Алька

  Помню, ещё в детстве мы с девчонками придумывали имена своим будущим сыночкам и дочкам. Имя для будущей дочки я всё время меняла, а для сына всегда оставалось одним – Алька. И, только когда у меня родился сын, я задумалась над полным вариантом этого имени – Альберт. Мне это имя совсем не понравилось, но от Альки, имени которое грело душу столько лет, я отказаться не могла. Одна из рожениц, лежавших со мной в одной палате, сказала, что её соседка называет сына Алькой, а записан он, как Олег.
  Олег, Олежка, Олеженька.  По любому, ласково получается. На нём я и остановилась. Тем более, мой Алька рос таким нежным, как девочка. Пока муж был в Армии, я его с рук не спускала. Каждый его шаг был под моим присмотром. Говорить он рано научился, каждое новое слово я в тетрадку записывала. Помню, ему около двух было, едем с ним в автобусе, а ко мне парень один клеится, начиная сынишку занимать:
— Девочка, как тебя зовут?
А Алька ему отвечает:
— Таня, — а сам смущённо за мою спину прячется.
— А сестричку твою, как зовут? — продолжает донимать неугомонный дядя.
А сын на ухо мне шепчет:
— Мама, а хочешь, я ему скажу, что ты, правда моя сестричка?
  Муж вернулся из Армии, когда сыну было два с половиной годика. Приехал почти ночью, Алька уже спал. А утром я ему говорю:
— Пойдём, я тебе папу покажу.
 Тихонько заходим в комнату, где муж спит, а сынишка внимательно разглядывает не только папу, а и его военную форму. Выйдя, спрашиваю:
— Понравился тебе твой папа?
— Угу, — утвердительно кивает сын.
— А что тебе больше всего в нём понравилось? — не удовлетворившись ответом, допытываюсь я.
— Портфель и галстук, — рассмешил Алька.
  Таким жалостливым он рос, любую собачку, любую кошку пожалеет. Пошли с мужем на фильм «Белый Бим чёрное ухо» и Альку с собой взяли. Сама реву тихо, такой трогательный сюжет, а сын навзрыд, аж захлёбывается. Пришлось выводить его из зала и долго уговаривать, придумывая счастливый конец истории с Бимом. А на фильме про Анжелику он вызвал хохот в зале. Когда была откровенная сцена, где Анжелика раздевалась, вдруг в полной тишине детский голосок произнёс:
— Ну и зенщина!
  Лежала я в больнице, (камни обнаружили между печенью и желчным пузырём), ко мне мама с Алькой приехали проведать, а меня (по моей просьбе) выписали. Возвращаемся мы домой втроём. На вокзале встретилась знакомая, интересуется, откуда мы все едем. Узнав, что из больницы, спрашивает, чем я болею. А сынишка так громко, что все оглянулись, отрапортовал:
— У мамы запор и желудок в печени!
  Когда родилась дочка Инесса, Альке ещё четырёх не было. Спрашивает соседка сына:
— Ну, и кого тебе мама купила? Братика или сестричку?
— Мы не стали покупать. В магазине всё так дорого. Мама сама смогла родить сестричку, — радостно выдохнул Алька.
— А сестричка такая же красивая, как и ты? — допытывалась соседка.
— Что вы?! В сто тысяч раз красивее! Мама в окно показывала.
  Приехав из роддома, мне сыном вообще некогда было заниматься. Воды в квартире не было. Туго приходилось с маленьким ребёнком. Отпускала Альку одного на улицу погулять, контролируя из окна пятого этажа. Стало темнеть, а сына нет. Дочке десять дней отроду. Кричит у меня на руках надрывается, одну не оставишь и успокоить не удаётся. Муж в третью смену на работе в шахте. Начало апреля, на улице ещё холодно, ветрено. Выносить плачущего ребёнка страшно, боюсь, простудится. Реву вместе с дочкой, каждая о своём. И тут дверь открывается. Мама, в пальто поверх ночной рубашки, привела Альку. Он через весь посёлок пришёл к ней домой. Мама его накормила, обмыла, и спать уложила. И только потом спросила, с моего ли разрешения он пришёл. Я на колени перед сыном упала, ручки, ножки ему целовала, приговаривая:
— Родненький ты мой!
  Каждый день, собрав за сутки мокрые пелёнки и ползунки, возила к маме. У неё в доме вода была круглосуточно. Их дом местная водокачка обслуживала. Там стирала, сушила на улице, гладила, а домой привозила всё чистыми стопочками. Коляску с пятого этажа пока опущу, а потом опять поднимать приходилось одной. А она такая тяжеленая. Сначала попробовала, чтобы быстрее было, вместе с дочкой опускать, ступеньку за ступенькой, пока случай не произошёл. Ручка на коляске регулировалась двумя винтами с боков в виде цветочков. Я не видела, как Алька их открутил. Дверь квартиры закрыла. Месячная дочка в коляске спит. Сын по ступенькам вниз побежал. Только я на одну ступеньку колёса передние опустила, как коляска вниз протарахтела, а в руках только ручка осталась. Кроме, как вскрикнуть, я ничего не успела предпринять. Коляска пролетела весь пролёт, наскочила с грохотом на стенку с окном и отрекошетила назад. Дочка продолжала спать, как ни в чём, ни бывало. У меня и руки, и ноги тряслись, а сердце, то замирало, то стучало молотом в висках. С тех пор я больше так не рисковала. Либо, сначала коляску выносила, а детей дома оставляла, либо просила соседку подержать ребёнка, пока транспорт опущу.
