Ну-ну... давай, раз так!
- Но сейчас нужен стакан ракии. Для страховки: вдруг я растренировался, пока воевал здесь.
- Стакан? - Здравко больше ничему не удивлялся. - Запросто! Эй, момци, у кого есть ракия - рус хочет через реку плыть!
Собралась толпа. Ракия - изумительный сербский самогон, нашлась тотчас.
- Жди с одеждой, полотенцем и полным стаканом на том берегу, - проинструктировал Василий Здравко, передавая ему оружие, вещмешок и раздеваясь.
Требишица в этом месте имела ширину не более 40 метров и глубину не более трёх, но течение было стремительным. Василий полез в воду, проклиная себя: "Зачем, дурак, вызвался плыть на тот берег, на спор достаточно и окунуться..." Ледяная вода ожгла тело, и казалось солдату, что его втиснули в стальной панцирь, который сжимают с тяжёлой, неумолимой силой. "Судорога - главная опасность, - мелькнуло в голове, но - успею!" Он часто и стремительно забил по воде руками и ногами, наискось по течению пересекая реку... Берег!
"Гладкий, голый, как из бани,
Встал, шатаясь тяжело..."
Пар лёгкой дымкой струился от тела. Солдаты на мосту возбуждённо галдели, приветственно размахивая руками.
- Держи ракию, - тянул стакан Здравко.
- Не угадал, - усмехнулся солдат сведёнными губами, - полотенце!
Он не спеша, яростно и тщательно растёрся и надел бельё, показавшееся вдруг удивительно теплым и приятным. Застегнув плащ, сел на нагретый солнцем камень и кивнул Здравко:
- Давай!
Под восхищёнными взорами сослуживцев он, смакуя, выпил душистую виноградную ракию.
Январь-93, г. Требинье.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
"... И понять вы все должны:
Дело - самое простое:
Человек пришёл с войны."
СЕРБИЯ В ОГНЕ
Сергей Туганов, журналист:
Передо мной любопытнейший документ, который стоит процитировать полностью:
"СПРАВКА
дана журналисту Хамкину Юрию Михайловичу в том, что он с 17 ноября 1992 г. по 5 мая 1993 г. находился на первой огневой линии Боснско-Герцеговинского фронта Республики Сербской в должности стрелка-автоматчика.
23 января 1993 г. при штурме вражеских укреплений Хамкин Ю.М. получил ранение в руку.
Командир 1-й Романийской пехотной бригады полковник Лиздек(подпись). Печать: война пошта 7536, Хан Песак.
Переводчик Ирина Романийская."
Документ написан по-сербски (на машинке) и по-русски (от руки).
Владелец этой уникальной справки - мой старый знакомый. Первый вопрос к нему сам слетает с языка:
- Юра, кой чёрт тебя туда понёс?
- Сербам надо было помочь... Считай, это мой личный протест против предательской по отношению к историческому другу и союзнику политики Кремля. Пойми: если бы нынешнее правительство решительно поддержало сербов на международной арене, дало бы им, скажем, С-300, другие мощные средства защиты, то мне бы даже в голову не пришло туда ехать: сербы и сами справились бы с врагом. Решение я принял в тот день, когда Кремль поддержал в ООН санкции против небольшого многострадального народа. Я внимательно читал все сообщения и репортажи из этой страны и понимал, что журналистское валютное жульё выдаёт заказную "чернуху", сатанизирует целый народ. Я решил поехать на фронт - воевать и писать. Это единственный надёжный вариант, чтобы читатели мне поверили. С первой огневой линии мной передано в Сербское информационное агентство (СРНА) 42 репортажа, рассказа, очерка, зарисовки, 24 из них прошли в сербских СМИ, остальные переводятся. К печати подготовлена книга "Очима руског добровольца" ("Глазами русского добровольца"). А в ближайшее время и российский читатель узнает правду.
- У тебя два высших образования: военное и журналистское. Об армии тебе уже приходилось писать, но о своей и в мирное время. А там? В каких условиях работал?
- Невозможно всё перечислить. Писать приходилось под открытым небом, на морозе, в штабах, разрушенных домах, блиндажах, дотах, при свете костров и горящих домов. В Сараево я покупал свечи в церкви, служители знали, что я неверующий, но продавали этот жуткий дефицит: они тоже читали мои репортажи. Кстати, о церкви - это была временная церковь в полуподвальном помещении разрушенного здания. Древние храмы порушены современными варварами. Солдаты в роте - студенты, ремесленники, рабочие, крестьяне, директора остановленных заводов, председатели некогда преуспевающих кооперативов... Некоторые, узнав, что я журналист, кричали в лицо: "Вы всё врёте! Это вы натравили весь мир на Сербию!" Завоевать их доверие было очень нелегко. Но после первых репортажей положение изменилось: стали тащить откуда-то блокноты, копировальную бумагу, одних ручек нанесли штук 20...
- Можешь ли ты теперь сказать, что знаешь правду?
- Я писал не только из окопов. Из госпиталей. Из лагерей военнопленных. Беседовал с нищими старухами, безработной молодёжью, с министрами, писателями, беженцами, военачальниками... Я был на двух фронтах. До поездки в Сербию я знал о ней только ложь А сейчас могу сказать: да, я знаю правду.
- Вот и расскажи её.
- Против сербов ведётся тотальная информационная война. О них создано несколько мифов, которые изощрённо вдалбливаются в головы обывателей.
Миф первый, самый гнусный - о "жестокости" сербов, о "геноциде", грабежах, насилиях, концлагерях... Из них лепят монстров. А для меня очевидно, что это люди с высокой христианской моралью, но кто сегодня на Западе верит в Мораль? Я лучше приведу "физический" факт: бои идут исключительно в местах компактного проживания сербского населения, поэтому "геноцид" против враждебного населения не может проводиться по причине его отсутствия. Освободив на данной территории все сербские сёла, войска закапываются в землю и дальше не идут.
Миф второй: военные успехи сербов в Хорватии, Босне и Герцеговине объясняются вмешательством "мощной военной державы Югославии".
Опять ложь: военные успехи сербов объясняются мужеством солдат и офицеров, вчерашних мирных людей, приобретших в боях бесценный опыт и творчески усвоивших его. Приведу опять "физический" факт. Прибыв в Сараево, я через десять дней потребовал от командиров баню и смену белья: "солдату положено".
- Да, положено, - согласился командир, - но, знаешь, у нас эта служба ликвидирована. Ты ж в батальоне один доброволец, а мы все местные, воюем рядом со своими домами, моемся дома или у родственников.
И я ходил в баню за 5 км под огнём. Воюют местные. Конечно, продовольствие, медикаменты и т.п. идут из Югославии. Но откуда всё это, включая самое современное оружие, получает противник? Из Европы, из Германии через Австрию, в основном, а также в так называемых "гуманитарных конвоях", которые снаряжает "европейское сообщество". Всё вооружение бывшей ГДР у хорватов. А ГДР - форпост социализма, вместе СССР готовилась встретить очередную мировую войну, так что арсеналы там были бездонны... Откуда у усташей, например, танки Т-72? Оттуда. Но на войне, как везде, главная сила - человек. 10 тыс. сербов держат в Сараево в окружении 40 тыс. босняков. В Герцеговине против каждой сербской бригады выставлено 5 хорватских.
Миф третий: "у сербов подавляющее превосходство в тяжёлом вооружении". Утверждаю: нет его. Я специально прошёл вдоль фронта по рокадной дороге (Попово Поле, Герцеговина) 25 км и танков не видел. В Сараево танки есть (Т-55), но не больше десятка.
- Юра, перебью: почему сербов так мало, непонятно. Я ж объяснил: воюют местные, а сербское население БиГ в три раза меньше хорват и босняков. Кроме того, в БиГ воюет регулярная армия государства Хорватия, признанного ООН. Но финт в том, что эта армия воюет не на своей территории, т.е. по всем международным законам Хорватия - агрессор. В то же время ЮНА, по требованию ООН, ушла за Дрину, в Югославию, а на границе с тех пор постоянно шныряют наблюдатели ООН на белых "тойотах" с голубым флагом. Требование отвести войска на свою территорию ООН хорватскому правительству не предъявляло. Ну ладно, мифами я тебя утомил, их множество: миф о "тоталитаризме" Белграда, о "молодой хорватской демократии" ( и всяких других "молодых демократиях"), миф о "миротворческой" роли ООН и т.д. и т.п. Давай рассмотрим последний миф - о "русских наёмниках" и "тысячах казаков". Я за то, чтоб там были "тысячи казаков"", но чего нет, того нет. Там сражается несколько десятков наших парней, половину из которых я знаю по именам. Что касается "наёмников", то мы получаем солдатское жалование наравне со всеми по общей ведомости в динарах. На него можно купить 8 бутылок ракии, или 40 буханок хлеба, или 20 кусков мыла. Воюющая третий год, блокированная страна не может платить больше. Ельцинский министр иностранных дел Козырев и его юркая компания втаптывают в грязь русское имя в Сербии, а мы его тут своей кровью отмываем. Мы защищаем честь России, ибо война когда-нибудь кончится и станет историей. Тогда историки начнут разбираться, где была Россия, под покровительством которой веками жили сербы, в этот тяжкий для них час. Вот тут-то и выяснится, кто был прав: капитан Войска Сербского Хамкин или министр Козырев. Да, нас мало, но это не одно и то же, как если бы нас там вообще не было.
- А есть ли добровольцы из других стран?
- Показывали, говорят, раз по местному ТВ одного американца, но сам я передачу не видел.
- В чём причина столь жестокого и упорного конфликта? Где его корни?
- Корни в глубине веков. Балканский регион - ворота на Восток и в Африку, перекрёсток многих религий: там и Ватикан, и православие, и мусульманство... Этот район всегда был объектом яростной грызни между т.н. "великими державами". Здесь исток двух мировых войн. В Первую Мировую в Боснии и Герцеговине погиб каждый третий мужчина, а во Вторую Мировую в фашистском (усташском) государстве Хорватия действовала государственная "национальная программа": треть сербов истребить, треть покатоличить, треть заключить в концлагеря. И она была в значительной части выполнена. И вот интересный момент: никто из живодёров не понес никакой ответственности, за исключением мелких сошек, никаких "нюрнбергских процессов" здесь не было, более того мир и сегодня не знает всю правду об этом геноциде! А уж если точнее, европейская общественность про этот геноцид вообще ничего не знает, за исключением узких специалистов! То есть ещё тогда, сразу после 2-й Мировой, хорватским людоедам «международным сообществом» был выдан карт-бланш на уничтожение сербов. И вовсе на случайно Хорватия, став в 90-х "независимой", тут же восстановила все атрибуты фашистского государства – госфлаг ("шаховницу" и всё остальное, вплоть до фашистской формы. Теперь этот флаг красуется в ООН... Вот и начался для сербов новый круг ада. Непосредственная причина - объединение Германии. Резко усилившись, она наступательно выходит на простор от Балтики до Средиземноморья.
- Был ли ты очевидцем каких-то зверств?
- Я видел, как усташи жгли сербские сёла Иваница и Невада в Герцеговине. Они ходили и поджигали дома. Никакой военной необходимости сжигать эти сёла не было: нам их пришлось оставить, население ушло. На Герцеговинском фронте (направление Требинье - Дубровник) я, опрашивая жителей, составил список сожжённых сел. Их 17 из 36-ти. Частично я его привёл в материале "Геноцид как вариант демократии", в нём же читатель найдёт и список уничтоженных православных храмов. В Сараево на моих глазах снайпер убил женщину, а другую ранил в ногу. Произошло это на перекрёстки улиц Ленина и Братства и Единства. Доставив раненую в медпункт, я спросил его начальника Ивана Шеховца, сколько пострадавших от снайперов поступает в день?
- В среднем человек по 8.
- Сколько из них в военной форме?
- Один из 20-ти. Военного убить трудно, а гражданские, особенно женщины - легкая мишень. Женщины о снайперах не думают, у них одна забота - чем накормить дитя. А этот "чёрный перекрёсток" как раз у базара.
- И сербы, и хорваты, и мусульмане совсем недавно жили в едином крепком государстве, вместе учились, ходили в кино, танцевали в кафе...
- ... платили друг за друга в кафане...
- Вот-вот. Это было всего два года назад. И вдруг они кинулись убивать друг друга, да ещё, как говорят криминалисты, "с особой жестокостью". Как это нам трактовать: проснулось нечто звериное в природе человека?
- Сложнейший вопрос. Не уверен, что полный ответ вообще существует... Но частичный ответ я, думаю, нашёл на фронте. Для простоты нарисую схему. Возьмём двух людей. Одного условно обозначим как "Лидер" (неважно, какого масштаба), другого "РГ" - "рядовой гражданин".
В стране обострилось экономическое положение. Лидер говорит РГ: "Виноваты сербы - они коммунисты, гегемонисты, демагоги - не могут обеспечить тебе нормальную жизнь. А мы - народ древний, умный, талантливый, у нас богатая и славная история... Без сербов мы бы жили не хуже "немачки".
- РГ идёт на митинг и вопит: "Долой сербов!"
Лидер говорит РГ: "Была Большая война, но в ней мы защищали не свою Родину, а проклятых сербов-коммунистов. Нам такая память не нужна: срывай могилы, круши памятники, топчи венки!"
Далее человек без памяти получает уже более сложное задание: "Сербы добровольно с нашей земли не уйдут: разоружай милицию, осаждай казармы, захватывай арсеналы!". Тут РГ немного скумекал: "Так это ж война!". "Не бойся, она будет короткой, ведь мы великие воины!!! И Запад нам поможет: у нас же есть право на самоопределение. А прогоним сербов - заживём как в Швейцарии, как в Германии! Чем мы хуже их?! Ведь не хуже, согласен?" -"Конечно!"- "Действуй!".
Начинается война. Лидер теперь у власти, он возглавляет "священную войну" за "коренные интересы", за "честь нации", за "свободу и демократию" против "проклятых агрессоров". Лидер - миротворец, он ведёт переговоры в Женеве, он ведёт переговоры в Париже, его с почётом принимают в Лондоне и Вашингтоне, в его распоряжении огромные и бесконтрольные средства... Но обещанного рая нет: война, которая не кончается. А после войны Лидер возглавит восстановление "разрушенного сербами" хозяйства... Красивую жизнь он себе и своим близким обеспечил.
А как же РГ? Он второй год сидит в окопе, дом его сгорел, родной город в развалинах... И никаких перспектив. Вот так, Сережа, если по-простому, незатейливо... Помнишь французскую песенку: ""Шагают бараны в ряд. Бьют барабаны. Шкуру на них дают... сами бараны!".
- Ясно. Вот только в этой схеме РГ выглядит полным идиотом.
- А таким его сделали заранее запущенные в СМИ местные млечины-сванидзе.
- Ясно. Обидно за РГ. Сколько ему ещё сидеть в окопах?
- А вот это неизвестно. В такого рода войнах победить нельзя. Но скажу так: судя по некоторым признакам поведения противника, по беседам с пленными, хорваты и босняки воевать устали. Ведь РГ был под гипнозом национализма, а любой гипноз не длится вечно.
И ещё: в любой локальной войне со временем устанавливается продовольственный и табачный террор кучки спекулянтов против РГ. Помешать невозможно, хоть каждый день делай облавы на толкучках, базарах, рынках и расстреливай. Далее: любая такая война неизбежно порождает мафию торговцев оружием, которая сказочно обогащается и крепнет с каждым днём войны. Справиться с ней невозможно, оружие расползается по стране. Милиция говорит: перехватить удается не более 10% оружия. А я думаю, не более трех. Один человек сказал мне по секрету: "Юра, пистолет я припас, сдавать не собираюсь. После войны начнётся такой бандитизм, что уже сейчас страшно!".
- Вот ты защищаешь сербов, я тоже всецело на их стороне. Но скажи, положа руку на сердце: есть ли какая-то вина Белграда в развязывании конфликта? Там что, ангелы с крылышками?
- Не ангелы, конечно. Возможно, когда начиналась война, какая-то вина посттитовского Белграда была... Туджман попёр рогом и они попёрли рогом... Однако хорватские события наглядно показали, чем и как это кончается. И всё-таки через год боснские лидеры пошли на войну! А ведь в Белграде не дураки, там очень не хотели получить ещё один фронт и на этот раз шли на уступки до последнего! Сейчас рванёт в Косово (ситуация крайне опасная!) - опять Белград виноват? Посмотри на карту внимательно: Белград окажется в кольце фронтов. А с неба прилетят американцы... Нет, ошибка Белграда, по моему твёрдому убеждению, совсем в другом: давить надо было скотов без компромиссно и без оглядки на Запад. Но с чёткими разъяснениями в СМИ: кого, за что и какие последствия ожидают страну, если выродка своевременно не уничтожить. Короче - публичные судебные процессы и соответствующая кампания в СМИ - вот что надо было. Ведь нас в войну такая стратегия фактически спасла: не вызывает сомнения, что в 41-м наши "демократы" 30-х с радостью открыли бы Каннибалу ворота!
- Ну а что религиозный фактор, как он действует?
- В преступных руках он, конечно, действует подстрекательски. Например, в самом начале конфликта Папа Римский призвал верующих всего мира молиться за хорватов. За остальных, мол, можете не молиться... Как тут не вспомнить, что Ватикан в своё время поддержал Гитлера!
- Перейдём к прозе: как кормили?
- Кормили сытно, но, скажем так, несколько однообразно, без разносолов. Главная еда - т.н. "чорба" из фасоли - нечто среднее между супом и кашей. Должен сказать, что сила в ней немалая!
- Убил ли ты кого-нибудь?
- Не могу сказать: в бою пули летят со всех сторон, чья в кого попала - не понять. Такого, что я выстрелил и кто-то упал - не видел. А вообще напомню-ка я тебе строки поэта Великой Отечественной:
"Не спрашивайте, скольких мы убили,
Спросите лучше, скольких мы спасли."
- А какое всё-таки самое яркое впечатление от Сербии?
- Отношение сербов к России. Я, честно говоря, не понимаю, за что они нас так уважают. Если мы их где-то поддерживаем, они говорят: "Нас с русами - 300 миллионов!", если же предаём, как сейчас, они вздыхают: "Бог высоко, рус далеко; бог не видит, рус не чует." Как-то зашёл я в палату к раненым, их там 10 было. Я каждому задал вопрос: "Что бы ты хотел сегодня от России?". 9 ответили: нам нужна только моральная поддержка", один сказал: "Нам нужны танки и добровольцы."
Если бы сегодня Россия на весь мир заявила о поддержке сербов, стрельба бы там прекратилась через месяц, а мир был бы подписан через год!
Вопросы задавал Сергей Туганов,
июнь-93, Самара.
КТО И ПОЧЕМУ ВОЮЕТ В ЮГОСЛАВИИ?
Опять пылают Балканы - пороховая бочка Европы. Западные средства массовой информации и официальной России (превратившиеся, практически, в их подголосков) наперебой вливают в уши обывателей сказки о "молодой хорватской демократии" и "едином суверенном демократическом государстве Босния и Герцеговина", о "кровожадных сербах" - "тоталитаристах", "гегемонистах" и "агрессорах". Значит, причины войны, следует из этих объяснений - стремление к "свободе и демократии" Хорватии, Боснии и Герцеговины и желание "белградских ястребов" задушить эту "свободу и демократию".
Полная ложь и лицемерие, ибо суть событий настолько прозрачна, что любой тугодум (не говоря уже про Оуна и Венса) ознакомившись с фактами, сделает совсем другой вывод о причинах и пружинах войны. Любой школьник, заглянув в учебник истории, подтвердит: до сих пор истребляли только сербов при благосклонности, а то и прямом подстрекательстве Европы. 500 лет османского геноцида - жертвы народа неисчислимы. Первая Мировая, Солунский фронт, Босния и Герцеговина - каждый третий серб гибнет. Вторая Мировая - 1,8 млн погибших (90% - сербы), из них в одном только хорватском концлагере Ясеновац зверски умерщвлено более 700 тыс. сербов, а также несколько десятков тысяч евреев и цыган. Предвоенное население Югославии - 14 млн..
Неужели, зная эти факты, трудно понять, что когда Хорватия, Босна( так говорят на Балканах) и Гецеговина объявили "независимость", сербы не поверили заявлениям националистических лидеров, что "трагедия Второй Мировой войны не повторится", ныне "все равны" и уж на этот раз точно будут жить "при демократии". И кто уверял: бывший генерал-лейтенант Туджман, поднявший в начале 70-х мелкий бунт за отделение Хорватии от Югославии и получивший за это 9 лет (тогда его никто не поддержал); или Изетбегович, в те же годы издавший брошюру "Исламская декларация", где проповедовал создание "зелёной улицы" - конфедерации исламских государств от Босны до Китая и Индонезии, включая Среднюю Азию и Северную Африку. Тоже отсидел 8 лет за столь свежие мысли: халифат по-Изетбеговичу.
Все три народа, проживающих на территории нынешних Хорватии и БиГ - хорваты, босняки(славяне-мусульмане), сербы никогда не смешивались между собой. Вот почему, когда националистические лидеры провозгласили "независимость",.. сербы, используя своё право на самоопределение, отказались входить в эти государства, создав в Хорватии РСК (Республика Сербская Краина) и в БиГ - Сербскую республику БиГ. Но сначала потребовали лишь автономию в составе самопровозглашённых государств. Да где там! Оголтелым националистам или всё, или ничего! Война до победы! За демократию! За свободу! За территориальную целостность! За исторические права! За честь нации и т.д. и т.п.
Как правило, сепаратистские войны вспыхивают внезапно, из бытовых конфликтов, на базарах (из-за стакана клубники), на площадях, у культовых сооружений... И эта война не составила исключения: в 1991 году в районе Плитвичских озёр хорватские экстремисты открыли огонь по православным верующим в день Пасхи (этот религиозный праздник у православных и католиков по дням не совпадает). Началась война в Хорватии.
В конце февраля 1992 года в Сараево (Босния) экстремисты расстреляли у порога православного храма свадебную процессию и сербские районы города покрылись баррикадами. Это только недоумки могут твердить: "Не важно, кто первым выстрелил..." Нет важно! Всегда важно, кто первым пролил кровь. Кроме того, первый выстрел всегда тщательно готовится, даже если нажавший на курок "не в курсе".
Вслед за выстрелами началась этническая чистка территорий. Сепратистские СМИ сразу исступлённо начали призывать к этому. Сербов стали изгонять из мест, где они жили веками. А это очень кровавое дело... Вступилась ЮНА (Югославская Народная Армия) и тут же была объявлена оккупационной армией. Представители западных стран (в первую очередь Германии) на сессиях ООН в выражениях не стеснялись, как и все их СМИ. Начался настоящий шабаш ведем! По ультиматуму ООН и под контролем их наблюдателей ЮНА уходит за Дрину, на территорию собственно Сербии, а на оставленной территории сербское население вооружается кто как может и начинается Народная Война! Вот это мы и видим сегодня в Югославии.
Как стремительно Запад признал Хорватию! Правда дружный фронт омрачился мелким расколом: государство Израиль признать Хорватию наотрез отказалось: там сразу раскусили подлинный, усташский, фашистский характер нового государства (впрочем, уверен, что и "коллективный Запад" на этот счёт никаких иллюзий не строил с самого начала). Да и откуда иллюзии: иди и смотри! Увидишь усташские формирования в чёрной форме при нацистских регалиях, увидишь сожжённые сербские сёла, сотни тысяч беженцев - и всё ясно! Ведь бои идут исключительно в местах компактного проживания сербов, так что ни о каком "геноциде" с их стороны говорить не приходится, напротив: их села жгут, их изгоняют из домов.
Но вот чего я в сербском ополчении не увидел, это "огромного количества" тяжёлой техники, а ведь именно под этим предлогом НАТО угрожает начать бомбардировки. Предлог, конечно, жидковат, но, видимо, обвинить Белград в наличии "оружия массового поражения" всё-таки не рискнули: пока хватит одного Хусейна. Тогда в Ираке 500 тыс. мирных жителей заплатили кровью за нефтяной мост Кувейт - США. Хорватам передано вооружение бывшей ГДР, включая танки Т-72 и авиацию, а это несметные арсеналы страны, готовившейся защищать себя вместе с СССР в Третьей мировой войне.
В БиГ стоит регулярная армия государства Хорватия (признанного ООН). Т.е. эта армия безнаказанно оккупирует территорию соседнего государства и по всем международным законам считается агрессором. Но пусть не остаётся иллюзий, если американцы применят авиацию: бомбы полетят исключительно в сербов, основное "тяжёлое вооружение" которых - 82-мм миномёт.
Русских добровольцев в Сербии немного - несколько десятков. Как мы воюем (придёт время!) расскажут сами сербы. Никаких "марок" мы там не получаем (все валютные средства Югославии, кстати, арестованы). Наша зарплата - обычное солдатское жалование, наравне с другими, по общей денежной ведомости. На него можно купить 8 бутылок местного самогона или 40 буханок хлеба. Воюющая третий год, блокированная страна не в состоянии платить больше. Да никто и не просит.
Кремлёвские политиканы, предатели собственного народа, с сатанинским упоением втаптывают в грязь имя РОССИИ в Сербии, а мы его своей кровью отмываем. Вот смысл пребывания там русских добровольцев! Все войны когда-нибудь кончаются, начинается работа историков. История и рассудит, кто прав, мы или подпевалы Запада, глумливо оскорбляющие нас словом "наёмник".
Июнь-93, Самара.
СХВАЧЕН ЗА РУКУ НА ЛЖИ
В один прекрасный денёк на Сараевском аэродроме из чрева американского военно-транспортного самолёта С-130 "Геркулес" выбрался корреспондент некой фирмы "Инофомаркет". Он пробыл среди окружённых в городе босняков 5 дней. В результате 5 июля в "Труде" на 1-й полосе появилась статейка "Ангел смерти выбрал Сараево. Специально для "Труда". (Далее все цитаты из репортажа Смирнова. )
Я, самарский журналист, с 17 . ноября по 5 мая безотлучно находился на 1-й огневой линии Балканского фронта. Мало мест на Сараевском фронте и в прифронтовой зоне, куда бы я не сунул свой нос. И мне обидно читать ложь гуманоида из рева "Геркулеса". Гражданин (какой страны?) сильно заврался. Цитирую: "Сараевскую осаду держат в составе сербской Боснийской армии и российские наёмники. По различным данным их численность колеблется от одной до пяти тысяч человек."
Однако! Во всех штабах: в сербских, и в сепаратистских, и в ООН известны цифры: 10 тыс. солдат ВСР (Войско Сербской республики, а не "Боснийская армия") держат в окружении 40-тысячный босанский гарнизон. Из них 5 тыс. россиян? Однако! Во всех штабах известны цифры: на фронтах БиГ против 100-тысячной армии хорват и босняков сражается 30-тысячная армия ВСР. Каждый шестой - русский? Однако! Правда юркий Смирнов страхуется: "Нам не довелось увидеть воочию русских наёмников..." Еще бы: в означенный период на всём Сараевском фронте находился ОДИН "русский наёмник" - некий Хамкин Юрий Михайлович, который два раза в месяц исправно расписывался в денежной ведомости роты за денежное довольствие в сербских динарах, эквивалентное 7 дойчмаркам (марки ходят в республике наравне с динаром). Это ровно столько, сколько получают мои товарищи - рядовые бойцы роты. Правда потом мне (почему-то) присвоили звание "капитан", что увеличило моё жалование ещё на 2 дойчмарки. Мне, конечно, лестно, что меня приняли за группировку "от одной до пяти тысяч человек", но всему же есть предел!
В Югославии на май 1993 года сражалось несколько десятков русских добровольцев, по разным данным - три отряда общей численностью до 60 человек, да ещё одиночки в различных сербских отрядах, эти учёту не поддаются. Сербское командование и СМИ не только не скрывают, а наоборот - пропагандируют наличие на фронтах русских добровольцев: печатают о них репортажи, берут интервью, приглашают на радио, на телевидение... Потому что появление на фронтах даже отдельных русских добровольцев существенно повышает моральный дух населения и войск: ощутимо ослабляет чувство отторжения от мира в виду западной блокады, информационной войны и кампании по сатанизации народа, развязанной "мировым сообществом" - ("Все против сербов!").
А вот ещё интересный пируэт: "Выбраться из Сараева сегодня люди, по сути, не могут." И точка. Понимай: сербы чинят препятствия. А правда в том, что под предлогом создания "единого демократического государства для всех трёх народов" лидеры ("правительство") фундаменталистов не выпускают сербов из Сараево ( про босняков не говорю: кто будет воевать?!). Но люди бегут, с риском для жизни тайно переходят линию фронта. Так, в ночь с 21 на 22 февраля 1993 года прошла на нашу сторону семья Бегович: мать, отец и два сына. Шли вслед за овчаркой по минному полю (читай материал "Собака выводит из плена"). Я таких историй наслушался... Да и как не бежать? "Президент" Изетбегович лишь номинально представляет власть, она кончается сразу же за забором его резиденции: подвластный фундаменталистам Сараево давно поделён на сферы влияния полевых командиров. В каждом квартале местный бай с десятком прихлебателей творит, что хочет: они распределяют гуманитарную помощь, уголь, дрова, всё жизненно необходимое, у каждого - собственная тюрьма с набором палачей, куда ни какая комиссия не доберётся. Об одном из таких застенков в подвале бывшего магазина "Сунце" ("Солнце") я записал леденящий душу рассказ Чедомира Поповича, арестованного за то, что сын воюет на другой стороне ("Семья Попович продолжает сражаться"). Чедомир был обменен. Отказался лечь в госпиталь, сразу встал к пулемёту. Через месяц умер от последствий пыток. Кстати, эти местные князьки отпускают людей через линию фронта за деньги. В торговле людьми имеется твёрдая такса - 3000 марок, она не зависит от колебания местной валюты. Вот правда о том Сараево, где пять дней околачивался Смирнов.
Читаем далее: "Вся линия осады готовилась задолго до войны и укреплялась Югославской Народной Армией (ЮНА)." Понимай: сербы заранее планировали войну, причём планировали как-то странно: не освободить весь город одним ударом, а заранее нарисовав некую "линию осады", просто окружить его! И осаждать, осаждать... Как тут не подумать: а в порядке ли мозги у автора?!
Есть документальная хроника боевых действий. В момент восстания (5 апреля 1992) фундаменталистами был захвачен, за немногим, ВЕСЬ Сараево. В конце апреля ЮНА из города ушла, а едва сформированная ВСР начала отбивать квартал за кварталом: 2 мая освобождены Ковачичи (Горни и Дони), Грбавица-1; 5 июня Грбавица-2... далее один за другим пали Дио Добринье, Неджаричи, Илиджа, Войковичи, Тилава, Касин Дол, Бойник... 4 декабря пал Отес. Освободив большинство сербских районов, ВСР перешла к обороне. Вот так сложилась "вся линия осады".
Однако - достаточно! Статейка лжива насквозь. Всю чушь опровергать - бумаги жалко. Ложь начинается прямо с названия: "Ангел смерти" Сааево не выбирал. Он приглашён туда экстремистско-националистической бандой Туджмана-Изетбеговича и пребывает там при поддержке Ельцина-Козырева.
Июль-93, Самара.
СТО МАРОК ОТ УКРАИНСКОГО БАТАЛЬОНА
Легко сказать: вернись домой. А как вернуться, коль денег нет? За полгода войны ни ломаного гроша в кармане: не только крохотное солдатское жалование, но и сумасшедшая гиперинфляция не позволили сделать хоть какие-то сбережения. Выход один: обратиться за помощью к местным властям. "Обращение за помощью" приняло характер моральной пытки. Я прошёл кабинеты всех чиновников от општины Ново-Сараево до "влады Републики Сербской" в Пале - военной столицы сражающейся республики. Везде не до меня. Чтобы вернуться, надо 100 марок (считать в динарах бесполезно: финансовая система страны на грани краха). Рота скинулась на 50 марок - поступок отчаянно благородный, ведь фронт, война, блокада, семьи в эвакуации практически без помощи... Если действовать в режиме жёсткой экономии, то этой суммы в обрез хватит до Москвы, а там... там всё-таки будет полегче.
