Семейная сага-2

 -Соседка Валька Васильева каждый день приходит с Вовкой-младшим к нам. Мама тоже часто навещает соседнюю квартиру. Моя сверстница Валька – подруга мамы, а не моя (Мама часто дружит с другим поколением. К ней заходят Людка со второго этажа, Томка из другого подъезда, ее обожают мои подруги. Она гадает им на картах и делится жизненным опытом. Девок она учит всему тому, за что для  меня бы не пожалела поносных слов. «Им всем (мужикам) надо наставлять рога, а не припрыгивать перед ними! А то жизнь просрете, пока он будет закладывать за воротник и хамить».
   
  Соседки сидят с ней на скамейке и гуляют по  "50 лет", советуются по разным поводам  и обожают ее майсы. Валька – жуткая матюкляшница. Мама тоже не безгрешна в этом вопросе (проскакивает), хотя старается оглядываться на присутствие детей. Вальке  –  море по колено. Ее Вовка (моложе Фимки на 4 месяца) – полный немтырь, изъясняется жестами.  Фимка  в свои два с половиной  уже больше года как болтает, знает стихи и азбуку.
  Ситуация предсказума. В  своем нежном возрасте мой сын употребляет слова «****ь», «сука» и «проститутка. Я в шоке, рыдаю, страдаю и ищу в книжках противоядие. «Не заострять. Не ругать. Отвлекать» – советуют умные педагогические  книжки.

  После путешествия из Шелехова в Курск, где младенец укусил за попу пристающую к нему без конца("Фимо, беби, бьютефул!") американку (сюсюканья человек не переносил категорически: в те же годы застала его за выдергиванием длинных своих ресниц: "А что они пристают: глазки-глазки! Реснички-реснички! Что я им, девка, что ли?"), назвав ее при этом «плоституткой плоклятой», в нашей жизни появился Юрас. Мы переключаем Фимаренка, придумывая обманные ругательства вместо конкретных. «Сука», – рассказывает Фимка про девочку из песочницы, обсыпавшую его песком. – А ты цикламен, – «ругается» Юрас незнакомым для младенца словом в надежде, что оно приживется в  его лексиконе. – ****ь, –  ответствует ребенок. – А ты педагог ! – отвлекаю я Фимку. –  Плоститутка, – обижается сыночек.
 
  Новые «арготизмы» не приживаются. Хитрости наши шиты белыми нитками. Фимка  изобличающе щурится на новые наши изобретения и радостно  выкрикивает матюки. Умные беседы на тему, почему эти слова нельзя говорить приличным людям, не помогают. Как-то в итоге рассосалось.

   В ближайший приезд святого семейства Софа, распаляясь на Борьку, сказала  ему «сука». – Тетя Шофа, не говори такие слова ! –  ужаснулся Фимарь. – А ты же говоришь, Хаим. Если ты не будешь, я тоже не буду. – Ладно, –  ударили по рукам. Однажды Фимка подслушал  тетину оговорку (они с мамой были в кухне и говорили тихо) и  прибежал ко мне: «Тетя Шофа говорит СЛОВА!..»

*«Я же  мать, да еще и разнесчастная», – гордо  и по всякому поводу говорит мама. Конкурс на самую разнечсчастную в нашей семье перманентен.

*  –  Хотите, дети, слушайте, хотите,  нет, но я должна сказать!.. – торжественно объявляет мама, предвосхищая  любые возражения. Теперь я  тоже так начинаю порой беседы с «детьми».

*«А что, дед про меня спрашивает? – интересуется мама, и, услышав, что да, спрашивает, и что именно спрашивает, удовлетворенно поднимает вверх бровь. Непосредственная моя мама!

*Прохожу мимо скамейки, где мама гордо сообщает соседкам: «Зятя выгнала.» – И этого? –  ахает кто-то. – Да! Были б мои девки, а этих зятьев  –  до Москвы  раком!..