  Возвращаемся от мамы, а Алька вперёд побежал с мелом в руках, чтобы возле клуба порисовать на асфальте. Подхожу посмотреть его рисунок, вижу человечка, а под ним написано: «Жырав дурак». Меня не ошибки смутили, и не ругательные слова, а сам факт того, что мой четырёхлетний сын слова написал. Спрашиваю:
— А ты что, буквы знаешь?
А он отвечает:
— Я и читать умею, — и прочёл мне все афиши и надписи на Дворце Культуры.
 Для меня это было новостью. Было стыдно, что я такое пропустила, занимаясь дочкой. Это моя мама учила его письму и чтению.
  Дома, убирая в квартире, заметила в углу паучка, успевшего свить паутинку. Пауков я с детства боюсь. Вооружившись веником, иду на это чудовище в атаку. А сын руки расставил и не пропускает меня:
— Это мой паучок! Я его уже целую неделю мухами кормлю.
 Так и не дал его убить. Посадил паучка в спичечный коробок и вынес на улицу, пока я с веником, визжа, стояла на диване.
  Дочке исполнилось два месяца, как я вышла на работу. Тогда я вела в ДК агитбригаду. Старалась к началу занятий уложить ребёнка спать у мамы в квартире или в коляске возле клуба под окном кабинета оставляла. А к сентябрю уже определила её в ясельную группу. Детский сад и ясли в двух разных зданиях. Прежде несу дочку в ясли, а Альке велю бежать в садик, чтобы к завтраку не опоздать. Возвращаюсь, чтобы проконтролировать дошёл ли сын, а его в садике нет. Он, не добежав, присел понаблюдать за работой муравьёв. И долго мне потом рассказывал, какие они трудолюбивые. Когда я пришла за сыном в садик, то, выглянувший из дверей Алькиной группы мальчик, позвал:
— Олег, иди, за тобой сестричка пришла!
— Это не сестричка! Это моя мама! — заступился за меня выбежавший сын.
— Дурак! Таких маленьких мамов не бывает! — отбарабанил мальчишка и, с криком «мама!», кинулся в объятия к вошедшей большой крупной женщине.
  Когда дочка стала ходить, Алька водил её за ручку, оберегая, как квочка. А если сестричка падала, он целовал все её ушибленные места, приговаривая:
— Золотая ты моя!
  Если Инесса с первых дней кушала хорошо, то Альку, наоборот, не возможно было заставить поесть. То это он не любит, то другое ему не вкусно. А в садике приказывают, чтобы тарелки оставались чистыми. После тихого часа воспитательница спрашивает Альку, что у него за щекой. А он выплюнул в ладошку кусок мяса. А мог бы поперхнуться во время сна. С тех пор ему стали разрешать не доедать. Из-за того, что он рос слабеньким ребёнком, его часто обижали сверстники. Пришла как-то к родителям в гости. Сын с ребятами пошёл поиграть. Прибегает соседский мальчик и говорит:
— Там вашего Олега толкнули и он умер.
 Мы с моим отцом побежали. Видим, возле сетки от железной кровати, на которой все прыгали, как на батуте, лежит без сознания Алька. Кругом кровь, голова рассечена. Папа его подхватил на руки, побежали вместе в больницу. На рану пришлось швы накладывать. Чем старше он становился, тем чаще стал падать без чувств. То от солнечных лучей, перегревшись. То в душном помещении, где много народа. То от боли. Обследовав ребёнка, обнаружилось, что у Альки сужение сосуда головного мозга и, всякого рода дистонии: сердечно-сосудистая, нейроциркулярная, вегетососудистая.
  А мужу, наоборот, хотелось, чтобы сын был самостоятельным, крепким и сильным. Купил ему детские гантели, комплекс упражнений для него разработал. Шестилетнего, заставлял носить из подвала по полведра угля на пятый этаж, воду из криницы. Я же, жалевшая Альку, старалась выполнить сама обязанности сына, а мужу в этом не признавалась. Когда сынишка пошёл в школу, к моему сожалению, «пятёрки» он приносил очень редко. Был таким медлительным, что уроки мы с ним учили до глубокого вечера, заводя всё новую и новую тетрадку из-за помарок. Часам к десяти ночи отправляла его спать, хоть домашнее задание оставалось невыполненным. Однажды, супруг, поднявшись ночью, застал меня рисующей «крючочки» и «палочки». Я их выводила вместо сына в ученической тетрадке.
— Что ты делаешь! Собираешься за него жизнь прожить? — упрекнул меня муж.
  Алька так быстро уставал, плохо сосредотачивался на задании, все время отвлекался. Приходилось искать новые формы, чтобы его увлечь. Но как заставить больше читать и писать? И я выдумала игру. Написала письмо, якобы от Карлсона. Сложила его «самолётиком» и через окно из кухни запустила на балкон. Позвала Альку и попросила прочесть. Ему так понравилась эта игра. Он писал ответ новому другу. Запускал письмо, сложенное также «самолётиком» с балкона и ждал с нетерпением ответ. А я, сбежав с пятого этажа на улицу за посланием, писала новое письмо и, таким же способом отправляла снова на балкон. Пока сын меня не застукал.
 В школе сынишку все стали называть Олегом, как и положено. Больше Алькой его никто не называл.

             На фото: я и мой сын-первоклашка.