Я бреду по разбитой снарядами и гусеницами военной дороге и обдумываю ситуацию. Нелегкая ситуация, придется помучиться... надо просто захватить с собой достаточный запас консервов и галет (этого добра в войсках хватает) - и нормалёк! Настроение чемоданное! Навстречу колонна УНПРОФОР (миссия ООН с гуманитарной помощью), идёт через наши позиции в Сараево. Ба! А кто сопровождает - украинский батальон! Где-то там, за тремя границами два суверенных государства Украина и Россия всё чего-то не поделят, а нам здесь делить совершенно нечего, никому и в голову не приходит, что мы теперь живём в разных государствах. Меня в батальоне знают. БТР-60пб с рисунком "жовто-блакитного" флага на борту останавливается, с борта спрыгивают офицеры.
- Привет! Как жизнь?
- Отвоевался! Домой еду!
- А что, так просто берут и отпускают? - удивляется молоденький лейтенант. Его удивление мне понятно: советскому офицеру к жене нельзя подойти без доклада "по команде", видимо эта "традиция" перекинулась и на молодую украинскую армию. Я терпеливо растолковываю, наслаждаясь русской речью:
- Здесь полная свобода: иди куда хочешь и делай, что хочешь. Главное - никого не подвести, предупредить о своих намерениях заранее: ведь на тебя рассчитывают.
- А-а... Хорошо!
- Ну и чего ты здесь заработал, - интересуется крепыш капитан.
Я начинаю злиться:
- Что, "Комсомольской правды" начитались? Я сюда не "зарабатывать" приехал. "Зарабатывать" в России будем. Как вы, люди, не можете понять: деньги - не единственное, из-за чего берутся за оружие.
- Да ладно тебе, не обижайся. Действительно, пишут всякую чушь... ваш же брат - журналисты. Вот и плюнь коллегам в харю, когда вернёшься, - посоветовал длинный, как жердь, старлей. А капитан расстегнул пуговку нагрудного кармана:
- Слушай, держи сто марок!
Я и моргнуть не успел, как в ладони очутилась синеватая бумажка.
- Возьми назад!
- Перестань! Прими от всего украинского батальона!
- Бери, бери! - подтвердили офицеры. И колонна ушла.
Ну теперь-то я точно доберусь до Самары! Да ещё смогу месяц жить, пока не найду работу!
Берусь утверждать: небрежно вынуть из кармана 100 марок (цена цветного телевизора в России), протянуть случайному знакомому, махнуть рукой в ответ на "Спасибо!", прыгнуть в БТР и укатить - способны только НАШИ люди! Те, которые из СССР, ныне "рублёвого пространства".
Берусь утверждать: на такое не способны ни жители Японских островов, ни жители Канарских островов, ни многоликие граждане США, ни спесивые британцы, ни весёлые французы... (а про немцев вообще молчу). Никто на свете не способен. Менталитет не позволяет.
3 июня 1993, Самара.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
"Посмотри, какими мы вернулись,
"Вспомни не вернувшихся совсем."
Поэт.
И стаял снег. И стало жарко. Май. В старом, тщательно оберегаемом рюкзаке уже около 40 рукописей - мой бесценный клад. И вклад в эту войну: половина материалов опубликована в югославской печати, прошла по радио и ТВ. Судя по откликам, труды мои и моих переводчиков Семена и Ирины Романийских даром не пропали: читая эти, пахнущие гарью репортажи, измученные войной и блокадой люди пусть ненадолго - на время чтения - ощущали близость большой дружественной страны, её народа. "Всё-таки они здесь, с нами в этот час. Кремль - это ещё не вся Россия..." - так, судя по откликам, думали мои сербские читатели.
А что думали и думают российские читатели? Вот это меня интересует больше всего и в первую очередь. Их, моих сограждан, в угоду "западной демократии" и кредитам целенаправленно и искусно пичкали ядом лжи, превращая жертву националистических амбиций, агрессии и геноцида в некоего воинственного и жестокого "коммунистического монстра". Какой там "здравый смысл" и "взвешенный подход"! Для действительного здравого смысла и взвешенного подхода достаточно ответить на самонапрашивающиеся вопросы: как может Хорватия, которую за полдня можно проехать на автомобиле, содержать 100-тысячную армию и непрерывно воевать третий год, не имея не только оборонной, но и вообще нормально работающей промышленности? Как может второй год вести войну "правительство" Изетбеговича, контролирующее 10% территории Боснии и Герцеговины? Как могло "западное сообщество" вообще признать такое "государство"?! Кто им даёт оружие? С какой целью? Я не встречал в сербской армии никакого оужия, кроме югославского, а захватывали мы и немецкие "хеклеры", и американские "браунинги", и венгерские АК, и боеприпасы, у которых на желтой меди гильз чёрная арабская вязь... Целый свет! Точнее, "демократическая" его часть.
- Юра, - говорили мне мои читатели-бойцы, - на фронте один толковый журналист стоит бригады. Езжай в Россию и быстрей всё публикуй! Теперь ты для нас там нужнее. Иди и расскажи правду!
И действительно, час настал. Теперь есть что сказать российскому читателю. Раннее утро. Хожу по позициям, расталкиваю кемарящих у пулемётов бойцов, прощаюсь. Все напутствия и пожелания можно свести к одной фразе: "Иди и расскажи правду!"
- Главное - предупреди все нации в России: националистические войны начинают нездоровые люди - раз; мафия - эти вполне здоровые, здравые люди - два, - втолковывает мне двадцатилетний Зоран Нишич, - первые удовлетворяют своё необузданное властолюбие, желание "войти в историю", вторые обделывают крупные делишки без всякого риска. Хорваты и мусульмане уже поняли, под власть какой компании попали. Национальный гонор угас. Война для них утратила смысл.
- Но вы-то не могли не воевать.
- Конечно. Не попадать же под власть этой банды!
- Главное - растолкуй всем в России, что план Венса - вонючий план, они хотят раздробить сербский народ на три "самостоятельных" анклава, - внушает связист Драгомир Ашоня, - мы никогда такой план не примем. Закопаемся в землю и будем стоять насмерть. Пусть бомбят. Здесь не Ирак.
Две наши девчонки тут как тут: автоматчик Саша Алексич и пулемётчик Снежана Шкулетич, обе - студентки сгоревшего Сараевского университета. Их присутствие в роте - предмет зависти всего батальона. Они нас облагораживают.
- Объясни каждому в России, - напутствует Саша, - что никакого "тяжёлого оружия"- ты же видел! - у нас нет. Подумаешь, три танка, толку-то от них в городе... если американцы начнут бомбить, бомбы полетят в мирных жителей!
- А ещё скажи там, - вставляет Снежана,- УНПРОФОР(15) - все шпионы и гадкие немцы. Оружие усташам провозят. Только украинский батальон за нас.
Но я уже настроился на игривый лад:
- И когда вы, девочки, замуж выйдете?
- Никогда! - гордо заявляет Снежана. - Мы после войны в наёмные убийцы подадимся. А то и жить негде, и жрать нечего...
Прощальные рукопожатия-объятия идут под треск пожаров: в ближнем тылу роты полыхает сразу три четырёхэтажных дома. С наступлением жары столбы огня и дыма постоянно висят над городом: установив на высотных зданиях крупнокалиберные пулемёты, босняки трассерами жгут сербскую часть Сараева. Уничтожить такое гнездо трудно, лучшие снайперы нацелены на это, задействованы дежурные БТР и даже танк, гранатомётчики подбираются развалинами и дают залп. Накроют или спугнут одну точку, под соседней крышей оживает другая... Город продолжает гореть.
Старенький "пежо" без левого крыла несётся по горящим улицам. Я покидаю Сараево. Увижу ли когда-нибудь ещё этот город?
За рулём командир роты Никола Чамур.
- Эй, Никола, что в самом деле произойдёт, если американцы и впрямь начнут бомбить?
- Я думаю, Югославия объявит всеобщую мобилизацию, ЮНА перейдёт Дрину и мы в несколько дней сметём усташей и турцев с нашей земли. А там закопаемся и будем обороняться.
Ответ для меня не нов, на вопрос о возможных бомбардировках я здесь другого ответа и не слыхал.
- После "великой победы " над Ираком американцы чувствуют себя хозяевами всего шарика, - замечаю я. - Они опьянены этой "победой": "мы - монопольная сила!", "у нас больше нет противников!". Кто-то должен отрезвить их. Боюсь, это придётся сделать сербам.
- Отрезвим. Здесь не Ирак.
В Пале у автобуса на Белград меня уже ждут мои дорогие переводчики Ирина и Семён Романийские, заместитель директора Сербского информационного агентства Бранко Ильич, много сделавший для публикации моих материалов. Все вместе мы неплохо потрудились. Настала минута прощания.
- Вся надежда на тебя, - хлопал меня по плечу Бранко. - Быстрей публикуй в России эти материалы. Быстрей! Ты - свидетель! Тебя никто не заменит!
- Не знаешь ты наших "литературных" нравов, Бранко, и хорошо, что не знаешь... Но я понимаю, я постараюсь быстрей.
И вот автобус мчится к Дрине, на пограничный Зворник. Горная серпантинная дорога. Проверки документов, досмотр вещей на контрольных пунктах. Я не смотрю в окно, я подвожу итоги.
Итак, там, на фронте я не узнал о войне ничего, чего бы я раньше не знал о ней. Что ж у нас лучшая в мире военная литература, она готовит людей к вероятной войне получше, чем все ДОСААФы и военно-патриотические клубы, вместе взятые. Правда, одно дело - знать, другое - почувствовать на собственной шкуре. Разве я не знал, что война - это всего лишь грязная, тяжёлая и, главное, НУДНАЯ работа. Знал, конечно, теоретически. Бесконечные дежурства на позициях, бессонница, скучные перестрелки, привычные артобстрелы, холод, заботы о дровах, о пище, уход за одеждой, тысячи мелких, но необходимых и крайне назойливых мелочей быта... Такое "развлечение" как жаркий динамичный бой случается нечасто: соотношение времени "покоя" и интенсивных действий примерно 10:1 и даже более.
Знал ли я, что главное чувство, которое владеет солдатом на фронте - Тоска. Слышал, конечно, но мог ли измерить её тяжесть, вязкость, черноту, бездонность?! А чувство беззащитности под артобстрелом? Слышали и об этом. Вон, у Твардовского: "он, обшитый кожей тонкой Человек. Лежит и ждёт..." Но степень тонкости и ранимости кожи в мирной жизни, к счастью, большинству не дано почувствовать.
Опасность на войне? К ней привыкаешь, её не замечаешь (тоже, кстати, известно). Но есть ситуации, когда опасность вдруг становится физически осязаема: если враг застал тебя врасплох, и ты не понимаешь, что твориться кругом. где кто, куда стрелять, куда бежать, где укрыться. На фронте солдат каждую секунду должен знать, как поступить через секунду.
Жуткий, пронизывающий вой трех десятков женских глоток заставил резко поднять голову и вздрогнуть всем телом. В салоне паника: люди повскакивали с мест и столкнулись друг с другом в проходе. Сильный уверенный голос перекрывает шум:
- Да успокойтесь же, он пошутил!
И люди очнулись, вернулись на свои места, жалко, натянуто улыбаются, с лиц сходит бледность, что произошло? Начинаю разбираться. Оказывается, на остановке сошёл солдат и по ошибке прихватил не свою "торбу", обнаружил это, когда отошёл метров на 10, а автобус тронулся. Солдат стал орать, свистеть, на автобус уходил, и тогда он сделал вид, что срывает с пояса гранату и замахивается. Женщины (которые всё видят) мгновенно взвыли, и паника, как смерч, охватила автобус. Сумасшедший дом. Правильно, нервы на войне как патроны, самый расходный материал. Из каждых 100 убитых 85 - мирные жители. Солдат большую часть времени проводит в укрытии (дот, окоп...), житель занимает укрытие (подвал, если есть) в крайнем случае - у него хозяйство, жить как-то надо и на войне.
И вообще, чем ближе к противнику, тем безопаснее. В поле, в городских кварталах тебя достанут гаубицы или установки типа "Град", на передовой больше всего следует опасаться пулемётной очереди, а уж в ближнем бою главная опасность всего лишь пистолет или нож.
А, к чёрту! Война кончается - вот главный на сегодня вывод. Националистический угар выветрился. Итог угара - страна в руинах, а результатов ноль. "Лидерам" придётся что-то объяснять народу. Конечно, наплетут что-нибудь о "неравной борьбе" о "предательстве"... Итак, война кончается. Подогревают конфликт лишь воинственные заявления Соединённых Штатов, а если они ещё действительно влезут сюда со своими "томагавками" и Ф-16, "пороховая бочка Европы" опять взорвётся с непредсказуемыми последствиями. Впрочем, одно "последствие" можно предсказать: сербы останутся сербами и своего не отдадут, даже если им придётся, как с турками, ещё 500 лет воевать.
Вопрос, на который я пытаюсь всё время найти ответ: что здесь вообще делают США? Их на Балканах никогда не было, даже при воспалённом воображении и длинном языке представить Балканы "зоной жизненных интересов" США весьма сложно, вмешательство осуществляется под соусом "защиты демократии". Но какова всё-таки реальная стратегическая цель? Окончательно, после бойни в Ираке, укрепить себя в качестве всемирного диктатора? Попытка оттеснить Германию? Заигрывание с Востоком? (Арабские нефтяные шейхи горой стоят за Изетбеговича, осыпают долларами и бриллиантовыми орденами).
Традиционные "друзья" балканских народов, турки и немцы, действуют тихой сапой, американцы, которых раньше здесь никто не видел, шумно, показушно рвутся в бой. Тут есть о чём подумать!
Чему же учат балканские события?
Тому, что мир - увы! - не изменился И аппетиты - прежние, и амбиции - прежние. А практически это означает, что и дальнейшие события будут развиваться по накатанной исторической дорожке двух мировых войн. Это первый вывод.
Второй: сегодня самый страшный враг народов - национализм. Не даром Советская власть беспощадно, на корню давила «буржуазный национализм» (а он не может не быть буржуазным, т.к. неизбежно ведёт общество к расслоению на богатых и бедных). Национализм испепелят накопленные веками материальные ресурсы, превращает людей в животных, до дна опустошает моральный потенциал наций. Националистические войны кровавы: жертва агрессии всегда до конца будет отстаивать свои жизненные интересы и территорию. Часто решение проблемы мучительно растягивается на десятилетия, даже на века. Мира не будет. Очередному Великому Государству придётся десятилетиями тратить львиную часть национального дохода на армию и укрепление спорной границы.
Национализм сегодня выступает под флагом "демократии и свободы", "борьбы против коммунизма". Бесстыдно лживая информационная война, массовое и искусное тиражирование изуверского образа противника - необходимое сопровождение агрессии. Для организаторов информационной войны не существует морали.
Таковы предварительные выводы.
А вот и речка Дрина. Зеленоглазая красавица Дрина, к которой не подпустили врага. Выпивший боец поёт в автобусе:
"Туджман тужился границу провести по Дрине.
Мы сказали, что граница будет возле Книна..."
Дрина - граница сражающейся Сербской республики Босния и Герцеговина с Югославией, граница между миром и войной. Перед мостом последняя проверка документов и последний шмон. Автобус пересекает мост и катит на Белград среди яркой зелени гор и долин. Все вумные мысли летят к чертям. В душе рождается настойчивый ликующий мотив. Я прислушиваюсь к себе: да это же строчки Пастернака:
"Ты руки на голову мне положила,
Ты снова меня сберегла!
Горячая песня струится по жилам,
А ночь нестерпимо светла!
Ты ветром пронизана, солнцем прогрета,
Осмуглена в дальних краях,
Ты снова со мной, молодая Победа! -
Двужильная сила моя!"
Да, я победил! И Сербия победит!
8 июня-93, Самара.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ:
" БОИ НА КРАИНЕ"
ЖИЗНЬ - ОДНА, И СМЕРТЬ - ОДНА
СЕРБОВ В ПОКОЕ НЕ ОСТАВЯТ
Перрон самарского вокзала, июнь-95, ответы на вопросы журналистов.
- Чем вызвана необходимость командировки (от газеты "Все и Всё", ред. Владислав Маршанский) в воюющую Югославию?
Юрий Хамкин: Балканский кризис вступил в очередную фазу - самую опасную за 4 года войны. Прикрываясь миротворцами ООН, фактически используя их как живой щит, усташи и фундаменталисты наносят "молниеносные удары" по сербам с территорий "демилитаризованных зон". Эти "молниеносные удары" на самом деле широкомасштабные наступательные операции с массированным применением тяжёлой артиллерии и танков под воздушным прикрытием авиации НАТО, одновременно ведущей разведку в пользу фашистов и религиозных фанатиков. Но этого, оказывается, мало. Началась высадка экспедиционного корпуса НАТО, т.н. "многонациональных сил быстрого реагирования". Положение усугубляется двойственной позицией президента Югославии Милошевича (сербский Горбачёв), которому уж очень не хочется ронять имидж "демократа", но и бросить в беде краинских и боснийских сербов "неудобно" и чревато крушением политической карьеры с проклятиями общества. Иными словами, ополчения РСК и БиГ не имеют теперь надёжного тыла. Долг каждого честного человека в России - помочь сербам чем возможно - от доброго слова и информационного отпора россиянской "пятой колонне" юрких до участия в боях. Бои в Славонии и Боснии - это бои на дальних подступах к Москве. Если Балканский бастион будет сломлен, у "многонациональных сил" окажутся развязанными руки для России. Они, с позволения Ельцина-Козырева и прочих юрких уже провели летом 1994-го боевую рекогносцировку южнорусской полосы страны, используя, как базу, Тоцкий полигон. А ведь у нас не осталось союзников, даже Украина клонится к НАТО.
- Но Россия сама в кольце конфликтов от Таджикистана до Приднестровья.
- Пока Сербия держится, у России хватит сил давить сепаратистов и оборонять границы.
- Вот и съездили бы на Юг... Зачем лезть в чужую страну?
- За Таджикистан, Чечню и прочее отвечает лично Ельцин и шайка, больше никто. Им и держать ответ. А за Сербию отвечает каждый русский, с том числе и мы с вами.
- Кто финансирует командировку?
- Издательский Дом "Все и Всё" Владислава Маршанского.
- Почему Маршанский это делает?
- Думаю, он видит далеко. Война когда-нибудь кончится, а Югославия - богатейшая страна с мобильной экономикой. Взять то же издательское дело. Употребление "кириллицы" и огромные производственные мощности республики указывают направление сотрудничества. Да только ли издательское дело! - вся экономика Сербии открыта для России. Но сотрудничать сербы будут в первую очередь с теми, кто хоть как-то помог им в трудный час. Маршанский помог, Фёдоров (16) отказался: "Мне это сейчас не надо...". Сейчас это, возможно, и Маршанскому не надо, но их карьера в бизнесе только начинается. А уж если после войны удастся отладить связи с Югославией, то это будет предельно результативное, плодотворное сотрудничество, не чета сысуевским(29) "городам-побратимам". Но, я уверен, здесь не только деловые мотивы... далеко не только. Просто человек имеет "душу живу" и также как и я ненавидит грязь Земного Шара, он хочет помочь.
- Но есть ли перспективы окончания войны?
- Положить конец войне на Балканах в состоянии только сильная, занявшая чёткую просербскую позицию Россия. Никакие "миротворческие усилия" и "многонациональные силы" сделать это не смогут. Однако поскольку Россия сегодня сама чуть жива, то сербов в покое не оставят.
- А не страшно соваться в пекло?
- Страшно вернуться инвалидом. На этом даже Василий Тёркин сломался. Помните? "Вдруг придёшь с одной рукой? Иль ещё каким калекой? Сам себе и то постыл..." Я думаю вы не хуже меня понимаете, что наше любвеобильное к гражданам государство обозначит меня как "бытового инвалида" и назначит смешную пенсию. Но об этом сейчас нельзя думать.
- Счастливого пути! Возвращайтесь целым! Ведь главное вернуться, не так ли?
- Нет, не так. Сейчас главное - добраться до фронта, впереди три границы. А вот когда первая мина рядом разорвётся, вот тогда и возникнет подлая мыслишка: "Главное - вернуться." Её надо тут же вырвать с корнем, иначе она источит душу, превратит её в труху... Есть категории, выходящие за пределы сознания и разума. И только время всё расставит по местам.
Записал Сергей Шевелёв, "Трудовая Самара".
БАЛКАНСКИЙ БАСТИОН РОССИИ
В ноябре 92-го года, я, продав чубайсовский ваучер и получив отпускные, отправлялся на Балканский фронт. Из уютной Самары в чужие горы меня вело презрительное возмущение позицией официальных средств массовой информации, лакейски подхвативших развязанную Западом кампанию травли сербского народа. Циничному искажению подвергалось всё: истинные причины войны, её цели, виновники, механизм подпитки.
В сознание народов России пытались запустить ряд мифов. Фашиствующий радикализм хорватов, исламский фундаментализм босняков выдавались за "молодые побеги демократии", кровавые сепаратистские мятежи за "национально-освободительное движение" против "имперского диктата Белграда", массовые пытки, убийства сербов, т.н. "этнические чистки" изображались как "отдельные эксцессы молодой демократии", а сами сербы выставлялись воплощением сатанизма.
Что сегодня осталось от этих штампов? Разве что один: "Войска ООН - миротворцы". Но и он неуклонно рушится: давно ни для кого не секрет, что в конвоях ООН вместо "гуманитарной помощи" - оружие (сербы с первых дней войны твердили об этом, но им запретили досматривать конвои, идущие через их территорию). "Миротворцы" наводят самолёты НАТО на сербские позиции, из т.н. "демилитаризованных зон", из-за спин миротворцев усташи наносят "молниеносные удары", а затем прячутся за эти спины.
Всё это очевидно сейчас. Но в 1992 "гайдаровском" году тщательно спланированная информационная война "цивилизованных стран" против Сербии набирала обороты и сеяла ядовитые семена, оправдывая карательную политику Запада, его стремление утвердиться на Балканах - стратегическом перекрёстке Европы.
Балканы - бастион России на Западе.
Многолетняя исламская и католическая экспансия против православия заложила в гены каждого русского чувство исторической ответственности за судьбы балканских народов, которым больше надеяться не на кого.
В условиях, когда у власти в России оказался альянс воров, алкоголиков и предателей, остановить геноцид против сербов может только активная гражданская позиция каждого честного человека.
Что именно делать - вопрос совести и возможностей каждого. Для журналиста - писать правду. Иди и пиши!
С ноября 92-го по май 93-го я передал с Балканских фронтов в эфир и газеты около 50-ти информационных сообщений, репортажей, очерков, рассказов, аналитических материалов, составивших впоследствии сборник "Поезжай и умри за Сербию. (Заметки добровольца)", Самара, 1994 г.
И всё-таки сейчас вдруг выяснилось, что главную правду тех событий я до конца не понял. Германская экспансия в Адриатике? Несомненно. Интриги Ватикана, вмешательство Турции? Несомненно. Патологическая ненависть "западных демократий" к иному, не западному образу жизни? Несомненно. США как самозваный гарант "нового мирового порядка"? Несомненно. Однако истоки и корни событий оказались куда глубже. Но в окопах Герцеговины и в дотах Сараево я этого не понимал, хотя - все! - от юного солдата-окопника до пожилого интеллигента не уставали твердить: "Не в нас тут по большому счёту дело. Мы - полигон и плацдарм. Они через нас до вас добираются... Бросите нас на растерзание зверю - получите всё это у себя в России!"
Мне до сих пор стыдно вспоминать свою самодовольную ухмылку: "У нас такое невозможно!"
Правда открылась уже здесь, в России, по возвращении: падающий рубль, остановленные заводы, распродажа ресурсов, целенаправленное уничтожение тяжёлой индустрии, в первую очередь машино- и станкостроения, обнищание населения. Такое возможно лишь в условиях большой войны, да и то, учитывая стремительность деградации, если одна сторона играет в поддавки. Ведь в наглухо блокированной "мировым сообществом", четвёртый год сражающейся Сербии ничего подобного нет! Ассортимент товаров, не смотря на блокаду, конечно не довоенный, но всё равно в 4-5 раз выше чем в российских магазинах. Причём - югославских товаров!
До октября 93-го оставалась робкая надежда, что волну насилия удастся сдержать на дуге нестабильности Таджикистан - Молдавия. Но расстрел Дома Советов открыл нашим исконным врагам дорогу в сердце страны. Джин насилия разжал обруч дуги нестабильности и пошёл гулять по России. Не обманывайтесь: Чечня - это только начало, с экранов ТВ звучат заклинания: "Будёновск - не последняя жертва, повторение возможно в любом городе..." Так приучают население к неизбежности дальнейшего кровопролития и упрочения криминальной диктатуры.
И всё же ненавистникам России, торжествовавшим в октябре-93 до победы далеко, хотя они и пригласили Ростроповича с американским оркестром на Красную площадь, а также на глазах миллионов телезрителей смачно съели большими ложками торт в виде тела основателя Советского государства Владимира Ильича Ленина, продолжив победную оргию при свете юпитеров в Грановитой палате Кремля. Поторопились юркие. Не взят сербский рубеж, сковавший НАТО на Балканах. А пока сербы и черногорцы из последних сил сдерживают натиск "мирового сообщества", Россия, худо-бедно, ещё в состоянии обороняться на "дуге нестабильности" и гасить сепаратистские мятежи типа чеченского. Сербы заслонили собой Россию в опаснейший момент её истории - вот главная правда этой войны, которую я в 92-м не понял, а в 95-м удивился своей слепоте! Хотя она, эта правда, лежала на поверхности! Социалистическая Федеративная Республика Югославия по государственному устройству представляла собой малую модель СССР, т.е. идеальный полигон для обкатки теоретических разработок уничтожения "империи зла": захват СМИ русофобами - очернение прошлого - разжигание национализма - разложение силовых структур - "волнения" в центре и на окраинах.
Всё прошло как по маслу. Но оправившись от резни и этнических чисток, сербы стали наносить ответные удары. Сербское и, частично, мусульманское население Хорватии и БиГ, вооружившись, самоорганизовавшись, нанесло фашистам и фундаменталистам сокрушительное поражение на всех фронтах. Война приняла затяжной и, фактически, бесперспективный характер. Силовая концепция уничтожения СССР практическое испытание не прошла.
Какое огорчение! Но не мытьём, так катаньем! К концу 1990-го балканский "блицкриг" надёжно захлебнулся, а в 91-м уже и ГКЧП, и Беловежская пуща, и Гайдар, и Дудаев... На смену "югославскому сценарию" пришёл сценарий "управляемого хаоса"(18).
Но опять же, развернуть его в полную силу мешают "упрямые сербы". Они не только сковывают значительную часть враждебных России сил, но и (что важнее) периодически срывают маски с "крестоносцев свободы", демонстрируя общественности свидетельские показания, фото- и видеодокументы о массовых пытках, казнях, концлагерях, уничтожения православных храмов, памятников, национальных святынь.
Сегодня каждый русский, советский должен чётко осознать: бои на Балканах - это бои на дальних подступах к Москве.
Кстати, теория о том, что "Россия всегда спасала Сербию", мягко говоря, некорректна. В минуты смертельной для России опасности Сербия всегда оттягивала на себя значительные силы врага, кладя на алтарь Победы больше, чем все остальные "союзники" вместе взятые. Например, в самые тяжёлые годы Великой Отечественной войны югославская партизанская армия (90% - сербы) сковала на Балканах 33 фашистских дивизии, в то время, как товарищ Сталин безуспешно добивался от "союзников" открытия Второго фронта: "Мы рассчитываем, что силы союзников, высадившиеся на западе Германии, будут способны оттянуть на себя с советского фронта хотя бы 30-40 немецких дивизий..." Союзнички "успели", высадившись за 10 месяцев до окончания шестилетней мировой войны.
Не верьте ни единому слову глумливых подонков, захвативших банки и СМИ. Помогайте Сербии, кто чем может! Если ты способен сражаться - встань плечом к плечу с сербскими братьями, если ты журналист, напиши хоть слово в защиту сербов, если ты предприниматель - пошли туда денег, продукты, если ты безработный - пошли открытку со словами поддержки. Становись в пикет! Иди на митинг! Не прикрывайся фразочкой "А что я могу сделать..."
Июнь-95, Москва - Белград - Сараево - Книн.
НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ
НОЧНОЙ МАРШ В ГОРАХ ДАЛМАЦИИ
Мы выходим на войну. На положай (позицию) "Гвоздь", вбитый высоко в горы, в середину боевых порядков усташей. Туда не менее трёх часов тяжелейшего ночного перехода с оружием и снаряжением. А днём на "Гвоздь" не пройти - все тропы под огнём.
Нас - десять. Мы - солдаты 1-й горной бригады, её ещё именуют "легкой". Смысл этого невесомого прилагательного в том, что солдат такого подразделения должен всё для боя таскать на себе: бригада не имеет техники и артиллерии. Поэтому мы навьючены основательно: кроме оружия и боеприпасов - вода, сухпайки, тёплые вещи и много чего ещё.
Предчувствие тяжёлого, изнурительного прихода гнездится в душе и будоражит мозг совершенно бессмысленным, но неотвязным вопросом: а вдруг не выдержу? Вдруг сломаюсь? Причины для такого беспокойства, конечно, имеются, но стоит ли их рассматривать под лупой? Не лучше ли сгруппировать плюсы?
Один плюс удалось реализовать немедленно: я втискиваюсь пятым - в середину коротенькой колонны. В середине проще. Второй плюс - луна. Прошлую ночь она светила как прожектор. Но луны именно сейчас нет, только звёзды. Темень такая, что не видно вытянутой ладони.
- А где луна? - спрашиваю я "натуральным" тоном. - Как же мы пойдем?
- Луна взойдёт позднее, - отзывается широкоплечий увалень Мишо Стоянович. - А идти надо потихоньку.
Чёрта с два вы пойдёте "потихоньку", на марше такое не получится, мысленно отвечаю я. Знание правил совершения марша - мой третий плюс. Есть ещё и четвёртый: среди нас несколько бойцов в возрасте за 50, и не мне одному придётся туго. Хотя это сомнительный плюс: горцы до ста лет прыгают по кручам как козы. И ещё "плюсик" - я не курю.
Коротенькая цепочка вытягивается на круче, начиная подъём. Нас ведёт Веко Опачич - тоже детина нехилого телосложения, да ещё, вероятно, видит в темноте. В общем, набираем темп. Моя главная задача - цепко держать взглядом впереди идущего и не отставать. Упаси бог потеряться! Одному мне из этих диких гор никогда не выбраться, а с трёх сторон усташи. От таких мыслей, сил, кстати, тоже не прибавляется. Кругом сопение и натужное дыхание, позвякивает оружие. Курильщики то и дело сплёвывают. А с меня уже пот градом, но жить можно. Эту свежую мысль подтверждает всеобщее молчание, ибо по законам совершения маршей первые признаки серьёзной усталости выражаются в нецензурной брани по различным адресам, затем отдельные личности начинают отставать, затем у кого-то заболит нога...
А мне бы уже в самый раз обложить кого-нибудь. Вместо этого я нахожу взглядом Полярную звезду и определяю, что движемся мы в общем направлении на север. От такого прозрения почему-то теплеет в душе.