*На тему зятьев. Мама коммуникабельна до… сравнений не найду. Едешь с ней в транспорте, не успеешь оглянуться  – кто-то  уже пересказывает ей всю свою жизнь. Как-то ехали с Парковой к Софе на Хуторскую. За долгую дорогу, думаю, мама побыла психотерапевтом и консультантом не у одной своей соседки. Мы оказались в разных концах вагона – сначала посадила маму, потом присела сама на освободившееся место. Уже подъезжаем. Тетка рядом с мамой воодушевленно что-то ей вещает. Я делаю мусику  знаки. Уже в дверях мама поворачивается к своей попутчице и резюмирут: «А зятя гоните!».

*Если мама зацепилась языком – пиши-пропало! Сколько раз я изнывала около ее подола при встрече с очередной знакомой (Сейчас бы слушала!..). Приходишь с ней на рынок или идешь по Ленина  – здоровается  без конца. -  Мама, откуда ты их всех знаешь? – удивлялась я. – По городу, – отвечала мама. И то сказать, всю жизнь,  с рождения, –   в одном городе! И евреев тогда было море! Многие друг друга знали. Впрочем, мама была интернационалисткой. Она дружила со всеми. Помню,  подолгу общалась с ассирийцами-сапожниками,  что сидели в своей будочке напротив рынка. Их была целая династия, сдается, что с довоенных времен.
  Она вообще любила «нацменов». Под это понятие подходили все брюнеты: кавказцы, цыгане, узбеки, татары. Ей нравилось, когда ее принимали за цыганку. Считала, что цыганка – значит, красивая, статная, яркая и пластичная. Недаром сама неподражаемо танцевала цыганочку.

*Еще меня всегда забавляло, когда на мой вопрос об очередной встреченной в городе тетке мама отвечала: «Это девочка из нашей школы».  А что было смешного, когда от той школы прошло всего-то лет 25-30? Девочкой из школы(3-й, на Ленина) была и наша Императрица – Лидия Гавриловна, она училась на год старше мамы.

*Мама на нас обиделась и не разговаривает. Мы с Софой всячески стараемся ее рассмешить, заигрываем и, общаясь между собой, говорим о ней в третьем лице, но комплиментарно. Она хмурится, делает непроницаемое лицо, вяжет, посматривая в телевизор. Потом уголки губ  начинают  растягиваются, глаза блестеть  и наконец  не выдерживает  –  хихикает. «Это не я смеюсь. Это мои нервы смеются», – гордо не сдается мусик.  Мы с Софой лежим. И с тех пор всегда: чуть что: «Это не я смеюсь. Это мои нервы смеются».

*Мамина непосредственность была неподражаема. Вернее подражаема.  Мною. Фимка тоже не справлялся в детстве и юности со своим лицом:  на редкость простодырая мимика в нашей семье!

*Мама ушла в магазин. Папа нервно ходит по квартире, подходит к окну. «Вот где можно столько времени ходить!  –  возмущается он. –  А то ты ее не знаешь! – успокаивает его Софа. Чувствуется, что «ревнивые одежды» уже надеты. – Вон, смотри! Ее платье! – показываю я. Мамин подол и впрямь виден на углу «Колоса». – С кем можно час разговаривать? –  возмущается папа, от окна не отходя. Через какое-то время появляется еще один подол и  сама мамина товарка, а потом, довольная, с сумкой и бидоном, заходит во двор  и сама мама.

* – Я была тогда молодая, юная! Бело-розовая! –  представить смуглую маму (только весеннее солнце припекло –  она будто на море побывала) бело-розовым зефиром сложно, но мы понимаем, что она имеет в виду.