Тропа вьётся, как змея. Она травяниста, но тверда. Кругом лес, обычный для этих мест - орех, граб, бук, ясень, кипарис, дубы, естественно, как же без дубов хоть в обществе, хоть на природе. Сейчас всё сливается в сплошную темно-зеленою массу. Мрак. Не намотать бы глаз на ветку. Время от времени сплошные заросли расступаются и возникают неширокие поляны. Тогда липкую влагу смывает с лиц густая волна ночной прохлады, пахнущая разнотравьем. Попадаются загоны для скота, хижины пастухов; всё разорено, спалено. Чем выше, тем воздух свежее. Вдруг тропа вырывается из зеленого туннеля и ... обрывается. Дальше - бескрайнее, усыпанное щебнем и скальными обломками плоскогорье. Гладкая белизна камней при свете звёзд отливает мёртвой синевой. Но любоваться панорамой некогда ("вот оно, началось!"). Да, можно считать, что до этого мы никуда не двигались. Дальнейший путь - по скользящей ненадёжной осыпи среди валунов и острых ребристых каменных пирамид. Колонна рассыпается, бредём нестройной толпой, тщательно глядя пол ноги. А что разглядишь? Камень белеет... но ведь важно, как он лежит. Мы то и дело оступаемся - то один, то другой... Слышится хриплая ругань: " Ах Динара... ну и Динара... вот так Динара..." Динара - это гряда, по которой мы путешествуем. Точнее - огромный горный массив, наполовину наш, наполовину усташей. Кстати, теперь чётко слышны их "голоса" - пулемётный перестук в ночи. Наши не отвечают: мало патронов: к их позициям с той стороны ведёт дорога, а мы на собственном горбу... Напряжение марша нарастает. Появились отставшие. Несколько минут ждём Илью Мирковича... Ну, Илье за 50, можно и отстать. А мне нельзя. Я знаю, что нахожусь под негласным (но пристальным!) наблюдением маленького коллектива. Идти становится всё тяжелее. На смену старым страхам пришли новые: запросто ведь можно среди этих скал или ступню подвернуть, или коленную чашечку разбить, а то и ногу сломать. А в результате поволокут тебя на самодельных носилках вниз, проклиная твою родню до седьмого колена. А опозоришься! Ведь как бабы базарные раструбят по всем рациям и телефонам: "А рус-то - ха-ха! - до фронта не дошёл и уже ногу сломал!" От этих идиотских мыслей я потею больше, чем от движения.
Русло горного потока всё усыпано валунами - труднейшая часть маршрута. Я несколько раз теряю равновесие, но чудом держусь на ногах, однако в конце концов падаю, позорно грохая автоматом о камни. "Полако, полако (потихоньку, потихоньку)", - слышится рядом спокойный дружелюбный голос. Это Владо Краснич. Он держится сзади и время от времени подает короткие, но точные советы. Не будь он рядом, я б ещё в лесу ушёл влево от тропы - и тю-тю!
Я поднимаюсь, матерюсь и даю себе слово больше не оступаться. Куда там! Я бью оружие о камни ещё несколько раз. Владо вытаскивает из рюкзака белое полотенце, обматывает вокруг головы и становится в метре впереди: "Держись за мной!" Белое в ночи притягивает пули, поэтому поступок Владо достоин высочайшей оценки. Но что я могу? Я протягиваю руку и слегка прикасаюсь к его плечу.
А усташи всё ближе, дробь перестрелки нарастает. Фронт где-то рядом. Впереди белеет рукотворное сооружение - огромная, сложенная из камней круглая плита. Это бунар - горный колодец. Здесь привал. Скидываем на землю вещмешки, ставим оружие, садимся. Несколько человек одновременно задают участливый вопрос:
- Ну как ты, рус?
- Нормально, - произношу я безразличным тоном. На несколько мгновений повисает молчание. Я знаю, чего они ждут. Ждут вопроса: "Далеко ещё?" Но я этого вопроса не задаю.
Минут через десять поднимаемся, впереди метров 500 самого опасного, голого, насквозь простреливаемого пространства. А вот и луна, которую я уже устал ждать. Но теперь она работает на усташей, её восход бойцы встречают проклятьями. Опасную зону преодолеваем в колонне по одному, держа дистанцию десять метров. Почти преодолели... Только усташи, видать, что-то всё же учуяли - длинная очередь 14-мм "браунинга" вспарывает ночь. Но пули уходят в никуда, да и мы уже в мёртвом пространстве.
Темп движения неожиданно возрастает. Понимаю: мы почти у цели. Кругом всё та же фантастическая картина - выбеленные лунным светом гигантские каменные чаши, кратеры, амфитеатры, стены, столбы...
Тень огромной скалы. Приглушённый говор. Вооружённые люди. Окоп и пулемёт в окопе. Блиндаж в расщелине. Это положай "Гвоздь". Мы пришли. Бойцы обмениваются со старой сменой буйными приветствиями и с криками кидаются в землянку "забивать" места на нарах.
Я сбрасываю вещмешок. Подходит Марко Сливарь, командир смены:
- Плохо ходишь по горам, рус. Очень плохо.
Я молча пожимаю плечами. Наплевать. Сливарь тоже не орёл - меньше всех груза тащил. Что до меня, то я дошёл и сохранил боеспособность. Это главное.
Село Бравцев-Долац,
Сев. Далмация, 10.07.95г.
ИЮЛЬСКИЙ ПОЛОЖАЙ
День первый
Забиваю место в брвнаре (блиндаже), с утра выхожу на "рекогносцировку местности". Вдыхаю полной грудью чистый горный воздух и озираюсь: красиво - жучки-паучки, цветастые бабочки, чёрно-красные шмели, кузнечики, юркие ящерицы в камнях... Стоп!: где ящерицы, там и змеи... Но быстро выясняется: змеи хитрые, они уползли из зоны боёв, хотя не все. Разнотравье. Белые и жёлтые цветы. Багряные вянущие маки. Но не видно лопухов. Хочу лопухов!
Сектор ООН "Юг". Положай "Гвоздь". Высота - полторы тысячи метров над уровнем (Адриатического) моря. Это у нас. Усташи метров на 200 повыше. Их четыре положая с ближних вершин полукольцом охватывают "Гвоздь". Единственная свободная тропа - на юго-запад. Она простреливается в нескольких местах и движение по ней безопасно только ночью. Тропа выводит к горному селеньицу Бравчев-долац, где осталось лишь две семьи. Там штаб батальона. Дальше тропа превращается в серпантинную каменистую дорогу, которая у села Коляны сбегает в долину озера Перуча к шоссе на Врлику и Книн - 33 км. Чтобы оценить всю опасность этого направления для столицы Краины г. Книн, нужно знать, что весь горный маршрут Гвоздь - Бравчев-долац - Коляны - это крутой спуск, где не за что зацепиться для обороны, а на шоссе Коляны - Врлика - Книн почти нет естественных препятствий. Кроме явной оперативной выгоды, это направление представляет для усташей несомненный экономический и стратегический интерес: здесь расположена знаменитая ГЭС "Перуча", снабжающая электроэнергией около 10% территории Хорватии и г. Сплит - главную военно-морскую базу бывшей Югославии. Тонкость в том, что сама ГЭС в руках усташей, а пятнадцатикилометровое озеро Перуча с рекой Цетиной, откуда идёт забор воды - у сербов. Достаточно прорыть отводной канал, и ГЭС встанет. Она и сейчас-то работает еле-еле, т.к. сербы регулируют уровень воды по графику ( на этот счёт между сторонами есть соглашение).
Усташи периодически клянутся взорвать ГЭС и затопить сербские сёла округи. Но не взрывают. Сербы регулярно угрожают разрушить ГЭС артогнём. Но пока не сделали в её сторону ни одного выстрела. Видимо, тоже соглашение.
В соответствии со своей доктриной "ограниченных ударов" усташи, из зон расположения войск ООН, понатыканных почему-то только вдоль их позиций, потихоньку подкрадываются к Книну. Так, 24 марта они "молниеносно" сбили сербские положаи с господствующих вершин Катич-гряды, Говеджа-косы, Янычарской главы, Чулины, Лацмана, Губая, превратив последний в мощный опорный пункт. Тогда в нашей смене погиб Илья Вучетович (Лука - так его звали) - 43-летний пастух из Колян, отец пятерых детей. Разрывам танкового снаряда ему снесло полчерепа.
Сербские контратаки успеха не имели. А откуда ему взяться? - ведь для обеспечения контратаки необходимо нанести упреждающие удары по артиллерийским позициям врага, по их передовой... а там стоят доблестные "миротворцы" ООН! Упаси Бог зацепить! - такая вонь пойдёт по всему миру...
Так сложилась нынешняя конфигурация фронта, суть которой - охватывающее, угрожающее положение хорватских войск по отношению к нашим позициям. В центре этой дуги вбит положай "Гвоздь" - десяток бойцов, два тяжёлых пулемёта типа ПК ("осамдесатчетверки") и 60-мм миномёт. (Через час, осматривая оружие я выясняю: один пулемёт неисправен: нет бойка. Ночью отправляем в тыл.) У усташей с вооружением погуще: кочующая огневая точка "Прага" - колесный БТР с двумя спаренными 30-мм автоматическими пушками, 82-мм миномёты, несколько гаубиц в ближнем тылу.
Есть у нас и соседи - положаи Чубрица, Великий и Малый Врановичи (напротив последнего, кстати, наблюдательный пункт ООН, т.е. толку от него даже в самом крайнем случае немного). Да и вообще соседи они лишь по названию, ибо с ними нет ни зрительной, ни огневой связи. А помощь нам из "команды" - штаба в Бравчев-долац, может поспеть не раньше, как через полтора часа. Короче, трудно понять логику тех, кто приказал расположить здесь "Гвоздь". И не "гвоздь" это, а капкан. Если усташи начнут всерьёз, то выбор не велик: или умирать, или убегать. Что касается первого, агония продлится не более получаса, что касается второго, рвать надо во все лопатки и сразу, через три минуты будет поздно.
Столь грозная обстановка бойцов не колышет. Каждый нашёл себе дело. Веко Опачич, 30-летний увалень ("Медведь"), частник из-под Книна, торчит на НП. Веко - молчун, а на НП язык чесать не с кем. Цыган Томо Радо острым как бритва ножом вырезает из толстой ветки крест. Резьбой по дереву занят и Стеван Йованович, художник из Нови-Сада. Он ваяет портрет своего земляка Синишы Гуделя, тоже добровольца. Синиша высок, широкоплеч, здоров как бык, к тому же обладатель огромного пистолета "ЧЗ", который приобрёл в фирменном магазине в Белграде за 600 марок. Синиша до войны был телохранителем. Сейчас он горячо обсуждает с токарем Владо Красничем преимущества "тхэквондо" перед "кун-фу". Остальные дрыхнут.
Имеется на положае и рыже-белая кошка Бисерка..Она боится людей, из кустов подолгу и настороженно следит за нами. Бойцы её зовут - не идёт. Бисерка отважно хватает змей и ящериц, а по ночам пробирается на нашу помойку и подолгу шуршит в темноте.
День второй
В этот день тоже ничего не происходит. На положае есть настоящая печка из ближайшего памятеника (загона для овец). На ней греем консервы - всяк когда хочет. Бойцы чистят оружие, режутся в карты, чешут языки. Вторая, после баб тема - злодеяния усташей. Веко Опачич рассказывает, как в Задаре, где он работал на табачной фабрике, усташи в начале месяца взорвали церковь Св. Ильи, сравняли с землёй и посеяли траву. Боевой командир Сливарь в июне 92-го на Милевачки-плато вытаскивал из расщелин расчленённые и обезображенные трупы пленных - более пятидесяти тел. Мирко Сливарь, он же "Чупе"(35 лет) от тех картин, похоже, свихнулся: он неестественно громко разговаривает и постоянно горланит одну и ту же песню, точнее, припев: "Бацай бомбу, гони банду преко из извора!", что в переводе означает: "Кидай гранату, гони бандитов со двора!" Но в боевой обстановке Чупе отдаёт приказы чётко и по делу.
Как журналист, я делаю любопытное открытие - оказывается всепроникающее телевидение на войне ничего не значит. Нет на фронте телевизоров, есть приёмники; здесь в королях радиожурналисты (и газетчики, где налажена доставка прессы, но это не про нас).
В траве транзистор с треснутым корпусом, переплетённым изолентой. Вокруг на корточках бойцы, слушают последние известия: ... на бихачском, добойском, озеренском направлениях сербские войска успешно отразили многочисленные атаки противника. Линия фронта без изменений...
... в Сараево от взрыва усташского снаряда погибло двое детей, несколько гражданских лиц ранено. Представитель ООН поставлен в известность...
... Синод Русской православной церкви осудил хорватскую агрессию в Западной Славонии и выразил поддержку...
Я пишу в поте лица на Издательский Дом "Все и Всё". Побеседовав с людьми, иду снимать информацию с деревьев. С блокнотиком в руках я прилежно списываю с изрезанных стволов имена, фамилии, даты, названия населённых пунктов, пылкие признания в любви. Например: "Делья + Божо = льюбав".
Нет, в этот день ничего не происходит.
День третий
Тоже начинается и протекает вполне мирно. По два часа торчим с биноклем на НП, наблюдаем за противником, ничего особенного не видим. Правда, участились полёты авиации НАТО. Самолёты идут на большой высоте, бойцы их не боятся - никто не орёт "Воздух!" и никуда не бежит прятаться. От полудня с запада и северо-запада доносятся глухие раскаты артиллерийской канонады. Это далеко. У нас - одиночные выстрелы. Правда, ближе к вечеру наблюдатель Жарко Матяш сообщает, что на Чулине объявился "то ли танк, то ли транспортер". Жарко - худощавый, высушенный пламенем формовочной печи, у которой на кирпичном заводе провёл почти 30 лет. Ему 52. Может что-то и перепутать. По одному взбегаем на НП посмотреть. Вроде точно, танк пожаловал. Но возможно, БТР: стал в окоп, не углядишь. Докладываем в "команду". Оттуда посоветовали "быть внимательней". Я сменяю Матяша и ясно различаю в бинокль, что идёт разгрузка "объекта". Усташи снуют туда-сюда. Что можно выгружать, кроме боеприпасов?
Вечером в честь Дня Национального восстания против немецко-фашистских захватчиков к народу обратился Президент Югославии Слободан Милошевич: "Мы будем продолжать наращивать усилия по мирному урегулированию конфликта..." Бойцы разочарованы.
- Ничего не сказал, - прокомментировал Мишо Стоянович, йог и свободный человек.
Поздно ночью на положай добрался Милан, пастух из Бравчев-долац, с двумя ослами. Он доставил воду, продукты и боеприпасы.
День четвёртый
Просыпаюсь от криков "Почело! (Началось!)", приподнимаюсь на нарах, гляжу на часы: три минуты шестого. Замечаю, что стены блиндажа ходят ходуном, доносятся тупые удары разрывов. Окончательно просыпаюсь и выскакиваю наружу. Все уже в укрытии и кричат: "Быстрей, рус!". Падают мины и снаряды. Значит, всё-таки, танк... Большого вреда огонь нам причинить не может, положай, по сути, каменный мешок с довольно узким горлом. Опасны лишь осколки и прямое попадание из миномёта. ("Не верь в прямое попадание!" - ключевая заповедь на фронте.) Бойцы наперебой считают разрывы - кто насчитал сорок, а кто - пятьдесят. Смолк огонь. Наблюдатель вопит: "Идут, мать их!". Вылетаем наружу, народ мгновенно рассыпается среди камней, ведя огонь; я мешкаю, выбирая место...
- Рус, давай мины! - кричит Тодо Деспич, срывая чехол с единственного 60-мм миномёта. Так я стал миномётчиком.
- В миномётах сечёшь? - спрашивает Тодо, совсем молодой парнишка, со школьной скамьи.
- Нет.
- Я тоже. Ну, как-нибудь... Подавай!
Я хватаю из ящика первую мину, парень тут же выхватывает её из рук и суёт в ствол. Грохот! Первая пошла!..
Мины с шипением уходят... куда? Бойцы сверху кричат: "Левее! Дальше! ... Куда вы, на х..., лупите?!..." Тодо, прислушиваясь к крикам, отчаянно крутит механизмы наводки и, наконец, добивается одобрения: "Вот! Давно бы так! Эх, отлично!..".
Мины рвутся в боевых порядках усташей, которые мелкими группами пытаются преодолеть голый склон Катич-гряды и закрепиться в лесу на нейтральной полосе. Но не выдерживают и отходят, огрызаясь огнём и унося убитых. На этом война заканчивается, не считая несколько свирепых артналётов в течение дня. У нас потерь нет. У усташей двое убитых и один убегал, хромая. Что-то быстро они отошли. Да и действовали с одного направления, а могли бы с трёх. Разведка боем.
Бойцы начинают обмениваться впечатлениями. Хотя все видели: усташи волокли двоих, но выясняется: каждый кого-то подстрелил. Слегка послушав глупую болтовню, заваливаюсь спать, ибо устал.
Ночь
Усташам надо дать понять, что никакая вылазка безнаказанно не проходит. Колхозом решаем, как же "дать понять". Горячо дебатируются предложения в диапазоне от "а х... с ними!" до полномасштабной ночной атаки. Но остановиться приходится всё же на ""сраевском варианте" - единичной акции. Ближе к четырём, перед рассветом Мирко, Томо и я тенями скользя по склону, проникаем в нейтралку. Томо прёт ПК, мы с Мирко по два одноразовых гранатомёта "Золя". Вот оушка того самого леса, куда днём стремились усташи. Некоторое время лежим, напряжённо прислушиваясь, затем углубляемся в чащу и выходим на противоположную опушку. В двухстах метрах над нами каменный бруствер - усташский положай. Томо устанавливает пулемёт, мы готовим гранатомёты.
Залп! Второй! Томо щедро поливает бруствер из пулемёта. Пока усташи просыпаются, мы отбегаем в чащу и падаем в заранее примеченные каменные расщелины. Здесь в полной безопасности ожидаем, пока усташи перебесятся, затем не спеша возвращаемся к своим.
Результат акции не ясен, но Сливарь докладывает в "команду", что "вражеский бункер частично разрушен" и "минимум двоих усташей как не бывало".
День пятый
Этот "авьён" летит низко. Это не НАТО, это МиГ. Он идёт со стороны солнца. Мы ныряем в щели. Вот от тонкой серебристой стрелы отделилось нечто и в клубах дыма загрохотало на земле. Дождь осколков и срезанных веток. А усташ разворачивается на второй заход. Полоснув по нам из пулемёта, он набрасывается на Малый Вранович. Отбомбив, уходит.
У нас ранен наблюдатель Тодо Деспич - осколком перебит нос. Тодо во время бомбёжки не полез в цель, а оставался на НП. Хотя кровь идёт как с молодого телёнка, но, в принципе, рана не серьёзная. Кое где дела похуже. Скоро выясняется: усташ на Малом Врановиче бомбил не наш положай, а наблюдательный пункт ООН, рядом. Два кенийца серьёзно ранены.
Применение авиации всеми сторонами конфликта категорически запрещено ООН, но бойцы по этому поводу особо не злословят - привыкли: ИМ всё можно, НАМ ничего нельзя.
Тодо Деспича ночью на осле эвакуируем в тыл.
День шестой
Ничего не происходит. Но это день, предшествующий смене, после которой нас ждут трое суток отдыха. Так ведь запросто могут и не сменить! Суть в том, что сегодня в "команду" должен прибыть взвод из Книна, переночевать в Бравчев-долаце и на следующую ночь выступить на "Гвоздь". Люди дату сбора знают, но момент, когда солдат уходит из дома на фронт (все бойцы местные) никем не контролируется. Да это и невозможно! Человек может опоздать на день-два по любой причине (и без причины, ибо никто не спрашивает - идёт четвёртый год войны, и смертельная усталость даёт о себе знать). Никакого наказания не следует, всё на сознательности. А если две трети не собралось, будут ждать остальных в "команде", мы же - на "Гвозде". Вот почему сегодня каждый телефонный разговор с "командой" заканчивается вопросом: "Смена собралась?"
- Нет.
- ... Смена собралась?
- Нет. Только двое дошли.
- ... Смена собралась?
- Нет. Пока только четверо...
К двенадцати ночи выясняется, что смена "почти собралась".
Ура!
День седьмой
Мелкие перестрелки. Все ходят кругами - ждут вечера. Темнеть начинает после восьми. С этого времени телефон не остывает. То один, то другой снимает трубку:
- Смена вышла?
- Нет ещё.
- ... (длинная серия мата).
В начале десятого сообщили: "Вышла!" Значит через три часа будет здесь.
... И вот торжественный момент: явились! Шумные приветствия, похлопывания по спине... Мы хватаем вещмешки, оружие и галопом устремляемся вниз. Там, в "команде", нас ждет командир батальона капитан Гойко Миливоевич. Он сочувственно вздыхает и сообщает, что "в связи с ситуацией в Босне", где генерал Ратко Младич взял Сребреницу, объявлена высшая степень боевой готовности, ибо "мировае сообщество" уже выдало каскад угроз в адрес "проклятых сербов" и сильно забряцало оружием. Это означает, что Книна нам не видать. Народ принимает удар хмуро, но без реплик. Кто-то лишь вздохнул: "Ну хоть в Босне порядок..." Похоже, нечто подобное ждали. Солдат из "команды" ведёт нас к брошенному дому на ночлег.
Я захожу в комнату и с тоской осматриваюсь: треснутое зеркало на обшарпанной стене, в рамке цветная фотография мальчика лет восьми, напряжённо глядящего в объектив, шкафы без дверок, ржавый холодильник, мёртвая коробка телевизора, кучи мусора по углам, чем-то залитый и истыканный стол... Сколько я их перевидал, таких комнат! Вот ещё одна... из груды тряпья выуживаю матрац, бросаю под голову вещмешок и укладываюсь.
с. Бравчев-долац, сев. Далмация, 30.07. 95г.
ПРАЗДНИК
И внезапно я вспомнил! Сегодня день моего рождения! Я гляжу на часы: да, ещё сегодня: до 0 почти час. Хотя, конечно, денёк был, не приведи Господь. Ещё вчера вечером мы засекли, как на Чулину выкатил усташский танк и затаился. Понимали: с утра, ровно в 5 он начнёт обстрел. Он и начал, ровно в 5 (у немцев, своих кумиров, учатся точности, сволочи; но не немцы, по жиже будут). Танк поддержали гаубицы... Мы огрызались изо всех сил. Я полдня подавал мины к единственному миномёту, подтаскивая к позиции 29-килограмовые ящики. А когда всё стихло, упал в блиндаже и заснул.
Теперь вот торчу на НП, наблюдаю за усташами. Точнее, за местом, где они окопались, за упомянутой горой Чулина. Луна круглая, как щеки поварихи из гарнизонной столовой. Она серебрит крутые склоны Чулины, на которых ни шевеления. А танк всё ещё там, никто не видел, как он отъезжал. Значит, с ранья опять...
Но чёрт с ними, с усташами! Пора бы и о себе подумать. Сорок четыре - дата не круглая, банкет не обязателен. Но всё же желательно, чтобы рядом были давние друзья, подруги, шампанское, водчонка... ну и обстановка соответствующая - стол, свечи и т.п.
Собственно, грустить повода нет: минимум половину своих дней рождения я провёл вдали от дома, на колёсах или в местах, вредных для психики. Но всегда старался эти дни как-то выделить. А традиции следует свято хранить и соблюдать. И чтить, кстати. Например, я вот службу бдю, а усташи спят. Это не порядок! Я припадаю к пулемёту: та-та-та-та-та... Яростные вспышки пламени на дульном срезе на миг ослепляют, но я помню ориентиры и знаю: сейчас фонтанчики пыли вспарывают самый край усташского бруствера. В ответ не сразу и лениво грохнула спаренная 30-мм установка с "Праги"(19), на этом салют закончился. А что это за топот внизу? А это вся смена бежит на НП. Я такого не ожидал, думал, прибежит дежурный и командир: чего суетиться-то?
- Зачем стрелял, рус? - переводя дыхание, спрашивает командир Мирко Сливарь. Остальные громко сопят и молчат. Я несколько секунд размышляю - поведать или не поведать о великой дате. Не поведать, ибо начнутся глупые поздравления, похлопывания по плечу...
- А кто вчера утверждал, что русские патроны дают осечку в сербских пулемётах? Ты, Сливарь. Вот я и проверил: зарядил ленту и расстрелял. Всё нормально!
Следует короткое недоумённое молчание. Затем народ с проклятиями расходится.
20.07.95г., г.Книн, Сев. Далмация.
ЗА ВОДОЙ
Четвёртый день грохочет канонада. Снаряды падают на окрестности Врлики - Цетину, Гарьяк, Кукар, Виналич,Мирковичи, Подосойю, Суву, Межу... Под огнём и ближний тыл: Мордаш, Бравчев-долац, Дуняшки, Митричевы хутора. Про нас, естественно, тоже не забыли: по высоте Малый Лупоглав, где зацепился наш положай "Чубрица", регулярно лупит танк с Микули и пара 120-мм миномётов. Усташи штурмуют Грахов - небольшой городок на магистрали Книн - Банья Лука - Белград: хотят отрезать Краину от Босны и Сербии. Положаи Чубрица, Гвоздь, Большой и Малый Лупоглав смотрят во фланг и тыл их ударной группировки, поэтому усташи ставят заградительный огонь. Но мы ничем не можем помочь Грахову: на четырёх положаях чуть больше тридцати бойцов и несколько пулемётов. Мы хмуримся, посматриваем на север, слушаем канонаду, пытаясь определить накал сражения. К тому же у нас кончилась вода. А без воды и ни туды, и ни сюды.
В полдень в путь выступает маленькая процессия: осёл с пустыми бурдюками, за ним - Илья Миркович из Мирковичей, крупный специалист по ослам, дальше я, рус, замыкает колонну собака Лайка, чьё имя свидетельствует, что сербы помнят о славных достижениях советской космонавтики. Осёл не имеет имени, т.к. ослов здесь никак не называют, посему я присваиваю ему кличку "Ара". Ара хороший. Он светло-коричневый, ласковый и безропотный. Ему лет десять, что для осла - средний возраст. Пролетарий книнского завода "Твик" Илья Миркович в пять раз старше. С родным револьверным станком он расстался в начале войны и уже больше четырёх лет бродит по горам с автоматом. Постоянная и главная тема размышлений Ильи - зачтут или не зачтут ему этот срок в трудовой стаж, ибо на горизонте пенсия. Все здравомыслящие люди говорят Илье: "Зачтут!", но Илья властям не доверяет, ругает их и приводит многочисленные примеры ужасных злоупотреблений. Несмотря на многолетнюю принадлежность к "гегемону", Илья сохраняет все ухватки сельского человека. С ослом он, например, управляется в два счёта при помощи криков "Гайда!" и пинков. Последнее некультурно, и я вежливо замечаю: "Ты бы полегче". В ответ Илья говорит, что я не знаю "этих ослов". А у Ары, между прочим, вся спина стёрта, он ведь уже не первый год поднимает в горы воду, продовольствие, оружие, боеприпасы. Он такой же, как и мы боец 9-й роты 1-й лёгкой горной бригады Войска Сербской Краины(ВСК), чья "лёгкость" как раз и заключается в том, что в ней вместо техники ослы. И я думаю: вот если б нашим десантникам в горах придавали хотя бы, как здесь, по 1-2 осла на взвод, им бы не пришлось переть на себе по 80 кг и передвигаться со скоростью черепахи. Но поскольку мы самые умные, то где нам сложить 2 и 2...
Со спины Ары сочится кровь и алыми звездочками падает на камни.
- Вернёмся, надо немедленно звонить в штаб, просить мазь, - заявляю я.
- Что ты, что ты, - машет руками Илья, - для нас лекарств нет, где же найдут для осла!
Слова мы роняем лениво, нехотя. Жарко. Усташи за хребтом, поэтому мы позволяем себе снять защитного цвета рубашки и идти по пояс раздетыми. ("Кто здесь лучше всех одет? /Кто одет в защитный цвет. /Защитит он или нет, /Лишь бомбежка даст ответ." Да, великий проходимец Евтушенко. Но писать умеет.) Запах вянущих горных трав переносит меня... впрочем, это неважно. Война всё равно напоминает о себе то ровным гулом патрульных истребителей НАТО, идущих из Италии на Босну, то предупреждениями Ильи:
- Видишь, тропа завалена? Запоминай. Пойдёшь по ней - прямо к усташам попадёшь. Если, конечно, на мину не нарвёшься.
Я с любопытством озираюсь по сторонам. Миновали скалистое плато, вошли в лес. Кипарисы, орех, инжир, кизил, заросли ягод, похожих на голубику... Но места эти только с виду райские. Здесь царство солнца, ветра и камня. Большинство деревьев низкорослые, с тонкими узловатыми стволами, кустарник редкий, жёсткий, колючий. Повсюду следы того, как человек, упорно, шаг за шагом, в непосильном труде осваивал этот край. Он пробивал в скалах тропы и метил их въедливой несмываемой краской, устанавливал каменные столбы - ориентиры, отвоёвывал у гор клочки земли, привозя и насыпая землю. Вон желтеет такой клочок - полоска нескошенной пшеницы метров 20 на 50, обнесённая сложенной из камней низенькой оградой. Пшеница невысокая, густая, колоски литые, плотные. Чем ниже, тем чаще такие участки. Нередки и "памятеники" - загоны для овец, ведь местность так и называется - Бравчев-долац, Овечья долина. Но весь этот неподъёмный труд совершенно бессмысленен, если нет воды. Поэтому главная битва человека с природой здесь - за воду. В горах есть особые места - низины, где скапливается вода после таяния снегов и в дожди. В этих точках, в скальном грунте вырубается четырёхугольная яма - "бунар" или "четирня" - хранилище драгоценной влаги. Её глубина зависит от того, насколько хватило сил у строителей, ведь большинство вырублено давно, вручную. К такому бунару мы и держим путь. Подходя к очередному памятенику, мы снимаем оружие с предохранителя, прячем и привязываем осла. Я залегаю с автоматом в укрытии, Илья с Лайкой идёт осматривать строения: мало ли что. Хотя здесь усташи вроде не водятся, но вдруг разведгруппа? Страхи не напрасны: всего две недели назад мы накрыли в нейтральной полосе такую разведгруппу и
полностью уничтожили: семь трупов, один, раненый, взят в плен. Они шли к нам в тыл. Ну, после такого "облома" усташи не скоро соберутся, однако осторожность не помешает. Но Лайка при осмотрах пока неизменно виляет хвостом и пугает диких голубей.
Продолжаем путь вниз. Край этот называется Северная Далмация. Центр - г. Книн, сейчас столица Республики Сербская Краина. Бедный край. Как пишут в справочниках - "один из наименее развитых районов Югославии". Ничего здесь нет, кроме овец. Нет полезных ископаемых, нет даже туристических центров и санаториев, хотя климат целебный. Хлеб, овощи и фрукты привозные, не говоря уж о промышленных товарах. Невольно сравниваю с Герцеговиной. Природа - один к одному. И тут и там идут жестокие бои. Но вот вопрос: зачем эти места хорватам, ведь они "настоящие европейцы", не пасут овец. Не они пробивали в скалах тропы, строили бунары, завозили в горы землю и столетиями ухаживали за ней. Понятно, что сербские крестьяне, суровые, как эти скалы, с морщинистыми, выдубленными солнцем лицами, со сгорбленными спинами, натруженным жилистыми руками свой край не уступят и в батраки к хорватам не пойдут.
Вот и наш бунар - это Душанов хутор. Хозяева - старики-супруги в эвакуации, но не далеко, иногда наведываются, это видно по возделанной полоске земли. Двери - настежь, но заходить нельзя, не принято. На крыльце для нас таз и мыло. У крыльца в траве среди мешков с хлебом и консервами дрыхнет мощное усиление положая "Чубрица" - похмельный боец, доставленный грузовиком. Дальше грузовики не ходят, тяжко ему придётся подниматься в горы! И ослу Аре придётся нелегко: 40 литров воды, плюс продукты.
Я раздеваюсь донага и на глазах изумлённых сербов выливаю на себя два ведра подряд. По их мнению, вода "ледена", а по-моему - в самый раз. Я не спеша намыливаюсь: война не вся, сказал поэт.
Бравцев-долац, Сев. Далмация, 29. 07. 95г.
ЦЫГАН НА ВОЙНЕ
Томо Радо где-то что-то украл и его поймали. Дали срок, но Томо на суде сказал, что "готов искупить вину кровью." Это - пожалуйста. И послали Томо на фронт. Попал Томо в Вуковар. А в Вуковаре в это время шли жестокие бои. Усташи хвастались, что устроят здесь сербам некий усташский "Сталинград". И, надо сказать, сделали всё, что могли. Каждый дом был превращён в крепость. Яростные схватки кипели на улицах, перекрёстках, площадях, на лестничных пролётах и в квартирах. Ареной гигантского сражения стали городские катакомбы и канализационные туннели.
Томо был молодой, необученный, военную науку хватал на лету. День за днём он честно шёл вперед со штурмовой группой, бросал гранаты в окна, люки и подвалы, полз по битому стеклу к вражескому доту, вслед за огнемётной струёй крался вдоль сырых стен катакомб. Но однажды его взвод вынужден был отойти, а изрешечённый осколками Томо остался лежать на брусчатке мостовой.
Так он попал в плен. А вот это для цыгана нежелательно, ведь усташи по натуре расисты. Они и сербов-то считают азиатами, а уж цыган... Схватив Томо, они начали пинать его, истекающего кровью. Потом бросили в сточную канаву и ушли. Но мимо проходили санитары, они подобрали Томо, хотя понимали, что этот солдат не жилец. У Томо была пробита голова, восемь ран на теле. Его запеленали в бинты и отправили в лагерь под Борово-село. Лагерь этот был вовсе не лагерь, а заброшенная штольня, где томились ещё десятка четыре пленников, многие ранены. Его положили отдельно и не трогали: "этот скоро сдохнет." Но Томо не "сдох". Всегда бившая в нём через край энергия здесь получила рациональное приложение. Раны не гноились, а затягивались. Солдат жил. Здесь, в лагере он насмотрелся на ежедневные побои и истязания, на расстрелы, на обезображенные трупы "зароблеников" (пленных) с выколотыми глазами и вырванными половыми органами. Правда, такое было вначале. А потом выяснилось, что усташского "Сталинграда" не получается. Не бывает таких Сталинградов. Пал Вуковар под унылый слоган "президента" Туджмана: "Это самое славное поражение хорватской армии..." А охранники подобрели, издевательства прекратили и даже стали подмешивать в жидкое пойло что-то вроде мяса...
Через месяц Томо обменяли. С тех пор прошло четыре года, а Томо всё воюет. Уже и срок его давно закончился, но блудный сын не спешит возвращаться в Стару Пазу, в родную цыганскую шабашную бригаду. Он нашёл своё место. Его место на войне. И воевать он намерен "до краю", т.е. до конца.
Томо 25 лет. Он чёрен как грач, невысок, коренаст и необычайно силён. Одет в защитную "специальную" куртку, штаны с красным офицерским кантом, на голове "специальная капа" - шапочка, которая легко превращается в маску. Томо любит дурачиться и строить из себя крутого "спецъяльца" - спецназовца. Он натягивает капу на лицо, хватает нож и с воинственным криком наносит удары по воображаемому противнику. Любит также, ведя "бой с тенью", демонстрировать приёмы то ли каратэ, то ли дзюдо, то ли тхэквондо, а может и кун-фу. Он и сам не знает, но получается внушительно. Когда ему надоедает изображать "спецъяльца", он хватает огромные валуны и с громким смехом швыряет их подальше. Не переносит разговоров "за политику" - скучнеет и отходит в сторону. В отношениях с товарищами шумен, бесцеремонен, любит перепалки, розыгрыши, подчас не безобидные. Но никто не обижается на Томо, наоборот, гордятся, что в подразделении "аж цыган"! Анархистом его назвать нельзя, потому что любой приказ, от кого бы он не исходил, Томо выполняет сразу и молча. Это единственное, в чём он предсказуем. Две трети выражений - отборный мат, тем не менее Томо полиглот. Он знает огромное количество языков, т.к. в детстве и юности исколесил с цыганами-шабашниками всю Европу. "Томо, скажи что-нибудь по... гречески!" - просят бойцы. И Томо тут же выдаёт складную длинную фразу. Бойцы смеются: проверить нельзя, но интересно. Во всяком случае на немецком, румынском и венгерском он болтает свободно, а по- русски исполняет "Катюшу" почти без акцента, хотя в России не был.
Что ещё? Не умеет плавать.
- Томо, - спрашиваю его, - много ли ещё цыган воюет?
Томо бьёт себя в грудь:
- Я один! Но воюю за всех цыган!
с. Бравчев-долац, Сев. Далмация, 29. 07. 95г.
ХУДОЖНИК НА ВОЙНЕ
Стево Йованович рисует пейзажи, натюрморты, а ещё портреты. В основном жены и дочери, чьи фотографии бережно хранит в нагрудном кармане помятого кителя. Китель на фронте никто не носит, только Стево, хотя за месяц на позициях уже сполна познал все его неудобства: стесняет движения, жарко в нём и слишком много пуговиц. В кителе он утопает. Стево маленький, тщедушный, с сильными жилистыми руками, которые ни минуты не остаются без дела: если Стево не вырезает из дерева портрет очередного бойца, то прилежно изучает разное оружие. Стево 39. На заре туманной юности он, конечно, проходил службу в ЮНА, но, скорее, отбывал номер, ибо "я всю свою жизнь рисовал", поясняет Стево. Тогда чего ж, спрашивается, художник из мирного уютного Нови-Сада отложил мольберт и ушёл добровольцем на фронт? И почему именно сейчас, ведь война идёт уже пятый год?
Сначала Стево не хотел участвовать в "братоубийственной войне" и "разбираться в причинах конфликта". Дело в том, что Стево, как "честный интеллигент", как "приличный человек", ставящий выше всего "совесть и свободу", очень не любит "тоталитарный режим", "мафиозо Тито" и т.п., однако он не сразу, но понял, что антикоммунистическая истерия и лозунги демократии "есть лишь оформление атаки националистов и властолюбцев на основы существования сербской нации". ("Ба! - кумекаю я, - что-то такое я где-то слышал: "Мы целились в коммунизм, а попали..." Ну-ну!") Тем не менее, продолжает Стево, сам по себе это ещё не повод браться за оружие: художник может воевать и кистью. Стево принял решение лишь тогда, когда убедился, что массовые зверства усташей и фундаменталистов над сербским населением вовсе не "сербокоммунистическая пропаганда" и вопрос стоит о самом существовании сербов на своей этнической территории. Решение-то принял, но тут, по закону подлости, сломал ногу. Он и сейчас прихрамывает.
Вооружён Стесо, как "молодой необученный", полуавтоматической винтовкой "поповкой", из которой стреляет плохо, но которую тщательно изучил и чистит при каждом удобном случае. Для этого у него всегда наготове такие дефицитные и нелюбимые бойцами вещи как масленка и "четка" (набор принадлежностей для чистки оружия). Так что, если кто-то из воинов соизволит почистить автомат, дорога одна - к Стево.
Хотя Стево имеет гнилую интеллигентскую привычку бриться каждый день и обращается ко всем на "вы", свою надёжность как боец, он уже успел доказать не раз. Во время налёта усташского МиГа, когда все сыпанули в цели, Стево, прислонившись к дереву, произвёл несколько выстрелов из "поповки" по самолёту, но был за шиворот втянут в окоп. Он, оказывается, очень любит поэму Твардовского "Василий Тёркин", а там есть сходный эпизод. Ему популярно объяснили, что "мессершмит" 40-х годов сильно отличается от МиГа 90-х, поэтому во время усташской пехотной атаки Стево лежал за камнем и стрелял "как все".
Вот он сидит и под руководством нашего цыгана Томо Радо разбирает ротный пулемёт.
- Как же ты, Стево, такой великий демократ, докатился до возни с оружием группового поражения? - ухмыляясь, спрашиваю я.
- Я вовсе не "демократ", -возражает Стево, - я за здравый смысл.
- Это как?
- Чтоб людям хорошо жилось сейчас, а не в "светлом будущем".
- То есть о детях пока можно не думать?
- О детях всегда надо думать. Но именно думать, а не трепать языком!
- А-а... Понял. Тогда скажи, можно ли художнику в крупном городе достойно жить на свой труд?
- Очень тяжело. Необходимо иметь хорошую прессу, рекламу, толковых посредников при продаже картин, надежных друзей и широкий круг знакомств.
- А мастерскую?
- У меня есть мастерская. Аренда стоит недорого.
- Имеешь ли ты остальное?
- Частично. Всего, я думаю, никто не имеет.
Стево резким толчком ладони ставит на место крышку ствольной коробки, поднимает ствол пулемёта вверх и производит контрольный спуск.
Стево Йованович - образцовый солдат.
г. Книн, 22. 07. 95г.
ХОЗЯИН
Вы никогда не наблюдали, как хозяин входит в свою разорённую хату? Вот он задерживается на пороге и обводит враз потускневшим взором её оскорблённые покои: криво висящее треснувшее зеркало, проржавевший, без внутренностей, холодильник, расщепленный каркас телевизора, диван без ножек, шкаф без дверок, полный перепутанной одежды. Бельё, одежда, обувь валяются повсюду: под прожжённым окурками, изрезанным штыками, столом, под такими же стульями, по углам и просто под ногами. Чего тут только нет: пиджаки, пальто, шубы, куртки, платья, сапоги, шлёпанцы, туфельки... - богатый был у хозяина гардероб. В грязной, заплёванной комнате он как внутренности наружу.
Хозяин садится на продавленный диван и внимательно рассматривает ближнюю кучу тряпья. Выуживает добротный, плотной вязки свитер. Свитер красивый. Жена вязала. Но она в эвакуации, а на дворе июль. Хозяин вздыхает, комкает свитер и с силой запускает в дальний угол. Опять разглядывает тряпьё. Извлекает порванный рюкзак. Кругом горы. Рюкзак, понятное дело, верно служил хозяину на пастбищах в той, мирной жизни. Хозяин бережно разглаживает рюкзак на коленях, ведёт пальцем по разрыву, привычно прикидывая, как починить. Но одёргивает руку: к чему его теперь чинить? Рюкзак тоже летит в угол... Хозяин разглядел зелёный переплёт на дне шкафа, извлекает его. Это старый семейный альбом. Очень старый, потому его и забыли. Хозяин листает жёлтые страницы, вглядывается в фотографии. По лицу скользит лёгкая рассеянная улыбка. Здесь они с женой совсем молодые, а сын (он сейчас воюет в Босне) выглядит аккуратным белым кульком на его руках. Когда это было? В 73-м. Он как раз только что сложил этот двухэтажный дом. Точнее - всё подворье: сарай, овчарню, летнюю кухню, навесы под сено, бунар (резервуар для сбора дождевой воды). Всё из плотно пригнанных к друг другу грубо отёсанных каменных глыб. Каторжный труд! Ювелирный труд! Как обтесать такие глыбы, да ещё плотно пригнать их одна к другой?!
- На всё есть специалисты, - усмехается хозяин, - их у нас здесь пруд пруди. Всё умеют, всё подскажут. И помогут. Да и сам я не без рук. Так что за год полностью отстроился. Народная власть давала беспроцентную ссуду на строительство, но она покрывала лишь 30% реальных расходов. Пришлось три года пасти овец в Австрии.
Хозяина ("дом'ачина") зовут Воин Марьянович, ему 46. Жил он в Бравчев-долац, как и остальные 20 семей: трактор, грузовик, легковушка, ну и живность: 300 овец, 7 ослов, 2 коровы, лошадь куры-гуси и 20 га собственной земли в горах. Сейчас техника без бензина в гараже, от скота осталось 2 осла, земля... на ней расположен наш боевой положай "Чубрица", бойцом которого и состоит Воин вот уже четыре года вместе со своими двумя ослами. А дом его - "хата с краю" - всё это время служит ночлегом для сменяющихся подразделений. Но он цел, и я говорю Воину:
- Конечно, нажитого жалко, но дом цел... После войны опять всё наживёшь.
Воин оживляется:
- Это точно! На худой конец ещё на пару лет съезжу в Австрию или в Германию. Но, думаю, обойдусь.
Однако его воодушевление тут же гаснет:
- Но когда она кончится, эта война?
Вопрос зряшний, мы оба это знаем. Я перевожу разговор на более конкретные вещи:
- А если я, допустим, как турист, иду через твои земли. Или развёл костёр?
- Да ради Бога!
- А если с юридической точки зрения?
- Ну, с юридической... Ходить там ты без моего разрешения не можешь. Только ерунда всё это.
- Как тебе досталась эта земля?
- По наследству от родителей, они уже работать не могут. Мы занесены в кадастр, платим налог - если на валюту, примерно 300 марок в год за все 20 га.
- А какова цена земли и что ты с неё имеешь?
- О деньгах из-за инфляции говорить нет смысла, но один га стоит, примерно, как 10 автомобилей "Застава"(20). А земля, в основном, пастбища, ты сам видел.
- Но кое-где растёт хлеб.
- Мало. Что здесь вырастет на камнях и солнце? По 25 центнеров на круг берём всего-то... Но ты-то сам как считаешь, когда кончится война?
Сам я считаю, что вопрос надо ставить иначе: чем кончится война. Ибо всё, что я тут вижу, в отличие от Босны, мне очень не нравится. Однако помалкиваю и жму плечами.
Воин поднимается:
- Надо покормить ослов, им завтра на положай боеприпасы везти.
Он берёт мешок, заглядывает во все комнаты, собирает со столов и подоконников корки хлеба, остатки варева и выходит.
Бравчев-долац, Сев. Долмация, 29. 07. 95г.
ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА
Привыкшие ко всяким чудесам,
Безбожники, антихристы, невежды,
Мы молча обращались к небесам,
Когда совсем уж не было надежды.
Ген. Миранович.
- В человеке никогда не удастся вытравить зверя - вот главная причина всех войн, - учитель Ристо Декич из Бенковаца ткнул сигаретой в пространство, как бы ставя мелом точку на доске. И выжидающе глянул на руса из пулемётного гнезда, как мудрый суслик из норки.
- Что-то слишком общё, - усмехнулся рус, примостившийся на дне траншеи. - Нельзя ли конкретно: почему в древней цивилизованной стране в конце 2-го тысячелетия нашей эры сцепились её добропорядочные граждане?
- А я тебе конкретно объясняю: да, действительно, и с хорватами, и с мусульманами мы после Освободительной войны жили душа в душу: вместе работали, вместе на праздниках плясали, и дети наши, как и мы, с яслей вместе. Дружба народов - вовсе не выдумка "коммунистической пропаганды". У нас один язык, одни корни, только религии разные. Вот и нашлась шайка властолюбцев, которая стала внушать хорватам и боснякам, что они, мол, могут иметь работу чище, еду лучше, одеваться изысканнее, но мешают сербы. То есть эти, т.н. "лидеры" всколыхнули в людях животные инстинкты, дремавшие глубоко, очень глубоко.
- Стремление лучше жить - животный инстинкт, - лукаво щурясь, поинтересовалась Белка и опять чуть-чуть подвинулась к русу. Стрелка, её подруга, также с острым любопытством взглянула на Ристо. Вообще-то девушек звали Славница и Митра, они были очень похожи друг на друга: обе - студентки из Загреба, ушедшие на фронт после националистического мятежа, а посему и одетые теперь одинаково, в "хаки", обе стройные, гибкие, с тонкими, неуловимо сходными чертами лица. Но имелось существенное различие: Славница гордо носила пышную, соломенного цвета причёску, Митра не менее гордо носила густые короткие волосы смоляного цвета. Рус, едва появившись в роте, обронил: "Белка и Стрелка". Прижилось. В Сербии всегда внимательно следили за успехами советской космонавтики. Седовласый, но подтянутый Ристо Декич считал девчонок "легкомысленными", поэтому немедленно использовал вопрос Белки-Славницы, чтобы внушить им "хоть что-то путное":
- Человек, - начал Ристо, - произошёл из животного мира. И инстинкты животного мира составляют его биологическую, генетическую основу. История человечества есть история очеловечения этих инстинктов.
- Ха-ха-ха! - залилась Стрелка-Митра, - а я-то думала, что история человечества есть история классово й борьбы!
- Правильно. Почему раб восставал? Потому что хотел быть человеком, - Ристо - закалённый педагог, его "хаханьками" не собьёшь, - так вот: само по себе стремление жить лучше - двигатель прогресса, значит, самый очеловеченный из всех инстинктов. Но он же и самый коварный: сразу меняет плюс на минус, если вопрос "как жить лучше?" подменён вопросом "за счёт кого жить лучше?". "Выживает сильнейший!" - вот формула животного мира, но и люди её слишком часто произносят.
Несомненно, бывший учитель русского языка, а ныне пулемётчик 1-й бригады Армии Сербской Краины Ристо Декич своё дело знал: две смешливые "девойки" притихли.
- Рус, а ты что думаешь на эту тему, - с непонятным беспокойством, спросила Белка, срывая с бруствера травинку и перекатывая её в ярких, сочных губах. Стрелка тоже всполошилась:
- Стоп, стоп, стоп мальчики! А как же это выскочивший из человека зверь опять в него влезет? Я что-то е слышала, чтоб из обезьяны человека можно сделать меньше чем за сто тысяч лет. Когда ж тогда эта проклятая война кончится?!
- Я согласен с Ристо, - кивнул рус, - Я и сам недавно точно к таким же выводам пришёл. У нас ведь в России сначала как считали: идёт, мол, классовая борьба, потом заговорили о качественно новой фазе социализма - "общенародном государстве", сейчас многие склоняются к мысли о "борьбе цивилизаций". Не отрицая элементов первого, второго, третьего, я, однако, теперь считаю: всё опять упёрлось в человека: нечто тёмное, злобное поднялось со дна души и пошло войной на светлую её часть. Доктор Джекил сцепился с мистером Хайдом. Они все эти сто тысяч лет, Стрелка, так между собой и воевали. Но добро только в сказке обязательно побеждает зло.
- То есть, можем проиграть войну? - уточнил Ристо.
Рус засмеялся:
- Да ладно тебе, отобьёмся.
Но взволнованные девушки не успокаивались:
- Если победит мистер Хайд, что же будет?
- Сильвестр Сталлоне.
- Кто?
- Ну, все эти: Сильвестр Сталлоне, принцесса Диана, Мадонна и прочие чаки норисы. Не будет Пушкина, Некрасова, Фета, Твардовского... одни аллы пугачёвы останутся... Ну а вместо "Войны и Мир" - "Звёздные войны".
- Хитрец, - уличающе воскликнула Белка, - ну-ка признайся, ты явился сюда защищать не нас, сербов, а великую русскую культуру! "Бои на дальних подступах к Москве" - вот как ты, помнится, однажды выразился!
Рус решил, что сейчас самое время прикинуться светским человеком:
- Нет, Белочка, я сюда явился защищать исключительно тебя!
И все четверо рассмеялись тем громким, дружным, бесшабашным смехом, каким смеются только на фронте.
Веселье прервал нарастающий с неба шёпот-шелест-скрежет-посвист, переходящий в тяжкий вой.
- Ложись!
- В укрытие!
Десятки снарядов и мин обрушились на положай(21) "Чиколе". В блиндаже, где сгрудились все 13 бойцов положая, командир Иван Краишник ("Пеле"), третий год, по его выражению, "хлебавший дерьма" на этой войне, заявил, прислушиваясь:
- Это не обычный артналёт. Чую, будет дело!
И дёрнул руса за рукав:
- Знаешь где Белый камень?
- Ну.
- Там тропа из нейтралки выводит в редколесье, как раз к нам в тыл. Надо перекрыть её.
На языке у руса завертелся самый популярный в армии вопрос: "А почему я?". Серб обязательно бы его задал, а русу нельзя: какой пример братьям-славянам? Вот потому-то, что рус не задаёт дурацких вопросов, он в каждой бочке - затычка. Но тянуться "во фрунт" не след:
- Какая там тропа! Козья тропка.
- Ну и что? Где пройдёт олень, там пройдёт солдат, так, кажется, Суворов говорил?
- Но там мины.
- На тех минах ещё месяц назад коза подорвалась, забыл, как козье мясо ел? Конечно, надо бы послать туда двоих, но, чую, теперь каждый лоб на счету. Возьми ручник(22). Нет, не бери ручник... Хватит с тебя и автомата. Но возьми побольше патронов - вон в углу снаряженные магазины. И гранат! Гранат побольше! Не думай, что я тебя на сачковое место посылаю. Краина надеется на тебя рус! - уже на ходу кричал Пеле. Обстрел кончился, бойцы вылетали из блиндажа. Рус посмотрел начало усташской атаки(23). Ничего особенного, всё по трафарету. Но много их сегодня... Да. многовато!
... Однажды, в незапамятные времена, неприступная снизу скальная гряда с пушечным грохотом раскололась от перепада температур, или каких иных катаклизмов. При этом в расщелину свалился гигантский обломок, и запер её. Обломок выбелило солнце. Это и был Белый камень. Но между скалой и камнем человек мог протиснуться. Дальше шла обширная низина, сплошь поросшая жёстким, колючим мелколистным кустарником в человеческий рост. Преодолеть его можно разве что с мачете. Но от расщелины в кустарник шла еле заметная узенькая тропка, выбитая копытцами. Рус устроился в расщелине и уставился на кустарник. Справа доносились звуки злого, ожесточённого боя. Артналёты сменялись отчаянной ружейно-пулемётной пальбой. Усташи, видать, перли рогом. Давненько они такой прыти не проявляли. Потянуло дымом, загорелся лес. Положай "Чиколе" отбивал атаку за атакой.
А здесь тишь, да гладь, да божья благодать. Редкий снаряд залетит. Стоп! А что это там замелькало? Никак каска показалась и исчезла? Кустарник заволновался явно не от ветра. Сколько их? Пять? Семь? Подпустить и расстрелять в упор? А если не получится? Например, удачно швырнут гранату, и, перешагнув через хладный труп, выйдут в тыл положаю? Рус дал длинную очередь по верхушкам кустарника и получил ожидаемый эффект: кустарник заволновался быстро-быстро, но уже в обратном направлении. Сматываются! Разведгруппа убедилась, что дураков на положае нет, щелка закрыта. Больше не сунутся. В принципе, можно возвращаться на положай. Но командир сказал: "Сиди там пока у нас всё не кончится!" Что ж, будем сидеть. А то какой пример для братьев-славян?
... К 18 часам, имея троих убитых и столько же раненых, оставшись без связи и не дождавшись подкреплений, Пеле решает отойти на запасную позицию "Чиколе-2". К тому времени усташи сменили тактику. Они стали проводить перед фронтом обороняющихся чисто демонстративные атаки, стараясь группами по 2-3 человека просочиться в тыл положая на правом фланге, где рос всё тот же колючий кустарник, но без скалистой гряды. Это пространство перекрывалось огнём с положая "Крка", который уже полчаса молчал. Сербская артиллерия тоже наносила удары, но по мощи значительно уступала противнику.
Пнув ногой разбитую рацию, Пеле распорядился:
- Уходим! Что оставляем, покидать в огонь, взорвать!
Коротенькая цепочка сербских бойцов вытянулась вдоль тропы, унося убитых. Среди павших - учитель русского языка и литературы Ристо Декич, 53 года.
Прошли пару сотен метров и Белка истошно завопила:
- А где рус? Руса забыли!
Пеле остановился и выругался:
- Мирко, давай за русом! Догоните нас.
Но 17-летний Мирко Алексич до руса не дошёл. Он был разорван миной на пути к положаю.
... Притаившийся у камня рус насторожился: что-то странное творилось окрест. Отбушевал очередной шквал усташского артналёта, а со стороны сербов не слышно никакой стрельбы. Рус быстро поставил растяжку(24) перед расщелиной, замаскировал и стремглав понёсся на положай. То, что он увидел, повергло в шок. Точнее, то, чего не увидел. А не увидел он защитников положая, ни живых, ни мёртвых. Никого! Дикие разрушения и горящий лес. Но ни удивляться, ни стенать, ни строить версии времени не оказалось: перед фронтом разворачивалась очередная атака. Он прыгнул в окоп и стал стрелять. Он не знал, что это демонстративная атака.
Попридуривавшись, усташи отошли, с удивлением отметив резкое падение огневой мощи сербов. Это навело их на мысль попытаться ещё раз, перегруппировавшись и подольше поработав артиллерией, взять "Чиколе" фронтальным штурмом. Наступила коротенькая пауза.
"Ушли, забыли меня, - горестно думал рус. - Нет, не могли забыть! Случилось что-то из ряда вон. Внезапная угроза окружения? Тогда дорога на "Чиколе-2", возможно, уже перекрыта засадами. Но дело даже не в этом. Надоело всё время отступать. В России сдаём ублюдкам одну позицию за другой... Теперь ещё и здесь отступать! Где, когда и на чём остановимся? А если б каждый сказал себе: "Стой, и ни с места!.."
"Стой, ни с места!"
Он побрёл по разрушенной траншее. У гнезда Декича остановился. Гнезда, практически, не было. "А что же случилось с самим Ристо?" Из земли торчала сошка. Он потянул и вытащил вполне исправный ПК с наполовину расстрелянной пулемётной коробкой. Дальнейшие раскопки обнажили ещё одну коробку с полностью снаряжённой лентой, которую он тут же вставил вместо неполной. Расчистив пулемётное гнездо, он принялся за второе, левее, чтобы иметь возможность менять позицию. В ячейке на правом фланге он оставил автомат и пять гранат с разогнутыми усиками. И допустил одну маленькую ошибку: не подготовил к бою штык-нож, начисто забыв о нём.
Когда на положай легли первые снаряды, он упал лицом вниз на дно траншеи. Обстрел продолжался необычно долго, но натворить больше чем предыдущие, не смог. С новой силой вспыхнул лес. Рус кинулся к пулемёту.
Усташи атаковали вяло, нехотя, чествовалось, что они измотаны и не верят в успех. Однако на правом фланге некое, видимо, свежее подразделение проявляло похвальное рвение, борзо продвигаясь перебежками вперёд. Рус, периодически меняя позицию, уже продумывал, не перенести ли туда пулемёт, но тут ударила сербская артиллерия, как всегда - редко, да метко. Центр и левый фланг усташей стали откатываться назад. Внезапно ожил положай "Крка", на правом фланге движение тоже, вроде, затихло. Красиво, как торт, утыканный свечами, вспыхнула крохотная рощица в нейтралке.
... Казалось, они вышли прямо из огня. Он их прошляпил! От рощи к траншее бежало с десяток усташей. Рус метнулся в правую ячейку, схватил автомат, дал длинную очередь. Поздно! Он отбросил автомат - полетели гранаты: одна, вторая, третья, четвёртая, пятая! Грохот и пелена пыли, которая вдруг сгустилась, уплотнилась, озарилась кратким высверком и материализовалась в человеческую фигуру. В ту же секунду раздался вскрик-всхрип-всхлип и посыпалась земля. Враг в окопе! "Они, сплетясь, как пара змей..." Удар ногой, коленом в пах, головой в лицо... рус не мог действовать руками - они лихорадочно рвали с пояса штык-нож, а он не вырывался! Усташ действовал иначе: он барахтался, пытаясь развернуть автомат стволом к противнику, но АКМ был с прикладом. И всё-таки автомат выстрелил, очередь прошла меж двух носов, противники отпрянули друг от друга. В этот момент русу и удалось выхватить штык-нож. Ага, падаль! Удар снизу в живот! Ещё! Ещё! Ещё... не каждый удар достигал цели - нож скользил, цепляясь за какие-то предметы экипировки, скользил в липких от крови руках. Усташ сполз по стенке окопа и чинно вытянулся, уставившись в высокое синее небо.
Рус упал на четвереньки и, тяжело дыша, вгляделся в лицо поверженного врага. Сквозь потёки грязи проступало полуинтеллигентное лицо человека лет 30-ти. С налетом распущенной самоуверенности, которую не стёрла даже застывшая гримаса боли. Он знал эти лица: в 89-м они громче всех кричали на митингах, разоблачая "большевиков", "сталинизм", а попутно, но предельно остервенело, и «эту страну», «этот народ», глумясь над его прошлым, над землёй, которая их вскормила... что, усташ, доорался? Молодец, так держать! Тебе б еще бородку и очки - копия юркий "представитель президента по Самарской области". А нет ли у тебя порножурнала за пазухой?
"Опомнись, - сказал он себе, - опомнись! Человек же мёртв." И он опомнился. Солдат встал, его штануло, бросив от одной стенки окопа к другой. Он упёрся спиной, переждал головокружение и выглянул в поле. Перед окопом лежало ещё два, вроде, трупа. Рус поднял автомат и двумя выстрелами разнёс черепа. Это чтоб не ожили и не прыгнули в окоп. Здесь пока одного хватит.
... Закрепившись на новом рубеже, бойцы с удивлением поняли, что противник не занял "Чиколе", он его обстреливал! Доносились звуки боя. Стало ясно, Мирко не дошёл, воевал рус. Бойцы молчали и косились на Пеле. А что он мог? В строю осталось семь человек, из которых двое ранены, но в тыл не уходят. Опять же две девчонки... Вернуться назад - можно нарваться на засаду. Перестреляют как кроликов. Кто тогда будет оборонять "Чиколе-2"? А ведь это последний рубеж, дальше выход на равнину. Нет, надо дождаться подкрепления. Должно же прийти это проклятое подкрепление!
20 человек во главе с комбатом Славко Гашичем подошли, когда уже стемнело.
- Ты почему здесь, - удивился Славко, пожимая руку Пеле, - противник обстреливает "Чиколе"!
- Рус там... - и Пеле рассказал, что произошло. - В общем с положая уже три часа ни одного выстрела, - закончил Пеле.
- Понятно. Рус за вас Сербию защищает!
- А вы бы сюда ещё подольше добирались, - огрызнулся Пеле, - я просил запасную рацию...
- Ладно. Идти готов?
- Всегда готов!
- Бери моих людей, кого хочешь, ты их всех знаешь. А то твои совсем сдохли. Пятерых, больше не надо. Дойдёшь до положая, дай сигнал, мы все туда придём.
- А если не пройду?
- А ты пройди.
- Добре. Людей я возьму своих, кроме раненых и девчонок.
Тут же из темноты кошкой зашипела Белка:
- Ты, сволочь, на нас бочку не кати. Мы тоже пойдём. А я так рядом с тобой. Приглядеть. А то опять, как с положая, первый побежишь!
Это было настолько обидно, а, главное, несправедливо, что у Пеле зачесались руки влепить мерзавке здоровенную оплеуху. Но... народ завозмущается.
- Послушай, комбат, когда ты заберешь от меня этих чёртовых баб? Ведь никакого сладу с ними нет!
Перемахнув через каменный бруствер "Чиколе-2", пять теней, легких и опасных - растаяли в ночи.
... Всё, что хоть как-то могло пригодиться для обороны, он стаскивал в окоп Ристо. Не густо: две гранаты усташа, две свои гранаты, кинжал усташа, боевой родной штык-нож, половина пулемётной ленты, автоматы, свой и усташа, несколько магазинов... Этого не хватит, чтобы отбить хотя бы ещё одну атаку. Боезапас можно ощутимо пополнить, если до восхода луны совершить вылазку к двум усташам перед окопами. Придётся изобразить Гавроша, хотя у противника есть "инфрацрвен зрак"(25). Но даже вылазка положения не изменит, ибо главное - пулемёт, а к нему всего полленты. Значит окоп Ристо - последний рубеж. Вот и всё, что удалось достичь в жизни. Будем считать - достаточно. Хотя дома найдётся немало вполне нормальных, хороших людей, друзей и близких, которые усмехнуться, узнав о таком "достижении", не говоря уж об этих... из "животного мира".