* – А! Мейле вуз! – нередко говорила мама, что означало: «Раз пошла такая пьянка – режь последний огурец!». Она видела красивые туфли для юной красавицы Софы или  золотое украшение – и покупала, даже, если деньги были последние и до зарплаты еще далеко. Как-то выкручивалась потом. Она бывала широкой и решительной (не то, что я – Весы, маятник). Ей бы другую жизнь, состоятельного мужа  или самой получить то место под солнцем, которого были достойны ее светлые мозги, креативность и лидерские качества! Уж она бы смогла распорядиться всем этим по уму! Не то, что моя свекровь, закупившая в «Березке» много километров кримплена на всю оставшуюся жизнь!

* – Мама провожает нас всех (приходили поздравлять с днем рождения) на лестнице своего 5-го этажа и громко дает наказы:  не ждать автобуса, а ехать домой на такси, и еще: одеваться теплей, не шляться по ночам и т.д. Мы тоже нарочито громко (соседи должны слышать мамин ковед): «Мамочка (бабушка), простудишься! Закрывай дверь! Береги себя! Пока! Мы тебя любим!». Ленкина косая бабка (которая говорит про ингредиенты своего супа: "морква", "картоха"…) высовывается из  соседней двери, на 4-м этаже открывается дверь т. Паши. Мама довольна. Мы продолжаем громко прощаться. Коведа много не бывает.

*  –  Ну вот у кого фигура лучше? – мама подбоченилась перед зеркалом. – У меня или у Аньки? Скромно опускает глаза: «Люди говорили, что у меня». Фигуры у мамы с т.Аней очень похожи, просто т.Аня всегда была более полной. А так – на одну колодку сестер делали.

*Про маму и зеркало. В разные годы отношения у них были разные. То, бывало, (особенно после расставания с папашкой) долго крутится, делает многозначительные рожицы(помню, навезла из Киева нарядов, среди которых пестренький брючный костюм), а то долго и недоверчиво изучает свое изображение и изрекает, обращаясь к нему: «Фрумка, это ж не ты!»


* – В моей жопе больше, чем у вас  всех в голове, – совершенно искренне возмущалась мама, и,  самое интересное, что так оно и было! Мама была умнее очень многих, особенно, когда не мешали «бездны».


*– Кто там? –  Я. –  Кто я? – Андрей. – Черт тебе рад, Андрей, –  приветствовала мама будущего зятя и, вздыхая, открывала дверь. Как ни странно, Козл  вспоминает это почти с умилением, да и тогда не сильно обижался. Все же мой муж неглуп и порой справедлив.

*Иду на работу. Встречаю у ДК маму, уже обошедшую с утра магазины и местный базар. У них с папашкой сегодня ответственный день – второго бракосочетания (мы собираем бумаги на ПМЖ): «Дочечка, это же такой позор – на старости лет!..» –
 - Почему позор? Подумаешь, записаться с собственным мужем! Думаешь, вы одни такие? И я уже обо всем договорилась с заведующей. Три минуты делов! Отнесись с юмором. – Я, Таня, никогда этого вашего  юмора не понимала, –самокритично клевещет на  себя мама. А.не раз говорил про тот эпизод: «Понимать не понимала, но делала его (юмор) постоянно.
Созвонилась с завед. загсом с работы. Все прошло благополучно. И не без юмора. «Проходите. Вы родители Татьяны Васильевны? Мы вас ждем. Можете не раздеваться». Мама  все же засомневалась.  –  Давай хоть палки в коридоре оставим, – предложила новобрачная Фрума Латышева  75 лет новобрачному Василию Латышеву 74-х.
Кстати, не так давно обнаружила, что документы об обоих браках у родителей чуть ни день в день – с разницей в 40 лет!..

*Новый год на Резиновой. Первый после возвращения в Курск Софиного семейства. После застолья мы веселимся у елки около ДК. Мы с А.в костюмах Деда Мороза и Снегурочки (из Дворца пионеров). Возвращаемся домой, где оставили родителей. Дети звонят и стучат в дверь, требуют ключи. «Тише, имейте такт! Мало ли!..» – останавливает их Софа. Мы заходим в квартиру с хоровой песней: «Бабушка с дедушкой рядышком!..»

*  Красный дом. Детство. Мама, разодетая в свой китайский атласный халат «в облипочку»(запАх, широкая юбка) и на каблуках, моет полы в коридоре  24-й квартиры, нарочито громко тыкая шваброй в дверь папашкиной комнаты(в дни, когда  родители ссорились, мама перебиралась к нам, и комната становилась папашкиной). Моет и жутко фальшивя поет «аргентинское танго»: «Уходи, не проклиная, расставанья час жестокий. Наши судьбы 2 дороги, перекресток позади…». За дверью тишина. Мама поет громче: «…А из жизни уходи! Сердцу больно, уходи, довольно! Мы чужие, ты меня забудь!..».Тишина. Мама берет у д.Вити сигарету и садится в кухне курить. В запахе халата  аппетитная ножка на ножке. Папашка идет в туалет, а потом в ванную. Мама курит и напевает. Папашка не выдерживает, подходит и вырывает у нее сигарету. «А чего ты командуешь? Хочу и курю» – Потом будешь говорить, что сердце болит. – А какое тебе дело до моего сердца? И вообще мне надо свою кофту у тебя забрать». Занавес!

 *Одно из моих любимых развлечений в детстве – ходить с мамой в город и на базар. Мама умеет торговаться и покупать дешево. Она делает это виртуозно, в итоге покупаем «оптом»в разы дешевле стартовой цены. Я безумно жалею старушек, застывших у прилавков в ожидании того, что им что-то перепадет. Маленькое сердце разрывается. Мама тащит дальше, но я все же уговариваю ее и, возвращаясь к очередной старушке, сую ей денежку или что-то из только что купленного. Фонтанчики, где мылись фрукты и ягоды, пирожки, газ.вода от маминой знакомой  – лупатой еврейки. Благословенные времена! Назад шли, загруженные дальше некуда. Мама всегда возвращалась с базара, неся «в руках и зубах», по ее выражению.


*-Мам! Мне скучно! – ною я, маленькая. – Сейчас оркестр найму!
-Мам, скоро? – вопрошаю я, в который раз. Запах от будущего пирога восхитителен. – Счас, на плиту сяду.

 *-Дети, идите есть! – зовет из кухни мама. – Ма, а что есть? – Марципаны! - неизменно ответствует маменька. В моем детском представлении марципан-это  нечто восхитительно  вкусное и недоступное, роскошная сладость или какой-то экзотичный фрукт. Как выяснилось недавно, всего-навсего: «Марципа;н (нем. Marzipan, итал. marzapane) – смесь измельчённого в муку миндаля и сахарного сиропа (или сахарной пудры).» Думаю,что маме, просто нравилось слово, а представления о том-то марципане она имела не больше моего.

*-Ну что? Подъел немножко? –  удовлетворенно вопрошает мама Фимку, слопавшего ее обед. Бабушкинская  душа поет!

*«Танька разоделась, как на бал-маскарад в борделе», «Если Танька захочет, – черт захохочет». – это все мамины перлы. Бал в борделе – это круто. А второе. Эх, сейчас бы мне так с  моей выжженной психикой и энергетикой на нуле!..

*«А когда она рожала, вся милиция дрожала!..» – всегда повторяла мама, когда речь шла о родах любой (кроме легкорожавшей  Софы) мамочки нашей семьи. На ушах стояли все. Меня спасал Мыслер, Лорку – Козарев, саму маму со мной … где-то записывала фамилию того врача из второго роддома – его привел д.Дима. Мне и маме прокалывали пузырь, Эдика выдавливали из Лорки.

*Мама (живет у нас после очередного вывиха руки) смотрит телевизор. Там идет дурацкая передача «Голые и смешные», потом горячо любимая Сонькой: «Дура! Закройся! Это же стыдно, стыдно!» –  на полном серьезе  ужасается она вслух.