Отдохнувшие за ночь усташы пойдут в атаку на рассвете. А ему нельзя отдыхать. Надо слушать ночь. И ни о чём не думать. Ничего не вспоминать. Прошлого нет. Нет и будущего. "Делай, что должно, и будь, что будет." Это Лев Толстой, защитник Севастополя. Иными словами, отвага есть способность не думать о последствиях. Разберутся без тебя. Слушай ночь. А если победит мистер Хайд, он вскоре сожрёт сам себя. И тогда конец не России, а человечеству. Неминуемый конец! Если же мистера Хайда удастся опять, как в 17-ом году, загнать в клетку, тогда жизнь продолжится. О чём речь? В первую очередь о так называемом "чувстве собственника" - очеловеченном зверином инстинкте "всё тащить в норку". Это мать всех пороков. Какой уж тут Блок, Есенин или "А зори здесь тихие". "Крутой " кулак, секс, "кайф" во всех видах. И роскошь, роскошь, роскошь... или всепоглощающая тяга к ней. Для большинства - в несбыточных надеждах и воспаленных грёзах. Эх, людишки! Живите, как хотите! Встретимся в аду, ибо на рай я тоже не тяну.
Солдат слабо улыбнулся и откинулся на стенку окопа, плотнее завернувшись в чей-то плащ. Ночью холодно в горах. Над вершинами яркие крупные звёзды. Среди них вроде совсем не выделяется одна. Та, что всегда на своём месте. Та, что веками указывает людям куда идти, плыть, лететь. Она выводила из беды и приводила к цели. Это - Полярная звезда, холодный, немеркнущий символ России. Смотри на неё, смотри! Цепляйся взглядом. Слушай ночь.
В чужих горах, за тысячи километров от дома на дне полузасыпанного окопа сидел солдат и, запрокинув голову, как завороженный глядел на далёкую синюю звёздочку.
с. Бравчев-долац, Сербская Краина, июль-95.
ТЁМНОКОЖИЕ СОЛДАТЫ ООН
На линии разграничения хорватских и сербских войск, на горе Мали Вранович, вблизи нашего положая наблюдательный пункт ООН (т.н. УНПРОФОР - некая миссия ООН на Балканах; самоназвание - "миротворческая"). Здесь несут службу весёлые белозубые солдаты из Кении - дети и внуки отважных повстанцев "Мау-Мау", прогнавших английских колонизаторов из страны. Они всегда опрятны, выбриты, в отутюженной камуфляжной форме, в небесно-голубых ооновских кепи (касок принципиально не носят, что на днях чуть не стоило двоим из них жизни).
С самого начала у них установились очень теплые отношения с сербскими бойцами. При встрече те и другие обязательно поднимают над головой обе руки в братском приветствии. "Сретно! Сретно!" ("Счастья вам!"), - кричат чёрные солдаты на сербском языке и демонстрируют набор других, уже выученных ходовых выражений. Бойцы наши по-английски знают в лучшем случае "хау ду ю ду", поэтому ответные приветствия звучат на родном языке. Далее идёт пожимание рук, похлопывание по плечам, обмен сигаретами, а то и "бычками". Сербы, в основном, интересуются вероисповеданием, кенийцы - когда закончится война. Обе стороны улыбаются до ушей и не упускают случая ещё и ещё раз продемонстровать радушие. Ради сербских "френда" темнокожие солдаты часто идут на серьёзные нарушения устава ООН, например, подбирают голосующих на дорогах вооружённых бойцов, даже целые группы.
А вот с хорватами у кенийцев отношения не сложились. Какие же могут быть отношения у кенийцев с солдатами "молодого демократического государства", в "парламенте" которого чуть не месяц шло детальное публичное обсуждение "кровяного состава" хорватской красавицы Банки Бебич, на светлый лик которой упала тень "сербских генетических примесей" (не доказано!). Усташи "црних" ("чёрных") открыто презирают, а те хорват игнорируют. Всё это выглядело бы почти безобидно, если б не последний инцидент: хорватский МиГ, бомбя наши положаи, не забыл и про кенийцев. В результате двое раненых. Чтобы оценить всю подлость атаки, надо уяснить: ошибка полностью исключена - НП УНПРОФОРа обложен мешкам с песком из блестящей, далеко видной белой материи. Над ним - голубой флаг. НП расположен на самой вершине холма (в отличие от наших положаев, которые располагаются на склонах гор и хорошо замаскированы). Ещё уместно вспомнить, как в мае хорватские СМИ подняли показушную истерию по поводу вывода войск ООН с "суверенной хорватской территории". На самом деле лишь набивали цену, пытаясь выторговать у "мирового сообщества" некие "права" на односторонние действия против сербов. Официально никаких "прав" они не получили.
Конечно, если б на НП были канадцы или бельгийцы, бомбить бы не решились. Но почему же не шугануть "чёрных" - за них спрос не велик!
И действительно, акция огласки не получила: "мировое сообщество" "не заметило" серию вопиющих нарушений своих же требований. Напомним, каких:
Враждующим сторонам запрещено поднимать в воздух авиацию (сербов в таких случаях сразу сбивают).
На линии разграничения действует перемирие.
Сам факт бомбёжки НП ООН.
Если бы хоть один "цветочек" из этого букета лег на совесть сербов, сколько было б озвучено благородного негодования! В России бы юркие шабады-хакамады устами не менее юрких сорокиных-сванидзе дружно б завопили про "вызов мировому сообществу" и что "преступления сербов простить нельзя".
Хотя зачем говорить об "этой стране", в которой народ "такой". Существуют ведь ""нормальные демократические страны". В одной из них выходит газета "Вашингтон пост", где чётко разъяснено: план операции по выводу войск ООН из бывшей Югославии "не касается контингентов УНПРОФОР из стран "третьего мира" и бывших членов Варшавского пакта". Они "должны ограничиться самообороной или действовать на свой страх и риск". (Цитируется по "НИН" от 02.06.95.)
Так что всё в полном соответствии с принципами демократии и "нового мирового порядка".
г. Книн, 21.07.95г.
СЕРБИЯ И МИР
ОПЕРАТИВНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
(ИЮЛЬ-95, ДАЛМАТИНСКИЙ ФРОНТ)
ЭТНИЧЕСКАЯ ЧИСТКА СЕРБОВ В ЗАПАДНОЙ СЛАВОНИИ ЗАВЕРШЕНА
После вероломного захвата усташами Западной Славонии в начале мая, там активно проводится политика официального Загреба по этнической чистке территорий от сербов. Людские потери населения до сих пор не подсчитаны. Реку Саву перешло 12 тыс. беженцев. "Всего же за время оккупации Хорватией этой части бывшей Югославии с весны 1995 года там "этнически очищено" 10 городов и 250 сёл. "Если до войны в секторе ООН "Запад" проживало 350 тыс. сербов, то сейчас осталось едва 1000", - сообщает официальный представитель ООН по правам человека Тадеуш Мазовский и добавляет: "Этническая чистка сербов в Западной Славонии завершена."
(Передано по телетайпу в газету "Все и Всё", Самара, 21. 07. 95г.)
Подробности визита министра обороны РФ Грачёва и министра иностранных дел Козырева в Белград в начале мая 1995 года.
Это самый большой конфуз русской дипломатии на Балканах за последние 500 лет. И официальные и оппозиционные СМИ Югославии в его оценке единодушны. По указке Ельцина (по другой версии - Черномырдина) оба ключевых министра прибыли по указке Запада в Белград вразумить нецивилизованных сербов, выставивших в Боснии живой щит из солдат ООН против цивилизованных бомбёжек НАТО мирного населения. Они привезли с собой очередной план "мирного решения". Однако президент Милошевич сказал, что у него нет времени его рассматривать.
МИД и Минобороны Югославии заявили, что не извещены о местонахождении Грачёва-Козырева и их планах, а все газеты вышли под "шапками": "Русские министры потерялись!".
Объявились они уже в Москве.
(Передано по телетайпу в газету "Все и Всё", Самара, 21.07.95 в 8-00 по местному времени.)
Падение Грахова (подробности)
27 июля после трёхдневного штурма усташи взяли Грахов, а также Гламоч. Грахов - небольшой городок на магистрали Книн - Пале, Книн - Белград. Таким образом, столица Краины отрезана от Сербии и Босны, находится в полуокружении. Это случилось за неделю до назначенной в Пале презентации моей книги «Поезжай и умри за Сербию!» (первая часть) и намеченной мной даты возвращения домой. Я здесь единственный из иностранных журналистов. Все они покинули Книн два дня назад, а я находился на фронте. Теперь оставить Книн невозможно, только прорваться с боем. Города Грахов и Гламоч разрушены, оттуда вырвалось 8 тысяч беженцев.
Следует почеркнуть, что Грахов штурмовала регулярная армия Хорватии, на глазах у наблюдателей ООН вторгшаяся в Боснию, т.е. за границу своей республики. Реакции со стороны ООН никакой, сам факт замалчивается «свободными СМИ».
В Босне и на Краине объявлена всеобщая мобилизация. Лидеры обеих республик Радован Караджич и Милан Мартич призвали население к решительному сопротивлению до победы, а Владыко Далматинский и Герцеговинский провозгласил Динару - плоскогорье, где идут бои - "Косовым полем сербского народа".
28.07.95г., Книн, ТА "Искра".
ФАКТЫ, НЕИЗВЕСТНЫЕ РОССИЙСКОЙ
ОБЩЕСТВЕННОСТИ
1. Радикальная экономическая реформа в Югославии в условиях войны и блокады.
С марта 1995-го пошёл второй год выполнения Программы экономической стабилизации Драгослава Абрамовича (Пред. Народного банка СРЮ), в основе которой сбалансированный (бездефицитный) бюджет, выборочное кредитование предприятий и частных лиц с анализом будущей платёжеспособности кредитуемого и его полезности, поощрение динаровых сбережений, а также экспорта при высоких таможенных пошлинах ( и других заслонах) на импорт, свободное ценообразование в сочетании с активными антимонопольными мерами.
Результаты поразительны: инфляция обуздана (официальный курс марки к динару уже больше года 1:1, на чёрном рынке после января 1 марка=2 динара и каждые полмесяца динар ползёт вверх на 0,1%, что в условиях войны вполне стабильно); с улиц больших городов исчезли спекулянты валютой, нищие (кроме бродячих певцов); реальная зарплата выросла на треть, корзина товаров в магазинах в 2-3 раза разнообразней, чем в России.
Необходимо подчеркнуть: реформа проводится в условиях жёсткой блокады государства "мировым сообществом", т.е. без привлечения иностранных инвестиций, при том, что все валютные счета Югославии и её граждан в зарубежных банках заморожены.
02. 07. 95г., Белград.
2. Этнические чистки сербского населения на территории Боснии и Герцеговины (данные ежемесячного информационного бюллетеня ООН, май 1995г.):
Нас. пункты Довоенное население Май-95
82235 15000
Бихач 29338 1000
Зеница 293351 16000
Зап.Герцеговина 29396 5000
Горадже 20000 0
Сребреница 20000 0
Эти данные не включают десятки тысяч сербских беженцев из мусульманской части Сараево.
Представитель ООН описал разницу между домами сербов в захваченных сепаратистами городах и мусульманскими домами, повреждёнными снарядами:
"Этнически очищенный дом": "без крыши, без дверей, без окон и без чего-либо в самом доме". Поврежденный дом: "дыра в стене и люди, которые пытаются жить в нём со своей мебелью".
По данным Госдепартамента США на октябрь 1993 года в бывшей Югославии насчитывалось 64 тысячи сербских беженцев ("Нью-Йорк таймс", 11.11.93г.).
3. Американские "когти" над Тузлой.
Не смотря на упорное сокрытие фактов командованием НАТО, сведения о самолётах-призраках над Тузлой всё-таки просочились в печать.
Первый "призрак" замечен над Тузлой 10 февраля 1995 года с сербских позиций, "но ведь этим сербам нельзя верить". Тем не менее ряд наблюдателей ООН подтвердили факты доставки "самолётами-призраками" вооружения для фундаменталистов на тузланский аэродром "Дубраве", но не смогли привести каких-либо доказательств принадлежности самолётов той или иной стране. На этих наблюдателей оказывалось сильнейшее давление, чтобы они опровергли свои заявления.
Известно, однако, что в мире сейчас существует только один тип подобного транспортного самолёта - американский "Боевой коготь", который используется для доставки людей и грузов в глубокий тыл противника. Американцы располагают 22 "призраками", из которых 4 принадлежат Седьмому эскадрону специальных сил военной авиации США и базируются во Франкфуте-на-Майне. Этот отряд имеет конкретное предназначение - ведение специальных операций на территории восточно-европейских стран, в т.ч. России.
Ни одна другая страна мира подобных самолётов не имеет. Они находятся в постоянной боевой готовности и могут попасть в любую точку планеты через 48 часов после получения задания. Способны летать на предельно малых высотах вне досягаемости локаторов.
"Когтю" не обязательно приземляться на тузланский аэродром. Находясь над взлетной полосой, он с высоты 1-1,5 метра на минимальной скорости сбрасывает контейнер массой 1-16 тонн с тормозным парашютом и уходит восвояси.
Такова реальная цена "международного эмбарго" на поставку вооружения фундаменталистам и ответ на вопрос, откуда у мусульман, владеющих 10% территории БиГ без крупных заводов, такое количество оружия и боеприпасов, что они в состоянии проводить крупные наступательные операции.
При этом вспомним, что американцы односторонне отказались от контроля за ввозом оружия для сепаратистов.
06. 07. 95, с. Бравчев Долац.
4. От сатанизации сербов к сатанизации русских.
"Пример Чечни показывает, что варварство не является монополией сербов".
"Нойс Дойчланд", апрель-95.
5. Кто воюет за Дудаева.
По данным досье иностранных наёмников, которым распологает Югославское информационное агенство и Союз журналистов Югославии, наряду с 15 тысячами сторонников Дудаева в столкновениях в Чечне пронимало участие около 40 тыс. иностранных наёмников.
06. 07. 95г., с. Бравчев-долац.
6. Фашист фашисту друг и брат.
Орган американских национал-социалистов "Новый порядок" в мае 93-го сообщил, что в Сербию отправлена бригада "Кондор", состоящая из западноевропейских наёмников. Она вступила в бой с "сербокоммунистическими агрессорами" в Восточной Славонии. Сейчас, по данным командования Войска Республики Сербская Краина (ВСК), они находятся в Герцеговине.
"Хорватия сделалась полигоном для милитаристских немецких правых сил", - с таким заявлением выступила германская Федеральная служба криминалистики.
06. 07. 95г., с.Бравчев-долац.
7. Кто больше врёт про сербов.
В проанализированных сотрудниками Югославского института журналистики газетных и журнальных материалах, опубликованных в Германии в 1994 году, в 63,5% случаях речь шла либо об отрицательном, либо об экстремистски отрицательном отношении к сербам как к православной славянской нации.
После Германии впереди по части сатанизации сербов - Австрия - 56%, далее США и Великобритания - 42%. СМИ РФ - 29%.
Что касается положительного отношения к СРЮ, то здесь лидируют Россия (42%) и Франция (25%).
06. 07. 95г., с. Бравчев-долац.
ТЕНЬ ВАТИКАНА НАД БАЛКАНАМИ
Папа Иоанн Павел|| не жалеет слов, жестов и молитв, чтобы помирить сошедшиеся в кровавой гражданской войне религиозные конфессии на Балканах.
Устами Папы да мёд пить, сколько из них сочится миролюбия, сострадания, благих пожеланий и намерений. Осенью прошлого года на ипподроме в Загребе он призвал верующих молиться за отпущение грехов.
А грехов ох как много! Кровавый груз прошлого зовёт главу католической церкви посетить Белград (такое пожелание высказывают даже - снисходительно, но довольно часто - католические прелаты Европы). Дипломатический зондаж визита показал, что всё не так просто. Белград ясно дал понять, что потоки сербской крови, пролитой от начала века с благословения Ватикана, нельзя искупить словами "Мы больше не будем!", требуется публичное и глубокое покаяние. Папа должен посетить мемориал скорби Ясеновац. Во время фашистского "нового порядка", гитлеровские прихвостни усташи, хорватские фашисты, организовали здесь третий по величине концлагерь в Европе. В нём ими было уничтожено свыше 700 тыс. сербов, евреев и цыган. В геноциде самое активное участие принимала часть католического клира, а одним из главных ответственных лиц и палачей в Ясеноваце был монах-францисканец.
Но может быть православные сербы пристрастны в своих претензиях к Ватикану? Оглянемся назад. В 1900 году в Загребе, под эгидой Ватикана, состоялся т.н. "Всекатолический конгресс", чётко продекларировавший агрессивную антисербскую позицию и принявший концепцию укрепления католичества на Балканах. В ходе Балканских войн и во время Первой мировой войны загребский архиепископ Бауэр благословил войска, направлявшиеся в православную Сербию. Ватикан активно поддержал раскол Югославии в 1941 году и образование людоедского "независимого государства Хорватия" (НГХ). 18 мая 1941 года Папа Пий Х|| принял в своей личной библиотеке главу НГХ Анте Павелича, который сказал: "Треть сербов подлежит уничтожению, треть - заключению в концлагеря, треть должна перейти в католическую веру." Папа благосклонно воспринял эту сатанинскую программу. В 1941-1945 г.г. она была в значительной мере реализована. От рук хорватских людоедов погибло 800 тыс. сербов, уничтоженных самыми зверскими и варварскими способами после глумливых изощрённых пыток (в частности, людоедами было изобретено и широко применялось специальное оружие - "серборез"). 200 тыс. (согласно хорватской же историографии) было покатоличено. А сербское население Хорватии и Боснии в то время насчитывало чуть более 4 млн. человек.
(Из 775 тыс. евреев погибло 63 тысячи. Есть данные об умерщвлении 8 тысяч цыганских детей в концлагере Ясеновац.) Таким образом, мы можем констатировать: Европа знает, что в Европе есть: русский медведь, немец-колбасник, польский сантехник и хорватский людоед. Но о последнем она старательно умалчивает: зачем раздражать римских пап - покровителей людоедов; есть и другие очень веские причины, связанные с изрядной долей собственной вины...
Но может быть всё это в прошлом? Минули десятилетия... Как бы не так! Ватикан приветствовал кровавый сепаратистский мятеж в Хорватии в 1991 году, обильно подливая масла в огонь вспыхнувшей войны. Начало мятежа ознаменовалось массовой резнёй застигнутого врасплох сербского населения. На этом фоне папа Иоанн Павел || 5 сентября 1991 года обратился к восьмистам миллионам католиков с призывом молиться о спасении Хорватии. На захваченных территориях немедленно развернулся процесс окатоличивания сербов, в первую очередь детей. К началу 1995 года было окатоличено свыше 2 тысяч сербских мальчиков и девочек.
Согласно оценочным данным православных священников в Хорватии, на уроки католоческого вероисповедания ходит 90% сербских детей т.е. примерно 14 тысяч, а на занятиях православной школы в церкви св. Преображения в Загребе присутствует едва 40 человек.
Ведущие католические и политические круги Хорватии утверждают, что посещение сербскими детьми уроков католического вероисповедания - "дело свободной воли". Депутат хорватского парламента от Сербской народной партии говорит другое:
- Большинство сербов в Хорватии подвергаются крещению в католической церкви для того, чтобы получить гражданство и другие документы, необходимые для жизни. Подтверждение национальной или религиозной принадлежности в Хорватии является обязательным при поступлении в школу, университет, на работу. Вот почему лишь незначительная часть учащихся открыто признаёт себя сербами и православными.
02. 06. 95г., г. Книн.
В РАЮ ИХ ДУШАМ МЕСТА НЕТ
Одна из излюбленных тем газетёнок типа "Известия", "Московский комсомолец" и т.п., а также глумливых юрких подонков экрана и телеэфира - тема "русских наёмников" на Балканах. В стройной концепции "привития чувства вины и неполноценности "этому народу" идеологи "нового мирового порядка" отвели ей престижное четвёртое место после "сталинизма", "антисемитизма" и "русского фашизма".
Тема наёмников, как и три лидирующие, разыгрывается по чётко очерченным нормам "двойного стандарта": блеф, передёргивание, вызывающий цинизм. Маленький пример: золотую жилу "русских наёмников" в "Известиях" разрабатывает некто Челноков (см. ""Билет в один конец" от 19. 07. 94г., "Царские волки" от 25. 02. 95г. и т.п.). Основа лжи - правдоподобность. Челноков с этим принципом знаком, поэтому он "честно" проводит грань между наёмником и добровольцем: "Добровольцам практически не платят. Ни за какие деньги их не заставишь повернуть оружие против своих братьев по оружию". Точнее вроде бы не скажешь (Челноков - вовсе не тупой журналюга!). А челноковых этих десятки в десятках массовых изданий, в эфире, на экране. И платят им столько, что на один гонорар можно полностью вооружить, экипировать и месяц содержать полнокровное подразделение наёмников.
Челноков добросовестно отрабатывал "серебряники". Он поколесил по дорогам Балканской войны. Но где бы не появлялся, всюду натыкался на непреложный факт: не платят нашим парням там денег, не заключают с ними "контрактов". А купающиеся в арабских нефтедолларах босняки и разбухшие от западных вливаний хорваты, делают всё, чтобы перетянуть их на свою сторону, обещая баснословные суммы и земной рай. Но ребята задерживают тайных посредников, а по громкоговорящим установкам бьют из миномётов и гранатомётов.
Всё это прекрасно известно Челнокову, он в репортажах кое-что вынужден отразить: "За четыре месяца участия в боях Шлычков, как и большинство русских наёмников, не получил от сербов ни одной марки. Труд русских наёмников в Югославии дешевле ремесла русской проститутки..."
Вот так. Но бьющие в глаза факты всё же не мешают "рыцарю двойного стандарта", измеряющего жизнь деньгами, упорно и злобно называть добровольцев наёмниками (которые в такой ситуации давно бы уже умотали подальше от фронта со страшной скоростью, изрыгая мат). Само собой разумеется, под пером юрких челноковых "русские наёмники" - пьяницы, мародёры, торгаши, у них "едет крыша", они даже убивают друг друга (по пьянке, разумеется), то есть - достойные сыны "этого народа"!
Но стоит ли в очередной (бесчисленный) раз тыкать челноковых в их собственное дерьмо? На сей раз схватить нашкодивших юрких за шиворот послужил факт, вокруг которого демСМИ хранят гробовое молчание: в Боснии действительно обнаружены русские наёмники! Да-да, настоящие наёмники - люди, получающие за грязную работу от 10 тыс. баксов в месяц (пехотинец) и выше, в зависимости от военной квалификации. ("Наёмнтик" по-сербски - "плаченец", от слова "платить").
8 мая 1995 года летел в боснийском небе вертолёт, Ми-8. А в вертолёте сидел "министр правительства" т.н. "демократической республики Боснии и Герцеговины" - фундаменталистского анклава на сербской земле. Коллега Козырева со свитой летел из Бихача в Загреб на "крупную международную встречу" с другим таким же "министром" - государства "Великая Демократическая Хорватия". Величины решили обсудить вопрос о "конфедерации" двух "независимых государств", и по мелочам: какой ещё повод подбросить "мировому сообществу" для возобновления массированных бомбардировок сербов... Вопрос второстепенный, ибо повод сойдёт любой.
Государственные раздумья прервал удар в обшивку и взрыв. Сербская ракета "приземлила" вертолёт, принадлежащий, как выяснилось, украинским ВВС: вертолёт был сдан в прокат фундаменталистам. А подрядились им управлять три бывших авиатора россиянских ВВС. За о-очень большие деньги в "зеленых". Вот это и есть "плаченци", т.е. наёмники. Экипаж не только возил "министров", он обстреливал сербские селения и жилые кварталы городов... Да понимаю я: в Росссиянии не платят зарплату долгими месяцами... семьи... и т.п. Но творить подлость, прикрываясь семьями... ещё большая подлость!
"Сколь верёвочка не вейся, а совьёшься ты в петлю!" Вместе с трупами "министра" и его свиты из-под обломков Ми-8 извлекли и три обгоревших трупа русских наёмников.
Рассказал мне эту печальную историю Саво Штрабац, председатель комиссии Республики Сербская Краина по розыску пропавших без вести, обмену погибшими и пленными. Это ему выпала неблагодарная доля передать три трупа "русской амбасаде" (посольству) в Белграде. После окончания мучительной процедуры, Саво отвёл в сторону посольского чиновника и спросил: "Ну зачем они пошли? Что им Изетбегович и фундаменталисты?"
- Никакой политики! - воскликнул чиновник, - Российская армия не могла платить, а семьи надо кормить, у каждого маленькие дети.
Вот и конец истории. Ещё добавлю: тела погибших в боях русских добровольцев "амбасаде" не передают - козыревское посольство отказывается заниматься "наёмниками". Их хоронят в ту землю, которую они защищали. Их могилы по всей Сербии.
На кладбище в Книне похоронен Игорь Якубовский (1967-1995). Я вчера был на могиле и положил свежие цветы в добавление к уже слегка завядшим - от сербов.
Юрий Хамкин, "наёмник", 22.07.95г.
4. ПАДЕНИЕ КРАИНЫ
"За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней."
К.Симонов
НАКАНУНЕ
(Плоскогорье Динара, положай Чубрица, 2 часа ночи 04.08.95г.)
Это висело в воздухе. Вязкое, знобко тревожное ожидание... нет, не беды, не катастрофы - СОБЫТИЙ, боя, развязки: пойдут на нас усташи, разобьём их, подпишут договор, как миленькие, никуда не денутся! Пятый год идёт война. Сколько ж можно?! Стоят заводы, стоит всё. Работают только частные магазины, кафаны да мелкие лавочки. А назначенный после поражения в Западной Славонии новый командующий генерал Мркшич заявил: "Жалование солдату должны выплачивать предприятия, армии платить нечем!" Короче, на солдата совсем плевать, четвёртый месяц не могут выплатить жалкие 50 динар. Как содержать семью? Вот и приходится солдату, отбыв на 1-й огневой линии семь дней, положенные 4 дня отдыха ходить по частникам и наниматься подрабатывать. От такой жизни взвоешь. Но и землю свою усташам отдавать нельзя. Земля сербская и законы на ней должны быть сербские. Тем более народ помнит, какие "законы" хорваты установили здесь в 41-м году.
В общем, нет выхода. Но так не бывает. Выход должен, обязан быть.
Так думал каждый солдат положая "Чубрица", вслушиваясь в грохочущую уже третий день канонаду на севере. Усташи штурмовали Грахов, небольшой городишко на магистрали Книн - Банья-Лука - Белград. Попутно доставалось и положаю: по нескольку раз в день усташы стали проводить короткие, но яростные артналёты. А по ночам на Катич-гряде слышался гул танковых моторов.
В это ночь на посту мёрзли двое.
- Как думаешь, это возможно, чтобы Книн пал? - спросил рус малознакомого немолодого бойца со странным прозвищем Бибер ("Перец").
- Не, - ответил боец и, помолчав, добавил, - С чего бы ему пасть? Но борьба будет. Будет борьба.
Вопрос, на который ответил Бибер, рус задавал почти каждому. Ответ Бибера характерен, но третья часть отпрошенных отвечала философски: "Всё возможно", а треть трети - "Да!", некоторые даже: "Обавезно."(Обязательно.) - последние, правда, все как один не местные, из Сербии. Их-то точку зрения и разделял рус с первых дней появления на Далматинском фронте. Более того, он считал, что Книн можно взять голыми руками. Никаких укреплений ни в городе, ни на тридцатикилометровом шоссе от Книна до фронта нет. А фронт, кому сказать - не поверят: участок в три километра держат 40 бойцов, половина из которых с винтовками. Из-за катастрофической нехватки людей "влада" Краины пошла на нестандартный манёвр: чиновники подняли все церковные и загсовские книги, выявили "лиц", родившихся в Краине, но выехавших в Сербию, и стали рассылать им повестки с призывом на месяц. Трудно оценить законность этой акции, но люди являлись, служили, воевали.
А этот деятель демонстрирует оптимизм.
- Слушай, Бибер, ты куда бежать будешь, если усташи придут?
Оптимист не удивился, не возмутился, а ответил серьёзно и грустно:
- Некуда мне бежать. И не на чем: машина - старая развалюха, и та уже год без бензина стоит.
Да уж, бензин в Краине на вес золота в полном смысле этого слова...
Вдруг оба насторожились и подняли вверх головы. Бибер сплюнул:
- Опять "НАТО" летит. Разлетались сволочи: туда-сюда, туда-сюда... Раньше пролетит один... ну, два. А теперь как с цепи сорвались!
- А почему, ты думаешь, они разлетались?
- Ясное дело: наши в Босне Сребреницу и Джеп взяли! Вот они и всполошились.
- Хорват и мусульман очень любят?
- Никого они не любят. Нас ненавидят. Всё православие извести хотят. Гляди, после нас за вас возьмутся!
- Это точно.
Бибер расплылся в улыбке, демонстрируя радость по поводу достижения консенсуса и отстегнул от пояса фляжку:
- Хлебнём?
Хлебнули. Постояли, молча вслушиваясь в канонаду за хребтом. Ночь прохладная, ветреная, безлунная. Летали "светлячки", шуршали мыши. Усташи молчали, и это молчание казалось зловещим. Ночь на исходе, и ни одного выстрела! Это что-то ново: две-три перестрелки за ночь вынь да положь!
- Усташи никак разоспались, а? - не выдержал рус.
- Во-во. Сколько там осталось?
Рус снял с руки часы с тёмным циферблатом, Бибер приложил их к лезвию штыка и стал вглядываться:
- Полтретьего. Ещё полчаса. Хлебнём?
Хлебнули. Насчёт сна у руса ни в одном глазу. Не терпелось обсудить военную ситуацию:
- Вчера лейтенант Кркабабич в разведку ходил. Вернулся, говорит: "Усташей на Динаре, как на собаке блох!"
- Это точно. И в бинокль видно: на Янычарской главе, но Антич, на Лацмане, Чулине, Клике, Губае, Катич-гряде - везде они, - не сразу отозвался Бибер, - на один наш положай - пять ихних. И смена как у людей - каждые 15 дней новая бригада. А мы с начала войны без смены.
- Слушай, - не мог успокоиться рус, - ты не знаешь, сапёры мины вчера успели поставить, или нет.
- Поставили, вроде, - безразлично ответил Бибер. - Я уже год на этом положае. Без мин обходились. В мае усташи попёрли. Ох мы им врезали!
И Бибер рассказал о героическом бое, когда усташи "еле ноги унесли".
- Сам командир корпуса, в дымину пьяный, примчался. Только мы уже усташей разделали. Куча трупов ихних в нейтралке осталась, не смогли забрать. "Ма-лад-цы!" - сказал комкор. А сам на ногах не стоит. Много ракии пьёт. Поменьше надо. Хлебнём?
Хлебнули.
- А я его два дня назад видел. Он в роту приезжал, я как раз за продуктами пришёл. Трезвый, вроде.
- Трезвый? Редкий случай. А чегой-то он в роту... Смотри-ка, смотри! Опять летит!
Оба задрали головы. На небольшой высоте по небу плыла тусклая зелёная точка. Никакого звука.
- Прошлую ночь тоже летал. - Бибер отметил сей факт совершенно бесстрастно.
- Разведчик. Беспилотник. Всё видит. Такие только у американцев.
- На Сплит пошёл.
- На Книн, - поправил рус.
Бибер был плотник из ближнего села, он ничего не знал про Полярную звезду.
БОЙ
(Плоскогорье Динара, положай Чубрица, 5-30 утра 04. 08. 95г.)
Лес горел. Огонь стлался по земле, пожирая сушняк и, завывая в порывах ветра, бросался на потемневшие скальные обломки. Возвышаясь над пеленой нижнего огня и дыма, как поминальные свечи, горели охваченные пламенем деревья. С удушающим шипением шли на положай десятки мин и рвались, кроша камень. С Говеджа-брда прямой наводкой бил танк. От него толку было мало: тяжёлые снаряды не могли ни сокрушить каменную крепость Чубрица, ни залететь вовнутрь. Мины - другое дело... Но наиболее опасна "Прага" - колёсныё БТР. Снаряды двух его 30-мм пушек на высокой скорости дробили каменные щели и с визгом рикошетили среди валунов.
Бойцы сидели в двухнакатном блиндаже на корточках. Время от времени то один, то другой высовывал наружу любопытную голову и тут же нырял обратно:
- Во дают усташи! Ох...ли!
- Нашей артиллерии не слышно? - задавал кто-нибудь обязательный вопрос.
- Вроде нет.
Командир из бойцов Чупе насиловал рацию:
- Долац-долац, зови Чубрица! Долац-долац, з'ови Чубрица...
- Чупе! - завопил Цыган, бешено горя глазами,- дай я эту сучью "Прагу" завалю. Подползу ужом и...
-Сиди, идиот. "Эскер"-"Эскер", зови Чубрица, "Эскер"-"Эскер", зови Чубрица... забивают, сволочи, на всех частотах...
- Идут, идут, - взвыл наблюдатель и бойцов, как ветром, выдуло наружу.
Огонь почти стих, лишь редко рвались мины.
- Цыган - к пулемёту! Которые с винтовками - с ним. Остальные - за мной, - распорядился Чупе.
Бойцы, пригнувшись, веером разбегались меж камней. Рус упал в удобную расщелину и уставился в поле, выставив вперёд винтовку-"поповку". Солнце всходило и било в глаза. Рус расстегнул нагрудный карман и одел солнцезащитные очки. В трёхстах метрах впереди на соседнем склоне вдруг появилась сгорбленная фигура, рванулась вперёд и тут же упала. Через секунду поднялась вторая... Слева раздался страшный мат и сразу застрочил пулемёт: Цыган взялся за дело.
Рус целился, стараясь подловить момент, когда поднимется очередной усташ, но скоро понял, что это бесполезно: фигурки появлялись в разных местах внезапно и тут же исчезали. И слева и справа стреляли, и он тоже начал стрелять туда, где мог притаиться враг, туда, где он только что исчез. Но что-то не заладилось у усташей, фигурки вдруг резво стали отходить назад.
- Ага-а! - взревел Цыган и, бросив пулемёт, принялся отплясывать какой-то дикий танец.
- Ложись, дурак! - здоровый как медведь Веко схватил его за шиворот и бросил на землю. И - вовремя: ударила ненавистная "Прага". Её "выступление" означало, что атака отбита.
- Давайте потихоньку назад, мужики, - негромко приказал Веко, - на очереди опять "концерт".
"Мужики" рванули в блиндаж, туда же подбегали бойцы с другого конца положая. Настроение изменилось: лица раскраснелись, глаза сияли.
- Так! - выступил на середину Чупе, демонстративно глянул на часы и, перекрывая грохот возобновившегося обстрела, возвестил:
- Уже час героически сражаемся с превосходящими силами противника! У кого есть ракия, сербы?
Чупе ("Чуб") любил ракию и красиво выражаться. Хлебнув по глотку, все опять расселись вдоль стен.
- И "Гвоздь" и "Вранович" тоже держатся!
- Подмога подойдёт максимум через час!
- Но почему не слышно нашей артиллерии?
- Как не слышно? Да на "Гвоздь" она лупила, уши прочисть!
- Точно, лупила на "Гвоздь"! Там, видно, по жарче...
- Ещё бы связь восстановить, тогда вообще кайф.
- А вот со связью - труба...
- Братцы, я засёк: за 15 минут упало 89 снарядов!
И крик наблюателя:
- Войско! К бою! Усташи прут!
И бросок из землянки на позиции.
И прорезь прицела, чётко узкая.
И отходящие усташи...
Противник нёс потери: вот одного поволокли на плащ-палатке, вот другого... вот ещё один стал отползать назад, зажимая плечо ладонью...
После второй атаки настроение упало.
- "Гвоздь" замолк!
- Основной удар на них...
И главный, не высказанный вопрос: погибли или ушли?
Нет подмоги. Связи нет. Зато на входе возникла сияющая физиономия наблюдателя Ильи:
- Братцы! Наша артиллерия бьёт!
Все высыпали в траншею. Над головой с приятным шелестом летели наши снаряды и рвались на позициях усташей. Артиллеристы стреляли на удивление точно.
- Не радуйтесь, ребята, - произнёс чей-то голос. - Это "Гвоздь" пал, они теперь нам помогают.
Наша артиллерия работала недолго, минут двадцать, но всё-таки отбить и третью атаку удалось без потерь. Отбили и четвёртую, но вернувшись в блиндаж, бойцы не могли смотреть друг другу в глаза: пал "Вранович". И справа и слева от "Чубрицы" наступила тишина.
- Что будем делать, мужики? - командир Чупе искательно заглядывал в физиономии семи бойцов.
- А что тут сделаешь? Теперь начнут обходить...
- Если уже не начали...
- Пятый час держимся... это не х... собачий...
- Если за два часа подмога не пришла, то её уже не будет...
- У нас не командиры, а скоты, я всегда это говорил...
- Рус, а ты что думаешь?
- Не знаю... - честно признался рус.
- Тогда уходим! - принял решение Чупе. - Ставте мины!
- Откуда у нас мины? - удивился Цыган.
- Гранаты ставте на растяжки, балбесы, - внезапно озлился Чупе.
Они уходили под треск пожара, думая, что оставляют положай. Но они сдавали противнику Книн и Краину.
ОКРУЖЕНИЕ
(Овечья долина, 10 утра, 4 августа 1995 г.)
Бравчев-долац, Овечья долина, представляет собой эллипсоидную чашу в обрамлении гор. На вершинах с трёх сторон уже были усташи. Оставался только один свободный проход - через село Коляны на Врлику, где располагался штаб 1-й горной бригады.
По дороге на Коляны стояло несколько грузовиков с миномётами на прицепе - миномётчики снимались с позиций. Здесь же находился грузовик с имуществом ротной канцелярии. Рус кинулся к кузову и, покопавшись, с облегчением извлёк свой рюкзак. Там хранились фронтовые журналистские материалы, судьба которых вызывала с утра непрерывную головную боль. Материалы были на месте. Рус одел рюкзак и запретил его себе снимать до тех пор, пока этот бардак не кончится.
- Надо провести разведку в направлении Долаца, посмотреть, что творится. Пойдёшь со мной? - обратился к нему командир роты Гойко Миливоевич.
- Пойду.
Группа из пяти человек двинулась вверх вдоль просёлочной дороги. Овчья долина горела, усташи били по площадям. Навстречу попадались разрозненные группы бойцов, пропылило стадо коров, которых гнали пожилой пастух и женщина, несколько крестьянских повозок со нехитрым скарбом, колёсный трактор... На вопрос, где усташи, все встреченные, как сговорившись, отвечали, что усташи "везде" и "всё горит", "надо быстрее уходить". О судьбе расположенного в дальнем конце долины села Бравчев-долац они ничего внятно пояснить не могли. А именно это в первую очередь интересовало разведку. Вскоре дорога стала пустынной. Вдоль обочины тянулся кабель. Входивший в группу высокий рыжеволосый связист периодически подсоединял к нему телефонный аппарат и капитан Миливоевич докладывал кому-то, что "пока нечего особенного" не видит. Подниматься в долину по узкой каменистой дороге под палящим солнцем было нелегко, времена группу накрывал артиллерийский залп, но на этом трудности и кончались. Через пару часов, никого не встретив, группа вышла к окраине села и залегла на опушке леса. Капитан достал бинокль. Село казалось вымершим. Миливоевич приказал русу и Илье Медаковичу, учителю географии из Книна, "выдвинуться вперёд метров на 50 и смотреть в оба".
Перебежками выдвинулись и залегли в кустарнике. Отсюда до крайней хаты рукой подать. Медакович, худощавый, седой, резкий в движениях, "смотреть в оба" не собирался. Улегшись лицом вниз от огня и посоветовав русу поступить также, он злобно принялся рассуждать о дураках:
- Нами командуют дураки. Запиши себе в блокнот и доведи до сведения русского читателя!
- А... на каком же уровне дураки захватили власть? - подрастерявшись, спросил рус.
- На всех! Буквально на всех, - замахал кулаком Илья. - Начиная вот с этого Миливоевича, дурака с четырёхклассным образованием, и кончая шишками на самом верху.
- Кулак бы для усташей приберёг... Причём здесь образование? На войне другие измерения.
- За усташей не переживай, они своё возьмут, раз им в помощь наши идиоты.
Илья приподнялся и уточнил по-русски: "О-сё-лы..."
- Так уж и ни одного умного человека?
- Ни-ни. Имеется большое количество полоумных. Книн, считай, сдан, война проиграна. Не веришь?
- Не так шустро! Мы ещё, по сути, и не воевали.
- А ты, наивный, значит думаешь, что они дадут нам по-настоящему схватиться с усташами? Ну уж нет! Они ведь не только дураки, но ещё и предатели. Вопрос: Родина или деньги - для них не вопрос...
В лесу справа от села явственно послышались голоса. Так перекликаются идущие в цепи люди.
- Илья! Голоса в лесу!
- Усташи, мать их! Миливоевич, усташи! - заорал Илья, открывая огонь из автомата.
Рус отцепил от пояса гранату и швырнул на голоса. В ответ раздались очереди.
- Отходим! Вы, двое, прикрывайте! - скомандовал капитан, исчезая с бойцами в лесу.
- Пошёл вон! Рус, бежим!
- Не побегу, - заупрямился рус как мальчишка.
- Ладно, пошли шагом. Усташи уже носом землю роют, им на рожон лезть ни к чему, они своё и так возьмут, - рассуждал Илья, шагая между деревьев.
Рус прислушался. За спиной действительно было тихо. Но через секунду жаркий слоистый воздух рассёк скрежет и вой десятков снарядов.
- Вибээр(26), ложись! - крикнул, падая, Илья. Рус метнулся за валун, ощутив удар в плечо и по затылку. Снаряды лопались, изрыгая дым и пламя, земля качалась, как люлька ребёнка...
... Он поднялся посреди изуродованного, горящего леса и побрёл, не разбирая дороги. Но постепенно пелена перед глазами стала таять и он с удивлением обнаружил себя одного среди звенящей зелёной тишины.
- Илья, - позвал он, озираясь, - Илья! Илья!
"Заткнись, кричать опасно!" - ожгла мысль. Как бы в ответ сзади и справа раздались автоматные очереди. «Так. Кто виноват и что делать?» - усмехнулся он, бросаясь за куст. С трёх сторон усташи и только в какой-то четвёртой стороне где-то есть узкий проход на равнину через село Коляны. Весь ужас в том, что он никогда не видел карту, а значит, умение ориентироваться по солнцу здесь ничего не даст: где Коляны? - на западе, на юге... ? Три против одного: маячит плен. Выбросить винтовку, солдатскую книжку, оставить загранпаспорт, журналистское удостоверение? Если возьмут, что смогут предъявить? Журналист, вчера прибыл на фронт, хотел написать репортаж. Тут началось... Почему в военной форме? Опасался снайперов...
Версия ничего себе. Если сразу не шлёпнут, потом можно выкрутиться. Но надо уничтожить материалы. За такую писанину расстреляют без разговоров: у хорватов на этой войне уже есть опыт безнаказанного убийства российских журналистов. А то что прочтут в момент, сомневаться не приходится: в социалистической Югославии русский язык был обязательным предметом даже в школе. Но для журналиста уничтожить материалы, всё равно что для моряка потопить родной корабль. И вообще: нечего пытаться перехитрить судьбу - глупое и безнадёжное дело. Он скинул с плеч вещмешок, достал материалы. Каждый (опыт!) писался под копирку. Первые экземпляры в целлофановом пакете он сунул под рубашку, вторые оставил в вещмешке. Он сделает всё, чтобы они пришли к российскому читателю. А не дойдут, значит, такая у них судьба.
В сторону Колян должно быть общее понижение местности, раз там выход на равнину. Туда же должна вести основной огонь хорватская артиллерия. Он ещё полежал, приглядываясь и прислушиваясь, затем осторожно поднялся. Медленно двинулся, стараясь придерживаться избранного направления...
... Шли по лесу три бойца. Шли ходко, уверенно, не смотря по сторонам. На правом предплечье последнего шеврон с двуглавым орлом. Свои! Рус негромко окликнул их, выходя из кустов. Они не замедлили шаг, оглянулся только один:
- А, рус! Уходим!
Это были местные парни. Они шагали сквозь, казалось, непроходимую чащу, которая в последний момент расступалась, обнажая тропу. То справа, то слева, то спереди, то сзади вдруг вспыхивала беспорядочная стрельба, над головой шепелявили мины. Парни ни на что не обращали внимания, лишь временами дружно бросались на землю, когда снаряд разрывался слишком близко. Несколько раз пересекли дорогу, однажды увидели крытый грузовик с огромными красными крестами по бортам. Он одиноко стоял у обочины. Подошли. В кузове двое раненых, за рулём весёлый водитель:
- Драпаете, пехота?
- Приходится. А ты чего здесь стоишь?
- Езжу туда-сюда по дороге, может ранен кто-где лежит. Или убит.
- А чего один? Где санитары?
- Так драпанули все, как вы.
- Усташей не боишься?
- Бензин есть, удеру.
- Кроме нас никого не видел?
- Несколько групп прошло. Все уходят на Коляны.
- Ну бывай. Не зарывайся. Чуть что, мотай и ты.
Дальше дело пошло веселей. К группе по одному, по двое-трое стали присоединяться отставшие бойцы, несколько групп двигалось параллельно. Уже смеркалось, когда вышли к Колянам. Здесь он встретил Илью Медаковича. Тот после залпа "вибээр" сам мало что соображал и долго выходил в одиночку.
Обнялись. Илья сказал:
- Завидую тебе, Юра. Как добежим до Босны, домой поедешь. Ну а у нас дома уже нет. Но они - жест в сторону бойцов - ещё этого не знают.
- Да брось ты, Илья! Вот вбил в голову... Ну сдали Овечью долину, там всего два села. Будем оборонять Врлику! Тут Босна подоспеет...
- Эх, Юра, объяснял я тебе, объяснял, а ты так ничего и не понял. Дурацкая оборона дураков стоит столько же, сколько сами дураки.
ОТСТУПЛЕНИЕ
(Село Коляны, 19 часов 04. 08. 95г.)
В Колянах погрузились на грузовики, выехали на шоссе Драгович - Врлика. Бойцы в кузове вяло переговаривались:
- Гонят нас как детей...
- Пал весь левый берег Цетины...
- Говорят в Книне 5 тысяч солдат в казармах...
- Где наша авиация?..
И лишь одни артиллеристы были горды и велеречивы:
- Пехота вшивая! Побежали! Берите с нас пример! У нас на позициях земля кипела от разрывов. Мы до последнего снаряда... Что уставился, балбес? Иди, иди, найди хоть один снаряд!
И действительно, три прицепленные к грузовикам гаубицы не имели боеприпасов. По шоссе двигались первые беженцы - крестьяне на тракторах с прицепами. В прицепах семьи и имущество вповалку. Женщины укоризненно качали головами вслед обгоняющим военным грузовикам.
Переехали мост через Цетину и остановились на холме. Приказ - оборонять мост. Враг шёл с востока, от Динары. За спиной в 4 км - Врлика со штабом бригады. Грузовики ушли за снарядами для гаубиц. Рус оглядел позицию и понял: держаться здесь невозможно: местность совершенно не подготовлена к обороне, на холме лишь несколько полуразрушенных домов. За ночь, допустим, можно отрыть окопы, если начать сейчас. Но никто даже не пытается. Кроме того, враг подходит и с юга. о Потравле, по шоссе вдоль правого берега озера Перуча. Идёт как на параде: перед ним ни одного оборонительного рубежа. Что краишники делали четыре года?..
Короче, через пару часов смотали удочки с холма и, обгоняя беженцев, рванули в сторону Книна. Не доехав километров 15, куда-то свернули, попрыгали с гузовиков и тут же упали в траву - спать.
Среди ночи раздалось:
- Войско, покрет!
Кричал совсем молодой незнакомый командир, своих командиров уже давно не видно. Бойцы стали подниматься, протирая глаза.
- Надо идти на усташей, вступить в бой! У нас же есть оружие. Разве мы боимся борьбы? - с жаром убеждал юный офицер.
Никто не возражал. Быстро погрузились в два оставшихся грузовика, выехали на шоссе. Тотчас откуда-то из темноты вынырнул "пинц" и оттуда что-то крикнули. В ответ из кабины головного грузовика раздался страшный мат и машины развернулись в сторону, противоположную противнику - на Книн.
КНИН
(3 часа ночи 5 августа 1995г.)
Город окутан плотной тьмой, не светится ни одного окошка, ни фонаря, ни витрины, ни рекламы. Улици пустынны. Зловещая настороженная тишина. Грузовики тормозят в центре, у казармы имени народного героя Славко Радича. Ворота - настежь. Никого. Бойцы спрыгивают на асфальт и исчезают в темноте. Остаётся один шофёр. Рус ничего не понимает.
- А чего здесь понимать, - морщится шофёр, - конец Книну. В городе никого нет, ещё вчера в семь вечера объявили эвакуацию. Подогнали автобусы, всякий транспорт и вывезли людей.
- А... штаб армии?
- Никого.
- А правительство?
- Никого.
- А куда же бойцы побежали?
- По домам, семьи смотреть.
- Что же теперь делать?
- Садись в кабину, рус. Будем догонять штаб бригады. Он в Паджене, в 10 км за Книном.
- А ждать народ?
- Бесполезно.
Проехали ночным городом. Ни души. На двери домов, магазинов, на окна опущены решётки, жалюзи. Повсюду брошенный транспорт: легковые автомобили всех марок, мотоциклы, мопеды...
- Нет бензина, - комментирует водитель.
Горят отдельные дома, мечутся сполохи пожаров. Огонь никто не тушит.
Могильное безмолвие. Плотно зашторенные окна. Но не покидает ощущение, что нас рассматривают. Из темноты за нами наблюдают чьи-то недобрые глаза. Кто-то притаился за запертыми дверьми, ждёт усташей...
- Уже дважды усташи бомбили и обстреливали город, - сообщает водитель.
На выезде рус вспомнил: на местном кладбище осталась могила русского добровольца Игоря Якубовского. Что теперь с ней будет?
Стали попадаться отдельные группы бойцов, водитель тормозил и сажал всех в кузов. Шоссе на Паджену забито беженцами из окрестных деревень. Грузовик медленно прокладывает себе дорогу. За спиной слышаться глухие удары: усташи опять обстреливают Книн.
А где, к чертям собачьим, всякие там ООН, "миротворцы", ещё вчера мозолившие глаза: плюнь в собаку, а попадёшь в "миротворца"?!
Паджена, 10 км севернее Книна
(5 часов утра 5 августа 1995г)
Это маленькая железнодорожная станция. Так как пути ржавеют и зарастают бурьяном уже пятый год, то и станция в таком же состоянии. Штаб бригады эвакуируется. Идёт погрузка канцелярии - бойцы выносят рулоны карт, большые железные ящики, стулья, матрацы, одеяла и т.п.
Рус подходит к полковнику Пувача, представляется и спрашивает, как быть дальше.
- Слышал о тебе. Ты сражался на Динаре? Плохо дело, брат. Уходим на Лику, там будем организовывать оборону. Давай со штабом.
Лика, 30 км севернее Книна
( 9-00 5 августа 1995г)
Небольшой городок на границе с Босной. Здесь кончается Респубика Сербская Краина. Ни о какой "обороне" не может быть и речи. Грузовик штаба бригады сиротливо стоит среди деревьев, а мимо плывет сплошной поток беженцев. Только сейчас рус начинает осознавать масштабы трагедии. От края до края широченного восьмиполосного шоссе медленно, в одном направлении, впритык к друг другу движутся трактора с повозками, автобусы, битком набитые людьми, легковушки, высокобортные грузовики со скотом, красные пожарные машины, автолавки, рефрежираторы, гужевые телеги, островками - самая разнообразная военная техника. Вот прошла колонна из десяти танков, последний волочит на буксире "мерседес"... два мостоукладчика, несколько (5-6) ЗСУ... ПТ-76... гаубицы, миномёты, БТРы, орудия...
- Да с такой техникой против НАТО воевать можно, - в сердцах бросает стоящий рядом солдат.
А это ещё что? Ба! Величественно следуют три гусеничные ракетные установки. На двух по две огромных зелёных сигары, на третьей - одна. Пять ракет всесокрушающей мощности! Было бы весьма уместно выпустить их по скоплению усташей на Динаре 3 августа!
- Издаййя, - бормочет солдат, - издаййя!
Измена! Самое популярное теперь слово. Слово, которым тысячи лет оправдываются все поражения всех армий. И действительно, сейчас оно первое приходит в голову. Эвакуация десятков тысяч людей из Книна проведена исключительно чётко, организовано, в сжатые сроки. Такое впечатление, что её ждали, готовили. А эти пушки, ракеты, танки, тысячи вооружённых людей? Почему никто не выводит их на обочины, не сколачивает в подразделения, не организует оборону? Почему отступающая армия не взрывает за собой мосты? - гигантские, по нескольку сот метров, мосты через непроходимые ущелья. Взорви один такой, посади горстку бойцов с пулемётами, разверни в тылу несколько орудий и можно держаться до конца света!
По колонне, леденя души, пополз уникальный слух: Караджич отказался принимать беженцев: пусть, мол, воюют, а не бегут! По мнению руса слух совершенно пустой, но его появление свидетельствует о некоем коллективном комплексе вины. И с "изменой" не всё просто. За четыре года войны не удосужились оборудовать ни одну запасную линию обороны. В Босне такие линии подготовлены, рус сам видел. Кто мешал здесь? Выходит, четыре года республикой правили предатели?
Безостановочно течёт поток беженцев. Рус напряжённо вглядывается в лица, пытаясь определить, зафиксировать некое общее или преобладающее выражение. По его разумению, это должна быть печать отчаяния и покорности судьбе. Ничуть не бывало! Спокойная озабоченность - вот что написано на лицах. И возникает ощущение: люди давно знали, что их ждёт и внутренне были к этому готовы. Рус подходит к беженцам и задаёт один и тот же вопрос:
- У вас есть надежда вернуться домой?
И ответ получает один:
- Мы не знаем, что будет дальше.
Лица, лица, лица, лица... в колонне преобладает чёрный и защитный цвета. В чёрном - женщины, чьи мужья погибли. Босая старуха на телеге, закусив губу, смотрит в даль, вокруг внучата с огромными ломтями переспелого арбуза, мужик, лысый как бильярдный шар, суетится у заглохшего трактора, из прицепа выглядывают раз, два, три... одиннадцать голов! Две или три семьи... "Лада", доверху набитая хламом, за рулём солдат, рядом бледная молодая женщина бережно прижимает к груди ребёнка... Глубокий старик в строгом чёрном костюме, с алебастровым лицом, с широко раскрытыми, понимающими глазами: он уже видел такое полвека назад... Пацан в кузове играет с винтовкой... две пятнадцатилетние девчонки отчаянно строят глазки... На земле солдат лицом вниз, он плачет. В сознании всплывают строчки из детства, из шестидесятых, про Испанскую войну:
"А мы, мальчишки в кинозале,
Смотрели вновь, в который раз,
Как языки огня лизали
Разбитый бомбой школьный класс,
Как рядом дети и старухи
Брели, понурые, в пыли...
И мы, блестя глазами сухо,
Простить такое не могли..."
Не могли!!! И не простили, тогда, в 30-х - 40-х. А мы? Мы росли добрыми, справедливыми мальчиками и девочками. Мы даже не подозревали, что живём в "чудовищном тоталитарном государстве". А кто-то среди нас уже тогда грел камень за пазухой...
"Не заводись!" -приказал он себе. Дверь здания напротив сотрясается от града ударов. Её осадила группа бойцов. Наконец, дверь не выдерживает. Там какой-то магазин. Бойцы несут ящики с пивом, ракией, блоки сигарет, консервы, конфеты... Штабные наблюдают за происходящим с выражением "и хочется, и колется, и мамка не велит". Наконец двое не выдерживают и со словами "всё равно усташам достанется", исчезают в двери. Поздно! На долю штаба 1-й горной бригады досталось лишь два ящика сухого вина. Только в пять вечера тронулись. Разумеется, ни о каком "арьергарде речи быть не может: с просёлков на шоссе вливаются всё новые массы беженцев и штабной грузовик медленно плывёт в общем потоке.
Шоссе Книн - Петровац,
(рассвет, 6 августа)
Вдоль обочин горят "фиаты", "заставы", "лады", "вольво", "пежо", "мерседесы" и проч. Когда кончается бензин, владельцы перегружают вещи на проходящий транспорт (проблем нет, останавливаются по первому знаку), откатывают легковушку в сторону и поджигают.
АА вот дела посерьёзнее: горят танки Т-34 - один, второй, третий... подожжены по той же причине - нет горючего, слили в другие танки. Вот так. Плод "неэффективной" плановой экономики, легендарный танк 2-й Мировой дожил в действующей армии до 6 августа 1995 года!
Двигаемся в час по чайной ложке. Питаемся на ходу, как попало - консервы, галеты... Силы поддерживает ракия: один-два глотка не больше; больше - будет плохо, а так - в самый раз. Усталые разговоры: - В Пероваце остановимся. Перегруппируемся. И на усташей!
- Дрниш и Бенковац ещё держатся...
- Говорят, Мартич где-то в колонне.
- Дудки, он уже небось в Баня-Луке, вперёд всех убежал.
- Мы тоже хороши...
- Всё правильно говорит Шешель(28), что ни слово, то в точку!
- Говорить все мастера...
- Слыхали, мужики? 7-го Корпуса больше не существует. Мы теперь 2-й Краинский корпус!
- Краинский корпус без Краины. Впереди беженцев бежим...
- То всё политика, политика... Говорят, Книн на Сисак обменяют. Сисак близко к Загребу стоит, наша артиллерия достаёт. Они нам Книн, мы им Сисак. Потому и мосты не взрывают.
- Значит, решили с усташами договориться. Ну-ну.
- А на Восточную Славонию они не нападут. Там русская "Луна" стоит. Как шарахнет...
"МиГ" появился внезапно, блеснул серебром обшивки и дал залп. Люди не успели испугаться. В середине колонны раздался страшный грохот и в небо пополз прямой чёрный столб дыма. Где-то вверху он складывался в безобразный гриб. Навстречу усташу от колонны взметнулась "Стрела-2", но ушла в сторону. "МиГ" исчез. На дороге горел шестиосный грузовик с прицепом и рядом крохотный "фольксваген". Восемь трупов.
Баня-Лука, 300 км с-з Книна
(10 часов утра 8 августа 1995г)
На гладком, мощёным белым камнем плацу казармы "Козара" остатки 1-й лёгкой горной бригады сдавали оружие.
Рус разрядил винтовку-"поповку", зажал в кулаке оставшиеся девять патронов, громко назвал номер оружия и аккуратно положил его в общий ряд. Патроны ссыпал в ящик.
Вышел на улицу. Один из красивейших городов Югославии, Баня-Лука сейчас представлял собой гигантский лагерь беженцев. Во всех парках, скверах, просто под деревьями стояли машины, повозки, лежали, сидели, ходили, переговаривались люди. То и дело громко назывались фамилии:
- Трудич! Кто видел семью Трудич?
- Деспичей не встречали? Деспичей из Кукара?
- Послушай, Божо, да твои вон там сидят.
- Где!!!
Непрерывно звучал динамик. Диктор тоже называла фамилии, места встреч. С бортов машин раздавали хлеб и консервы. Рус миновал сквер и вышел на магистраль Баня-Лука - Белград. По шоссе длинной лентой ползли машины и трактора беженцев. Но здесь картина изменилась: теперь колонна занимала лишь свою, правую часть шоссе. Над ней непрерывно висели вертолёты, постоянно курсировали санитарные машины. На перекрёстках юноши и девушки с большими красными крестами на груди и спине раздавали хлеб, пакеты с едой. Пройдя несколько километров, рус, наконец, нашёл место в в огромном грузовике, где ехали две семьи. Приняли его как родного, накормили, угостили ракией, принялись расспрашивать о бое на Динаре. А что тут скажешь...
Белград,
(9 августа 95г.)
Прощаясь, долго жали друг другу руки. Пути расходились: они - в лагерь беженцев - стоять в очередях за похлёбкой, за гуманитарной помощью, за пособием; он - домой, в Россию, где тоже не сладко, но всё-таки как-то пока можно существовать.
У. Любимая женщина.
(Самара, 14 августа 95г.)
Она открыла дверь и отступила на шаг, вглядываясь. Он стоял, подпирая косяк, в странного покроя защитном плаще. Из кармана торчала бутылка водки. Он тоже несколько секунд присматривался, без улыбки разглядывая её. Наконец разомкнул губы:
- Свой день, свой праздник возвращения к тебе я праздновать пришёл.
- Вот и проходи, проходи, не стой на пороге, - засуетилась она. Он шагнул в квартиру и неловким, полузабытым движением обнял её, уткнувшись лицом в душисты волосы. Она прильнула всем телом, шепча:
- Ты же два дня назад приехал, почему сразу не пришёл?
- Я... отдыхал, - сказал, и тут же насторожился:
- А ты откуда знаешь, когда я приехал?
Она лукаво улыбнулась:
- Я всё знаю о тебе, милый.
- А конкретно?
- Тебя видели на вокзале.
- Значит, вы тут всё видите, всё слышите, всё знаете... Молодцы! Давай стаканы!
Она накрывала на стол, поглядывая на него с нежностью и опаской. Осторожно спросила:
- Ну, как съездил?
- Нормально.
Он сидел, уставаясь недвижным взглядом в одну точку. И она не выдержала, зарыдала, бросилась к нему, обвила руками:
- Да, да, мы тут смотрели телевизор... Это ужасно, ужасно... Но всё позади, всё кончилось, слышишь, кончилось! Я тебя больше никуда не отпущу!
- Конечно, конечно, - он целовал её лихорадочно и жарко, до боли в губах, - конечно, конечно, всё кончилось...
... Он проснулся внезапно и сразу же наткнулся на испуганный взгляд:
- Тебе снилось что-то страшное, милый?
- Нет, ничего, всё нормально.
- Но ты всё время вздрагиваешь во сне...
- Вот как? Это пройдёт.
Он притянул её к себе и уткнул лицо в ямочку между грудей. По телу разливалось тепло уюта и покоя.
Но тлела точка, тлела точка, и погаснуть не могла. Долго ещё ночами заходил от солнца на колонну серебристый самолёт... Он просыпался.
"Эта банда там, в Кремле, хуже, чем сто гитлеров! Ведь они как бы свои. Их обслуга среди нас, как микробы..." И тяжёлая вязкая ненависть лавой ползла из сердца, заполняя каждую клетку тела.
"Боже, как я ненавижу их!!!"
Он знал, что бой, начавшийся 4 августа на Динаре, теперь кончится нескоро. Он отдыхал, приклонив голову к плечу спящей женщины.
Самара, 20. 08. 95г.
ПО КОМ ЗВОНИТ КОЛОКОЛ
АНАТОМИЯ БАЛКАНСКОГО КРИЗИСА
" НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК" КАК НАСЛЕДНИК ГИТЛЕРОВСКОГО "НОВОГО ПОРЯДКА"
Изначальным и вечным движителем человечества к вершинам процветания, несомненно, является противоборство добра и зла (варварства и культуры, например. Исторический обзор геополитических битв в рамках этого противоборства не входит в задачу автора. Но совсем без истории не обойтись).
К Х|Х веку в основном завершилось многовековое геополитическое противостояние между кочевым и оседлым миром. Часть кочевников была ассимилирована или рассеяна (гунны, булгары, половцы...), часть под флагом новой религии освоила захваченные земли и создала государства (венгры, арабы, турки...). С этого времени движение Европейского континента по тернистой тропе исторического прогресса определяется, в основном, противостоянием двух цивилизаций - Западной и Восточной, в религиозной форме - православием и мусульманством, с одной стороны; католицизмом и протестантством - с другой. Это разные культуры, с разным мироощущением, миропониманием, системой ценностей и приоритетов, хотя и развиваются они в тесном единстве.
До середины Х|Х века доминировала западная культура как в военном (колониальные захваты), так и в научном, в эконмическом отношении, в становлении передовой общественно-политической мысли (марксизм, появление активной социал-демократии...). Однако к концу столетия в духовном саморазвитии Запад в значительной мере исчерпал себя. Тем не менее новый, купающийся в роскоши буржуазный класс за время своего безраздельного господства сумел внедрить в сознание масс населения свои приоритеты - стремление к финансовому успеху и максимальному комфорту, как смыслу жизни; нравственный конформизм, общественную глухоту; процесс прогрессировал, обостряясь: "Бог за всех нас и всякий за себя", "нравственно всё то, что работает на нас", "умри ты сегодня, а я завтра" и т.п. Проникновение старых как мир, "новых ценностей" ( их сегодня называют "западными ценностями", "западным образом жизни") вместе с развитием капитализма шло и в Россию. Но здесь их неумолимое насаждение молодым активным классом натолкнулось на резкое неприятие русской интеллигенцией, и, главное, широкими слоями православного и мусульманского населения. Духовное сопротивление вызвало поиск альтернатив и выразилось в подъёме революционного движения, приведшего 7 Ноября 1917 года к полному уничтожению "западных ценностей" и вызвавшего их к жизни капиталистического способа производства. Великая Октябрьская социалистическая революция провозгласила создание высшей человеческой цивилизации, основанной на вечных и нетленных достижениях человеческого духа: дружбе и братстве, патриотизме, равенстве, человеколюбии, взаимопомощи.
Запад отреагировал. Попытка Гитлера установить "новый порядок" есть попытка обновления дряхлеющих "западных ценностей" путем привнесения к культу денег культа силы и агрессивности. Лишь народы к востоку от Одера подлежали уничтожению или обращению в рабов. Что касается т.н. "преследования евреев" ( термин Нюрнбергского процесса: никакого "холокоста" в его материалах нет (см. "Нюрнбергский процесс", т.5, (Материалы о военных преступлениях), с. 633 "Преследование евреев"; Москва, "Юридическая литература", 1991.), то это "преследование" вызвано действиями сионистской верхушки в 20-х годах ХХ столетия, после поражения Германии в 1й Мировой войне, направленных на полное разорение страны и захвата власти путем диктата СМИ и банков: массовая нищета населения, высочайшая безработица, гиперинфляция, открытое глумление над национальными чувствами, привитие "чувства вины" за само существование народа. Всё это повторилось с зеркальной точностью в 90-х годах в СССР после его поражения в "холодной войне". Сегодня сионисты искренне считают себя победителями, а страну окончательно повергнутой в прах. В честь своей "победы" они устроили несколько показательных зрелищ, чтоб народ понял, кто теперь в доме хозяин; например, недавно они по центральному каналу ТВ устроили пиршество: рассевшись с большими ложками вокруг стола, на который они водрузили тело Ленина в виде сладкого торта в натуральную величину, они принялись со смаком уписывать его на глазах изумлённой страны; через некоторое время пиршество продолжилось в Колонном зале Кремля, вылившись в нестоящий шабаш...
Вопрос установления "нового мирового порядка" встал в повестку дня Запада сразу после крушения гитлеризма (фултонская речь Черчилля - иконы россиянских юрких). В основе лежал несложный арифметический расчёт: для распространения "западных стандартов качества жизни" на всё человечество, мировых ресурсов не хватит (сегодня только США потребляют 40% добываемого на земном шаре сырья. Уверен, что скоро выяснится: а на Западную Европу тоже не хватает... с соответствующими последствиями). То есть "западными стандартами" должны наслаждаться только "трудолюбивые нации", остальной мир предназначен поставлять им сырьё, ресурсы и бесплатную рабочую силу. Именно здесь и таится вопрос о жизни и смерти "западной цивилизации": ведь снижение привычного качества жизни вызовет революционное свержение плутократии.
Но духовная мощь России и народов в орбите русского мира препятствует установлению НМП.
Тут надо отметить, что вожди и идеологи Восточной цивилизации (мировой системы социализма) при реализации провозглашённых гуманных принципов всеобщего братства и благоденствия допустили ряд экономических просчётов стратегического характера, приведших, в частности, к самому болезненному явлению для народа: к образованию т.н. "дефицита" товаров и услуг при гигантских промышленных мощностях. Иными словами, не смогли материально обеспечить эти принципы, хотя всё для этого имели. Что и позволило западной пропаганде и местным юрким выставить лидеров коммунизма в глазах народов как "лгунов", в лучшем случае, как "неумных утопистов".
Итак, к середине 80-х для Запада создались все предпосылки для практической обкатки теоретических разработок установления НМП во главе с мировым финансовым капиталом. Поскольку главная стратегическая цель - уничтожение СССР, то полигоном избрана его идеальная проекция - Социалистическая Федеративная Республика Югославия(СФРЮ).
Другая причина - сербский народ - носитель не меньшей духовной мощи, чем русский, но он малочисленнее. Не поставив его на колени, нечего и думать о серьёзном противоборстве с Россией.
Третье: Балканы - стратегический перекрёсток мира, обладание которым означает контроль над значительной частью Восточной и Южной Европы, Передней Азии и Северной Африки.
Существенная причина - наличие глубочайших исторических и религиозных противоречий в регионе. В частности, в период 2-й Мировой войны т.н. "независимое государство Хорватия"(НГХ) проявило себя идеальным безотказным инструментом утверждения "нового мирового порядка" на Балканах с помощью предельно человеконенавистнических средств: массовыми казнями и изощрёнными пытками усташами было уничтожено 1,5 миллиона сербов из 1,8 млн. общих потерь Югославии во 2-й Мировой войне.
Итак, сценарий расписан, отдельные элементы опробованы (в Чехословакии, Польше, Венгрии, Анголе, Никарагуа и проч.). Настало время приступить к последней комплексной отработке всех его элементов на полигоне под названием "Югославия" перед решающим штурмом главного бастиона Восточной цивилизации - СССР-России.
1. Дьявольский сценарий в действии.
В материале "Боснийский узел" я достаточно подробно исследовал механизм развязывания гражданской войны на территории Боснии и Герцеговины (БиГ). Фундаменталистский мятеж там вспыхнул на год позже фашистского путча в Хорватии, т.е. был проведен по уже отработанной схеме с некоторыми "усовершенствованиями", а, значит, нет необходимости в столь же подробном исследовании. Однако узловые моменты напомню.
ПЕРВАЯ ФАЗА (10-15 лет до первых выстрелов): проникновение будущих "борцов за демократию" в СМИ с помощью обильной социалистической риторики, безмерного выражения преданности и любви к руководству.
Далее: установка контактов с Западом (в основном через эмигрантские, диссидентские организации и издания, т.н. "культурный обмен" и проч.), негласная самоорганизация в форме поиска единомышленников. Психологический ключ таких поисков - осторожные разговоры в "непринуждённой обстановке", о том, что на Западе "живут как люди" и т.п.
Иными словами, в этой фазе идёт формирование ударных сил "пятой колонны". Её рекруты вербуются, в основном из "обиженной", "непонятой", "обойдённой" интеллигенции, чья ленинская характеристика ("это не интеллигенция, а говно") продолжает подтверждаться все последующие, после сказанного, десятилетия. Характерный стереотип поведения - громогласная, показушная, прямо-таки фанатичная преданность "социалистическому образу жизни" и запуск через СМИ пробных шаров в виде словечек "улучшить", "обновить", "модернизировать" и, наконец, "реформировать".
ВТОРАЯ ФАЗА (2-3 года до первой крови). Тотальный захват СМИ, т.е. полное блокирование любых альтернативных точек зрения и жесточайшая информационно-идеологическая и психологическая война против "режима".
Обязательные элементы такой войны:
1. Дискредитация отдельных (знаковых) лидеров недавнего прошлого.
2. Дискредитация "тоталитарного прошлого" с переходом к охаиванию и фальсификации опорных исторических событий в национальном самосознании народа с целью его разрушения и "перекодирования".
3. Дискредитация сегодняшних руководителей государства, как "наследников коммунистической тирании".
4. Психологическая война против "имперской нации": обвинения в "склонности к фашизму", надругательство над исторической памятью народа, его культурным наследием. Особую активность здесь проявляют жидофашисты, "внезапно" оказавшиеся прекрасно оснащёнными и организованными под вывесками различных "культурных центров", "обществ возрождения", "отрядов защиты синагог" и т.п.
Смысл этого - базового - этапа: полное морально-психологическое подавление "имперской нации" путём привития "комплекса вины", "неполноценности", т.к. в ходе подготавливаемого захвата власти именно "этот народ" выставит основные кадры бойцов - защитников "комунно-фашистского государства".
5. Высокая активность различных титулованных "экономистов", дезорганизующих экономику под лозунгом "необходимости реформ".
28 февраля 1989 года в Книне, столице сербского анклава республики Хорватия состоялся первый массовый митинг в защиту чести и достоинства сербского народа против разнузданной антисербской кампании в СМИ Хорватии.
ТРЕТЬЯ ФАЗА. Непосредственная подготовка к вооружённой борьбе. Имеет следующие этапы:
1. Милиция, к тому времени уже "национальная", по сути превращается в штурмовые отряды "молодой хорватской демократии".
2. Воспитание массовой политической армии "свободы и демократии":
- осквернение могил, памятников (сначала "коммунистическим вождям", потом героям антифашистской войны, а затем уже выдающимся деятелям сербской истории, науки, культуры...);
- различные виды террора против квартир, частной собственности (поджог автомобилей, дверей квартир, битьё стекол и т.п.);
- физический террор против сербского населения - от индивидуального к массовому.
Цель всех этих действий - озлобить людей, создать атмосферу национальной непримиримости, отрезая всякие пути к примирению.
Особая фаза - террор против ЮНА:
- пропагандистская очернительная кампания;
- срыв призыва в армию;
- хулиганские нападения на военнослужащих-сербов и членов их семей;
- экономическая блокада военных городков, военных объектов, воинских частей (отключение света, воды, связи, воспрепятствование подвозу продовольствия и т.п.);
- поощрение массового дезертирства военнослужащих несербской национальности, кражи оружия и боеприпасов;
- взятие казарм в "живое кольцо" ""протестующего населения";
- вооружённые нападения на военные объекты.
||. Мероприятия правительства Югославии по преодолению кризиса и причины их неэффективности.
Итак, спираль противостояния раскручивалась. Вот отдельные эпизоды:
9 июля 1989 года в Далматинском Косово у православной церкви Лазарице состоялись торжества по случаю национального праздника сербов - 600-летия Косовской битвы. Культурно-развлекательная программа была прервана вмешательством хорватской полиции, 20 сербов арестованы.
В этот день прошли аресты и в других населённых пунктах.
24 февраля 1990 года на массовом митинге в Загребе нынешний всенародно избранный президент Хорватии, а тогда председатель Хорватской демократической партии Франьо Туджман объявил о цели ХДП - "создание независимого хорватского государства как преемника Независимого Государства Хорватия (НГХ) 1941-45 г.г." Т.е. нацистский характер будущего государства провозглашался открыто.
В ответ сербское население начинает самоорганизовываться: сербские општины (районы) Хорватии один за другим заключают между собой союзы самозащиты.
3 июля 1990г. Книнская милиция направила в МВД Хорватии письмо, в котором отказалась вывесить над своим Управлением флаг фашистского (усташского) НГХ времён войны - "шаховницу", под сенью которой тогда было вырезано 1,5 млн сербов, евреев и цыган. Отказалась она и нашить на форму усташские эмблемы того времени. Через два дня в Книн явился министр МВД Хорватии Больковац с карательным отрядом, но 5 тысяч сербов, вооружившись чем попало, пришли к зданию Управления. Министр убрался восвояси.
22 декабря 1990г. Хорватский "сабор" (парламент) в Загребе отказался предоставить сербским районам автономию и объявил сербов "национальным меньшинством" в Хорватии.
(Тут надо пояснить важнейший момент: сербы в Хорватии, как и в БиГ, не переселенцы, они жили там испокон веков. Сербы и хорваты этнически один народ, у них общее происхождение - сербское. Но часть сербов, попав в средние века под колониальное иго католической Австрии, холуйски приняло религию завоевателей и превратилась в хорват. Если не считать четырёхлетнего (1941-1945г.г.) существования людоедского гитлеровского протектората НГХ, чьи два отдельных корпуса творили дикие бесчинства на оккупированной территории СССР, самостоятельных государственных образований на этой территории не было.)
Кризис нарастал как снежных ком.
31 марта 1991г. хорватский спецназ атаковал сербские положаи (сторожевые заставы) в районе Плитвицких озёр, но был отражён. Обе стороны понесли потери. Эта дата - начало многолетней кровопролитной гражданской войны на Балканах.
Ну а что же руководство Социалистической Федеративной Республики Югославия? О! Оно принимало "решительные меры". Например, 9 января 1991г. "указ" о разоружении всех незаконных вооружённых формирований на территории страны. Думаете, как у нас, на бумаге остался? Нет. ЮНА получила приказ и приступила к его выполнению. Беда только в том, что в одном месте разоружили, допустим, роту, а в другом уже три опять вооружены до зубов: граница с Австрией оставалась открытой и заткнуть этот фонтан оказалось невозможным. За нелегальный ввоз оружия союзные власти пытались "привлечь" министра обороны Хорватии Шпигеля... с понятным результатом.
Издали "указ" о демобилизации резервного состава хорватской милиции... И ещё много всяких решений и... действий! Уже в марте 91-го ЮНА была приведена в полную боевую готовность. 3 октября правительство СФРЮ объявило состояние непосредственной военной опасности. Армия начала бои в защиту территориальной целостности государства. Бои эти с первых же дней приняли успешный характер, бандформирования стали некрасиво разбегаться, сепаратистский мятеж фактически захлебнулся... В этот момент, при попустительстве Кремля, напрочь отбросив миролюбивую риторику, в ход событий стремительно вмешалось "мировое сообщество", для начала подняв вселенский вой о "сербских агрессорах": к декабрю ЮНА вынуждена была уйти за Дрину, на территорию собственно Сербии, а на мятежные территории сплошным обильным потоком хлынула тяжёлая техника, артсистемы и оружие из арсеналов бывшей ГДР-ГСВГ (Группы советских войск в Германии).
Тут же введя экономическую блокаду Югославии, "мировое сообщество" развернуло беспрецедентную по цинизму кампанию по сатанизации сербского народа. Папа Римский ("из наших, из поляков, из славян") призвал 800 миллионов католиков мира молиться "за спасение Хорватии"... Этот дьявольский маховик набирал и набирал обороты, а, набрав, уже не сбавлял ни на миг.
И тем не менее всё это причины уже вторичные, третичные... десятичные...
Главная причина и главный вывод один: после завершения второй фазы дьявольского сценария (см. предыдущую главу) никакие усилия правительства не были уже в состоянии предотвратить войну. И выход для спасения государства тоже один: когда на экране ТВ очередной юркий подонок вещает про "сталинизм", "антисемитизм", "фашизм", глумится над историей, он не просто куражится: идёт вторая фаза дьявольского сценария - страну ведут к междоусобной бойне. И, следовательно, чтоб предотвратить массовое кровопролитие, необходимы предельно быстрые, решительные и жёсткие меры. И здесь "претензии" т.н. "мирового сообщества", как и во времена И.В. Сталина, не могут иметь абсолютно никакого значения.
|||. Ход боевых действий.
19 декабря 1991г. избранная населением скупштина (парламент) провозгласила в Книне на исконо сербских землях Республику Сербскую Краину (РСК).
К этому времени её территория была, в основном, очищена от усташских войск отрядами самообороны и ЮНА. (Победно закончились бои в Вуковаре, близ Дубровника, Осиека, Панкраца, Сисака, Ново-Градишке. В руках усташей оставались, правда, ряд территорий Западной Славонии, несколько других сербских районов (30% невозвращённой территории), но во имя мира сербы готовы были смириться с потерями).
За Дрину ушла ЮНА, из отрядов самообороны была создана армия - Войско Сербской Краины (ВСК).
В Женеве три вовлечённые в конфликт стороны - Югославия, Хорватия и РСК - 23 ноября подписали соглашение о прекращении огня. На линию разграничения стали прибывать контингенты войск ООН.
Однако подобные соглашения для хорватской стороны лишь дымовая завеса. Было предпринято несколько широкомасштабных фронтальных атак на позиции ВСР, но все потерпели неудачу с огромными для нападавших потерями. Фронт длинной в 600 км оставался незыблемым. Создание "Великой Хорватии" от Дрины до Дуная откладывалось. Тогда под непрерывный неистовый вой западных и россиянских "свободных СМИ" о "сербокоммунистических агрессорах", в штабах НАТО разрабатывается так называемая "стратегия ограниченных целей". Суть: нанесение внезапных молниеносных ударов многократно превосходящими силам по уязвимым местам сербской обороны, "отламывание" кусочков территории. Но как определить уязвимое место? Усташам это не под силу. Тогда мобилизуются все технические разведывательные средства НАТО от спутников до беспилотников. (В 5 утра 2 августа 1995г. я, находясь на дежурстве в траншее, наблюдал полёт такого беспилотника. Он шёл совершенно бесшумно на малой выстоте (примерно метров 300) от Загреба на Книн. Цель подобных полётов - детальная съёмка местности. Через 2 дня, 4 августа, был нанесён очередной "молниеносный удар" - по Книну, столица РСК пала).
Одновременно шло интенсивное перевооружение (в основном за счёт арсеналов бывшей ГДР) и обучение хорватской армии немецкими и американскими инструкторами.
Обязательным, неотъемлемым элементом "стратегии ограниченных целей" является её информационное, пропагандистское и политическое обеспечение, включающее три основных элемента:
1. Максимальная интенсификация "процесса мирного урегулирования" накануне уже запланированной агрессии.
Широко оповещается о "новых мирных инициативах". "Инициативы" исходят из Германии и США, их наивно подхватывают Россия, Франция и прочие "заинтересованные государства". И вот "стороны садятся за стол переговоров", и вот уже сняты колпачки авторучек, лидеры склонились над очередным мирным проектом... в этот момент и наносится удар!
2. Всё без исключения удары наносятся из-за спин войск ООН и под их прикрытием.
3. Агрессии всегда предшествует широкая кампания в "свободной прессе" о "положительных сдвигах в деле мирного урегулирования на Балканах".
Первый удар был нанесён 21 июня 1992 года на Милевачком плато в междуречье Крки и Чиколе. Успех! Удалось отхватить кусочек территории. (Войска ООН, как и предусмотрено, бездействовали.) Но вскоре контратаками сербы восстановили линию фронта, на полгода отбив у усташей охоту к "молниеносным ударам". Однако хорваты, как и "мировое собщество", эти полгода не потеряли. Шла коррекция стратегии "молниеносных ограниченных ударов": дальнейшее наращивание боеспособности хорватских войск происходило теперь в первую очередь с точки зрения повышения их устойчивости к сербским контратакам. В частности, с этой целью начались массовые поставки самой современной инженерной техники для, опять же, "молниеносного" закрепления на местности: землеройных машин, бульдозеров, бетонных колпаков для дотов и т.п.
Результаты сказались. 22 января 93-го был нанесён второй "молниеносный удар" по Масленичкову мосту, захвачен мост, аэродром Земуник и приличная часть местности Равни Катаре. Сербы контратаковали и территорию вернули, но мост и аэродром отбить не смогли.
9 сентября того же года - опять "молниеносный удар" по территории Медачки Джеп. Захвачено 11 сербских сёл.
Пора было приступать к главному - ликвидации РСК.
Переломным моментам войны в пользу хорват следует считать день 24 марта 95-го, когда под очередным "молниеносным ударом" пало плоскогорье Динара - местность, господствующая над всей Северной Далмацией, в т.ч. и над Книном, т.е. ключевая стратегическая позиция. Впервые контратаки сербов не дали никакого результата. Судьба Краины была предрешена. А ведь это самый "тихий" удар усташей. Поскольку плоскогорье пустынно (высота 1,5-2,5 км) здесь не было обычных хорватских зверств, колонн беженцев и т.п. Его захват вроде никто и не заметил. 1 мая усташи нанесли отвлекающий удар в Западной Славонии и за 36 часов захватили её, выйдя на рубеж реки Савы. Вот здесь были массовые расстрелы беженцев на дорогах, концлагеря - наспех размотанная в чистом поле "колючка", куда штыками и прикладами загоняли людей, убийства, пытки, тайные захоронения - словом, весь усташский набор.
Ну и что? Стоит ли возмущаться глухотой и немотой "мирового сообщества", если специальный посланник Непредсказуемого (Б.Ельцина) в Югославии Александр Зотов верещал на весь мир: "Сербы могут получить ещё большие неприятности..." Это он по поводу того, что нецивилизованные сербы в ответ на цивилизованные бомбёжки НАТО с отчаяния захватили в Боснии в заложники кучку "голубых касок", которых тут же и отпустили.
В конце июля, нанеся удар с направления Ливно на Грахов, усташи, после трёхдневного боя захватили город, перерезав основную магистраль на Пале и Белград, создав эффект окружения. В эти дни я отправил в газету "Все и всё" (Самара), спецкором которой являлся, телефонограмму следующего содержания:
"27 июля пал Грахов. Книн в полуокружении. Все иностранные журналисты покинули город три дня назад. Теперь же выбраться отсюда можно только с боем. Попытаюсь пройти с сербскими разведгруппами, щупающими вражеское кольцо."
Через полчаса пропала всякая связь с внешним миром. И уйти было нельзя: объявлена всеобщая мобилизация, и все нормальные люди шли на фронт, а не в обратную сторону.
Рассвет на Диаре я встретил с десятизарядной винтовкой-"поповкой" в руках (на всех не хватало автоматов). С господствующих вершин, тех самых, отданных в марте, пошли на нас цепи врагов...
В ночь на 5 августа пал Книн. Республика Сербская Краина перестала существовать.
|У. Кто виноват? Что делать?
2 июля в Белграде перед отправкой на фронт я спросил дежурного по оперативному штабу ВСК Слободана Поповича, прошедшего на этой войне путь от солдата до майора, потерявшего руку и глаз:
- Как дальше, после падения Западной Славонии, будут действовать усташи?
- Тут и думать нечего, я б на их месте немедленно брал Книн.
Усташи, как видим, ещё месяц промедлили...
- Но почему столь неэффективна помощь Югославии?
- Э-э! - Слободан вздохнул, - У Милошевича сейчас всё подчинено одной цели - санкции снять.
И я подумал: " Иными словами, хочет усидеть на двух стульях. Не знает, будто, что ОНИ снимают санкции только после полной капитуляции, и то не сразу, а вдоволь покуражившись..."
Ну что ж, пословица "На Бога надейся, а сам не плошай" не вчера родилась. А лидерам Краины с самого начала было не до войны: непрерывно делили власть. Ладно, выражусь поприличнее: Краину рвала на части острая политическая борьба. Как в "банановой республике": за 4 года сменилось 6(!) президентов, столько же командующих ВСК. И это в условиях жесточайшего военного конфликта! Какая замечательная чехарда: 12 смещений на ключевых постах за четыре года! И каждый раз "новая метла" начинает мести по-новому. Сначала "метлу" роем окружают журналисты и "метла" источает оптимизм. Потом... "метла" слетает.
Но в любом случае недостатка в грозных заявлениях не было. Например, в интервью журналу "НИН" последний "председник" Краины Милан Мартич сразу после поражения в Западной Славонии заявил: "Наш народ вправе сам решать свою судьбу и свою волю он неоднократно выразил на референдумах. РСК никогда не может быть интегрирована в государство Хорватия. До тех пор, пока хорватские войска не отойдут на позиции, которые они занимали до 1 мая, мы не видим, о чём нам говорить с Хорватией..."
Что тут скажешь? Очень правильные слова, вот только... я видел его в колонне беженцев 5 августа, он, рассекая толпу в бронированном "мерседесе", бежал быстрее всех. В том же интервью журналист спросил: "Кто дал приказ стрелять ракетами по жилым кварталам Загреба?"
- Я дал! В отместку за расстрелы беженцев в Славонии хорватской авиацией.
Что ж, гнев справедлив и понятен. Но для руководителя такого ранга эмоции недопустимы. Ракеты существуют для того, чтобы наносить удары по скоплениям вражеских войск. А он послал их на Загреб. Там погибло несколько десятков гражданских лиц, а что изменилось на фронте? Зато "мировая общественность" подняла хай до небес. Вот вам уровень руководителей Краины.
(Этого Мартича солдаты на фронте не любили: "Толку от него! Больше половины войск держит в Книне - себя охраняет!". После падения Книна опять отличился: призвал "начать партизанскую войну на Краине". Кто будет вести "партизанскую войну", если почти всё сербское население ушло: он же сам видел, когда бежал!
Но не будем всё валить на Мартича, вспомним, что до него ещё было пять мартичей.
Да, это правда, хорваты обладали подавляющим превосходством в силах и средствах. Но существует действенное противоядие: закопаться в землю и стоять! Или, выражаясь военным языком, "провести инженерное оборудование местности". Трудно поверить, но вокруг Книна и других городов за 4 года войны не вырыто ни одного окопа(!), не устроено ни одного дота! Когда нас сбили с гор на равнину, мы катились, как шарики по желобу - не за что было зацепиться!
Стоит ли задавать соответствующий вопрос последнему главкому Мркшичу, ведь он, по местной традиции, возглавил войска только в мае, сменив после майского разгрома коллегу. Хотя почему бы не спросить: два месяца у него было - достаточно, чтобы оборудовать 2-3 запасные позиции. Надеялся на помощь Ратко Младича? Так ведь не нами сказано: "На Бога надейся, а сам не плошай!"
Вместо этого "лев Вуковара" (командовал там штурмовой бригадой) устроил грандиозное шоу - военный парад; с ходу вызвал озлобление в войсках, заявив: "Жалование солдатам пусть платят предприятия!" А ведь ни одно предприятие уже больше года не работает! Солдаты не получали денег (слёзы, а не деньги - 15 марок в месяц)) по 3-4 месяца. У большинства семьи...
А Весо Козомора - командир "лучшего" 7-го армейского корпуса, где я "тянул лямку". Этого, по отзывам бойцов, никто трезвым не видел: горазд ракию жрать большим стаканом...
И так далее, и так далее, и так далее... Впрочем тут русского читателя не удивишь: своих идиотов пруд пруди!
Когда войсками никто не занимается (или занимаются "семь нянек"), то по закону всех армий мира, они начинают разлагаться. Вот почему при вступлении в должность генерал-полковник Мркшич сетовал на распространение коррупции, спекуляции и даже на подпольные "деловые" сношения с противником части офицерского корпуса ("Войско Краины", июнь-95).
Однако то, о чём говорилось, как бы горько оно ни звучало, не главное. В любой цепи событий есть болевая точка отсчёта, после которой дела идут или резко в гору, или всё летит к чертям! Я уже отмечал, что в военном отношении такая точка - сдача Динары в марте-95. Но война лишь производное политики. Когда и где был допущен решающий политический просчёт? В 1994 году "правительства" Хорватии и БиГ объявили о создании т.н. "хорватско-мусульманской конфедерации", т.е. объединились перед лицом общего врага. Этот момент нужно было немедленно использовать для объединения Краины с Республикой Сербской в Босне. Для такого шага всё было подготовлено: в обеих республиках проведены референдумы (ещё в 93-м), есть решения обоих парламентов... В чём же дело? Да всё в том же: в объединённой республике президент Краины может быть только вторым, а ещё Юлий Цезарь изрёк: "Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме!". Мир не меняется!
Мелкое соперничество, рознь перед лицом врага - вот главная причина поражения.
Теперь мы вплотную подошли к вопросу: можно ли вернуть сербскую Краину? Остался единственный шанс: немедленное провозглашение Объединённой республики! Ведь дела в БиГ коренным образом отличаются от краинских. Там один признанный лидер - бескомпромиссный Радован Караджич, один командующий - не знающий поражений "сербский Жуков" - генерал Ратко Младич. Наконец, БиГ имеет протяжённую общую границу с матерью Сербией.
Да, это шанс, другого нет.
20 августа 95г., Самара.
ПО КОМ ЗВОНИТ КОЛОКОЛ?
В минувшую пятницу депутат Государственной Думы РФ, председатель думского комитета по образованию, науке и культуре Любовь Петровна РОЖКОВА, прервав отдых, срочно покинула Самару. Она вылетела на очередное заседание Государственной Думы с повесткой дня: "О развязывании НАТО войны на Балканах".
В аэропорту корреспонденты местных газет попросили Любовь Петровну пояснить свою позицию в Балканском кризисе. Депутат ответила:
- Балканские события знаменуют собой начало нового передела мира в условиях изменившейся расстановки сил на мировой арене. Главный фактор - уход России с политической сцены и отказ от той миротворческой сдерживающей роли, которую она играла все послевоенные десятилетия. Вот хищники и распоясались. Они почувствовали себя "монопольной силой". Они навязывают народам свой "новый мировой порядок". Они пытаются заставить сербов жить по законам этого "нового порядка". А сербы уже отвергли один "новый порядок" в 1941-45 г.г. Не приемлют они и этот.
Россия должна встать плечом к плечу с сербами, именно так она поступала последние 300 лет. И, в данном случае, дело не только в традициях дружбы и взаимопонимания. В мае 94-го я была в Сербии, встречалась с руководителями страны, с интеллигенцией, рабочими, крестьянами. Все они были единодушны: следующая очередь - ваша! Наша очередь! Только слепой этого не видит.
- Что конкретно надо сделать?
- Первое: признать Сербскую Боснийскую республику и республику Сербская Краина.
Второе: заявить о решительной поддержке всех сербских республик.
Третье: выйти из режима санкций и оказать республикам всю необходимую помощь, включая вооружение. Я имею ввиду, в первую очередь, ракетный комплекс ПВО С-300.
- А если не пойти этим путём, а всё оставить, как есть - каковы последствия?
- Хемингуэй ответил на этот вопрос в 1939 году, после поражения Испанской республики: "По ком звонит колокол? Он звонит по нас...".
Самара, авг.-95.
ОСТАНОВИТЕ НАТО НА БАЛКАНАХ!
Заявление Самарского областного общественного объединения избирателей "За социальную справедливость!" от 6.09.95г.
Уважаемые депутаты Государственной Думы!
История повторяется! На Ваших глазах развёртывается модернизированный - балканский - вариант гнуснейшей драмы 30-х годов - Мюнхенского предательства. Напоминаем Вам, депутаты: Мюнхенский сговор "западных демократий" с германским фашизмом «во имя сохранения мира" на деле означал политическое завершение подготовки 2-й Мировой войны - очередной попытки установления "нового мирового порядка".
Роль российской дипломатии на Балканах сегодня унизительна, постыдна и преступна. Депутаты, посмотрите правде в глаза: вековая покровительница сербов Россия сегодня превращена в соучастницу тотального геноцида, массовых пыток, психологического террора против против братского народа, стратегического союзника во всех катаклизмах последних столетий.
Последствия предательства ужасны: сотни тысяч убитых, замученных, пропавших без вести, свыше 700 тысяч сербов изгнаны с территорий, на которых они проживали веками! После хорватских "блицкригов" территория от озера Перуча до Славонии покрыта сетью полевых концентрационных лагерей, куда загнаны остатки не успевшего уйти с армией гражданского населения, идёт его "фильтрация" - определение "виновных" без суда и умерщвление таковых самыми зверскими способами.
На территориях, оккупированных хорватскими националистами развёрнут процесс окатоличивания сербов. Согласно оценочным данным православных священников в Хорватии на февраль 1995 года окатоличено свыше 28 тысяч сербских детей.
Что касается мусульманских фундаменталистов, то они не занимаются перетягиванием сербов в другую веру, а просто отсекают троеперстие, которым осеняет себя православный при обращении к Богу.
Причина безоговорочной обильной вооружённой, материальной, информационной и всякой другой поддержки Западом, в первую очередь США и Германией, столь людоедских режимов совершенно прозрачна: в 1941-1945 годах на землях Хорватии, Боснии и Герцеговины существовало созданное нацистами так называемое ""Независимое Государство Хорватия" (НГХ), проявившее себя идеальным инструментом установления на Балканах гитлеровского "нового порядка": в борьбе против немецких оккупантов пало полмиллиона сербов, а от рук их хорватских приспешников - миллион 200 тысяч.
Эти заслуги не забыты. И надежды "мирового сообщества" оправдались: оба режима - хорватский и боснийский - незаменимые проводники "нового мирового порядка" на Балканах. Уместно напомнить: именно на Балканах, стратегическом перекрёстке Европы, начались обе мировые войны.
Российские парламентарии! Западными и правительственными СМИ в общественное сознание агрессивно-назойливо внедряется тезис о "моральности" и "необходимости" в политике действий, несовместимых с духовными ценностями человечества, о т.н. "двойном стандарте", попросту говоря, двуличии. Мы, избиратели, вас предупреждаем: остерегайтесь впитывать подобные "ценности". Мы не потерпим в Думе двуличных, наглых, лживых и циничных "политиков". История неумолимо доказывает: каждый в конечном итоге получает по заслугам. Вопрос лишь в том, когда: ещё при жизни, или после смерти. В последнем случае позор падает на детей и внуков. Гайдар, Чубайс, Шумейко, Козырев, г-н Стабильность (Черномырдин), не говоря уже о Ельцине, за свои "дела" обязательно ответят перед людьми и Историей сполна.
Мерзкую двуликость "мирового сообщества" во главе с США демонстрирует, в частности, анализ политического обеспечения хорватских "блицкригов". С 1992-го года их было пять! И везде один "сценарий": во-первых, максимальная интенсификация "процесса мирного урегулирования" накануне "блицкрига". Удар наносится в момент кульминации кампании "новых мирных инициатив", когда стороны уже сели за стол переговоров; во-вторых, все без исключения, удары наносились из-за спин войск ООН, из так называемых "защищённых зон" или по "защищённым зонам" без малейшего противодействия "миротворческих сил", фактически служивших "живым щитом" агрессора.
А разве, т.н. "удары возмездия" НАТОвской авиации не верх глумливости? Бесполезно ставить вопрос: когда во время захвата Западной Славонии или Книна хорвртская авиация расстреливала на дорогах сербских беженцев - тысячи жертв! - почему тогда не наносились "удары возмездия"? Напомним депутатам цифру: американские "удары возмездия" по Ираку унесли свыше 500 тысяч жизней мирных жителей - цифра, которую тщательно прячут "свободные СМИ" Запада.
Подумайте, депутаты о своей ответственности. За кровь в Чечне отвечают персонально Ельцин, Гайдар, Черномырдин, вооружившие и экономически укрепившие режим генерала-демократа. За Сербию в ответе каждый русский. Вопрос только в степени ответственности.
Вспомните, депутаты, закон распространения силы - неумолимый исторический закон: за многотысячелетнюю историю вооружённых захватов ни один агрессор добровольно не остановился, не сказал себе: "Стоп! Захваченного мне достаточно!" Везде силу останавливала сила.
Задайте себе вопрос: если война на Балканах закончится по сценарию НАТО, наступит ли в мире мир? А если не наступит - кто следующий?
На нынешней стадии Балканского кризиса агрессора не обязательно останавливать оружием. Россия в состоянии остановить его жёсткой просербской позицией. Но если она этого не сделает - вооружённое столкновение с НАТО (или с их приспешниками) - неминуемо! Альтернатива - капитуляция России под вывеской "интеграции в мировое сообщество" или другой.
Мы призываем вас, депутаты, безотлагательно добиваться следующего:
- первое и главное - выход России из режима санкций;
- второе: немедленная поставка в Югославию нефтепродуктов, а также средств ПВО, в первую очередь С-300 и ПЗРК типа "Стрела" (вспомним, что только массовая поставка американцами "стингеров" афганским душманам, спасла их от полного разгрома).
А начинать надо с соответствующего Заявления парламента России по сербскому вопросу. Дума должна предложить его текст правительству.
Разумеется, должен быть доведён до конца начатый летом процесс очищения исполнительной власти и СМИ от глумливых подонков, биологический состав которых несет в себе гены подлости и предательства.
Козырева и всю шайку юрких немедленно в отставку!
Мы полностью отдаём себе отчёт в бесправии российского парламента, скроенного по западным лекалам наперекор русским традициям. Но мы хотим видеть депутатов бескомпромиссными и мужественными людьми, способными сражаться до конца в любой ситуации.
Остановите НАТО на Балканах!
Принято 6. 09. 1995г. на собрании избирателей Общественного объединения "За социальную справедливость!"
Председатель ОО В.М.Тимофеев /подпись/.
Секретарь собрания Ю.М.Хамкин /подпись/.
г. Самара.
ТАК КТО УБИЛ РОССИЙСКИХ ЖУРНАЛИСТОВ В ЮГОСЛАВИИ?
24 мая 1994г. россиянский официоз газета "Известия " на первой полосе под огромной "шапкой" выстрелила сенсацию: "Убийцу Виктора Ногина и Геннадия Куренного зовут Ранко Бороевич". В статье организация убийства российских журналистов приписывается не кому-нибудь, а лично лидеру республики Сербская Краина Милану Мартичу. Это, без тени сомнения, утверждает в беседе с корреспондентом Максимом Юсиным бывший депутат Верховного Совета России Владимир Мукусев. В сентябре 93-го года Мукусев во главе комиссии из 4-х человек (он, представитель прокуратуры, два офицера спецслужб) выехал к месту исчезновения журналистов (напомним, Ногин и Куренной пропали 1 сентября 1991 года на территории, подвергшейся хорватской агрессии). Поздновато снарядили комиссию! Ещё позднее (24 мая, напомним) прорезался голос у её председателя!
"К несчастью, в жизни всё бывает...", - писал поэт Константин Симонов. Тем более на войне. Но ведь Мукусев утверждает, что сербы ПРЕДНАМЕРЕННО убили русских журналистов! Пусть это утверждение останется на совести самого Мукусева. Моя задача не опровергать, а обратить внимание читателей на алогизм рассуждений Мукусева (не фактов! Он их не приводит), шаткость его посылок, ряд бросающихся в глаза неточностей и даже нелепостей.
В основу обвинений Мукусева положен пересказ Мукусевым показаний трёх свидетелей. Один, Стево Бороевич, "убит при невыясненных обстоятельствах", но (свидетельская) "видеокассета до сих пор хранится в (российском - Ю.Х.) посольстве" (здесь и далее цитаты из статьи). Имя другого свидетеля Мукусев не называет, "опасаясь за его безопасность"; ещё один свидетель, Зоран Прлина, "повторил официальную версию" (т.е. опроверг версию Мукусева), но сей факт подан так, что свидетель как бы испугался.
Однако даже не в этом решающая уязвимость мукусевского обвинения. Мукусев не даёт внятного ответа на ключевой вопрос: ЗАЧЕМ сербам, противостоящим всему (и европейскому, и исламскому) миру и лелеющим одну надежду - на Россию, убивать русских журналистов? Которых, конечно же, будут искать. Конечно же, всякие комиссии. Коллеги-журналисты по всему земному шару организуют хай... Зачем живущим в блокаде сербам такой вселенский скандал?! Причина убийства должна быть более чем обоснованной! При всём том надо учесть ещё одно важнейшее обстоятельство, о котором умалчивает Мукусев: тележурналисты Ногин и Куренной, как и все честные люди, были всецело на стороне сербского народа, ведь мы, зрители, помним их репортажи. И не только мы, сербы тоже помнят. (Находясь на фронте в Югославии, я постоянно задавал вопрос о журналистах, ответ был один: "Убиты усташами за то, что защищали нас от нападок Запада."). Вот что рассказал мне переводчик Требиньской пехотной бригады Гойко Ильич, бывший учитель русского языка:
- Я как раз был в Москве на курсах усовершенствования языка, когда шли их репортажи по телевидению. Я ещё тогда, грешным делом, подумал: в Югославию им возвращаться нельзя, хорваты их достанут." Как в воду глядел!
Так за что ж, по-Мукусеву, убили журналистов? У него аж три версии! Рассмотрим их.
Первая: "хотели свалить вину на хорватов". Версия из серии: "Хотели кушать, и съели Кука." Да у сербов отсняты километры пленки неопровержимых доказательств организации и проведения в жизнь лидерами националистов геноцида против мирного сербского населения, переполненных душераздирающими сценами. Здесь и рощи, где на каждом дереве - повешенный; здесь и живые костры из людей; здесь и... страшно писать! А кого это волнует???
Вторая версия: "Ногин учился в Загребе, там у него много друзей". Поэтому и прикончили.
Эту "версию" я даже рассматривать не стану.
Третья: сербы готовили наступление, а журналисты как раз только отсняли хорватские позиции: "необходимо завладеть кассетами. Любой ценой". Убогость этой "версии" под стать первым двум: почему бы сербам, самим, не дожидаясь приезда журналистов, не заснять вражеские позиции?! И разве мог телеобъектив зафиксировать больше, чем тренированный глаз сербского разведчика-наблюдателя, тем более, как пишет Мукусев, "на горе располагались сербы, а их (хорват - Ю.Х.) позиции находились в низине". Это раз. Второе, главное: сербы не могли знать, что именно отсняли журналисты. По Мукусеву выходит, что их убивали, не зная, содержатся ли на пленке необходимые сведения! Этот нардеп Мукусев вполне откровенно считает нас, грешных, полными идиотами! Но мы, читатели, считаем наоборот! А как иначе: вот он пишет, что журналисты ехали из Белграда в Загреб, а на схеме указывает их движение в сторону... Белграда!
Теперь рассмотрим самый интересный логический ляп Мукусева: как козыревские дипломаты до сих пор прячут в своём белградском посольстве показания "главного свидетеля". Я дважды был в посольстве и беседовал с дипломатами. Это ИМЕННО козыревцы: "Расскажите, пожалуйста, что творится на фронте, а то мы тут ничего не знаем... А правда, сербы зверствуют?.." Зачем Козыреву хранить улики? Не логичнее ли в ответ на непрерывные обвинения в свой адрес в государственной измене, предъявить их общественности или парламентариям?
В принципе, весь мукусевский материал - сплошная цепь нестыковок, подтасовок, натяжек. Чего стоит, например, такая фраза: "Пока Виктор и Геннадий снимали хорватские позиции, сербы наверняка их обнаружили..." Ничего себе! На позициях "вдруг" "обнаруживают" делающих съёмки! Соображает ли вообще сам Мукусев, ЧТО пишет?! Существует давно установленный (не сербами!) порядок: журналистам надо пересечь фронт, они представляются командиру части, предъявляют документы, командир по рации предупреждает противостоящую сторону, получает положительный ответ и машина с журналистами, ОБЯЗАТЕЬНО С БЕЛЫМ ФЛАГОМ, пересекает линию фронта на глазах у сотен людей с обеих сторон.
Ёщё раз: материал Юсина-Мукусева буквально соткан из подобных нелепостей. Почему "большинство очевидцев ликвидировали", а "главный свидетель" Стево Бороевич (якобы хоронил тела журналистов) "был на полтора года брошен в тюрьму", затем отпущен? Почему Мукусев НИ РАЗУ НЕ ПРОЦИТИРОВАЛ ни один документ, ни одного свидетеля, а лишь пересказывает их, хотя "аудиокассета сохранилась"? Далее, читаем: "Стево Бороевич был (в последствии - Ю.Х.) убит при невыясненных обстоятельствах". Но ведь "при невыясненных обстоятельствах" можно только говорить, что человек погиб. И т.д. и т.п...
Почему же именно сейчас, почти через три года, проснулся Мукусев? Я считаю, готовится очередная подлость против сербов.
Юрий Хамкин, "Волжская заря", Самара, 8 июня 1994 года.
ПОСЛЕСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
ВРЕМЯ ЗВЕРЯ
(СУБМИРОВАЯ ВОЙНА НА БАЛКАНАХ)
"Моё сочувствие - всем жертвам очередной кровавой мясорубки на Евразийском пространстве, но моя любовь - тем, кто (подобно голландскому мальчику, затыкавшему пальцем дырку в плотине, чтобы море не затопило его родину) в трагическом одиночестве или ощущая за спиной измену, всё-таки пытался преградить путь новому мировому порядку, всё-таки верил в Россию."
К.Г. Мяло, "Россия и последние войны ХХ века", М., "Вече", 2002г.
Первая часть книги "Поезжай и умри за Сербию!" издана в 1994 году в типографии Самарского моторостроительного производственного объединения им. Фрунзе тиражом в 1000 экземпляров на средства автора. 100 экземпляров книги в 1995 году, накануне бомбардировок НАТО в Боснии, были бесплатно, на манер листовок, распространены среди депутатов Государственной Думы России депутатами от Самары накануне рассмотрения Госдумой вопроса о натовских бомбардировках.
Сегодня Россия и мир уже вступили в ХХ| век. Годы, прошедшие после издания книги, со всей очевидностью подтвердили правильность видения автором изложенных событий, их анализ и динамику развития.
Не смотря на тяжёлые поражения и утраты, которые потерпел сербский народ на рубеже веков, автор, тоже прошедший вместе с краинскими сербами свой крёстный путь по одной из дорог поражения, не отказывается от уверенности, выраженной в последней фразе 1-й части книги: "Сербия победит!".
Однако военно-политические события, развернувшиеся на планете после бомбёжек НАТО в Боснии и подписания т.н. "Дейтонских соглашений" (операции альянса в Косово, Ираке, Афганистане, угрозы США в абрес более чем шестидесяти(!) государств мира под предлогом "борьбы с терроризмом", расширение НАТО на восток и передислокация его оперативных штабов к нашим границам ..., а также другие аналогичные события, которые уже произошли или произойдут в ближайшем будущем) предостерегают от излишнего оптимизма и показывают, что возможность поражения России и её союзников в 3-й Мировой войне сохраняется. Подчёркиваю: речь лишь о ВОЗМОЖНОСТИ поражения, не более. На войне победа на 100 процентов никому не гарантирована. Ни в 41-м под Москвой, ни в 42-м под Сталинградом никто не мог гарантировать победу Советской Армии (окопы рыли уже за Волгой) и, значит, спасение народов от фашистского рабства, а евреев и поляков от немедленного и полного истребления, тоже стояло под вопросом. Но именно осознание бойцами и командирами ВОЗМОЖНОСТИ поражения и его катастрофических последствий для судеб Родины сцементировало их волю к сопротивлению и принесло победу.
В своём предисловии ко второму изданию я как раз и пытаюсь рассмотреть геополитические и иные условия, при которых будет сокрушён "новый мировой порядок", также как в чаду и зловонии рухнул гитлеровский "новый порядок".
Западные и прозападные СМИ в России с наигранным оптимизмом и чрезвычайной настойчивостью пытаются внушить нам, что поражения, нанесённые сербам на Балканах "окончательные", что "новый мировой порядок" встал там твёрдой ногой навечно. В это очень хочется верить не только Западу, но и его тамошним холуям - хорватам, боснякам, албанцам. От сатанизации сербов валютные СМИ перешли сегодня к глумлению над национальным достоинством народа: сербы-де "за десять лет ухитрились проиграть четыре войны". Любой посредственный психиатр объяснит, что в основе подобных профанаций лежит не слишком глубоко запрятанный страх перед грядущим поражением и возмездием. То есть осознанно, а чаще, как говорил мошенник Фрейд, "бессознательно", глобалисты и их "шестёрки", ощущают, что главные сражения впереди, и исход всё-таки не ясен.
(Это напоминает поведение маргинального режима В Кремле: юркие идеологи и устроители маргинальной революции 1985-1993г.г. все последующие годы не устают подчёркивать "необратимость реформ": то они "окончательно" победили в октябре 93-го, расстреляв парламент, съев перед телекамерами торт из тела Ленина и устроив разнузданный пир в Колонном зале, то они совсем "окончательно", с коробкой из-под ксерокса, "победили" на президентских "выборах"-96, а уж "выборы" "нулевых" "окончательно" продемонстрировали "всенародную поддержку курса реформ", которому "нет альтернативы". Но темпы и суммы перевода, наворованного на Запад не снижаются, пути "эвакуации" держатся открытыми.)
Любому политику на Западе, если он из личной трусости не склонен принимать желаемое за действительное, должно быть ясно: война на Балканах не окончена, наоборот она только начинается и имеет ярко выраженную тенденцию к расширению на Восток. Для побеждённых война заканчивается или актом о капитуляции, или подписанием мирного договора на невыгодных для проигравшей стороны условиях, с фиксацией новых границ. Только эти два документа надёжно и общепризнанно утверждают победу или поражение, а войне. А всякие там "соглашения", "договорённости", "декларации", "пакты" - суть, "филькина грамота", положений которой стороны придерживаются до тех пор, пока не появится возможность действовать по-своему.
Война в Боснии и Герцеговине, в Косово идёт. Она носит вялотекущий позиционный характер: так же на положаях дежурят бойцы, в установленное время происходит смена. Периодически вспыхивают перестрелки. Так же периодически возникают кровавые "инциденты".
В своём обзорно-аналитическом труде "Россия и последние войны ХХ века. К истории падения сверхдержавы. Ракурс." Ксения Григорьевна Мяло определяет войну на Балканах как СУБМИРОВУЮ войну. На наш взгляд определение предельно точное и прозорливое.
Автор же считает, что Третья Мировая война началась 30 августа 1995 года в 2 часа ночи по местному времени, когда самолёты НАТО атаковали сербские позиции в Боснии. Примечательно: как и в двух мировых войнах, первой жертвой опять оказались сербы.
(Первый решающий шаг ко 2-й Мировой войне был сделан не в Мюнхене в 1938 году, как почему-то считается, а в Марселе, где 9 октября 1934 года хорватским террористом-усташем Владой Черноземским были убиты министр иностранных дел Франции Луи Барту и Король Югославии Александр Первый, прибывший во Францию для заключения Договора о дружбе, союзе и взаимопомощи.)
Сегодня мы переживаем вялотекущую фазу Третьей мировой войны, как естественное продолжение "холодной войны" - фазу глобальных информационных ударов и локальных войн с явной перспективой расширения этих "зон ограниченного применения силы" и слияния их в мировой пожар. Поскольку война на Балканах была инициирована Западом за 5 лет до 30 августа 1995 года, постольку её цели и субмировой характер самоочевидны: прежде, чем расчленить Россию "на 35-50 независимых государств", необходимо максимально расчленить и даже "срыть" "Балканский бастион России", проверить на практике наработанные "технологии" - информационные, идеологические, политические, эконмические, военные...
В сущности, ответ на вопрос "Победит ли Сербия?" предельно прост: победит Россия, победит и Сербия. И всё утраченное вернёт с лихвой, ибо сегодня стало совершенно очевидно то, что в свое время прекрасно понимал товарищ Сталин, депортируя немцев из Восточной Пруссии, Судет, чеченцев с Кавказа, а также крымских татар, сформировавших в 42-м для фашистов две дивизии: нельзя оставлять замедленные мины на освобождённой территории. (Жутко представить, какая резня "русскоязычных" творилась бы сегодня ещё и в Крыму!)
Но это уроки на будущее. Поговорим о настоящем, для чего прежде всего необходимо определиться в историческом временном пространстве. Сегодня мы являемся свидетелями и участниками очередного векового конфликта, резкое обострение которого в ХХ веке вызвала Великая Октябрьская социалистическая революция. Глубинная суть конфликта - непримиримость между духовной (Восток) и материальной (Запад) цивилизациями. И мира здесь не будет!!!
(Напомним уже отбушевавшие вековые конфликты: между кочевой и оседлой цивилизациями; между христианами и Римом; между исламской и христианской цивилизациями; между католиками и протестантами...)
Текущий вековой конфликт, в эпицентре которого опять Россия, в конечном своём выражении упирается в Человека, выводит к смертельной схватке между "человеком духовным" и "человеком растительным" (маргинальным), а во вселенском смысле - в непрекращающееся противостояние Добра и Зла. Значит, центральным является вопрос: возможна ли,, в принципе, победа Зла?
До сих пор ни один вековой конфликт не был разрешён военным путём. Например, исламо-христианское противостояние, пиком которого явился натиск турок на Европу, с течением времени вылилось в т.н. "восточный вопрос" и постепенно сошло на нет.
Анализ разрешения вековых конфликтов показывает: поражение консервативной силы обеспечивает, в конечном итоге, не вооружённая борьба, а естественный ход исторического процесса (см. Е.Б. Черняк, "Вековые конфликты", М., "Международные отношения", 1988г.) Но тогда не было ядерного оружия, а это в корне меняет ситуацию.
Следовательно, сохранение и усиление ядерного потенциала России - решающее условие её несокрушимости в вековом конфликте.
Но военная сторона - далеко на всё. Дух может быть на время ослаблен, подорван, в то время, как у "человека растительного" ослаблять и подрывать нечего. Это, в сущности, биоробот. Его только можно постоянно держать в страхе перед наказанием или возмездием. Например, у него можно национализировать его "накопления", и тогда он сразу превратится в медузу. Теоретически "человек растительный" (маргинал) победить не может, ведь тогда теряется смысл создания Творцом Адама и Евы. Ибо "человек растительный" отличается от животного только наличием мозга (в большинстве случаев весьма скудного), смысл его жизни, как у животного, сводится к максимальному удовлетворению первичных потребностей: поесть, поспать, переспать, погадить, "зарычать" на кого-то, кого-то "сожрать"... Маргинал посвящает свою жизнь (можно даже сказать - отдаёт её), чтобы всё это делать на "высшем уровне": лучшая пища, красивый сексуальный партнёр, золотой чудо-клозет... Постоянное безудержное стремление к повышению уровня потребления - квинтэссенция существования маргинала (не путать с люмпеном - маргиналом дна). Большинство маргиналов мы встречаем как раз в среде т.н. "интеллектуальной элиты" (это их самоназвание), а если точнее, именно в среде т.н. "творческой интеллигенции". Так стоило Творцу стараться? Зачем вдобавок к тварям низшим плодить тварей высших и отдавать им планету на растерзание.
Однако в ойкумене иногда получалось иначе. Например, в библейские времена, до Потопа, людишки разложились предельно, казалось, Зло одержало верх. Но Творец взял и смыл людишек (брак в работе бывает и у Него).
Зло и разврат вроде бы абсолютно победили в Содоме и Гоморре, но Творец и здесь явил свою волю...
От времен библейских перейдём к античным. В позднем Древнем Риме разложение правящей элиты и опорных социальных слоёв достигло фантастических размеров. Рим рухнул, и Европа на тысячу лет замерла в самоистреблении и варварстве...
Сегодня усилия по уничтожению духовной силы России приняли тотальный характер. Мы все этому свидетели. Лично я считаю, что духовная сила России несокрушима, но не хочу выглядеть розовым оптимистом: на приведённых примерах нетрудно убедиться: победа Зла на серьёзный исторический срок - возможна.
Время Зверя опустилось на континенты. Вот, человек-животное склонился над раненым сербом - он выкалывает ему глаза... а в центре Европы человек-животное Фолкнер Рюе, министр обороны ФРГ, фашист и сын фашиста, заявляет о необходимости "всеми средствами защищать молодую хорватскую демократию"...
... В Боснии человек-животное с зелёной повязкой на голове насилует малолетнюю девочку, растерзав у неё на глазах мать, а человек-животное Тони Блер, премьер Великобритании, произносит спич о сербском геноциде...
... В Косово люди-животные в форме "освободительной армии Косово" вырезают сербскую деревню, а в Вашингтоне человек-животное Мадлен Олбрайт (её, еврейку, сербские крестьяне спрятали от усташей в 41-м году) призывает "мировое сообщество" "остановить сербские зверства"...
... Сербов сотнями тысяч сгоняют с родной земли, а человек-животное Кофи Аннан, генсек ООН, плетёт о "нарушении прав человека режимом Милошевича"...
... А люди-животные Хавьер Солана, полководец НАТО, и Уэсли Кларк, ещё более великий полководец - министр обороны США, бомбят урановыми боеголовками больницы и школы Сербии, Черногории, Воеводины...
... А в Москве человек-животное по фамилии то ли Вонидзе, то ли Свинидзе повествует с телеэкрана о "сербских зверствах"...
... А в Самаре человек-животное, некий, вроде, Лейб-гад, "поэт и журналист", поясняет, что "урановые бомбардировки НАТО открыли Югославии дверь в цивилизацию"...
Да что же это в конке концов такое - Западная цивилизация? Эдуард Лимонов, проживший в США ни один год, заметил: "Американцы только по виду люди, а на самом деле это мутанты..." Ему же принадлежит определение западного общества как "дисциплинарного санатория". Но ещё за 20 лет до Лимонова американец М.Фроман создал свой знаменитый фильм "Пролетая над гнездом кукушки", в котором рассказал о широко применяемом в США лоботомировании - операции по удалению некоторых центров головного мозга, после которой "диссидент" превращается в легко управляемого законопослушного гражданина.
Итак, речь идёт о лоботомированном посредством СМИ обществе, и жизненно важно правильно оценить угрозу с его стороны.
Угроза эта стара, как мир: животное стремление к (мировому) господству. На этот раз - "цивилизованных наций", "индустриальных наций", "трудолюбивых наций""... короче, "золотого миллиарда" над всей остальной частью земного шара. С начала 90-х годов ХХ века эта цель декларируется открыто (кого теперь стесняться?), машина подавления и геноцида непокорных народов запущена и набирает обороты. ЗВЕРЬ ГУЛЯЕТ ПО ПЛАНЕТЕ... На рубеже веков президент США провозгласил право своей страны на применение ядерного оружия в любой точке земного шара, "исходя из национальных интересов". Тысячу раз оказался прав И.В. Сталин, публично объявив правящую клику США прямой идеологической наследницей гитлеровского фашизма. Тогда, в конце сороковых, в начале "холодной войны, и позже, в разгар её, эта оценка многим казалась лишь пропагандистским ходом...
И всё же США только лидер мирового фашизма. Югославию, Ирак, Афганистан бомбил и распинал весь "золотой миллиард". Со времён колониальных захватов и работорговли идеология "избранных", "рабов и господ" стала неотъемлемой частью культурной парадигмы Запада, обязательной составляющей его базовых философских концепций. Семена зла и превосходства дали ядовитые посевы в душах миллионов людей. Кальвинистское учение об "избранности", английская концепция "двух наций", европейский фашизм Салазара, Франко,Муссолини, Антонеску, Салаши, Гитлера и проч. - это был лишь первый кровавый выход Зверя на арену.
Теперь опять настало его Время. Он снова вышел на охоту, сегодня его арена - весь мир. Ударный отряд западного фашизма - жидофашизм (сионизм).
Еврейский фашизм страшнее немецкого!
Страшнее, потому что:
1. Нацисты делали ставку на силу, а жидофашисты на подлость.
2. Жидофашизм - генетический фашизм. Если Христос - первый коммунист, то Моисей - первый фашист. Ветхий Завет - это самый исчерпывающий учебник этническо-религиозного превосходства и геноцида народов. Отсюда корни всех фашистских течений Нового времени - от расизма до кальвинизма, от фашизма английской буржуазии, считавшей своих рабочих "другой нацией", быдлом до Пиночета и Шарона.
Но ударный отряд - всего лишь отряд, не более. Массовую социальную базу западного фашизма, а также резерв 1-й очереди в случае войны составляют благочестивые прихожане евангелических церквей Англии и США, чьи пасторы несколько последних веков с большим вдохновением благославляли зверское уничтожение сотен миллионов людей различного цвета кожи на всех континентах планеты.
Таким образом, Третья мировая война - это война хищническо-буржуазных и маргинальных (лоботомированных) слоёв населения западных стран, возглавляемых транснациональным финансово-спекулятивным и военно-промышленным капиталом против независимых самобытных наций, народов и народностей земного шара, отстаивающих право жить по заветам предков, согласно своей собственной исторической и культурной традиции.
И если Россия окажется сокрушённой в этой войне, то и т.н. "цивилизованному сообществу" долго существовать не придётся. И никакие священные тексты о том, что "не все будут уничтожены" трагедию уничтоженных не ослабят, а живые позавидуют мёртвым: пауки в банке быстро вцепятся друг в друга!
Дело в том, что на планете параллельно с главным вековым конфликтом, оставаясь пока в тени, набирает силу ещё ряд смертельно опасных вековых конфликтов: США - Япония - ЕЭС; "Север - Юг"; "человек - природа"; "труд - капитал" и уже зреют новые конфликты ("вызовы" - по маргинальному новоязу). Не скажу про человечество в целом, но "золотой миллиард" точно умоется кровью.
Если же победит Россия, то победит не только Сербия, победят все лучшие, созидательные силы человечества. Нет, Зверь не исчезнет, пока есть основания считать его бессмертным, но он будет загнан в стойло, посажен на цепь и за ним придётся очень крепко присматривать.
А владыкой мира станет Труд!
Первое меня утешает, второе вдохновляет!
Ю.М. Хамкин, Самара, январь 2005г.
ПОЯСНЕНИЯ
1. Местный наркотик.
2. Ручной гранатомёт одноразового использования.
3. Родных очагов.
4. Регулярная армия Хорватии, находясь за пределами своих границ, с самого начала принимает активное и кровавое участие в конфликте, в то время, как ЮНА, под давлением Запада ушла за Дрину.
5. Например, то и дело сообщается о прибытии на фронт "100 казаков", "200 казаков", "500 казаков"... Уж мне такие факты стали бы сразу известны. В 1992-м, в начале 1993 года на фронтах Сербии насчитывалось несколько десятков российских добровольцев. Так что налицо или сознательная дезинформация, или, как говорится, "у страха глаза велики"!
6. В связи с гражданской войной все фамилии в текстах изменены.
7. Усташи в чёрной "партийной" форме.
8. Войско Сербской Республики.
9. Республиканская газета.
10. Район - административная единица.
11. Позиция (положение) - сербск.
12. Парни, хлопцы - сербск.
13. Бобаны - местность в Герцеговине.
14. См. (8).
15. Войска ООН.
16. Глава Издательского Дома "Фёдоров" в Самаре.
17. Олег Сысуев, мэр Самары.
18. Её принятие не означает отказа от югославского сценария. Доказательство - т.н. "совместные учения миротворческих сил" на Тоцком полигоне летом-94-го - боевая рекогносцировка вероятного противника, в ходе которой американцы отработали маршруты доставки войск, алгоритмы управления высокоточным оружием, выявили амплитудно-фазовые и частотные характеристики систем стратегической связи и управления России.
19. Колёсный БТР.
20. Массовый югославский автомобиль типа вазовской "шестёрки".
21. Вынесенная далеко вперёд отсечная позиция.
22. Ручной пулемёт.
23. Хорватские фашисты. Их флаг - государственный флаг нынешней Хорватии, а символика, форма, терминология - полностью воспроизведены её правителями.
24. Мина натяжного действия.
25. Прицел ночного видения (сербск.).
26. Реактивная установка залпового огня типа "Град", 32 направляющих.
27. Глава правительства РСК.
28. Председатель Сербской радикальной партии.
Поезжай и умри за Сербию! Заметки добровольца
© Copyright: Юрий Хамкин, 2018
Свидетельство о публикации №218032901566
Свидетельство о публикации №218032901566
Рецензии